ОФОРМЛЕНИЕ -- из иллюстраций к трагедии Гёте "ФАУСТ"
_______________________________________________
...Wen bist do denn?
Ein Teil von jenen Kraft,
Die stets das Bo”se will und stets
Gute schafft. -- Гёте «Фауст» Эпиграф в рукописи Михаила Булгакова
______________________________
При первой публикации «Мастера и Маргариты» 1966 года редакция журнала «Москва» поставила эпиграф в переводе самого Булгакова, тоже из рукописей: «Ф а у с т. Так кто ж ты, наконец? – М е ф и с т о ф е л ь. Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо.» Однако, первоначальное цитирование в рукописи немецкого оригинала не приведёт ли к чему-нибудь интересному? И доктор Ф а у с т, и творец одноименной трагедии Иоганн Вольфганг Гёте – были немцы. Что касается чёрта М е ф и с т о ф е л я – у него национальности нет: ад один на всех. По теме преемственность образа Воланда от гетевского М е ф и с т о ф е л я очевидна. Этой причины бы уже хватило прибывшему в Москву странному иностранному профессору называется н е м ц е м:
-- Вы в качестве консультанта приглашены к нам, профессор? -- спросил Берлиоз.
-- Да, консультантом.
-- Вы -- немец? -- осведомился Бездомный.
-- Я-то?.. -- Переспросил профессор и вдруг задумался. -- Да, п о ж а л у й, н е м е ц... -- сказал он.
-- Вы по русски здорово говорите, -- заметил Бездомный.
-- О, я вообще полиглот и знаю очень большое количество языков, -- ответил профессор.
-- А у вас какая специальность? -- осведомился Берлиоз.
-- Я -- специалист по черной магии.
«П о ж а л у й, н е м е ц...» -- как будто в здравом уме и не страдая амнезией можно не знать страны своего рождения?.. Нет, медицинские проблемы не при чём: просто Воланд в советско – светском стиле пересказывает Берлиозу ответ М е ф и с т о ф е л я Фаусту из одноименной трагедии Гёте, чего не замечает начитанный редактор (и многие после него). Надо ещё вспомнить, что у Гёте в сцене «Кухня ведьмы» М е ф и с т о ф е л ь просит не называть себя с а т а н о й: «Давно попало в басни это слово! Что толку, впрочем, от таких затей? Не меньше стало злых людей, Хоть и отвергли духа злого. Теперь мой титул — “господин барон”...» (Пер . Н. Холодковского). После «барона» вполне логичен и следующий вариант – «профессор Воланд». Чего же ещё?! Так-то оно так, но это не все пересечения. В содержательной беседе с а т а н ы с литераторами кроме трагедии «Фауст» только что прямо не цитируется ещё одна европейски известнейшая книга.
ЖИЗНЬ гения неудержимо влечёт современников: поступки неординарной личности многократно перетолковываются, перевираются. Сколько мук приняли все великие писатели и от поклонников, и от клеветников! А уж о личности Гёте при его жизни и на его глазах столько измыслено было небылиц... И потомки вот по т а к о м у вранью будут судить?.. Ну уж нет! Д ля создания оставляемого для истории своего приемлемого образа Гёте нашёл остроумный выход: в 1823 году в литературные секретари к великому поэту приглашён его искренний поклонник, скромный литератор Иоганн Петер Эккерман. (1.)
Когда Гёте хотелось запечатлеть свои мысли для потомков – призывался Эккерман. Тот все досконально записывает в Дневник, – знает Гёте. Не в духе поэт -- не зовет секретаря. «Разговоры с Гёте в последние годы его жизни, 1823 — 1832» после смерти поэта в 1837 г. изданные читала вся образованная Европа. В России же на русском языке книга появляется лишь в 1891г.: «Разговоры с Гёте, собранные Эккерманом» -- в профессиональном переводе Д.В. Аверкиева и прекрасном переплёте с золотым обрезом. (2.) Это либо дополненное переиздание 1905-го скорее всего, читал Михаил Булгаков в юности.
