Будущее страны

         
                Моему любимому внуку
                Максиму

Он не такой, каким я был когда-то. Да это и понятно, стоит  ли  спорить!  Но удивляет степень непохожести, вызывающая  улыбку. Да,  пусть отеческую, несколько снисходительную улыбку, которую так трудно скрыть взрослым, но зато искреннюю. Она, эта самая непохожесть, вызывает в тебе настоящий интерес к нему. И еще – игривый восторг  от  услышанного.   Ты  ловишь каждое слово и стараешься осмыслить  его и притянуть к привычной для себя обыденности.  Иногда не получается и становится забавным. Так бывает со многими, которые волею судеб встречаются  с маленькими вундеркиндами, поистине «инопланетянами» нашего времени.
С вундеркиндом – это, может быть, слишком. Но его рассуждения ощутимо отмечены  внутренним, совсем не детским  анализом,  и их выводы на порядок отличаются от обычных заключений  игривых сверстников. Говорю специально немного выспренно, чтобы добиться  соответствия своих  определений образу мыслей этого паренька. Да-да, именно  так.
Вот он, рядом. Широкая, сдвинутая  на затылок,  панама.  Большой, немного выпуклый лоб. Нежное, чуть покрытое загаром личико, пухлые губки, тонкие ушки – ну чудо, просто ангел! Так бы два крылышка, а то и все шесть, прицепил  в заплечье! Но когда встречаешься с ним взглядом, когда всматриваешься в его глаза и замечаешь в них непраздную постоянную работу, образ ангела постепенно исчезает.   Возникает желание устранить эту серьезность,  даже суровость,  возродить веселые искорки в зрачках. Это опять же не всегда удается и кажется забавным.
Мы сидим на самой высокой точке горы в тени у пахучего  можжевелового кустарника. Нам хорошо, а главное ему, Ивану, шестилетнему мальчишке, которому осенью в школу, и который никак не дождется этого праздника. Родители его, мои давние приятели, впервые привезли своего первенца на юг, чтобы наконец-то показать море. Оно под нами всей своей громадиной и далеко вперед, синее, черное, с зеленоватыми прожилками. Оно мерно дышит и явно красуется перед новоявленными гостями. И нипочем ему, даже в радость(!), раскаленное злое солнце, раскаленный густой ветер, букашки людей на расцвеченном пляже - ему так же хорошо, как и всем.
Сидим уже порядочно времени,  все молча, что удивительно. Он откинулся назад на широко расставленные руки и замер, безотрывно глядя на море. Меня беспокоит состояние ребенка,  я суетливо  начинаю:
- Ва-ань, Ва-аня! Может, потихоньку начнем собираться? Самое пекло сейчас, да и родители заждались, наверное.
Молчание. Первая попытка не удалась. Делаю вторую:
- Кто-то давал слово, что на один часик, а?
И снова молчание. Я притворно засопел, надевая кроссовки. Подтянул рюкзак, показушно проверил его содержимое, погремел прихваченным на всякий случай туристическим скарбом - никакой реакции с его стороны.
В третий раз забрасываю невод:
- Не перегреться бы тебе в первый же раз. К тому же спускаться намного труднее, времени займет больше.
Что только не делает жалость! Ваня нехотя пошевелился, словно освобождаясь ото сна, медленно  обернулся и, прищурив один глаз, другим внимательно уставился на меня.
- Не тупи, дед! – назидательно проворковал он. – Стоило пыхтеть на такую вышину, чтобы, чуть отдышавшись, сползать обратно? Что скажешь?
И, правда, что тут скажешь, чувство времени у нас явно разное. Но хоть что-то дежурное надо было сказать:
- Ничего себе, «чуть отдышавшись»! Без малого  час сидим! И без звука.… Уснуть можно и свариться напрочь!
- Пугаешь ты меня, дед, - разочарованно протянул он и встал. – Дай попить лучше, хотя теплую не хочу. Ты брал яблоки,  отпусти фрукт.
Я исполнил его просьбу. Ваня тщательно отряхнул шорты, поправил майку, осмотрел руки, ноги, достал из кармана салфетку, протер фрукт, отгрызнул и, подбоченясь, снова повернулся к морю.
