Папошливые

Бабка широким разноцветным облаком выплыла из кабинета врача и плотно прикрыла дверь старческой каменной спиной.
- У-уф! Господе праведный! Неужели все?!
Отдышавшись, она быстро просеменила по коридору к шаткой некрашеной скамейке у стены и рухнула на нее тя-желым кулем.
- Какая страсть! Как у анчихриста побывала!
- А ты думала как?- весело хмыкнул здоровенный мужик с багровым лицом. – Тут ты,  баба, не у печи, а, значит, не кричи! Во-о!
Он весело повернулся на лавке и с интересом оглядел «му-ченицу».
Та, пыхтя, медленно начала оправлять  на себе блузку, кофту, платки, юбку. Наконец отерла заскорузлыми ладонями раскрасневшееся лицо, вытащила из затылка гребень, зачесала седые волосы и воткнула его назад, далеко в темя.
- Батюшки свет! Как только люди, бедные терпят? Это ж страсть, да и только!
- Так и терпят! – все еще усмехаясь, пропел мужик. Он привычно по-хозяйски смотрел на нее, обиженную, а то и униженную, на ее малопослушную тучную фигуру, на круглое страдальческое лицо с большими напуганными глазами, смотрел и потряхивал головой. А бабка все сетовала:
- Рази ж так можно? Ты и крутнись, и повернись, и при-сядь. Да еще и разденься, нешто я в бане!
- Впервой что ли, старая? Как в ба-ане! Не в бане, а вышла как из бани! - продолжал подтрунивать мужик.
- Так-так. Твоя правда. Ты вот, жеребец, не знаю, как по имени, потешаишьси надо мною, а вот пойдешь сам-то, повертишьси перед новым доктором, сразу образумишься!
- Петр я, из Еланки…  И твоя, тоже, правда, нагнали этих новых в хилую  хату…
Они замолчали. Бабка поджала губы, мужик дважды крякнул. 
- Самое обидное – воняешь, говорит!
- Так уж и сказал?
- Да не лыбься ты! Не воняешь, понятно. Запах, говорит, от вас бабуля. Мыться надо бы перед приходом!
- А, может, с испугу приключилось что? – не унимался мужик.
- Что городишь-то, ми-илы-ый! Хватит кобениться, а?
- Да ладно, тебе…
- Вот и ладно! Своя банька у меня. Моишьси  завсегда, когда ухандокаишьси, а то в путь куда. Нет у меня греха по этой части, зря он так-то.
Мужик замотал головой, но удержался от очередной реплики и, стараясь быть по-настоящему участливым, чуть-чуть «повернул оглобли».
- Ты же с сумочкой заходила. Не то занесла, что ли?
- Ой, уж и не знаю, милый, - выдохнула бабка и устало хлопнула себя по коленям. – Рази ж они скажут?
- Еще как! Вон у меня отец…
- Да брось ты! Я что – не человек? Не поняла б?
- Значит. Не поняла. Тут талант нужон! Во-о… Они не скажут, потому что неудобно. А ты должна догадаться.
- Да как же догадаться-то?
- А – по морде, по морде! И по речам ихним! Соображать надо, старая. Вот, например…
Тут неожиданно открылась заветная дверь, и медсестра недовольно бросила:
- Голикова, зайди!
Бабка запыхтела, не без труда поднялась и, переваливаясь как утка, зашоркала на властный зов.
Мужик вздохнул. Сколько уж лет привозит он своего отца в  местную  ВТЭК  для подтверждения инвалидности! И каждый раз встречает вот таких беспомощных наивных старушек. Все готовы отдать, но не знают как! И не знают, что отдавать-то ничего не нужно! Но стыдятся друг перед другом за, не дай бог,  проявленную скупость, не хотят ломать древних порядков.
Он вспомнил, как привозил отца неделю назад. Новый доктор так тщательно осматривал культю его правой ноги, так долго вымерял, так дотошно рассматривал историю болезни, что отец не выдержал, наорал, начал совестить, пообещал найти,  таки, правду… В общем,  пришлось ретироваться, ничего не добившись. За три-дцать верст!
Никто не хочет ломать порядков – ни больные, ни врачи!
