Многие века люди стремятся узнать тайны и разгадать загадки, оставленные предыдущими поколениями. Самой интересной их частью считаются несметные богатства, собранные одними у других и спрятанные от всех. Есть предположение, что спрятанного больше, чем доступного для широкого зрительского внимания.
Есть легенда: на бескрайних просторах, может там, где когда-то пролегал Великий шёлковый путь и шли бесчисленные караваны с произведениями человеческого мастерства и таланта, у высокой Бархатной горы берут своё начало четыре реки, текущая каждая в сторону света. За долгие, долгие времена по берегам этик рек, менявшим не раз границы своих русел, на свет появлялись необыкновенно красивые рукотворные вещицы. Когда-то простой путник, спустившись к реке утолить жажду, увидел полуразрушенный скелет, по строению больше напоминающий скелет огромной рыбы, наполовину замытый песком, с переливом и блеском между позвонками. Наверное, когда-то рыба плавала в этих бурных водах, резвясь и выпрыгивая от ощущения силы и свободы, и в приступах аппетита хватала пригодную для себя в пищу всякую всячину. Может, и проглотила блестящий продолговатый предмет. Всё очень просто, заглатывает же рыба блесну, ведь в ней ничего вкусного. Неизвестны пути миграции, где попал в неё предмет, и на каком расстоянии от того места та нашла последнее пристанище по прошествии времени.
Из поколения в поколение передаются легенды о находках, не оставляющие никого равнодушными. Многие берутся за перо, приукрашивая события. Автор преследует простую цель, чтобы было интересно другим. Любой человек может нафантазировать с три короба, но самому будет не очень увлекательно, потому как знает, что это вымысел, хотя вымысел другого человека иногда слушаем с открытым ртом. Да и что душой кривить, пишем с надеждой этим полегче прокормиться, и в этом ничего зазорного, есть много отвратительных способов. Может, в силу обстоятельств, приходится людям зарабатывать ими.
Вернёмся к находке путника. Это кинжал. От лезвия почти ничего не осталось: рукоять, отполированная водой с песком, узор сглажен, но хорошо просматривается, видны углубления, где, вероятно, крепились драгоценные камни, кто знает, какого достоинства, судя по рукояти, из золота - большого.
По берегам этик четырёх рек находка золотой рукояти была не единственной. Изучая легенды, сказания, рукописный материал - находок больше, чем ближе к истокам рек, к Бархатной горе. Туда лежит путь и нашего героя с надеждой разгадать её секреты.
Территории малонаселённые, плохо контролируемые кем-либо. Большие расстояния, суровый климат. Кто знает, сколько попыток в разные времена, далёкие и не очень, предпринимали люди, чтобы отыскать сокровища Бархатной горы.
Где искать Бархатную гору с несметными богатствами, сокровищами, спрятанными временем и горой. На географических картах нет четырёх рек, вытекающих с одного места в четыре стороны света. Может, с прошествием многих и многих веков реки могли пересохнуть и русла слиться с ландшафтом. На современных картах они просто не отмечены, а сколько на свете гор и рек.
Чтобы найти, надо идти долго и упорно, расспрашивая редких путников, пастухов и просто людей, живущих в тех местах, куда доходишь, всё интересное: легенды, рассказы, записывая, чтобы ничего не забыть. И так день за днём в надежде найти дорогу к заветной горе. В совре-менном мире расстояния покрываются легче: всевозможные транспортные средства. Труднее найти дорогу, чем преодолеть её. Многолетние поиски, бесконечные путешествия закаливают путников-искателей. Выносливые, находчивые, неприхотливые, одержимые надеждой дойти до цели.
Что-то подсказывало, какие-то предчувствия, он на верном пути, и может, совсем скоро откроются завораживающие виды Бархатной горы, окружённой долиной, с блестящими лучами четырёх рек. Тий смотрел на горизонт, что там впереди, кто знает.
Крепкий от природы, широкая кость, ростом не великан, но всё же правильные черты лица, больше европейца, чистый взгляд, карие глаза и небольшая бородка, совсем не лопатой, - всё это говорило о коктейле, намешанном в жилах Тия.
Весна... Наверное, самое всеми любимое время года.
- А мне сегодня день рожденья. Слышь, ворон? Двадцать шестой пошёл.
- Карр.
- Спасибо, и тебе всех благ. С птицами разговариваю - к людям пора. А что если б был на большой земле, день рождения - кафе, дискотека, бар, что, скорее всего, очередной мордобой из-за самой красивой девчонки, танцы и алкоголь, мало или много. Нет, уж лучше с вороном поговорю, по крайней мере, на утро буду здоров и весел.
Далеко занесло на этот раз, на сотни вёрст ни одного жилья, наверное, я как никогда близок к цели. Пройду вон тот распадок, хочется посмотреть, что за дальними сопками, буграми, не зная, как правильно называются. Учиться надо было лучше и больше, географию не прогуливать. Любил рисовать н физру, остальное не очень интересно, правда, история – иногда учитель рассказывал про походы каких-нибудь полководцев, рот был открыт до конца урока. Интерес к увлекательным приключениям и собирание коллекции старинных монет сыграло решающую роль в судьбе, начиная с маленьких походов в детстве.
Чтобы путь был легче, Тий начинал вспоминать что-нибудь смешное или просто размышлял о настоящем, рисовал будущее, и снова и снова перерисовывал его. Иногда за этим занятием, какие-то расстояния, небольшие, проходили вообще незаметно, как будто их и не было. День рождения своё переросло и воспоминания о другом дне ангела пару лет назад:
«Здорово». - «Здорово». - «Какие дела?» - «Да так». - «Хорошо, что увиделись, ты чем занят, какие планы?» - «Да и по большому счёту никаких». «Давай, сгоняем в Деревенск». - «Взгрустнулось по Ленке? Любовь, понимаю». - «Засунь свой сарказм, понял куда? Три тыщи км - бешеной собаке семь вёрст не крюк. Да и потом, ты знаешь, что тоскую. День рождения у неё, вот был бы подарок». - «Ну, полетели. Где наша не пропадала». «Самая красивая подружка моя. Всё, влюблюсь и останусь там. Надоело всё на фиг. Деньги есть?» - «Немного». - «Ерунда, найдём на время. Отдам потом». - «Отдадим». «Хорошо, отдадим».
Ничего на ум, кроме хорошей песни «под крылом самолёта о чём-то поёт зелёное море тайги». Очень красивая стюардесса - подогнанная форма под формы особенно подчёркивает всё великолепье. «Не желаете лотерейные билеты?» - «Да. Пожалуй, мне, товарищу вот этому. Гулять, так гулять, дашь покататься потом».
Стюардесса улыбнулась, приятно от осознания оценённого юмора. Потом долго тряслись автобусом по ночной заснеженной дороге с редкими встречными фарами машин. Позабавил сильно выпивший пассажир, сидящий у окошка: видно, озяб - в салоне достаточно прохладно - не открывая глаз и с наклонённой вперёд головой, на которую долге старался одеть вязаную перчатку. Рядом, на сидении, лежал чёрная спортивная шапочка. Наверное, перепутал. Перчатка не хотела налезать, и он время от времени повторял неудачные попытки. Изрядно разозлившись, он изо всех сил стал тянуть двумя руками. Та чуть- чуть обхватила затылок. Вроде как получилось, наверное, подумал бедолага и опустил руки. Сжавшись, перчатка соскочила, упав на пол. Не открыв глаз, тот шарил рукой по сиденью, пока не нащупал желаемого. Шапочка с первого раза и очень легко оделась, чем вызвала большое удивление. Было видно по мимике лица, даже при закрытых глазах. Белые ровные столбы дыма из печных труб на крыша рубленых домов подпирали тяжёлое, тёмное сибирское небо Тишину нарушал редкий лай собак, то поодаль, то совсем далеко.
«Да!» - «Пошли, привереда, тут рядом. Во, а сказали никого дома нет». С днём рождения!!! - взорвало тишину. Красивая курносая девчонка бросилась на шею крепкого парня. Влепилась, не оторвать - любовь, что вы хотели! Самые хорошие, минуты жизни идут гораздо быстрее всех остальных, не говоря уже о плохих и отвратительных.
Немного позже Карим заметил что-то неискреннее в глазах Лены: «Что-то случилось?» - «Нет» - «Я вижу, что-то мучает тебя». - Не хотела говорить, чтоб дров не наломал». - «Даю слово». - «Проходу не даёт один женишок, ни по какому не понимает, забодал, сил никаких нет!» - «Кто?» - «Славик».- «Всё!». «Ты обещал!» - «Всё!» - «Ты обещал! Карим!» - «А я нет, никаких обязательств и ничего личного. Просто за девушку друга хорошего не пободаться» - «Они тут местные, с ментами подвязки. Не уйдёте, потом посадят вас!» - «За что? Подраться один на один - честно. Из-за девушки сам бог велел. Дуэли не запретишь,», - «Карим, покажи его. Я так понял, ты его знаешь». - «Да официант он в местном ресторане, чаевые и т. п. Короче, ставит из себя, а так ноль». - «Я пошёл. Давно в ресторанах не был, вина хорошего не пробовал, всё водка да пельмени».
- Тий, ты что надумал?
- Да ничего особенного. Похамлю маленько, может, выведут да бить начнут.
- Пойдём, похамим вместе, пусть побьют маленько. Сколько их там? Два вышибалы, три официанта.
- Ну, ничего, терпимо. Может, повезёт в сутолоке успею сказать, чтоб отстал от тебя, Лен, а то убью. Пошли, выпьем под расслабляющую музыку. Всё не так больно получать потом будет. Настроение хорошее. Пойдём, смелым везёт, а может и обойдётся - по-хорошему разойдёмся.
Не разошлись. Не повезло. У кого-то из персонала ресторана, так уж совпало, какой-то юбилей, и официантов и их друзей было немного больше. Но сказано-сделано, отступать - честь никому. Стали понемногу хамить, после второго устного замечания нам сказали просто: «Пойдём, выйдем». Карим и Тий, обречённо выходили на улицу. Хорошо, что «Сибирь», ресторан, скажем мягко, не очень. Холодно, совково, не запрещалось находиться в верхней одежде. Всё своё с собой, да и по бокам мягче, когда били ногами. Тий успел насчитать человек десять. Им проще, разделились по пять, да бей одного. А тут бегай, прыгай да выцеливай обидчика Елены прекрасной, чтоб хоть разок дать по его гадской морде. К середине боя удалось - полёт меж канатов с ринга, тяжёлый нокаут.
Сибирский народ в основном хороший, прохожие - простые взрослые мужики-сибиряки оттащили в сторону два потрёпанных футбольных мяча - Тия и Карима. А Лена с подругой по работе несколько дней выхаживали дома своих героев. Повезло в чём: и Лена и Ирина медсёстры с местной больницы. Карим так и встретил Лену случайно - в пути попал в небольшую аварию, перегоняя машину. Она перевязывала молодого, красивого. Переписывались долго, а потом… Суп с котом. Любовь...
Вправо, вверх по склону, треск сухих сучьев. «Только б не медведь. Только б не медведь, - Тий закрутил головой по сторонам, высматривая поблизости дерево повыше. «Спастись от такого хищника? Он прекрасно может забраться куда угодно, если захочет». Но в памяти были рассказы старого Ханта, когда-то на севере, как можно спастись от шатуна, если нет карабина, а с ножом - больше сказка - редко кому удавалось выйти победителем из такой схватки и остаться живым и здоровым. Нужно стараться залезть как можно выше на дерево, если намеренье медведя напасть, он обязательно полезет за своей добычей, и когда останется расстояние между вами метра три-четыре, в него нужно бросить самое объёмное, что у вас есть - куртка, бушлат, верхняя одежда - и бросить как можно точнее к хищнику. Естественная реакция - атаковать лапой, схватить зубами и когтями - срабатывает. Отцепив две передние лапы, медведь срывался с приличной высоты, и без повреждений не обходилось. И он отступал.
Тий вслушивался и всматривался в окрестности, стоя у большого дерева, взявшись одной рукой за сук, если вдруг быстрее начать восхождение-вскарабкивание.
