Жаркий августовский день. Мне немного скучно: моя Светка вот уже второй день живёт у бабушки. Летом там всегда много гостей, а главное, маленькая Лариса, которую все называют Лялёк, наша двоюродная сестрёнка из Владивостока. Она на два года младше Светки. Ради Ларисы моя сестра и торчит у бабушки. Соседи Лена и Андрюшка уехали в деревню к своей бабушке на целую неделю. А у меня сегодня день одиночества и чтения. И ещё в магазин за хлебом и сахаром мама велела сходить.
Я сижу на веранде, читаю книгу Бориса Рябинина «Воспитай себе друга». Это очень увлекательная книга о собаках, прямо оторваться невозможно с самой первой страницы. В ней описано много историй, которые происходили в действительности. Скольким людям помогли наши четвероногие друзья, скольких защитили, скольких спасли! Аж дух захватывает! Собаки-поводыри для слепых, собаки-минёры, собаки-спасатели… И с какой же любовью пишет о них неизвестный мне до этого дня Борис Рябинин!
Читая, я так увлеклась, что не сразу заметила, с какой стороны на поляне рядом с нашим домом появилась машина. Военный грузовик с четырьмя солдатами в кузове, одетыми в гимнастёрки защитного цвета, проутюжив траву и кочки тяжёлыми колёсами, проехал по поляне вдоль нашего забора, остановился за гаражом и посигналил.
Из-за вьюнов, которые ковром заплели веранду снизу доверху, мне ничего не видно. Я откладываю книгу, спускаюсь с крыльца, иду в огород и вижу, что солдаты откидывают борта кузова, а из открытой дверцы кабины появляется офицер с четырьмя маленькими звёздочками на погонах. Он спрыгивает на землю и, вплотную подойдя к забору, обращается ко мне:
– Девочка, папа дома?
– Нет. Он работает сегодня. В Уссурийск уехал.
– Скоро приедет?
– Вечером, наверное, – пожала я плечами. – А что?
– Так-так-так-так-так, – скороговоркой пробормотал военный, вынул из кармана носовой платок в крупную клетку, вытер лоб и шею. – Хорошо. Скажи тогда нам, куда можно выгрузить ящики и мешки?
– К-какие я-ящики? И м-мешки? – от удивления я заикаюсь.
– Обыкновенные, – улыбается военный. – С капустой, картошкой и прочим.
– А вы зачем их сюда привезли? – замирая от стеснения, спрашиваю я.
Брови военного взметнулись вверх, он взглянул на меня, как будто я какая-нибудь букашка, не стоящая его внимания, и неопределённо буркнул:
– Так надо, девочка. Так надо.
– А много этих ящиков? – уточняю я.
– Много-много, вам на всю зиму хватит! – смеётся кто-то из солдат, сидящих в кузове.
Офицер оборачивается, грозит кулаком:
– Рядовой Полукошка, всё шуточки шутишь! Договоришься ты сегодня до наряда вне очереди!
– Так куда можно выгрузить? – повторяет вопрос офицер.
– Вот сюда, – я показала на заросшую низкой травой ровную площадку около душа.
– Всё, ребята, выгружаем. Быстрее! – скомандовал военный и стал ходить вокруг машины, осматривая её, как будто не на ней сам приехал пять минут назад и вообще впервые её видит.
Я замерла в одном положении и так и стояла, засунув руки в карманы летнего платья и следя глазами за перемещениями солдат. Двое из них с лёгкостью перемахнули через забор в наш огород, двое других выгружали из кузова сетки с картошкой и капустой, ящики с морковкой и свёклой, помидорами и огурцами и подавали всё это через забор. Солдаты по эту сторону забора совсем близко от меня. Мне видны их гимнастёрки, взмокшие от пота, загорелые лица, крепкие грубые руки. Они работают слаженно и быстро. Вот уже рядом с деревянной кабинкой душа выросло два ряда ящиков с овощами, составленных один на другой.
Через несколько минут кузов пустеет.
– Товарищ капитан, задача выполнена! – рапортует один из солдат.
Я думаю: странно, что я сама сразу не вспомнила, что четыре звёздочки на погонах означают, что это капитан. Мне папа рассказывал.
– Девочка, нам в кузове подмести надо, дай, пожалуйста, рядовому Полукошке веник, у него наряд вне очереди, – просит военный.
От группы солдат отделяется тот, кого назвали Полукошкой. Я подаю неуклюжему парню со странным прозвищем берёзовый веник.
