На трассе

 Начало: http://www.proza.ru/2017/08/27/102


«Ходит дурачок по миру
Ищет дурачок глупее себя…»
Егор Летов.


Сашка Семёнов сидел на скользком, глинистом берегу реки Дон и пластиковой кружкой пытался зачерпнуть воду. На шее у него болталось полотенце. Рядом на земле лежало мыло, зубные паста и щётка, а также бритва с тремя лезвиями и пена для бритья. Вода у берега была мутная, илистая. Саша зачерпнул кружкой воду, поглядел недовольно, в воде плавала какая-то взвесь,. Он выплеснул и снова зачерпнул, стараясь дотянуться поглубже. Результат не сильно отличался. Вздохнув, он принялся чистить зубы. Закончив с зубами, Саша намылил щёки пеной для бритья, ополоснул бритву в речке, смыв присохшую пену с волосками и принялся скоблить лицо.
Дон не спеша катил свои тёмные воды,  ещё курящиеся утренним августовским туманом. По берегам голосисто матюкались рыбаки, время от времени всплёскивала  на поверхности рыбка, спасаясь от хищника.

***
Всё как-то стремительно менялось в Сашкиной непутёвой жизни, точно он тоже плыл по течению быстрой реки. Вчера в это же время он вышел на трассу М4, на окраине изнемогающего от аномальной жары Ростова-на-Дону. Два с половиной часа на солнцепёке, в пыли, копоти и грохоте автомобилей даже для здорового молодого организма оказались серьёзным испытанием. Его друг Макс ушёл  на точку вперед метров на сто пятьдесят. Ребята решили разделиться, потому что так было проще поймать попутку. Если б Максу посчастливилось, можно было бы рассчитывать, что он, проезжая мимо, попросит драйвера* подобрать и Сашку. Но приятелю тоже не фартило. Сашкины мозги уже почти дошли до кипения, глаза слепило расплавленным солнцем, когда из знойного марева вынырнул серебристый китайский внедорожник, остановившийся рядом с ним. Легковушки вообще редко подбирали попутчиков – места в них было мало, да и людям комфортно было путешествовать в привычном кругу общения. То ли дело дальнобои – места в  кабине много, да и драйвер заинтересован -  словоохотливый собеседник, глядишь, не даст уснуть за рулём. Поэтому Сашка не сразу поверил, что «китаец» притормозил по его душу.
- Сегодня до Павловска, завтра на Москву, - услышал он из-за полуопущенного стекла. Через минуту, Саша сидел в салоне, притиснутый сверху рюкзаком, сбоку корзиной с какой-то снедью и сзади гитарой.
Люди, что подобрали его, муж, жена и ребёнок, ехали не спеша, рассчитывая на ночёвку возле реки под Павловском. Саша смутно помнил это название, когда двигался по дороге из Питера в Туапсе  недели три назад. Тогда они с Максом проторчали в этом месте на жаре восемь часов, побив своеобразный рекорд среди автостопщиков. На солнце сгорели руки, ноги, лицо. Ожоги долго не заживали, несмотря на то, что ребята их мазали пантенолом. Теперь они возвращались обратно из Туапсе в Санкт-Петербург таким же макаром. В Москве нужно было оказаться завтра, там их ждала вписка, но Сашка ни за что не хотел сегодня больше вставать на трассу. Он чувствовал, что вымотался после бессонной ночи, когда к Максу домогались любители необычных эротических впечатлений, да и от жары устал. Поэтому попроситься у попутчиков переночевать под Павловском представилось ему неплохой перспективой. Палатка и спальник у него были свои. Правда, продукты остались у Макса, но попутчики заявили, что это не проблема. Они показались ему любопытными людьми, во всяком случае, не жлобами, хотя по возрасту, наверное, годились ему в родители.
Внедорожник свернул на указателе, гласившем: «Светлогорский мужской монастырь». Сашка никогда не путешествовал по монастырям. Экскурсию в Александро-Невскую Лавру можно не считать, там было слишком много народу, суетно, пёстро. Не таким по его понятиям должен был быть настоящий монастырь. Светлогорье больше соответствовало его представлениям о святой обители. Тишина, безлюдье, покой, с высоты террасы обрывистого берега Дона до самого горизонта открывается захватывающий вид на долину реки. Монастырь был древний, первые пещеры вырыли ещё византийские христиане, которые уходили в задонские степи, спасаясь от гонений. Его спутники  направились вместе с группой паломников в пещеры, и Саша последовал с ними.
Вначале ему было просто любопытно, но когда они зажгли свечи и спустились узкими извилистыми ходами под землю, с ним начало происходить что-то странное. Он следовал по белым известковым коридорам, ведомый в темноте слабым огоньком свечи и ему словно открывалась другая жизнь. Эта жизнь не имела ничего общего с его теперешней жизнью – эта жизнь была настоящая и правдивая.  Будто бы здесь, в этой кромешной темноте пряталась вечность – и он ощутил её прикосновение.
Экскурсовод, насельник монастыря, бесстрастно рассказывал историю о пожилой женщине, о Марии Шестаковой, которая расчистила и прорыла в горе километры ходов, ведомая силой любви и покаяния. Саша шёл, забыв про свечу, которая текла горячим воском ему на пальцы.  Он не чувствовал этого. Его жизнь вдруг показалась тем самым стоянием на трассе под палящим солнцем в грохоте и грязи, в надежде уехать. Мир с его гаджетами, соцсетями, биткоинами, наркотическими иллюзиями, вечной жаждой чего-то большего отступил, перестал существовать. Остались только сухие белые стены, покрытые узорами ночных бабочек. Вот зачем он отправился в это рискованное путешествие на другой конец страны. Здесь было то, что он искал, смысл  своего существования, здесь в темноте, тишине, холоде, одиночестве. Здесь впервые перед ним забрезжила надежда найти, наконец, самого себя.
Когда Саша вышел из подземелья, снова очутившись в тесноватом пещерном храме, то не сразу сообразил, где находится. Машинально ткнул крохотный огарок свечки в тазик с песком под иконой какого-то святого. Что-то необратимо изменилось в нём, он будто снова прошёл сквозь родовые пути. Он покинул храм и  снова оказался на террасе, высоко над Доном. Внизу проплывал прогулочный катер, смех и музыка доносились оттуда. Каким это всё показалось чуждым и неуместным здесь. Словно из другого мира взирал он на эту житейскую кутерьму. Саша внезапно понял – его души коснулась благодать. Стало необыкновенно светло и радостно, как в детстве. Когда-то он читал про это в книгах. Если это и не являлось прозрением, то уж, несомненно, просветлением это было. Как полоса на небе перед восходом солнца. Саша вдруг почувствовал благодарность к своим спутникам. Ведь если бы они проехали мимо, он не оказался бы в этом необычайном месте, он так и остался бы стоять на трассе, прожигая свою одноразовую, картонную  жизнь.
Они спустились  вниз по деревянной лестнице к самой реке. Саша смыл со своих ног черноту дорожной копоти и это омовение, словно древний обряд довершило его приобщение к Истине.
Потом был вечер на берегу Дона, упоительный от прохлады, желанной после невыносимой южной жары. Был костёр, гитара, таманская кизлярка и задушевные разговоры под луной. Кругом ходили лисицы, и вскрикивала сова. Сашка был счастлив  - оттого, что побывал в настоящем монастыре, от встречи с Богом и от встречи  людьми. И счастье это было каким-то простым и неподдельным. Он доверился, открылся, разложив как карты свою недолгую и незатейливую жизнь. Скрывать было нечего – он видел этих людей в первый и последний раз. Родился, учился в школе, тяжко пережил развод родителей, закончил колледж, поступил в институт, бросил учёбу, разочаровался в жизни, увлёкся наркотиками. Всё просто, всё как у всех, и всё шло куда-то не туда, Саша чувствовал это. А куда надо было идти? Что надо было делать, если не знаешь, где низ – где верх, где право - где лево, а реальность больше напоминает водоворот?
- Иди, работай! – говорила мать.
- Зачем? – спрашивал он.
- Чтобы на шее у меня не сидеть!
- Мне ничего от тебя не надо. Я могу даже не есть.
После института он пару месяцев проработал у отца в автосервисе. Потом уволился под расчёт. У него оставалось четыре тысячи рублей – он прожил на них четыре месяца, питаясь один раз в день сухой овсянкой и одним яйцом. Не выходил из дома, чтобы не тратить попусту силы. Он был совершенно один, но никого не желал видеть рядом. Ему не хотелось жить, ничего не хотелось. Умирать не хотелось тоже, умирать было лень.
Сашка, слегка опьянев, рассказывал своё житие. Его слушали, не осуждали. «Сами когда-то такие были, тоже всё искали,»  - ответили ему, отнеслись доброжелательно. Предостерегли, конечно, но это предостережение было искренним проявлением тревоги, а не желанием самоутвердиться. Поэтому Сашка его услышал, хотя и сам уже понял, что заигрался, особенно с этой кислотой.
 
***

Саша закончил с бритьём и поднялся по откосу наверх. Там уже готов был завтрак. Всё та же овсяная каша. Его немного мутило с утра, наверное, вечером всё-таки перебрал с кизляркой, но каша была вкусная и он не отказался.
Потом осталось собрать палатки, закинуть в машину  - и в путь. Макс уже прислал сообщение, что вечером его ждут на вписке в Москве, будет улётная туса, девчонки и, конечно, классный трип**. Сашка устроился поудобнее в кресле, воткнул в уши динамики, в которых грохотал хардкор и вознамерился подремать. Его с распахнутыми объятьями ждала Москва, привычная жизнь столичного тусовщика. Картинка снова менялась.  Впечатления о монастыре, словно отошли на второй план, поблёкли, затаились в укромном местечке среди самых светлых и святых, но большей частью ненужных воспоминаний.

***

Попытка покончить с собой путём ежедневного поедания овсянки успехом не увенчалась и Сашка надумал поступать в Академию художеств. В приёмной комиссии снисходительно глянули на его рисунки и предложили прийти на будущий год. А пока направили к девчонкам с третьего курса, которым нужны были натурщики. Девчонок было две – одна ярко накрашенная, с белокурыми завитыми локонами, в лиловых колготках и малиновой юбке, вторая – с коротко стриженными  рыжими волосами, похожая на мальчишку, одетая в пёстрые мужские шорты. Девчонки оглядели его критически.
- Ляжки у него толстоваты – сказала та, что в лиловых колготках.
- И икры массивные, - согласилась рыжая.
- Сами вы массивные! – обиделся Сашка, - Нормальные у меня ноги. Не нравится – так я уйду.
- Ладно, - махнули рукой девчонки, - и так сгодится. Раздевайся.
Он снял футболку и штаны.
- Догола раздевайся! – приказали девчонки, - Что мы твои трусы в цветочек будем рисовать?
Сначала он стеснялся, потом привык. Платили немного, но и работа была не пыльная. Посидеть голышом, позубоскальничать. Рыжая, через какое-то время куда-то делась, и его рисовала только Белая. Потом она позвала его к себе в мастерскую, где они переспали, и стали время от времени встречаться, ничего не отдавая друг другу, без любви, только ради удовольствия  заняться сексом. Они опустошали себя, доходя до отвращения и ненависти. Тогда Белая прогоняла его, он скандалил, уходил, но потом снова искал встречи и совокупления. Белая впервые угостила его кислотой. От кислоты реальность становилась ярче, словно раскрашенная акриловыми красками, жизнь наполнялась смыслом, движением, радостью. Секс под кислотой становился необыкновенным, упоительным ритуалом, красивым и торжественным, вроде бразильского карнавала.  Блаженством, доселе неиспытанным, почти религиозным экстазом.
Но вместе с кислотой в его жизнь вошёл страх. Страх сойти с ума и страх остаться без трипа. Без кислоты всё становилось серым, скучным, прозаичным, ненужным, бессмысленным.
Белая познакомила Сашу со своей компанией. Теперь он больше не был одинок. В его жизни появился Макс. Тот самый Макс, который однажды предложил поехать автостопом в Туапсе. Саша позвал в дорогу свою подругу, но та презрительно усмехнулась, вынимая сигарету из алого от помады, красивого рта – Автостопом? Я не проститутка, чтобы стоять на трассе…
Почему-то это взбесило его – Разница только в том, что ты не стоишь на трассе, - бросил он ей и выбежал из мастерской, хлопнув дверью, чтобы не наговорить ещё больше гадостей, чтобы не ударить наотмашь по этим красиво очерчённым губам. «Насквозь фальшивая, продажная сука!» - твердил про себя всю дорогу до дома.