Тихо... Ни шороха. Вспомнилось, как в детстве лез на тополь, росший в конце огорода. Он был в три его детских обхвата в комеле и самый высокий во всём селе, и единственный, на который Тий ещё не взобрался. Все остальные высокие деревья были покорены. От воспоминания заныли пятки. Долго продумывал, просчитывал, залезть оказалось очень трудно. Кора внизу ствола корявая, пальцами рук было за что прицепиться. Пальцами ног было куда упереться. Дальше редкие побеги, чуть толще большого детского пальца. Подтянувшись за нижние побеги-ветки, перехватившись выше ещё и ещё, обхватить ствол не хватало длины рук десятилетнего мальчишки. Дальше вверх побегов не было, а до первых сучьев, ближе к вершине было метров пять-шесть. Кора ствола ещё достаточно корява, обхват получился чуть за середину толщины ствола. Этого хватило подтянуться, обхватить ногами, обжать коленками, немного подтянуться, выше ствол тоньше и тоньше. Пальцы уже чувствовали, что они недалеко друг от друга. Кора тополя выше середины, гладка на ощупь, даже скользкая. Глядя вниз, верхушки яблони неподалёку были уже далеко внизу. Нытьё в пятках опять усилилось, лучше не вспоминать.
Треск чуть тише и дальше по склону. « Уходит, уходит. Зверю, наверное, тоже не хочется встречаться с человеком. Но же взять чуть левее, идти и быть внимательным. Бережёного бог бережёт», - Тий шёл, ладонью, не глядя, проводил по рукоятке охотничьего ножа, как бы убедившись, что тот на месте, в ножнах, пристёгнутых к ремню. «Всё не с голыми руками», - это немного успокаивало.
Впереди вдалеке, чуть ниже горизонта, в распадке серебрилось, наверное, озеро. Прибавив шаг, оглядываясь по сторонам, Тий направился туда, всматриваясь в блики, отражающиеся от воды. На ходу достал блокнот, на очередном листе набросал несколько ориентиров с окружающей местности. Большой валун поодаль от каменной гряды, огромное сухое дерево, лежавшее на голом участке склона, подобие русла реки на противоположном склоне в самом его начале, внизу. Это как с тополем, залезть одно, а вот слезть совсем другое. Возвратиться труднее, чем дойти. Долго висеть на гладком стволе тополя - устанешь, руки затекут, спасение - добраться до толстых сучьев, на которых можно посидеть отдохнуть, и по ним легко залезть на самый верх, до последней разгувилки веток. Несколько обхватов, и спасительный толстый сук... Село как на ладони. Ничего красивее до сих пор ребёнок не видел... Любоваться мешала мысль: «А слезать придётся». Тийка сидел верхом на одном из нижних сучьев, его охватили паника: «Я не слезу. Звать на помощь, кричать - стыдно, да и как они меня снимать будут. На верёвке что ли подняться, чтобы меня спустить отсюда. А кто сумеет залезть, кроме меня. - Гордость за себя самого перед собой. Тий повеселел. - «Что раскис? Залезть физически труднее, спускаться просто страшно, но гораздо меньше сил понадобится. Нужно, держась за сук, сползти ногами по стволу, обхватить ими, и сначала одной рукой обнять ствол, закрепившись, почувствовать это, и за тем вторую руку осторожно перенести с сука на ствол, обхватить его покрепче. И в обратном порядке понемногу спускаться, только не спешить». Пятки ныли, как будто реально в тот момент Тий висел на гладком стволе двадцатиметрового тополя... ... Небольшое озеро, просматривающееся из края в край, чистейшая вода, окружающие невысокие горы, склоны наполовину покрыты плотным ковром разнотравья мелких цветов и редкого хвойного молодняка. «Передохну, порыбачу». Из продуктов остались сухари и немного шоколада. Соль, специально, в непромокаемом кармашке куртки. И в таком же кармашке главное - спички и увеличительное стекло. «Может, удастся подкрепиться запечённой на костре рыбой».
В любом водоёме, будь то речка, озеро, ручей, всегда есть несколько способов наловить рыбёшки. Самый простой - небольшая сетка. На резинке забрасывается груз, любой камень с тонкой резинкой, привязанной к нему. И сетка затягивается в воду, а вытаскивать очень легко - рядом с грузом, преднамеренно, делается слабое звено с простой нитки. В конце небольшое усилие, и резинка целиком выскакивает из воды. Самый безотказный способ - в тихой воде, в озёрах, заводях, который не раз выручал Тия в его долгих походах, спасая его от голода. Низкая, словно подстриженная трава вокруг озера и нижней части склонов, наводила на мысль, что это, возможно, пастбище овец, коз, и, скорее всего, долговременное.
Чем дальше забираешься от мест обитания человека, тем красивее места и богаче дарами природы, в крайнем случае, всегда можно полакомиться грибами, на палочке обжаренными на костре с солью и сухарями.
Вот ночёвки были проведены по-разному, всё зависело от местности, в которой приходилось ночевать, погодных условий и соседей. Это отдельный рассказ. Опишем некоторые. Беспокойный сон в местах обитания медведя, если уж так случилось, валишься с ног от усталости и без долгого сна.
Самый простой и быстрый способ - забиться в подходящую узкую расщелину и потерять сознание на часок-другой. Выбившись из сил, просто уже всё равно.
Чуть дольше строится гамак высоко на дереве из сучьев и капроновой верёвки, служащей крепежом и страховкой. Но уж если повезёт - охотничья избушка с хозяевами или без. Там можно без опаски отоспаться за всё время пути. А так, как правило, для ночлега хватало кострища. После ужина жар отодвигаешь подальше, под ним сухо и тепло. Ложишь пару деревяшек, чем крупнее, тем лучше, подвигаешь в костёр. Они медленно горят и затем тлеют до самого утра, пригревая с одной стороны. Непромокаемый спальный мешок, он же капсула для походного скарба и одежды при переправах, если не удаётся обойти небольшую водную преграду, или это слишком далеко от направления пути.
Современные экипировки только самое необходимое. Небольшой вес не мешал приличным пешим переходам, лишнее, ненужное определялось само собой. Спальный мешок-рюкзак, топорик-лопатка, и на все случаи ножовочное полотно в чехле, из сверхпрочной облегчённой стали с заточенной нерабочей стороной. Собиралась в лобзик при помощи подходящей гнутой ветки и двух кусочков верёвки, которым легко можно спилить достаточно большое дерево. С заточенной стороны полотно служило мачете, рукой в перчатке, держась за неострый конец полотна можно с одного удара срубить любой сучок или деревце. Конечно, охотничий нож. И по мелочи: иголка с остатками нитки в отвороте воротника, крепкая нить, для ловли рыбы леска, крючки, капроновая верёвка, довольно длинная.
Всё остальное недостающее компенсировалось природной смекалкой и нестандартным мышлением Тия. С детства слышал, что не такой, как кому-то надо, но не понимал, какой такой и кому надо. Увлекает, что интересно, ново, красиво, с удовольствием, а не то, что кому-то и зачем-то надо. Делая, не понимая, не нужно и бесполезно. В дороге редко, но с большим риском, удавалось преодолеть препятствия, благодаря принятым единственно правильным решениям.
Наконец-то привал. Прохладная, чистая вода утолила жажду, озеро было не тронуто современной цивилизацией. Ни соринки-мусоринки, и уж тем более пластиковых бутылок и всевозможных банок-склянок.
Закат тронул верхушки деревьев по склонам, кинуть сетку вон там. Сухой хворост затрещал в костре, ласково тронул теплом лицо Тия. Вспомнилась картошка, печённая в костре. Как бы слюной не подавиться.
На чистой глади пунктирной линией виднелись поплавки сетки, чуть к ближнему краю один притопился и немного отходил в сторону, повезло, быстро попалась. Серебристая рыба трепыхалась на большом, почти плоском камне. Брать лишнего не было смысла. И когда попадалось больше, чем нужно, Тий аккуратно выпутывал из сети рыбёшку и отпускал в воду. Та немного полежав без движения, медленно начинала шевелиться и, придя в себя, била хвостом и пропадала из вида в глубине водоёма.
В полумраке виднелись обломанные стволы деревьев давнишнего бурелома. Натаскав немного для ночного костра, постелив спальник, сидел, обхватив колени, молодой, сильный человек, смотря в одну точку, куда-то сквозь языки пламени костра. Оставаясь наедине с собой и природой, человек часто переосмысливает какие-то вещи, его размышления иногда достигают таких глубин, что при обычной повседневной жизни, суетной, однообразной, не может и приблизиться к этому, отметается всё не столь необходимое, казавшееся незаменимым. Вспоминались слова одного старого больного умирающего человека: «Неправильно мы живём, всё что-то стараемся наживать, всякий хлам, жизнь прошла, выкинуть все и ничего не жалко. Нет чего-то главного, важно понять, что это главное, чтобы в конце жизненного пути не было такого разочарования».
Стемнело, запечённая рыба с капающим с неё жиром настолько вкусно и сытно, измазавшись до бровей, лицо блестело, освещённое огоньками успокоившегося костра. Тий широкими ладонями размазал жир по лицу, как бы, какой я стал чистый. Веки наливались, приятный дрём, глаза потихоньку закрывались, и реальность смешивалась со сновидениями...
Страх обуял прямо во сне, холодный пот, глаза, зеленоватые глаза в предрассветной серости. Волки, стая. Пять, шесть. «Всё, пришёл, наверное. Спокойно. Нападать не должны». Мачете на замахе в правой руке, нож в левой снизу в движении, описывающее небольшой круг. Передний матёрый, покачиваясь коротко, чуть присел на задние лапы. Атакует, атакует!!! Два прыжка, в третьем полёт в лицо, что было сил удар с оттяжкой, треск кости черепа, замертво в ноги, чуть не свалил по инерции, оскал в полметра. Успел чуть уклониться, ножом снизу. «Попал». Мачете наугад махнул в сторону. Глухой удар. Дрыгая всеми лапами, второй отползал, глотая пастью воздух. В сторону; «Молодняк, остальные молодняк!!! Побоятся, не справятся, я им по зубам». Тий закричал во всё горло, шагнул вперёд, оттянув руку с мачете в большой замах. Чуть присев, молодые волки отступили, покружив неподалёку, подались прочь.
Привалившись спиной к камню, человека трясло, крупные слёзы покатились сами собой, ему хотелось выть, словно он сам волк. Задрав голову вверх, Тий заплакал навзрыд. Вспомнилось лицо матери, так ясно, как будто галлюцинация. «Мать, куда несёт меня кровь бродяжья. Рассвет. Живой… Прорвёмся... Всё как во сне».
Овцы, блеющие овцы. Большой белый козёл смотрел прямо в глаза. «Привет, страшное животное». - Тий резко вскочил на ноги и стал осматриваться по сторонам. Огромное стадо коз и овец окружило со всех сторон. Умывшись прохладной озерной водой, Тий засобирался в дорогу. Лай собаки вдалеке. Люди. Мужчина в годах, с палкой в руках, похожей на посох, две молодые женщины возле повозок. В одной, скрестивши под собой ноги, сидит ребёнок. Поодаль лошади, щиплющие траву. Жеребёнок резвится, подкидывая зад, бьёт копытами. Несколько крупных собак, виляющих хвостом, крутятся возле людей.
Мужчина шёл, опираясь на палку-посох, немного в подъём по склону в направлении незнакомцу. Тий присел на камень, как бы проверяя свой походный скарб, краем глаза поглядывая на приближающегося человека. Не крупный, на вид лет сорок-пятьдесят, лицо больше монгола, неярко выраженное, не полный, с усталыми, немного впалыми глазами. Взгляд прямой, открытый, рука крепкая, жилистая, видно по кисти. Оружия нет, хотя при таком стаде скота должно быть хот бы ружьё. Наверное, снял, положил в повозку, чтобы не напугать ненароком. Кто знает, с какими намерениями заносит сюда редких путников.
- Здравствуй, добрый человек!
- Здравствуй, отец.
Глаза в глаза, иногда этого достаточно, чтобы понять, кто перед тобой.
- Тяжёлая, видать, ночь была? Два убитых волка, кровь на камнях.
- Я не причиню вам никакого беспокойства, уйду своей дорогой.
- Сильно торопишься? Собаки с ума сходят, чуят. Ждали стадо, а напали на тебя. Не ранен - обошлось.
- Тут поселение недалеко ваше?
- Нет, мы кочуем со своими стадами. Сейчас в этих местах, к зиме уходим намного южнее. Полгода в одну сторону, полгода обратно. Мой отец, его отец и их предки - все пасли свой скот на этих землях. Другой жизни не знаем...
- Её и нет другой жизни. Всё шелуха...
Обу молча смотрел вдаль на бесчисленные пасущиеся стада, красивейшие пейзажи окрестных мест.
- Наверное, ты прав, может, и нет её, другой жизни.
- Глаза у вас, простите конечно, какие-то страдающие. Простите, что лезу в душу.
