Времена не выбирают,
В них живут и умирают.
Большей пошлости на свете
Нет, чем клянчить и пенять…
А. Кушнир
Как же повезло моему поколению – мы родились уже после этой чудовищной мясорубки 20 века – первая мировая война, революции, коммунизм, фашизм, вторая мировая война… Но предыдущие поколения? Каково же было им – участникам, зрителям, жертвам и пособникам? Как перемалывались судьбы и не реализовывались таланты. Сегодня много говорят о погибших и сидевших. Но ведь были и испугавшиеся, и искренне верившие. Ведь были умные мечтатели и невинные таланты. И их судьбы тоже драматичны и несчастливы. Каково же было им – умным и талантливым, да ещё и верившим в благородство целей, узнавать правду и уходить, зажав в своём горле крик ужасного прозрения?
Плох ли коммунизм как идеальное устройство общества? Вероятно это скорее вопрос к философам…Но вот лично мне кажется, что это действительно идеал, к которому мир никогда не придёт из-за особенностей человеческой натуры. Страстная тяга к конкуренции, постоянная страсть к самоутверждению, умение оправдывать свои поступки в любых ситуациях, массовая закомплексованность – всё это не даст реализоваться идеалу. И ещё – власть большинства всегда жестока к единицам. Мне кажется, что нет смысла обсуждать такую же непримиримость приверженцев национализма и чудовищную ксенофобию в СМИ. «Уничтожить всех думающих по-другому, чем Я». Уничтожить – это не обязательно расстрелять. Не давать высказываться, выгонять с работы, ломать карьеры, отстранить от СМИ, пустить порочащие слухи без предъявления доказательств… Чем это отличается от объявления английским шпионом или вредителем?
А потом – смена власти, публичные извинения за прошлое и клятвы – «никогда больше!».
Вот два очень талантливых человека: Александр Фадеев в СССР и Витезслав Незвал в Чехословакии. Оба в молодые годы увлеклись идеями коммунизма. Один стал первым секретарём Союза писателей; второй - «королём поэтов» и зам.министра культуры. Оба умерли после разоблачений сталинского режима:
Александр Фадеев – 1956 год, самоубийство. Искренне верил Сталину.
О чём он думал в ужасе тоски,
В последние недели в этом мире,
Где Бог его рассечен на куски…
Мне кажется – он думал о Шекспире.
Е. Галкин
Никогда мы об этом не узнаем. Но жалко загубленный талант.
Витезслав Незвал – умер, 1958 год. В 20-е годы – автор талантливых стихов, интерес к левым движениям, объявил себя коммунистом. В 30-е – увлекся сюрреализмом в поэзии. А потом – немецкая оккупация Чехословакии, затем коммунистический переворот 1948 года. И стал он большим начальником. Говорят, что изо всех сил помогал всем попавшим в беду, кому мог помочь. Ужаснулся размерам сталинских репрессий. И умер – говорят от инфаркта. Но за два дня до этого пришел в гости к друзьям – попрощаться: «послезавтра я умру». И умер.
Нелли Павласкова: В 1957 году Незвал вообще потерял инстинкт самосохранения и отказался прочитать свой доклад на московской конференции о соцреализме. Вместо него он говорил о лирической и романтической традиции чешской литературы. Потом отказался придти в редакцию «Литературной газеты» на беседу о соцреализме. В его пражской квартире висели исключительно картины Сальвадора Дали и чешских сюрреалистов – Штырского, Туайен, Шимы. Он жил среди апостолов антиреализма. Незвал знал о своих глубоких противоречиях».
Но он был поэт, «король поэтов» как его называли на родине. Так больше никого не называли после его смерти. Поэты могут писать о своём личном совсем не так, как их заставляют говорить с трибун.
Вот стихотворение, с которого для меня началось знакомство с Витезславом Незвалом:
Я тоскую. Я вижу тебя вспоминая:
Ты стоишь на балконе и шлёшь мне привет.
Вижу руки твои, слышу грохот трамвая,
Через уличный шум улыбаюсь в ответ.
Я тоскую. Мучительно часто мне снится
Предрассветное небо в знакомом окне.
И ладоней тепло, и прогнавшие полночь ресницы,
И глаза, перешедшие ночь в тишине.
Я тоскую. Ведь ласки твои на рассвете
Не разбудят меня от недолгого сна.
Твои губы на мой поцелуй не ответят.
Поцелуи и губы твои как весна.
Я тоскую по коже твоей золотистой
И по светлой улыбке, чуть-чуть озорной,
По задорному смеху и шутке искристой...
Так резвятся козлята и дети весной.
Я тоскую. Забыть не могу я доныне
Твоих черных волос и прически простой.
Я такую видал лишь на старой картине
И еще перед бурей в лесу, под сосной.
Я тоскую. Ты в утренний час не любила
По-дневному звучащи х и будничных фраз.
Ты будила меня, прошептав только "Милый". -
Я по этой минуте тоскую сейчас.
Я тоскую. Походку твою вспоминаю
И движенья, что так грациозно просты,
Балерины и феи секреты их знают,
Но без этих секретов обходишься ты.
Я тоскую. Я слышу, как ты засмеялась,
Приоткрыв белоснежную россыпь зубов.
Как в витрине, в них солнце всегда отражаллось,
Я осколки лучей собирать был готов.
Я тоскую. И снова стоят пред глазами,
Как простое и ясное слово "люблю"
Твои плечи и бедра... И тщетно ночами
Я судьбу о пощаде молю.
Я тоскую. А ног твоих сказочных пальцы
В бесконечно зовущем плывут болеро,
Неустанны в движеньи, как будто скитальцы,
И почти невесомы, как птичбе перо.
Я тоскую. В глазах твоих искренность светит,
Но когда к ним на исповедь снова приду?
На любой твой вопрос я хотел бы ответить
И боюсь поскользнуться, как будто на льду.
Ты скажи, чем тоску мне измерить такую?
Нет границ у неё, нет названия ей.
Но сильнее всего я тоскую
Об одном - о любви твоей.
(перевод В. Николаева)
«Я тоскую». Когда-то святой Августин упрекал Франциска в «Тайне» Петрарки в accidia (тоске), которая почиталась смертным грехом. А в древности это же называли aegritudo (печаль). Одержимые ею помещены у Данте в 5 круг «Ада» - «пузырят воду и скучают втиснутые в грязь». В каком круге находятся эти двое? Жалко их… жалко! Они ведь тоже жертвы.
В 1961 году Иосиф Бродский напишет о Незвале:
На Карловом мосту ты улыбнешься,
переезжая к жизни еженощно
вагончиками пражского трамвая,
добра не зная, зла не забывая.
---------------------------------------------
Когда опять на родину вернешься,
плывет по Влтаве желтый пароходик.
На Карловом мосту ты улыбнешься
и крикнешь мне: печаль твоя проходит.
Я говорю, а ты меня не слышишь.
Не крикнешь, нет, и слова не напишешь,
ты мертвых глаз теперь не поднимаешь
и мой, живой, язык не понимаешь.
На Карловом мосту – другие лица.
Смотри, как жизнь, что без тебя продлится,
бормочет вновь, спешит за часом час...
Как смерть, что продолжается без нас.
29 июня 1961, Якутия