***

Его разбудили где-то под Тулой.
- Пойдём перекусим, - предложили попутчики. Машина остановилась на автозаправке, возле придорожного кафе.
Заспанный, Сашка вылез из машины, разминая затёкшие ноги. Желудок внезапно хватануло судорогой. Едва подавив рвотные позывы, Саша бросился искать туалет. Ему посчастливилось обнаружить его вовремя и выложить содержимое желудка в ближайшую раковину. Облегчившись, он вернулся к своим спутникам, которые уже наскоро закусывали в зале жёсткими пирожками и кофе. Сашу от еды воротило, но чтобы скрыть от посторонних своё состояние, он взял стаканчик чаю. Однако, отхлебнув половину, почувствовал, что чай тоже может вскоре попроситься наружу. Проклиная вчерашнюю кизлярку, он снова забрался в машину, надеясь погрузиться в сон, но тошнота, к которой присоединилась ещё и ноющая боль в животе, не давала покоя.
Спустя где-то пару часов, они добрались до Белых Столбов. Здесь его спутники сворачивали на Бронницы. Сашу высадили на железнодорожной станции, выгрузили рюкзак, пожелали счастливо добраться до места. До Москвы Сашка решил доехать на электричке. Недомогание его усилилось. Ко всей гамме ощущений, вызванных желудочно-кишечным расстройством, добавились озноб и ломота в суставах. Кизлярка явно была здесь не причём. Поблагодарив попутчиков, он направился в кассу, чтобы купить билет до Москвы, благо на карточке ещё оставалось немного денег. Погрузившись в электричку, он позвонил Максу, чтобы тот сориентировал его в Москве. Вписка была у какого-то  давнего знакомого самого Макса, которого Саша не знал. Сигнал пошёл, на том конце ответили: Макс, судя по голосу, уже вкусил запретных плодов,
- Семёныч, ты где есть, братан? Мы тут уже ох…еваем! Давай, слышь, е..шишь на метро до Первомайской, по синей ветке, там наберёшь меня, я у метро тебя встречу. Да не тормози, а то трип закончится.
Саша почувствовал злость – ему хотелось только лишь добраться до места и куда-нибудь залечь, и совершенно казалась неуместной весёлость приятеля.
На вокзале он взял бутылку простой воды, опасаясь, правда, что вода неминуемо толкнёт его на лихорадочные поиски туалета. Но пить хотелось невыносимо, голова была тяжёлая, шум в ушах и озноб настойчиво подтверждали наличие жара. «Ничего, - думал он, - главное попасть на «вписку», а там отлежусь».
Саша спустился в метро, изучил схему, куда надо было приехать, затем устроился на сиденье, привалившись к рюкзаку. Осторожно отпив несколько глотков воды, он постарался погрузить себя в сон, чтобы не сильно тошнило. Музыку решил не включать – садилась батарея на смартфоне. Кажется, он задремал и во сне чувствовал, как его задевали люди, слышал их раздражённые голоса.
- Эй, вставай, приехали, конечная, - кто-то толкнул его в плечо. Сашка проснулся, но встать сразу не смог, ноги были как ватные. Выбравшись, наконец, из вагона, он не только обнаружил, что проехал станцию, на которой должен был пересесть на синюю ветку, но и забыл название станции, на которой должен был встретить его Макс. Какая-то, с окончанием на  «ская». Он полез было за своим смартфоном в карман бриджей, но карман был пуст. На шее беспомощно болтались наушники. Ознобом тряхнуло по спине. В карман он ещё на вокзале, купив воду, запихал и банковскую карточку. Сашка вывернул карман  наизнанку – пусто. Он было кинулся снова в вагон, но двери закрылись и состав, гремя буферами, уехал в парк. Снова скрутило живот. Тут уж Саша ничего не мог поделать, его вырвало прямо на платформу. В глазах поплыло и, чтобы не упасть, он присел на корточки возле колонны. Люди, шарахались, обходя его, бросая сердитые, брезгливые взгляды. Сашка отчётливо расслышал слово «наркоман», брошенное кем-то из толпы. Хлестнуло, словно пощёчиной. Это было правдой. Той самой голой обнажённой правдой, которую он скрывал даже от самого себя. И не имело значения то, что в данный момент он был абсолютно трезв и просто болен. Вылезла его суть вместе с блевотиной и выдала его с головой.

***

Он спалился случайно, вернувшись домой под утро, после ночной гулянки под трипом. В кармане  вместо привычных марок*** завалялся пустой пузырёк из-под капель с надписью ЛСД. Его-то и нашла мать, которой вдруг взбрело в голову постирать его джинсы.
- Это что? – сунула она ему в нос пузырёк, когда он сподобился выползти из своей комнаты на кухню попить воды.
- Не моё, - не моргнув глазом, соврал Саша.
Мать присела у подоконника и глухо зарыдала, потом вытерла слёзы и сказала глухим, каким-то чужим голосом – Убирайся к чёрту! Мне не нужен сын-наркоман.
Он обозвал её дурой, собрал рюкзак и ушёл к Максу. Тот предложил ему поехать автостопом в Туапсе.