- Ничего... Не спрячешь. Шестнадцать лет, шестнадцать лет. Две дочери остались без матери. Отъехала, спустилась к реке и пропала. Может, лошадь понесла. Мало ли? Волки. Может, в воду упала, течением унесло. Много дней искал. Верхом объездил реку. Ничего... Сколько лет, а всё тоска гложет. Сейчас полегче - дочери выросли, помогают, да и общением всё легче. Первые годы с ума сходил один, дочки очень сильно тосковали по матери
– Знаю я. Отец погиб рано. Мать сдала сильно, сразу. Крепилась, крепилась, потом год за годом хуже... Пожила бы ещё, не старая совсем... Бывают моменты, некому голову прислонить или радостью поделиться.
- Да, всё так, всё так... «Мудрость не обязательно от возраста», подумал Обу.
- Везде можно найти плюсы. Меня носит хрен знает где, а душа ни у кого не болит. Раньше на день-два уедешь, мать не спит, не ест, ждёт. «Мама, да что ты так? Приехал живой, здоровый. Что со мной станется, что переживать без причин» - Своих нарожаешь, поймёшь, как душой болеть об них будешь, -Я ей: «Жена рожает» - «Нет. Вдвоём вынашивают, рожают, вынянчивают, переживают. Всё вдвоём, и мать, и отец, и никак иначе».
- Какие плюсы? О чём ты? Нет плюсов...
- Шучу я. Думаю, что чувство юмора дано человеку для подслащения пилюли от осознания своей никчёмности во вселенских масштабах.
- Нет, все необходимы. У всего есть своё предназначение. Тий между камушков взял щепотку песка.
- Даже у песчинки?..
- Даже у песчинки...
- А мы поймём, зачем мы здесь.
- Всему своё время... Всему своё время...
- Как из колодца попил - поговорил с тобой... Может, свидимся. Пора мне.
- Буду только рад. Доброго пути... А куда идёшь, если не секрет?
- Не секрет: к Бархатной горе, к устью четырёх рек...
- Тебе немного осталось. По этому распадку выйдешь к реке и вверх по течению. День, может, больше. Только там ничего нет... Многие искали, некоторые погибли...
- Я рискну. Прощай!
- Подожди, не хорошо как-то. Не гостеприимно с нашей стороны. Чаю с нами может? Не отказывай старику.
- Спасибо. Только из уважения к вам.
Женщины готовили нехитрый завтрак на костре. Ребёнок лет восьми сидел в повозке. Собаки кружили вокруг гостя, по очереди обнюхивая его. Женщины молоды и очень красивы.
- Похожи на мать, особенно младшая - Эя. Я смотрю неё, и сердце сжимается, будто это она, а не дочь, моя – Сэя. Старшая дочь, Саума, и её сын, внук мой, Адыр. Несчастье, не ходит он. Врачей объездили, ничего не помогает. Мы не бедны, не жалели денег - каждую осень приезжают купцы за скотом и шерстью - и всё напрасно. Всё вроде нормально с ним, говорят, а ножки слабые. Еле-еле стоит на них, больше сидит.
Искреннее сострадание горю другого человека спасительно для обоих. Тий поздоровался, чуть наклонившись вперёд, как бы обозначив поклон. Ароматный чай в пиалке, чуть больше половины. Отпив немного, гостю наливают немного ещё. Полная, налитая пиалка означала бы пей и уходи.
- Не откажись, не обижай нас, возьми в дорогу лепёшек. У нас много муки в повозках. Возьми, пригодятся в дороге.
- Спасибо за всё.
Обу смотрел вслед уходящему Тию. Много времени проходило в раздумьях уже немолодого мужчины. Внук болен. На кого всё останется в старости, когда силы начнут покидать? Кто станет опорой и защитой семьи? За чаепитием взгляды Тия и Эи пересеклись. Обу заметил это. Только глупец не понял 6ы по этим глазам. Божье чудо - любовь. Остры стрелы Амура. Обу видел парня, выжившего в схватке со стаей волков, при этом скромного и рассудительного, сердцем чувствуя хорошего человека.
По пологому склону чуть поодаль от края озера между редкими валунами Тий быстрыми шагами удалялся, откуда ему почему-то не хотелось уходить. «Глаза, её взгляд». Заныло под ложечкой. Таких ощущений не испытывал очень давно, а таких глаз не видел никогда за свою сознательную жизнь…
Он уходил всё дальше и дальше. Оглянувшись, осмотрел озеро и его окрестности, вдали чуть различимые повозки и люди, с надеждой вернуться и может увидеть ещё хотя бы раз Эю...
Молодая девушка покраснела от доброго хитрого взгляда отца, отвернувшись, подхватив какую-то посуду, она побежала к берегу озера, где торопливо начала ополаскивать пиалки и прочее…
Обу гладил внука по голове, приговаривая: «Всё будет хорошо, все будет хорошо». Адыр верхом помогал пасти скот. Не теряя внука из виду, Обу старался находиться неподалёку. Основную работу выполняли собаки, по команде поворачивали и подгоняли стадо, сбивали в круг или просто покучнее, контролируя перемещение отбивающихся отдельных голов. Отец Адыра, Зах, не выдержав страданий сына, надломился, алкоголь, попал в дурную компанию, пропал, потерялся из виду, усугубив страдания Обу и его старшей дочери. Все старания вытащить, спасти его не увенчались успехом. Со временем боль притупилась, но осталась незаживающей раной на теле многострадальной, трудолюбивой семьи.
Река, не сильно петляющая вверх по течению, уходила своим началом в голубоватую дымку невысоких предгорий. Всё так, как сказал Обу. Тий направился вдоль берега по некрупным гладким камням, громко шуршавшим под ногами, Туда, за горизонт, к цели, нарисованной его богатым воображением.
Завораживающие виды. Солнце заходило за вершину горы лучами, похожими на золотую корону. Пологие склоны в зеленовато-синей хвое деревьев казались бархатными. Долину пронизывали расходившиеся в сторону серебрившиеся речки.
- Это она! - воскликнул Тий, подняв вверх руки, как бы благодаря небо и с надеждой, что оно будет добрым, помогая и дальше. - Она есть, я нашёл её! Легенды, сказания... Вот они передо мной!
Тий бежал вприпрыжку, как ребёнок, вниз по склону. Вскрикивая от радости, не чувствуя усталости, как будто и не было многих сотен километров трудного и опасного пути.
Необходимо обустроить лагерь-базу для длительных поисков, обследования. Но сразу хотелось пройти как можно больше, осмотреть гору. Искать иголку в стоге сена.
Тий трезвомысляще подходил к задаче, выбирая место для базы - пологий склон высотки, недалеко от русла речки, обширная гривка хвойных деревьев, через долину от самой горы, на случай лавины или оползня. Недлинная протока, расширенная ближе к середине до размеров небольшого озера, и очень узкая и мелкая в начале и конце. Можно перейти по камням, не замочив ноги. Нетронутые места, прозрачная вода, в тихой протоке кишащая рыбой. На отмели между камней можно просто палкой глушить её. Все условия для длительного выживания. Хорошенько подкрепиться, отдохнуть перед тяжёлой работой.
«Валить деревья для избушки-балка, с выбранного склона хорошо просматривалась прилегающая территория на сотни метров во все стороны. Крупнее мыши никто не подойдёт незамеченным, днём, по крайней мере». Большой праздничный костёр горел, радовался вместе Тием. Спать не хотелось. Кусочки лепёшки подрумянивались на прутике, прохладная, очень вкусная вода с протоки. Снился дом, мать, будто он ребёнок, гомон братьев и сестёр. Отец раздаёт гостинцы, конфеты в блестящих золотистых обёртках, необычно большие конфеты. «А тебе, младшенький, вот мой подарок», - и протягивает на ладони круглый медальон. Тий рассматривал рисунок-гравюру. На большом золотом старинном медальоне четыре стрелы наконечниками сходятся в середине, из-за них выходят во все стороны лучи. Яркие лучи слепили глаза. Солнце, яркое солнце поднялось над долиной. «Сон! Медальон! Я помню!» - вытащив блокнот, принялся что-то зарисовывать. «Стрелы». Он вспоминал сон, стараясь восстановить все подробности. «Слова отца...» Чуть сверху глядя на протоку, видны крупные отдельные рыбины. «Подкрепиться да за работу».
Вверх по склону ровные высокие сосны. Надстроил лобзик с полотна и подходящей гнутой палки. Хруст подпиленного дерева нарушил тишину и крики птиц. Обрубив сучья, отмерив на три больших шага, Тий принялся крежевать длинный ровный ствол диаметром чуть меньше полуметра в комеле.
Балан легко покатился вниз, останавливаясь у камней с арбуз. Раз за разом, убирая с дороги помехи, брёвнушки собирались в намеченном для строительства месте...
Вспоминалось, как старший брат учил забивать гвозди, будучи сам ребёнком постарше на пять лет, не без определённого удовольствия от преподавания, с очень серьёзным видом. Ровный кусок доски, наверное, обрезок от плотничества отца по хозяйству, молоток, гвозди, некрупные, новые, блестящие, немного маслянистые на ощупь. «Вот так берёшь двумя пальцами возле острия, стучишь несильно молотком, пока гвоздь сам начинает держаться в доске. Убираешь руку и сильно бьёшь по шляпке, пока не забьёшь весь». Получилось с первого раза, гвозди послушно утопали в мягковатой сосновой доске. Мастерить ребёнку очень нравилось.
Бра находил интересные занятия: строили парусные ко—кораблики, пуская их в лужи, стреляли из луков, сделанных из сучьев дикой вишни, хорошо пружинивших. Мать постоянно не досчитывалась бельевых верёвок, стрелы из камыша, росшего в лощинке вдоль речки, с наконечниками из жести, вырезанными из консервных банок, свёрнутых, как из газеты козья ножка. Оперенье приматывали простыми нитками. Стрела летела далеко и, как правило, рядом с целью, и изредка втыкаясь в установленную старую доску в конце огородов. Старший брат, уже достаточно сильный мальчишка, стрелял вверх. Задрав головы, смотрели, как стрела останавливалась высоко- высоко, медленно опускаясь, переворачивалась и, набирая скорость, летела вниз. Главное было — не потерять из вида, а когда это случалось, закрывали руками головы и в панике бежали кто куда.
Не без улыбки Тий вспомнил, как испытали пробойную силу стрелы. Брат: «Давай оденем штанов побольше, на трое, в куртки, фуфайку, ты встанешь и стрельнём. Пробьёт, а?» - «Давай». Одели ведро на голову, как снеговику. Повернувшись боком, ребёнок бесстрашно стоял, доверяя старшему брату и метров с десяти. Жгучая боль. Тий приподнял шлем—ведро.
Стрела торчала ровно посередине бёдрышка, пригвоздив сто одёжек к ноге. Брат: «Только не говори отцу с матерью, они меня пришибут на фиг». - «Не скажу». Замазав зелёнкой неглубокую ранку, братья пошли мастерить очередную задумку старшего. На сей раз это была ракета из фольги и рагаушки из старой разбитой игрушки-неваляшки. Обошлось без ранений...
Шкурить брёвна необязательно, потом в непогоду, коротая время, изнутри можно аккуратно ножом, бревно за бревном почистить, наводя красоту жилищу, и от сильного безделья можно и снаружи.
«По два венца в день хотя бы ложить, за неделю избушка вырастит». Всё получалось, пропиливая и зарубая углы, брёвнышки ровно ложились через моховую подушку друг на друга. Накатив на угол пару брёвен, укрыв густым лапником: « Вот и свой угол, теперь я не бомж», - подумал, улыбнувшись, Тий.
На отмели вода казалась не такой прохладной. Приняв ванну, понежившись на солнце, «не бомж» принялся за причёску, плотная пакля начинала сваливаться на голове. Прихватывая пальцами в щепотку, стараясь не срезать вместе кожей, Тий аккуратно водил ножом, откидывая маленькие пучки, наугад щупая и прихватывая новые порции. С бородкой он проделал то же самое. «Просто красавец», - убедился, ощупав ладонью остатки растительности на плешивой голове и не менее плешивом лице.
Засветло натаскал подходящих камней, с песком проблем не намечается, нет препятствий и для постройки камина. Гора не давала покоя, хотелось быстрее начать поиски. Но желание спать за надёжными стенами, во избежание острых зубов или когтей, стимулировало на строительство.
Поглядывая на красоты Бархатной горы, Тий носил тяжёлые камни, складывая их внутри сруба уже наметившей избы, в мыслях прорабатывая отдельные детали очага в доме. Продумав будущую избушку, в расчёт бралось быстрее, теплее, меньше брёвен, то есть меньше работы, но и в собачьей конуре не очень-то хотелось находиться. Три больших шага было оптимально. Не столь мала, но длиннее бревна, по весу одному поднимать, накатывать, тяжеловато, хоть силёнок было и не занимать.
