Он сидел у окна и смотрел на небо. Тучи, эти назойливые тяжелые и лохматые скитальцы, толпились повсюду, заслоняли собой простор, а ему так сильно нужна была ОНА, без неё ничего не получалось, ничего не складывалось.
Тишину нарушали настенные часы. Безразличные несговорчивые упрямцы секунду за секундой воровали драгоценное время. Их равномерное и насмешливое «…тик-так-тик-так…» больно, точно иголкой пронзало уши, заполняло мысли, и он с трудом выносил эту издевательскую пытку. Тонкими дрожащими узловатыми пальцами он цеплялся за спутанные волосы, тянул их изо всех сил, выл от боли, сжимался, цеплялся зубами за подоконник, терял себя и медленно сходил с ума.
Неожиданный ветер прервал его муки. Этот вольный шутник и балагур швырял в окна ветки, грохотал на крышах не прибитым железом, разбрасывал листья и буянил, как напившийся сверх меры бродяга, но, самое главное ему удалось — он прогнал тучи. Безмозглые нечесаные небесные овцы разбрелись и появилась ОНА. Огромная, величественная, совершенная. Даже ветер затих, залюбовавшись её красотой.
Мир превратился в беззвучие. Мерзким монотонным часам тоже пришлось заткнуться, они не смели нарушить сверхъестественную тишину.
Шаря по полу, заваленному всяким хламом, он нащупал, наконец, тетрадь и торопливо открыл чистую страницу. Бледные пальцы зажали карандаш, острый грифельный стержень прикоснулся к бумаге, время застыло и зазвучала музыка. Сегодня это был вальс: легкий, как первый снег; пьянящий, как молодое вино; волнующий, как долгожданный поцелуй и чарующий, как страстные объятия. С последней написанной нотой музыка стихла, звуки вернулись в мир и перестали быть такими враждебными как раньше. Он даже нашел в себе силы и простил часы. Он был счастлив и милосерден.
Всё будет завтра: восхищенные возгласы, рукоплескание и зависть, цветы и тайные признания. Сейчас во всем мире существовали только двое: композитор и полная луна.