Есаул и китайские оборотни

Сказка


Пролог

Работа шла тяжело. Металл, как будто чувствуя усталость и болезнь мастера, никак не хотел петь под ударами молота. Он упрямился, не поддавался, изменялся неохотно, когда как и жару было достаточно в тигле, и опыту не занимать старому оружейнику…
Подмастерья сбились с ног, таская спрессованные торфяные брикеты, раскачивая рычаги огромных мехов, следили за огнём, вовремя меняли молоты из рук мастера; монахи за воротами усадьбы уже много часов пели молитвы, дудели в украшенные драгоценными камнями и золотыми пластинами морские раковины, били в барабаны и гонги. Настоятель монастыря Великого Будды, старый индюк Цяо Ляо давно потерял голос, но стойко дирижировал своими послушниками, не желая покинуть такой ответственный и важный пост. Пусть сипло и тихо, но молитва должна быть пропета: Будда её услышит.
Вокруг усадьбы мастера Ня Выху Сяня в кустах у реки и на опушке леса очень внимательно следили за происходящим несколько десятков местных жителей. Здесь были представители всех сословий и цехов. Каждый из них молился за успех оружейника, каждый желал мира себе и своему краю.
Или всё-таки – не каждый?..
Ня Выху Сянь лишь успел утереть со лба солёный пот взмахом халата и опять с равномерной точностью, не опоздав ни на секунду, опустил новый молот на железо. Подмастерье позади него перехватил старый, остывший, и поволок его к тиглю – греть. Ремесло требовало отстучать разогретым молотом положенное число раз по заготовке, прежде чем металл начнёт поддаваться, и с ним можно будет вести беседу.
Но в этот раз он лишь ворчал что-то непонятное в ответ, мялся и кривился, хотя как заготовка была подготовлена по всем правилам – её ежегодно вот уже одиннадцать лет со всеми полагающимися почестями и молитвами доставали из болота в день летнего солнцестояния, привозили на ковку под усиленной охраной к мастеру-оружейнику, слава о котором давно перешагнула границы Поднебесной.
А, как известно, её территория благодаря усилиям правителей и мандаринов, была расширена за последние двести лет многократно. Путнику, что пешему, что конному требуется не один месяц, чтобы её пересечь от южных болотистых джунглей до северных гор, красной пустыни и дремучих лесов, от восточного побережья великого океана и до западных непроходимых высочайших в мире отвесных заснеженных скал. И мечи и сабли, что делал всю свою жизнь мастер Ня Выху Сянь, имя которого внесено в обязательные списки всех монастырей, сослужили верную службу в этом благом деле.
На славу правителей Поднебесной.
На славу её воинов.
На славу имени оружейника.
И на славу Китая.
Металл сначала робко, как бы пробуя густой воздух кузницы, но с каждым мгновением всё увереннее и мощнее, затянул первую ноту. Улыбка появилась на старом лице мастера. Подмастерья разом сказали: «Уф-ф!!» Монахи с воодушевлением загудели в трубы и звонко бухнули тарелками. Земля ощутимо вздрогнула. Односельчане вздохнули с облегчением, и пошли по домам.
Кроме одного…



I

– Эх вот, нехристи косоглазые! – отбросив газету «Жы-минь Жи-бао», Ярослав Шипулин в сердцах стукнул кулаком по маленькому резному столику чайному церемониальному рядом со своим креслом. Столик, не привыкший к такому обращению, треснул с хрустом пополам, одна из ножек у него подломилась, и он скособочился уныло в бок. – Чёрт. – Есаул сжал губы, теперь и за столик этот дурацкий, так не вовремя попавший под его горячую руку, придётся платить Анастасии…
«Не красят лыцаря долги», – вспомнил кстати Ярослав слова прадеда. Жив ли он, старый воин?..
Сегодня было ровно десять дней, как есаул квартировал в этом чужом городе с труднопроизносимым именем «под честное офицерское слово» в меблированных комнатах мадам Клико (то есть – у Натальи Кличко, что была его «милой знакомой» с курсов медицинских сестёр в Киеве). Меблированные комнаты в двухэтажном доме – это была лишь небольшая часть довольно внушительного комплекса построек, объединяющих жилые помещения разного типа, кузницу, конюшню, внушительный амбар и даже банк с мощным хранилищем. Всё закрывалось высоким забором, что в те неспокойные времена было естественным – люди прятались в маленькие городские крепости, оберегавшие от непрошенных гостей и воров, создающие видимость стабильности и покоя. Впрочем, заведение мадам Клико было как раз ориентированно больше на посетителей и путешественников, в том числе и европейских – кроме гостиницы и постоялого двора здесь присутствовали две столовые (одна для господ, другая для простого люда), и славящийся на всю провинцию весёлый дом. Конечно, этого всего есаул не знал, лишь случайно заехав сюда в поисках приюта.
Волею случая он отбился (или отстал намеренно, кто знает) от своего войска ещё в Восточной Монголии. Хотя войском эти разрозненные и никем не управляемые отряды уже было сложно назвать – Белая армия была наголову разбита и рассеяна; остатки её некогда доблестной кавалерии были вытеснены красной волной с Дальнего Востока на территорию сопредельных государств, которые сами переживали непростые времена. Вообще-то есаулу предлагали примкнуть к новой власти, но он внутренне не готов был нарушить присягу, пусть уже и к погибшей империи. Собиралась знаменитая Азиатская конная дивизия барона Унгерна, но и в неё есаулу вступать не хотелось: воевать за непонятные идеалы, да на чужой территории неизвестно с кем, – что может быть глупее? Возможность вернуться на родину – на Дон, он понимал – скорее всего, вряд ли когда представится, потому и направил своего уставшего коня на юго-восток, стараясь избегать очагов боевых действий, раздираемых Азию. Слишком много сил и народов, армий и военачальников мерялись силами здесь в это время – избежать войны было сложно. И сложно было не вмешиваться в жуткие разборки местных банд, что, расплодившись в неимоверных количествах, грабили на дорогах всех подряд – своих и чужих, потеряв в этом кошмаре последние капли человеческого участия.
Но есаулу повезло.
Отказавшись примкнуть к военачальникам, собиравших вокруг себя остатки Белой армии, или влиться в русские диаспоры Пекина, Шанхая, Харбина и других городов Китая есаул едва не загнал коня. Его движение не поддавалось никакому логическому оправданию. Гораздо безопаснее было сейчас жить и передвигаться вместе, гуртом, а значит и силой: банды не нападали даже на небольшие группы русских воинов – их выучку и абсолютное бесстрашие они усвоили очень быстро. А вот одинокий путник был для бандитов лакомой добычей. Всё, что имел при себе потерявший бдительность русский, представляло для местных гопников предметы роскоши и богатства – амуниция, шинель, шапка, оружие и, если повезёт конь…
Но есаул намеренно искал одиночества. Друзья и товарищи остались далеко позади во времени и пространстве.
С ходу в предместьях города отбившись от местной шайки нагайкой (доставать на эту шушеру саблю – подарок прадеда, он посчитал кощунством), Ярослав, наконец, достиг Гуаньчжоу. Что влекло его сюда – не знает никто, но с каждой минутой твёрдая рука есаула вела направление всё увереннее.
Есаул подскакал к первому попавшемуся постоялому двору сразу за городскими воротами. Он понимал – не ему, а коню необходим отдых, иначе какая-то сила, понукавшая его скакать день и ночь, вконец загонит единственного оставшегося в живых товарища.
– Овса! – крикнул есаул, соскочив на землю и кинув поводья подбежавшему служке. – Помыть и расчесать, а то – смотри у меня!
Служка мелко-мелко закивал:
– Не изволисца беспокоисца, хосподина! Вань Ху сделасо усё холосо!
– О, так ты по-русски разумеешь, Ваня, молодец!
– Так насо хасяйка усит, спуську не даёся.
– Правильно! Веди меня к хозяйке.
¬– Ярик!
Вот кого он меньше всего ожидал здесь увидеть, так свою кратковременную киевскую зазнобу! Наталья стояла на высоком крыльце гостиницы, одетая в чёрное шёлковое китайское платье, расшитое золотыми драконами и лилиями, и была – чудо, как хороша! Её волосы цвета вороньего крыла, уложены в какую-то затейливую причёску с нитями драгоценностей (хотя всем окружающим было понятно, что причёска соответствовала статусу «богатой вдовы, проводившую двадцать четвёртую луну в трауре по горячо любимому супругу»).
Овальное лицо было выбелено и нарумянено по китайской моде, но в меру, а не так как у столичных шлюшек, губы кричали тёмно-красной помадой, брови изгибались чёрными крыльями, глаза из-за туши казались огромными и бездонными. Малороссийская красота в китайском обрамлении приобрела совершенно иной вид, что знал и помнил прошедшие десять лет Ярослав, и была такой необычной, привораживающей, что сердце есаула, отвыкшее от женской красоты и ласки, забилось часто-часто…


II

– Чаясо, хосподина Си Пу Линь? – от воспоминаний есаула отвлекла вошедшая в комнату служанка Лю Сяо, – Ярослав кивнул. Она мелко просеменила к столику чайному церемониальному, ловко одной рукой поправила его скособоченную ножку и расставила на резной поверхности чайный сервиз. Миниатюрный чайник на чашечку зелёного чая с рисовой печенькой – вот и всё, что мог себе позволить есаул этим утром.
Пока служанка разливала чай из чайничка, есаул с грустью думал о том, что встреча с Натальей вначале показалась ему подарком судьбы, знаком, что безумная в своей неопределённости гонка закончена и можно перевести дух. Однако мадам Клико быстренько опустила его с небес на землю – не дала себя даже обнять, мягко, но ловко отстранила его руки, когда он взбежал к ней соколом на крыльцо. И бессовестно забрала за постой практически всё, что было у него ценного: серебряный перстень с хризопразом, кавалерийский карабин с поясным патронташем (правда – всего с двумя подсумками патронов), чей-то золотой зуб, который кочевал с есаулом ещё с Брусиловского прорыва. Наталья привела тогда его в свой кабинет, украшенный расшитыми золотыми нитями гобеленами, освещаемый свечами в золотых же подсвечниках. Мебель, сплошь вся из красного и чёрного дерева, резная и расписная, украшенная перламутровыми пластинами и янтарём, поражала своей роскошью. Чайный сервиз на огромном обеденном столе, да и вся посуда была из местного гуаньчжоузского фарфора, стоимость которого в Европе была просто запредельная. И при этом хозяйка жаловалась на бедность и жуткую дороговизну всего и вся – да, нынешние времена не способствовали торговле и путешествиям. Она хотела вообще обобрать есаула, как липку, как только услышала, что тот хочет остановиться у неё на неопределённое время, но опешивший от такого приёма Ярослав стал уже договариваться гостевать хотя бы на десять дней. Основная статья расходов была, конечно – содержание и корм для коня. Есаул надеялся, отдохнув, как-то определиться, найти верное решение – куда следовать дальше, а для этого необходим был конь, иначе в пешем ходе никуда не добраться, да и вообще тут опасность голову сложить возрастала неимоверно. И его очень неприятно поразила эта прижимистость, даже жадность бывшей зазнобы – уж кому-кому, а ему, памятуя о тех приятных днях, проведённых когда-то вместе, могла бы и сделать скидку. Или вообще взять под крылышко бесплатно. Кстати мадам потребовала сдать ей всё оружие, что было при есауле – «у меня и так охрана что надо». Но Ярик твёрдо отказал. Наталья не стала настаивать, подозрительно легко отстав.
«Ты и так меня ободрала, как белку, – подумал с досадой Ярослав, – пора и совесть иметь…»
Есаул оставил себе острейший, как бритва засапожный нож в кожаных ножнах, портупею и кобуру с заряженным наганом и четырьмя запасными патронами (значит – десять выстрелов, всё-таки) и конечно подарок прадеда – саблю, что тот добыл в бою при взятии Измаила. Когда-то уже очень давно 14-летнего Ярика отправляли всем селом в казацкую воинскую школу, и прадед-тёзка подарил ему странную тяжёлую, совсем не похожую на донские шашки, длинную и лишь слегка изогнутую саблю с длинной, непривычной ручкой, обтянутой кожаными ремешками. Эта сабля имела великолепный баланс, и её можно было вращать в руке как угодно и в любом направлении. Сам металл, необыкновенно прочный, имел синий отлив с едва видимым рисунком, а у небольшой круглой гарды (которую не имели никогда казацкие шашки), были выбиты непонятные знаки. Толи заклинания, толи обереги, чёрт знает…
– Этот клинок рубился в баталии при Измаиле, а затем и во всех наших битвах с туретчиной. А, до того – Бог знает ещё где, – сказал тогда прадед Ярослав Ярику. – Береги его, и он будет беречь тебя. Потому как особый, заговорённый. Упражняйся каждый день, как я тебя учил. И нельзя его отдавать в чужие руки, только на погляд – он одного хозяина знает и признаёт. То мне пленный генерал турецкий поведал, когда саблю мне, как его победителю передавал. Сможешь её понять и приручить – сослужит тебе верную службу и не подведёт никогда, как и меня. И тогда честь и победа – в твоих руках!
Первые три дня есаул просто высыпался и никуда не выходил, разве что ежедневно проверял состояние коня. Но китайские конюхи содержали его как надо, тут требовательный офицер не находил, к чему придраться. Постепенно перезнакомился с челядью – те неплохо говорили по-русски, так как уже многие десятилетия Китай торговал с Дальним Востоком, и для тамошних жителей в те времена знать несколько языков было естественным. Каждое утро многие из челяди и некоторые постояльцы собирались на широком дворе посмотреть на есаула, который не менее часа посвящал воинской науке владения холодным оружием. Иногда он видел и Наталью, наблюдавшую за ним из окошка.
Непосредственно Шипулину прислуживали встретивший его конюх Вань Ху и служанка Лю Сяо: Ваня и Люся охотно отзывались на русские аналоги своих имён. Ваня оказался любителем поговорить, Люся больше молчала, часто даже не поднимая на есаула свои очи, но была исполнительной и очень вежливой. Конечно, в том обществе существовала строгая иерархия – слуги не имели права говорить с господами, но Ярик, несмотря на офицерство и полученное за воинские подвиги дворянство, никогда никем не брезговал. Так через Ваню Ярослав узнал, как Наталья стала мадам Клико – пять лет назад её взял в жёны богатый французский коммерсант, ведущий активный и успешный бизнес в Поднебесной. Барону Клико принадлежали множество постоялых дворов на основных трактах с севера на юг, пароходная линия на Ялуцзян, медный рудник, часть производства и торговли фарфором, часть портовых доков в Шанхае и акции крупной железной дороги. По слухам, Наталья трудилась в одном из элитных весёлых домов в портовом Шанхае, где и окрутила француза. Тот был уже преклонных годов, страдал всякими стариковскими недугами, и девушки его интересовали больше как для общения. А наследники в далёкой Европе, по его же словам – сплошь кутилы и Наталье (а это Ярик с кривой сожалеющей усмешкой подтвердил), с её обворожительной нежностью и умением поддержать любую беседу обаятельным и искренним вниманием к собеседнику, не составило никакого труда сделать партию. Говорили, что к ней сватались множество европейцев – завсегдатаев того весёлого дома, но Наталья выбрала Клико. И не прогадала. Старик быстро отправился на поля охоты к предкам, а хохлушка стала единоличной владелицей весьма небедной корпорации. Наследники из Франции попытались отсудить часть причитающегося им богатства, но в большинстве своём, быстро сгинули без следа. Кто-то благоразумно потребовал отступные, потому и выжил, а так – банд нынче много в Китае, всякое может на дороге с человеком случится…
Конечно, начавшаяся война сильно пошатнула позиции корпорации, но Наталья оказалась не просто красоткой, которой повезло вытащить счастливый билет, но и прекрасным управляющим. Где пряником, где кнутом, она держала в узде всё хозяйство, быстро избавившись от активов, которыми либо было непросто управлять (пароходная линия), и их так или иначе могли отобрать, либо были в военное время банально невыгодны.
За эти годы вокруг Натальи собрались много интересных и активных людей, как местных, так и иностранцев. Мадам дружила с властью, а в Китае это непросто и имеет свои нюансы, её охрана не подпускала бандитов на пушечный выстрел (обходилось это недёшево, но овчинка стоила выделки), в результате имя Клико стало синонимом острова стабильности в неспокойном море. Но с каждым годом прижимистость и скупость мадам росли всё больше. Может потому, что она была при всех своих успехах и многочисленности окружения, ловящее каждое её слово, одинокой женщиной в самом расцвете жизненных сил…