Протока только в самых глубоких местах не просматривалась до дна, чистейшая вода, может поэтому закинутая сетка не спешила срабатывать, по крайней мере днём. Поплавки спокойно стояли все до одного. «Всё к лучшему. На вечерней зорьке займёмся настоящей рыбалкой. В редком сухостое легко ножом добывался короед. На такую наживку найдутся желающие клюнуть», - с этой мыслью Тий принялся мастерить нехитрую снасть из лески, двух крючьев и маленького продолговатого камушка.
Забросив, поплевав наудачу, обмотав леску за камень и придавив другим сверху, он терпеливо ждал поклёвки, поглядывая на подвешенную на леску маленькую рогатульку.
Закат ласкал взоры задумчивого молодого человека. Жизнь наполнилась до краев появлением в ней Эи. Её большие красивые карие глаза вспоминались ежеминутно, отодвигая всё остальное далеко-далеко в сторону. «Забросить всё и прибиться десятой собакой на работу при стаде овец, лишь бы видеть её...».
Редкие облачка с розовыми краями при включенном воображении напоминали румяные пирожки. Чувство голода обострилось до нешуточного. В крайнем случае, на крючках шикарные короеды. Лицо невольно перекривилось от гастрономических изысков. Рогатулька, чуть отклонившись, пошла вверх. «Есть». Леска, дёргая руку, уходила в сторону. Приличная рыбёшка, трепыхаясь, висела на поводке закидушки. Поправив наживки, Тий далеко метнул камушек, увлекающий за собой снасть...
Слегка подсоленная, прожаренная рыба с кусочком лепёшки. Ничего вкуснее никто и никогда в жизни не вкушал. «Ым... Ым ..», - облизывался похожий на общипанного со своей новой причёской кота довольный и счастливый Тий.
Вспомнилось, как в детстве ловили в речушке кошёлкой, плетённой из ивовых прутьев, рыбу: пескарей, огольцов, редко попадались вьюны. Они были похожи на небольших змей. Тёмно-коричневые, с продольными полосками по бокам и усами на мордочке, сильно пищали, когда их брали рукой, чтобы вытащить из кошёлки.
Ребятишек, как правило, было очень много. Кроме родных старших братьев и одной из сестёр - заядлой рыбачки, соседские дети, друзья по улице. Поначалу всегда улов не велик. Прозрачная проточная не очень быстрая вода позволяла некрупной рыбёшке обходить нехитрый трал, но постепенно от удачи к удаче, после того, как очередная рыбёха извивалась на дне кошёлки, стараясь пролезть между прутиков, ребятня один за другим, заходили в тёплую летнюю воду, и начиналась настоящая рыбалка.
Осокой, выдранной с корнями и грязью, край берега и дна, быстро строились плотины с двух сторон, отрезая участок речушки, и все вместе начинали мутить воду, потом в ход шла майка, самая большая у кого, с завязанными между собой лямками плечиками. Мокрая, она раздувалась, когда тащили, как бредень, держа в четыре руки за края. Вода от привыкания и азарта становилась всё теплее и теплее. И улов всё больше и больше.
Пожаренные матерями в масле или молоке, небольшие продолговатые рыбёшки, с аппетитом поедались набегавшейся проголодавшейся ребятнёй. Детство вспоминалось великолепным, с умилением. Всех игр и не пересчитать: лапта, футбол, в клеек, хоронючки- прятки. Семьи были большие, редко трое детей, в основном по четыре-пять, были и больше. С утра до поздней ночи. Не утащишь домой на аркане. Только и слышался со всех сторон крик родителей: на всю улицу: «Идите, хоть поешьте». Про поесть вспоминалось в последнюю очередь (когда загоняли домой). Так и называлось: «Отец, иди, загони детей домой, сами не придут...»
К концу шестого дня сруб с торчащей из него каменной угловатой трубой стоял посреди диких мест, отдалённо напоминающий человеческое жильё, больше на рубленый колодец, засыпанный камнями доверху. «Всё лучше, чем в расщелине или на дереве как в гнезде».
Тий готовил щепу на бревенчатый плотный решетник. Короткие, напиленные еловые пенёчки колол на пластинки, чтобы затем уложить как черепичку на приготовленный раствор из песка и воды. Накидав кашу из песка на крышу, ровными рядочками прикладывал щепу друг на друга, как чешуя у рыб. Подсохший песок придерживал, не давая порывам ветра срывать чешуйки с крыши избушки. Проём двери закрывал большой балан, служивший временной дверью, на случай незваных гостей.
Дровишки потрескивали в камине. «Для полного счастья ровно обтесать несколько бревнышек для лежака, но это завтра». Всё тело поднывало от тяжёлой многодневной работы. Угасающие угольки в камине закрывали свои красные глазки вслед за крепко уснувшим Тием. Ночь окутала этот уголок земли, охраняя покой и безмятежный сон в труде уставшего человека, угревшегося и телом и душой.
Утреннее солнце сулило прекрасную погоду на предстоящий день. Спилив немного сухостоя, Тий принялся готовить дрова, чтобы по возвращении с поисков уставшему не пришлось этим заниматься. Лобзик легко делал рез, чурбачки собирались один за другим. Сносив внутрь под крышу избушки, засобирался в дорогу, ещё проверяя и проверяя своё снаряжение, убедившись, что ничего не забыл, закрыв дверной проём баланом, Тий подался в направлении горы вдоль берега.
С приближением та становилась красивее и больше. «Начну обследовать с ближнего склона, может, повезёт, найду какие-нибудь подсказки, а может, всё это просто легенда, но хотелось бы верить, что я найду то, за чем проделал этот непростой путь».
Шаг за шагом в обратном направлении белой волной по зелёному морю находило стадо овец. Обу, оперевшись на посох, смотрел за неторопливым течением. Адыр гладил и трепал за морду большую собаку и уворачивался, закрываясь локтём, когда она в очередной раз пыталась лизнуть его своим огромным языком в лицо.
Свет в глазах Эи говорил - о ожидании встречи. Радость поселилась в её душе. Лёгкий ветерок трепал локон вьющихся волос, солнечный свет золотил кончики ресниц. Казалось, что редкие невзрачные цветочки в траве под ногами девушки вспыхивали огоньками ярких красок и, отражаясь в её глазах летели, касаясь красот вселенной.
Тий грустил почему-то, стоя у подножия горы. Где-то здесь, быть может, спрятаны сокровища, собранные в глубине веков такими же смелыми и сильными людьми, любившими свою землю. Вспомнилось: отчий дом, мать, её добрые и умные глаза, негромкая речь, всегда спокойная, ласкающая слух. Тий часто вспоминал, когда ещё маленьким ребёнком подходил к матери. Гревшись спиной у печки, сидя на большой деревянной табуретке после очередного дня, проведённого в труде сельского быта, мать сидела, закрыв глаза, веки чуть вздрагивали. Уставшая, молодая, сильная, полноватая женщина. Ребёнок брал маленькую скамеечку, ставил её рядом с ногами матери, прислонившись головой ухом к коленям, тихо сидел рядом. Мать ложила тёплую ладонь на белобрысую головку и пальцами почёсывала, поглаживала младшенького сына - кормильца. Потом нежно, по-матерински уносили уснувшего мальчишку в деревянную кроватку, с любовью сделанную родным отцом. И ещё чёрный мотоцикл. Листья молодой зелёной кукурузы, изредка хлестающие небольно по лицу. Держась за блестящую крышку бензобака и сидя на подушечке между колен огромного, как великан, отца, мчался и мчался вперёд. И ощущения радости в этот момент и сейчас, вспоминая это.
Нетронутые, нехоженые места, по крайней мере, много лет. Ни троп, ни следов человеческого присутствия, кроме повстречавшейся в пути, немного ранее находки: вросший в берег грузовик-вездеход, потрёпанный временем, коррозией. Выгоревшая до бледно-серой краска на кабине, изорванный на стойках кузова выцветший брезент, - всё говорило о том, что не один десяток лет прошёл, пока техника нашла здесь свой последний приют. Осмотрел находку с мыслью, много полезного для его бродяжьего быта: большие стёкла в кабине, чуть меньшего размера на брезентовом тенте, ключи, монтажки и т. п. - всё могло бы пригодиться в избушке для устройства быта в полевых условиях. «Это, наверное, последние искатели до меня. И, судя по брошенной, скорее всего сломавшейся машине, не очень удачливые. Обу говорил о погибших. Кто знает, может быть, их транспорт сейчас передо мной».
Между крон деревьев метров сто вперёд вверх виднелся большой выступ светлой породы. «Хороший обзор, наверное, оттуда». Тий начал подъём. Пологие склоны не очень затрудняли продвижение вперёд. Лишь обломанные сучья, сваленные старые деревья временем и буреломами сдерживали, цепляясь за одежду и моток капроновой верёвки.
Прокатившиеся немного вниз камни и треск сучьев нарушали тишину. Круглая площадка наверху выступа с заросшими каменными бортами по краю напоминали сторожевую башню. Мысленно в воображении убрав растительность, можно представить человека в доспехах из кожи, всматривающегося вдаль. Узкие расщелины тёмными прерывистыми полосками проходили выше по склону горы и терялись в зелени крон деревьев.
Скудных припасов впроголодь хватит максимум на три-четыре дня без пополнения. Птицы пролетали над кронами деревьев. В крайнем случае, хоть что-то добыть, чтобы утолить голод и набраться сил для возвращения к избушке и протоке со спасительной для человека рыбёшкой.
Начало реки терялось, не доходя видимого подножия горы, растворяясь в камнях, рассыпанных в обширной площади предгорья. Обозначившееся русло начиналось у огромного светлого валуна, по форме немного напоминающего череп лошади. Тий на подходах зарисовал столь приметный ориентир. Примечательность этого места: оглядываясь назад, река просматривалась несильно петляющей блестящей нитью в зелёном сукне долины и терялась в дымке у горизонта.
Смотровая площадка с какой-то целью была оборудована когда-то. «Я, может, совсем рядом стою от заветной цели». Сняв, сложив аккуратно снаряжение, Тий стал протискиваться в ближайшую расщелину, началом подходящую в одну плоскость со смотровой площадкой. Чуть расширяясь
и сужаясь, расщелина уходила в глубь горы, пока дальнейшее продвижение стало невозможным. Дальше, кроме змей, пройти не смог бы никто. В двух следующих было то же самое. Посидев, отдохнув, жадно глотнув воды, немного подумав, глядя в одну точку под ноги, резко приподнялся и подошёл к бортику площадки.
Внизу недалеко подходили кроны деревьев. Тий принялся очищать камни от растительности, обрывая, подрубая и обрезая, всё стаскивал в одно место и складывал. Чуть в сторону выступали несколько плоских на вид камней, лежавших по дуге. Очистив от мелких камней, дуга описывала круг. «Колодец? Нет, зачем на скале?» Углубившись, поддевая топориком камушки и выкидывая в сторону на небольшой глубине монолит из каменной плоской поверхности с мелкими трещинами. «Это кострище. Да, искатели два-три дня, ну неделю, наверняка, место костра тех, кто находился по каким-то причинам здесь намного раньше и гораздо дольше».
Сомнений не было, что след оставили люди. Но когда и с какой целью? Это укрепляло и настраивало на долгие поиски, несмотря на трудности и, может, ещё более тяжёлые испытания искателя-одиночки. Очистив от растительности бортик площадки, просматривалась кладка. Неодинаковые по размеру неровные камни, большие и не очень, сложены рукотворно без всяких сомнений.
Выбирая маршрут подъёма, чтоб как можно легче добраться до выступа, Тий ранее заметил в каменных завалах выступы-подобия ступенек на более крутых участках. Обследовав прилегающую территорию в радиусе метров пятидесяти, ничего примечательного замечено не было. Зарисовав выступ и площадку, проверив, поправляя снаряжение, забирая чуть вверх, Тий взял направление к западному склону с надеждой до темноты пройти просмотреть как можно больше. Шум камнепада впереди, на звук, метрах в ста. Притаившись, как зверь, человек вслушивался в направлении скорой встречи, может, не очень приятной. «Останавливаться, подолгу стоять
от каждого шороха, лучше из дома не выходить». Вытащив; из чехла мачете, нервно перехватив её в ладони, смельчак подался вперёд. Содранная кора и торчащая свежая щепа на стволе с пол-обхвата. «Сходить бы по большому». Страх сковал. В оцепенении Тий смотрел на тёмное огромное пятно впереди между стволами деревьев и редких кустарников. «Бой дать нечем...»
