Всё-таки мать вышла замуж.
По-прежнему оборачивались мужчины, глядя ей вслед, в троллейбусе, в трамвае, везде.
К тому времени овдовел её будущий муж. Умерла от рака его жена Люся.
Любил ли он её, нет ли, не знаю. Знаю только, что она любила его без памяти.
Вот так и свела жизнь два одиночества. Увы. Не смогла она заменить ему его Люсю, а он ей её Арона- умного, упрямого, неповторимого. Только что и успела подарить ему Мишутку, которого он любил целовать почему-то в попку и подымать высоко- высоко. А Мишутка визжал от страха и был счастлив.
- Не уходи,-сказала она ему в тот страшный, всё перечеркнувший день.- Ведь у тебя же бронь.
Но разве он её когда-нибудь слушался? А сердце чуяло. Это конец.
Последнее письмо из госпиталя в ноябре сорок первого: "Береги Мишутку. Всё будет хорошо. Победа будет за нами".
Если мерить жизнь количеством счастья, то в этот день она умерла.
А Мишутка вырос, стал врачом, женился. Уже в Израиле: Технион, вторая, третья научная степень. Престижная фирма. Сын, дочь.
Так вот и шла жизнь. Её- в Союзе,его- в Израиле. Шли годы. Ушел и он. Куда? Кто знает? Может быть к своей Люсе?
Она перенесла его уход спокойно. Тянуло к сыну. Туда, с ним, с ними, вместе..
Жена ревновала его к матери всегда. И тогда, в Союзе, когда они приезжали к ней, и когда приезжала она сама, истосковавшись по нему, устав от своих собственных неурядиц.
- Когда приезжает твоя мать,-говорила жена,- меня для тебя как будто не существует. Он молчал. В чём-то она была права.
Вот так и оказалась мать в этом доме, среди близких ей по возрасту людей, где все говорили по русски, где у каждого была своя комнатка, а из окон было видно море.
- Ничего,-успокаивал он себя.- Так даже лучше. Езды- то всего час с небольшим. Своя комната, родной язык, независимость. Будем приезжать часто. Мы к ней, она к нам. Всё будет хорошо". Как же он ошибался!
Каждый приезд вымаливал, выпрашивал, скандалил. Зато уже по дороге всё в нём пело. Обнять, поцеловать, заглянуть в родное лицо. Счастье. Но как же редко это случалось! В лучшем случае раз в месяц- полтора, а то и два. Через два-три часа они уезжали. И снова безрадостно, безнадежно тянулось для неё время.
Целыми днями сидела она одна. Читала. Зайдёт иногда соседка, придёт женщина сготовить что-нибудь, убрать наскоро, кое-как и уйдёт. Ей уже было всё равно.
Оживлялась ненадолго, когда они приезжали, но всё меньше и меньше. Мешала нарастающая глухота. Слуховой аппарат так и не освоила. Может не подходил, может не был настроен как надо, может не научили, не объяснили толком, не хватило терпения. Он бы научил, разобрался. Но как? За какие-то два часа в месяц-полтора?
- Знаешь,-сказала она ему как-то.-Порой мне кажется, что лучше бы ты не приезжал вовсе. После твоего отъезда мне ещё хуже.
Теперь она хотела только одного: чтобы поскорее всё это кончилось. Уйти. Туда, туда,где может быть ждёт не дождётся её её Арон, где мать,брат.
А у него, глядя на неё- беспомощную, худую, бесконечно одинокую, обрывалось сердце. Какими словами это передать? Нет таких слов. Не могут быть.
Однажды, вдруг она потеряла сознание, а потом, когда пришла в себя, стала бредить, никого не узнавала. Положили её сначала в местную больницу, а потом перевели в другую- гериатрическую, где сроки госпитализации были больше, гораздо больше.
Боже, зачем он тогда согласился? А если бы не согласился, что было делать?
И только потом, потом он понял для чего туда переводят. Практически это был билет в один конец. Без вариантов. Да и куда ей было возвращаться? В дом престарелых?Видел он эти дома. Что угодно, только не это.
Больница была совсем близко от них. Теперь уже они навещали её часто, почти каждый день. Вначале ей как будто стало легче.А потом..
Где-то за два-три дня до её ухода был его день рождения. Кому он был нужен? Зачем? Но было всё заранее договорено. Приехал сын с семьёй. Сидели в каком-то кафе в Тель-Авиве. Вокруг пили, ели, шумели люди. Кипела жизнь. А у него на душе..Да что говорить!
В тот последний день они приехали поздно. У него был трудный день. Две смены. Встретила она их безучастно, хоть и узнала. Разговора не получалось. Просто стояли у её постели. Молчали.
А потом.. Этого ему не забыть никогда, до самого своего последнего часа.
Она смотрела на него. Долго, очень долго. Только потом он понял, что это было прощание.
Казалось что-то искал этот её взгляд. Что-то очень для себя важное, нужное.
Искал.. и не находил. А потом она отвернулась к стене и затихла.
- Ну, мы пойдём, мама,-сказал он. Она не ответила. И они ушли.
А под утро позвонили из больницы, что её больше нет. Ушла к своему Арону.
А он остался. Остался, чтобы мучиться вечной своей виной перед ней, чтобы никогда не простить себе, что не нашел в этот последний день её взгляд то, что искал. Остался, чтобы жить и спрашивать себя зачем? И не находить ответа.