В 1934 году вышел ещё перевод Е.Т. Рудневой (практически снят под кальку с пер. Аверкиева) с обширной вступительной статьёй В.Ф. Асмуса (3.) о Гёте, -- с оговорками в духе советского времени. Потому как при всём рвении партийных лидеров СССР плоды деятельности Гёте было затруднительно вычеркнуть из обще европейской культуры. Во вступлении Асмуса вступлении нелепейшие оправдания регламентированной соцреализмом полезности гения Гёте в СССР вполне могут привлечь внимание сатирика. В наше время в основном в ходу близкий современному языку -- 1980-х годов перевод Наталии Ман. (4.)
Зеркальная параллель усматривается уже ходу -- с завголовков: «Разговоры с Гёте» и «Никогда не разговаривайте с неизвестными» -- первая глава «Мастера». В свете популярности и в переводах доступности «Разговоров с Гёте» с ним параллели плюс из «Фауста» на немецком эпиграф и его перевод Булгаковым приобретает неожиданное значение: перед нами не только ершалаимский роман-2 в романе в московском романе-1, но оба они ещё и в романе-3. Слишком самонадеянный редактор толстого литературного журнала Берлиоз с поэтом Иванушкой Бездомным в исполнении Воланда слушают первую главу романа про Понтия Пилата. И в это же время Михаил Булгаков «беседует» с «Разговорами с Гёте». А это для человека с воображением всё равно, что беседа с самим Гёте: у него с автором «Мастера» проблемы не нахождения общего языка ни каком из смыслов возникнуть не могло.
Вот оба язвительные гения, перемешивая куски из «Фауста» и «Разговоров» с новым романом, сами очень веселятся -- хохочут над берлиозами. Признаться, автор этой статьи боится их смеха! По сравнению с такими Смеющимися, все мы -- немножко берлиозы... Но всё-таки попробуем кое-что в тексте «Мастера» определить как гётевское. Булгаков мог читать Эккермана и на языке оигинала: в наброске к «Мастеру» -- «Великий канцлер» Воланд в перемешку с русским языком говорил немецкими фразами. Об этом памятуя, сравним переводы (Из сравнения исключён вторичный перевод Рудневой)
В переводе А в е р к и е в а: «Если послушать, как толкуют люди, -- сказал Гёте, -- то... Б о г... совершенно почил от дел, и что теперь человеку приходится вполне стоять на своих ногах и о б х о д и т с я без его ежедневного невидимого дыхания... Пусть же кто-нибудь попробует и произведёт при помощи человеческой воли и... сил нечто такое, что можно поставить наравне с созданиями, носящими имена Моцарта, Рафаэля или Шекспира... Б о г... никоим образом не почил от дел; вернее, он так же деятелен, как и в первый день. Ему, наверное, доставило бы мало удовольствия составить из простых элементов этот неуклюжий мир и заставить его из году в год вертеться вокруг солнца, если б у него не было плана, обосновать... питомник для мира духов. Поэтому, он всегда и непрестанно живет в высоких натурах, дабы возвысить к себе и низшие.» (3. С. 394)
Ещё большая близость к тексту «Мастера» перевода «Разговоров с Гёте» (1981) Наталии М а н (1908-1984) может быть объяснена только тем, что переводчица спонтанно совпала с Булгаковым в понимании немецкого текста. Т.е., не удовольсвовавшись русскими переводами, Булгаков читал и сам переводил немецкий экземпляр «Разговоров». Так у Наталии М а н: «Начинает казаться, будто б о г давным-давно ушёл на покой, человек целиком предоставлен самому себе и должен у п р а в л я т ь с я без помощи бога, без помощи его незримого, но вечного присутствия. В вопросах религии и нравственности вмешательство г о с п о д н е ещё допускается, но никак не в науке и в искусстве, -- это, мол, дела земные, продукт человеческих сил, и только... Это дух доныне живёт и действует в высоких натурах, чтобы возвысить до себя натуры заурядные». (1. С. 628) –- такой конец Дневника Эккермана значим. Последняя реплика всегда запоминается, -- закон сцены.