III

Лю Сяо, разлив Шипулину чай, взяла маленький веник, связанный из рисовой соломы и стала медленно подметать ковёр, закрывавший собой весь пол в комнате. Она была одета в узкое сиреневое платье с расшитыми серебряными нитями бабочками и лилиями, на голове волосы были убраны в причёску «молодая незамужняя служанка у богатой вдовы, соблюдающей траур по умершему горячо любимому супругу».
Кстати, волосы Лю Сяо были несколько странного цвета – у корней почти чёрные, а к концам светлели с тёмно-русого до русого с нитями золотой рыжинки.
Девушка, присев на корточки, мела пол, скромно склонив голову. Как бы с украдкой скосила глаза на постояльца и тут же густо покраснела – есаул внимательно смотрел на неё.
– Ладно-ладно, чего засмущалась красавица, – проговорил задумчиво Ярослав. Он в этот момент был занят своими мыслями, но от этого его взгляд приобрёл загадочный и глубокий вид, смутивший китаянку ещё больше. – Погоди, Люся, – заторопился есаул, увидев, что служанка хочет выпорхнуть из комнаты, – поговорить надо.
– Нам нельсяса, ¬– тихо и испуганно прошептала Лю Сяо, низко склонившись в поклоне. Она, в отличие от словоохотливого Вань Ху, строго соблюдала субординацию, вела себя крайне осторожно и в рамках приличий для одинокой девушки.
– Ага, нельзяса. – повторил Шипулин, ноздри его вдруг затрепетали, как у сеттера, а брови взметнулись...
И тут он быстро вскочил с кресла, прыжком пересёк комнату и рывком распахнул низенькую узкую дверцу. Вместе с ней в комнату кулем ввалился толстенький и кругленький управляющий постоялым двором Цзинь Ху – какой-то там родственник Вань Ху. Пухлый и розовощёкий Цзинь Ху тут же вскочил на ноги и принялся низко и часто кланяться с широкой улыбкой на круглом лице, шепелявя какие-то слова.
– Вон пошёл, каналья!!! – рявкнул есаул!
Управляющий вздрогнул, выпучил глазёнки и стал пятиться к выходу, не переставая кланяться и нечленораздельно бормотать.
– Ещё раз поймаю – зарублю! – грозно добавил Ярослав, сделав своё то самое боевое лицо, от которого теряли самообладание самый крутые мужественные враги. Цзинь Ху, едва не свалившись в обморок от испуга, вывалился из комнаты и покатился вниз по лестнице – есаул квартировал на втором этаже.
– Вот-под-лец! – весело воскликнул Ярослав, поворачиваясь к Лю Сяо. Но комната была пуста. – Что за…
Помрачневший есаул опять уселся в кресло, взял в руки чашку чая. Остыл. Печенюшка была высохшей до состояния камня.
Ярослав вернулся к своим невесёлым думам. Он был военным человеком с немалым боевым опытом. Есаулу приходилось хорониться в засадах, брать «языка», совершать рейды по тылам, скрытно вести наблюдение и разведку. И чутьё говорило о постоянной скрытой угрозе. То, что эти хитрецы наблюдали за ним и подслушивали, стало ясно ещё в первый день. Но то, что комната имеет потайной вход, стало понятно именно сейчас – иначе как бы могла исчезнуть служанка? И эта новость не прибавила уверенности есаулу – скрытый враг мог, оказывается, ударить в любой момент.
Надо было как можно скорее определяться и уходить, но вот куда?..
А, не важно – путь покажет. Хватит бездельничать – отдохнул, успокоился, пора и честь знать, уж спасибо гостеприимной хозяйке. Разошлись пути-дорожки, и теперь – навсегда…
И тут взгляд есаула упал на газету:
– Чёрт возьми, как же я забыл! – воскликнул он, схватил номер и прочитал ещё раз колонку новостей. В маленькой заметке писали, что окрестности Гуаньчжоу с воскресенья перекрыты разлившейся Хуан Хэ, а единственная дорога на юг крайне опасна из-за окопавшейся на ней банды под предводительством местного жестокого бандита Му Дао. Газета расписывала этого нелюдя прямо как вурдалака местного розлива – пьёт кровь своих жертв, пытает! В шайку входит не менее полусотни упырей, которые не отстают в жестокости от своего предводителя – всё чаще и чаще у дорог стали находить абсолютно обескровленных покойников с особой меткой на лбах – именем самого Му Дао, вырезанном кинжалом, либо выжженным, как таро на лошадях. Христианская душа есаула взыграла в праведном возмущении и жалости к несчастным, которым не повезло попасть в лапы к этим нехристям.
«Эх, если бы десяток таких, как я – мы бы этих нелюдей в капусту б порубили!» – подумал есаул.
– Хосподи-ина… – Шипулин подпрыгнул как ужаленный с кресла, на лету разворачиваясь на голос и выхватывая из-за голенища нож…
За спинкой кресла стояла Лю Сяо.
– Люся! – в сердцах воскликнул есаул. – Больше! Так! Никогда! Не делай!.. Я ж в корпусной разведке служил, у меня рефлекс на звук нож метать, убил бы тебя в горячке, что мне потом было бы делать?
– Хосподина. – еле слышно проговорила Лю Сяо, склонившись низко-низко, – простите меня.
– Ладно, успокойся… – Ярик махнул рукой, сам вдруг смутившись, – я не виню тебя ни в чём… – убрал нож. Подумал и сказал: – Ты правильно сделала, что спряталась: этот Цзинь Ху – такой скользкий тип. Мало ли чего, змеюка, хозяйке наболтает.
– Откудасо хосподина Си Пу Линь знаесо о хосподина Цсинь Ху?!! – на есаула смотрели огромные серо-зелёные глаза служанки, удивительные по размерам и цвету для местных красавиц.
– Откуда?.. – глаза Лю Сяо очень понравились Шипулину, он вдруг вспомнил, что он не только беглец, потерявший Родину, но и мужчина, солдат, не потерявший честь.
– Э-э-э… Так я таких, как он – насквозь вижу, вот! Змей – он и есть змей. Подколодный!
Лю Сяо в странном оцепенении смотрела на Ярослава. В её глазах застыли одновременно изумление и ужас вперемежку с каким-то странным восторгом! Есаул почувствовал себя на балу: галантно поклонившись, он подошёл к девушке, пришаркнул, как учили на офицерских курсах перед посещением бала в институте благородных девиц, пригладил усы, загадочно улыбнулся, полукружьем завёл назад правую ногу с оттянутым носком…
– Господин, не ввязывайтесь в эту бойню. – вдруг ясно по-русски произнесла Лю Сяо. – Вас попросят, но вы садитесь на своего коня и скачите к морю, в Шанхай, там – на пароход и в Америку…
– Хватит мне бегать, красавица, – повальсировать не удалось, Шипулин с кривой усмешкой плюхнулся обратно в кресло. – Я воин, и уже десять лет на коне – так у нас говорят, что равносильно – в бою... Если бы не революция и хаос в родной стороне, хрен бы я скакал незнамо куда… Теперь для меня жизнь – война…
Ярик вздохнул, потёр лоб ладонями, но потом вдруг как вспомнил чего: 
– И хочу тебе сказать вот что, – Шипулин нервно вскочил, сжал правый кулак у груди. – Кто тебя обидит, тот будет иметь дело со мной, и я спуску не дам, порублю в капусту подарочком прадеда Ярослава, что турок ещё шестьдесят лет назад этим клинком жаловал!
Что-то происходило в его душе, что-то смутное пыталось вырваться наружу, освободить его от какой-то тягостной тайны…
– Я знаю, мой господин, – едва слышно прошептала Лю Сяо, обнимая шею есаула тонкими ручками, – но зачем вам из-за меня риск на жизнь наводить? – она положила к нему на грудь свою голову, от неё пахло шёлком и едва уловимым цветочным ароматом, что-то среднее между жасмином и пионом. – Я лишь маленькая норка, потерявшая своё гнездо и свою семью, бегу неведомыми путями…
Ярослав погладил её голову, мягко прикоснулся к стянутым на затылке в пучок волосам:
– Это достойное занятие для мужчины – охранять покой женщины, так учил меня прадед. Надо тебе бежать, что ж – беги, я тебе не судья. И раз спряталась, обернулась, схоронилась от чужого глаза: правильно, ты, раз норка – маленькая и слабая. А я прятаться не стану – для меня бой в радость.
Лю Сяо подняла голову и поцеловала есаула в правую щёку.
С лестницы послышались шаги – кто-то, поскрипывая половицами, поднимался на второй этаж.
– Слисыте, хосподина! – испуганно зашептала служанка, опять корявя язык, – ви цуете – это они…
– Кто – они? Не бойся, девочка, сейчас я непрошенных гостей с лестницы-то спущу.
– Слусайте миня, хосподина Си Пу Линь, у нас мало врлемени. Я сяс убегу, бузу здась у юзних ворлот в полнось.
А потом опять перешла на чистый русский:
– И ни в коем случае не отдавайте никому ваш меч! Всё, прощайте, мой господин! Я всегда знала, что и у меня будет хозяин…
И с этими словами Лю Сяо опять чмокнула в щёку есаула, как-то странно подпрыгнула в обратном сальто и перекинулась в тёмно-коричневую с белой грудкой норку с серо-зелёными глазами. Она махнула хвостом, в котором затейливо угадывались золотые нити, остолбеневшему есаулу – «В полночь у южных ворот!» – ясно вспыхнуло в голове у Шипулина, и не было сомнений, что это видение было послано маленьким животным, секунду назад ещё стоящей перед есаулом девушкой. Она шмыгнула под большой книжный шкаф напротив входа в комнату, есаул кинулся за ней, но увидел перед собой лишь глухую стенку. Однако на простук за одной из панелей гулко отозвалась пустота: ясно, где спряталась давеча Лю Сяо…
– Хосподина сёто потерялсо? – вежливо спросил кто-то за спиной Ярослава. Есаул вскочил соколом (рука скользнула по голенищу) и резво повернулся – перед ним стояли трое незнакомых одинаково улыбающихся китайцев в нарядных и ярких одеждах. У одного из них на голове красовался деревянный головной убор с характерной шишкой над лбом – сам наместник провинции Гуаньчжоу мандарин Ху Мао Зай пожаловал к есаулу!
– Ваша честь! – есаул щёлкнул каблуками и коротко с достоинством поклонился. С одной стороны, мандарин был представителем императора в этой провинции Китая с самыми широкими полномочиями, но и с другой – Шипулин не присягал ему на верность, так что решил пока ограничиться минимальными знаками почтения. Наместник номинально не имел власти над русским воином, но у того уже не было царя и Отечества, присяга им теряла силу… Всё это молнией пронеслось у есаула в голове – улыбки непрошенных гостей никак не обманули Шипулина: от этих непростых китайцев можно было ожидать чего угодно.
Мандарин попытался также звонко щёлкнуть каблуками (обувь на деревянной подошве вообще была одним знаком богатства и власти – у его спутников на ногах были надеты мягкие стёганные тапочки), но получилось глухо.
Пауза несколько затянулась – гости и есаул молча глядели друг на друга, Ярик просто не представлял себе, как вести себя в данном случае, а китайцы, сверкая улыбками, с обожанием взирали на него. Наконец, Шипулин на правах хозяина, решил взять быка за рога:
– Прошу садиться, дорогие гости, – и гостеприимно указал рукой на диван.
– Болсёе спясибё, – наместник поклонился гораздо медленнее и глубже (его спутники проделали то же самое), затем кругленький Ху Мао Зай с готовностью просеменил к дивану и с видимым облегчением уселся на него, его же спутники расположились рядом прямо на ковре, подогнув под себя ноги и полы халатов. Есаул, подумав три секунды, взял маленький пуфик, на который обычно закидывал свои ноги, восседая в кресле, и присел напротив них.
– Чаю, господа? – прихлопнул себя по коленкам казак. Китайцы переглянулись, уставились на наместника, а тот, изобразив на лице глубокое раздумье, посмотрел поочерёдно на своих безмолвных спутников, даже вздохнул протяжно, (при этом, не переставая улыбаться), медленно развёл руки, как бы досадуя:
– Юфасаемы хосьпёдиня Си Пу Линь, – мандарин пригладил ладошкой жиденькую и длинненькую бородку, качнул шапкой, пальцы его заструились веером в стороны (есаула начинала уже раздражать эта медлительность, но он сдержался, внимательно глядя на наместника), а тот важно произнёс: – Мы клайне рлады, сто такояса снаместитый воина посетилсо Хуаньцсоу. Будда ведёсо егсо своими непозстьтезимими пусями…
