(Продолжение. Начало в "Первая любовь". Часть 1-я - 8-я.)
С утра нового дня, я отправилась в ту поликлинику, с которой уходила со слезами вчера. Забрав результаты анализов, и получив заключение, что я здорова, поехала в заведение детского сада. Собрав и там все необходимые подписи с резолюцией заведующей, я была готова приступить к работе, с уверенностью, что справлюсь.
Мне предложили первые четыре дня поработать на кухне, пока освободится место нянечки. В мои обязанности входило мыть посуду. Это были не тарелки, их моют нянечки в группах. Предстояло мыть огромные кастрюли, сковородки, чистить картошку и другие овощи.
Меня всегда мама оберегала от таких вещей. Долгое время готовкой занималась бабушка, совмещая с работой ночной нянечки в детском саду, где мама работала воспитателем. Но, когда у бабушки упало зрение, и отец стал вылавливать из борща волосы, ей было запрещено подходить к кастрюлям. Я, в лучшем случае, мыла посуду и по субботам с братом и сестрой делили поровну уборку трёхкомнатной квартиры. Медлительная, не привычная к тяжёлому труду, я всегда проигрывала тем, кто был вокруг меня.
Помню, закончив седьмой класс, мы с подружкой Наташкой решили заработать денег на свои девичьи нужды. Записались в местный совхоз пропалывать кукурузу. Целый месяц каждый день, вместо законного летнего отдыха, мы вставали ни свет, ни заря, и шли, с тяпками на плечах, к совхозному двору, что находился за балкой на бугре. Нескончаемые рядки кукурузы скрывались за горизонтом. Там же скрывались все бабки, которые начинали прополку вместе со мной. Даже подружка Наташка была на несколько десятков метров дальше меня. По окончании месяца изнурительной работы мы получили свою получку. Я — девять рублей, а Наташка — десять. Я так горько плакала, что мой добросовестный труд, (ведь я не скосила ни одной кукурузинки), так дёшево был оценен.
Ещё одна попытка заработать была тем же летом. Мой папа был инструктором по спорту на шахте, и после соревнований по футболу, сдавал форму игроков в шахтную прачечную. Иногда её в домашних условиях стирала моя мама, и тогда шахтный комитет выписывал ей пять рублей за выполненную работу. Это было больше половины суммы, которую я заработала за месяц в поле. А тут, подумаешь, потёр раз, другой, и пять рублей в кармане. Мама, улыбнувшись, уступила:
— На, попробуй.
В корыте, замочив предварительно, на стиральной доске хозяйственным мылом, стирая о ребристую волну нехитрого приспособления все «пу'чки» и костяшки пальцев, я познавала «прелести» нелёгкого труда прачки. Ныла спина, болели руки, пот капал прямо в корыто, а проклятые пятна от травы и земли на трусах и футболках «грязнуль» футболистов не поддавались моим стараниям. Форму достирывала мама. Даже протянула мне «пятёрку», от которой я отвернулась.
Собирая на своём огороде урожай картошки, мои руки покрывались засохшей коркой грязи, что вызывало оторопь в моём организме: кожа становилась «гусиной», волоски на руках поднимались, как колючки у ежа, а плечи передёргивались в ознобе.
Мои первые попытки приготовить чего-нибудь из еды самостоятельно заканчивались помойным ведром. Бабушка всегда мне твердила:
— Людка, ты замуж не ходи! Пропадёшь!
На что мама моя, защищая меня, вставляла:
— Была б кастрюлька да курочка, состряпает и дурочка. «Дурочкой», разумеется, считая меня.
И, вот теперь эта «дурочка» таскала на животе большущие кастрюли, оттирая от них прилипшую или подгоревшую пищу металлической мочалкой, проволочки которой вонзались в пальцы, под ногти, вызывая острую боль и оставляя незаживающие ранки. За ночь руки опухали, ими было трудно шевелить, но меня снова ждали ненавистные кастрюли и сковороды. На четвёртые сутки, когда смена подходила к концу, и я уже переодевалась, ко мне подошла повар и сказала, что меня у выхода ожидает какой-то мужчина. «Может быть, Саша приехал?», — подумала я. Заглянула, на всякий случай, в зеркало, висевшее в раздевалке. Вид мой оставлял желать лучшего. Пальцы сжала в кулаки, чтобы не было видно растёртых ссадин.