Два фрукта, подумал я. Но с удовольствием улыбнулся, предвкушая интересное общение.
- Ты посмотри на это все! – начал Ваня, широко взмахнув рукой с остатком яблока. – Как тут можно уснуть? Беда-а с тобой! А знаешь, кажется, несправедливым называть такую красотищу коротким кошачьим словом – «море». Тут даже не подойдет и «мо-оре», и «мо-о-оре». Согласен?
Я хмыкнул, улыбка стала еще шире.
- А, вообще-то, даже страшно. От огромной силы.  Этой силе  мало гонять волны, она обнимает всех и на берегу. Чувствуешь запах ее?
- Ну, этот запах у всех морей, - возразил я. – Соль, водоросли, йод. Все про это знают, вот и ты теперь узнал. В следующий раз уже не будешь так удивляться.
Ваня вздохнул и протянул нехотя:
- В следующий ра-аз.… Когда он будет этот «ра-аз»? Хорошего понемножку, так вразумляют меня родители.
- Будет-будет, попомнишь меня.
Ваня снова вздохнул и с досадой выдал:
- И чё вы, взрослые, всегда такие скучные? Обязательно вам надо успока-аивать, гладить по голо-овке. Твои слова знаю наперёд! А ты не успокаивай, говори как есть! Слабо? А то – «в следующий ра-а-аз»…
Я продолжаю улыбаться,  молчу и думаю, что хорошо не видит Ваня мою улыбку. Смотрю на его хиленькую спину и представляю, что совсем скоро она наполнится той силой, о которой только что он говорил.
- А что, Вань, когда вырастешь, кем хочешь стать? – спросил я, и  мне стало стыдно за себя. Этот вопрос задается детям всегда, особенно когда скучный взрослый не желает разговаривать серьезно. Но пронесло.
Помолчали. Не обиделся бы!
- Когда вырасту? – переспросил он и вдруг резко развернулся ко мне. – Солдатом!
- Ну-у, солдатом будет каждый. По крайней мере,  обязан быть. Я спрашиваю о другом.
- Ты не понял меня, дед. Солдатом России! – укоряющее ответил он и торжественно добавил убившее меня сравнение. – Как Путин!
- О-о-о-о! - не сдержавшись, рассмеялся я.
- А чему ты смеёшься? Опять взрослость полезла? Ну почему вы все такие?
Он быстро встал и начал расхаживать по утоптанной полянке. Точь-в-точь, как учитель перед нерадивым учеником. Мне показалось, что я пригнулся.
- Вы, большие, смеетесь потому, что мы - маленькие, -чеканил он. – Так все просто, маленький – значит, над ним можно смеяться! Но я же в шутки не играю! Чему смеяться?
Его тонкий голосок, от волнения переходящий в фальцет, напугал меня. Но еще больше удивляли недетские рассуждения. Вот так мальчонка! Его родители предупреждали, что с ним лучше не спорить, а слушать. А уж если спорить, то на полном серьезе. И вообще, вести себя на полном серьезе, он за равноправие во всем – такой, вот, уродился. Иначе закроется и вычеркнет из друзей.
- Вот у меня друг Вовка, - продолжал декламировать Иван. -  Он настоящий! Он никогда не удивляется моим словам,  не  вытягивает лицо, как наша воспитательница из детского дома. А нахмурится и спрашивает: «Почему?». Или – «Зачем?». Объясняю. И мы довольны, и я, и он. Поэтому всегда без обид. Здорово? А ты смеешься!
- Хм, прости, - смутился я. – Не часто услышишь от вашего брата, что он хочет быть президентом. Ну, правда же!
Ваня покрутил головой и пояснил, но уже более спокойным тоном:
- Да не президентом я хочу быть! И не как президент мне нравится Путин. Он солдат, потому что защищает Родину. Понимаешь? Вот и я хочу быть на него похожим. И Вовка тоже.
- А как он защищает Родину? – осторожно спросил я.
- Просто! Он помогает честным людям, папа и мама так говорят. А им я верю, хотя они иногда  хитрят.
- И что, знаешь,  кому он помог? – продолжал допытываться я.
- Да, моему деду. Он воевал, был солдатом. Он всегда и во всем честный. А у него хотели отнять дом. А мама позвонила Путину, и теперь дед живет в нем.