***

Положение было скверное – с Максом связаться было невозможно. Разумеется, Саша не помнил на память его номер, всецело полагаясь на гаджет. Адреса вписки он не знал – приторчавший Макс не догадался ему его заранее скинуть. Он был в Москве совсем один, и ему было очень плохо. «Алтуфьево» - прочитал он на стене, как приговор. Оставался только один выход – снова идти на трассу. Прикинув, что по схеме «Алтуфьево» где-то на севере Москвы, Саша подумал, что сможет выйти на направление «Москва – Санкт-Петербург». Он взвалил рюкзак на спину и побрёл наверх, к выходу. Солнце уже садилось. Вокруг метро суетились машины, кричали вывесками кафе и магазины. «Зачем это всё? – думал Саша, - Это совершенно не нужно, когда хочется просто лечь, чтобы отдохнуть.»
Но не то, что лечь, даже сесть было некуда посреди бетонно-асфальтного пространства. Он брёл вдоль какого-то огромного, грохочущего проспекта, в сторону, как ему казалось, родного Питера. Внутренности сводило спазмами, голова раскалывалась от боли, ломило суставы и поясницу, наваливалась слабость и тяжёлый горячечный дурман. Сашка добрёл до какого-то парка с берёзами, липами и водоёмом, нашёл местечко поглуше, и пристроился на лавочке, за ровно подстриженными шпалерами кустов. Смеркалось, в парке зажглись фонари. Людей постепенно стало меньше. Вскоре остались только отдельные подвыпившие компании, да влюблённые парочки. Сашка, к счастью, никого не интересовал. От водоёма тянуло сыростью и его ещё сильнее колотил озноб. Он с большим усилием вытащил из рюкзака балахон, натянул на себя и, скорчившись, задремал, прислонившись к рюкзаку. Мысли проносились в голове, словно автомобили на трассе. «Отлежусь до утра и пойду ловить тачку, -  думал он, - должно же, наконец, пройти это желудочно – кишечное безобразие». Всю ночь он метался в жару на жёсткой скамье, то опасаясь, что украдут рюкзак, в котором был паспорт, то ему мерещились сотрудники полиции, которые собирались его арестовать за торговлю наркотиками. Потом он разглядел на дорожке Макса и уже собрался, не помня себя от радости, кинуться к нему, как вдруг обнаружил себя сидящим в одиночестве на скамейке. В свете фонаря ветви деревьев отбрасывали тени на дорожку, и ветер шевелил ими, создавая иллюзию движущихся человеческих фигур. «Глючит, как от трипа» - подумал он, снова тяжело прислоняясь к рюкзаку.
Утро не принесло облегчения. Оно принесло гуляющих с собаками и детьми горожан, влажную жару и проблемы с туалетом. Парк был тщательно вылизан, подстрижен и геометрически правилен. В таких условиях было невозможно гадить где приспичит, подобно птичке божьей. Кое-как разобравшись с отправлением естественных потребностей, Саша выяснил, что Ленинградское шоссе находится влево от Алтуфьевского, вдоль которого он вчера продвигался. Обравшись с силами, он выбрал направление в указанную сторону и побрёл через парк. Боль в животе стала всеобъемлющей, она отдавала и в пах и под рёбра, от запаха шаурмы из дешёвых ларьков тошнило, кружилась голова, ослабевшие ноги подкашивались и отказывались подчиняться. Саша обошёл озеро и оказался возле храма, колокольный звон которого  слышался поутру. Ему вдруг невыносимо захотелось посидеть в тени, в тишине, вдохнуть запах ладана. Движимый каким-то неосознаваемым до конца порывом, сродни инстинкту самосохранения, Сашка двинулся в сторону церкви. Служба заканчивалась и народ расходился. Саша пристроился у самых дверей, вместе с рюкзаком на скамейке, напротив свечной лавки. В лавке суетилась молодая девушка. Золотистые её волосы выбивались облачками из-под синей косынки. И сама он была вся тоненькая, воздушная, словно сотканная из солнечных лучей. Девушка бросала на Сашку, который в изнеможении привалился к рюкзаку на скамейке, сердитые взгляды. Наконец, когда храм опустел, она вышла из-за прилавка, так же сердито захлопнула дверцу свечного ящика, заперев её на ключ, и направилась внутрь храма. Саша проводил её взглядом и прикрыл глаза.
- Эй, брат, с тобой всё в порядке?
Саша очнулся – над ним склонился священник. Лицо у священника казалось молодым, хотя, явно, он был уже в возрасте. И в лице его не было этой слащавой благостности, характерной для служителей культа - обычное человеческое лицо. Зачёсанные назад светлые волосы контрастировали с чёрными, как уголь бровями, серые глаза с опущенными уголками смотрели одновременно восторженно и печально. За плечами священника стояли девушка из лавки и пожилая женщина в синем халате.
- Да, в порядке, - Сашка почувствовал себя очень неловко и выпрямился, порываясь встать и уйти, но его охватил приступ озноба.
- Наркоман, небось, - презрительно протянула женщина в синем халате, - Ишь как трясёт его.
- Антонина, цыц! – бросил ей священник не оборачиваясь, - Посмотри на меня, - велел он Саше. Тот послушно глянул в его глаза с опущенными уголками. Неуловимым, быстрым движением священник коснулся рукой его головы.
- Горячий, как утюг, - констатировал он, - Ты где живёшь? Давай, отвезу тебя.
- В Питере.
- Ого! А здесь ты у кого?
Вялым голосом Саша вкратце поведал историю про вписку, пропавший смартфон, банковскую карточку и автостоп до Туапсе и обратно.
- В больницу его надо, - заявила женщина в синем халате, - «Скорую»  вызвать, пускай заберут. У него паспорт-полис есть?
Паспорт был, а вот полиса ОМС не было. Он хранился где-то у матери и Сашка, уходя из дома, не стал его искать.
- Без полиса не возьмут, - сказал, как отрезал  «синий халат» - или деньги плати. Деньги есть?
Денег тоже не было. Да и посещение инфекционного отделения московской больницы в Сашкины планы не входило. Эта ситуация была до того неловкой, что впору было уже сквозь землю провалиться. Он снова попытался подняться, чтобы уйти.
- Пойду я, спасибо. Живот немного прихватило, ничего страшного, пройдёт. Уже проходит.
- Сидеть! -  скомандовал священник, силком усадил его снова, положив руку на плечо, и принялся  вслух соображать, поглядывая на часы,-- Так, через сорок минут у меня освящение на Череповецкой, потом больного пособоровать… Так, ещё в епархию же надо заехать! А одного тебя страшно оставлять. Эх, надо плюнуть на епархию, да отвезти ко мне домой…
- Куда? В Котельники? – фыркнула женщина в синем халате - Да он помрёт пока по пробкам доедет…
- Антонина, помолчи ради Бога! – священник отмахнулся от неё как от мухи.
- Я здесь рядом живу, - подала вдруг голос девушка из лавки, которая до сих пор стояла и молча наблюдала за ними, - можно его ко мне отвезти.
- Мариночка, можно, да? – взмолился священник.
- Конечно, у меня дядя на даче, мастерская свободна.
- Видано ли дело,  - возмутилась женщина в синем халате, - мужика чужого в дом приволочь, а ежели он…
- Прикуси язык, Антонина! – прикрикнул на  неё священник, - Как не стыдно! Марина девушка строгая, да и парень безвредный, неужели не видишь?
- Я – безвредный, - в отчаянии подтвердил Сашка. Возможность отлежаться где-то на квартире его устраивала больше всего.
- Как тебя звать, безвредный? – спросил священник, улыбаясь какой-то необыкновенной, по-детски доверчивой и искренней улыбкой.
- Александр.
- Надо же, тёзка! – отец Александр немедленно пришёл в восторг от этого открытия. Он схватил Сашкин рюкзак, несмотря на его слабые протесты, затем самого Сашку под локоть и направился вместе с ним к своему «Ларгусу». Марина шла следом.
- Как же, безвредный, их послушать, оии все безвредные… - ворчала им вдогонку Антонина.
В машине отец Александр что-то болтал без умолку, но Сашка был занят только тем, чтобы снова не стошнить ненароком и не загадить салон.
Дом, где жила Марина был сталинской постройки. Широкий подъезд с гулкими лестничными пролётами и затянутым сеткой лифтом, пахнущий хлоркой и кошками. Отец Александр проводил их до дверей квартиры, дотащил рюкзак, размашисто перекрестил обоих.
- Если что – на связи, - сказал он Марине и побежал вниз по лестнице, не дожидаясь лифта.
Деликатная Марина сразу указала Сашке санузел, избавив его от необходимости задавать неловкий вопрос. Блевать в чистую белую раковину было гораздо приятнее, чем на заплеванный, грязный асфальт. Оккупировав ванную комнату, Сашка долго мучился, словно хотел извергнуть из себя неведомого зверя, который выгрызал его внутренности. Но выходила лишь густая, зелёная желчь. Умывшись, прополоскав рот, он разделся и залез под холодный душ, ощущая разгорячённым телом спасительную прохладу. После душа, не вытираясь, он натянул на мокрое тело те вещи из рюкзака, которые условно считались чистыми. Затем, добрёл до дивана в гостиной и рухнул в хрустящий сугроб накрахмаленной постели, которую уже постелила ему хозяйка.
Квартира, в которой он оказался, была отделана со вкусом в необычном сочетании современных и старинных стилей. Огромная гостиная явилась результатом соединения кухни с большой комнатой. Стены были очищены от штукатурки до голого кирпича, под потолком, на деревянных балках висели старинные железные фонари. На одной из кирпичных стен разместились клинки сабель, кинжалы, бердыши и медвежья шкура. В нише между окнами выстроились полки с книгами. На антресоли вела винтовая лестница. Старинная мебель, массивные резные кресла и стол, антикварные вазы и часы, этюдники и мольберты, а также множество картин в золочёных подрамниках и без них – всё это говорило о том, что дядя Марины был человеком творческим и богемным. В другое время Сашка бы пришёл в восхищение от такой роскоши, но сейчас ему было не до прекрасного. От прохладного душа немного полегчало, но термометр, который Марина настойчиво засунула ему под мышку, показал 39,4.
Таблетка ибупрофена, заботливо предоставленная девушкой вместе со стаканом крепкого чая, решила проблему с температурой. Где-то, через час, Сашку отпустило, бросило в пот, боль в животе притупилась, и он принялся осваиваться в гостях с присущей ему непосредственностью.
Марина училась на художника – реставратора и занималась пейзажной живописью. Родом она была из-под Калуги, а в квартире дяди жила, пока училась в Москве, тем более, что тот в основном предпочитал обитать на даче где-то под Суздалем и редко навещал свою московскую мастерскую. Сейчас были каникулы, но Марина решила приехать в Москву пораньше, чтобы в тишине и покое окончить свои начатые летом картины для краеведческого музея. Саша рассматривал её работы, в основном рисунки православных храмов или старинных особняков.
- Почему реставрация? – спросил он. – Ты прекрасно рисуешь.
- Мне кажется важнее вернуть  к жизни старое, прежде чем создавать что-то новое, – ответила Марина.
Саша не стал спорить. Было в этой девушке что-то такое, что с первых минут поразило его. Какая-то предельная ясность и кристальная чистота. Среди этих всех антикварных вещей, она казалась самой исключительной редкостью. Словно какую-то драгоценность или сокровище рассматривал он её – золотистое облако волос, большие ясные глаза, продолговатое бледное лицо, узкие ладони. Её страшно было бы трогать руками. Для неё хотелось петь или читать стихи или идти на край света или совершать подвиги, подобно Дон – Кихоту, прославляя её имя. Она показалась Саше идеальной. Таких, как она, нельзя было просто любить, им надлежало молиться, перед ними надлежало преклоняться.
- А ты чем занимаешься? – спросила она, - Учишься или работаешь?
- Ничем, – смущённо ответил Саша. -  Нахожусь в поиске.
Ему почему-то стало стыдно рассказывать про работу натурщиком.
- Скучно тебе, наверное, так жить, - сочувственно вздохнула Марина. И это была сущая правда – ему было скучно.
Саша поведал ей про монахиню из Туапсе, про Светлогорье и про пещеры.
- Я там была в прошлом году с волонтёрами, - отвечала Марина, - мы как раз эти пещеры расчищали.
Сашка с ужасом посмотрел на её хрупкие плечи, тонкие изящные руки, - И ты тоже разгребала завалы?
И ему вдруг снова стало стыдно, что не он, здоровый мужик выполнял эту тяжёлую работу, а слабая девушка.
- Ну, я больше реставрацией росписей там занималась,  - воскликнула она и  засмеялась, видя его недоумение.  – А ещё мы искали захоронение Марии Шестаковой. Ты же знаешь, её мощи так и не нашли, поэтому до сих пор не могут причислить к лику святых.
- Это несправедливо. А без мощей нельзя обойтись?
Не знаю, - пожала плечами Марина, - Я верю, что найдут обязательно, Господь укажет.
- А этот отец Александр, он всегда такой восторженный с чужими людьми? – поинтересовался Саша.
- Он со всеми  такой, - просто ответила Марина,  – таких людей, как он, наверное, очень мало на свете. Он, знаешь, будто ребёнок, в хорошем смысле, хотя ему уже за пятьдесят. Доверчивый и бесхитростный, во всех только хорошее видит. В нём нет ни капли фальши  - он такой, какой есть.  Он может на День Рождения к кому-нибудь заявиться, наряженный в пирата или волшебника. Словно поставил себе целью приносить людям радость и сам каждому человеку радуется. Я не знаю, как так можно, эта радость его, она абсолютно искренняя. Знаешь, как дети у нас в воскресной школе его зовут? Отец Гэндальф****.
- А у него свои дети есть?
- Четверо. Старшие уже взрослые.
Сашка попробовал представить своего отца в костюме волшебника, но так и не смог.
Они непринуждённо проболтали до позднего вечера, Марина поила его крепким чаем с лимоном. Потом ушла к себе в комнату, оставив Сашу наедине с антиквариатом. Он в свою очередь отметил, что этот вечер, пожалуй, ещё один самый счастливый в его жизни. Утром ему предстояло уезжать, и он был очень благодарен судьбе за то, что потерял телефон.
Ночью ему снилось, что он стоит на трассе, а мимо со страшной скоростью проносятся автомобили. Сон был мучительный  и назойливый, поток автомобилей не кончался, в ушах грохотал хардкор.  Хотелось уйти, спрятаться. Сашку трясло от холода, и опять невыносимо болели все внутренности, словно автомобили, проносясь, задевали его. Он проснулся – гостиная была полна странных людей в тёмных одеждах, нехорошим мертвенным светом вспыхивали их глаза. Чёрные фигуры размеренно двигались по комнате в полной тишине. Сашка вне себя от ужаса подскочил на диване, чуть не закричав – фигуры немедленно обернулись тенями деревьев, качающихся за окном от ветра, а их глаза – бликами фонарей. Какая-то сила швырнула его обратно на диван, и снова перед глазами понёсся нескончаемый поток автомобилей. Откуда-то появилась Белая – она что-то кричала ему, что-то гадкое, нехорошее, но правдивое. Она бесстыдно раздвигала ноги в лиловых колготках и между ног у ней пылал огонь, а изо рта вываливался длинный раздвоенный язык. Сашка хотел убежать от неё и не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Потом появился Макс и протянул ему марку со смайликом, - Отличный трип! – сказал он. Сашка положил марку на язык, но она почему-то стала расти, залепляя ему весь рот, иссушая слизистую, царапая язык. Горло забилось – стало тяжко дышать. Он замычал, пытаясь выплюнуть марку, но приступ тошноты сдавил горло спазмом, в рот залилась какая-то горечь.
- Саш, Саша, Саш, очнись пожалуйста, что с тобой? Господи, да ты опять весь горишь!
Он слышал голос Марины, хотел проснуться, открыть глаза, но не мог. Перед ним вспыхивало табло с красной бегущей строкой – t 40,2 , потом число и месяц 31.12
«Скорая?  Температура сорок и два. Не знаю… Нет. Вологодский, двенадцать, квартира тридцать один»
Саша с трудом разлепил глаза, ему, наконец удалось выбраться из душного, мучительного сна. В комнате было светло, но смотреть на свет было больно. Голова казалась налитой свинцом, он попробовал приподнять её, но не смог. Марина сидела рядом, на коленях её был раскрытый ноутбук, а в руках она держала Сашкин паспорт.
- Саша, мне надо связаться с твоими родными, чтобы они выслали скан твоего полиса ОМС или фото. Ты помнишь их номера телефонов?
Телефона матери он наизусть не помнил, отца тоже.
- Я безнадёжен? – попытался он пошутить, едва ворочая языком, но судя по выражению лица, Марине было не до шуток.
- Саш, я серьёзно, твоя мама есть в соцсетях?
Этого он тоже не знал. Он вообще мало интересовался жизнью матери, последнее время с ней сложно стало общаться.
- Ладно, как её зовут, ты знаешь?
Это он, конечно, знал – Семёнова Елена Алексеевна.
Марина вздохнула – интернет выдал сто пятнадцать миллионов результатов только в Питере. Когда она добавила данные по возрасту и месту жительства, список сократился вдвое, но всё равно было проще отыскать иголку в стоге сена..
- Место работы, Саша, ты говорил, она – учитель. Попробую связаться через школу.
Школу, где работала мама, он, разумеется, помнил, ведь это была его родная школа, где он закончил девятилетку. Меньше всего он хотел, чтобы матери сообщили о его болезни, но, видимо, дела были совсем плохи.
- Так. Васильевский остров, школа № 135, телефон вроде есть. Отлично, попытаюсь дозвониться. - Марина набрала номер, водя тонким пальчиком по сенсорной панели, и долго слушала длинные гудки. Конечно, были каникулы, и  в школе никого не оказалось.
- Так, можно ещё войти  в твой аккаунт в соцсетях, да сделать рассылку, может быть, кто и откликнется?  - не сдавалась она, - Говори логин и пароль.
Это было сложно, пароль и логин был в смартфоне, который автоматически выводил его в соцсеть. Сашка опять уплыл в забытьё, снова понеслись машины. Пароль несомненно был зашифрован в их номерах и теперь он старался заметить номер, но это почему-то ему не удавалось. Машины неслись в клубах пыли, а он валялся на обочине, словно раздавленный червяк.
- Просыпайся! Эй, хватит спать! – Сашка снова всплыл на поверхность, обнаружив рядом незнакомое женское лицо. Лицо было усталым и немолодым, синяя униформа болталась на худых плечах, на руках щёлкнули резиновые перчатки.
- Где болит?
Болело везде. С него бесцеремонно сорвали одеяло. Ауч! Резкая боль в правом боку. Фельдшер сняла перчатки.
- И давно он так?
Марина пожала плечами.  – Не знаю. Он только вчера у меня оказался. – испуганно отвечала она, прижимая кулачки к подбородку.
- Третий день, - с трудом произнёс Саша.
- Собирайся, поехали. Девушка, соберите его вещи и документы.
- Что со мной?
- Аппендицит. Гнойный. Скорее всего, уже прорвался. Дотянули же до последнего.
- Что, резать будут?
- Будут.
Только этого ему ещё не хватало.
- А нельзя как-то по-другому? – спросил Сашка, слабо уповая на чудо.
- Можно. Но совсем недолго. – отрезала фельдшер.
Она принялась что-то записывать, пристроившись в резном кресле.
- У него нет медицинского полиса. – сообщила Марина.
- Вы что, издеваетесь?  - женщина строго воззрилась на девушку, - Свяжитесь с родственниками, пусть привезут.  Кто у меня его без полиса примет?
Марина принялась сбивчиво объяснять Сашкину ситуацию.
- Ладно, - оборвала её фельдшер, не дослушав, - Поехали, если смена попадётся нормальная, может и так примут, а там полис достанете. Давай, поднимайся! Встать можешь?
- Не-а.
- А надо! Носильщиков у нас нету.
Женщины помогли ему подняться и осторожно повели в машину, поддерживая с двух сторон.
Смена, судя по всему, попалась ненормальная. Врач в приёмном покое вежливо и нудно объяснял им, что без полиса, конечно, можно неотложно прооперировать, но оформить в стационар они больного, да ещё иногороднего не могут, потом замучаешься отчитываться. И вообще, с чего, мол, вы взяли, что у парня аппендицит? Может быть у него ротавирусная инфекция? Эта молодёжь вечно питается всякой гадостью, а потом от кишечных колик загибается. Взяли бы и сделали промывание желудка, глядишь и само бы прошло.
Фельдшер тут перешла на ненормативную лексику, заявив, что за двадцать лет работы на «скоряке», уж она-то научилась отличать острый аппендицит от инфекции, не то что некоторые, которые дипломы себе купили и отрастили задницу в мягких креслах, а шприца в руках не держали.
Саша сидел на клеёнчатом стуле в приёмном покое, упёршись локтями в колени, поддерживая руками голову. Белый кафель плитки на полу  расплывался цветными пятнами перед глазами. Фельдшер о чём-то горячо спорила с врачом в зелёной униформе. Время от времени в спор встревала Марина – она просила и что-то обещала. Врач был выглаженный, выбритый, густо пахнущий одеколоном.
- «Так выглядит моя смерть, - промелькнуло в голове у Саши,  - выбритая, выглаженная, пахнущая дешёвым парфюмом.»
 Пятна на полу завертелись разноцветной каруселью, кафельная плитка стремительно понеслась навстречу. Запах нашатыря ударил в нос, снова резкая боль в правом боку. Из красноватого тумана выплыло одутловатое старческое лицо  - ноздреватый нос украшали очки в тонкой оправе, а под носом пышные седые усы.
- На стол его, живо, – произнесли усы.

