Саня и Шура жили по соседству, через дорогу от нас, а в деревне это близкие люди. Дом они построили, когда уже обоим было к семидесяти. Строиться пришлось на старости лет, потому что остались одни в отдаленной лесной деревеньке, откуда все переехали жить на центральную усадьбу. Строили быстро: перевезли старый сруб, возвели новую крышу, обили дом тесом, вот тебе и новая изба. Раньше их никто не вставал на нашей улице, уже с пяти часов утра было слышно, как они перекрикиваются во дворе, петухам незачем было напрягаться – нас будили соседи.
Саня, бывший фронтовик, протопал в Отечественную с пехотой всю Европу до самого Берлина. Они уходили на фронт вместе с моим отцом, им исполнилось только по восемнадцать лет. Когда Саня, бывало, изволит водочки, то приходил к нам в огород побалагурить. Разговаривать с глухим (сказалась контузия на фронте) мне было не просто, я распрямляла спину над грядкой, что б Саня мог видеть мои губы и четко, не спеша произносила слова. Он видел, что я стараюсь и, понимая меня, благодарно улыбался. Чаще всего он вспоминал моего отца (которого уже давно не было в живых), бомбежки, плен, госпиталя. Долго он не выдерживал, голос его слабел, по лицу текли скупые слезы. Я присаживалась рядышком на лавочку и молча ждала, когда он справиться с волнением, в душе тоже переживая. Мне было совестно и за старые латаные штаны на ветеране и за его новую избу, которую старики одолели вдвоем, без какой-то помощи государства или нас, молодых соседей.
Шура редко вторгалась на нашу территорию, чувствовала, что мы ее недолюбливали за ее скандальный характер. Может мне, конечно, казалось просто, но иногда происходило невероятное: только она похвалит мою грядку, на другой день выхожу, а рассада вся повяла и скукожилась, без видимых на это причин. Бывало мы утром удивлялись на следы калош под окном, кто мог по ночам нас подслушивать, оставалось загадкой.
Старики часто ругались, вернее, ругалась одна Шура, Саня ее не всегда слышал, поэтому ему было легче, чем нам, соседям. Мы сначала как то не обращали на них внимания, но иногда приходилось и «судьей» выступать в их баталиях. Шура была еще и страшной ревнивицей, не по годам конечно. Жила с ними по соседству вдова, немного их моложе, степенная и рассудительная женщина. Варвара долго терпела всякие оскорбления в свой адрес, считая, что бестолково с дурой связываться, но однажды терпение ее лопнуло. Вся в слезах пришла она ко мне с твердой решимостью проучить соседку. Мне было жаль ее, и я тоже возмущаясь, не сдержавшись брякнула:
- А может ей по «харе» надавать - ничего другого как то не пришло на ум.
Неожиданно наша склочная соседка замолчала, не слышно, не видно целую неделю. Когда я, наконец, спохватилась и пошла, выяснять у Варвары, не заболела ли Шура, она с победоносным видом «нарисовала» мне такую картину:
- Ты наверное на работе была, раз не видела нашу потасовку. Как начала она снова меня срамотить, я ее крапивой и отходила, нарвала пучок побольше да по «харе» – распалялась Варвара – вишь, как помогло!
Я и рот открыла от неожиданности, кабы не я научила то. Не зная смеяться или плакать, пришла домой – мысли вразброс. Я - то в администрации работала, представитель власти, называется. Ладно, хоть обошлось без последствий…
Дальше - больше, накануне праздника Дня Победы приходит ко мне и дядька Саша с жалобой: Помоги, Наташа, старуха моя меня совсем со свету сживает, злая как собака сделалась да жадная. В магазине ничяво не покупат, кроме хлеба, на четверку водки не выпросишь рубля. Так еще не живал я никогда, ушел бы, куды глаза глядят. На глазах слезы у старика, а я растерялась как девчонка, не знаю, что и сказать, ведь нету средства от дурости никакого. Ночь не спала, а с утра выхожу из калитки, и тетка Шура навстречу. Меня враз и осенило, дай, думаю возьму ее на «пушку». Начала издалека:
- В селе болтают, все деньги копишь, в магазине ничего не покупаешь, куда тебе они? Изба вон новая, все есть, слава Богу! Дядьку Сашу всяко обзываешь, толком не кормишь, вся улица слышит и подтвердит. А ведь он у нас заслуженный человек, ветеран войны, сама-то подумай головой. Решила я: к себе его забираю! Будет моим детям родной дед, да и пенсия у него военная, нам не помешает. Три дня тебе на раздумья.