Он снова крякнул несколько раз кряду. В сотый раз оглядел коридор небольшого частного домика, который купила ВТЭК, ее разукрашенные информацией стены, красочные стенды на них, застланный  красивыми дорожками  пол, шикарные современные окна и закрыл глаза в тоскливой истоме. Все меняется, а дух остается! Ну почему так? После полудня здесь было пустынно, не с кем и слова обмолвиться, покурить, обсудить свои болячки. Лишь сверкающая светом люстра на потолке давала знать – здесь люди.
Минут через десять Голикова вышла. Улыбчивая, преобразившаяся не только лицом, с целой кипой драгоценных бумаг.
- Вот так, милок, теперь все! – радостно воскликнула она и потрясла загруженной рукой.
- Свобода?
- Ох и балаболка ты! Ну да ладно, бог простит! – И, на-клонив  голову, как-то по-матерински жалеючи, громким шепотом добавила:  - Держись! Этих ни по морде, ни по речам не  распознаишь. Стро-огие! Лаской их дави и – нишкни, одна надега!
Мужик широко улыбнулся и махнул рукой:
- Иди уж, празднуй, у меня свой подход!
Она ушла, а он сел и сосредоточился. Наконец-то его очередь! Ему надо было быть последним, чтобы полюбовно уладить дело, чтобы никого не держать в очереди. Да и прозондировать, что собой представляет новый доктор.
Дверь в кабинет хирурга радостная бабка на этот раз плотно не прикрыла. Через нее послышались сдержанные голоса. Он невольно прислушался.
- Так-так…  И что тут? Знаете, Мария Игнатьевна, хочу давно спросить вас… Вот эти вот подношения здесь всегда такие? Прямо, смешно…
- Какие?
- Ну, вот в этих сумочках? Тут с десяток яиц, немного сала и праздничный кулич. Да, еще банка молока. Что это?
- А-а,  это у нас так привыкли, Степан Степанович, - разочарованно пропела Мария Игнатьевна. Ее Петр давно знал. Та еще, стерва!
- Да-а, - заключил доктор. – И как я с этой сумкой буду выходить? Прямо, смешно, ей богу! Мне, стало быть, надо будет крадучись проносить в машину банку молока от неподмытой коровы, да бог весть какого качества яйца? Дела-а…
Мария Игнатьевна вынужденно засмеялась. Точно такой же смех вырвался и у Степана Степановича.
- Не знаю, - продолжил удивленно он. – Сейчас всюду дают просто, извините, деньги. Деньги, неужели этому учить надо? Каждый школьник знает! Положил в газетку, придвинул или еще как-нибудь. Неужели трудно сообразить? Неужели думают, что мои дети будут пить деревенское молоко, есть это сало? А кулич? Просто анахронизм какой-то!
- У нас так, - посочувствовала медсестра. – Лишь бы от-мазаться! Как говорится, чего не жалко.
- Поня-атно! Вы вот что, Мария Игнатьевна. Заберите-ка эту сумку себе. Без обид! В самом деле, вам привычно, а меня жена засмеет.
- Что вы, что вы, Степан Степанович…
- Берите-берите, - засмеялся доктор. - Вот увидите, не пройдет и месяца как эти сумки исчезнут! Смешно, прямо, каменный век!
- Да как же?..
- Так же. И закончим на этом. Сколько времени? Если нет больных, то и мы закругляемся. Мне бы пораньше, завтра в губернию надо пожаловать, вызывают. Чего надо? Тоже морока!
- Да известно чего, - весело пропела медсестра. – Праздник скоро, гостинцы требуются.
- И то верно! Совсем совесть потеряли! Где ж на всех наберешься? Вы уж тут без меня, как-нибудь, Мария Игнатьевна. Мне, ведь, придется дня два затратить на это. А как вы думали? Связи налаживать всегда трудно!
- Уж как водится, - снова пропела медсестра.
- Вы вот что, Мария Игнатьевна, подайте- ка мой жур-нал. И прикройте, пожалуйста, дверь, мне надо еще кое-что сказать вам.
Дверь в коридор приоткрылась пошире,  Петр отшатнулся, показалась голова медсестры.
- К нам, что ли?
- Так точно, - ответил Петр и поклонился по-японски.
- А почему без записи? – ее тонкие губы скривились в недовольной гримасе. – Фамилия?
- Кривой. Ефимович. Э-э, Петр Ефимович.
- Ка-ак?
- Кривой…
- А-а, известная личность!