Дрожащей рукой Тий отцеплял моток верёвки. Зверь медленно приближался. Скинув петлю, сдерживающую целостность мотка, он изо всех сил кинул его вперёд вверх. Верёвка в полёте, разделившись на кольца-витки, цепляясь за сучья, подобием паутины, свисла на пути матёрого медведя, введя зверя в недолгое замешательство. Форы хватило оторваться, на память прошедший короткий путь в обратном направлении, человек в страхе, его преодолевающий со скоростью не человека. По треску разрыв с каждой секундой сокращался. Сильное животное тягучими бросками настигало свою жертву. Четыре длинных шага на бегу, край площадки, бортик, бросок, полёт. Треск сосновых веток, хруст сучьев, удар. Толстое ответвление от основного ствола. Тело висело тряпкой в рогатулине...
У края площадки хищник, вытянув шею, всматривался в кроны деревьев. Огромный чёрный нос, чуть дёргаясь, втягивал воздух, отфильтровывая нужный запах, в намерении довести до конца охоту. В развалку, спускаясь в обход выступа, людоед выбирал нужное дерево, обнюхивая стволы.
Тупая боль в боку, обломанный край тазовой кости по ощущениям ушёл вовнутрь, в живот. В сознании бледный Тий царапал ногтями ствол, пытаясь выправиться в рогатулине. При малейшем движении боль усиливалась до нестерпимой. Левой, в правую руку переложив нож, с трудом вынутый из ножны, из последних сил, человек ударил в ствол дерева на максимально доступной высоте для удара. Всеми работающими в таком положении мышцами тела, держась за верхний, незаточенный край лезвия у самого ствола, в попытке принять другое положение, потянулся, сопровождая истошным криком свой судорожный рывок.
ЗВЕРЬ, ВПИВАЯ КОГТИ В мягкую смолистую кору и древесину, неторопливо вскарабкивался по толстому, в его обхват стволу. Обильная слюна стекала по краю пасти блестящими полосками, прилипала к бурой клочковатой шерсти.
Беспомощный Тий смотрел приближающемуся зверю в глаза, делая вызов, комкая в руках в последней надежде свою куртку. «Жри…! - кинул в морду. Торчащие в стороны рукава были атакованы в два удара передними лапами. В попытке зацепиться за ствол когти разрезали воздух. Грузная туша с глухим звуком ударилась недалеко от корней, сотряснув дерево и тело человека.
Прерывистый рык, неуклюжее движение. Медленно зверь, останавливаясь, поворачиваясь на месте, удалялся в сторону, откуда появился. Рык его больше походил на стоны раненого животного. «Больно? Мне тоже. Спуститься с тополя физически легче, чем подняться, так я и не поднимался сюда. Всего лишь продолжить спуск. Шутишь? Будешь жить, придурок », - разговаривал про себя сам с собой. «Отступает. Будет уходить. Тоже есть повреждения. Ждать нельзя. Силы будут только уходить. Всё слушается, конечности работают. А боль? Куда её денешь». Тий детально продумывал спуск, может, самый главный в его жизни...
Хищная птица атаковала в воздухе горлицу. Та камнем упала прямо под ноги, била сломанным крылом. Вздрогнув, Эя подскочила у очага, побежала молча, смотрела на птицу, поднеся ладони к губам. Слёзы покатились по её лицу, чуть уловимым звоном падая на землю. Подняв глаза в небо, просила о помощи человеку, без которого на свете ей не хотелось бы жить.
- Отец, я поеду к горе. Сердце моё ноет. Что-то случилось.
- Пропадёшь как мать, я не переживу.
- Я и здесь пропаду, сгорю в тоске. Отпусти, отец. Отпусти, отпусти. Я верхом, карабин возьму. Я справлюсь.
- Хорошо, езжай, бог с тобой. Мужскую одежду одень.
Лёгким галопом, мотая хвостом, приземистая лошадь несла всадника с карабином за плечом. Чуть позади след в след бежит крупный пёс, преданный защитник, не оставляющий без своего присмотра хозяйку…
Стоны зверя затихали где-то далеко. Тий висел на ремне с чехлом мачете, обнявшем дерево. До земли оставались считанные метры. Сброшенные вещи валялись вокруг. Налегке, постанывая от боли, ослабляя натяжение страховки, держась коленями, по сантиметрам спускаясь к земле, и вскоре с облегчением между камней лёг на спину.
«Мать-земля, исцели, укрепи, помоги странникам вольным и невольным»- как молитву повторял слова, приходящие в этот момент в его сознание. Боль редкими волнами отступала. При малейшем движении боль усиливалась, но не до первоначальной. Отдохнув от боли, тело просила сна. Глаза сами закрывались. «Будь, что будет». Иногда борьба выигрывается отсутствующим сопротивлением.
Открыл глаза. Рассвет… Медленно повернувшись на бок,- боль притуплённо напомнила о себе: «Идти не смогу, даже опираясь на палку». Оглядевшись вокруг, Тий переползал с места на место, подбирая вещи. Постанывая, одевал куртку. «Мачете. Пилить нечем будет. Верёвка – не поползу за ней. Всё обойдется. Потом вернусь, куда она денется».
Ползая между камней, искал спасительное полотно, выроненное при ударе о толстые сучья в кроне сосны. Тонкие ветки и сучья смягчили и погасили скорость падения. Это спасло Тия. Хотя расчёта и никакого не было. Просто уходил от страшного зверя, не желая быть порванным заживо на куски. Повезло, чуть вдалеке на мелких камушках лежала целёхонькая мачете. Радуясь как родной матери после долгой разлуки, парень полз с вытянутой вперёд правой рукой.
Расстояние до спасительной избушки было незначительным, если б… метр за метром, измученный, чумазый, Тий полз, стискивая зубы при обострении мучавшей его боли, раз за разом вспоминая рассказ школьного учителя о легендарном лётчике времён Второй мировой, выжившим и продолжившим полёты на протезах без обоих ног.
Добравшись до валуна-головы, ладонью черпал воду, жадно пил, умывался. Мокрая, плешивая голова, как у нахлебавшегося котёнка, беспомощного и жалко мяукивающего. Опираясь, отталкиваясь от камней руками, продолжал перемещать своё тело вдоль русла. Подобие улыбки появилось на лице от сравнения себя с другим, не менее легендарным, Василием Ивановичем, огребавшимся одной рукой.
«Выживу, выживу. Да вы совсем, что ли?!» - Тий смотрел на серую крупную морду волка прямо напротив его в десяти метрах. Тот стоял, смотрел в глаза еле живого, беспомощного человека. «Гав! Гав!» - вдруг вырвалось из пасти волка. «Обу. Это Обу».
- Обу! - закричал изо всех своих сил Тий. - Обу! Слёзы потекли ручьём.
Комок в горле подкатил, что трудно стало дышать. Ребёнок, рыдая лицом вниз, Тий лежал без движения, понимая, что помощь совсем рядом, которую он даже и не ждал... Обхватив ладонями его лицо, Эя заулыбалась, почувствовав тепло живого человека.
- Это ты? Отец, Обу.
- Я одна Сердцем почуяла, что беда. Отец отпустил. Я знала, что что-то случилось.
- Не бойся, всё обойдётся, я живучий... Идти только не смогу, правда. Парень опустил глаза, как 6ы стесняясь этого. Я же никто тебе. Мы виделись один раз. Ты спасла меня, Эя.
Девушка немного отвернула лицо в сторону. Неглупый молодой человек всё понял, но не верил, что так может быть. Он прикоснулся к ладони Эи. Чуть вздрогнув, пытаясь убрать, она остановила движение своей руки... Меняя интонацию, каждый может прочувствовать красоту этого момента.
Положив командой лошадь на землю, Эя помогала Тию подняться в седло, бережно подсаживая, придерживая его. Конь приподнялся и, ведомый под уздцы, медленно ступал за своей хозяйкой, ведя за собой, как на верёвочке, огромную серую собаку. Покачнувшись при небольшом подъёме, по лицу было видно, что боль даёт о себе знать. Ослабленный раной, голодный, измученный Тий стыдился своего состояния перед девушкой, которая, сказать нравилась ему - этого очень мало.
Эя: «Попробуй, пересядь за седло, лошадь гладкая, здесь мягче будет. Я сяду впереди. Чтоб не упасть, держись за меня. Отдавать станет меньше. Будет легче».
Подтянувшись в седло, закинув ногу, как через раму велосипеда, Эя взяла за собой руки парня и обняла ими себя за талию. «Держись, пожалуйста, - еле слышным голосом и как бы извиняясь, - не упади».
Девушка смотрела вперёд, поворачивая коня, стараясь объезжать небольшие препятствия, выбирая более ровные места для плавного прохождения дороги. Конечно, в тот момент людям, попавшим в сложную ситуацию, не до красот природы, но этим нельзя не любоваться: высотки выстроенные, краями заходящие друг за друга, полутона от зелёного до голубовато-дымчатого с яркими пятнами разноцветных склонов невысоких гор и одиноких белых валунов, мелкие соцветия, вытканные яркими пятнами в зелёном ковре. Щебет птиц, изредка нарушавший тишину. Синее небо, бесконечно высокое. Ласковое летнее солнце и серебро чистой реки. В эти моменты с большей остротой понимаешь: наша земля - нежная красавица, кормилица-мать, заслуживающая самого бережного отношения к себе. Река расходилась саблей и ножнами. В долине, где на зелёном в белый горошек из камней склоне, одиноко, только без курьих ножек, жилище Тия. Тий: «Я полежу тут, на земле, на свету. Не хочу внутрь».
Эя поила его водой с фляжки, смочив свою руку вытирала чумазое лицо потрёпанного, но всё же красивого человека и нежно вытирала его грязноватое лицо своим платком. Тий: «Посмотреть бы на себя в зеркало». Эя: «Я расскажу, что ты хочешь узнать? »
Тий: «Да просто, на что я похож, на какой предмет или, может, зверька на какого-нибудь».
Эя повнимательней посмотрев на Тия и широко улыбнувшись, выдала свои ассоциации:
- На бурундучка, которого долго тащили по песку за хвост.
Смеяться было очень больно, руками зажал болевший бок в попытках сдерживать вибрации от смеха. Девчонка залилась звонким смехом. Тий смотрел на неё своим чистым взглядом, как на красивую икону, увиденную в первый раз. Он поймал себя на мысли, зачем проделал свой путь и что в этой жизни и есть настоящее сокровище. День клонился вечеру.
Эя: «Есть хочешь, бродяга несчастный».
Тий: «Не знаю, наверное», - как будто вспомнив о еде, мгновенно прорезался аппетит. «Выживу, выживу», - Тий понимал, что выздоровеет.
Эя отвязала от седла собранные в дорогу небольшие пpипасы. Заброшенной перед уходом к горе сетки не было видно в чистой воде протоки. Значит, есть улов. Он и притопил на глубину лёгкую небольшую снасть.
Тий: «Камин можно разжечь, рыбы приготовить. Только ведь бревно из проёма как вытащить? Можно лошадью, верёвки нет. Бросил в медведя. Этим и спасся, успел удрать».
Эя закрыла лицо руками: «Я думала, ты просто упал, сорвался». Тий: «Ой! Проболтался».
Эя: «Расскажи. От медведя не убежишь. Как ты уцелел?»
Тий рассказывал, специально смягчая реальные события, бравируя в шутку, как он быстро бегает и далеко прыгает. Лоб Эи съёживался, как у старушки, сопереживая гореискателю. Ремешком уздечки, зацепив карабинчиком за седло и другой стороной на удавку за бревно, послушная командам хозяйки лошадка без особого труда освободила дверь в избушку. Похлопав, похвалив коня и расседлав, Эя отпустила его. Довольный и свободный, тот принялся щипать траву, пасясь неподалёку.
Тий: «Он не убежит назад, к стаду?»
Эя: «Нет. Он очень предан мне».
Эя рассказала трогательную историю, как он спас её однажды, по команде приведя за собой Обу на помощь дочери, когда она по неосторожности сползла в узкую расщелину и не могла самостоятельно выбраться, и ещё много интересного про умницу Чёка.
Ласковое тепло огоньков камина и нежный голос Эи убаюкивали Тия. Отступившая совсем далеко боль не мешала наступающему сну раненого человека. Девушка сидела рядом, кротко положив ладони на голову Тия, тихо спавшего у её колен. Веки неземных глаз Эи наливались теплом и покоем. Словно два котенка в одной кошёлочке, спали красивые люди, свернувшись калачиком.