Шура удалилась в свою калитку почти на ватных ногах, больше не произнеся ни слова. Я побежала на работу, сама переживаю, как все обойдется то. Соседка снова пропала, день-другой на улице не видать, не слыхать. Саня один по двору бродит. Ну, думаю, слегла старуха, себя то ругаю, и так не до шуток. Однако, каково же было мое изумление, когда увидела я Шуру с сумками наперевес, плетущуюся из магазина. Поравнявшись со мной, она начала перечислять:
- Вот старика свово решила побаловать, колбасы палку взяла и сырку, тушенки, канфет и пряников, да яблочков несу.
- А выпить то купила ему, все ж праздник великий? – решила я дознаться до истины.
- Конечно, купила, как не купить то, Победа ведь…
Сколько в это слово было вложено знала и Шура не по-наслышке, работать в колхозе в военные годы приходилось за троих каждому. Есть было нечего, хлеб весь на фронт из колхозов отправлялся, да и свои подворья облагались непосильными налогами. Никогда наше государство не задумывалось о простых людях. В ход шли лебеда, крапива, мукой да картошкой только сдабривались такие блюда. Труднее всего было сохранить жизнь детворе во время голодовок.
Ну, вот и отлегло от сердца, лечу на работу как на крыльях, слава Богу, обошлось кажись. Долго я еще радовалась тишине на своей улице, время шло, посадили огороды, потом сенокос, уборка не за горами. Лето в деревне пролетало незаметно, спать ложились далеко за полночь, доделывая бесконечные домашние дела.
Как то «наехал» на меня местный уголовник, не один срок уже отсидевший. Шел мимо дома пьяный и мой служебный УАЗик «помешал» ему возле калитки на обочине дороги. Откручивает он крышку с бензобака машины, зажигает спичку, якобы бы туда ее бросить, а спичка тухнет и все тут. А водитель мой отошел, куда-то как назло. Я вышла из дома, внутренне дрожу, бензина полный бак, в доме дети мои, а сама твердым голосом ему объявляю:
- Заканчивай свой бездарный спектакль, по зоне что ли соскучился…
А дед Саня уже тут как тут, ростом невелик, шупловат, а отвесил ему оплеуху знатную, тот даже опешил от неожиданности. Стоит как баран, глаза в растопырку, не посмел на старика руку поднять, прочухался, да и я уже тем временем бачок спиной закрыла, готовая к защите. Так и отвоевались с дедом на пару, а не прибеги он во время на помощь, страшно представить, что бы было. Да с таким соседом я б и в разведку пошла. И на этот раз все обошлось.
Так и жили бы мы на селе, помогая друг другу и словом и делом, да время летит вперед, не догонишь. Как не стало работы в деревнях, так и тронулись люди кто-куда по городам да райцентрам. Да только куда не уедь, от себя не уехать нам. Тянет домой на родную землю, здесь все не такое как везде, свои рассветы, свои особенные закаты.
Давно уже умерли добрые и смешные Саня с Шурой, да и я в своем селе уже редкий гость, но каждый раз подходя к своему дому, кажется мне, что откроется калитка и у моих соседей. Режет ухо гнетущая тишина обезлюдевшей деревни, отдает в душе горечью не прибранность заросших крапивой дворов и улиц, гнутся и ломаются осенью ветки у яблонь в садах от ненужного никому урожая.