– Рядовой Полукошка, приступай! Не стесняйся, – подбадривает солдата капитан.
Остальные солдаты беззлобно гогочут:
– Работай, работай!
– Кто не работает, тот не ест…
Полукошка нехотя метёт пыль и комья земли из кузова и что-то бормочет себе под нос.
Капитан проверяет работу, улыбается:
– Вот видишь, рядовой Полукошка! А ты не хотел поверить мне на слово, что труд из обезьяны сделал человека… Веник гони, а то я смотрю, ты к нему та-а-к привык…
Солдаты хохочут. Я смотрю на них из-за забора и тоже улыбаюсь.
– Покажи, где у вас можно руки помыть, – обращается ко мне капитан.
Я показываю на большую деревянную бочку у крыльца.
Солдаты моют руки во дворе, поливая друг другу из ковша.
Капитан подходит ко мне, возвращает веник, держа его вверх, как букет:
– Всё, спасибо! Отцу привет, скажи, мол, Виктор заезжал, с заставы.
– Скажу, конечно.
Уже с подножки кабины он кричит:
– Пусть Валера приезжает на рыбалку за сазанами!
И, пока я соображаю, что, оказывается, это тот самый знакомый, с которым папа уже рыбачил на заставе и привёз тогда оттуда огромных сомов и сазанов, машина, взревев, отъезжает от дома. Через пару минут она пересекает поляну, выезжает на дорогу и вот за облаком пыли уже совсем не видна.
Я внимательно осматриваю ящики и кучу сеток с овощами. Что же это творится? Какие-то люди привозят целое богатство, отдают нам просто так. Даже денег не просят. Ну, конечно, бывает, что люди дарят друг другу подарки или ходят в гости с гостинцами. А эти… Даже не знаю, что думать. Так… Знакомый папин. Но, во-первых, никакого дня рождения у папы нет. Во-вторых, овощи не слишком хороший подарок на день рождения, даже если бы этот день рождения у папы сегодня был. Так ничего и не придумав, я возвращаюсь на веранду, беру книгу, но не запоминаю ничего из прочитанного, потому что в моей голове всё крутятся капитан, рядовой Полукошка, ящики и сетки с овощами.
Задумавшись, я не заметила, как хлопнула калитка и во двор вошла тётя Маша, мамина средняя сестра, которая приехала из Владивостока в отпуск к бабушке со своей дочкой Наташей. Тётя Маша прошла через весь двор и остановилась у крыльца, только тогда я её увидела.
– Здравствуйте, я ваша тётя, – засмеялась она. – Что ты тут притихла? Не встречаешь меня?
– А я тут… читаю, – бормочу я и откладываю в сторону книжку.
Тётя Маша заносит в дом сумку, переодевается в домашний сарафан и снова выходит во двор.
– Наташа с подружками сегодня идёт в кино, а я к вам с ночёвкой, – сообщает она.
Обычно я радуюсь, когда родственники приезжают к нам с ночёвкой. Это бывает очень весело. Взрослые вспоминают смешные истории, и дом наполняется весельем. Но сейчас я сижу, как будто это не я.
– Да что с тобой сегодня? – волнуется тётя Маша. – Тебя как будто подменили.
– Тёть Маш, сейчас тут та-а-кое было! – тихо говорю я.
Я забыла сказать, что тётя Маша похожа на артистку Фатееву. И вот после моих слов её красивое лицо становится встревоженным:
– Что случилось? Кто-то приходил? Цыгане? Воры? Что?
– Нет. Не цыгане и не воры, – отрицательно качаю я головой, но на физиономии моей разлита такая печаль, как будто бы лучше бы было, если бы к нам явились цыгане или воры.
Поэтому тётя Маша не выдерживает и повышает голос:
– Что ты мямлишь? Быстро говори, что случилось? Тебя кто-то обидел?
– Нет-нет, – спешу я её успокоить.
Я веду тётю Машу в огород, показываю на гору овощей, она удивляется и разводит руками: «Ничего себе!», а потом мы сидим на крыльце, и я рассказываю ей про машину, капитана, солдат и рядового Полукошку, который не верит, что труд из обезьяны сделал человека. Причём, когда я говорю «Полукошка», тётя Маша заливисто хохочет.
– Это фамилия, что ли, такая? – спрашивает она и смеётся.
– Не знаю, – растерянно отвечаю я. – Может, прозвище…
– Если этот капитан называл его рядовым Полукошкой, значит, это фамилия, – убеждённо заключает тётя Маша.