Припомним теперь на Патриарших реплику Миши Берлиоза: «В н а ш е й с т р а н е атеизм никого не удивляет, -- дипломатически вежливо сказал Берлиоз, -- большинство нашего населения сознательно и давно перестало верить сказкам о б о г е...» В ответ на такое «очень важное сведение» Воланд в беловой редакции «Мастера» вопрошает: «Ежели б о г а нет, то, спрашивается, кто же у п р а в л я е т жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле?» -- «Сам человек и у п р а в л я е т, -- поспешил сердито ответить Бездомный».
Начиная якобы собственную после «Фауста» и с т о р и ю и присваивая слова Гёте, по обычаю всей нечистой силы Воланд присвоенное – перевирает. Возможность к такому бессовестному перевиранию даёт ему в духе установок партии перекраивание Берлиозом всей истории литературы. Прототипом Миши Берлиоза был перекраивавший слова европейских классиков «первый безбожник СССР» нарком просвещения А.В. Луначарский. (См.: С а н г ь е -- Гримасы 1930-1. Нарком ЛунаЧарский и Миша Берлиоз) Так что Воланд только «отражает» его идеологическую политику в области культуры. В «Мастере» речь сатаны вообще почти целиком состоит из перевранных цитат великих людей, отрывков оперных арий и т.п. -- найденная Булгаковым яркая особенность обрисовки образа. Зачем?
Сам с а т а н а не может ничего создавать: смерть и небытие противостоят творчеству. Чёрт может только заимствовать людьми для него измысленные образы. У Гёте в сцене «Кухня ведьмы», та варит омолаживающее зелье: «Ф а у с т. Зачем же обращаться к бабе? Питья б ты сам сварить не мог?» -- «М е ф и с т о ф е л ь. Хоть чёрт учил варить отвар, Но сам сварить его бессилен». (Пер. Пастернака). В переводе Н. Холодковского ещё резче:
Ф а у с т. К чему тут баба -- непонятно!
Свари напиток сам, без лишних слов.
М е ф и с т о ф е ль. Да! Вот бы время я провел приятно!
...Здесь мало знанья и уменья --
Здесь ты не обойдёшься без терпенья.
Корпеть пришлось бы тут немало лет:
Ведь раньше времени броженью ходу нет.
Чего-чего тут нет в бродилах,
И надо знать уловок тьму!
Хоть чёрт и учит их всему,
А сам всё сделать он не в силах. (5.)
Представляете, как чёрт мог быть «благодарен» и Гёте и его мужественным переводчикам за такую «милую» характеристику?! Уж от одной такой «благодарности» он просто должен был всё переврать и запутать. И вот Воландом надета вроде бы маска Гёте: то нечто отдаленно пародийное, каким при жизни Гёте пытались его представить клеветники – «рифмованный холоп» и «прислужник дьявола». В свою очередь, в «Мастере» с прототипизмом от наркома Луначарского (6.) пародия на свободомыслящего композитора Гектора Берлиоза – редактор толстого художественного журнала Миша Берлиоз -- ни Великого Гёте не вспомнил, ни дьявола не опознал. Здесь «правило» загадки сфинкса или заколдованного замка: сознательно правильно поименовать -– значит расколдовать и сделать не опасным. Ведь у Гёте (см. эпиграф) Фауст требует, что бы чёрт поименовал себя! Чёрта не признав, да вдобавок ещё и чертыхнувшись три раза, Берлиоз призвал чёрта - попал под его власть и погиб. Трижды призывал чёрта и Фауст.
Ф а у с т. Кто там? Войдите! Вечно помешают!
М е ф и с т о ф е л ь. Я здесь.