Медсестра хмыкнула, и ее голова скрылась за дверью. Ильич помассировал затылок. Установилась неприятная тишина. Он  зашагал взад-вперед по коридору. Вполне могут подумать, что подслушивал! Да и как не подумать, если правда? И как теперь быть?
Он тер то лоб, то подбородок. Во-о, чо деется!
Через время медсестра показалась в дверях. На сей раз придирчиво осмотрела и одолжительно протянула:
- Заходи-ите.
Не доставая сумку из-под скамейки, Петр встал, улыбнулся и переступил порог.
- Здрасте! Я к вам…
- Проходите! – перебил Степан Степанович. – Что у вас? И давайте - покороче, толково, а то уже время выходит.
- Я пон-нимаю, - промямлил Петр, но через секунду взял себя в руки. – Мой отец, Ефим Ильич  Кривой, пятидесяти восьми лет от роду, приезжал недавно к вам. Простите, накричал, оскорбил… Такой  уж характер…  А продлевать инвалидность надо, жизнь заставляет. Вот послал просить извинения и спросить, когда можно приехать снова. Заболел он, поясница у него…
- Поясница, говоришь? – вкрадчиво, с оттенком довольства спросил доктор. – Как же, помню! Стоумовый такой, за словом в карман…  Только не поясница у него, а правая культя.
- Да это  сейчас прихватило поясницу. А так он по культе, точно говорите!
- Угу, - доктор пристально  осмотрел  Петра и причмок-нул. –Да-а. А у вас все нормально?
- Да не обо мне речь, Степан Степанович. Мне с отцом уладить, переколготил всю семью. Да и мне уезжать пора. Работа, ничего не поделаешь.
- Работа, говорите, - чуть слышно проговорил доктор и снова внимательно посмотрел на Кривого. – А где вы рабо-таете?
- На Севере, далеко.
- Север большой, всем места хватает, было б желание.
- А-а, понял, - сконфузился Петр, хотя внутренне и удивился: чего это он, куда гнет? – Да в Тюмени. Не в самой, конечно. Шофером работаю, подвожу щебень к нефтеразработкам, дороги мостим. Ну и всякое другое.
- Понятно, - вздохнул доктор. – И хорошо платят? Все по-честному, вовремя?
- Да уж! Бывает, иной раз. А так – все в порядке!
- Вот видите, как замечательно, - оживился доктор. – А сколько, если не секрет?
“Куда это он так прет?”- все больше удивлялся Петр.
- Да по-разному, но вполне хватает. А зачем вам?
- Хым, я понимаю вас, все в порядке, все в порядке, - показно смутился доктор и поправился на стуле. – Главное, ведь, не цифры, а главное – хватает. Вот критерий! Так что, извините за излишнюю дотошность.
Он прокашлялся, налил в стакан воды, глотнул с причмоком.
- А у нас, дорогой Петр Ефимович, несколько по-другому оплачивают труд – язык не поворачивается  назвать его оценку честной и справедливой. Не поверите, копейки получаем, в одной ладони  можно уместить. Но никто не понимает, и никто не проявляет хотя бы сочувствия: ни власти, ни люди. Вот так! А, ведь, если высоким слогом сказать – за жизнь боремся, не за нефть. Извините, уж.
Последнее прозвучало почти по-хамски, но Петр давно к этому был привычен.  Он в ответную внимательно посмотрел на врача. Громадный, тучный. Молока уж точно ему нельзя! Мясистое лицо. Причем, все  мясистое: и квадратный подбородок, и бульдожьи щеки, и рыбьи губы, и страшный нос, и слоновьи уши – все! Глаза ненормально выкачены вперед, будто с большим желанием захватить в обзор все пространство, а не получается. Оттого, наверное, и постоянное недовольство в них. Что ж, придется скрасить это недовольство. Чем-то огромным, подстать фигуре.
Врач встал и медленно подошел к окну. Двухметровый рост и саженные плечи почти заслонили проем. По движе-нию руки можно было только догадаться, что он открыл форточку.”Вот это да-а! – промелькнуло в голове у Петра. – Метра два и за центнер веса! В мою «Ниву» вряд ли влезет! Да что там в «Ниву», в  мой «КрАЗ»!
- Вы вот думаете, нам тут легко, -  пробасил доктор. – Там, на Севере, по-настоящему вкалывают, а тут только вид делают? Так? Вижу, что та-ак. Напрасно-напрасно.