Чуть различимые в темноте верхушки деревьев, мерцание звёзд, огромная жёлто-оранжевая луна нежным светом золотила излучину реки и протоку. Безмолвие. Земля неслышно летела в просторах Вселенной, описывая свой очередной круг и кокетливо поворачиваясь вокруг своей оси, как бы
осматривая своё одеяние, поглядывала на луну: «Ну как я
вам?» «Вы великолепны».
Улыбаясь друг другу, немного стесняясь: «Доброе утро!» - в один голос, очень синхронно. И смех нарушил тишину, эхом облетел, казалось, всю землю, желая доброго утра каждому живому существу, даже страшному медведю, зализывающему раны в завалах.
Тий: «Отец волнуется очень. Со мной всё будет хорошо. Мне не так больно, и силы возвращаются. Я смогу о себе позаботиться. Эя, тебе нужно возвращаться».
Эя: «Поедем вместе, пока выздоровеешь совсем, я прошу. Отец будет только рад, поверь мне. Эти поиски, зачем они тебе?»
Тий: «Я не знаю, просто по-другому не могу жить. Обещаю, что приду к вам, как только полностью поправлюсь. Мне нужно обязательно поговорить с твоим отцом».
Тий: «Ты всё узнаешь. Ты будешь ждать меня?»
Эя: «Да, да».
Тий: «Отправляться нужно прямо сейчас, чтобы до темноты вернуться к своим... Обычно мужчину провожают куда-то в поход плачущие женщины, а мы с тобой наоборот».
Эя в седле улыбнулась сквозь грусть. Красота её, нет ещё таких слов и предложений. Сердце Тия съёжилось в маленький комочек. Кололось изнутри. Он нежно сжимал её ладонь своими: «Езжай, езжай, я прошу». Он оттолкнул слегка лошадь, как бы придавая начало пути. Вдалеке, повернув коня, оглянувшись на прощанье и снова пустив его в галоп, Эя не могла сдерживать слёзы. Она не понимала, почему Тий отказался от помощи побыть в их семье. Тий смотрел ей вслед, успокаивая себя, что дорогой ничего не случится: верхом, карабин и верный огромный пёс.
Молодые, амбициозные, стремящиеся к независимости, сильные люди, целеустремлённые, не желающие выглядеть беспомощными, Тию тем более не хотелось выглядеть таковым в глазах любимой всем сердцем Эи. Это чувство, с одной стороны, и, с другой стороны, желание увидеть Эю, разрывало Тия пополам день за днём.
Сил хватало дойти проверить сеть, приготовить пищу. Не много прихрамывая, придерживая рукой больной бок, Тий бродил по пологому склону, подыскивая подходящую древесину для поделок. В неоднократных путешествиях он засматривался на работы мастеров, резчиков по кости, по дереву. Отполированные скульптурки своим светом завораживали умеющего видеть и понимать красоту от природы талантливого человека. Старательно, острым ножом, стружка за стружкой, срезая лишнее от представляемого образа будущей скульптуры увлечённо, час за часом, день за днём, переходя к тонкости отдельных участков: лица, волос, кистям рук, — Тий вырез распятие из разгувилки искривлённого толстого сучка и чурбачка — ствола заскорюзловатой берёзы.
Подобные работы он уже выполнял на большой земле небезуспешно. И каждая новая скульптура, на его взгляд превосходила прежнюю. Крест он вырезал отдельно. Распятие крепилось выкованными медными гвоздиками. Величиной готовое распятие в две длины кисти руки. Прорезались подушечки пальцев, линии жизни на ладонях, обозначались сухожилия. Тонкая работа, уцелевшие великолепные скульптурки, сохранившиеся до наших дней. В размышлениях — от вселенских до бытовых — увлечённо вырезая, может быть, очередной шедевр, Тий забывался и далеко уходил от временных проблем, остановивших продвижение к намеченной, увлекающей его цели. Частым гостем вселенского масштаба, частью его души стала Эя...
Давно забытая радость маленькими порциями проникала в душу Обу, когда он раз за разом видел грустно счастливое лицо красавицы дочери. Глубоко вздыхая, поднимая глаза в небо, он благодарил его…
Обу: «Дочка, я тут подумал, не повернуть ли нам в этот раз пораньше к стойбищам? Просто будем проходить помедленнее, стоянки делать подольше».
Эя: «Папочка, я тебя люблю, ты самый хороший».
Тий направлялся уже не хромающей, но не уверенной походкой, с надеждой найти у остова брошенной машины что-нибудь медное: болтик и т.п. для выковки гвоздиков к поделке, опираясь на гладко очищенную жердь в виде копья с примотанным крепко на конце его охотничьего с достаточно длинным лезвием ножа.
Оружие выглядело угрожающе и, на взгляд сильного, храброго человека, весьма эффективным. Он раз от раза на ходу выполнял колющие движения грозным длинным копьём, корча страшные гримасы на смешном лице. Детство недалеко ушло от него. Да и ушло ли совсем.
Много нужного для себя находил обродяжившийся Тий, по-хозяйски разглядывал трофеи, мысленно приспосабливая в своём нехитром быту то или иное. Унести всё подобранное на его вкус и цели не представлялось возможным с одного захода - отобрав самое лучшее из хлама, на который в цивилизованном мире и не взглянули, даже если б спотыкнулись о него. Не вполне вернувшиеся силы отказывались нести и это.
Из двух больших подшипников, найденных в ящике ЗИПа, к его удивлению легко провернувшихся, Тий принялся мастерить подобие тачки. Отпилив палки, подогнав в отверстия внyтреннее подшипников, нарезанными полосками из брезента—тента, привязал ручки и площадку из палок для поклажи.
Ловко маневрируя между камней для более лёгкого продвижения, без особого труда добрался до избушки. Днём, когда камин незачем топить, в избушке было темновато, так как, кроме неширокого дверного проёма, проникновение света затруднено. Тут и вспомнились большие, целые, крепкие стёкла в кабине брошенной машины, и чуть меньше в тенте кузова. «Великолепные окна!»
Так, день за днём, постоянным занятием каким-либо делом человек прогонял от себя страхи, что не оправится и просто погибнет. Навсегда потерявшись в тысячах километрах от родного дома. Людей в добром здравии такие мысли вряд ли посещают, где бы они ни были и чем бы ни занимались.
И, действительно, заживало как на собаке. Силы вернулись. Уже совсем скоро Тий бегал между камней в начале протоке, хватая руками рыбёшку, в панике загнанную в каменные карманы. В азарте увлекательной рыбалки, забыв в те моменты обо всём на свете, с лицом большого ребёнка, он носился, извергая своими ножищами фонтаны брызг, радугой переливающихся под лучами яркого летнего солнца.
Находившее стадо обступало Чёка со всех сторон. Сидя в седле, Эя улыбаясь, наблюдала эту очаровательную картину. Тий не верил своим глазам. Неуклюже одеваясь на ходу и ускоряясь, спотыкнувшись, побежал вперёд, как с низкого старта. Слегка запыхавшись, держась за стремя, парень долго смотрел в глаза девушки, как бы читая, что в них. «Я буду просить твоей руки у отца. Ты согласна?» Эя чуть слышно ответила: «Да». Тий очень аккуратно и нежно, за талию, словно любимую ёлочную игрушку в детстве, приподнял девушку из седла, описав небольшой круг, опустил её на землю. Свет их глаз, прикасаясь губами к лицу Эи, к её полуопущенным глазам, увлекая принцессу с собой в ощущение невесомости.
Чёк с псом шли чуть позади держащейся за руки счастливой пары, идущей за благословением. Скупая слеза Обу означала согласие. Эя целовала руки отца. Тий, немного смущаясь, стоял поодаль. Адыр с мамой искренне радовались, улыбаясь, наблюдая за происходящим, в душе понимая, что обретают в лице Тия помощника и защитника.
Обу учтивым знаком руки попросил парня подойти к ним с Эей, молча снял со своей шеи золотой медальон на крепкой не тонкой цепочке и одел его на шею Тия.
Обу: «Это родовой медальон, теперь ты в семье, и мы искренне рады нашему сыну».
Внутренняя дрожь выдавала волнение молодого крепкого парня, давно осиротевшего. Он уже знал для себя, что не предаст этих людей, даже перед лицом самой страшной опасности, Тий молился молча, как умел, изо всех сил стараясь не выпустить слёзы, до боли прикусывая губы. После небольшого общего молчания он вынул из кармана куртки золотую монету, доставшуюся ему от своих предков по наследству и бережно хранимую им долгие годы, и протянул её Обу с просьбой принять как знак взаимного уважения. Обу обеими ладонями принял подарок и уважительно поклонился, затем по-отцовски обнял Тия, легко похлопывая его по широким плечам.
Эя с умилением смотрела на дорогих её сердцу мужчин, смахивая ладошками слёзы. Виляя хвостами, собаки радостно бегали среди людей, подбегая по очереди то к одному, то к другому. Казалось, что даже конь Чёк улыбался своей «лошадковой» улыбкой.
Река несла свои воды среди обновившейся в ещё более ярких красках долины. Наверное, в эти моменты убирались пальцы с курков, и люди выкидывали запалы далеко в стороны, чтобы никогда их не найти. Как хотелось знать, что это именно так. Острой болью прорезалась совесть, как зубы у младенца, у всех, кто позабыл о её существовании. Для добродетели не нужны ни войны и революции, а всего лишь понимание прекрасного и пробуждение совести человека как путеводной звезды всего человечества. Размеренная, без суеты, как бы не во времени протекала жизнь семьи кочевников-скотоводов. Долгие философские беседы немолодого Обу и не по годам мудрого Тия. Стадо неторопливо стригло окрестности долины под бдительным присмотром умниц собак. Искренне жаль старика Обу, когда его взгляд касался внука. Глаз тускнел. Адыр с трудом передвигался на своих детских ногах. Всей душой пожалеть в несчастье другого человека иногда чудесным отзывается исцелением.
Тайком время от времени, за несколько дней, Тий из козьей кожи самодельным шилом и нитками, расплетёнными из брезента, сшил подобие футбольного мяча, плотно набив его шерстью. Заинтересовал мальчишку, показывая финты и прицельно посылая из любого положения мячик точно в верхний угол построенных из сосновых жердей ворот. День за днём Адыр с интересом перекатывал слабыми ногами мяч, стараясь обвести подыгрывающих ему мать, Эю и деда. Единственный зритель, если не считать овец, коз, Чёка и собак, сидя на тёплом большом камне, как на трибуне импровизированного футбольного стадиона, закатывался от смеха, наблюдая за чемпионатом всея земель.
И вскоре произошло чудо. Раз от раза Адыр на глазах лучше и увереннее стал ходить. Прогресс ошеломляющий. Его шаги переходили в бег. Обу уходил подальше, прятался как бы стесняясь, и плакал, словно сам ребёнок. Совсем скоро, пасуя друг другу, Адыр с Тием громили команду Обу, привязав в свои ворота Чёка, одевая на него знаменитую кепку. Отец, утешаемый дочерями, по-настоящему расстраивался очередному пропущенному мячу, точно посланному с ходу в угол его ворот...
Счастье возвращалось в многострадальную, трудолюбивую, дружную семью. Лишь время от времени проскакивала грусть в глазах отца семейства. Все понимали, о ком и о чём грустит Обу.
Родившись и прожив в местности, где рубленая баня считалась признаком достатка, Тий рядом с протокой затеялся ставить сруб. Силы куда девать, да и не мог дня прожить, что-нибудь тяжёлое не поворочать. На повозке, запряжённой Чёком, съездил к горе, постояв на выступе, сходил, нашёл свою верёвку, вспоминая страшные моменты, пережитые здесь недавно им.
Возвращаясь, вытащил стёкла из брошенной машины, наоткручивал ржавыми ключами. Позабирал разный хлам, очень радовался бензобаку под горячую воду в бане. По возвращении лошадью на верёвке подтаскивал раскряжёванные брёвнушки. В
Адыр ходил собирал редкий мох под хвойными деревьями. Обу большим топором, взятым из повозки, колол щепу более крупную и ровную. Девушки заточенной лопаткой, по очереди, помогали шкурить приготовленный лес.
Работа спорилась. Венец за венцом вырастал сруб будущей баньки. Чёк медленно ходил за Тием, везя за собой повозку по своей воле. С мастеровитым видом парень выбирал подходящие плосковатые камни для кладки печи. Не прошло и недели, как лёгкий дымок вился из каменной трубы аккуратного домика из гладких, пошкуренных сосновых брёвнушек.
Смотрясь в обшарпанный временем кусок зеркала, снятого с машины, Тий , брился охотничьим ножом, подведённым об камень. Его плешивая причёска не оставляла равнодушным даже Чёка, тот частенько ржал. Эя смеялась по-доброму и уговаривала парня довериться ей как парикмахеру: «Хуже не будет». Усаживаясь на камень как в кресло, Тий положил ногу на ногу, приподняв правую руку перед собой как бы произнести тост: «Мадемуазель, наголо, пожалуйста».