***

Марина очень перепугалась, когда Саша, потеряв сознание, молча свалился на пол. Какой-то старик, идущий мимо по коридору, кинулся к нему, приложил пальцы к его шее. Всё вокруг неожиданно пришло в движение. Откуда-то появились медсёстры, забегали, запах нашатыря поплыл по коридору. Гладкий доктор тоже засуетился и стал быстро писать какие-то бумажки. Старик, опустившись на одно колено возле Саши, коротко отдавал приказания.
Сашу погрузили на каталку и повезли в операционную. Старик поспешил следом.
- Валентин Иваныч, у вас же смена кончилась! – воскликнула пожилая медсестра.
- Вот когда меня также повезут, только вперёд ногами, тогда моя смена и кончится, - бросил он ей на ходу.
- Ничего, всё будет хорошо, - фельдшер пожала руку растерянной Марине.
- Да? Буду надеяться. Спасибо вам, – сказала она вслед уходящей женщине. Дрожащими руками Марина снова набрала номер телефона школы в Санкт-Петербурге. После нескольких гудков раздался резкий женский голос, - Сто тридцать пятая школа. Вас слушаю.
Марина вздрогнула от неожиданности. – Это Москва говорит, - заторопилась она, - У вас работает Семёнова Елена Алексеевна?
- Она в отпуске, - услышала девушка насторожённый голос на том конце после небольшой паузы.
- Будьте добры, надо срочно с ней связаться. У неё сын в московской больнице, в тяжёлом состоянии. Пожалуйста, запишите мой номер, пусть она мне перезвонит.
Получив на том конце утвердительный  ответ, Марина нажала кнопку отбоя и предалась томительному ожиданию. Собственно, она уже могла бы и вернуться домой, её миссия выполнена, всё, что она могла уже сделала. Осталось только связаться с матерью Саши и получить от неё фото или скан полиса ОМС, потом передать его в больницу. Но чувство ответственности, потребность проконтролировать ситуацию до конца её удерживало.
Откуда-то сверху спустился лифт, оттуда вышел темноволосый парень с массивной серебряной серьгой в ухе, в серо-зелёной униформе. Видимо, медбрат или практикант. На лоб парня щеголевато падала косая чёлка, запястье обвивала толстая металлическая цепочка. Он вывез из лифта и поставил у стены каталку, ту самую, на которой увезли Сашу.
Марина бросилась к нему.
- Послушайте, скажите пожалуйста, что с тем молодым человеком, которого недавно увезли на операцию?
- Оперируют, - равнодушно ответил медбрат, не глядя на неё, и нажал кнопку вызова лифта.
- А когда закончат?
- Не знаю, - пожал плечами парень. – Позвоните через пару часов.
- Нет, я уж лучше здесь подожду, - ответила она.
Медбрат взглянул на неё с любопытством, подумал, потом сказал, – Ладно, давайте, когда операция закончится, я сам к вам спущусь и всё доложу.
Лифт открыл двери.
- Спасибо! – крикнула она вдогонку парню, а тот обернулся и обнадёживающе кивнул головой.

***

Елена Алексеевна выбирала косточки из слив на своей даче под Санкт-Петербургом, тридцать километров по Выборгскому шоссе. Год от года варила она сливовое варенье, которое никто не ел, которое стояло в кладовке, засахаривалось, если не раздаривалось знакомым. Но каждый раз в августе Елена Алексеевна снова и снова варила варенье, словно исполняла какой-то важный ритуал. Таких ритуалов в её жизни было много – нарядить ёлку, освятить куличи на Пасху, посадить помидоры в парник. Раньше Сашка помогал ей и на даче и дома, но в последнее время с ним стало твориться что-то неладное. Когда это произошло? Она даже не заметила. С Сашкой никогда не было проблем, он являлся воплощением мечты любого родителя, добродушным увальнем, похожим на плюшевого медвежонка. Вовремя ложился спать, ел по утрам овсяную кашу, не капризничал, не падал в истерике. Но медвежонок вырос, и однажды она с удивлением обнаружила рядом с собой чужого, взрослого человека со своим пониманием жизни, зачастую противоположным её пониманию. Он стал каким-то скрытным, замкнутым, напряжённым. Бросил учиться, потом работать, стал возвращаться  домой под утро. У него появились какие-то друзья, девушка. Это было неплохо само по себе, и Елена Алексеевна поначалу обрадовалась. Но почему-то эти друзья и эта девушка избегали появляться у них дома. А месяц назад она нашла у него в кармане пузырёк из-под наркотика. Тогда они поругались и Саша ушёл. Жил, где-то у друзей, потом уехал на юг автостопом. С тех пор они не общались. Ещё недавно она рассчитывала, что сын женится, появятся внуки, которые будут проводить лето на даче, кушать сливы. В общем-то, вся её нынешняя жизнь и деятельность сводилась в конечном итоге к этому. Пузырёк из - под ЛСД поставил на этих планах жирный крест, выбил у Елены Алексеевны почву из-под ног, подвёл под угрозу весь смысл её существования. Теперь всё, делалось ей автоматически, по инерции, потому что по-другому она просто не научилась жить.
Елена Алексеевна периодически заглядывала к Сашке на страницу в соцсети, прочитывала, например: «Заходил вчера в 22.00» и успокаивалась.  Однако, последние три дня сын в соцсетях не появлялся. Такое бывало и раньше, поэтому Елена Алексеевна не особо переживала.
Телефонный звонок прервал её невесёлые мысли. Руки были испачканы сливовой мякотью, поэтому, увидев высвеченное на дисплее слово «работа», Елена Алексеевна мизинцем аккуратно отклонила вызов.
- У меня ещё две недели отпуска, ничего, обойдутся, - сказала она сама себе вполголоса, отдувая со лба упавшую прядь волос. Но через несколько минут телефон настойчиво зазвонил снова.
- Да что ж вам всем от меня надо? – воскликнула Елена Алексеевна. Она быстро сполоснула руки, вытерла их кухонным полотенцем и приняла вызов. От того, что она услышала, подогнулись ноги. Елена Алексеевна упала в кресло – Подождите, подождите, я сейчас найду чем записать, - произнесла она помертвевшими губами и принялась шарить руками по столу в поисках ручки, потом убедившись, что это бесполезно принялась забивать Маринин номер в телефон.

***

Мобильник взорвался в руках Марины истеричной трелью, она приняла вызов.
- Здравствуйте! Это Семёнова Елена Алексеевна. Мне с работы звонили, сказали, что вы просили перезвонить по поводу Саши. Что с ним?
- Елена Алексеевна! Понимаете, он в Москве, в больнице, нужен его полис ОМС, вы могли бы прислать его скан…- начала объяснять Марина.
- Он в больнице из-за наркотиков? – перебила её Сашина мать.
- Что? Простите… - не поняла Марина.
- Что с ним произошло? – Елена Алексеевна попыталась взять себя в руки.
- Приступ аппендицита. Сейчас его оперируют.
- Девушка, скажите мне, пожалуйста, правду! – в голосе Елены Алексеевны послышались слёзы.
- Какую правду? Его час назад увезли на операцию, я сижу в приёмном, жду известий. Нужен его медицинский полис. Пожалуйста, отправьте скан или фото на этот номер телефона.
- Конечно, я сейчас же выезжаю домой. Через пару часов, максимум, я думаю, вам полис перешлю. А что с его телефоном? Как он вообще в Москве оказался?
Марина, что знала, рассказала о событиях последних трёх дней Сашкиной жизни. Потом пообещала сразу позвонить, как только получит новую информацию.