- Да нет, не думал я такого, - смутился Петр, еще больше не понимая, куда врач клонит.
- Думал-думал, - перешел на «ты» Степан Степанович. – А я вот что скажу: отстроить дом легко, а вот ежедневный обиход его, догляд, ремонт – это сложная и тяжелая работа. К сожалению, ее-то и не ценят.
Врач повернулся к Петру.
- Вот перед тобой заходила женщина. Вся пышная такая, потная… Ну, прямо скажем, не совсем приятно общаться, ты понимаешь… Так вот, слова из нее не вытащишь, аж дрожит от страха. А почему? Боится? Не-ет. Просто ей стыдно оттого, что не следит за собой, не только за своим здоровьем. Что? Не знает, что это надо делать? Знает! Да только наплевать! А нам поновой– подчищай, нам поновой– залечивай, нам поновой– продлевай. Вот вам, северянам,  за переработку доплачивают  салом?
- Да бывает иногда, но только молоком, - ответил Петр, совсем сбитый с толку.
- Я неточно выразился. За переработку? Салом, вместо денег?
- А при чем тут сало?! – поразился Петр.
- Так, принесла же, которая только что заходила! - с негодованием прошипел врач и выложил на стол увеситстый кусок  сала. -  Полагает, что именно сало мне необходимо за мой труд. А теперь скажите, нужен ли мне такой «валютный» эквивалент?
Петр растерялся. Все клетки его мозга источали непод-дельное удивление. Но он продолжил умиротворяющее:
- Да вы успокойтесь, Степан Степанович. Это она в качестве благодарности. У нас, в деревне, такой  товар ходовой, все его используют, вот она и… А так – все отдаст, только закажите!
- Здрасьте, - удивился Степан Степанович. – И с каким же сердцем я буду ей заказывать? Дескать, тащи все, что есть? Что-то ты не туда…
- Да нет, что вы! – усмехнулся Петр, в голове у него наконец-то что-то щелкнуло. Он вспомнил подслушанный разговор и торжествующе воодушевился. – У нас, ведь, как? Деньгам веры нет. Сколько дать? А вдруг дашь мало? А вдруг назад получишь, да еще с выговором? Тогда  контакт совсем потеряешь!
- Вот-вот, - довольно  заключил Степан Степанович. – А нам ни государство, потому что денег  нет, ни люди, которые не понимают, что сало и деньги - это разные вещи, никто не восполняет за переработку Так-то!.
Он вернулся к столу, сел, начал перебирать какие-то бумаги.
- Мария Игнатьевна, - обратился он к сестре. – Уж, пожалуйста, коли  уж посетитель объявился, сходите за медицинской картой Кривого, в историю болезни надо еще раз заглянуть.
- Да схожу, конечно, - ответила та и, бросив колючий взгляд на Петра, вышла из кабинета.
Петр, используя передышку, думал, что же делать? По-нятно, что для успешного решения вопроса надо дать денег, но сколько? И как? В открытую? Пока нет этой «щуки»? Специально  ли он отослал ее? Или действительно нужна история болезни? А если дать нормально денег, то, может, этот слон сразу все сделает, и не надо везти отца? Тогда - сколько дать?
Он посмотрел на врача, но тот на взгляд не ответил, хмуро продолжая что-то писать. “Вот каналья, - думал он. – Но врешь, меня не объедешь!”
И он начал издали.
- Не жарко у вас тут. Не топят, что ли?
- Да топят, - поднял голову врач. – Да толку? Хата но-вая, а толку…Если бы не обогреватели – совсем хана!
- Да-а, непорядок.
- Непорядок – это слабо сказано, уважаемый! – доктор отложил ручку и откинулся на спинку стула. – Разгильдяйство – вот что тут имеет место! В котельной кочегары вынуждены экономить уголь, потому что начальство своевременно не завезло на зиму. Простая оплошность? Да не-ет. Не дали на лапу директору райтопсбыта, вот он выше выбранного лимита и не рискнул дать. Кочегары об этом знают, а наш главный, якобы, не знает. Знает! Но понадеялся на администрацию района, дескать, она по его просьбе надавит, уж больнице-то  помогут. А та взяла и не надавила. Результат?
Он налил воды из графина, снова выпил с причмоком.
