("Клошары на Святой земле")
Я не случайно начал свои записки с Димы. Без него простуженными зимними ночами этой компании пришлось бы худо, а некоторые, наиболее слабые и впечатлительные, могли бы попросту не выжить.
Дело в том, что у Димы была удивительно легкая рука. Если срочно требовалось насшибать на пузырь дешевого крепчайшего пойла, все по-щенячьи начинали буравить шальными с бодуна глазами именно его. Покряхтев пару минут, он обреченно вздыхал и с покорностью овцы, бредущей на заклание, шел «на рамзор», то есть к первому же светофору, где с каждой притормозившей машины "снимал" в среднем по шекелю. Двадцать машин и на бутылку низкопробной водяры есть. Еще столько же - «плавленные сырки» и прочие деликатесы - на закусь для всей оравы, которая, как правило, насчитывала от трех невыносимо страдающих бомжей до числа, соразмерного с количеством пойла…
Поразительно! Но ему подавали даже таксисты…
Главным условием Димы было сопровождение его к месту работы. Один он не отправился бы на свое рабочее место ни под какими пытками. И вовсе не потому, что Диме было скучно в одиночестве торчать на светофоре… Нет, это не было с его стороны капризом… Все объяснялось гораздо прозаичнее: собрав достаточную сумму, он мог и не вернуться обратно. Нет-нет, он не был из тех эгоистов, кто оставил бы страдающих с тяжкого похмелья друзей, потратив «заработанное» лишь на себя любимого. Такое ему и в голову не могло прийти, как, впрочем, и многое другое…
Причина крылась в том, что Дима практически потерял память, поэтому отойди он на полсотни метров, назад к лавочкам в скверике, где проходила утренняя тусовка бомжей, он уже вряд ли когда отыскал дорогу.
Он помнил свое имя, как звали папу, фамилию свою тоже иногда вспоминал, но как-то без особого интереса, а вот с годом рождения частенько выходила путаница…
Он даже помнил город, из которого приехал, но напрочь позабыл, как звали его немногочисленных родственников, к которым в случае нужды он мог бы обратиться. Зато непостижимым образом он угадывал «фартовые» светофоры. Подозреваю, что в душе он испытывал к ним трепетные чувства, как к добрым существам. Ведь именно светофоры кормили и поили Диму и его товарищей.
Дима держался «стаи» чисто инстинтивно, понимая, что сам не проживет и дня… Он никогда не знал, есть у него в кармане деньги и какая сумма именно. Но даже если бы в его дырявых карманах и затерялась бы случайно пригоршня монет, то вряд он мог сообразить, где именно и как их потратить с пользой для дела...
Подобно дойной корове, которая вряд ли соображает, куда хозяйка девает молоко, Дима также безропотно позволял обшарить свои карманы, совершенно не сопротивляясь, покорно дымя сигаретой, сунутой кем-то из друзей в его почти лишенный зубов рот.. Растворившись во времени и пространстве, он тем не менее каким-то седьмым чувством угадывал, сколько должен простоять с протянутой рукой у светофора, чтобы хватило «для затравки». Позозреваю, что покидал он свой пост, как только начинал чувствовать усталость... Он так и говорил компании:
- Я что-то утомился, - и все понимали, что недостающую сумму придется уже добирать без Димы.
Я познакомился с ним в ту еще пору, когда он помнил свой возраст, а также то, что у него есть малая дочка и сестра, у которой он жил после развода с женой. И еще помнил, что однажды, вернувшись из больницы, куда в очередной раз попал не понять (по его признанию) из-за чего, он обнаружил, что сестра съехала с арендованной квартиры, не оставив адреса.
- А кто будет терпеть пьянь в доме? - Задал он риторический вопрос, ничуть не осуждая сестру. - Вот, возьми - перекуси, - протянул он мне мешочек с нехитрой едой, посчитав меня товарищем по несчастью.
- Спасибо! Я сыт.
- И выпить ничего нет? - недоверчиво уставился он на меня.
- Да откуда?
- Ну вот… Как всегда... Мог бы оставить стаканчик. У меня ж голова трещит - спасу нет!