- Надо же! Рад за вас. Но честных людей много. Всем помочь нельзя, к сожалению. Очень сложно, Ваня, защищать честных людей. Подрастешь, поймешь.
- Тут ты неправ, дед. Честных людей мало. Надо их защищать. Так говорит папа! Вот для этого и нужен сол-дат!
Было ощущение, что я на ринге, и меня из-за нерасторопности  послали в нокдаун. Батюшки! Вот это да, вот это заворачивает!  Я сделал глоток теплой воды, надо было как-то  добираться до своего « угла».
- Ваня, ты, конечно, еще раз извини, - виновато протянул я. – Считаю, понял твою мысль. Но это когда-а-то еще будет. А вернемся в «сейчас». Друг – это хорошо, воспитательница…  Но почему детский дом, а не детсад? У тебя же и папа, и мама?
- Э т о  интересно тебе? – подозрительно спросил он. – Тогда расскажу.  Мы так с Вовкой детский сад называем. Я ему объяснил, что у нас должен быть дом, где можно играть, есть, спать. Ну и всякое такое. Там, мультики смотреть, праздники праздновать, и все такое. А сад – это где фрукты растут! Ну посмотрел, погулял… Но где-то ж надо отдохнуть? А где? До-ома! Вовка согласился.
- Мудрено как-то получается у тебя. Эдак можно все переименовать. Вот и морю хочешь другое имя дать.
Ваня подошел ко мне и взял за руку. Снизу вверх на меня смотрели две «черные дыры»:
- Не все можно. И ты знаешь! Назови еще как-нибудь солдата.
- Ну, воин… - смутился я.
- Не-а! Не подходит! Воин – это герой, с копьем, со знаменем. То ли дело сол-дат! Бах-бах ногами, развернулся и -все! Все враги разбежались!
Я потупился. Были бы вы на моем месте! И снова пошел на запасные пути.
- Ваня! Давай, все-таки собираться. А то заговорились тут…
Ваня улыбнулся улыбкой победителя и примирительно молвил:
- Дава-ай, уж, дедушка…
 Мы потихоньку собрали свои немудреные пожитки, водрузили друг на  друга рюкзаки, натянули  на ладони лыжные палки и подошли к тропе. Внизу, рядом с морем, мозаичной картиной сверкал федеральный детский оздоровительный центр . Чуть поодаль виднелись улицы небольшого поселка,  население которого жило сдачей квартир, домов, лачуг приезжающим туристам. По всему лагерю муравьиными стайками ползали детишки, запрограммировано  сновали взрослые. Мне надо было что-то сказать:
- Замечаешь, Вань, как с высоты все по-другому видится? Главное видится, без всяких надоедливых мелочей, на которые мы всегда отвлекаемся. Вот детский лагерь, где отдыхают   очень  много школьников со всей России, которую защищает Путин.
Ваня проглотил насмешку, но посмотрел настороженно.
- Все тут предусмотрено для отдыха, -  продолжал я. – Смотри, вон там стадион, но сейчас пекло, поэтому никого нет. А к вечеру наполнится, поверь. А вон два больших парка, в которых расположены эстрадные площадки, летние театры, планетарий, всевозможные беседки, министадиончики и т.д.   Окидываешь взглядом все это и душа  радуется. Спустишься вниз и начинают «атаковать» тебя всякие мелочи, и чувствуешь, что приземлился не только физически.
Ваня, наморщив лоб, переваривал услышанное, молчал и осматривал лагерь. Порывистый ветерок, поднимавшийся снизу, иногда задирал переднюю полу его панамы, приоткрыая  ангельское, но сосредоточенное лицо. Очень хотелось бы узнать, о чем он думал. Но нельзя. Родители предупреждали, что если Ваня молчит -  значит  Ваня думает, беспокоить его не нужно. Иногда они этой особенности сына очень рады.
- А там воспитательницы есть? – неожиданно спросил он.
- Конечно! – удивился я.
- Не люблю воспитательниц! Чужие они!
Сложность спуска была в том, что каменистая тропа была гладко выбита ногами и в отдельных местах, чтобы бесконтрольно не заскользить, нужно было умело орудовать лыжными палками.
