Рустам Шаяхметов в своей заметке о пяти сказках «Конька-Горбунка» выразил удивление тому, что рассказчик никак не мог вспомнить Царь-Девицу, персонажа только что читанной дворскими слугами сказки о Еруслане (Еруслане Лазаревиче).
В пятой… в пятой… эх, забыл!
В пятой сказке говорится…
Так в уме вот и вертится…» —
«Ну, да брось её!» – «Постой!..» —
«О красотке, что ль, какой?» —
«Точно! В пятой говорится
О прекрасной Царь-девице.
В сказке о Еруслане Лазаревиче Царь-Девица подобна гомеровской нимфе Калипсо. Попадая к ней, Еруслан забывает о жене и детях и, подпав под её чары, теряет счёт проведённому у неё времени. Так что, Царь-Девица в этой сказке – ключевой образ, забыть который сложно.
Из такого несоответствия Шаяхметов делает вывод, что Автор здесь имеет в виду вовсе не старинную сказку о Еруслане, а современную тогдашнему читателю поэму-сказку Пушкина «Руслан и Людмила», о которой некий Житель Бутырской стороны и отзывался как о новом Еруслане. (Конечно, в этом случае Автор сказки «Конёк-горбунок» - сам Пушкин). На этом открытии Шаяхметов успокаивается, для него в таком случае забывчивость дворского слуги понятна, - поскольку в «Руслане и Людмиле» никаких Царь-девиц нет.
Нам же представляется, что для такой крепкой забывчивости нужен повод посерьёзнее.
И потом, забывчивость одного из дворских слуг проявляется почему-то по отношению к двум сказкам, и обе эти сказки – о женских персонажах: О Боярыне восточной и О прекрасной Царь-Девице. (Потому что перед «Боярыней» рассказчик тоже спотыкается, - «дай Бог память…»).
Мы так думаем, что и в первом, и во втором случае эти сказки – о богинях. Первая о Венере Пандемос (Всеобщей, Всенародной), вторая – о Венере Урании (Небесной). Поскольку Венера Пандемос ближе к грешной земле, рассказчик вспоминает её быстрее.
Здесь явно применён Платоновский принцип припоминания.* По Платону, мы видели уже все вещи и явления в высшем, небесном, мире, до рождения. Родившись на земле, мы лишь припоминаем их.
Небесная Венера (Психея) – высший образ Небесного мира, поэтому земному человеку труднее её вспомнить.
Это – то же самое, что и с Гением Чистой Красоты. У В.А. Жуковского в стихотворении Лалла Рук (откуда и взял его Пушкин) совершенно определённо это – гений небесной красоты.
Василий Жуковский
ЛАЛЛА РУК
Милый сон, души пленитель,
Гость прекрасный с вышины,
Благодатный посетитель
Поднебесной стороны,
Я тобою насладился
На минуту, но вполне:
Добрым вестником явился
Здесь небесного ты мне.
Мнил я быть в обетованной
Той земле, где вечный мир;
Мнил я зреть благоуханный
Безмятежный Кашемир;
Видел я: торжествовали
Праздник розы и весны
И пришелицу встречали
Из далекой стороны.
И блистая и пленяя —
Словно ангел неземной —
Непорочность молодая
Появилась предо мной;
Светлый завес покрывала
Отенял ее черты,
И застенчиво склоняла
Взор умильный с высоты.
Все — и робкая стыдливость
Под сиянием венца,
И младенческая живость,
И величие лица,
И в чертах глубокость чувства
С безмятежной тишиной —
Все в ней было без искусства
Неописанной красой!
Я смотрел — а призрак мимо
(Увлекая душу вслед)
Пролетал невозвратимо;
Я за ним — его уж нет!
Посетил, как упованье;
Жизнь минуту озарил;
И оставил лишь преданье,
Что когда-то в жизни был!
Ах! не с нами обитает
Гений чистый красоты;
Лишь порой он навещает
Нас с небесной высоты;
Он поспешен, как мечтанье,
Как воздушный утра сон;
Но в святом воспоминанье
Неразлучен с сердцем он!
Он лишь в чистые мгновенья
Бытия бывает к нам
И приносит откровенья,
Благотворные сердцам;
Чтоб о небе сердце знало
В темной области земной,
Нам туда сквозь покрывало
Он дает взглянуть порой;
И во всем, что здесь прекрасно,
Что наш мир животворит,
Убедительно и ясно
Он с душою говорит;
А когда нас покидает,
В дар любви у нас в виду
В нашем небе зажигает
Он прощальную звезду.
Пушкин пишет:
И я забыл твой облик нежный,
Твои небесные черты…
(Так что, никакая это не Керн, - давно пора прояснить здесь позицию Пушкина).
То же самое – и в стихотворении «Красавица», которое Поэт совсем не случайно послал в тот же номер «Библиотеки для чтения», в котором впервые увидел свет «Конёк-Горбунок». Заканчивается оно так:
Куда бы ты ни поспешал,
Хоть на любовное свиданье,
Какое б в сердце ни питал
Ты сокровенное мечтанье,—
Но, встретясь с ней, смущенный, ты
Вдруг остановишься невольно,
Благоговея богомольно
Перед святыней красоты.
Никакой "святыней красоты" адресат этого стихотворения, - графиня Елена Завадовская, - не была. Это всё – небесные, чистые образы, - это всё - Царь-Девица (Психея).
Таким образом, через забывчивость дворского слуги Автор указывает нам на то, что Царь-Девица - это Небесная Венера (Психея), - это Богородица, или - Дева-Звезда небесной Атлантиды.
Продолжение следует.
*Эту "Платонову науку" изъясняет, в частности, Апулей в своей "Апологии":
"... Но есть Венера, богиня двойная, и каждая из сих близниц державствует над особыми и различными любовями и любовниками. Одна Венера - всепригодная, распаляется она любовью, свойственной черни, не только в людские души, но также в звериные и в скотские вселяет она похоть и с неодолимою силою властно гонит к соитию содрогающиеся тела покорных тварей. А другая Венера - небесная - володеет наизнатнейшею любовью и печётся лишь о людях, да и то о немногих: почитателей своих не понуждает она к разврату стрекалом и не склоняет прельщением, ибо отнюдь не распутная и беспечная прилежит ей любовь, но чистая и строгая, красою честности внушающая любовникам доблесть и добродетель. Ежели порой сия Венера и наделит плоть лепотою, то никогда не внушит желания осквернить прекрасное тело, ибо телесная миловидность и мила лишь оттого, что напоминает богодухновенным умам об иной красоте, которую зрели они прежде среди богов в истинной и беспримесной святости её."