- А вы до нас, где работали?- спросил Петр.
- О-о, аж на Сахалине, - улыбнулся Степан Степанович. – Хорошие были времена!
- Чего ж сюда-то, в нашу глушь?
- Да чего? Трясет, знаете ли, мил человек. Климат только для молодых. А потом… Здесь у жены брат, нахвалил, понимаете ли… Вот и решили…
- Да-а, нахвалить у нас могут, - посочувствовал Петр.- Худовато здесь стало. Хотя люди живут небедные.
- Именно, что небедные, а прикидываются нищими, -  живо поддакнул Степан Степанович. – Никогда не понимал такого притворства!
- Да-а, у нас так, - согласился Петр. – Вообще, везде на Руси так. Любят жаловаться люди, а посмотришь, как живут, и рот сам собой раскрывается.
- Истинно так! – снова живо согласился доктор. – Приятно поговорить с  умным человеком! Жаль раньше не были знакомы!
- Жаль, что не больной? – засмеялся Петр.
- Да нет, что ты! – засмеялся и врач. – Просто, не  часто встретишь близкого по духу.
- Это так, - подтвердил Петр. – Обычно как общаешься? Привет-привет! Как дела? Здоровье? И разошлись. А никому нет дела до твоего здоровья, твоих успехов и т.д. Все так привыкли. Но иной раз случается, что встретишь человека, послушаешь его за столом, и, вдруг, он тебе твои же мысли выкладывает. Ух как радостно становится на душе, честное слово! Думает так же, судит так же, мечтает о том же. Получается, что встретил друга и уже ни на шаг от него!
- Интересно излагаешь, - усмехнулся врач.
- Да то! Я почему Север-то полюбил? Потому что там живут так же, как мы в нашей семье. Серьезные разговоры обстоятельно, за столом ведутся. Пустых слов не творим, а сказано – сделано! Смажем чарочкой – вот вам и закон!
- Интересно-интересно, - глаза у врача загорелись.
- А разве у вас не так? – игриво усомнился Петр.
- Да, в общем-то…  - врач несколько смутился, но смутился с неожиданно широкой улыбкой.
- Чувствую, что так. Я вот что предлагаю, Степан Сте-панович. Коли уж так выходит, то приезжайте-ка к нам, а? Не спешите отказываться, не надо! Понимаю, что необычно. Понимаю, что вдруг. Но…  Мы фермеры, вернее, отец. Живем  справно, достатком не обижены… У меня, когда приезжаю, всегда гости бывают. Разговаривают, угощаются, кто на рыбалке, кто в бане и т.д. Приезжайте! Выбирайте время и айда! Как? Там и дела все порешим. Ей богу, от чистого сердца прошу!
- Что вы, что вы! – Степан Степанович приосанился. – Это в моей практике не водится. Обычно больной приходит к врачу. Не знаю, не знаю…
- Вот и хорошо, что не знаете, - куражился Петр. – Зато я знаю. Это вам большой плюс будет – сами к больному, не жалеючи своего времени! Люди воспримут как новое веяние в медицине, и это от нового доктора! Каково? Соглашайтесь! Не пожалеете! Надо же развеяться, впустить в себя природу. А то сидите здесь без роздыху, лекарствами пропахли. У нас любят тех, кто умеет отдохнуть! А на тех, кто и днем и ночью гнут горб ради достатка, смотрят с подозрением. Да, как ни удивительно, но это так. Сегодня среда? Вот в эту  субботу, к  вечеру, и ждем!
- Хым, заинтриговали вы меня, - начал сдаваться доктор. – Ничего не обещаю, но подумаю. Надо же…
- Подумайте! -  не унимался Петр и в открытую положил на стол деньги. – Это вам на бензин, так сказать, все-таки 30 километров. Не откажите, и не обижайтесь. Я вам предварительно позвоню.
Послышался стук, дверь отворилась и в кабинет вошла Мария Игнатьевна. Доктор поспешно накрыл деньги.
- Вот, Степан Степанович! – подала она историю болезни.
Медсестра прошла в угол и скрылась за шторкой. “Знает свое место, когда надо. Учуяла!”- подумал Петр. К нему пришло игривое спокойствие, все стало на свои места, и надо было лишь умело закончить игру и, как всегда, добиться победы. Недаром же отец называл его папошливым!