- Ну  это – кому как, Ваня. Досмотр за детьми все-таки нужен. Ты, вот, внимательнее смотри под ноги, острие втыкай в трещины и держись! На меня-то сильно не надейся, хотя, думаю, я и не чужой для тебя.
Минут через десять мы спустились на первую малюсенькую площадку и решили  передохнуть.
- А знаешь, почему они чужие, дед?
- Воспитательницы? Интересно!
- Интересно? Тогда расскажу. Беда вот в чем. Они вроде бы и рядом и стараются как-то помочь, но я их не вижу, где-то далеко они. Они не радуются и не смеются, когда нам радостно и мы смеемся. А когда нам обидно, и даже когда плачем – они  почему-то смеются и начинают гладить по голове. И мне кажется, что им это даже приятно! Но как так можно – не радоваться, когда другие радуются, и смеяться, когда другим обидно! Это могут делать только чужие! Я таким не буду, да и Вовка. Мы будем другими, настоящими!
Я внимательно посмотрел на Ивана. А ведь его, пожалуй, сейчас не переубедить! Он вышел на сложнейшие и трудноразрешимые  проблемы воспитания, как тут не крути. Может, это интуитивно чувствует каждый малыш, но оформить свою мысль, сделать вывод… Отвечать что-то надо было, помочь как-то надо было! Как говорится, хоть из пальца, но – подай!
- Понимаешь, Ваня, - со всей серьезностью начал я. – Когда в силу надобности, по необходимости живут рядом взрослые и дети, у них возникают  своеобразные отношения. Я не слишком сложно говорю?
- Да не-ет, - вздохнул Иван. – Так иногда мой дед говорит, он у меня ученый. Все ходят к нему за советом, а я через окно подслушиваю.
- Вот те раз, - удивился я. – Это же нехорошо!
- А что делать, если меня выпроваживают? Иди погуля-а-ай!..
- Ладно, сейчас речь о другом. Что я имею в виду, когда говорю о возникновении своеобразных отношений? Одним, то есть, взрослым надобно воспитывать детей, чтобы они приучались  жить по существующим правилам, чтобы своим поведением они не мешали жить другим. Они, взрослые, бывают строгими, бывают мягкими, но цель у них одна. Понимаешь?
- Чо тут не понять? Жить надо раздельно со взрослыми! Зачем жить с теми, кто не понимает? Мы друг дружке не помешаем, а вот они нам помешают.
- Ты очень строг, Ваня. Я же тебе не мешаю? И тысячи взрослых тебе не мешают, а помогают, а ты всех под одну гребенку. Зря-а…
- Я же о воспитателях, - потупился Иван.
- И воспитатели… Вот ты хочешь стать не простым солдатом, а таким, как Путин. А твой друг или товарищ тоже хочет стать солдатом, но простым, который защищает всех, не только честных. Так что же – он поэтому чужой? Если у него не получится защищать так, как у тебя, но он все равно защищает, он что – чужой?
- Да нет. Пусть защищает!
- Вот видишь, так и воспитатели. Они разные. И вы должны это понимать, должны принимать их советы и требования. Понятно излагаю?
Ваня усердно сопел, но не спорил. Он смотрел мимо меня на море, наверное, на свое море, которое  его понимает больше, чем я. Понятно, что он был недоволен отсутствием солидарности, но облик его не принял форму неприязни.
- Дедушка, а ты тоже ученый? - вкрадчиво спросил он и взгляд его потеплел. А я удивился, как ловко спрятал он свое недовольство под это определение.
- А кто такие, по-твоему, ученые?
- Не знаю, - неожиданно засмеялся он. – Какие-то смешные люди. Но я узнаю.
Уже не украдкой я широко улыбнулся и потрепал Ванюшку по плечу:
- Смотри на небо. Высоко!
- Да! – Ваня не переставал смеяться.
- Там  ученые! А посмотри вниз. Глубоко?
- Да! – хохотал Ваня.
- Это мы с тобой. Понял разницу?
- Вот теперь, дедушка, интересно,-  смеялся Иван. – Вот теперь понятно!
- Важно – это куда ты идешь.  Хочешь быть ученым – карабкайся вверх. Не  хочешь – спускайся вниз, там, среди всех, и отыщешь себе местечко.