Какое-то время мы сидим молча, потом она, встрепенувшись, спрашивает:
– Так что теперь делать? Эта гора овощей стоит денег. Он про деньги ничего не сказал? – тревожится тётя Маша.
– Нет, ничего.
– А ну-ка, расскажи мне ещё раз подробно, что именно говорил этот капитан, – требует она.
И я снова рассказываю.
– А ты у него спросила, зачем он это всё к вам привёз?
– Да. Я спросила.
– И что он?
– Он сказал: «Так надо, девочка. Так надо», – передаю я слово в слово ответ капитана.
– Странно. Очень странно, – бормочет тётя Маша. – Ну, а, может быть, он сказал, что заедет ещё? Что он про это сказал?
– Ничего не сказал, – я морщу лоб, пытаюсь вспомнить всё, что говорил капитан. – А, я вспомнила, он, когда машина уже отъезжала, крикнул мне: «Пусть Валера приезжает на рыбалку за сазанами!», – выпаливаю я.
– И что это нам даёт? – вслух рассуждает тётя Маша. И сама себе отвечает: Да ничего это нам не даёт. Только то, что он знает твоего отца и они когда-то ловили вместе рыбу. И то не точно.
– Я думаю вот что, – говорю я. – Этот капитан куда-то спешил. Он спросил, во сколько приедет папа. Я сказала, что у него рейс в Уссурийск и вернётся он вечером.
– Ну, вот, – тётя Маша подняла в небу указательный палец, – он же не просто так спросил, значит, он и заедет вечером, чтобы Валеру застать.
Потом она стала бормотать чуть слышно:
– Так, Галя придёт с работы только через два часа. И когда ей это всё готовить?
– Что готовить? – спрашиваю я.
– Я думаю, если он приедет в гости, надо стол накрыть. Неудобно же как-то. Человек такую кучу всего привёз.
– А где он вообще это взял? С поля украл? – задаю я вопрос, который крутится у меня на языке.
– Ну, почему сразу «украл»? – возмущается тётя Маша. – Где-то взял. По дешёвке. Решил своему товарищу привезти. Мы же не знаем, может, твой папа тоже для этого капитана что-то хорошее сделал. У вас в холодильнике какое-нибудь мясо есть?
– По-моему, есть курица. Бразильская, которую вы привезли.
– Наверно, Галя её в выходной хотела приготовить, – задумчиво проговорила тётя Маша. – Но, раз такое дело… Не накормишь же двоих мужчин картошкой и салатом. Неси её сюда.
Я бегу в дом, отдираю от морозилки пакет с мёрзлой курицей, мы кладём её в глубокую эмалированную миску и заливаем холодной водой. Тётя Маша облачается в мамин фартук и оглашает план действий:
– Я сейчас почищу картошку, а ты сходи на огород за помидорами и огурцами для салата. И зелень не забудь. И всё надо делать быстро.
Я хватаю небольшое пластмассовое ведро и бегу в огород. Огуречная ботва уже во многих местах высохла и неприятно колет ноги. Я стараюсь ступать осторожно, чтобы не примять стебли. Вдруг пройдёт дождь, тогда на них ещё вырастут маленькие огурчики. Вон как много завязи на лианах. Набираю огурчиков почти полведёрка и перехожу на следующую грядку. Как же вкусно пахнут листья помидоров! Я срываю крупные спелые «бычьи сердца», солнечные жёлтые сливки, перехожу на крайнюю грядку к забору, с хрустом отламываю от высокого куста два сладких болгарских перца, спелых, пахучих. Выбираю самую лучшую зелень: веточки петрушки, укропа, перья зелёного лука. Когда срываешь зелёный лук, он на месте отрыва скользит и пузырится, как мыльная пена.
Когда я приношу всю добычу во двор, тётя Маша уже наливает в тазик воду для мытья и приносит глубокий салатник.
– Вымой огурцы, помидоры и разложи их вот здесь, на полотенце, – командует она. – Я сейчас закончу с курицей и приду резать салат. Можно, кстати, ещё селёдочку разделать и морковку потереть на мелкой тёрке, салат приготовить с чесноком и майонезом. А?
Я пожимаю плечами.
– Сходи ещё в огород, сорви ещё морковки штук шесть-семь. Если крупные, можно пять.
– Так мне мыть помидоры или в огород? – уточняю я.
– Сначала за морковкой.