Ф а у с т. Войдите же!
М е ф и с т о ф е л ь. Трижды приглашают Чертей.
Ф а у с т. Войди же!
М е ф и с т о ф е л ь. Ну, теперь вхожу... (Сцена 4. Кабинет Фауста. Пер. Н. Холодковского)
* * *
Ко времени Булгакова «Фауст» уже был окружен легендами -- словесными и музыкальными. Гектор Берлиоз (1803—1869), (7.) автор драматической легенды (оратории) «Осуждение Фауста» (1846 г.), трагедию Гёте трактуя свободно, отправляет Фауста в ад: как вроде бы, жаждал Мефистофель. Но Берлиоз ещё автор «Торжественной мессы» (1824 г.) и «Реквиема» (1837г.), «Te Deum» (Бога славим! – 1849 г.) и Оратории «Детство Христа» (1854 г.) – произведения явно не в честь дьявола. Дьявол мстит, если не композитору, то хоть его имени в лице самоуверенного председателя правления литературных ассоциаций Москвы. Конечно, пороча бытие божие, однофамилец великого композитора, сам виноват, можно ли называть мелочный и жестокий поступок чёрта справедливым возмездием?
Плохая пародия на великую музыку может извратить вкус слушателей, но не в силах замутить саму музыку - источник. Извратить – оболгать гётевское и вместе с ним всё творческое, вдохновенное чёрт бессилен: гётевское, как символ всего творческого, служит автору романа. На протяжении всего романа мелькающие Воландом извращённые парафразы из «Фауста» и «Разговоры с Гёте» автор романа будет сюжетной и стилистической игрой возвращать» к исходному смыслу. А узнавание скрытых цитат – реминисценций словесных и культурных, несомненно, обогащает роман для грамотного читателя.
* * *
-- Авек плезир! -- отозвался Фагот... и скомандовал: -- Прошу глядеть вверх!.. Раз! -- в руке у него показался пистолет, он крикнул: -- Два! -- Пистолет вздернулся кверху. Он крикнул: -- Три! -- сверкнуло, бухнуло, и тотчас же из-покупола, ныряя между трапециями, начали падать в зал белые бумажки. Они вертелись, их разносило в стороны, забивало на галерею, откидывало в оркестр и на сцену. Через несколько секунд денежный дождь, все густея, достиг кресел, и зрители стали бумажки ловить... Сперва веселье, а потом изумленье охватило весь театр. Всюду гудело слово "червонцы, червонцы", слышались восклицанья "ах, ах!" и веселый смех. Кое-кто уже ползал в проходе, шаря под креслами. Многие стояли на сиденьях, ловя вертлявые, капризные бумажки... В бельэтаже послышался голос: "Ты чего хватаешь? Это моя! Ко мне летела!" И другой голос: "Да ты не толкайся, я тебя сам так толкану!" И вдруг послышалась плюха... – «Мастер и Маргарита». Гл. 12 – Чёрная магия и её разоблачение.
____________________________________________
В театре облегчённых зрелищь «Варьете» устроенное Воландом представление со 2слетающими с потолка денежными бумажками" параллельно опять-таки из 2-й части «Фауста» сценам. Во первых во второй части этой трагедии с помощью чёрта доктор Фауст устраивает очень серьёзное театральное представление: зрители видят на сцене ожившие тени героев античности. Во вторых, М е ф и с т о ф е л ь нашёптывает, как устроить экономический фокус с деньгами: золото заменить бумажными знаками -- банковскими билетами. Что обещает «волшебное» пополнение государственной казны: «И вместо золота подобный сор В уплату примут армия и двор?» -- приятно поражён бросающий банкноты в придворных Император. Видя, как бездарно используются даровые деньги, он заключает: «Хоть осыпь вас золотым дождём, Вы остаётесь прежними во всём С неисправимой старою основой». (Фауст. Ч.II. Сцены «Маскарад» и «Сад для гулянья». Пер. Б.Пастернака.)