Накупавшись за долгие месяцы, убрав мох с лица и головы, усевшись за ужин, молодой парень был просто мужественным красавцем. Эя даже отвела глаза, стесняясь своего взгляда. Обу, наблюдая всё это, вздохнув с лёгким сердцем, громко сказал в присутствии всей семьи, сидевшей вокруг импровизированного стола: «Вернёмся к стойбищам, сыграем свадьбу, - добавил, - в этом году постараемся вернуться немного пораньше». После небольшой паузы обратился к Тию: « Не поможешь ли мне барана зарезать?» На что тот молча кивнул головой.
Пару дней назад он невольно наблюдал такую картину: молодой белый козёл шёл рядом с хозяином, как верный пёс становился с ним на пригорке и смотрел туда, куда всматривался Обу. Животное как бы принимало участие в делах человека, стараясь быть полезным ему, старик понимая всё это, отталкивал, прогоняя его, тихо повторяя: «Я плохой, когда-то придётся тебя убить или отдать другим для того же». Тий понимал необходимость в связи с укладом жизни людей и отнёсся по-философски к убийству животного. Но всё же посчитал нужным рассказать Обу историю, отложившуюся в памяти подростка.
«Вы поймёте меня правильно, я это знаю. У нас была свинья Машка. Выросла большой и красивой, очень чистоплотной. Бело-розовая кожа блестела на солнце, когда та гуляла по двору. Хороший уход, я, конечно, помогал, что просила мать сделать. Во время кормления свинья боком подталкивала маманю в колени в надежде получить как всегда порцию почёсываний, от которых свинья Машка тихо похрюкивала, прикрывая свои глазки. Люди разговаривают со скотиной, зная, что та не понимает их речь, но всё же животное смотрит в глаза, вслушивается в звуки человеческого голоса, пусть даже не понимая его. Животному также больно, когда больно, и также страшно, когда страшно. Они чувствуют и понимают, что вскоре с ними произойдёт. Пришло время Машки. Мать позвала бойца. Даже и не из-за мяса поесть, а продать, чтобы выручить какие-то деньги для своих нужд. В приоткрытую дверь было видно, как Машка в оцепенении смотрела на здоровенного мужика с ножом в руке. Мелкой дрожью содрогалось её тело.
Я помню её мокрые глаза. Животному было по-настоящему страшно, не говоря уж о боли за долгие секунды сознания. Ком в горле, видя плачущую маманю. Может, это всё «слюни» и кому-то всё равно в жизни, поедая вкусную колбасу, что чувствует или не чувствует животное, задумываться хоть иногда над этим, может, и для своего спасения»...
Обу молча смотрел на парня, потом куда-то в сторону. Ему грело душу, что остались такие люди на этой грешной земле. Может, и не святые, но с сердцем и думающие.
Вечер обволакивал сумерком и туманом временную стоянку пилигримов-кочевников.
Обу: «Тий, я по-отцовски тебя прошу, опасное это занятие - лазить по горе. Мы все вместе заработаем все сокровища этой земли. Я не молод. Зачем мне богатство? А вам, если хотите, всё что угодно можем купить. Я говорил тебе, Тий, мой мальчик, мы не бедны. Я просто переживаю за тебя и за Эю. Ты понимаешь, если что случится с тобой?»
Тий: «Да. Да».
Обу: «Мне мой отец ещё в детстве рассказал легенду о сокровищах горы, незадолго до кончины передал, одел на меня медальон, поведал, что рисунок на нём - это ключ к сокровищам».
Тий достал за цепочку из-за пазухи подарок Обу. Отсутствующие волосы на голове встали дыбом. Первый раз он поглядел на медальон. Четыре стрелы сходились в центре рисунка и расходящиеся оттуда лучи: «Сон... Подарок отца...» Он видел его во сне.
Обу: «Ты найдешь сокровища. В легенде сказано, откроется чистому сердцем, и опасаюсь этого почему-то. Я просто боюсь за тебя и Эю».
Они долго молча сидели...
Тий: «Как же баран?»...
Обу: «Потом… Завтра...»
С каждым днём всё дальше и дальше от долины и бархатной горы уходило стадо. Лето ближе к осени. Многие и многие километры лежал путь на юг к стойбищам...
Приветливые, миролюбивые, немногочисленные жители-соседи по стойбищу. Каждый занят своим делом в ожидании покупателя на свой скот. Седьмой день недели - устраивали скачки, мальчики-подростки на своих конях в красивой сбруе мерились силой и ловкостью. Готовился и Адыр на Чёке. И пришли первыми.
Тий отличался от местных, чем вызывал у них желание как бы посоревноваться с пришедшим с семьёй Обу светлым богатырём. Тот шутливо постарался отказаться мериться силами в любой форме. Конечно, он умел ещё с детства скакать верхом на лошади, даже без седла, как почти каждый сельский мальчишка.
Адыр заулыбался, поняв, что хочет показать Тий. Мальчишка смеялся, когда увидел такой фокус - трюк с Чёком.
Приучив лошадь по команде ложиться и переворачиваться через спину, держа коня за шею, со стороны казалось, что человек силой валяет сильное животное на землю и переворачивает его. А всё дело в кусочках вкусной лепёшки, за которые гурман Чёк научился крутиться, как болонка. «Силач, так силач», - решили местные и предложили побороться с их богатырём. Отшучиваться уже не смешно.
Тий: «Я не умею бороться. Но могу драться».
Местные: «А? Смешанный бой?»
Местный богатырь кивнул головой, что означало согласие.
Тий посмотрел на Обу, на Эю, затем на Адыра и по их лицам понял, что всё же придётся помериться силами.
Тий: «Правила хоть есть?
Местные: «Да. Нельзя калечить друг друга».
Тий: «Победа как присуждается?»
Местные: «Кто спиной прикоснётся к земле дольше десяти секунд, тот проиграл».
Тий: «Руки замотать во избежание рассечений».
Светлому богатырю дали кожаные перчатки с обрезанными пальцами. Тий взглядом окинул соперника: «Весом побольше. Ярко выраженный борец. Только б не прицепился за одежду. 3аездиет. Килограммов сто, не меньше...»
При одинаковых габаритах местный выглядел тяжеловатым. Люди стояли, обозначив круг приличного радиуса - взрослые и дети, мужчины и женщины, молодые и пожилые. Будучи женихом красавицы Эи, парень понимал, что это, может, главный бой в его сравнительно мирной жизни, пусть и в форме соревнований, какой-то игры, но проиграть, и у ж если, то достойно.
«Попробовать покружить, побегать от него, может, поймаю с правой навстречу, желательно в подбородок. Ногой лучше не пытаться. Поймает - считай, продул».
- Готовы?
- Да.
Местный принял борцовскую стойку, светлый - боксёрскую. В голове промелькнула мысль: «Не всем местным парням по нраву, что увожу из-под носа красавицу Эю. Да и в двадцать пять лет ещё всё же мальчишка, чего ж не пободаться?»
Тий бегал по кругу, не давая возможности зацепиться оппоненту, и при попытке отрезать, окоротить - резко менял направление до противоположного, замечая, что быстрее местного. Проигрывать очень не хотелось, но и атаковать казалось невежливым.
Народ гудел, требуя схватки. Местный богатырь при неодобрительном гуле зрителей стал форсировать свои атаки и в попытке захватить шею соперника пару раз огрел по уху тяжёлой рукой, чем вызвал неудовольствие светлого богатыря. Проход в ноги Тий прервал отскоком в сторону, ближнюю руку соперника в попытке зацепиться за одежду резко отбил своей рукой.
Поединок принимал скучный характер. Кто-то из стариков громко сказал примерно такое: «Молодцы! Не стесняйтесь, наваляйте друг другу!» Местный понял как указание к действию с обозлённым лицом бросился, махая кулачищами. Тий еле успевал отскакивать и уворачиваться.
Местный здоровяк слегка подустал и убаюканный постоянным отступлением при очередной атаке пропустил встречный, очень сильный удар в район подбородка. Минимум – это нокдаун. Повторными ударами Тий мог сбить противника с ног и удерживать его спиной к земле - и вот она победа . Но он немного, еле заметно отступил в ожидании, чтобы местный оклемался. Одобрительное кивание прошло среди местных, особенно стариков. Гость понял, что мог и может победить, снял перчатки, опустив руки громко крикнул: «Я не буду драться!» - и заплёл руки на груди в замок, насупиишись как пацанёнок, смотрел исподлобья. Обу закричал: «Ничья! Молодцы!» Остальные одобрительно поддержали. «Обнимитесь, богатыри! И чтоб не было обид!» Молодцы!» Всех больше радовался Адыр, но не показывал вида перед своими местными мальчишками-сверстниками. Эя прикрывала губы ладошкой, но глаза её улыбались. Тий первый раз в жизни почувствовал себя чемпионом всей вселенной. Гордость за себя распирала его изнутри, хотя лицо он мастерски держал без видимых эмоций...
Далеко на юг, где и вовсе не бывает зимних холодов, и жизнь течёт размеренно, Зах в компании новых «друзей» вечерком, в питейном заведении изливает душу, понабравшись спиртного. В полумраке и табачном дыму, и не то, чтоб очень с интересом, но слушают друг друга, больше думая о полноте каждый своего стакана.
Задворки небольшого города. Публика разная. Зах всё реже вспоминал жену, сына Адыра. Попойки делали своё дело. В семье Обу уже и не знали, жив ли он. Мальчишка, оставшись без отца, на протяжении всего этого времени тосковал и появившийся в жизни семьи Тий - весёлый, по- настоящему добрый - Адыр очень быстро привязался к взрослому, но в душе, по сути, такому же как он ещё ребёнку, и всё реже вспоминал отца, только когда видел грустное лицо матери, её усталые, впалые глаза.
Зах за последний год уже и в мыслях не пытался поехать повидаться с сыном. Полукриминальные компании, так же заработки время от времени и пустая болтовня долгими попойками. К столу подошёл, поздоровался знакомый знакомых. В ответ, здороваясь, те называли его Рыжий. Крупный крепкий мужчина лет сорока пяти, короткие волосы, крупные черты лица, взгляд колючий, толстые длинные пальцы, огромные руки - всё говорило о физической силе. После нескольких фраз и притаившихся, притихших не менее сильных молодых мужчин, сидящих за столом, было ясно - пришёл вожак этой «стаи».
Полусленг. Предлагал очередную работу, через какое-то время необходимую сделать за неплохие деньги, и авансом заказал выпивку. Закрутилось. Зах в пьяном угаре разоткровенничался: про семью, затем про Обу... И его медальон со странным рисунком в виде четырёх стрел и легендой, когда-то рассказанной ему тестем.
Рыжий оживился. Жестом руки попросил освободить место и подсел к Заху. Приобняв того за плечо, заказал ещё для своего стола получше и побольше. Затем поведал, что много лет назад был в тех краях у Бархатной горы под впечатлением услышанной тогда легенды, проделав столь трудное путешествие, долгие поиски впустую и как-то оборвал рассказ. Ощущения недосказанности остались у слышавших его полуоткровенья.
Зах: «Только чистым сердцем сокровища откроются. Чистому сердцем»
Рыжий: «Что, что? Повтори, Зах».
Зах: «В легенде говорится- чистому сердцем откроется сокровище… Это не ты».
Блеснул глази Рыжего, яростно, и тут же приугас.
Рыжий: «Зах…» Похлопывая по плечу, с бегающими глазами , Рыжий крутил в голове что-то своё...
Стойбище. Свадьба допевала свои песни. Самые крепкие валились от вина и усталости танцевать. Ребятня, раздувшаяся от сладостей, не могла двигаться, держась двумя руками за животы. Дорогой подарок был привязан уздечкой к столбику базов. Красивый конь чалой масти, новая сбруя сияла кожей. Обу гладил скакуна, приговаривая: «Так и хочется тряхнуть стариной, выиграть скачки в следующий праздник».
Тий: «Кто запретит?»
Эя улыбалась стоя рядом, прикоснувшись щекою к плечу мужа. Тий приподнялся в седло, чуть наклонившись, протянул руку Эе, освободив стремя.
В предзакатной степи звонкий голос девушки колокольчиком переливался с тихим звоном осколков падающих звёзд, в невесомости небесной музыки прикасаясь друг к другу... Божье чудо - любовь...