Я вышла на крыльцо и увидела своего папу. Он пришёл на квартиру где я жила, а хозяйка сказала, где меня искать. Ему я обрадовалась даже больше. За столько времени первое родное лицо. Уцепившись за него, я тарахтела, не умолкая, боясь, что папа приехал меня забрать. Но он отреагировал положительно на моё решение поработать годик, чтобы поступить на следующий год. Говорил, чтобы стать самостоятельной, нужно пройти и такую школу. За то, что я провалила экзамены, он меня не ругал. Сказал, что он в меня верит. Мой самый лучший папка в мире!
Папа приехал на Республиканские соревнования, проходившие здесь в Киеве для судейства. Он был судьёй Республиканской категории по пулевой стрельбе и, по совместительству, тренером. Он сказал мне, что мама выделила из семейного бюджета целых сто рублей, чтобы одеть меня на зиму. Ведь я уехала в летнем платье поступать, и тёплых вещей у меня почти не было. Осенние мои вещи папа привёз с собой.
Мы пошли в ЦУМ. На первом этаже был обувной отдел. И в мои глаза сразу бросились замшевые чёрные английские зимние сапожки на овечьем меху внутри, но стоили они очень дорого — 66 рублей. Папа предложил чего-нибудь попроще, ведь нужно было купить и зимнее пальто. Но я, прижав сапоги к груди, умоляла, что на пальто я заработаю.
— Ладно, меряй, — сжалился папа.
Размер моей ноги был 35-й, а сапоги — 34-й. Поджав пальцы, я уверяла, что они мне самый раз. И папа сдался. В «Детском мире» мы купили короткое пальтишко розового цвета за 34 рубля. «Тютелька в тютельку» вложились в выделенную сумму.
Ещё одну хорошую новость привёз мне папа. В Киев приехала работать моя двоюродная сестра папина племянница Галя. Квартиру она сняла тоже в Дарницком районе и уже работает на Дарницком шёлковом комбинате. Галя на два года старше меня, дородного телосложения, родом из Житомирской области. Рабочий день закончился и у неё. Мы купили торт, и пошли к ней в гости. Затем папа с Галей проводили меня на квартиру. Галя пошла к себе, а папа поехал в гостиницу, где остановился. Небольшую сумму денег папа выделил мне из своих запасов.
На пятые сутки, как и обещали, меня перевели в ясельную группу. Деткам было по шесть-восемь месяцев, они ещё не ходили, только ползали. Теперь, вместо кастрюль, я мыла им попки. Я и не знала, что дети так часто испражняются. В помывочной стояла небольшая ванночка, и мне казалось, что я оттуда не выходила. Хорошо, что вода всегда была тёплой, не то, что у нас дома. Кроме мытья детских попок, мне нужно было ещё: застирывать обделанные ползунки, а так же переодевать детишек в чистое. Систематически менять мокрые постельки на сухие. С вёдрами ходить за едой на кухню, накрывать на столы и убирать со столов. После трапезы, мыть посуду, а перед уходом домой, мыть полы.
Не знавшая физического труда, не нянчившая маленьких детей, (моя сестрёнка младше меня на четыре года, поэтому мне не могли доверить заботу о ней), я просто валилась с ног. Я и до этого времени из квартиры никуда не выходила, а теперь на гуляние просто не было сил. В детском саду была шестидневка, работала я и в субботу, а в воскресенье стала ходить к сестре Гале. Я покупала чего-нибудь вкусненькое и мы, сидя за столом, долго вспоминали, как каждое лето вся наша семья, кроме бабушки, приезжала к ним в гости в село Радичи. Вспоминали и то, как Галя после окончания школы, жила у нас в Ясеновке, учась, а потом и работая на обувной фабрике в Ровеньках. Вместе с ней мы ходили за продуктами в местный гастроном, но расплачивалась только я, а Галя ссылалась на то, что ещё не получила получку. Когда же мы приходили к ней на квартиру, то она вытаскивала из-за пазухи украденные продукты: сливочное масло, нарезку из сыра и колбасы. Больше я с ней в магазин не ходила.
Когда у меня совсем закончились деньги, то в свой законный выходной я пошла к Гале, в надежде чего-нибудь поесть. В будние дни мне позволялось кушать вместе с детьми в садике, а в воскресенье мысль о еде сводила меня с ума. Постучала в Галину дверь, но отрыла мне её хозяйка и грубым голосом, почти крича, пригрозила:
— Чего ходишь сюда?! Объедаешь! Пошла вон отсюда! Чтобы я тебя больше не видела!
Я летела, аж пятки сверкали, боясь, что она меня ударит.
И начался самый ужасный период в моей жизни, о котором я предпочитала молчать, дабы никто не узнал о моём позоре.