***

Последнее, что видел Саша, это огромная шестиглазая лампа в операционной. Его придушили маской, и он провалился в тёмноту. Темнота воронкой вращалась вокруг него, увлекая всё ниже и ниже. Падение, а это было именно падение, становилось всё стремительнее, словно он нёсся через трубу в аквапарке, только это было в сто раз страшнее. «Где-то должен быть свет в конце тоннеля» - подумалось Саше. Наконец падение замедлилось, потом и вовсе прекратилось совсем, и он обнаружил себя в небольшом квадратном помещении, слабо освещённом. Свет был мутным и проникал ниоткуда, так как на потолке никаких ламп не было. Откуда-то, рядом с ним, словно из стены, появился какой-то тип в дорогом чёрном костюмчике с небрежно засученными рукавами пиджака. Под пиджаком посверкивала искрой малиновая рубаха, поверх которой блистал бриллиантом тёмно-бордовый галстук. В общем, тип выглядел франтовато, тёмные волосы его были правильно взлохмачены, бородка эспаньолкой безупречно подстрижена. Он был похож на фотомодель из мужского глянцевого журнала – успешный, нагловатый и уверенный в себе. В руках этот тип держал что-то вроде планшета, который светился голубоватым светом.
- Семёнов Александр Сергеевич? Тысяча девятьсот девяносто …го года рождения?
- Да, – подтвердил Саша.
Тип улыбнулся, показав ослепительно белые зубы,  - Поздравляю, вы совершили, так сказать, трансформацию или переход в другой мир. Наша компания рада вас приветствовать!
- Что это значит? Я что – умер?  - догадался вдруг Саша.
- Можно и так сказать, - снова ослепительно улыбнулся тип, - Я надеюсь, молодой человек, вы не будете сейчас ломать жалкую комедию по поводу расставания с земной жизнью, тем более, что неоднократно высказывали желание добровольно из неё уйти.
- Я не хотел умирать, - не согласился с ним Саша.
- А вот посмотрите, у нас всё зафиксировано! – и тип элегантно продемонстрировал на планшете изумлённому Саше несколько видео с эпизодами из его же собственной  жизни.  «Лучше сдохнуть под забором, чем учиться в твоём вонючем институте!» - кричит он отцу. «Живи быстро, умри молодым!» - с этими словами он срывается с крыши одного из питерских домов на Васильевском острове и чудом цепляется за ограждение. Потом ещё несколько эпизодов с такими же идиотскими репликами и поступками. Как же всё это глупо выглядело, как стыдно было теперь Сашке за этого недоросля, за себя самого, да ещё перед этим преуспевающим хлыщеватым типом.
- И родственники тоже не против, - уверенно продолжил тип, снова водя пальцем по экрану. И снова видео. Вот отец в порыве гнева отвечает ему: «Да и сдохни, если тебе так хочется!» «Убирайся к чёрту! Мне не нужен сын-наркоман!» - вторит ему заплаканная мать.
- А вы кто? – спросил Саша, смутно уже догадавшийся. – Это… Тот самый чёрт?
- Это устаревшая формулировка, - поморщился тип, - Я начальник отдела маркетинга и дизайна иллюзий. Зови меня просто – Дигрис. И давай на «ты», без церемоний.
- Я что, попал в ад? – обречённо спросил Саша.
- Это понятие тоже безнадёжно устарело. – заверил его Дигрис, - Ты, друг мой находишься в месте, где реализуются самые заветные мечты. Ассоциация бесконечных возможностей. Вот ты, например, хотел в земной жизни стать художником, но что тебе помешало?
Саша хотел было ответить, что помешала самая обычная лень, но Дигрис ему не дал, - Правильно! Множество препятствий.  – воскликнул он, - Отсутствие образования, денег на материалы, всякие там кисти-краски. А здесь нужно только твоё воображение и больше ничего. Одним только воображением ты будешь создавать шедевры мировой живописи, и воплощать их в иллюзиях великих художников. Ты будешь их музой, вдохновением. У тебя огромный потенциал, ты будешь творить великолепные иллюзии для лучших людей мира! Да что я тебе рассказываю, посмотри  - и увидишь сам.
Дигрис взмахнул рукой, и Саша словно оказался на одном из этажей высотного здания. Под ним, далеко внизу расстилался неведомый город – магистрали, многоэтажные высотки причудливой архитектуры, арки, шпили башен, уходящие в серое небо. Всё это было красиво какой-то страшной неземной красотой, сверкало яркими красками, блеском стекла и металла. Архитектура чем-то отдалённо напоминала Нью-Йорк или Москву-Сити, но была в тысячу раз прекраснее и величественнее.
- Нравится? – гордо спросил Дигрис.
- Да, красиво,  - вежливо согласился Саша. Наверное, раньше ему бы действительно понравился этот пейзаж, но за время своего путешествия в Туапсе он стал больше ценить природу. – У вас совсем как на земле. – заметил он.
- Нет, это у вас на земле, как у нас. А ты говоришь  - ад. Красота! У нас работают лучшие архитекторы и дизайнеры мира. Так что я с радостью возьму тебя стажёром к себе в отдел, но есть одна проблема. Вокруг тебя слишком много негативной энергии. Суд может определить тебя на другой уровень, гораздо ниже, гораздо.  Вот, например, у тебя в личном деле написано – наркоман. Тогда ты попадаешь в наш отдел. У нас, конечно, богема – весь Голливуд у нас, рок-звёзды, Курт Кобейн, Патрик Суэйзи, Джим Моррисон. Сам понимаешь, какой масштаб личностей! Но вот у тебя ещё блуд – это уже не к нам, это ниже, к извращенцам, или сквернословие – и ты в компании грузчиков и сантехников. Тебе оно надо? И мне это не надо. Но эту формальность уладить – пару минут, и я берусь за это.– Дигрис пробежался пальцами по экрану планшета.
- Надо что-то подписать? – спросил Саша, вспоминая прочитанное в книгах.
- Кровавые чернила? - Дигрис рассмеялся, - Это тоже архаизм. Достаточно поставить галочку в пользовательском соглашении. Вот здесь.
Саша пробежался глазами по соглашению –  «Я, такой-то, заявляю, что принял святое крещение в несознательном возрасте по инициативе родителей, Православной церкви никогда не принадлежал, христианство не исповедовал. В связи с этим отрекаюсь от христианского вероучения и всего, что с ним связано, для вечного пребывания в ассоциации безграничных возможностей».
- Не знаю. – Саша заколебался. В соглашении было написано всё правильно, и христианином он только числился с трёх лет, но не являлся. Где-то даже валялось дома его свидетельство о Крещении. Однако нельзя было перечеркнуть последние три недели жизни – мать Тамару в Туапсе, Светлогорье, отца Александра, Марину. Поставить галочку значило отречься и от этих воспоминаний, которые были самыми лучшими. И Сашка отодвинул планшет. - Я христианство исповедовал, конечно, мало, но в монастыре был, крест надел. Нет, я понимаю, что этого недостаточно, но ведь, если ты умер, то и врать уже нельзя.
Дигрис посмотрел на него с удивлённым сожалением, как смотрят на больных или сумасшедших,  – Эх, жаль мне тебя, из тебя вышел бы толк. Неужели так и будешь сидеть тут, ждать суда? И не факт, что тебя потом направят в мой отдел. Парень, ты такой шанс упускаешь.
- Что ж, суд так суд. Так, видимо, мне и поделом, невелика птица,  – смирился Саша.
Планшет в руках Дигриса вспыхнул голубым, тот пробежал по нему глазами, нахмурился, – Да, да, сейчас буду! – ответил он.  – Я скоро вернусь! Подумай, пока! – сказал чёрт Саше и исчез.
- Правильно, ничего у них не подписывай. Они жулики все, – от стены отделилась какая-то серая тень.
- Ты кто? – спросил Саша.
- Конь в пальто, - вздохнула Тень, - он тебя в отдел дизайна иллюзий зазывал, а знаешь что это такое?
- Типа «глюки» для других делать?
- Типа «глюки» делать, - передразнила его Тень, - там желающих хватает. «Глюки» делают из таких дураков, как ты. Засовывают ваши душонки в бумажки, порошки, таблетки, а сами питаются вашей энергией и энергией этих идиотов, что всякую гадость употребляют. Отдел дизайна – самое страшное, что можно только придумать.
- Как же они меня засунут? Я большой. – Саша оглядел себя на всякий случай и с ужасом понял, что очертания его весьма расплывчаты. Только скорлопендра на правой руке светится жёстким алым светом, словно инородное, не принадлежащее ему существо.
Тень засмеялась. – Это теперь только твоё представление о себе. На самом деле ты – сгусток эктоплазмы. Как и я. Что ты видишь вокруг себя?
- Стены.
- Нет никаких стен. Это просто твоё привычное преставление о пространстве. Здесь материя имеет только одну форму – энергии и эта энергия пребывает в большом дефиците. Здесь идёт война за каждый квант. Низшие сущности, с одной из которых ты сейчас общался, имеют очень низкий уровень энергии и она непригодна для жизни даже в аду. Но они умеют забирать чужую энергию и эту энергию аккумулировать. Они питаются энергией живущих на земле людей или душами умерших. Особенно ценятся молодые, у них много живительной силы, они ещё не скурвились, их помыслы чисты. Тяжкие грехи – самоубийство, блуд, смертоубийство, наркомания обрушивают их в ад, словно мельничные жернова, а тут их уже ждут подобные жулики. Подпишешь соглашение и они вмиг раздербанят тебя, высосут эмоции, чувства, воспоминания, потом выбросят осадок твоей гнили.
- Постой, если здесь только энергия, значит можно  свободно перемещаться? Летать, проходить сквозь стены? – с надеждой спросил Сашка.
- Как бы не так! Здесь мы как электроны в атоме, каждый на своём энергетическом уровне. Шаг влево – шаг вправо, в общем, ты понял. Ты в аду, детка. Свободно можно двигаться только вниз. Главное, береги энергию, восполнить её здесь неоткуда. Воспоминания, впечатления, эмоции, представления, человеческий облик – это всё трата ресурсов, всё это постепенно теряется. Ничего, ты молодой, к отсутствию тела молодые быстро привыкают. Это меня уже не переделать, я не могу обойтись, хотя бы без конечностей и вертикального положения.  Хотя,  мне это дорого обходится.
- Этот, что со мной разговаривал, тоже выглядел по-другому?
- Он выглядел так, как считал нужным, они могут себе это позволить.
- Откуда ты всё это знаешь?
- Я давно здесь. Суда жду. Они  всё ко мне лезут, а я ничего не подписываю. Я же юрист, меня сам чёрт не обманет.
- А когда суд?
- Не знаю. Но у меня есть слабая надежда попасть туда, наверх. Понимаешь, я, когда ещё был жив, знал, приблизительно, как всё устроено, но ничего не делал, чтобы как-то обеспечить себе загробную участь. Теперь расплачиваюсь. Если бы хоть кто-то там, наверху, помолился обо мне, хотя бы вздохнул, мне бы открылась дорога, я мог бы рассчитывать на пересмотр дела. Но никого нет. Я всю жизнь прожил только для себя, для себя одного. Так мне казалось удобнее, экономичнее. Теперь энергия моя иссякает, я слабею, Страшный суд – моя последняя надежда, но его всё нет и нет.
- И что тогда, если энергия кончится?
- Тогда ты становишься вселенским мусором, антивеществом, тебя сбрасывают в какую-нибудь чёрную дыру на окраине галактики на веки вечные.
- «А вот это и есть настоящая «смерть эго»  - подумал Саша и почувствовал ужас, но ужас этот не отразился в теле, как обычно, холодком по спине, сердцебиением. Это был чистый, дистиллированный ужас, жгучая тоска, чернота бездны.
 - Что же мне делать? – ему стало невыносимо страшно от такой перспективы.
- Бежать отсюда, - тихо сказала Тень, - Я слышал у тебя много негативной энергии. Значит, на земле за тебя молится кто-то. Кто-то сильный. Подумай о том, кто бы это мог быть.
- Куда бежать? – там, где они находились, не было направления.
- Наверх, - тихо промолвила Тень и растворилась.
Сашка рванулся было вверх, но скорлопендра на его руке держала крепко, будто цепь. «И впрямь цепь!» - он вдруг вспомнил, что говорила ему об этом женщина у костра. Он стал думать о тех, кто мог бы за него молиться. Мать? Нет, она, наверное, даже ничего не знает, а если и узнает, вряд ли догадается помолиться о нём. Монахиня Тамара, она обещала за него молиться. Значит, она. Может быть, ещё отец Александр или Марина. Ему вдруг стало нестерпимо больно от того, что с ним случилось непоправимое – смерть. И больше он никогда не увидит солнца, неба, траву, деревья, свой родной Питер, отца и мать. О, Боже, как так то?
- Господи, выведи меня отсюда! Клянусь, я стану другим, Господи!  - если бы Саша мог, он упал бы на колени и завыл.
- Ну, вот не ожидал от тебя такого неадекватного поведения, - укоризненно сказал вдруг появившийся из ниоткуда Дигрис – Ай-яй-яй, как не стыдно! Тот к кому ты обращаешься, тебя не слышит, Его здесь нет, поэтому не трать энергию на пустые эмоции.
Внезапно, откуда-то потянуло сквозняком, и Саша отчётливо увидел, как напротив него открылся тёмный коридор с белыми стенами. Ему показался коридор этот странно знакомым, Саша пригляделся – на известковых стенах сидели узорами ночные бабочки. Из коридора вышла пожилая коренастая женщина в сером халате и с кайлом в руке. Платок у неё на голове был завязан, как у Бабы-Яги из сказки. Старушка  направилась прямо к Дигрису.
- Шестакова, опять ты что ль? – насмешливо спросил тот, но в интонациях чёрта Саша уловил напряжение.
- Я что ль, - вызывающе ответила та, - Этого ворочай! Куды захапал? – она показала кайлом на Сашу.
Чёрт занервничал, достал планшет, - У меня тут всё правильно! Наркотики, блуд, эгоизм, пофигизм, лень, сквернословие, безответственность, моральная неустойчивость. Он полностью наш, записан в реестре, существование его признано бесцельным. А ты даже не святая, так что иди отсюда, не имеешь права вмешиваться.
- Я тебе сейчас кайлом пропишу безответственность и неустойчивость, - Шестакова угрожающе замахнулась на Дигриса, - Я эти ходы для того и рыла, чтобы вас по рылу кайлом охаживать. Куды живых хапаете? Только обмер, а вы уж тут как тут, без суда и следствия.  Нарушаете конвенцию, ефиопы. Короче, дохтора откачали его там, наверху. Ворочай, сказываю, а то имя Господа призову, и вам тут всем будет дыра…чёрная.
Саша пополз тем временем в сторону тёмного  пещерного прохода. Скорлопендра на его руке погасла и больше не удерживала.
- Давай, давай, ползи! – кричал ему вдогонку Дигрис, - Они добренькие, тебя к жизни воротили, чтобы ты ещё пару лет овощем на грядке пролежал, под себя ходил и слюни пускал. Ты уже пятнадцать минут, как труп. Всё, мозги сгорели!
Но Сашка его не слушал, он уже нёсся по белым известковым коридорам, пытаясь отыскать выход.
- Давай, давай, сынок, скорей. – Мария поспешала следом.
Сашка вдруг остановился, обернулся к Шестаковой. Какое-то неземное благоухание накрыло его, - Скажи, где могила твоя, - попросил он.
- Ох, да не нужно это! Давай наверх, времени нет!
- Скажи, где!
- В пещерах, где же ещё-то. Макеиха знает. Всё, давай с Богом! – она растворилась в темноте и Саша, будто начал всплывать с большой глубины.
 