– Я тоже рад гостеприимству китайского народа, – пробормотал есаул, как только в речи наместника возникла пауза, – очень рад, знаете ли, очень, поверьте…
Китайцы радостно закивали, сразу напомнив Шипулину пресловутых болванчиков. Он опять хлопнул себя по бёдрам, вскинул бровями, распахнул ладони, как бы намекая на ускорение общения и приближении к каким-то конкретным выходам из церемонии приветствия:
– Ну-с, господа, так чем же я могу быть вам – полезен?
Гости вновь запереглядывались, как бы мысленно советуясь друг с другом (национальная игра гуаньчжоусцев «посмотри на меня» бесила есаула всё сильнее и сильнее – хотелось натурально надавать этим колобкам оплеух!), забурлыкали едва слышно по-своему. Видимо, придя к общему знаменателю, один из них (тот, что сидел слева) поднялся с ковра, медленно поклонился наместнику и второму своему товарищу (те царственно кивнули в ответ, есаул скрипнул зубами), и только после этого соизволил гундосо и чопорно произнести:
– Хосьпёдина намесцник мандарина Ху Мао Зай прёсисо пёказась хёсьпёдина Си Пу Линь его мечс, слюх о котороса дёстигля ухльсей ехо сиясьтельстнохо саня!
Напряжение, возникшее с утра в душе Шипулин, возросло в два раза от этих слов китайца. Предупреждение Ли Сяо, подслушивающий Цзинь Ху, лютующий в округе Му Дао и теперь эти сановные китайцы с неожиданной просьбой… А, может – совсем и не неожиданной?..
Есаул встал, открыл платяной шкаф и ловко выхватил подарок прадеда из ножен. Он давно привык к весу сабли, другие клинки, что приходилось ему брать в руки, были какими-то «детскими», что ли. Ярослав крутанул в кисти клинок, на мгновение сотворив в воздухе серебряный круг.
– Э, нет, господа! – воскликнул есаул, увидев, что гости немедленно протянули свои ручки к подарку прадеда, – ишь, быстрые! Только из моих рук.
Китайцы поцокали языками, наклонившись к протянутому к их лицам клинку, принюхались и замолчали, оставшись в полупоклоне к Ярику. Благоговейная тишина установилась в комнате, казалось, что сановные господа превратились в соляные столбы.
– Понравился? Вот и ладненько… – есаул привычным движением отправил саблю в ножны и поставил их на место, закрыл шкаф. Китайцы с изумлением смотрели на него. Их каменные лица выражали крайнее смятение в душах.
– Великий Будда… – пробормотал мандарин наконец.
– Спасибо, конечно, – кивнул в ответ Ярик, – но я предпочитаю по имени-отчеству, или просто – господин есаул.
– Наместник мандарин Ху Мао Зай имел ввиду не вас, многоуважаемый есаул, – подал голос до того молчавший второй спутник сановного вельможи, – его идиоматическое выражение было продиктовано состоянием благолепного восторга от лицезрения особо важной для нашей провинции, да чего там скромничать – для всей Поднебесной реликвии.
– Ага… Ну, так что ж, э-э-э…
– Ми не будемса утоцняса, откуда сей месч в васих руках оказался, – мандарин уже взял себя в руки и опять уселся на диван, мягким жестом призвав остальных в комнате так же принять более удобное положение для беседы, – Будда вневмлиса насим хорясим малиствам – и вот ви тут… (Есаул кивнул). – И я долзнаса вам, хоспёдиня Си Пу Линь, осткрлись стрляснуюся и осёбсласую тайну.
Наместник выпрямил спину, весь вид его говорил о привычке повелевать, речь приобрела нотки властной уверенности. А есаул чутьём давно почувствовал особый интерес гостей к старому подарку прадеда, а также в заинтересованности местной власти в каких-то его услугах, связанных с обладанием сабли, которую они уважительно назвали мечом. Впрочем, смысл этих услуг, исходя из профессии есаула, был понятен и так: кого-то придётся этим мечом, явно знакомым здешним жителям, в ближайшем времени прикончить.
А меч этот уже не раз привлекал к себе внимание с самого того момента, когда молодой казак покинул родную станицу. Некоторые особо ретивые и глупые вообще поначалу, пока Ярик по сути был подростком, пытались отобрать у него подарок прадеда – впрямую ли, по некому праву сильного, или опосредованно – через власть и субординацию. Однако всем им был один ответ. Якобы, возомнившие себя сильными – получали такой отпор, что зарекались вообще подходить к казаку, зализывая полученные раны, а начальство и командиры всех мастей вдруг резко умнели…
И Ярослав считал клинок прадеда заговорённым и своим особым воинским талисманом. Даже непонятное клеймо добавляло в подарок предка особой таинственности. Во-первых, Шипулин ни разу не проиграл сабельной стычки: ни единожды чужое оружие не прикоснулось к его плоти (хотя это можно приписать отменной фехтовальной казацкой выучке есаула), во-вторых – воинская удача была всегда на его стороне. Бывало, он выходил живым из таких передряг, что сослуживцы разводили руками, враги грызли удила, а командование диву давалось и мотало на ус, используя фартового казака на самых трудных участках фронта. Им бралось на прицел и то, что Шипулин был горазд на такие неожиданные ходы, смекалку и выдумку, что позволяло в итоге осуществить смелому офицеру любую воинскую операцию в самых невероятных условиях, причём нередко вообще без потерь:
– Наш стратег! – говорили его боевые товарищи…
Но с развала Западного фронта, февральской революции и особенно после октябрьского переворота, есаул вдруг потерял всякий интерес к войне, и тем более с теми, кто говорил на одном языке с ним. Выхлопотал отпуск, пулей доскакал до Дона – в родную Саврасовку, передал матери и сёстрам подарки, повидал прадеда, оставил у него свои многочисленные награды и, движимый непонятным беспокойством, уехал, не оборачиваясь.
В пути он старался избегать стычек, но не уклонялся от открытых сражений, больше защищаясь, нежели в атаке прорубая себе путь. Судьба несколько раз перебрасывала его из лагеря в лагерь под разными флагами и, в конце концов, привела на Дальний Восток. Кстати, он вполне мог прибиться к новой власти, но не сложилось. Может быть потому, что любил Бога, царя-батюшку и был верен присяге. Он понимал, что Родина потеряна для него навсегда. И было не выбирать – между почти стопроцентной гибелью в раздираемой безумным революционным мракобесием стране, где с наслаждением разрушали храмы – и надеждой на собственную счастливую звезду. Есаул старался лишь не пускать отчаяние в сердце, понимая, что в таком случае его ждёт впереди последний бой.
– Эсот месц сделяль мой прла-прла-прладед Ня Виху Сянь – великая масцлел орусия. Сделяль есо двести сесьдесять двя гозца назасц, – тихо произнёс наместник Ху Мао Зай. – Загостовку ковались ис камсня, прирлетевсегося с небя. Одиннадсцать леть… На месц велыкияся масцлел поставясь свёё клейсмо, потомуса мы и узняс эстот клинёк.
– Во как!.. – озадаченно воскликнул Ярик, – а я-то думаю – как оно? А оно, оказывается... Нда-а…
– И эстот небесный посланник Будды принёса великия сила! – не выдержав, воскликнул первый помощник мандарина, подняв палец в небо. Наместник важно кивнул и потому помощник продолжил: – Эта сила даёса воину вистеть будусие, бесболеса тела и умом спокойса.
– А отсюда – храбрость и хитрость в бою, – подытожил второй помощник, отличавшийся правильным русским языком. – Но – самое главное…
И оба помощника почтительно склонили головы перед мандарином, передавая ему право сказать заключительные и самые важные слова.
– Обсладаслель эсого месця Ня Виху Сяня властит над тёмнсой столённей, над тёмсный облисьлием! – торжественно проскрипел мандарин, сложив перед собой ладошки. – Масцлел всю своюся зиснь стлемился к совесеньстьву свёехо орлузия. И в этот месц Ня Виху Сянь влозилсь всё сёё умение, весь сёё ёпит, злнания и вольсебство. Но месц билль укрласден ис масцлелской бусвалня в следусю нось, как масцлел есо засонсил. И на дёльзие годи ми потерляли своё надезьдю. А сам масцлел после крлази заболеса от тёськи и отосёл к прледкам. Но Велисия Бюдда ведёса своими пусями.
Шипулин подождал немного, но, чуя, что продолжения не будет, а китайцы ждут ответной реплики, выдал:
– И?
– Мы вынуждены просить вас, господин есаул, – поднявшись с ковра, начал второй помощник мандарина, – просим великого воина, русского кавалериста, донского казака, защитника царя и Отечества, а также всего светлого и доброго, что создано Великим Буддой на нашей прекрасной планете, о помощи. Иначе наша провинция будет полностью заражена тёмной стороной, а отсюда эта чума распространится и по всему миру, в конечном счёте, уничтожит всё живое.
– В России эта тёмная сторона видимо уже победила, – мрачно ответил Ярик.
– Мы не судим о том, что не можем лицезреть лично, мы следуем объективной реальности нашего бытия, которое нам ясно говорит о нависшей смертельной опасности, но и о звезде надежды, засиявшей пред нами в день скорби и празднования мракобесия. Это вы, господин есаул.
– Корлосе, наза, как говорлиса велыксия воина Си Пу Линь, да прлебузут ехо дёльгиса дни, порубаса в купусту тёмнаса силу! – перебил своего велеречивого коллегу другой помощник мандарина. – Вамса стрласно от упыряса Му Дао, хосподина есаула?!
– Нет… Да, правда – нет! Сами же говорили, что меч мастера Ня Виху Сяня даёт храбрость воину.
– Да-да-да! – закивали китайцы.
– Ясно! А теперь, господа, когда задача понятна и цель определена, враг конкретизирован – возникает вопрос: что мне будет в награду по исполнению поручения вашего сиятельства?
И опять помощники благолепно склонили головы перед наместником императора Поднебесной в провинции, в которую занесло Ярика судьба, а тот величественно, как полагается уровню его сана и занимаемой ниши в государственной иерархии, Ху Мао Зай изрёк:
– Вам даруеса свание посётнохо грлазданина Хуаньсцзоу, дворляньский воиньский титул тысяцскохо с прлавом носисть все прлиситаюсиеся регалии. В том сисле и волсебьний месц. Ми не прлесентуем на со, сьтоби забрласть исделие великахо Ня Виху Сяня у вас, но настоясельно прлосимо не выесзасть с ним ис прледелсов Поднебесьной. Вам бусдет выдеслена земьля в десять тысяц акров, тысяця слитьков слеребрла, тысяця унций хуаньзцоского фалфолу в исделиях и сто слухг для устлойства зисни. А таксе пустуюсяя ныне усастьба марлдарина Пу Миося, моехо прлесественника, умерлсегося гост насат при невысненных обстоястельствах…
– По рукам, господа!
Эх, если бы только знал есаул, с чем он связался столь скоропалительно, что за дом предложили ему в награду, неизвестно от чего скончавшегося правителя провинции, хитрые китайцы, прекрасно владеющие искусством загребать жар чужими руками! А ведь всё это напоминало какой-то розыгрыш, имело несерьёзную на первый взгляд подоплёку – оборотень с говорящим русскому уху именем, чушь какая-то, на войне уж всякого нагляделся, нечистой силы только не было – всё зло от людей, а черти креста православного боятся! А здесь просто бандит лютый, которому голову надо снести за проделки пакостные, чего гадать. Да и меч какого-то старого мастера, волею судеб оказавшийся в руках есаула, для него был, прежде всего, клинок, к которому рука воина полагается. И опыт Ярика говорил – успех в бою зависит от выучки этой руки, что держит саблю, от храбрости в сердце и мудрости воинской, а железо – оно и есть железо. Пусть даже и самое твёрдое.
Но если бы знал Шипулин Ярослав, донской казак, что ожидает его впереди, поостерёгся бы так быстро соглашаться на эту странную авантюру, да и к подарку прадеда отнёсся бы более почтительно…