Закончился август. В первых числах сентября в садике давали получку. Я же, проработавшая полмесяца, тоже надеялась получить какую-то сумму. Но, когда я по очереди вошла в бухгалтерию, меня в списках на получку не нашли. Успокаивая меня, бухгалтер сказала, что в аванс мне выдадут все деньги сразу, раз пропустили сейчас. Ей легко говорить. Я же, съев детскую порцию в садике, не наедалась, а в воскресенье вообще постилась пустым несладким чайком. Хозяйка разрешала мне пользоваться заваркой, что всегда стояла у неё в заварном чайнике на столе.
К Гале я больше не ходила. Почему-то и она тоже про меня забыла.
В старшей детсадовской группе нянечка уходила в декрет и меня перевели на её место. Эта нянечка провела меня к кладовке, где лежали стопки постельного белья и спросила:
— Считать будешь?
— Я привыкла людям доверять, — ответила я, отказавшись проверить наличие того, что принимала по описи. Подмахнув бумагу, я даже обрадовалась. Деткам, которым по 4-5 лет, не нужно мыть попки. Они сами кушали. Еда, которую я на них получала, была съедобнее, богаче и порции больше в размере. А когда дети капризничали, например, отказывались от печёных яблок с мёдом, то воспитательница разрешала мне их все съесть. Теперь я без особых усилий успевала вымыть посуду, заправить кроватки после тихого часа, вымыть полы и даже поиграть с детками на коврике в игровой комнате. Успевала, и рисовать, помогая воспитательнице в оформлении группы, и лепить поделки из пластилина.
Закончилась ещё одна половина месяца. Работникам детсада давали аванс. Но в списках меня опять не оказалось.
Зато в это воскресенье должен был после карантина приехать в увольнение Саша. Я так ждала встречи с ним. Мечтала днём и ночью. Но в первое своё увольнение Саша приехал с товарищем и пригласил в театр. До сих пор помню название этого спектакля — «Затюканный апостол». А вот содержание забыла. Помню только, как урчал мой живот, и я боялась, что Саша это тоже слышит. Спектакль закончился, Саша поймал такси. Они довезли меня до подъезда и, в этой же машине укатили в училище. На следующее воскресенье мы снова втроём ходили в театр. Этого спектакля я даже названия не запомнила. К урчанию живота добавилось ещё и расстройство желудка. Еле дождавшись антракта, я пулей, не сказав моим кавалерам в морской форме ни слова, летела к двери с табличкой «Туалет». Подходя к ребятам, горели не только мои щёки и уши, но и спина. С антракта мы вернулись уже в тёмный зал. А наше прощание было таким же. При сопровождавшем нас друге Саша даже в щёчку меня не целовал.
В субботу перед выходным мне предстояла невиданная работа. Кроме обычной повседневной, нужно было поменять постельное бельё, а главное — натереть полы мастикой. Такого мне ещё никогда в жизни не приходилось делать. К концу рабочего дня, вдобавок ко всему, забилась раковина, где я мыла посуду. Все, кто мог мне помочь, ушли домой, их рабочий день закончился. Даже воспитательница из моей группы уговорила меня посидеть с последним оставшимся четырёхлетним мальчиком, за которым ещё не пришли родители. Я оставила немытые тарелки и присела на коврик к малышу, играя с ним. Только через полчаса за ребёнком пришла его двенадцатилетняя сестричка. Она извинилась за опоздание и предложила мне свою помощь. Я не отказалась. Мы вместе стали снимать с кроваток простыни, наволочки, пододеяльники, чтобы успеть сдать их в прачечную. Стали застилать постельки. Потом девочка с малышом ушла, а я принялась за полы. Все колени стёрла. Мышцы рук болели так, будто я разгрузила вагон с углём. Щётка никак не хотела растирать мастику, несмотря на мои старания. До десяти ночи я не вставала с коленей, пока в группу не вошёл ночной сторож. До него никто в мою группу не входил, все за меня забыли. Сторож меня пожалел, и сказал, чтобы я шла домой:
— А в понедельник придёшь пораньше и всё доделаешь. Да и сантехника с утра вызовешь. Иди, дочка. А то ведь я хотел тебя закрыть, думал, нет здесь никого.
Я послушалась, оставив гору немытой посуды, забитую раковину, не до конца натёртые мастикой полы, плохо заправленные кроватки. Еле живая я добрела до дома хозяйки и уснула, как убитая.
На фото: я и моя двоюродная сестра Галя. г. Киев (из семейного архива).
Продолжение следует в "Первая любовь". Часть 10-я.