Перевозчик

«Я увожу к отверженным селеньям,
Я увожу сквозь вековечный стон,
Я увожу к погибшим поколеньям».
Данте Алигьери «Божественная комедия»


Сенатор открыл глаза. В глубине комнаты, во тьме, стоял человек.
- Вы кто?
- Перевозчик.
- Как вы попали сюда?
- Ты позвал.
Перевозчик вышел из тени в холодный, призрачный свет восходящей луны.
Высокий брюнет, коротко стриженный, чёрная футболка, небрежно заправленная в джинсы, здоровое, крепкое тело. Нет, его он не звал.
- Вы видно ошиблись адресом, мистер….
- Перевозчик.
«Чёрт», - мысленно выругался сенатор. – «Этого мне только не хватало».
Он провёл дрожащей рукой по воспалённому лбу.
«Как же болит голова…».
Тяжёлая, чёрная кровь, пульсирующей болью стучала в его голове. Боль была сильнее страха, которого он сейчас отчаянно ждал. Страх заставил бы боль уйти, заставил бы действовать. Но страха не было.
- Вы сказали, вас зовут Перевозчик. Это имя или…?
- Призвание.
Волна горячего гнева подкатила к горлу сенатора. Как смеет этот наглец так свободно вести себя с ним, с человеком, привыкшим видеть рядом с собой лишь услужливых шлюх обоего пола, прикормленных им и рабски послушных его воле. Не желая казаться слабым, сенатор снова спросил, вкладывая в каждое слово всю свою ненависть и презрение к этому человеку:
- И чем же, позволь спросить, занимается Перевозчик?
- Помогает таким гнидам, как ты, благополучно сдохнуть.
Перевозчик смачно сплюнул на чистые полы спальни.
- Как это, сдохнуть? – не понял сенатор. – Ты киллер? Кто тебя нанял?
- Как ты думаешь, где ты сейчас находишься? 
- Дома, конечно.
Сенатор был в бешенстве. Вот сейчас он закроет глаза, потом откроет и, если этот тип все еще будет стоять возле его кровати, он..., что-нибудь обязательно сделает. Только бы проснуться. Ведь это - всего лишь сон, один из его кошмаров, которые преследуют его с тех пор, как он стал сенатором. Конечно, он дома….
Слова Перевозчика ударили наотмашь, как в детстве, отец: холодно, больно, несправедливо:
- Здесь и сейчас кончается твоя поганая жизнь.
Сенатор вздрогнул. Спальня исчезла. Больничные стены, пахнущие смертью, окружили его подобно гончим, почувствовавшим запах крови. Его крови.
- Где это я?
Он увидел себя лежащим на операционном столе. Вокруг него суетились люди в больничной униформе.
- Мы теряем его, - услышал он чей-то взволнованный голос.
И страх пришёл. Но не тот, животный страх всепобеждающей жизни – взрыв адреналина в крови, а липкий, зловонный страх смерти, страх слабости, боли и тьмы.
«Нет, это не я. Только не я,» - мысли сенатора бились в голове испуганной птицей. – «Это какая-то ошибка. Это сон. Я не мог умереть! Я не могу умереть!»
- Эй! Вы…! Там….
- Они не слышат тебя.
Душа сенатора затрепетала.
- Как это не слышат? Я что, уже умер?
- Ты застыл в полушаге от смерти….
- Какой смерти?! Я всего лишь выпил лишнего! Из-за этого не умирают!
Сенатор бросился к Перевозчику.
- Скажи им, что я ещё жив!
Перевозчик сделал движение, будто смахивал с себя помойную муху.
- Не могу. Я всего лишь тень в мире без голоса. У меня нет ни силы, ни прав, ни… желания. 
- Постой, Перевозчик, я заплачу тебе, сколько скажешь. Только, прошу тебя, скажи им, что я ещё жив! Я богат и влиятелен. Я сделаю все, что ты захочешь, только не дай мне умереть!
Перевозчик нахмурился.
- Вот из-за таких мерзавцев как ты, - сказал он холодно-жёстко, - мир и катится в пропасть. Ты думаешь, всё можно купить, но время – не вещь, оно не подвластно человеческому «хочу». Ты умрёшь….