IV

– А ну-ка, быстро затопить баньку господину есаулу! Уголь! Масла ароматные! Достать лучшую посуду! Лучшие скатерти! Свежее бельё постельное! Подготовить лучшую комнату! С балконом и роскошной кроватью, ту саму, чего спрашиваешь неуч, быстро!!! Коня боевого спасителя нашего чисто вымыть и накормить отборным овсом! Гриву и хвост заплести! Подковать новыми подковами, где кузнец?! Быстро сюда! Туда! Это сюда! Ты – туда!! Стой! Пошёл!!! Быстро! Ещё быстрее!! Мигом, лентяи!!!
Ох, что началось во владениях мадам Клико через полчаса, как сановные гости покинули Ярика! Как же она загоняла слуг, всю свою вотчину на уши поставила, дым коромыслом! Её звонкий голос был слышен далеко за пределами городских стен. Чабаны, пасущие коз у реки, понимающе переглядывались и спешили отогнать козочек на другой берег, справедливо полагая, что такой белам не пойдёт на пользу молоку. А вот торговцы на рынке оживились, цены поползли вверх, особенно на кизиловое варенье и тапочки из шерсти высокогорных яков. Му Дао, приехавший выпить прокисшего кумыса и позабавиться с весёлыми девушками на постоялом дворе Хынь Ченя (конкурента мадам), навострил уши и для прикрытия заказал себе баранью ногу с гречкой. Мандарин Ху Мао Зай расплылся в довольной улыбке: его несли в закрытом паланкине под охраной семнадцати свирепых воинов, красавица Сы Май играла ему на тростниковой флейте популярную мелодию «Выходила я на речку за туманом, вынимала ножик из кармана». Два помощника наместника семенили рядом с паланкином и завидовали. Охранники показательно свирепели, распугивая зевак и прохожих…
Короче, все были при деле и остро ощущали значимость момента.
Как и двести семьдесят два года назад, в Гуаньчжоу начиналась новая эра.
Как и предсказывал один бесноватый старик в прошлом году. На ярмарке.
Собаки заливисто лаяли. Вороны каркали. Голуби гадили радостным горожанам на плечи и макушки. Верная примета – к деньгам.


V


Да, в Поднебесной не принято держать секреты в тайне, это в очередной раз и с немалой досадой признался сам себе Ярослав. Вместо того чтобы сохранить замысел, довольный мандарин немедленно раструбил на всю ивановскую, (пардон – на всю гуаньджоузскую) свою договорённость с русским воином. Погрозил публично в воздух кулаком на площади, призывая на голову Му Дао и его приспешникам все кары небесные в лице есаула, вооружённым заветным пра-пра-пра-пра-дедушкиным мечом. Мадам Клико мгновенно сориентировалась, слуги забегали, как ошпаренные, Ярика чуть ли не насильно запихнули в огромную бочку с горячей водой, отмыли и постригли. Одежду его, в большей части сильно изношенную, распотрошили по швам и лучшие портные города в полчаса пошили ему новые кавалерийские штаны, гимнастёрку и офицерский френч. Даже потрёпанную шапку-кубанку сшили новую. Справили сапоги. И всё бы было хорошо, да вот материал был на обновки им выбран, мягко говоря, э-э-э, не совсем подходящий. И, если нижнее бельё из тончайшего белоснежного шёлка с молочными драконами было, скажем так – ну, куда ни шло, то всё остальное расстаравшиеся в служебном рвении мастера иголки и напёрстка, превратили в кич. Штаны были ярко малиновыми, гимнастёрка – изумительного зелёного цвета с брюшек навозных мух, а френч – пронзительной высокогорной синевы. И всё атласное, переливающиеся, на солнце играющее, расшитое золотыми нитями зубастыми драконами, сказочными птицами с вихляющимися хвостами и необыкновенными цветами. Шапка была сшита из нежной шкурки новорожденного ягнёнка, потому была очень мягкой и не держала форму, стремясь завалиться на бок, как ночной колпак.
Ярика едва не хватил удар, когда он в халате вышел из бани! Хотелось ругаться и смеяться одновременно.
А портные улыбались и кланялись. Они-то были очень довольны собой.
Есаул глубоко вздохнул, просчитал про себя до десяти и сказал, обращаясь к Вань Ху – тот присутствовал здесь же в качестве толмача:
– Ваня, скажи этим остолопам, чтобы карнавальные наряды засунули себе в…
– Ярик! – на пороге стояла Наталья. Китайцы, подобострастно кланяясь, быстренько освободили помещение.
И хозяйка теперь была совсем другой – не той холодной стервой, что так неприветливо встретила есаула. Лицо Натальи сейчас сияло милой улыбкой, глаза источали негу, одежды были праздничными, ни намёка на траур; причёска соответствовала официальному приёму высокого государственного гостя. Само собой – есаул вряд ли тянул на такой статус, но мадам Клико особо не задумывалась по этому поводу, её сейчас волновало совсем другое.
И Ярослав, пока Наталья медленно плыла к нему через комнату, живо вспомнил ту нежную хохлушечку-киевлянку с необыкновенной чарующей улыбкой, мягкими ласковыми ладошками и такими доверчивыми глазами, что любой, кто попадал в их бездонный водоворот, был готов мир перевернуть ради этой беззащитной девушки!
Ведь десять лет назад Ярик серьёзно думал, что нашёл своё счастье…


VI


Наталья была восхитительной – нежной и чувственной: в меру крикливой, и в меру активной. Может потому, что есаул давно не пил из Купидонова кубка, а может, и сказался навык, приобретённый в весёлом доме, но мадам Клико несколько часов своей ненасытностью захватила Ярослава в сладкий плен. Впрочем, он и не думал сопротивляться. Однако есаул уже давно не был тем очарованным женской магией юношей. Да, Наталья опять подтвердила своё умение ублажать мужчину во всех смыслах, и даже открыла ему доколе неведомые горизонты, но о каком-то конкретном будущем с ней уже не могло идти речи: холодный приём, граничащий с предательством, навсегда поставил некую точку в их отношениях. Да и вдруг открывшаяся страсть у хозяйки имела совершенно ясную причину – Наталья учуяла выгоду для себя. К тому же, размышлял есаул, пока она скакала наездницей, – он почти и так всем обеспеченный человек, незачем ему за юбку цепляться. Ликвидация Му Дао не представлялась чем-то особенным, дело было нехитрое, есаулу знакомое. Ну а раз хозяйка постоялого двора пожелала – что ж, он же мужчина! Грех отказывать…


VII


Было тихо. Есаулу приспичило. Наталья, закинув на него левую ногу и обняв рукой, отдавила ему плечо и Ярик, стараясь не разбудить, стал осторожно вытаскивать из-под её шеи руку. К его правой щеке мягко и недвусмысленно прикоснулся кинжал. Из полумрака выплыла ухмыляющаяся гнилыми зубами узкоглазая морда.
Ярик рывком вскочил на постели – чёрт, это просто сон!.. С облегчением повалился обратно на подушки. Прямо перед собой на стене он увидел большие часы, освещаемые маленьким огоньком лампады – без четверти полночь. Через пятнадцать минут Люся будет ждать его у южных ворот – он едва не проспал! Наталья что-то замычала спросонья, заворочалась рядом. Ярик бесшумно выпорхнул из-под одеяла – не хватало ещё что-то придумывать для неё.
Есаул быстро оделся в чудовищные новые одежды – на улице безлунная темень египетская, никто и не увидит такого позора, да и старые гимнастёрку и кавалерийские штаны ухари-портные привели в полную негодность, выбирать было не из чего. Ярик, сжав зубы, тихонько приоткрыл скрипучие дверцы шкафа, достал шашку. И выскользнул тенью за дверь. Уходя, он не любил оборачиваться, помятуя русскую пословицу, потому и не видел, как Наталья безмолвно глядела ему в след…

– Ты опять пытаешься меня обмануть, жалкое мелкое животное?!!
– Нет, господин, нет! Я всё выполнила, как вы велели! Русский бежит в расставленные вами ловушки и ничего не подозревает! Он – глупый.
– Не смеши меня – я видел, как ты на него смотрела! Я чую твою жаркую кровь, я слышу, как бьётся твоё ничтожное сердце, когда ты даже не слышишь его – ты думаешь о нём!.. Впрочем… Горячая с-сладкая кровь гораздо вкус-снее и бодряще, чем с-сты-ылая желеобразная сукровица помирающих от собственного ужаса испуганных жертв! Я… я, пожалуй, прощу тебя. Вот он придёт ко мне – и я тебя сразу – прощу…
– Господин… Госп…
– Чего тебе? Ты ещё здесь?!
– А моя мама… сёстры, бабушка…
– Иди, животное. И делай порученное тебе дело. Тогда увидишь своих сородичей… Если я их раньше… на воротники не придушу… Хе-е-е-е… Да шутка, норочка глупая, это – шутка! Ишь, завелась…  Ступай, полночь уже – через минуту.

Ночь неожиданно впахнула в себя есаула влажным стылым сумраком, как только он выскочил за порог. Баня, чистая одёжа, Наталья-наездница вырвали его из состояния предбоевой собранности, и сейчас Ярослав сам себе тихо высказал – как должно казаку донскому относится к своей жизни. Где-то за переулком стучал колотушкой ночной страж, монотонно читая молитвы, не трещали сверчки и цикады, предвещая утренний дождь, и собственные шаги есаулу казались гулким эхом из преисподней, когда Люцифер, бодро потирая натруженные рабочие ладони в предвкушении праведного труда, направляется к вновь прибывшим в ад грешникам – определить каждому полагающуюся епитимью…


VIII


Уже потом есаул, раз за разом, прокручивая в мыслях произошедшие события, никак не мог сообразить – где он ошибся, какой был неверный ход. Он был абсолютно собран и начеку – хватило всего двух шагов, чтобы особая боевая внимательность овладела им, чувства заострились: глаза и уши, как у опытной совы, остро цепляли отблеск света случайной свечи сквозь щёлочку ставень, шорох мыши, перебегавшей в соседнем квартале через дорогу, шёпот ветра, едва колышущего стяги над воротами, притушенные туманом размытые лунные блики луж.
Он подошёл к южным воротам тютелька в тютельку в полночь. Осмотрелся и увидел Люсю, стоящую на крепостной стене у башенки сторожей – есаул махнул ей рукой, но она всё также молча глядела на него, прижавшись щекой к холодному камню; Ярик ускорил шаг.
И в этот момент страшный удар в грудь опрокинул его навзничь, дыхание остановилось, а тело в переходе от усыпанного звёздами неба до серой пыли рефлекторно сгруппировалось (сказалась многолетняя выучка), но куда-то вниз уже падало бесчувственное, неживое, неуправляемое… Сознание краем уха и чуточку мысли ещё фиксировало несколько долгих мгновений что-то очень важное, какие-то слова, которые нужно было обязательно запомнить, но чёрный колодец сверкающей вороной воронкой с бесшумным грохотом обнял Ярослава, втянул в себя, в свои неизмеримые пространства, мягко уложил и надёжно спрятал.
До лучших времён…

– Вот так, глупая норка, мы разделываемся со своими врагами. Кто не с нами – тот против нас и будет уничтожен.
– Да, господин…
– Почему у тебя слёзы из глаз катятся?!! Тебе что – жалко этого глупца, который попал в расставленные тобой же сети? Кому ты своей магией глаза отвела от удара моего?
– Нет-нет, господин, это холод так ночной сжимает мне очи.
– Ну-ну.
– А когда я увижу своих сестёр, господин Му Дао? Ведь вы обещали – как только я…
– Не торопись, животное, блох лови быстро, а здесь подумать надо… Ты что – действительно поверила, что я сразу же помчусь снимать заклятие с племени, которое бегает само по себе и не хочет подчиняться? Зря я, что ли, потратил столько денег на свитки из пещеры преподобного Муна? Этого лжеца и чёрного колдуна? Мои воры и грабители хорошо постарались, отрабатывая свои денежки. Теперь я на коне, хе-хе. Хотя уж коня мне и не хватало для полного счастья... Да и дьявол с ним, не в этом дело – дело в том, что волшебный меч Ня Выху Сяня у меня в руках и теперь никто, слышишь, глупое существо, – слышишь!? Никто! Не сможет справиться со мной! И сначала вся Поднебесная, а затем и весь подлунный мир окажется в моих руках и моих приспешников!!! Жалкие людишки будут умолять меня даровать им быструю смерть, но я над каждым, над каждым, слышишь, буду издеваться, выдавливая по капельке кровь, упиваться их криками и мольбами о пощаде! Но пощады – не будет никому.