- Да я…
Он явно принимал меня за кого-то другого, не давая мне возможности открыть рот, чтобы объяснить ему, что я в этом скверике оказался случайно. Присел на лавочку, по пути на пляж… Тогда я еще не трудился в социале...
- Так, может, купим по стаканчику?
- Не пью…
Он недоверчиво обвел меня замутненным взглядом, потряс головой и, убедившись, что она на месте, предложил:
- Так возьми мне, - сказал он таким тоном и при этом столь недоуменно пожал плечами, будто перед ним сидел его вечный должник.
- Ну…я не знаю…
- Да ты разве не видишь, что я помираю?
Я видел перед собой почти окончательно изломанного жизнью человека неопределенного возраста, тело которого время от времени заходилось в судороге…
- Вот, возьми, - я протянул ему монету в десять шекелей, - этого тебе хватит…
- Не, я один не могу, я боюсь… - признался он. - Забуду еще заплатить… - У меня с памятью не очень. - Причем, сказал это с такой беспомощностью, что я, кажется, все понял…
И мы отправились с ним в ближайший супермаркет. Он долго и с удовольствием водил меня меж рядов с продуктами и товарами первой необходимости, и в его глазах были те же восторженное удивление и блеск, какие бывают у ребенка, впервые попавшего в зоопарк.
Плассмасовыми стограммовыми стаканчиками с уже "расфасованной" водкой, конечно же, не обошлось. Но, как говорится, назвался груздем…Как впоследствии оказалось, Дима был вполне безобидным парнем, если его, конечно, специально не доводить. Но этого из их компании никто себе и не позволял. Ведь даже не шибко здоровые на голову бомжи не решились бы рубить сук, на котором сидели...
Мне ни разу не приходилось слышать от него попреки в чей-то адрес, он никогда ни на кого не жаловался, и сам улаживал свои проблемы. Об этом свидетельствоаали постоянно сбитые костяшки пальцев, а также вечно светящиеся фонари под глазом - то левым, то правым. Что же касается перебитого носа, так он попытался как -то рассказать мне историю с ним связанную, но запутался, приплетя армию, спецназ, Кавказ и Афган.
Вероятно, у него уже тогда начиналась нешуточная путаница в глолове и, если бы кто-то надоумил его вовремя обратиться в больницу, то, возможно… Впрочем, я сильно сомневаюсь, чтобы даже самая лучшая в мире медицина способна была бы помочь этому парню. Ведь он пил, не просыхая…
* * *
Я всегда обращался к нему: "Мой друг Дмитрий" и ему это нравилось. И однажды, в минуту просветления, он даже попросил меня о серьезном одолжении - отвести его в МВД, чтобы наконец оформить удостоверение личности и зажить уже по-человечески.
Без излишней скромности признаюсь, что отношу себя к тем людям, которые если что-то и пообещали, пускай даже и малозначительное, то слово держат. Но, увы, на удостоверение личности требовалась фотография, а мой друг Дмитрий за все годы нашего знакомства так ни разу и не предстал передо мной в образе, если и не дэнди с холеным лицом, то хотя бы без синяков и ран на лице, которые не смог бы скрыть даже самый качественный грим… За такое лицо не решался браться ни один фотограф. А чтобы Дима не обиделся на меня ненароком, я запечатлел его лицо на мобильник и показал ему. Он долго всматривался в свой портрет, попросил «перещелкнуть»… И после, кажется, седьмой пробы, которая оказалась не более удачной предыдущих, сел на лавку, обхватил руками голову и беззвучно заплакал. Но та минута раскаяния, увы, так и не явилась для него катарсисом…
Без удостоверения личности Диме было не выбить ежемесячное пособие, а также квартирные деньги… Может, он как раз и оплакивал "потерянные выгоды"? Впрочем, Дима плюс съемная квартира да еще и ежемесячное пособие - вещи не более совместимые, чем «мерс», решивший с маху снести светофор, и при этом ничего не поцарапать...
* * *
Так или иначе, я еще вернусь к моему другу Дмитрию, по прозвищу «Дойная корова», а также к другим клошарам, живущим на Святой Земле.