***

Медбрата с серьгой не было очень долго. Марина ждала целых три часа, изнывая от тревоги и тоски. Наконец, его выплюнул прибывший сверху лифт.
- Вы кто Семёнову будете, - строго - официально спросил он, не обращая внимания на вопросы Марины, - родственница?
Марина покачала головой.
- Он ваш молодой человек?
- Это имеет значение? – в свою очередь спросила Марина.
- Я не из праздного любопытства спрашиваю, - пояснил медбрат.
 - Нет, я посторонняя, - отвечала она, и вкратце описала события прошлого дня.
- Видите ли, тут такое дело, - снова начал медбрат, - он на операционном столе в минус ушёл. То есть сердце остановилось. Но наш Иваныч, он в этом деле бог, от него так просто не уйдёшь. С того света достанет. Короче, завёл он его снова, но пятнадцать минут  аута, сами понимаете. Гипоксия мозга. В общем, последствия могут быть…
- О, Боже, как это! – Марина в ужасе прижала руки ко рту – Это я во всём виновата!
- Да, ладно! – засомневался медбрат, - Зачем так строго?
- Я должна была догадаться ещё вчера врача вызвать, а я ему просто таблетку дала обезболивающую.
Медбрат махнул рукой, - Вот ещё! Полмосквы мимо него прошло, никто не дёрнулся помочь, кроме вас и вашего попа. Аппендицит даже врачи не всегда вовремя диагностируют. Так что не надо на себя много брать.
- Господи, что же я матери его скажу? Я же обещала ей позвонить, она ждёт. Полис вот прислала.
- Скажите, что состояние стабильное. Так всегда говорят. Вы вот что, идите сейчас домой. – сказал он уже мягче. -  Всё равно он на препаратах и до завтра точно не очухается, а завтра в девять, у меня смена закончится, я сообщу, как и что. Хорошо?
- Хорошо, спасибо вам,  - с теплотой сказала ему Марина.
- Или вот как, давайте телефонами обменяемся. Если что, я вам позвоню.
Они обменялись номерами.
 - Меня, кстати, Миша зовут, – медбрат смущённо убрал чёлку со лба. – И можно на «ты»

                ***

Придя домой, Елена Алексеевна сфотографировала Сашкин полис и отправила фото Марине на телефон. Ей очень хотелось с кем-то поделиться своей бедой, и она решилась позвонить бывшему мужу. Общались они редко и только по поводу сына. Сейчас как раз был такой повод. Она отправила вызов и долго слушала длинные гудки. Абонент не отвечал
 Сидеть одной в квартире в ожидании звонка было невыносимо. Она быстро надела туфли, накинула на плечи шарф и отправилась на Смоленское кладбище в часовню святой блаженной Ксении. Народу у мощей было немного. Елена Алексеевна отстояла очередь, прижалась щекой к гробу, слова молитвы не шли в голову. «Матушка помоги! Ты знаешь, что мне нужно! Помоги, пожалуйста!» - заполошно шептала она. Когда она отошла от мощей позвонила Марина.
- Прооперировали, теперь в реанимации, - сообщила она.
- Как он, как Саша?
- Не знаю, туда не пускают. Сказали – состояние стабильное, а до завтра он всё равно от наркоза не отойдёт.
- Ладно, спасибо вам! Я, наверное, приеду в Москву. – Елена Алексеевна вытерла слёзы.
- Пока нет смысла, всё равно в реанимацию  не пустят. Я вам ещё завтра утром позвоню.
- Хорошо, Мариночка, спасибо вам за всё!
Голос у девушки был какой-то упавший, и её материнское сердце почуяло беду, но допытываться Елена Алексеевна побоялась. Чужие эмоции наложатся на её собственные и может получиться искажение информации. Главное, что сын был жив и всё возможное делается. Москва всё-таки. Сразу вслед за Мариной перезвонил бывший муж.
- Звонила?
- Да, - она всхлипнула, перестав сдерживаться, - Сашка в Москве, в реанимации.
- Да, ладно! Какого - такого?
- Говорят, аппендицит.
- Ну, это ерунда, а кто говорит? И почему в Москве?
Елена Алексеевна сбивчиво, роняя слёзы, пустилась объяснять, но бывший муж оборвал её.
- Ладно, сейчас приеду, расскажешь. Ты дома?
Когда Елена Алексеевна добралась до дома, муж уже сидел на скамейке возле подъезда и докуривал сигарету.
- Лен, ты уверена, что это не телефонный развод? Деньги не просили перевести?
- Нет. Просили только полис ОМС прислать. Пойдём в дом.
На кухне муж открыл окно и снова закурил.
- Ну, рассказывай, что у вас тут без меня происходило.
- С месяц назад он уехал с другом на юг. Знаешь, как сейчас молодёжь путешествует, автостопом, на попутках.
- Ну и что, я тоже так по молодости катался. Я не понимаю, почему он с аппендицитом в реанимации оказался и почему ты ревёшь и наводишь панику? У каждого второго этот аппендицит.
- У него, видно, в дороге уже воспаление началось. С другом они разминулись, до Москвы добирались по отдельности. Потом он в Москве телефон то ли потерял, то ли его украли.
- Угу, это на него похоже, – криво усмехнулся муж.
- Короче, он не смог ни с кем связаться, ночевал в Москве где-то на лавочке. Потом его подобрала эта девушка, что мне звонила, он ещё у неё ночевал…
- И это в его репертуаре, - подтвердил её муж.
- В общем, пока его привезли, да пока принимать не хотели без полиса, прошло много времени. Видимо возникли какие-то осложнения… - Елена Алексеевна осеклась и снова заплакала.
- Да не реви ты! Что с ним сделается? Амбал здоровый вырос, работать не хочет, только нервы мотает.
- Посмотри, что я у него нашла, - Елена Алексеевна достала из ящика пузырёк из-под ЛСД и протянула мужу.
- Ну что ж, наш сын на правильном пути – выбрал самый доходный бизнес. не то что гайки крутить, – с иронией произнёс муж, рассматривая пузырёк.
- Мы поругались в тот день, я не сдержала эмоций. Он ушёл, потом уехал, потом… - она снова заплакала.
Муж снова закурил сигарету. Глубоко затянулся, выпуская носом дым, – Не сдержала эмоций… Ты их никогда не сдерживала. Меня тоже зачем-то выгнала, а я ведь не собирался никуда из семьи уходить.
- Прекрати! Я не смогла с тобой быть после того как ты… с этой.. Это тоже самое, что донашивать чужое, грязное нижнее бельё, – сказала она с отвращением.
- Ты не могла. Чистюля. А пацану нужен был отец. А ты этого отца вываляла в грязи, выставила каким-то подонком в его глазах, а ты подумала о последствиях? – муж сломал недокуренную сигарету, потом выбросил её в окно.
-  Как ты можешь? Ты же предал и меня и его! – голос Елены Алексеевны звенел от напряжения.
- Я никого не предавал! Я вам деньги перечислял, его на работу к себе устроил, когда ты попросила. Мне нужна была жена, понимаешь, женщина в доме. Уют, порядок, – муж сбавил тон.
- Борщ и котлеты были тебе нужны!  - воскликнула в сердцах Елена Алексеевна.
- Да, борщ и котлеты! А у тебя вечно, то аттестация, то аккредитация, то отчёты, то планирование, то ЕГЭ, то фигэ. Чёрт знает что! Чего тебе не хватало? Я что, плохо зарабатывал? А, самое главное, чего ты добилась? Учитель Года, заслуженный учитель, звания, регалии, категории, а сын  - вот,- он швырнул ей пузырёк из-под ЛСД,  - в канаве чуть не помер.
Елена Алексеевна уронила голову на стол и зарыдала.
- Ладно, - муж смял пустую пачку из-под сигарет и выбросил в мусорное ведро, - Лен, не переживай так, всё обойдётся. В Москве хотя бы медицина, а вот если бы где-нибудь в глуши прихватило, было бы хуже. Звони завтра, если что, вместе туда поедем.
Он пошёл к дверям, огромный, тяжёлый, угрюмый, сильный какой-то дикой звериной силой и слабый одновременно. Теперь, когда не было Сашки, Елена Алексеевна остро почувствовала, как ей его не хватает. Хотелось остановить его попросить прощения, прижать к себе и больше никуда не отпускать, но она знала, что всё это будет выглядеть жалко, нелепо и фальшиво. Этот поезд шёл по жизни только в одну сторону и не давал заднего хода.