Я опять несусь в огород, хватаю тяпку, рыхлю землю вокруг крупных морковок, верхушки которых вылезли из-под земли, выкапываю пять крупных, несу во двор и мою в старом тазу около бочки, где ещё недавно солдаты мыли руки. Пока морковка сохнет на газете, я готовлю помидоры, огурцы и зелень. Тётя Маша затапливает печь в летней кухне.
Через час у нас почти всё готово: на краю плиты в большой никелированной кастрюле томится тушёная картошка с кусочками курицы, и запах от неё такой, что кажется, я хоть сейчас съем половину этой кастрюли. Салат нарезан и стоит в холодильнике, осталось только подсолить. Морковка с чесноком уже заправлена майонезом и тоже отправлена в холодную ссылку.
– Селёдка! – вспоминает тётя Маша. – Есть у вас дома селёдка? Я не увидела её в холодильнике.
– Селёдки нет, – грустно отвечаю я.
– Ну, как же… Что-то же должно быть солёненькое, – расстраивается тётя Маша. – А хлеб есть?
– Хлеба мало. Мама просила меня сходить в магазин, но я из-за этого всего совсем забыла, – отвечаю я.
– Я сейчас быстро сбегаю в магазин, куплю хлеб и селёдку, – говорит тётя Маша, – я на автобусе, одна нога здесь – другая там. А ты пока протри полы в кухне и подмети доски во дворе. Хорошо? А потом сходи в душ и переоденься в чистое платье. И я как раз вернусь.
– Ага, – киваю я.
На самом деле я уже не рада, что на нашу голову свалилось это бесплатное овощное счастье. Столько канители из-за него.
Тётя Маша переодевается в своё ярко-зелёное крепдешиновое платье с кремовыми розами, пересчитывает деньги в кошельке и убегает на автобус.
Я привожу в порядок пол на летней кухне, подметаю дощатый тротуар от крыльца до летней кухни, а оттуда – до самой калитки. Быстро ополаскиваюсь под душем. Вода в железной бочке на крыше душевой кабины нагрелась за день, мыться ею очень приятно. Я захожу в дом, включаю на полную громкость радио. Передают очень красивую музыку. Жаль, я не знаю, как называется. Пританцовывая, я вытираю волосы, расчёсываю их и оставляю распущенными по плечам – досыхать. Переодеваюсь в выходное платье.
Глухой шум слышится с улицы. Я выглядываю в окно. Как будто двигатель машины работает. Может, приехал этот капитан? А папы ещё нет. И тёти Маши нет. Вот это да! Что же мне делать?
Выскакиваю на веранду – напротив нашей калитки на дороге нет машины. Я раздвигаю заросли вьюнов и с ужасом вижу, что на месте ящиков и мешков лишь примятая трава. Сердце у меня сильно бьётся. Нам привезли эти овощи. И теперь кто-то их украл! Какой ужас. Вечером приедет этот человек и сразу поймёт, что у нас ничего не осталось. «Ну и ну, – скажет капитан, – вас только овощами угощай. Ничего сберечь не можете!». Я осторожно приближаюсь к калитке, ведущей в огород, и вижу… Нет, лучше бы я этого не видела. Зажмуриваю глаза, а когда снова открываю, то вижу, как от нашего забора отъезжает военный грузовик, а из открытого окна кабины выглядывает капитан и кричит, пересиливая гул мотора: «Спасибо!».
Как сумасшедшая, я брожу по примятой траве, где ещё недавно стояли тяжёлые ящики с краснобокими помидорами и пупырчатыми огурцами. Я не понимаю, зачем они нам всё это привезли, если теперь забрали. Мне стыдно перед тётей Машей за то, что я ей, наверное, что-то неправильно объяснила и из-за меня мы два часа носились как угорелые, готовя этот стол.
– Ну, как? Никто пока не приезжал? – спросила тётя Маша ещё от калитки.
Я молчу. Язык у меня сначала отяжелел, как магазинная гиря, но тут же прилип к нёбу, как ириска. Не отодрать.
– Что молчишь? Не слышишь меня? – тётя Маша подходит ближе и заглядывает мне в лицо.
– Они всё увезли! – выпаливаю я, опасаясь, что язык снова онемеет.
– Кто? – удивилась тётя Маша.
– Капитан этот.
Теперь настал черёд тёти Машиного языка. Похоже, он у неё тоже прилип к нёбу. Она остановилась и глубоко вздохнула:
– Как же это? Как? Зачем он? Зачем привозил вообще? А мы-то, дураки-и-и!
И она заплакала от обиды. И я последовала её примеру.
