Сила образности слова как драйвера чувственного сознания гораздо выше, чем прямое визуальное воздействие на объект, этим человеческое восприятие и отличается от животного естества.
То есть, как многократно говорилось ранее, человек как человечность это полная неестественность относительно животного естества.
Действительно, собаку или кошку невозможно соблазнить на тактильный чувственный контакт фотографиями или картинками, не говоря уже о природном завывании этих пород на их вроде бы как языке, то есть слове.
Различие столь тотально, сколь это можно представить. Более того, человеческая личность видит в этих животных некое своё подобие и, таким образом, виртуально наделяет их своими собственными душевными качествами.
Чего, конечно же, не может быть и этого нет. Там лишь инстинкт, и не более.
Человечность же основана вовсе не на инстинкте, а на вбрасывании во внешний мир из мира внутреннего копии своего духовного подобия, получая на этот сигнал некий ответ, дешифруя его в контексте собственной психической ориентации.
По этой причине столь сложно найти общий язык всех со всеми на критически важные позиции и в материальном и в духовном поле. В частности, в ключе сексуальности и объективации как захвата цели, не одухотворяя эту цель до уровня собственного самосознания, то есть не идентифицируя с собой лично в абсолютном понимании этой идентификации.
Хотя, конечно же, есть исключения, но они столь редки, что попадают в реестр коллективного виртуального только в случае совместного самоубийства, которое сигнализирует внешнему миру и полном духовном слиянии и совместном нежелании менять качественную составляющую яркой молодости на последующее глиссирование в бездну деградации.