                ***

«Приснится же такое!» - подумал Саша, открыв глаза. В распахнутое окно застенчиво заглядывало  мягкое августовское утро, умытое ночным дождём. Прямо над его головой  ввысь уходил готический шпиль капельницы, капли бодро падали, отсчитывая секунды настоящей земной жизни. Он находился в просторной комнате с белым потолком и большим количеством всякой медицинской аппаратуры, назначение которой было ему неизвестно. Тело его, одетое в какую-то бумажную распашонку было опутано трубочками, проводками, под ключицей торчал катетер. Правый бок был наглухо заклеен широким пластырем и оттуда тоже тянулись  какие-то трубки, свисали пластиковые пакеты. Под пластырем затаилась острая боль. «Значит, всё-таки вырезали. А это, похоже, реанимация. Вот же повезло вляпаться», - подумал Саша с досадой. Осторожно повернув голову, он обнаружил, что подключен к какому-то оборудованию, на синем экране бодро бежала зигзагообразная линия, которая, по всей видимости, отсчитывала пульс. Было очень неудобно, хотелось повынимать все трубочки, отцепить все проводочки, повернуться, почесаться, расправить затёкшие конечности. К тому же невыносимо хотелось пить. Он посмотрел на свою правую руку – недоделанная скорлопендра как ни в чём не бывало, обвивала запястье. Сон припомнился во всех подробностях, и всколыхнул залёгшую на дне души жуть. Саша поспешил его засунуть подальше в воспоминания.
Попытка почесать спину практически удалась, когда у Сашкиной кровати объявился молодой человек в светло-зелёной одежде медика. У парня в ухе висела большая серьга, а на лоб падала косая чёлка. Весь он был какой-то смешной, губастый и Саша невольно улыбнулся ему.
- О, Питер, отошёл, что ли? Как дела? – парень глядел на него с любопытством.
- Меня Саша зовут, - ответил Саша. Голос его был каким-то глухим и сиплым.
-Здорово! Миша! – парень пришёл в неописуемый восторг и схватил его правую руку, чтобы пожать, - Ты ж из Питера?
- Да.
- О! Классная сколопендра!
- Сам набивал, - нехотя ответил Саша.
- Супер! Я тоже хочу.
- Не, лучше не надо.
Миша тараторил без умолку, засыпал его вопросами – год рождения, сколько полных лет, адрес прописки, чем болел в детстве, всё ли он помнит. Саша поначалу отвечал, потом не выдержал:
- Слушай, а можешь воды дать попить? Засыхаю.
- Ой, извини! Конечно, я сейчас. – Миша метнулся за поллитровой бутылкой «Бон-Аквы». Саша жадно,  в несколько глотков осушил её.
- Если тебе ещё что надо, ты говори, не стесняйся. Я, как джинн, все желания выполняю.
Фраза про выполнение желаний снова всколыхнула Сашкины неприятные воспоминания, но в туалет было надо. Он дёрнулся было встать, но Мишка удержал его – Э-э, лежи, я сам всё сделаю, а то тут аппаратура, Иваныч меня выгонит, если что.
- Иваныч? Это старик такой в очках?
- Ага, заведующий отделением. Тебе здорово повезло, что он на обходе задержался. Ты прямо под ноги ему грохнулся, когда он уже домой направлялся. Иваныч -  он бог, он уже стольких с того света вытащил.
Саша снова насторожился. Он хотел спросить, вытащил ли и его Иваныч с того света, но не решился. Глядя, как Мишка ловко убирает за ним, протирает, поправляет, Саша поинтересовался – А тебе как, такая работа нравится? Ну, убирать это всё?
- А что, работа как работа. Я ж на втором курсе учусь в медицинском, на вечернем отделении. Вот работаю, чтобы у родителей на шее не сидеть. А какой ты врач, если человеческого дерьма боишься?  - Миша завернул клапан капельницы и аккуратно отстегнул её от катетера. - Ты же, наверное, тоже где-то работаешь?
Саша не нашёлся что ответить. К счастью в это время в палате появился, упомянутый, не вовремя Мишкой, Иваныч в сопровождении молоденькой врача-реаниматолога.
- Осокин, я тебе сколько раз говорил – снимай свои побрякушки, ты не в клубе, а в отделении интенсивной терапии. Лохмы не обрежешь, я их сам тебе обрежу, - проворчал он, взирая на Мишку сквозь очки, как на насекомое, – И вообще, у тебя дежурство час назад закончилось, ты, что тут делаешь, балабол?
- Так я опрос провёл, всё выяснил, всё в норме, – бодро доложил Мишка.
- Здесь я выясняю, что в норме, что не в норме. Брысь отсюда. Я не обязан тебя целыми днями лицезреть.
Мишка поспешно ретировался и Иваныч занялся Сашей. Что-то долго обсуждал с докторшей, какие-то показатели, потом задавал Саше те же самые вопросы, что и Мишка. Видно было, что осмотром старик остался доволен. Он отключил от Сашки часть проводочков, - Так, завтра сделаем УЗИ, энцефалограмму и я тебя отсюда выгоню в хирургию, – сказал он. -  Погляжу заодно, не позабыл ли я в твоих потрохах очки или вставную челюсть.

***

Марина дожидалась Мишу в приёмном, на первом этаже. Они вместе вышли из здания больницы в шумную летнюю Москву, ещё пахнущую ночным дождем. Марина уже отзвонилась Елене Алексеевне, и её лицо светилось радостью. А Мишке, казалось, что радостью светится вся Москва. Он не так давно работал в реанимационном отделении и ещё не успел привыкнуть к ежедневной смерти. Вчера ему стало искренне жаль этого молодого питерского парня, который неожиданно умер прямо на операционном столе. Мишка был в операционной, когда это произошло, видел, как красный, весь в поту, Иваныч колол  адреналин прямо в сердце, как прыгала кривая на мониторе, упрямо вытягиваясь в ровную линию. «Кончай, Иваныч, время!» - говорили ему, но он упорно продолжал делать своё дело, бормоча сквозь маску то ли ругательства, то ли заклинания. Пятнадцать минут клинической смерти, Миша знал – необратимые изменения коры головного мозга. То, что произошло утром, нельзя было не назвать чудом.
- Слушай, я ещё не завтракал  - ты не против, куда-нибудь, забежать на чашку кофе? – предложил он.
- С удовольствием! – улыбнулась Марина.

                ***

Валентин Иваныч, тем временем, сидел в своём кабинете перед раскрытым ноутбуком. В ноутбуке маячила лысая голова, увенчанная роговой оправой очков.
- Генка! Ты мне должен бутылку хорошего французского пойла. Я вчера испробовал твой новый препарат. – сказал заведующий отделением лысой голове.
- Валя, ты бесстрашный человек, так же можно угодить под суд.
- Перестань. В мои годы надо бояться только одного суда, Высшего. Можешь смело приступать к клиническим испытаниям, результат превзошёл мои ожидания.
- Что, так хорош?  Жажду подробностей, – не без гордости поинтересовался лысый Генка.
- Сам посуди, человека «склинило»***** на пятнадцать минут, спустя сутки практически без последствий. Рефлексы в норме, интеллект сохранный. Лёгкая энцефалопатия, которая уходит на ноотропах.
- «Склинило» - то на кислороде?
- Само собой, но сердце поначалу стояло, потом пульс пошёл нитевидный. В общей сложности минут пятнадцать было «по нулям». Я ввёл через «кубиталку» почти сразу пять кубов. Потом ещё пять. Молодой, конечно, двадцать три года, не отягощённый, но им и надо жить, молодым.
- Значит быстрая регенерация нервных клеток?
- Пожалуй предохранение от гибели тоже. Это прорыв в реанимации, Гена. И не только в реанимации. Время «клинички» увеличивается в два-три раза, опять же вывод из комы. То, о чём мы с тобой мечтали.
- Хорошо. Я на днях прилечу в Россию, буду в Москве, заскочу к тебе, покажешь мне свой подопытный образец.
 
                ***

Сашка выздоравливал быстро, всё заживало на нём, как на собаке. На следующий день, Иваныч, как и обещал, выгнал его в хирургическое отделение. Вечером, несмотря на выходной, туда заявился Мишка. Он протянул Саше свой смартфон – На вот, с матерью свяжись, а то она переживает, приехать собирается.
Это было сложно, они не общались с того момента, как мать нашла у него пузырёк из-под кислоты. Но её визит в Москву был вообще некстати. Саща вздохнул и пустил вызов.
- Алло, мам, это я! (На том конце связи послышались вздохи и причитания, предсказуемые вопросы «как» и «что»)
- Да, всё нормально! ( На том конце сомнения в правдивости информации и угрозы приехать в Москву.)
- Нет, приезжать не надо! Какие ещё наркотики? Приеду, шрам покажу. ( В Питере попытались настоять на своём.)
- Не надо, я сказал! – Саша добавил металла в голосе. – Я сам приеду, дней через десять. Как приеду? Как уехал, так и приеду.
На том конце снова послышались вздохи и причитания.
- Давай, мам, телефон чужой, я позвоню ещё.
- Ф-фу, - Саша с облегчением откинулся на подушку, возвращая Мишке телефон, - Вроде отчитался.
- Отчитался, теперь подъём, Иваныч велел вставать потихоньку. –  Мища засучил рукава.
- Да мне и так хорошо, можно я ещё полежу немного? – попытался отлынить Саша.
- Вставай, говорю, я тебе свой халат принёс махровый. Одевай и топай до туалета. Я сегодня специально за этим пришёл.
И, невзирая на Сашкины стоны, Мишка отволок его до мужского туалета и установил возле раковины. Саша упёрся взглядом в зеркало – Ни хрена себе!
На него смотрело исхудавшее, заросшее щетиной совершено чужое лицо. Нет, конечно, с фотографией в паспорте сходство было, но вот глаза были не те. Другой взгляд и, вроде бы непонятно, что изменилось, но это были не его глаза.
- Побриться что ли? – произнёс Саша задумчиво, как будто бритьё помогло бы вернуть прежний облик.
- Так, стоять, не падать, сейчас всё принесу. Айн момент!
Мишка приходил к нему теперь каждый день – и когда дежурил и когда был выходной. Саше было даже неловко от такого внимания, но медбрат здорово его выручал. Саша чувствовал себя обязанным и клялся когда-нибудь отплатить москвичу тем же. Но тому, видимо нравилось дружить, и Сашка был ему вовсе не в тягость. У них было много общего – музыка, интересы, молодость. Им вдвоём было легко, и они  не утруждали себя поиском тем для разговоров..
- Я тоже хочу автостопом, как ты, – мечтал Миша, -  Эх, объездить бы всю страну! Я слышал, есть такое плато Путорана в Сибири. Там такая красотища! Давай, на следующий год туда махнём.
- Не вопрос.
Говорили и на экзистенциальные темы – о смысле жизни, о поисках истины, о расширении сознания.
- Мих, ты кислоту пробовал?
- Да я что только не пробовал. В училище особенно, и в армии тоже развлекались. Фармацевтика всегда к нашим услугам.
- Ну и…
- Да так, не особо… Стрёмно как-то, ходишь под этим всем, как придурок, не знаешь, чем закончится. Не моё это. «Бояки» всякие, измены******, паника, а я и так пугливый. Неприятное состояние, когда ты не контролируешь ситуацию. У меня было пару раз – не понравилось. Тут насмотришься за день,  как  народ мрёт, не до шуток становится. Так, когда выходные, время есть, тогда можно слегка алкоголем расслабиться.
Спрашивал его Сашка и про веру в Бога. В Бога Миша верил, поскольку существование мирового порядка, по его мнению, могло быть обусловлено только деятельностью высокого разума. Но при этом считал, что Богу по большому счёту весь этот мир, и конкретно он сам, Михаил Осокин, абсолютно безразличен. А поэтому, не  придерживался исповедания, какой бы там ни было веры, и руководствовался в своих поступках соображениями сугубо этическими или материальными.
- Осокин, увижу, куришь в туалете, заставлю толчки драить, как в армии, – неизменно грозил ему Иваныч. Но Мишка всё равно курил в туалете, а некурящего Сашку ставил у дверей «на шухере».
Приходила и Марина. Её появление вызывало у Саши временный ступор и приступ благоговения. Он терял дар речи, немногие умные мысли разбегались и прятались по щелям, как тараканы от включенного света. Впрочем, благоговение овладевало не только Сашей – мужики в его палате при её появлении тут же переходили  на литературный русский язык, а Иваныч в её присутствии  ни к кому не придирался и тщательно разглаживал свои усы.
Саша решительно не знал, о чём говорить с Мариной и как себя вести. Всё, что было до поездки в Туапсе, не годилось для повествования в присутствии такой девушки.  Не рассказывать же, в самом деле, про работу натурщиком, про беготню от полицейских и идиотские выходки под трипом на питерских крышах. Угнетало и то, что он являлся объектом в данной ситуации, а хотелось выглядеть перед дамой более презентабельно, чтобы на боку висела шпага, или хотя бы шестизарядный кольт, а не трубки и пакеты с содержимым брюшной полости. Он и хотел бы рассказать ей о своих чувствах, но не решался, не имел морального права, только любовался, как любуются экспонатом музея, который запрещено трогать руками.
Мишка выручал и здесь – он неизменно являлся вместе с Мариной, балагурил, рассказывал смешные истории про медиков. Марина слушала его и смеялась. Осторожно, держась за бок, смеялся и Сашка. Они засиживались в отделении до вечера, пользуясь, опять же, Мишиным положением медбрата. Потом Миша, если не дежурил на сутках, провожал Марину домой. Тогда Саша помогал мужикам в палате разгадывать кроссворды.  Или трепался с медсёстрами, которые кокетливо строили ему глазки.
Иваныч однажды показал его какому-то лысому дядьке, который задавал ему странные вопросы про законы Ньютона и теорему Пуанкаре. Законы Ньютона Сашка помнил, всё-таки физику сдавал на ЕГЭ, но вот Пуанкаре ни в зуб ногой. Иваныч с лысым о чём-то переговаривались по-французски. Французский язык Сашка знал приблизительно на уровне Пуанкаре, поэтому классифицировал лысого,  как психиатра и решил, что под наркозом сболтнул что-то лишнее.
Его уже готовили к выписке, и как-то поздно вечером он маялся от безделья на посту возле медсестры Людочки.
- Саш, зашиваюсь, подклей, пожалуйста, анализы в истории болезней. Сюда вот, на последнюю страницу – Людочка ткнула наманикюренным пальчиком в место, куда надо было подклеить, и упорхнула в процедурную.
Саша принялся аккуратно подклеивать желтоватые бумажки. Последней оказалась его собственная история болезни. Он решил воспользоваться случаем и полюбопытствовать. В графе «диагноз» он с удовольствием прочитал  «Острый флегмонозный аппендицит. Осложнения – ограниченный гнойный перитонит». Далее следовал протокол операции: «Был произведён косой разрез…» Стоп, что это? «…остановка сердца. Давление 40/20. Клиническая смерть…15 минут»  «Ты уже пятнадцать минут как труп…» - всплыло в памяти. У Саши затряслись руки, он снова взглянул на обложку истории  болезни – ошибки быть не могло. То, что он видел, не было сном. Он аккуратно сложил истории и ринулся в туалет к зеркалу. Долго себя рассматривал  - да, его глаза теперь были глазами человека, воочию увидевшего потусторонний мир. Тот, прежний раздолбай Сашка Семёнов по кличке «Семён» умер, а в зеркале теперь другой человек, который теперь не имеет больше права попусту разбазаривать свою жизнь. Он на обратном пути завернул в процедурную,
 – Людок, а сколько длится клиническая смерть?  - спросил он нарочито равнодушно.
- А тебе зачем? – девушка набирала в шприц лекарство.
- Я - таки приклеил анализы.
- От трёх до шести минут, - последовал ответ.