Сенатор завыл. Его покрытое морщинами квадратное лицо с близко посаженными глазами, орлиным носом и тяжёлым подбородком, исказила гримаса ужаса. Впервые в жизни он не контролировал ситуацию.
Он никогда не думал о смерти, потому что был здоров как бык и богат как арабский шейх. Да, он был богат, потому что умел жить. «Деньги не пахнут», - часто цитировал он избитую фразу. И деньги любили его.
«Джонни Всё-схвачено» - прозвище, полученное им в старших классах «Кинкейда», голодным паразитом, проросло в его тёмной душе, год за годом, отравляя сердце холодной завистью к тем, кто был выше его: богаче, успешней, добрее.
Джон Биттер младший не был праведником; божьи и человеческие законы были бессильны против его любви к роскоши, женщинам и дорогому вину. Ни церковь, в которую он никогда не ходил, ни семья, которую он оставил ради карьеры, не смогли удержать его в лоне добродетели. «Выживает сильнейший», - любил повторять сенатор. И он был сильным. Поэтому, мысли о смерти никогда не посещали его. Сколько раз, он осуждал на смерть других, посмевших встать у него на пути, - его пути. Сколько раз, его враги подсылали к нему убийц, и он не боялся. Почему же сейчас он так напуган и растерян, как преступник, пойманный за руку на месте своего позора? Мысль о неизбежности приводила его в отчаяние.
- Я не хочу умирать!
- Поэтому я здесь.
Душа сенатора потемнела.
- Нравится смотреть на боль?
Перевозчик подёрнул плечами.
- Я здесь потому, что я проклят видеть таких как ты, слышать таких как ты. Моя обязанность помогать всякого рода проблемным типам, вроде тебя, поскорее покинуть этот мир. Понимаешь, о чем я?
- Нет.
Перевозчик вздохнул.
- Ты не наелся жизнью, Джонни. Здесь твой Эдем и разум, прикованный к ненасытному телу, противится смерти. Ты цепляешься за жизнь, захламляя пространство привычными для себя образами. Твоя душа больна. Это её отчаянный крик слышал я ночью. Она смертельно устала. Я здесь, чтобы сказать тебе: «Джонни, смирись и позволь ей стать снова свободной».
- Я не готов!
- Никто не готов. В мире без Бога жить, конечно, удобно, но вредно. Каждую ночь я встречаюсь с «последствиями» подобной жизни и все не готовы. Благополучию Бог не нужен. Только нужда или святость мечтают о Нём.
- Бред какой-то, должен же быть выход, со всяким можно договориться….
- Только не с Ним.
Сенатор вздрогнул.
- Я должен вернуться!
- Зачем?
- Я думал, что все эти разговоры о душе, карающем Боге - ложь, придуманная евнухами, чтобы пугать нормальных людей. Я буду проклят.
- Что верно, то – верно, - согласно кивнул Перевозчик.
- Почему мне никто не сказал? Я должен был знать!
- Смешной ты, сенатор. Богу не нужен злой раб, таящий зло в надежде, что его не накажут.
Джон Биттер закрыл руками лицо.
- Так не бывает.
- Что тебе не понятно, Джонни? Ты жил как хотел, - время получить по заслугам. Каждый день священники в храмах внушают эту простую истину редеющей пастве. Все знают, но мало кто верит, считая идею воздаяния, отжившим своё, предрассудком обманутых церковью масс. Люди теперь свободны. Грех больше не грех, а образ жизни….
- Мне страшно.
- Я бы сказал, что раньше нужно было бояться, но, что толку говорить тебе это сейчас, на пороге твоей заслуженной вечности.
- Это не честно, - простонал сенатор.
Тишина застыла в полушаге от Смерти, со знанием дела расправляющей складки на, приготовленном для Джонни, саване.
– Исповедаться, – прохрипел своё последнее желание Джон Биттер. - Я хочу исповедаться.
Перевозчик пожал плечами.
- Я не священник….
- Ты Перевозчик, я понял и.., ты мне не нужен. Я буду исповедоваться Тому Единственному, Кто захочет услышать меня.