«ОНИ л ю д и как л ю д и. Любят деньги, но ведь это всегда было... <...> Ну, что ж... и милосердие иногда стучится в их сердца», -- даже благосклоннее императора изрекает Воланд на сеансе черной магии после упавшего в зал денежного дождя из червонцев. С начала и до конца «Мастера» преемственная от «Фауста» и приспособленная к новому времени р о л ь чёрта позволяет проявить и обширный после гётевский контекст. Кульминация Гётевских реминисценций наступает ближе к развязке «Мастера» в Главе 29 – «Судьба мастера и Маргариты определена», в которой к Воланду является спутник Иешуа – Левий Матвей:
-- Я к тебе, дух зла и повелитель теней, -- ответил вошедший, исподлобья недружелюбно глядя на Воланда.
-- Если ты ко мне, то почему же ты не поздоровался со мной, бывший сборщик податей? -- заговорил Воланд сурово.
-- Потому что я не хочу, чтобы ты здравствовал, -- ответил дерзко вошедший.
-- Но тебе придется примириться с этим, -- возразил Воланд, и усмешка искривила его рот, -- не успел ты появиться... как уже сразу отвесил нелепость, и я тебе скажу, в чем она, -- в твоих интонациях. Ты произнес свои слова так, как будто ты не признаешь теней, а также и зла. Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом: что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени от деревьев и от живых существ. Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и все живое из-за твоей фантазии наслаждаться голым светом? Ты глуп.
-- Я не буду с тобой спорить, старый с о ф и с т, -- ответил Левий Матвей.
С о ф и з м – это уводящие от сути и сбивающие с толку в споре логические уловки. С о ф и з м Воланда заключён в смысловой подмене понятия «добро» более расплывчатым «благом»: благо для одного, вполне может быть несчастьем для другого. Добро же -- для всех должно быть добром: требуемые жертвы сразу ставят совершаемое как якобы «добро» под сомнение. Отсюда абсолютное добро на земле невозможно. Играя этим, сатана обосновывает не просто пока не неуничтожимость, -- но н е о б х о д и м о с т ь зла. А весь этот спор Воланда с Матфеем отсылает ещё в трагедии Гёте к первому явлению М е ф и с т о ф е л я доктору в Фаусту:
М е ф и с т о ф е л ь.
Я отрицаю всё -- и в этом суть моя.
Затем, что лишь на то, чтоб с громом провалиться,
Годна вся эта дрянь, что на земле живёт.
Не лучше ль было б им уж вовсе не родиться!
Короче, всё, что злом ваш брат зовёт, --
Стремленье разрушать, дела и мысли злые,
Вот это всё -- моя стихия.
Ф а у с т. Ты мне сказал: ”я часть”; но весь ты предо мной?
М е ф и с т о ф е л ь. Я скромно высказал лишь правду, без сомненья.
Ведь это только вы мирок нелепый свой
Считаете за всё, за центр всего творенья!
А я -- лишь части часть, которая была
В начале всё той тьмы, что свет произвела,
Надменный свет, что спорить стал с рожденья
С могучей ночью, матерью творенья.
Но всё ж ему не дорасти до нас!
Что б он ни породил, всё это каждый раз
Неразделимо связано с телами,
Произошло от тел, прекрасно лишь в телах,
В границах тел должно всегда остаться,
И -- право, кажется, недолго дожидаться --
Он сам развалится с телами в тлен и прах. -- Гёте. Фауст. Пер. – Н. Холодковского 1878-1914 гг.
* * *
В приведённом выше переводе Н. Холодковского чёрт –- более философ. В более позднем переводе Бориса Пастернака (перевод 1948 –1951 гг.) софизм чёрта внешне грубее, и откровеннее его ненависть к свету:
М е ф и с т о ф е л ь.
Я -- части часть, которая была
Когда-то всем и свет произвела.