Сначала мы плачем. Потом тётя Маша говорит:
– Подумаешь! Что мы, собственно, расстраиваемся? Что мы потеряли? Абсолютно ничего!
Теперь мы смеёмся. Потом молча сидим, обнявшись, на крылечке.
Чуть слышно стукает калитка. Это мама пришла с работы.
– Ой, какая ты нарядная! – удивляется мама, глядя на меня. Она заглядывает в летнюю кухню и спрашивает: А в честь чего пир?
– Я к вам с ночёвкой… Вот… Тебя с работы встречаем, – тихо говорит тётя Маша и начинает истерически смеяться.
К ней присоединяюсь я, и мы ржём, как пара диких кобылиц, выпущенных на волю из загона.
Мама, ничего пока не понимая, переводит взгляд с меня на свою сестру. И тогда мы рассказываем: подробно, в мельчайших деталях, всю историю.
– И что? Полный кузов выгрузили к нам в огород? И ты решила, что это всё – нам? – спрашивает меня мама и делает страшные глаза, а потом начинает хохотать, да так, что у неё выступают слёзы. – Царский, ну просто царский подарок! Ну, ладно она, – мама небрежно машет в мою сторону рукой, – она ребёнок! Но ты-то, Маша! Взрослая женщина, а повелась на какую-то ерундистику. Да ему же просто надо было на время всё это выгрузить. Ой, не могу! – и она снова хохочет, держась за живот, и тётя Маша присоединяется к ней, а я, как мартышка, глядя на них, опять начинаю хихикать.
– Как-как его фамилия, солдата этого? – переспрашивает мама. – Полукошка? Ой, не могу! Держите меня! Почему не Полкошки? Полукошка! Ну и ну!
Вечером, когда мы уже надорвали животы от смеха, приехал с работы папа. Он тоже удивился неожиданному изобилию нашего ужина.
Все сели за стол в летней кухне, потому что слишком проголодались, поджидая папу. И хотя тётя Маша несколько раз пыталась меня покормить, говоря, что дети не должны терпеть, я твёрдо решила дождаться папу, чтобы сидеть за столом вместе со взрослыми.
Это был необычный ужин. Даже строгая мама, которая обычно пресекала всякие смешки за едой, сама первая хохотала, когда тётя Маша рассказывала «овощную» историю. Мы ели картошку, тушённую с курицей, и салаты, и тут тётя Маша вдруг ойкнула, и все посмотрели на неё вопросительно. А она снова сказала:
– Ой! Знаете, я ведь забыла селёдку почистить. Как же без солёненького?
И хотя она не сказала ничего смешного, мама, папа и я стали переглядываться и улыбаться. С моих губ, как я ни сдерживалась, как птенчик, вылетел первый короткий смешок, а вслед за мной мама и папа стали хохотать. Я представила тётю Машу, как она торопилась в магазин за этой несчастной селёдкой и как потом до такой степени была ошарашена новостью, что овощи увезли и что все труды напрасны, что даже забыла о селёдке.
И опять мы смеялись так, что даже у папы выступили слёзы от смеха.
Мама заварила свежий чай, я принесла шоколадные конфеты из холодильника. А папа тоже сходил в дом – за баяном. В летней кухне выключили свет, чтобы он не привлекал комаров. Все вышли во двор, уселись с чайными чашками на крыльце. Папа принёс стул и сел с баяном напротив, под кустом сирени.
– Вы так развеселились, девочки. А скоро спать ложиться. Сыграю-ка я вам что-нибудь грустное и красивое, а? – и папа подмигивает мне.
А я – ему. Я знаю: грустное и красивое – это полонез Огинского.
Августовский вечер перетекает в ночь. По синему бархатному небу будто кто-то разбросал мелкие осколки звёзд. Чудесная музыка льётся мощно, свободно, поднимается над кустом сирени, над крышей нашего дома и уносится вверх, к самым звёздам.
Теперь никто не смеётся. Стало прохладно. Мама и тётя Маша сидят рядышком на одной ступеньке крыльца, касаясь друг друга плечами, в накинутом папином пиджаке – одном на двоих. Дом рядом. Можно встать и принести оттуда каждой по кофте. Но ни одна из сестёр не только не собирается идти, но и не двигается. Мне кажется, мама и тётя Маша дышать боятся, чтобы не спугнуть эту мелодию.
Я смотрю на бархат августовского неба, вспоминаю прошедший день и думаю, что если людям хорошо вместе веселиться и грустить, то им, наверное, не нужны даже «царские» подарки.