Степан Степанович укоризненно посмотрел на Петра и покрутил головой. Затем смел купюры в ящик стола и открыл историю болезни.
- Спасибо, Мария Игнатьевна.
Он молча читал, а, может, только делал вид, что вникает в  историю. Он, конечно же, что-то решал, чету-то из последних сил сопротивлялся, пыхтел, прокашливался, снимал и надевал очки, но на Петра не смотрел. А Петр сидел с непроницаемым лицом  и довольно итожил: «Давай-давай, рожай, милый. Видать, и вправду не поймет, что делать! Во как я его взбодрил! Пусть-пусть, знай наших! Приедет – встретим, отца подготовлю, стол поставим, все сделаем на ять! Там и посмотрим, мало ли я дал! Мало – добавим! А нет, так и хорошо. Ну а решит не ехать – еще лучше! Задаток взял, значит, отца везти не надо, значит, сделает все сейчас. Давай, милый, рожай!»
- Ты вот что, Мария Игнатьевна, - промолвил наконец-то Степан Степанович и посмотрел в зашторенный угол. -  Подготовь-ка к субботе на этого самого Кривого выписки с обследования, заключения…  Остальное все сегодня сделаю, уж задержусь. Пора с этой историей заканчивать, а то уж главный интересовался. Клиент что, жаловался?
- Да уж ходил! Не знаю, писал ли чего,– осуждающе произнесла медсестра.
Петр скрипнул зубами, про поход отца к главврачу он за-был.
- Во-от! Разве это нормально, Петр Ефимович? – спросил врач и тут же ответил. – Не норма-ально.  Жаловаться – не нормально. Вот так и живем, получается. Делаем, а потом просим…
Он снова повернулся к медсестре:
- Можешь идти домой, Мария Игнатьевна, все на сегодня и не забудь о моей просьбе.
- Хорошо, Степан Степанович. Все сделаю. Удачной вам дороги.
Она быстро вышла из-за шторки, сняла халатик, повесила его на плечики и задержалась у зеркала.
- А как же?.. – спросила она и указала взглядом на сумку.
- А-а… Да-да, пожалуйста!
- До свидания!
- Пока-пока!
Когда дверь за медсестрой закрылась, Степан Степанович вытаращился на Петра.
- Ты что, одурел, что ли?
- А что?
- Давать при медсестре? А если догадается?
Петр перевел дух и спокойно ответил:
- Уже догадалась, хотя и не успела заметить – на секунду бы раньше. Вы, Степан Степанович, не волнуйтесь, с нее и сумки хватит. Вон как уцепилась – не отнимешь! Для нее это привычно, заглубляться не будет. Ну скажет если, чевой-то там шушукались, ну и пусть ее. Слова и есть слова, их к делу, как говорится… Ушла и хорошо. Не переживайте, я – могила!
- Могила! Уж больно ты прямой, Петя. Это не всегда хорошо. Думаешь, дал две косых и купил меня? Нельзя так!
- Как, Степан Степанович? – удивился Петр.
- Так! Сразу на шею!
Петр засмеялся. Но теперь уже точно почувствовал, что их «сделка» выгорит, что теперь доктор в его руках, что они теперь словно сообщники. Ох, мамочки!
А доктор, хмуро уставившись в стол, думал свое. Ничего, мол, ничего. Надо немного поодернуть нефтяника, чтоб не зарывался. Подумаешь, вытащил из кармана! Я те, брат, еще раскручу. Думаешь, не приеду? Прие-еду! Посмотрим, как ты там запоешь, здоровый и удачливый. Такую «диспансеризацию» проведу всей семье – мало не покажется!
- Смеешься, - словно продолжая свои мысли, буркнул с укоризной Степан Степанович. – А зря. Люди у вас живут слишком подозрительные и злые, я сразу заметил. Что в вашей семье, не знаю, но тут, в райцентре, так.
- Да ладно, Степан Степанович, - миролюбиво обратился Петр. – Вы уж извините, вышло, как вышло, что уж теперь. Только ничего страшного не произошло, поверьте. Зато честно, по-мужски. Ну, так что, ждем? В субботу-то?
Степан Степанович встал и снова подошел к форточке. Затем повернулся и прямо посмотрел на Петра.
- Что ж, будь по-твоему.
Он вернулся к столу, налил в стакан воды и выпил с при-чмоком.