                ***

«Жизнь – не дар, жизнь  -  это кредит, взятый на время в долг. Им надо распорядиться и отдать с процентами», - объяснял Саша Мишке на следующий день.
- Н-да, даже не знаю, что и сказать, - Миша запустил пятерню в свою чёлку. – Можно, конечно, предположить, что это результат интоксикации клеток головного мозга в сочетании с наркозом.
- Пятнадцать минут, Миха, откуда он знал про пятнадцать минут?
- Ну, эта цифра звучала в операционной и, возможно, после…
- То есть я мог это слышать?
- Не знаю, ты был в «отключке», я сам всё видел.  Знаешь, если бы со мной произошло такое, наверное, я бы тоже поверил.
- Для этого не обязательно умирать…

                ***

Сашка уезжал, не попрощавшись с Мариной, Мишка привёз ему его вещи. Саша твёрдо решил, сперва, устроиться на работу, наладить свою жизнь, потом уже приехать к ней и сделать предложение. Миша провожал его до трассы М 11. Ему повезло  тормознуть большегруз до самого Питера.  Всю дорогу водитель ругал американцев, систему «Платон» и либеральное правительство.
Вернувшись домой, Саша явился к отцу с просьбой снова взять его работать в автосервис. Отец встретил его с нарочитой холодностью и явно не выказывал желания закалывать упитанного тельца.
- Пойдёшь мойщиком, - сухо сказал он, - Другой работы у меня для тебя нет.
Саша и не возражал, мойщиком, так мойщиком – ему было всё равно. Мыть машины ему нравилось – глядя, как смывается грязь сильной струёй из шланга, ему казалось, что грязь смывается и с его души. Мир становился чище его стараниями и это здорово утешало.
Месяца через полтора к его отцу пришёл старший автослесарь Алексей Алексеевич, которого все звали Сесеич.
- Слышь, Серёг, - начал он, высмаркиваясь в клетчатый платок,   - Денис, напарник-то мой, опять запил. Да и человек он – дерьмо, по правде говоря, помешался на этих деньгах, всё ему мало. Дай мне своего Саньку в напарники. Чего он у тебя машины моет? У парня руки  правильно заточены, шарит он в нашем деле, да и душа у него добрая.
- Он у меня в воспитательных целях моет, дурь выполаскивает - отозвался Сергей, весьма польщённый таким мнением мастера, которого уже много лет уважал и ценил.
- Так я ж его так воспитаю, ты ж меня знаешь. У меня не забалует, всю дурь начисто выколочу. – Сесеич выглядел убедительно и слов на ветер не бросал.
- Ладно, забирай, только поблажек ему никаких не делай и деньгами не балуй.
За две недели Сашкиного отсутствия в соцсетях о нём никто не вспомнил. Только когда он уже вошёл  свой аккаунт Макс прислал сообщение – Братух, ты куда пропал?
Саша ответил ему – Умер.
События последних дней напрочь оторвали его от прежней жизни.
Из соцсетей он также узнал, что Белая покончила с собой, вышла из окна пятого этажа под трипом. Сашка с одной стороны чувствовал свою вину перед ней, и с этим теперь приходилось жить, а с другой понимал, как вовремя соскочил с этого поезда, несущегося в никуда.
Все помыслы  его теперь были заняты Мариной. Он работал и грезил о том, как наступят ноябрьские праздники и он приедет в Москву с букетом цветов и с кольцом в коробочке. Кольцо он сделал сам из муфты для бензонасоса. Ему казалось банальным покупать кольцо в ювелирном магазине. Они переписывались на нейтральные темы – Марина посылала ему фото своих работ, он ей – фотографии старинных зданий Петербурга.
Накануне 4 ноября Саша взял билет на экспресс «Санкт-Петербург – Москва». Автостопом путешествовать было холодно, да и времени выпадало всего три дня, затем снова предстояло выходить на работу. Конечно, у отца можно было отпроситься, но Сашка принципиально не хотел этого делать. Продремав ночь в вагоне, рано утром он уже шёл  по московским улицам, ломая в лужах картонный лёд. Марину он о своём приезде не предупредил, хотел сделать ей сюрприз. Он купил букет орхидей, нежные и воздушные, они, как ему казалось, полностью соответствовали ей.
Вот и знакомый подъезд, помеченный кошками. Саша постоял немного у дверей Марининой квартиры в нерешительности, потом набрался храбрости и позвонил.
Дверь открыл заспанный Мишка в халате и тапочках.
- Ничёсе! – Мишка распахнул дверь настежь  – Вэлком! Кто ходит в гости по утрам тарам-парам… Вообще-то люди недавно придумали сотовую связь, специально для того, чтобы не сваливаться друзьям, как снег на голову.
- А где Марина? – спросил Саша, в полной растерянности заходя в прихожую.
- В Калугу уехала к родителям, - Миша прошёл в гостиную и  вернулся оттуда с антикварной вазой.
- Погоди, а ты что тут делаешь? – до Сашки постепенно стала доходить суть происходящего.
- В смысле?  - изумлённо уставился на него Мишка, - Мы заявление вчера в ЗАГС подали, в январе свадьба. Тебе Маринка, что, не написала? – он наполнил вазу водой и снова откочевал в гостиную, предварительно забрав у Сашки цветы. – А ты разве здесь не по этому поводу? – насторожился он.
- Ах, ну да, конечно, писала, – соврал Саша – Конечно, поздравляю!
- Слушай, я сегодня в день работаю. Давай так, я сейчас на работу сбегаю, у Иваныча отпрошусь, потом в магазин заскочу, посидим, отметим. А завтра Маринка вернётся.
- А?  - Саша медленно приходил в себя, - Нет, нет, Мих, я здесь сегодня по своим делам, вечером поезд. Я так, на минутку заскочил. Давай, побегу я, Марине привет и поздравления.
- Ну ладно, - Мишка был обескуражен, - Жаль, конечно. Если б не ты, мы бы с ней не встретились. Давай, тогда, удачи. Спасибо за цветы.

                ***

Саша шёл по улице, похрустывая стрелками льда. Печаль его была светла, как этот прозрачный ноябрьский день и легка, как облачка золотистых Марининых волос. Она была его идеалом, сказочной феей, эльфийской королевой, но сам он идеалом не был. Нет, он не завидовал друзьям, он искренне желал им счастья, которого сам пока не заслужил. Его грело то, что он поучаствовал, в их судьбе, пусть даже невольно. Помог хорошим людям познакомиться.
Незаметно дошёл он до парка, в котором провёл тогда, в августе,  мучительную ночь. Деревья обнажены и их сорванные одежды валяются у подножия, покрыты паутиной инея. Саша дошёл до знакомой скамейки, припомнил весь тот ужас одиночества и боли, посреди шумного города, в толпе людей и содрогнулся.
Пруд ещё курился парком, но края уже закуржавились стынью. Сашка обогнул его и направился к знакомому храму. Шла служба Казанской иконе Божьей Матери. В свечном ящике заправляла Антонина. Она не узнала его. Саша дождался конца службы, храм опустел. Последним вышел отец Александр.
- Отец Александр, вы меня помните? – Саша шагнул ему навстречу. Тот воззрился на него своими ясными детскими глазами, вздёрнув брови домиком.
- Ага, тёзка! Конечно, помню, - лицо священника просияло.
Они стояли так некоторое время, глядя друг на друга, и улыбались. Потом отец Александр сказал – Ну, пойдём, тёзка, рассказывай.
Они говорили долго, Сашка даже не думал, что у него накопилось столько вопросов. Он сам их ставил и сам же пытался на них ответить. Отец Александр больше слушал, если мог, подсказывал, а иногда тоже задумывался. Самое главное для Саши было понять, как жить теперь, с тем опытом, который теперь у него имелся.
- Жить так, как если бы завтра умирать, - сказал отец Александр, - Ни на шаг не отступая. Тебе везёт на хороших людей, потому что сам ты хороший человек, Александр.  Какую бы дорогу ты не выбрал – живи как в последний раз.
- Может быть, мне лучше уйти в монастырь? – спросил Саша.
- Это тебе решать, но однозначно могу сказать – не сейчас. Для этого нужен духовный опыт. Поработай пока, послужи людям.
- Хорошо. А как молиться за упокой человека, имени которого не знаешь?
- Так и молись, за безымянного. Господь наше любое воздыхание слышит.
Ранним ноябрьским вечером Сашка возвращался обратно в Санкт-Петербург. Он знал, что доработает до лета, возьмёт отпуск, а там снова встанет на трассу. Сперва - до Москвы, а потом до Павловска, до поворота на Светлогорье.

* Драйвер(слэнг.)- водитель.
**Трип (слэнг.) - психоделически изменённое состояние
***Марка(слэнг.) - форма выпуска ЛСД.
**** Гэндальф - добрый волшебник, персонаж романа Р.Р. Толкиена "Властелин Колец".
*****здесь имеется ввиду клиническая смерть.
****** (слэнг.) панические состояния под действием психотропных веществ.

Продолжение: http://www.proza.ru/2018/03/29/1233

Февраль 2018.