IX


Ярик в первую секунду даже не сообразил, что забытье кончилось – та же темень окружала его, хоть он и распахнул глаза. Но собственное сиплое дыхание вдруг ясно указало, что он ещё жив и находится где-то глубоко – сильно пахло сырой землёй, корнями и дождевыми червями. Он был схвачен чем-то в положении сидя в каком-то углу, ноги были притянуты к подбородку. Во рту смял язык кляп, от чего ему приходилось дышать носом, шея, руки перед собой и ноги что-то крепко и равнодушно держало железной хваткой, а всё тело буквально через несколько секунд сознания взвыло судорогой – оно затекло и с болью требовало движения. Есаул дёрнулся и застонал, не в силах сдержаться.
– А-а-а, очну-улс-ся…
Ярослав вздрогнул от этого леденящего душу шёпота, и замер, стараясь изо всех сил разглядеть невидимого визави. Но тот надёжно прятался в непроглядной темноте. И Ярик чувствовал его совсем близко, буквально у самого лица, но не как человека, а как что-то неживое, холодное, отвратительное.
– Горя-ачая кро-овь… фьфьфьфь…
И по лицу есаула проскользнуло что-то едва ощутимое, но при этом настолько мерзкое, что видавший виды кавалерист, бесстрашный рубака, выдержанный разведчик отпрянул к холодной шершавой стене, к которой он был прислонён.
– Ха-а-а… Бои-иш-ш-шься…
«Увидать бы тебя, нежить, хоть одним глазком», – подумал есаул.
– Я торопиться не буду, – уже не растягивая слова и громче, сказал над самым ухом невидимый враг. – Нет, не буду. Я растяну своё удовольствие, выпивая по капле кровь великого воина. Ведь я это заслужил, да. Планы мои полностью претворены. Я долго готовился, плёл сети, как заправский паук, выжидая свою жертву, обманул всех, обвёл вокруг пальца самых умных и хитрых, заставил служить себе даже самых непокорных животных – Норок и Лисиц. Чтобы они заманили ко мне русского воина, заманили в мою ловушку его горячую кровь. А потом, когда выпью её, медленно, наслаждаясь каждой капелькой, стану сам, как он – великим и бесстрашным. Впрочем, я и так сейчас ничего не боюсь: чего мне – бессмертному – бояться? Да. И теперь, с мечом зазнайки Ня Выху Сяня, который по своей глупости когда-то отказал отдать мне своё самоё лучшее изделие, (и теперь он наверняка переворачивается вот в этом самом гробу от досады, раз всё вышло так, как хотел я), я прорублю в человечестве значительную брешь, поставлю его на колени и долгими столетиями буду наслаждаться своей великой победой, вкушая кровь смертных ничтожеств.
И темнота наполнилась змеиным шипением вперемежку с куриным клоканием горделивого хвастуна.
– А ведь наивный Ня Выху Сянь двести семьдесят два года назад ковал меч как раз для уничтожения таких, как я, – нашипевшись и наклокотавшись в своё удовольствие, продолжил невидимка. – Он и не мог предполагать, что люди окажутся настолько глупы и беспечны, что упустят, в конце концов, единственное оружие, способное справиться с тёмной силой. И кто упустит – вы посмотрите! Самый-разсамый опытный и опасный противник! Русский воин! Защитник царя и Отечества! Герой Брусиловского прорыва! Георгиевский Кавалер! Любимец Фортуны и женщин! Кавалерийский офицер самой сильной армии мира! Ха-ха!!!
И вдруг откуда-то издалека, едва-едва слышно прокукарекал петух. И в ту же секунду едва видимый свет наступающего утра вполз в подземелье через низенькое узкое отверстие, больше походившее не на окошко, а отдушину. А Ярик ясно увидел прямо перед собой огромную курицу с головой кобры – василиск! Чудовище было в метр высотой, да ещё на полметра высилась змеиная шея с раскрывшимся капюшоном, пасть змеи была раскрыта, раздвоенный язык беспрерывно выстреливал вперёд, пробуя воздух – стало ясно теперь, что так мерзко прикасалось к лицу есаула.
– Ш-ш-ш-ш… Утро… Мне надо прятаться… Ничего, есаул, ты ведь считаешь, что смерть прошла мимо? Нет, это лишь отсрочка – твои муки продлятся до следующей полуночи. Ты будешь считать часы и минуты, а потом и секунды своей жизни. Мне даже приятней это ожидание – вкуснее будет пища, приятней награда за труды и терпение. Я ухожу, а ты побудь здесь, русский воин. И постереги самое ценное, что было у тебя. Будь хорошим стражем, и я тогда тебя, возможно, награжу…
Курица-змея стала съёживаться, быстро меняясь, и через десять секунд перед есаулом стоял невысокий с пузиком человечек – с виду обыкновенный китайский кули, в простой рабочей одежонке и маленькой шапочке. Только щербатая кривая улыбка, да узенькие бегающие глазки вселяли какое-то иррациональное отвращение, а так – ничего особенного. Монстр подумал о чём-то, переминаясь с ноги на ногу.
– Я тебе вот что скажу, друг ситный… – человечек облизнул губы раздвоенным тонким змеиным языком, и это движение наверняка бы вызвала рвотный спазм у любого другого наблюдателя, а дамы бы повалились в обморок от брезгливости. Ярику же деться куда-то было невозможно, и он просто терпел. – Так вот, есаул. Двести семьдесят два года назад я сидел в засаде и ждал окончания ковки этого меча Ня-Выху-Сянем. Только с одной мыслью – как он закончит, немедленно убить старика и забрать оружие. Но старикан оказался хитрее и опередил меня… Но я терпелив. Я искал меч, хоронился от таких как ты, героев, которых поначалу было много. Но потом люди измельчали, я тебе скажу, и это – хорошо… Ты – скорее всего последний герой, и тем приятнее будет тебя уничтожить, такой приз надо было заслужить и я – заслужил. Не слышу поздравлений, есаул?.. Очень хочется услышать, как ты будешь просить о пощаде! А я – милостиво её тебе не дам, ха-а… Ладно, прощай. До вечера.
Человечек подбежал к низенькой дверце у противоположной стены склепа (а это был именно склеп – есаул рассмотрел у стен три или четыре саркофага), заскрипел старыми петлями, кивнул Ярику почти по-дружески на прощание и скрылся в предутренней мгле, открывшейся на секунду в дверном проёме. Лязг засова, скрежет ключа в замке, затихающих топоток маленьких ножек. И всё, тишина. Только сиплое дыхание пленника.
Но прямо перед закованным в колодки и связанным по рукам и ногам есаулом, едва освещаемая зарождающимся утром стояла его шашка в ножнах, небрежно приставленная к правому саркофагу – её он мгновенно узнал и понял, чего поручил охранять нелюдь. И в этом саркофаге, как признался жуткий оборотень, покоился с миром давно усопший мастер – вот как было стыдно потерять его изделие! Значит – не с миром, не с миром…
Перво-наперво Ярик попытался вытолкнуть кляп изо рта – дышать носом казалось уже невмоготу, но кляп был завёрнут профессионально, с толком. Ладно, потерплю. Всё равно главное – освободить руки. Но едва есаул пошевелил запястьями, как сквозь онемение пробилась боль, а к локтям потекли струйки крови – внутри колодок оказались то ли лезвия, то ли какие-то шипы, при малейшем движении порезавшие кожу. Есаулу на память пришли картинки из альбома, который он видел ещё в воинской школе. Альбом был посвящён Китаю и в частности – пыткам, в которых местные каты достигли выдающихся результатов. Дело нанесения телесных повреждений и мук несчастным пленникам здесь было поставлено грамотно и профессионально. Альбом пестрел красочными иллюстрациями с видами казней и пыток, где с довольными физиономиями правители и палачи наблюдали за наказуемыми рабами и пленниками. Нехристи без тени сожаления любовались видом раздираемых в мясо, исполосованных, окровавленных тел, перекошенными смертными муками лицами, на которые без содрогания молодым русским воинам смотреть было невозможно. Вот как раз там среди прочих приспособлений и была представлена подобная суровая колодка для самых отпетых негодяев. Даже самый ретивый преступник, заключённый в неё, не смел пошевелиться. Иначе он рисковал порезать руки и умереть от кровопотери.
С врагами в Китае не церемонились.
Дело принимало серьёзный оборот. Просто паршивый оборот!
У есаула сильно кружилась голова – он постоянно держал тело в напряжении, чтобы не шевелиться и случайно не завалиться куда-нибудь – в этом случае участь его была решена. Отчаяние стучалось в сердце: он впервые в жизни не видел выхода. А дышать уже тяжело – носоглотка отекла и едва пропускает воздух. Глаза почти не видят – веки склеили застывшие слёзы. Тело болит страшно. Удар в грудь напоминает о себе острой болью при каждом вдохе, от чего дышать приходится сдержанно, но и путы не дают толком набрать в грудь воздух, сильно стянуты руки и ноги. Жутко замёрз, по ощущениям есаула полностью раздели. Потому и дрожит тело, невозможно его унять. А ранки на запястьях открываются от этого всё сильнее – кровь чёрными жгучими стрелами достигла прижатых ног…
Он мог только беспрерывно молиться.
Господи – помилуй… Господи – помилуй… Господи…
Едва слышимый шорох… Возня…
Звук осыпающегося песка…
То ли храп, то ли хрюкание…
Какое-то ворчание, шебуршение, писк и тявкание…
Кто-то чего-то сказал тоненьким голосом?
Это просто полусон, бред, усталость, кровопотеря, галлюцинации воспалённого сознания…
Господи – помилуй, господи – помилуй…
Вдруг боль в запястьях пронзает молнией – из груди вырывается стон!
С трудом пленник разлепляет один глаз…
Прямо перед ним маленькая норка пытается, схватив зубами за узлы, стянуть с него колодку, но кровь заметно усиливает свой поток. Норка отпускает верёвки, Ярик едва не теряет сознание от боли…
Господи – помилуй, господи – помилуй…


X


«Так, я не могу... Где сёстры Ласка, Норка и Белка? Вот вы где: друзья, надо перегрызть эти верёвки – у вас зубки маленькие и острее чем у меня, я в личине человека многое позабыла; не дёргайте, режьте осторожно. Горностай, Хорёк, Лисица – займитесь вот этими путами на ногах. Братья Кабаны, Еноты и Дикобразы расширяйте лаз. Сестрица Лисица – вытащи кляп».

Три маленькие юркие зверушки бегут по краю саркофага, запрыгивают на плечи к есаулу, к ним на помощь спешат горностай и хорёк, откуда-то сверху слышится хрюканье и сыплется потоком разворошённая земля внутрь склепа, лиса ухватывает зубами у губ есаула кляп и медленно его тянет на себя.
– Спа-а… спас-бо…
Крепко стянутые верёвки лопаются, перегрызенные острейшими зубами, половинки колодок падают на земляной пол, с ног спадают путы. Теперь надо встать. Но застывшее тело не повинуется, ещё сильнее пронзает сводимые судорогами мышцы. Нелюдь Му Дао скорее всего даже и не подозревал, что колодка не только метод обездвиживания, но и средство для ужасной мучительной казни – известно, что при ранении в бою конечности перетягивают максимум на два часа, иначе наступает омертвение лишённых крови тканей, колодка же вызывает застой вообще по всему телу. Переждёт палач время, снимет – кровь хлынет в омертвевшие ноги и руки пленника и смерть его неизбежна, но не сразу. А придёт через такие ужасные муки, что можно было бы позавидовать грешникам в аду.
Животные зализывают раны на руках Ярослава – это последнее, что он видит своим глазом, прежде чем проваливается в омут обморока…