- Самое время, Петя, закурить, да бросил, - в сердцах молвил выбитый из колеи доктор и добавил. -  Обещать не буду, не знаю. Как сложится поездка в область, неизвестно. Так что, звони.
Они сдержанно пожали друг другу руки, перекинулись «ничего не значащими фразами.  Петр не переставал улыбаться и заряжать оптимизмом врача, а тот, аки растревоженный  лев, изредка порыкивал басом. Наконец, время приличий истекло, и надо было уходить. Прозвучало привычное:
- Ну, что ж, тогда до свидания, Степан Степанович!
- Пока-пока!
- Всего вам доброго!
- Давай-давай!
И прием закончился.
Ефимович вышел из кабинета, взял в раздевалке полушу-бок, прихватил из-под лавки увесистую сумку и победителем проследовал по коридору к выходу.
 На улице было страсть как хорошо! Чистый морозный воздух уходящей зимы и наступающей весны всегда пробуждал в Петре художника, вытягивал из его нутра то истинное, трепетное, которое никому не дозволенно было  слышать и видеть. Особой волнующей прелестью был наполнен самый конец февраля и начало марта, когда снег, словно прощаясь, начинает незаметно оседать и тихо, никому не мешая, уплывать , уступая дорогу робко про-буждающейся весне.  Эту пору всегда любил Петр. Для него она, эта пора, представляла собой что-то неизведанное,  еще не оформленное кем-то, а потому еще не запятнанное, еще не затасканное, а значит, чистое и непорочное, значит – настоящее! Ей-ей, это так!
А запахи? Запахи увядания и рождения, переплетались, являя  собой такой ароматный букет, что ни охватить руками его, ни даже взглядом! Как жа-ану родную… Ух!
Петр, задрав голову, стоял на крыльце  и, как мехи, раздувал ноздри. Но это физически, а мыслями он уносился от восторга высоко в небо, в только ему изведанную даль. “Как хорошо! Как всегда хорошо на свежем воздухе, без этих игр, выдуманных людьми!” – одухотворенно думал он и словно очищался от чего-то грязного.
- Чего лыбишься? Дай пройти! – резко прозвучал голос.
Петр вернулся на землю и неприязненно оглядел пожилого человека в  хозяйственной форме с огромной лопатой, видимо, дворового работника.
- Получилось, что ли? – спросил работник. – Так пойди тяпни с радости, нечего тут торчать!
Петр посторонился, понимая, что «грязное» неизбежно. Он смахнул с себя остатки впечатлений и направился к ма-шине. Главное для него теперь – это то, что отец останется доволен, что его проблему до отъезда удастся решить. А на остальное – наплевать!
Выруливая на главную улицу, он усмехнулся. Батя снова назовет его папошливым.  Почему? Ну вот почему он всегда дает определения с  подковыркой? И никогда не расшифрует!  Сам, дескать, понимать должен! А как вас, стариков, поймешь? Пришлось заглядывать в районную библиотеку, и там, в темном словаре Даля читать, что это услужливый, понятливый, толковый, разумный и т.д. И что в этом плохого? Хотя чуялось в груди, что что-то есть. Какая-то заноза в этом слове есть!
Петр потихоньку выехал из города и привычно помчался по сельской дороге. Постепенно, так же привычно, в деловом порядке расположились и его мысли:
1. Отчитаться перед отцом;
2. Поговорить о враче;
3. Одну свиную тушу не сдавать, придется задок в задок кинуть;
4. Пригласить бывшего одноклассника, который сейчас служит батюшкой в соседнем приходе. Давно набива-ется. Для совести хорошо будет;
5. Пригласить учительницу, она почти что своя, завсегда берет продукты с их двора. Очень здорово играет на баяне. Для культуры хорошо будет;
6. Баней заняться самому.
Петр ехал довольным! Он думал и улыбался, улыбался и думал. Чего еще желать сегодня? Руки прочно располагались на руле.
“Вот это правда! Вот так и должно быть! Все ос-тальное – игры! Папошливый, говорит батя. Говори, говори… Зато теперь ты не будешь стоумовым жалобщиком и вонючим клиентом. Доктора приберем к рукам, сам будет навещать инвалида.”
Свое деловое довольство Петр решил разбавить. Он приоткрыл боковое окно и снова расширил ноздри.


                Н.Зотов,
                г. Новохоперск