- Скажешь, еще! – обиженно протянул Ваня. – Конечно, буду карабкаться. Вниз, пожалуй, скучно будет.
Через время мы вышли на вторую маленькую площадку, снова сели передохнуть. Ваня прижался ко мне и шаловливо заглядывал  в глаза, словно извиняясь.  В его взгляде теперь появилась веселая искорка. Наконец-то!
- Дедушка, а, по-моему, я вижу своих родителей, - весело и звонко выпалил Иван. - Во-он они, внизу, глубоко, лежат себе и загорают! Мне иногда они кажутся такими смешными, прямо, беда! Вот и сейчас, забились в самую гущу народу, а надо бы ближе к воде. Ведь к морю приехали, а не к людям, да?
- Наверное, устали,. – протянул я. – Ты же сам говорил, что море очень сильное, разве нам  можно совладать с ним? Вот  отдохнут и снова будут плавать, так все делают. И ты тоже.
- Да-а, теперь я понимаю, почему они отпустили меня с тобой на гору. Я им мешаю набраться сил. Да?
- Может быть.
- Но мы-то уж набрались сил? Пойдем скорее, дедушка, что на полпути сидеть?
И в эту минуту Ваня показался мне таким родным, таким близким, искренним, любознательным, интересным мальчиком, что я невольно вспомнил свое детство, окрашенное другими красками, ограниченное другим миром и другими возможностями. Вспомнил и посмотрел на свое море, где с неукротимым постоянством одна волна ниспадала, а другая взмывала на ее месте…
Мы поднялись, и, объятые разными чувствами, осторожно двинулись вниз. Ветер все сильнее обдавал нас йодистой прохладой, и наши шаги и скрежет палками о камни все сильнее заглушались солидным шумом морских волн. Ваня так сильно прижался ко мне, что мешал идти. Он инстинктивно подталкивал меня, и мне это было понятно. Не знаю, понимал ли он, почему я сдерживаю его. Но так или иначе через полчаса мы достигли пляжа.
… На следующий день я проводил своих гостей до утреннего автобуса, который, конечно же, никому не отвел дружеских прощальных минут, а, заглотив привычную порцию пассажиров «на завтрак», плавно покатил по своему маршруту. Ваня, вдавивши лицо в заднее стекло, неотрывно смотрел на меня, совершенно не пытаясь что-то сказать, наверное, понимая, что с меня и расплющенной физиономии достаточно.
Было раннее  утро. Я медленно брел к лагерю, где подрабатывал в  летние месяцы, брел и вспоминал вчерашний ужин в одном из кафе. Родители танцевали, а Ваня, уплетая мороженое, ни на минуту не отходил от меня. Он смотрел на нарядную публику, вглядывался в лоснящиеся от духоты лица посетителей, морщился от непонятной музыки, но домой никого не торопил. Его молчаливость была нелогична, как нелогична она была и в это утро. Почему? Может, родители правы, Ваня все время думал?
Думать старался и я. О том, конечно же, какая интересная молодежь в наши дни подрастает, насколько отлична она от нас и почему, в сущности, до нее нет дела  взрослым. Прав Ваня, все формально и надо жить по-другому, по-настоящему. Но почему же не живем? И если кто-то сверху, с неба регулирует эти процессы, то почему так неэффективно?
Миновав проходную, я брел по аллее парка и наблюдал, как из коттеджей полусонно выкатываются ребятишки на утреннюю зарядку, вспугивая жирных соек на деревьях и юрко снующих по траве трясогузок. Бедненькие: лица хмурые, спинки согнутые, глазки не хотят открываться! Мне невольно захотелось их приободрить, погладить по головкам. С этим умильным чувством я смотрел на спортивную площадку и ждал, когда юные воспитательницы на полную мощность врубят ежедневное музыкальное сопровождение, и тогда уж малышам придется соответствовать энергичной современной песне и провозглашать свое право на новую жизнь.
Я на минуту замер, стараясь стать их сверстником.  Песня рванула! А я вдруг с особой отчетливостью понял смысл ее припева. Это было равноценно гимну:
«Мы новое-новое поколение,
Мы прорубаем свое течение.
Бьемся о скалы гребнем волны,
Мы будущее страны!»
Конечно же, они будущее! Кто же, как не они!