Свет этот- - порожденье тьмы ночной
И отнял место у нее самой.
Он с ней не сладит, как бы ни хотел.
Его удел -- поверхность твердых тел.
Он к ним прикован, связан с их судьбой,
Лишь с помощью их может быть собой,
И есть надежда, что, когда тела
Разрушатся, сгорит и он дотла...
И л ю б о й добросовестный перевод выше представленного злого заявления М е ф и с т о ф е л я будет показывать -- рукою самого Гёте изложенную неприемлимую для него и чуждую его взглядам мёртвую систему анти-жизни. Жизнь подвижна и неуничтожима в бесконечности превращений: «Гёте не любил ничего... заученного, и утверждал, что всякую философию надо полюбить и пережить, если желаешь, чтобы она получила значение для жизни. “Но живут ли ещё в наше время?” -- говорил он. Стоик, эпикуреец... всякий должен на свой лад свести счёты с миром; в этом то и есть задача жизни... Философы могут... предоставить нам только различные ф о р м ы ж и з н и. Насколько они к нам подходят, и сможем ли мы... придать им требуемое содержание – наше дело. Мы должны испытать самих себя, и самым тщательным образом исследовать всё, воспринимаемое извне внутрь, как пищу; иначе, либо мы разрушим философию, либо она нас разрушит». (2. 1905 г. С. 395—396). С этой точки зрения разрушительными могут оказаться даже слова бездумно вызубренных Евангелий.
Как раз с этой точки зрения вполне жизненно справедливы слова Иешуа: «Нет, нет, игемон, -- весь напрягаясь в желании убедить, заговорил арестованный (Иешуа), -- ходит, ходит один с козлиным пергаментом и непрерывно пишет. Но я однажды заглянул в этот пергамент и ужаснулся. Решительно ничего из того, что там написано, я не говорил. Я его умолял: сожги ты бога ради свой пергамент! Но он вырвал его у меня из рук и убежал.»
В обратном отражении сатана тоже боится разрушения - уничтожения: «Я имел удовольствие встретиться с этим молодым человеком (с Иваном Бездомным) на Патриарших прудах. Он едва самого меня не свел с ума, доказывая мне, что меня нету!» -- говорит Воланд Мастеру. Оказывается, любая даже неверная, но а к т и в н а я -- суть сердцем переживаемая жизненная позиция -- страшна «отрицающему всё» чёрту... И любой с участием Воланда отрывок романа если не содержит прямых реминисценций, то аукается с «Фаустом» и «Разговорами с Гёте».
«НЕ с т а н е м доказывать то, чего доказать нельзя! ...Где достаточно науки, там нет нужды в вере; но там, где знание оказывается бессильным или недостаточным, мы не должны оспаривать прав веры. Как скоро исходишь из того, что наука и вера существуют не ради того, чтобы уничтожать друг друга, но для того, чтобы друг друга восполнять, то везде найдёшь справедливое.» -- «Разговоры с Гёте» (2. 1905 г. С. 415) При насильственном натравливании науки на веру получаются – псевдо-вера и псевдо–наука, что и явлено в лице Миши Берлиоза. Такой очеловеченный софизм – выпавший из задачи совершенствоваться человек -- вполне во власти сатаны:
«Умоляю вас на прощанье, поверьте хоть в то, что дьявол существует! О большем я уж вас и не прошу. Имейте в виду, что на это существует седьмое доказательство, и уж самое надежное! И вам оно сейчас будет предъявлено...» -- кричит Воланд вдогонку идущему навстречу своей под трамваем смерти Берлиозу. И после, на балу, издевается над его отрезанной головой:
-- Михаил Александрович, -- негромко обратился Воланд к голове, и тогда веки убитого приподнялись, и на мертвом лице Маргарита, содрогнувшись, увидела живые, полные мысли и страдания глаза. -- <...> Вы всегда были горячим проповедником той теории, что по отрезании головы жизнь в человеке прекращается, он превращается в золу и уходит в небытие. Мне приятно сообщить вам, в присутствии моих гостей, хотя они и служат доказательством совсем другой теории, о том, что ваша теория и солидна и остроумна. Впрочем, ведь все теории стоят одна другой. Есть среди них и такая, согласно которой каждому будет дано по его вере. Да сбудется же это! Вы уходите в небытие, а мне радостно будет из чаши, в которую вы превращаетесь, выпить за бытие. (Гл. 23. Великий бал у сатаны)
И ТУТ переврал чёрт: во первых, его мнимое «бытиё» это -- «запах склепа». Во вторых, здесь опять ауканье с Гёте: «Для меня убежденность в вечной жизни вытекает из понятия деятельности. Поскольку я действую неустанно о самого своего конца, природа обязана предоставить мне иную форму существования, если нынешней дольше не удержать моего духа...» --- «Человек нередко становится орудием провидения, и его следует рассматривать как сосуд, предназначенный для приёма той влаги, которую вольет в него господь...» (1. С. 272) С чего же начинается деятельное самосовершенствование духа?.. Вероятно с осознания, что: «Истина прежде всего в том, что у тебя болит голова...» Только не от сочинений Гёте и Михаила Булгакова: от них-то как раз голова проясняется!
________________________________________________
1. Эккерман Иоганн Петер. Разговоры с Гете в последние годы его жизни. -- Пер. Наталии Ман. Ереван: Изд. «Айстан», 1988. -- С. 554. Далее по этому изданию страница указана в тексте. // Иоганн Петер Эккерман (1792 — 1854) — немецкий литератор, поэт. Известен своими исследованиями творчества Гёте другом и секретарём которого он был.
2. Аверкиев Дмитрий Васильевич (1836—1905) — русский драматург, беллетрист, театральный критик, переводчик. / Разговоры с Гёте, собранные Эккерманом. Пер. Д.В. Аверкиева. СПБ., 1891; переиздание – 1905. – С. 394 . // В переводах А-ва помещено интересное Добавление -- мнение Гёте из других источников, отсутствующее в других изданиях Эккермана.
3. Асмус Валентин Фердинандович (1894 — 1975) — советский философ, историк философии и эстетики, литературовед. Доктор философских наук (1940), профессор (1935). Профессор МГУ. Действительный член Международного института философии (Париж). Лауреат Сталинской премии первой степени (1943).
4. Наталия Ман -- псевдоним известной переводчицы Наталии Семёновны Вильям-Вильмонт (1908—1984). // Эккерман Иоганн Петер. Разговоры с Гете в последние годы его жизни. Пер. Наталии Манн. Ереван: Изд. «Айстан», 1988. С. 628.
5. Гёте. «Фауст» части 1 и 2 -- в переводе Николая Холодковского. М. 1983. С. 136 -- 137.
6. Анат. Вас. Луначарский (1875—1933, Ментона, Франция) — российский революционер - из первых соратников Ленина, советский государственный деятель, писатель, переводчик, публицист, критик, искусствовед. При царском режиме подвергался арестам и ссылкам; активный участник революций 1905—1907 и 1917-го годов. В 1918-1922 гг. Луначарский в качестве представителя Реввоенсовета работал в прифронтовых областях. В 1919—1921 годах состоял членом Центральной ревизионной комиссии РКП(б). Был одним из государственных обвинителей на процессе эсеров в 1922 г. С октября 1917-го по сентябрь 1929-го — первый Нарком просвещения РСФСР, Академик АН СССР с 1930-го. В начале 1930 г. — директор НИИ литературы и искусства, один из редакторов Лит. Энциклопедии.
7. Гектор Берлиоз -- Луи-Эктор Берлиоз (1803—1869) — французский композитор, дирижёр, музыкальный писатель периода романтизма. Член Института Франции (1856 г.). Как дирижёр и композитор с успехом гастролировал в России в 1847, 1867—1868 гг.