XI


Из тумана медленно выплывает и фокусируется прямо перед лицом огромная страшная морда. Два круглых жёлтых глаза вперились в есаула и может быть в другой ситуации он как бы и среагировал на это ужасное видение… Но Ярик чувствует какое-то странное расслабление, даже удовольствие, хотя тело ещё ледяное, почти не осязаемое. Он лежит на холодном земляном полу, но на его теле – что-то горячее, живое, трепещущее, урчащее… Урчащее? Это же… Это огромный кот! Мулан! Дикий зверь, абсолютно не приручаемый человеком! Лежит прямо на груди у есаула, впив когти ему в грудь и бёдра, приблизив прямо к лицу свою грозную морду и урчит прямо в нос, от чего хочется чихнуть. Мулан мягко и равномерно то выпускает когти в тело человека, то убирает их назад в подушечки, от чего мурашки толпами прокатывают по коже, пробирают тело до дрожи и к человеку быстро возвращается сила! Ярик скосил в сторону взгляд – так и есть – рядом у его правой руки примостилась лисичка – она быстро дышит, высунув розовый язычок, прижавшись всем телом, и тоже греет. Слева? Слева здоровый кабан придавил руку к земле – оказывается он тоже очень тёплый зверь! Кабан с необыкновенной хитринкой смотрит на есаула, и кажется, что он сейчас запоёт какую-то застольную песню. И кто-то греет ноги, это есаул тоже чувствует, хоть и не видит своих спасителей.
Кабан смешно хрюкнул, мулан неожиданно для такого размера и веса тоненько мяукнул совсем по-домашнему, а лиса тявкнула. И Ярик понял, что он может встать. Как услышав, кабан, слегка отодвинулся, освобождая от пресса человеческую руку. Справа зашевелилась лисичка…
– Попробуй встать, господин… – он узнал знакомый голос Лю Сяо.
Медленно, очень медленно есаул приподнял сначала левую ладонь, посмотрел в сумраке на неё. Да, я голый, вот конфуз… Хотя, чёрт возьми, в этом клоунском наряде от Наташки-хохлушки ещё более конфуз и позор всем предкам перед казаками родной станицы!..
Потом правую ладонь Ярик поднёс к лицу – немного налипшей земли, ран нет, пальцы нехотя слушаются, но всё на месте, сжал кулак. Звери вдруг отскочили в стороны от казака…
И сила хлынула в тело такой мощью, что рёв вырвался из глотки, Ярик прыжком вскочил на ноги и уже не контролируя, выплеснул досаду от первого в жизни поражения, рыча куда-то в тёмное пространство склепа!
И темнота перед ним расступилась сиянием. Саркофаг как-то мягко раскрылся, как сделанный из пластилина, а не из твёрдого песчаника. Из солнечного овала с розовой нежной окантовкой, появилась фигура. Старый китаец в традиционной одежде сделал два шага, оказавшись в помещении. Он пригладил короткую бородку сильной ладонью, покосился на меч, стоящий всё также у его саркофага. Немного подумал, хмуря густые седые брови – старому уважаемому человеку не пристало спешить. Кивнул своим мыслям. А затем легко взял меч двумя пальцами и с поклоном протянул есаулу. Ярик взял шашку – подарок любимого деда, и теперь подарок старого мастера, вытащил на половину клинок – на безупречном металле лёгким облачком затрепетало его дыхание.
– Никогда ты меня не предавал, и никогда я тебя больше не выпущу из своих рук. Пока бьётся моё казацкое сердце!
– Что ж, клятва принята.
Это сказал старик. Сказал ли? Или может эти слова отпечатались в мозгу есаула, как царская печать, крепче которой нету? Китаец улыбался в усы, удаляясь от есаула, медленно, окутанный в розово-небесном сиянии.
– Батюшка Ня Выху Сянь!!!
Мастер кивнул есаулу, поднял ладонь в прощальном приветствии.
– Я – всегда с тобой, великий воин.
Сияние исчезло, и вроде мрак опять опустился в склеп. Но нет, рассвет всё явственнее проникал внутрь, как и особый свет, разгоравшийся в сердце казака – его храбрость, его долг, память и уважение к предкам, их забота и любовь. И, конечно же – Божья сила, свет против тьмы – всё это придало сил и уверенности в душе есаула.
Кто-то трётся мягкой шерстью об его ногу, Ярик опустил взгляд и увидел уже знакомых кабана и мулана: рядом лежал какой-то свёрток. Человек поднял его и узнал свёрнутую китайскую одежду тёмно-синего цвета – обычное повседневное хлопковое одеяние китайского крестьянина. Но выбирать не приходится, и казак быстро оделся, отметив с удовлетворением, что одёжка как раз впору!
– Иди.
Это опять возникло в голове, как будто кто-то шепнул ему прямо в ухо, но Ярослав уже знал, кто может так с ним говорить.
– Не бойся, Люся. Теперь я буду наготове. Спасибо за всё, друзья, вот уже не думал, что в сказку попаду.
– Для нас это не сказка. Мы помогли тебе, чем могли, но сражаться – не наше дело. Норка подбежала к его ногам, ткнулась острой мордочкой в колено:
– Прости меня, мой господин, я привела тебя сюда на заклание, но моя семья бы…
– Не вини себя, Люся. Вот снесу этому упырю башку, тогда и поговорим.
Есаул почти выскочил из подземелья в серое утро через лаз, прокопанный кабаном, огляделся. Оказывается, он был совсем недалеко от крепостной стены, где его поджидала засада, но вход в склеп был хорошо замаскирован кустами.
Было тихо, шашка привычно оттягивала руку, воздух с ночи – холодный и сырой стоял неподвижно в этот предутренний час. Всего через двадцать минут покажется за горами солнце, осветит Китай, станет теплее, и сразу защебечут птицы, ветерок разгонит прилипший к земле туман, открывая дорогу новому дню и власти света. Но в эти минуты, опытный воин прекрасно знал – самые опасные для бойцов! Именно сейчас такой приторно-сладкий сон неимоверно склеивает веки, чресла ещё слабы, сердце почти не бьётся. И потому враг нападает внезапно и уберечься от этого, сохранить жизнь, а тем более дать достойный отпор бывает очень трудно…
Есаул, пригибаясь, пробежал по площади рынка, быстро заглядывая в лавочки – всё было тихо, лавки были пусты. Перед двором хозяйки Клико он притормозил и ещё раз внимательно прислушался, огляделся – Ярик был абсолютно уверен, где сейчас нечисть Му Дао: негодяй наверняка лютует в доме. И потому у есаула был хороший шанс свалиться врагу, как снег на голову!
И вдруг одновременно из господского дома и из конюшни раздались почти на одной высокой ноте истошный визг и бешеное ржание – Наталья и конь есаула были чем-то или кем-то так напуганы, что их крики не оставляли сомнений в том, что им грозит смертельная опасность.
Может быть, ещё десять дней назад выбор Ярослава был бы очевиден и однозначен. Однако после того, что есаул узнал о своей киевской зазнобе и её потрясающем умении приспосабливаться к любым обстоятельствам и выходить сухой из воды, доверия к женским воплям у него уже не было, а вот конь, как и любое животное, врать бы – не смог. Человек живёт в обмане, обманом живёт и выживает, а животное – искренне с первой и до последней секунды жизни.
Есаул распахнул ворота конюшни и в предрассветном сумраке узрел такую ужасную картину, от которой у любого другого человека кровь застыла бы в жилах, а практически всё население Земли рухнуло бы в обморок – на коне есаула висело не менее полутора десятков мерзкого вида тварей видом похожих на кролика, но зубасто-клыкастых, с когтями и глазами на выкате. Конь тряс крупом, подпрыгивал, махал хвостом, топал ногами, пытаясь скинуть с себя китайских упырей, но получалось у него плохо и если кто-то из кровожадных кроликов и падал на пол, то на его место тут же набрасывался новый упырь откуда-то сверху, с потолка или стропил постройки. И конь явно уже терял силы, так как большинство упырей-кроликов уже всей массой впились своими кривыми зубами и когтями в его тело; кровь кое-где тёмной массой текла по бокам и ногам несчастного животного.
– Ах вы – нехристи косоглазые!
На мгновение зубастые кролики оторвались от пиршества, взмахнув ушами, но разом ухмыльнулись и вроде бы как намерились продолжить пить кровь…
Но русский казак, есаул конницы Его Величества Николая Второго, воспитанник Войска Донского, православный христианин уже заносил правую руку, перекинув шашку в левую:
– Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа!
И перекрестил эту свору широким православным крестом на полный размах!
– Ууууууууууааааааааааа!!!
Некоторые упыри-кролики стали съёживаться, как проколотые шарики, некоторые вспыхнули синим пламенем, взметнувшись к потолку сизым дымком, кое-какие просто свалились на пол и их тут же затоптал в чёрные склизкие лепёшки конь – и не прошло и десятка секунд, как боевой товарищ есаула был свободен.
Вот что крест животворящий делает!
Ярик перерубил привязывающую коня верёвку и быстро вывел его на воздух.
– Ничего, ничего, Сивка, – гладил он конскую гриву. – Не до жиру – быть бы живу. Так, несколько укусов, ничего страшного, заживёт. Давай, скачи, потом позову.
И хлопнул коня по крутой спине, тот с места пошёл вскачь, быстро удалившись в сторону городских ворот. О коне Ярик не беспокоился – он прекрасно знал, что эти самый умные животные сами себя лечат – волшебной травкой на поле.
– Ну а теперь посмотрим, как там Наташка!


XII


И тут только есаул понял, что вокруг него за эти полминуты город превратился в Содом и Гоморру!
Почти разом на площадь перед постоялым двором выбежали вопящие на разные лады горожане! Они суматошно махали руками, полами халатов, хаотично сшибались друг с дружкой, падали, кувыркались, повсюду летали шапки, какие-то палки, предметы мебели, пакетики с завтраками и лапшой и в другом случае это бы воспринималось, как весёлая игра, но…
Прямо над их головами носились крылатые ужасные твари, между ногами – ползучие монстры, с крыш бросались на китайцев какие-то непонятные комки слизи! И всё это издавало утробный рёв, как из живота мучающегося метеоризмом кита. Периодически какая-то тварь впивалась клыками или щупальцами в жертву и под аккомпанемент криков ужаса и щёлканья клыков и кожистых крыльев, уволакивала несчастного в подворотню или сливные канавы, прокопанные вдоль каждого дома и крепостной стены.
– И-и-э-эх!
Крылан уродского вида, вцепившийся в затылок какого-то китайца и уже вознамерившегося куснуть того в шею разлетелся на две половинки от размашистого удара есаула. Парень бухнулся в ноги спасителя, и заверещал что-то на китайском, обхватив в ужасе голову.
– Да ладно, не стоит благодарностей!
И с ухмылочкой есаул принялся рубить и колоть на право, и налево, подбадривая себя, подарок прадеда и старого мастера, и конечно подвернувшихся под руку горожан, которые мигом сообразили, где искать им спасение от распоясавшейся нечисти. Жители с криками побежали к есаулу, мгновенно создав давку и толпу.
– А ну, раззойди-ись!!!
Этот боевой рык русского воина возымел большее действие на упырей, нежели на китайцев: горожане заверещали ещё громче, но нечисть кое-как отцепилась от них и хаотично стала нападать на Ярика – если бы не толпа, ему бы пришлось тяжело, но сами китайцы создавали сложную оборонительную структуру, мешая самим себе удирать и разбегаться и махать мечом Ярославу. Но и упырям-вурдалакам, желающим добраться до есаулова горла, приходилось распихивать мельтешащих китайских граждан, тратя на это силы и время.
А Ярик с успехом рубил тушки, крылья и клыки!
– Ку-ка-ре-ку-у-у-у!!!
– А-а-а-а-а-а-а!!!
XIII


Солнышко послало первый утренний лучик в Гуаньджоу и китайская нечисть стала в ужасе разбегаться кто куда. Мало кто из представителей тьмы смог убраться восвояси этим днём – большая часть полегла от волшебного меча, крепкой руки Ярослава и крепкого русского православного слова, разгоняющего тьму, нечистую силу, и вообще несущего добро и любовь по всему миру.
Ярик перевёл дух, вытер пот со лба рукавом, огляделся: большая часть нечисти кипело и испарялось под лучами восходящего солнца, кое-кто скалил клыки в тени канализационных люков и грозил кулачками есаулу – мол, мы ещё вернёмся и поквитаемся. Горожане разбредались в бессилии, некоторые помогали выбраться из сливных каналов своим товарищам, отряхивались, чистились, а кое-кто уже разносил свежую лапшу и кизиловую водку в маленьких стаканчиках с напёрсток – кому война, а кому мать родна и торговля, усмехнулся есаул.
– Дай-ка! – остановил он одного такого разносчика огненной воды. – Хо, так ты ж Ванин брат – Цзинь! Уцелел? Ловок ты, брат!
– Спясибо, гхосподина есаула! – Цзинь Ху, закивал и закланялся быстро-быстро Ярику. – Вы – наса спасителя, благодетеля и васе – любимый персоназа сказки!
– Чего-то я не понял… Ладно, дай водки испить!
– Воть!
– Ты издеваешься? Такой дозой только муравья ублажить! Давай сюда крынку!
Есаул взял у Цзиня кувшин и запрокинул его к светлеющему небу. И только тут вспомнил про Наташу.
– А, ч-чёрт!
Может – китаец принял слова есаула на свой счёт, но только быстро-быстро замотал головёнкой в ответ, глаза его выпучились, как тогда, у дверей комнаты, когда был застукан за подслушиванием:
– Неть-неть-неться, хосподина есяула! Я не циортсль! Я простой слузка! И иногдаса в Луну с цетвертью – безобидныйса копибара. Просто крыса бальсая, добраса.
– И-иэх! Водку ключница делала, крепости никакой… Фу! Давай веди меня, копибара, добрая крыса, к Наталье, а то, неровен час, съедят её там без нас, не долог разговор!
Махнув рукой есаулу, Цзинь Ху, принял у него пустой кувшин и засеменил к господскому дому, ловко обегая мельтешащих горожан, которые бегали и стучались друг о дружку уже больше по инерции, нежели в страхе быть заживо выпитыми местными вурдалаками. Кстати, это действие, как и многие, связанные с пребыванием есаула в городе, быстро вошло у горожан в традиции и потом ежегодно отмечалось как «Ночь длинных клыков». Горожане в особый предутренний час выходили на улицы и бегали друг за другом, сталкиваясь, падая, кувыркаясь, затейливо и театрально вереща, размахивая рукавами и полами халатов. Было весело и совсем не страшно, так как параллельно активно продавались рисовые лепёшки и клюквенная настойка. Особо напившиеся китайцы считались проигравшими и выбывали из игрищ сами собой. Кизиловая водка подавалась только победителям в этой вакханалии, и это было знаком особого почтения.
Вообще китайцы по жизни такой народ – если есть повод пошалить и подурачится бесплатно, то – только дай…


XIV

– Яри-ик!!!
– Ната-аша-а!!!
Есаул вбежал в обеденный зал, в котором хозяйка постоялого двора ещё совсем недавно первый раз принимала есаула – в неярком утреннем свете он увидел, как давешний оборотень, который заманил его в западню и оставил медленно умирать в склепе мастера Ня Выху Сяня, поставил мадам Клико перед собой на колени и впился клыками в её шею, повернув в сторону голову. Причёска Натальи была при этом аккуратно уложена в знаках «молодая вдова в ожидании любовника и подарков».
– Выплюнь Наташку, урод! Мадам Клико только для благородных господ!
Что имел ввиду есаул, сложно было трактовать, Му Дао лишь скосил на Ярослава правый глаз, выразил им изумление, но от пиршества не отказался. И тут же из углов зала на есаула прыгнуло не менее семерых упырей в обликах низеньких толстячков в коротких полосатых штанишках и поварских колпаках – это были модные в то время кухонные зазывалы, которые практиковались на ночной кормёжке посетителей, вызывая у них иррациональный беспокоящий ночной голод. Постояльцы жрали бесконтрольно по ночам, толстели и в назначенный час шли на заклание банде Му Дао.
– Я-а!.. – выдохнула на мгновение пришедшая в себя Наталья, дёрнулась, но практически сразу глаза её закатились, и она бессильно повисла на лапах упыря.
Медлить было нельзя – нелюдь Му Даю жадно пил кровь хозяйки дома и на долго её не хватит. Есаул пинком отшвырнул ближайшего зазывалу, тот, улетая, прихватил с собою ещё двоих, расшвыривая собратьев по нечистому цеху, как шары на зелёном сукне, увернулся от растопыренных пальцев ещё парочки толстячков, ткнул шашкой следующего в живот, и зазывала лопнул на манер проколотого мячика со звонким хлопком. И вот Ярик уже у Наташки, но Му Дао толкает бесчувственную мадам Клико прямо на есаула, та хватает его пальцами, навалившись всем весом! Есаул рефлекторно подхватил хозяйку, нелюдь же, издав безобразнейшую отрыжку, уже через мгновение у маленького оконца, с клыкастой ухмылочкой раскрывает ставню и кулём, с мерзким сытым хихиканьем, вываливается на улицу.
– Ах, ты тварь!
Ярик уже шагнул к окну, но Наталья, закатив глаза и издавая мычание, вцепилась в него мёртвой хваткой и повисла колодой, задержав движение. Тут ещё подскочили одним за другим зазывалы. Ярик, одновременно отцепляя от себя сведённые судорогой пальцы хозяйки постоялого двора, начал ногами расшвыривать толстячков, потерял время и когда последний из них лопнул, улетев от пинка в стену, след Му Дао уже простыл…