Впервые в жизни сенатор молился. Как это бывает, вдруг, ему открылась вся правда о его жизни; обжигающий душу стыд накрыл его голову огненной епитрахилью. Как же виноват он был перед Богом и людьми! Впервые в жизни, он сам судил себя и, по своему суду, не было ему прощения. Ах, если бы Бог дал ему хотя бы год, он все бы исправил. Он раздал бы всё своё богатство бедным и сам стал бы прислуживать им. Он попросил бы прощение у каждого, кого когда-то обидел. Ах, если бы Бог дал ему хотя бы год жизни!
Перевозчик стоял поодаль, наблюдая за тем, как толстый, испуганный человек просит о чуде. Сколько он видел таких: богатых, бедных грешников, - скользящих над пропастью слепых безумцев. Он приходил к ним, потому что они мешали ему. Потому что всякий раз, ему приходилось умирать вместе с ними, пока он не научился сбрасывать их с себя, как сбрасывают грязную одежду после долгой работы. Он выпроваживал их из своей жизни, как выпроваживают незваного гостя, с облегчением и досадой за потраченное время. Кто они были для него? Чужие люди, без разрешения, вошедшие в его пространство.
Нелепая авария, разделившая жизнь молодого кадета на до и после, - путь, который выбрал его из многих случайных жизней. Он принял этот крест как данность, как врождённый недуг, от которого невозможно избавиться, но можно жить, подстраиваясь под страшную реальность, несуществующего для большинства, мира. Он научился покидать свое тело, чтобы беспрепятственно перемещаться в пространстве. Он научился общаться с демонами, без вреда для своей психики - ведь он, всего лишь посредник между миром людей и миром духов.
Ангела он видел лишь однажды, когда, по ошибке, пришел в дом старого художника. В отличие от его клиентов, художник уходил с радостью и надеждой на лучшую жизнь. Вспышка света и неизъяснимый покой - всё, что осталось в памяти. Праведники не нуждались в его услугах. Его подопечные были далеки от творческого смирения и любви к ближнему и не желали покидать этот мир, предчувствуя во снах, что в ином мире ничего хорошего для них не уготовано.
- Господи! - сенатор издал вопль, от которого, казалось, содрогнулась сама преисподняя. – Помилуй меня, грешного!
В последнюю секунду, Джон Биттер вспомнил картины безумца, странного художника, писавшего Свет. Художник нуждался и он, зачем-то, помог ему: необъяснимый порыв, движение пленённой души, прикосновение детства - непозволительная слабость, о которой он тут же заставил себя забыть.
Художник давно умер, но, за мгновение до смерти, сенатор, вдруг, увидел его, стоящего с Христом, и слова о спасении сами вырвались из его уст.
Душа сенатора исчезла.
«Ещё один», - не весело отметил Перевозчик.
Он не был стар, но смерть не спрашивает возраста. Она приходит, подчиняясь тихому зову времени, шёпоту пепла в песочных часах. Как сам он поступит, когда безликий вестник постучится к нему? Кто проводит его? Где, то место, куда отправится он, - приговорённый собой судия?
- Что за черт! - возглас одного из врачей вывел Перевозчика из мрачного оцепенения.
Серый, больничный саван на теле покойника, вздрогнул. Джон Биттер судорожно вздохнул и резко сел, дико таращась по сторонам. Тело его дрожало. Не замечая врачей, замерших в страхе возле воскресшего, сенатор крикнул в пространство:
– Он дал мне год!
Перевозчик, по-доброму, улыбнулся.
- Сукин сын, всё-таки, выпросил себе отсрочку.
Это был первый случай в его работе, когда человек получал шанс исправить то, что он сделал: вольного или невольного, но всегда, такого далёкого от любви.
- Что ж, встретимся через год, Джон Биттер младший. Если только....
Мысль, постепенно, гасла в темноте спальни. Перевозчик спокойно заснул.
 

Пенза, 2014 - 2017

P.S. Здесь  https://youtu.be/upVNM7M69lE   можно послушать/посмотреть мой рассказ в моём исполнении.