XV


Он выбежал на улицу. Откуда-то из глубины поселения раздавались щелчки петард, музыка из шарманок – местное население уже праздновало победу над нечистой силой, но рядом с постоялым двором мадам Клико было подозрительно тихо и пустынно.
Крадучись и держа меч наготове, есаул сделал несколько шагов, стараясь выбрать направление… И вроде бы казак понял, куда мог сбежать предводитель шайки нелюдей…
– Есаула!
– Хосподина Си Пу Линь!!!
Из-за угла постоялого двора чуть ли не на руки к есаулу выскочили братья Вань Ху и Цзинь Ху! Лица их были страшно испуганы, волосы всклокочены, одежды в беспорядке и даже порваны!
– Скорее, хосподина есаула!
– Спасите-спасите-спаси-ите!
– А ну, цыц! Что случилось?!
– Тама!
– Банда!
– Ясно, вперёд, парни!
Ярик схватил Вань Ху за ворот и потащил китайца вперёд по улице – тому лишь оставалось вовремя перебирать ногами и взмахом рукава халата задавать направление. Позади пыхтел Цзинь Ху, стараясь не отставать и завидуя брату. И через минуту они были в центре Гуаньджоу, у высокого в четыре этажа здания, перед которым собралось всё население.
– Что за дом, ребята?
– Это ратуша, дом правителя.
– Покойного Пу Миося?
– Дя. Он умер от неизвестной болезни.
– Неизвестной, ага… Так чего – вся банда там?
Братья бешено закивали головами, улыбки были испуганными и заискивающими.
– Ладно, разберёмся… А, ну, р-разойдись, честной народ китайский!!!
Забегая в здание, Ярослав краем глаза увидел за толпой китайцев паланкин и восседающего в нём нынешнего наместника Гуаньджоу дядюшку Ху Мао Зая; помощники его стояли рядом, взгромоздившись на брусья, за которые берутся носильщики при переноске тела сиятельного мандарина. Есаул чертыхнулся, «эк, театру себе нашли, лодыри!» И вбежал решительно внутрь ратуши!
Вся банда нелюдей сидела в огромном зале, расположившись не только по креслам и стульям, циновкам и пуфикам. Но и на занавесках, на шкафах и другой мебели, зацепившись клыками, когтями, хвостами. Нечисть тут же заулюлюкала приветственно, увидев есаула.
– Сейчас пообедаем кровушкой русской! – заорал какой-то особо голодный и нетерпеливый упырь, но Ярослав Шипулин вовсе не разделял их гастрономических ожиданий.
– Чего, вся банда собралась? Ну, тогда вот вам тяжёлая артиллерия!!!
Перехватив в левую руку меч, он вытащил из-за пазухи ладанку с освящённой земли родной Саврасовки, которую ему более десяти лет назад дал в дорогу военную местный поп – батюшка Евлампий. Был тот служитель культа двухметрового роста, имел окладистую бороду и крест на пузе в пуд весом.
– Всё по воле Божьей, – сказал тогда святой отец казачьей станицы, осеняя мощной дланью, что в юности свернула не один десяток вражьих шей, а крестным знамением: молодого казака. – Будет худо совсем, вот тебе ладанка – призови силу Христа и Богородицы. Ну и тренировки с шашкой повторяй кажный день, не ленись, сынок.
И, поминая это напутствие, донской казак широко перекрестил подарком Евлампия пространство перед собой:
– Во Имя Отца, Сына, и Святаго Духа, аминь!
Страшный предсмертный вой нескольких десятков нечистых глоток чуть не разорвали барабанные перепонки есаула!..


XVI


– Вот что Крест Животворящий делает!
Есаул вышел на улицу, народ ликовал, мандарин в паланкине задумался…
И тут есаула как магнитом потянуло в другую сторону! Казак развернулся на пятках и не чуя ног побежал к воротам. Опять к воротам!!!
Но перед самой площадью у ворот поселения, Ярослав сдержал свой неожиданный порыв и, держа меч наготове, осторожно выглянул из-за угла, осмотрелся. Он подозревал, что Му Дао, любитель театральности и эпатажа, попытается повторить свой предыдущий успех в пленении есаула.
Так и есть – маленький пузатенький человечек в форме рабочего-кули стоял рядом с Лю Сяо на крепостной стене, поджидая казака. Норку нелюдь держал как-то небрежно за рукав платья, в другой руке у него иногда поигрывал ножик. Му Дао улыбался, вертелся перед Люсей, та же безучастно стояла, склонив голову – видимо её воля опять была подавлена чёрной магией оборотня-василиска.
Есаул ещё раз внимательно осмотрелся – площадь у ворот была пустынна. В ту же ловушку попадать было глупо, но как преодолеть эти тридцать метров открытого пространства? Был бы карабин, то это не расстояние для точного выстрела, но возвращаться в постоялый двор за винтовкой было нельзя – нелюдь пребывал в расслабленном состоянии и этим надо было воспользоваться. Наверняка Му Дао считал, что есаул ещё разбирается с отрядом зазывал и остальной нечистью.
То есть нелюдь китайский всё равно, несмотря на то, что Ярик вырвался из заточения в склепе Ня Выху Сяня, недооценивал выучку и силу русского воина. Вот что значит гордыня!
И тут есаул обратил внимание на полоскающиеся на утреннем ветерке воздушные змеи, которые держали за счёт подъёмной силы несколько цветных флажков-вымпелов над воротами поселения. Известно, что китайцы обожают во всём искать и передавать символы, означающие те или иные смыслы – события, предупреждения, поздравления, ограничения и так далее, вплоть до конкретных сообщений для граждан и чиновников. Так вот змеи держали знаки, которые сообщали, что в Гуаньджоу воров и убийц обезглавливают, предварительно вырвав им ноздри и отрезав уши. А также в воздухе болтались вымпелы для торговцев, которые понимали, что на территории рынка им разрешена торговля с пятипроцентным налогом с выручки.
И Ярослав быстро перебежал за домами к стенам, залез на приступок-балкончик, где-то с метр шириной, (он служил охране для прогулок за стеной). Благодаря этому приступку есаула никто не видел снизу, и он никем незамеченным быстро достиг верха ворот, оказавшись как раз над ожидавшим его Му Дао. Казак поочерёдно намотал на руку верёвки трёх змеев и одним ударом перерубил их. Пробежавшись по приступку несколько шагов, есаул как можно сильнее оттолкнулся и прыгнул!
И, может как раз налетевший порыв ветра помог, а может змеи только этого и ждали, но воздушный поток вдруг подхватил есаула и поднял решительно над воротами! По кругу над площадью он стал постепенно опускаться, стремительно приближаясь к воротам, держа наготове волшебный меч.
Нелюдь, пребывая в расслабленном состоянии, чего-то бормотал себе под нос, приплясывая и тряся в такт головёнкой олигофрена. Он даже не смотрел на площадь и, тем более, не ожидая атаки с неба. Есаул занёс оружие над головой…
– Ярослав!
Это девушка, вдруг очнувшись от гипнотического сна, подняла голову и увидела прямо перед собой есаула! И этого возгласа хватило, чтобы Му Дао с быстротой молнии развернулся и отбил мощный удар Ярослава кривым ножом, который как по мановению волшебной палочки оказался в его руках! В следующее мгновение нелюдь схватил девушку и приставил к её горлу клинок! Злобная улыбка ощерила его маленькое личико!
– Ну чё, есаула? Страшно?! Быстрый ты, смотрю, ловкий, да я – ловчее!
Лю Сяо затрепетала в его руках, глаза её наполнились ужасом и слезами!
– Выбирай, русский воин – либо я её сейчас прирежу, как свинью, а шкурку продам! Либо сдавайся на мою гнусную милость! Тогда вы оба сдохнете разом, мне на подлую радость, вам на дорогу в ад!
– Да ты прямо стихи декламируешь, негодяй!
Есаул накрутил на деревянный столбик перил верёвки змеев, чтобы казённое городское имущество не улетело за зря. Перехватил меч обеими руками и стал по кругу заходить в бок нелюдю, но тот отступал по балкончику, держа девушку перед собой, как щит. Видимо он не мог совершить колдовство в таком положении, но и поразить его тушку есаул тоже не мог, не зацепив девушку. Мысли Ярика завертелись с огромной скоростью!
– Слышь, ублюдок, чего я тебе скажу!
– Чё?! Чё ты мне скажешь? Как тебя убить? Каким способом отобрать меч?
– Именно!
– Да ладно!? – брови нелюдя вскинулись вверх. От неожиданности он даже слегка отпустил девушку: – И как? И как мне тебя убить?
– В честном бою! Один на один, по-мужски!
Предводитель банды разбойников, василиск-оборотень, который не знал пощады и снисхождения никому и никогда, остановился в своём топтании, щёки его затряслись, личико, и так напоминающее высохший урюк, ещё более сморщилось – хихикание нелюдя было просто коварным и мерзким!
– Честным?! Я и честным, хи-хи-хи! Чтоб я с тобой, есаула, в честном бою сошёлся? Ха-ха!
– Да ты после этого не мужик! – с великим презрением бросил казак, сплюнув на доски. – Да у тебя яиц нет, евнух гуаньджоузский!
– А вот этого не на-адо было говори-ить… Это вот как раз было о-очень оби-идно!..
– Девушки тебя презирают, скопец! – крикнул Ярик, интуитивно поняв, на что надо давить у самовлюблённого бандита. – Девушки тебя игнорируют и плюют на лысину!
– У меня нет лысины! У меня пёрышки и волосики!!!
– Да-а! У тебя пёрышки, петушила недоваренный! Потому что ты – не мужик, а баба!
– Я – баба?!! Чё ты сказал, чё ты сказа-ал?!!
Нелюдь рывком отбросил от себя Лю Сяо, та упала на доски и прижалась к стене, а василиск по-жабьи прыгнул на есаула!
– Я тя ща покажу, кто из нас – ба-ба-а-а-а-а!!!
И они стали биться!!!
В первые же секунды дуэли есаул понял, что видимость не соответствует содержанию – несмотря на маленький рост, тщедушность тельца, кривоногость и пузатость, сравнительно несерьёзное оружие, Му Дао оказался прямо-таки великанской мощи! Его удары были точными и сокрушительными, он прекрасно ставил защиту, отклонялся и делал молниеносные выпады и только вся боевая выучка есаула спасала нашего героя!
Выбитые щепки из перил, стен и приступки летели во все стороны, мерзкое хакание нелюдя, рык есаула – всё это смешалось в сплошной грохот, который привлёк население Гуаньджоу и уже через три минуты вся площадь перед городскими воротами была заполнена китайцами. Они шумно комментировали и подбадривали дуэлянтов, кизиловая водка и зелёный чай вновь полились рекой! Ведь для местных всё это было великолепным зрелищем и развлечением в их унылой эпохе перемен. Притащили скорым шагом паланкин Ху Мао Зая, тот уже был пьяный от побед и кизиловой водки, расслабленно лежал на подушках, улыбаясь и порыгивая. Ему было точно хорошо.
А солнышко постепенно вставало, освещая Китай и китайский народ. Му Дао, увлечённый разборками с есаулом, не замечал, как город заливается солнечным светом всё сильнее и сильнее. И вот Солнце полностью осветило деревянного петуха, расположенного на коньке городских ворот, которые, как известно, у многих китайских поселений являются сложным сооружением: сами ворота, башни, стены с одной-двумя приступками для стражников, и нередко над всем этим громоздились двух-трёхэтажные палаты над створками и стенами, в которых сохранялись обороняющиеся стрелки и механизмы поворота тяжёлых ворот. А петуху были инкрустированы в голову какие-то особые глаза, выполненные из нефритов, изумрудов и гранатов. И может быть искры, высекаемые волшебным мечом о нечистый нож и свет Солнца, что отразился от этих глаз, а может взыграл боевой дух русского казака, который мог поднять самого слабого на битву со самым страшным злом, а может и просто пришло то особое время, о котором говорилось в древних пророчествах…
…И засияло над площадью второе солнце! И резко запахло необыкновенной свежестью, как после летней быстрой грозы, наполненной ветром и молниями! Китайцы ахнули, Му Дао моргнул и тут же получил в кругленький живот удар мечом! Его отбросило на подмостки, девушка пнула его туфелькой в бок, василиск охнул…
А затем Лю Сяо перепрыгнула через Му Дао и бросилась на шею к Ярославу, крепко обняла его, обхватив шею тонкими руками.
– Всё, родимая, всё!.. Всё кончилось, теперь я тебя никуда не отпущу!
По невидимым ступенькам на площадь спускался в сиянии и белых одеждах благообразный старик-китаец. В руках его был свиток мудростей Конфуция, за поясом малый кузнечный молот для гравировки метки мастера на клинках и между пальцев правой руки плясала, вращаясь палочка для размешивания варёного риса. А каждый китаец знает, что правильно размешанный в процессе приготовления рис обеспечивает человеку спокойствие внутренних стихий и гармонию чувств в ощущениях с внешним миром – камнем, металлом, водой, землёй, воздухом, огнём и деревом. Все разом склонили головы, есаул отдал честь батюшке Ня Выху Сяню, а тот спрыгнул перед ним на приступку с невидимых ступенек и крепко обнял русского воина и китайскую норку.
А Му Дао, уцепившись за верёвочки и придерживая кишки, которые всё равно упрямо лезли из пАрящей зелёным дымом воронки, медленно поднимался в небо на тройке воздушных змеев. И вокруг дырки в животе мелькали и скакали маленькие искорки, быстро истончая нечистую плоть василиска. Он, поднимаясь вверх, злобно смотрел вниз на народ и старого мастера, на глупую норку, к которой у него никогда не было иллюзий: нелюдь прекрасно знал, что на неё и других китайцев-оборотней ему нечего рассчитывать – она же обязательно даст свою слабину, женскую слабину. Уж такой этот казак – ухарь, а глупые норки любят рослых северных воинов! Скрежетал клыками василиск и на проклятого есаула, который так не вовремя появился и разрушил его планы по порабощению глупых никчемных людишек, задача которых была только одна – плодиться и кормить его, повелителя мира Му Дао, своей плотью, кровью и страхом. Страшно злился на старого мастера, что придумал то самое оружие, которое смогло двести семьдесят два года назад остановить таких, как Му Дао! И нелюдь скрежетал от досады зубами, посылая самые ужасные кары на головы людей. Но его уже никто не слышал и не видел.
– Я ещё верну-у-у… – растаяло зелёным дымком в небе.



XVII


Старый казак, сутулясь и опираясь на палку с трудом шёл по улице донской станицы Саврасовки в свою хату. Вечерело, солнце красной дугой уходило на западе, предвещая на завтра ветер и осенние дожди. Озимые были посеяны, рожь обмолочена, кони подкованы. По осени сыграли три свадебки, гуляли всем миром! Казалось – станица жила своей обычной трудовой жизнью, но… Но призвали варяги непрошенные на сходку всех станичников, на собра-ание… На душе теперь было погано так, что старику уже не казались какими-то необыкновенными и непонятными адские муки грешников на сковородке у чертей. Но дед Ярик никогда не был грешником – убивал лишь врагов царя и Отечества, был всегда верен своей вере христианской, станице казацкой и единственной жинке – пленённой в вылазке на Трабзон турчанке Зульфии, в православном крещении Ольге. В воспитании восьмерых детей и четырнадцати внуков был всегда строг к шалостям и снисходителен в остальном. Учил любить Бога и землю донскую. Все пацаны выросли рослыми и сильными, крепкими на руку и молот, саблю и коня. Девки – как на подбор – черноглазые и чернобровые, певуньи и плясуньи, да все как мастерицы в непростом казацком хозяйстве. Дождался внуков старый казак. Подросли уж многие из правнуков…
Дед Ярик вздохнул – вот уж не ожидала казацкая вольница, откуда придёт чёрное племя! Победы в Европе на полях Первой мировой войны, казалось – Россия стоит великаном на своём тысячелетнем пути, однако чернь погрызла её изнутри, колосс оказался на глиняных ногах. И когда царь-государь отрёкся бездумно от трона… Вот на чего Помазанник надеялся – сколько раз себя спрашивал старый казак, – на прислугу ближнюю, на енералов в эполетах золотых? Все предателями оказались, все, как один. Поднялось Белое движение, но и оно лишь кровь и разруху принесло на Землю Русскую. И вроде бы поутихло, ну, сидять большаки там у себя в Московии и пусть сидят – нам, казакам вольным, особо нет дела до них. Однако и сюда зараза эта бесовская добралась – в колхозы хотят согнать крестьян, да отобрать хозяйство всё – от плуга до уздечки! И комиссары эти, черти пархатые, на девок наших, казачек донских, всё заглядываются да мыслям своим скабрезным да похабным слюни ядовитые пускают!
Казак сжал кулаки в ярости, заскрипел зубами. И нет на них, комиссаров энтих – управы никакой! Как хозяевА себя здесь ведут, как рабы мы им! Эх, был бы на десяток лет по-моложе, взял бы шашку казацкую, да на коня гнедого и пусть лишь ветер в лицо!.. Порубал бы в капусту нехристей картавых, лозунги выкрикивающих, да там и к Богу бы на поклон.
И все дети разбрелись по Дону – далеко, не собрать, не попросить помощи. Сказывали, что не все уже живы… С дедом проживала лишь семья младшей внучки Ксаны – хромой муж её Георгий, из посадских Екатеринодара, да двое девок мал мала… И самый любимый правнук, их старший брат – тёзка Ярик, пропал уже несколько лет как. Видимо – не спас казака молодого дедов подарок? Старик отмахнулся от мыслей дурных – не гоже хоронить правнука, пока тело не предано земле и заупокойная не прочитана.
Он вошёл в хату, снял шапку и кафтан. Пригладил седые вихры перед маленьким зеркалом, поправил усы – на него смотрело строгое лицо хоть и давно не молодого, но твёрдого в своей решимости человека.
– Ни чаво, – они кивнул своему отражению, отгоняя хмарь из груди, – прорвёмся с шашками наголо!
– С кем ты там гутаришь, Ярушка? Проходи – гости у нас.
– Ща, Олушка, пыль с чобот стряхну.
Влюблённые турчанки живут долго – то известно просвещённым мужам по всему черноморскому побережью, и что долго-долго держат оные женщины дух и радость в сердцах мужей своих…
Старик, которому уже давно минула сотая весна, постоял ещё несколько мгновений в сенях, собрался с духом – как сказать родне, что и коня их старого Сивку и коровушку-кормилицу Маньку с телёнком игривым, десяток овечек белоруновых, и курей, и гусей, и свинок выводок радостных – всех окаянные комиссарские рожи в пыльных кожанках и шлемах, с перевязями и маузерами в цепких ручонках – всё забрать хотят якобы на светлое будущее трудового народа! А на самом деле в мошну свою комиссарскую, бездонную… Как можно на счастье бездельников забрать то, что нажито непосильным трудом рук крестьянских? Несправедливость на земле Русской, ох – какая же несправед…
Дед застыл в проходе, огороженном лишь длинным вышитым ручником – прямо перед ним, прислонённым к столу обеденному, стоял его воинский трофей, сабля турецкая, что подарил он правнуку, любимому когда-то… Пошатнулся старый воин – неужто погиб Ярик?.. И тут же кто-то большой и сильный, но страшно знакомый и родной схватил его в объятия и стал мять и целовать в щёки с радостными восклицаниями!..


XVIII


– Значит – это твоя невестушка, внучок…
Ли Сяо скромно потупив хитрые норкины глазки сидела за столом, понимая, что речь сейчас шла о ней.
– Да, дедушка, свела судьба на далёкой стороне. И там мне по приказу правительства китайского, передан в управление постоялый двор с множеством пристроек, большое количество народу в подчинение, добра немеряно на многие тысячи. Да в управу город Гуаньджоу со всем людом, торговлей и охраной. Один я не справлюсь, потому приглашаю всю родню свою казацкую, кого найдём живыми, в ту китайскую сторонку, в гуаньджоущину. Жизнь там непростая, так где сейчас просто… Но у тебя, дедушка, всегда есть мудрость и сила управлять хоть тысячей.
– Ну, скажешь… – дед Ярик пригладил усы, слова правнука ему понравились. Он вздохнул, оглядывая стол, за которым сидела малая часть его казацкой семьи – жизнь здесь становилась опасной и непредсказуемой, в любые другие времена ни за что бы старый русский воин не покинул родной станицы любимой… Но был бы он один – как бы хоть, да отмахался от комиссарского жулья, но со старыми да малыми…
И тут ему пришла в голову мысль одна.
– Вот ответ я тебе дам после одного вопроса твоей зазнобе китайской… переведёшь?
– Как смогу, дедушка.
– Скажи мне, краля гуаньдж… э-э-э… что важнее в семье человеческой?
– То же, что и у зверушек всяких, – неожиданно на чистом русском языке ответила китаянка. – Любовь, доверие и доброта.
– Эк как! И по-русски гутаришь… Ладно, внучок, вижу правильное воспитание на китайской стороне. Так, когда поедем, Ярик, путь-то неблизкий? Да и комиссары тут у нас нарисовались, ети им в дышло!
– Ярушка, не ругайся! Что гостья подумает о нас?
– Да-да, Олушка, не сердися, я ж шуткую.
– Меч твой поможет, дедушка.
– Это каким образом? Головы комиссарские чернявые рубить?
– Ну, можно при случае и головы. Но показал мне мастер, что меч твой ковал много-много лет назад, как пространство сокращать и мигом по всей Земле прыжком перемещаться.
– Это как же?
– Покажу. Только собраться нам все надо – всех родных позвать. Вещи, мебель, всё в телегу, животным морды закрыть, чтобы не пугались. И когда соберём всех, махну я мечом китайский, великого мастера волшебного клинка Ня Выху Сяня, засияет рядом с нами окно огненное, да только огонь тот не обжигает. И надо сказать то место, куда идти нам надобно. И прыгать в кольцо то полыхающее без страха. В миг на месте окажемся!
– Что за чудо дивное?! Неужто волшебство такое возможно?
– Таким чудом мы с Люсей к вам прибыли, дедушка. Ведь сколько меж нашей станицей и Гуаньджоу китайским вёрст? Тысячи. Да войск неприятельских, да бандитского отребья, шаек и ватаг, что грабят и убивают путешественников без мощной охраны? А мы, за мгновение.
– То верно гутаришь, внучек, но сложно поверить. Ладно, будем собираться. Видимо, кончилась жизнь наша станичная, донская. Поклонимся Дону Великаму, да на чужую сторонушку от нехристей подальше. Иначе, погубят они казацкую вольницу, казацкое семя. А можем мы позвать соседей наших – казаков и казачек православных?
– Всех возьмём, дедушка. Никого нехристям на съедение не оставим. Не впервой это мне…

XIX


А на утро пришли комиссары в пыльных шлёмах в станицу казацкую, да ни единой души, что человечьей, что птичьей, что звериной – не встретили. И ругались они страшно и били свои шлемы в ярости революционной о пыльную станичную землю и палили в хмурое донское небо из наганов и маузеров. Да только никто их не слышал, никто им не отсыпал ни понюшки табака, ни меры пшеницы екатеринодарской…
И потёк продотряд не солоно хлебавши. Проглотив революционно-колхозный запал.


XX


Далеко-далеко в центре континентального Китая рядом с одним всем известным большим городом, расположилась небольшая станица донских казаков. Люди трудятся на земле, сеют особый сорт пшеницы, который встречается только в одном ещё месте – рядом с Екатеринодаром, в России. Казаки держат свой завод лошадей, потому как казаку конь – первый помощник и друг. Конечно – разводят овечек, для бурки и шапки казацкой. Да всё есть у них, у настоящих хозяев жизни и земли.
Детей своих в казачьей станице учат верховой езде, сабельному бою, другим военным хитростям. Рассказывают, не прерывая нить памяти, о свершениях предков, как пример доблести, отваги и воинской чести. И что для казака главное – презирать жадность, избегать трусость и побеждать гордыню. Каждый день.
Девки станичные все черноокие, да чернобровые. На праздники народ русский на китайской стороне варит хмельной мёд, играет на балалайках и домрах, пляшет до утра. И песни поют девки с парнями такие залихватские, что всё Гуаньджоу к ним на праздники сбегается, принося свою слабую кизиловую водку, и отплясывает вместе со станичниками да упаду.
В жёны казаки берут нередко местных девушек.
Потому что, на то – есть особые причины у них.
И очень почитают старших.



















Эпилог


Род Шипулиных долговечен. Ежели воин русский, казак удалой Великаго войска Донского не сложит буйную голову в честной и горячей сече, то, как правило, жить ему Бог отмеряет немало – уж многим за сто лет перевалило в роду, и ничего – живут, поживают. Потому и деток как правило в семьях Шипулинских много – шесть: то совсем редко, обычно за десяток. Вот и у Ярика с Люсей одиннадцать. Есть среди них норки, как мама, есть лиса и белка, барсук и кабан, конечно – волки. Само собой, раз в Китае родились – парочка детей-тигров. И даже есть один сын-дракон – Яр Си Пу Линь, но он очень смущается своей личины, скромничает, потому обычно сидит дома, помогает с хозяйством родителям. В общем – у Ярослава Шипулина на сегодняшний день обыкновенная китайская семья, и дети у него – сплошь все китайцы. Ну, или казаки донские. Чёрт их всех со стороны разберёт.
– Скажи, папа, а сегодня кто будет с мечом мастера Ня Выху Сяня тренироваться?
– Кто первый позавтракает и помоет свою посуду. И кто поможет по хозяйству маме.
– Я! Я! Я!



Начата в 13.54, 19 марта 2010 года…
Окончена в 09.18, 19 февраля 2018 года.

Новый Городок – Балашиха.