Тёплая зима пролетела одним днём. Закончив стрижку овец, продав шерсть, Обу и Тий готовили походный скарб, ремонтировали повозки к предстоящим кочевым переходам. Адыр проверял упряжь, вычёсывал лошадей. Его мама готовила, хлопотала по хозяйству и кухне. Эя перебирала чистое бельё, шила новенькие мягкие пелёнки. Кругленький животик уже заметен под просторным платьем. Умиротворённое лицо девушки светилось счастьем.
Мужчины после совместного решения готовили купленные для строительства у горы заимки, начатой Тием, инструмент, кое-какой материал, укладывая в повозки. Новая бензопила, несколько канистр с топливом для неё, запасы продуктов на долгие месяцы, медикаменты, книги любивших читать в минуты отдыха и продолжение образования Адыра.
Все были готовы в путь. Открыв загоны, верховые Тий на Чалом и Адыр на Чёке выгоняли скот. Собаки радостно переминались с лап на лапы, зажирев без большой работы зимой, дружно взялись подгонять стадо, с лаем и визгом набегая на суетившихся овец и коз. Ягнята вперемежку с козлятами жались к ногам взрослых животных. Старшая дочь Саума, управляя повозкой, погоняла лошадь, держа небольшую дистанцию от повозки отца. Эя сидела в подобии огромного кресла из перин и подушек. Обу постоянно вожжами сдерживал коня, заботливо оборачивался, как бы извиняясь за не очень медленную езду.
Эя: «Папочка, мне очень удобно и мягко. Не растрясусь, не бойся». Крытые, добротные повозки - походные дома.
Два «шалопая» устроили гонки, крича и улюлюкая, гнали лису, на её беду попавшую в поле зрения верховых. Изрядно напугав бедолагу, прекратили преследование и рысью возвращались к отставшему стаду и смеявшимся над ними доброму Обу с дочерьми.
После двух дней пути стада семья Обу разделилась. Ти и Эя одной повозкой, привязав уздечкой Чалого, направились в долину, к горе, чтобы обустраивать заимку. Адыр справлялся верхом со своей работой, облегчив деду его труд и большой надобности не было всей семьёй идти за стадом.
Весенняя красота долины завораживала своим волшебством. Серебро протоки на бархате нежной травы в дымке вершины горы сливалась с небом, и воздух прохладным вкусным молоком, проникая в грудь, пополнял силы человека.
Эя украшала своё жилище и аккуратно почищенные брёвна внутри избушки, развешивала небольшие ковры, сотканные Саумой зимой, подкладывала в огонь камина собранную кору. Беленькая занавеска украшала окно, сделанное Тием из автостёкол.
Тий на Чалом подтаскивал свежие сваленные стволы деревьев, лагой скатывая их в штабель. Обыкновенной лопатой очень быстро шкурил свежие смолистые брёвна. Работа кипела. На вид не очень крупный и не «качок», парень очень ловко, играючи переворачивал шестиметровые баланы, свеже почищенные - беленькие, ровненькие брёвнушки под сто килограммов. К выступающим из земли каменным плитам Тий подводил кладку, подбирая подходящие камни и плотно подгоняя их один к одному. Прорисовывался фундамент под будущий сруб вплотную к избушке.
День за днём, с утра до позднего вечера сильный человек работал очень быстро и с умом, ни суеты, ни лишних движений, выросший, воспитанный в сельской местности, привыкший к физическому труду, настырный, любивший доводить начатую работу до намеченного завершения. По положенным на первые венцы под наклоном брёвна на верёвке Чалым затаскивал готовые баланы на сруб, который с каждым венцом заметно вырастал. По продольному пропилу топором точными ударами, выбирая ложбинку в бревне, запиливая и подрубая в углах на проложенную подушку из сваленной бракованной шерсти, брёвнушки плотно ложились друг на друга, собираясь в красивые ровные стены. Оставляя через две на третью деревья, не очень толстые и некоторые, спиливая повыше, оставляя пенёк себе по грудь, пунктирной линией просматривалась основа будущих загонов. Длинными заготовленными жердями Тий отгораживал внушительную территорию для ночёвок скота .
Обу, что раньше за ним не замечалось, поторапливал стадо, проходя быстрее обычного прежний маршрут кочёвки.
Адыр: «Деда, что мы спешим?»
Обу: «Нет, не спешим. Как обычно».
Саума улыбнулась, молча, продолжая помешивать в котле варящееся мясо.
Обу: «Просто скучаю по Эе. Хочется скорей дойти. Как они там?»
Адыр: «Дед, если хочешь, погоним быстрее, а уж назад к стойбищам будем медленно идти».
Обу: «Молодец, умница! Мы так и сделаем».
Дед погладил внука по голове, поцеловав его в темя.
Обу: «Молодец, богатырь мой».
Тёплым светом светили глаза Обу. Внук обнял отдыхающего сидевшего деда за плечо, привалившись к нему боком. Они молча смотрели в огонь костра с вкусно пахнущим над парящим котлом.
Саума: «Давайте ужинать, мужчины».
Собаки крутились в предвкушении вкусных косточек с остатками мяса и, поскуливая, ластились к хозяевам.
Обу с пригорка смотрел и глазам не верил, как можно одному, за не очень много дней, переделать столько тяжёлой работы. Половина сруба, большого, стояла на фундаменте из камней. Ещё несколько венцов собраны рядом в колодец. Отгороженные загоны огромных площадей. Обу разговаривал сам с собой: «Тий, да ты нам-то работы не оставил». У протоки дымком из трубы виднелась баня. Тий носил воду внутрь. Увидев край стада, глазами нашёл Обу на пригорке, широко улыбнулся, закричал: «Эя! Эя! Отец!» «Пришли».
Быстро, тягучим мощным бегом побежал к старику.
Тий: «Всё хорошо? Вы здоровы?»
Обу: «Да. Вы как? Как Эя?»
Тий: «Вон она красавица, принцесса».
Искренне радуясь встрече друг друга, семья оживлённо, громко разговаривала, делясь впечатлениями, накопленными в недолгой разлуке. Обу, Тий и Адыр обсуждали завтрашнее строительство, предстоящую сборку сруба и затем кровлю.
Дом получался. Ровный сруб на каменном фундаменте. Все вместе, организованно. С утра пропася, Адыр загонял скот в большие загоны, первое время служившие и пастбищем, и с удовольствием принимался помогать деду с Тием в строительстве. Он ловко и очень быстро укладывал ровную крупную щепу на крышу высокого рубленого дома. Из стёкол брошенной машины Тий выполнил роскошную раму и подгонял с солнечной стороны в сруб великолепное большое окно.
В последующие дни с особым старанием выкладывался камин с подвезённых с протоки гладких продолговатых камней.
Вечерами дружная семья шутила и смеялась за чаепититием. Дрова потрескивали в камине. Просторный дом, чистые, ровные брёвна, аккуратно сложенные беловато-серые камни камина придавали особый шарм жилищу, с любовью построенному людьми.
Очередное утро начиналось как обычно. Лай подгоняющих стадо собак, позёвывающие с подвыванием Тий с Адыром, ладошкой хлопая по ртам, соревновались в волчьем вокале. Серый большой пёс по кличке Вок начинал подвывать, подпевая двуногим братьям. Вок - потому что Адыр ещё маленьким долго называл его «волк», но не мог выговорить.
Проехав верхом близлежащие распадки, Тий просматривал потенциальные пастбища, изыскивая возможности сократить кочевой путь от стойбищ до долины у горы и обратно, в желании сократить расстояние и расширить пастбища для скота, в перспективе увеличить его поголовье. Время от времени он поглядывал в сторону Бархатной горы, невольно вспоминая, как проделал путь в надежде отыскать её сокровища. Возвращаясь назад, обеспокоившись увиденной издалека суетой возле дома, Тий стукнул пятками в бока Чалого, пустился в галоп, на скаку вглядываясь в происходящее.
Тий: «Что случилось?»
Обу: «Всё в порядке, всё хорошо. Просто время пришло».
Обу суетливо выполнял распоряжения старшей дочери. Саума с пелёнками в руках прошла в дом, закрывая за собой дверь. Обу громко повторял: «Мы здесь! Мы рядом. Дочка, мы рядом!»
Долина встрепенулась от крика младенца. С мокрыми глазами Обу и Тий, мужественные особи мужского пола, обнимали друг друга, вытирали слёзы. Саума, приоткрыв дверь, успокоила и обрадовала отца и мужа. Те, одновременно вскрикнув, один: «Дочка!» Другой: «Внучка! », взявшись за руки, прыгали вверх, орали во всю глотку. Эмоции захлёстывали. Прискакавший на шум Адыр присоединился, прыгая и крича на всю вселенную, радуясь сестричке.
В городке на юге Рыжий изыскивал средства и готовился к походу к горе. Подобрав человека, пообещав хорошее вознаграждение, Рыжий решил возобновить поиски клада, когда- то давно предпринятые им. Рассказанная Захом история про медальон Обу с рисунком на нём наводила искателя на мысль, что легенда передавалась от предков Обу и что рисунок это ключ-карта, разгадка, которая приведёт к сокровищам.
Рыжий долго обрабатывал Заха, пока тот пьяный рассказывал всё, что знал из того, что поведал раньше ему Обу как сыну, мужу его старшей дочери. И ещё Зах хорошо знал места, не раз пройдя кочевой путь в семье Обу. И это облегчило б поиски и преодоление пути. Где-то далеко в душе Заха теплилась надежда увидеться, хотя бы в последний раз с женой и сыном, поэтому он дал согласие идти.
Рыжий прокручивал в голове варианты получения точного рисунка с медальона Обу, не исключая и заиметь сам медальон. Из опыта первой своей экспедиции он просчитал все прежние недочёты и подготовился основательно к новому походу. Намерения его были самые серьёзные и без сокровищ на сей раз он не собирался возвращаться, тем более зная, сделав приличные долги, собираясь в столь основательное путешествие, человеку, которому в любом случае придётся долг возвращать. За один только грузовик—вездеход с дополнительными топливными баками и емкостью в кузове с запасным топливом на две тонны.
Уточняя кое-какие мелочи, расспрашивая Заха, Рыжий просчитывал, где лучше устроить встречу со стариком Обу, зная заранее, что на стойбищах много людей и с позиции силы не удастся надавить на человека, который по доброй воле с чего ради поделится своими секретами. Будучи неглупым, хитрым Рыжий долго изучал Заха, чтобы использовать его в своих замыслах при достижении поставленных целей. В его планах Заху, без его на то ведома, отводилась роль на доверии, хоть и бывшему, но родственнику, как можно ближе подобраться к медальону.
Продвижение затруднялось отсутствием наезженных дорог. Рыжий в нетерпении то и дело повышал голос на водителя, обвиняя его в медленном, непрофессиональном вождении вездехода, на что Садык предлагал ему пойти куда подальше и самому сесть за руль.
Рыжмй: «Будем плестись на пониженной, на обратную дорогу топлива не хватит»
Садык: «А будем мчаться, проглядим камень или яму, разобьём ходовую, вообще не доедем!»
Покрыть расстояние по расчётам Рыжего за определённое время не представлялось возможным. Это его бесило. Вспыльчивый, властолюбивый, он не скупился на оскорбления своих сотоварищей. Это, напротив, мешало, дёргало людей. Постоянная нервозность, незнание дороги, по прошествии много времени Рыжий подзабыл проделанный прежде путь, а Зах по природной невнимательности ошибался и путался в ориентирах, не запомнив их последовательность, чем пускал раз от разу экспедицию в сторону от нужного маршрута. Приходилось возвращаться и вновь искать правильные проходы в нужном направлении в предчувствии скорой удачи в поисках сокровищ. Они не собирались отступать.
В новом доме новая радость — «сморщенный» розовый комочек, оттопыривая вверх и в сторону крошечную верхнюю губёшку, ища заветную мамину вкусную грудь. Молодая, очень красивая женщина, с божественными глазами нежно прижимает своё дитя. Ласковое тепло разливается по её телу, несравнимое с какими-либо из земных ощущений. Сжимая мамин пальчик, крошка наедалась с запасом и неслышно спала, своим существованием одарив радостью стольких хороших людей.
По объездным путям, обходя стойбища, не желая встречаться с лишними свидетелями, пробирался зеленоватый, длинный вездеход, напоминающий огромного крокодила, неся в своём чреве маленьких зубастых аллигаторов, оскаливающихся ножами и воронёной сталью стволов. Рыжий вынашивал простой план: выйти на пастбище и без лишнего шума, используя Заха, подойти к Обу, и, желательно, без лишней крови, то есть без свидетелей, взять старика, и пока посредством карты-ключа на рисунке медальона искать клад, держа Обу при себе, чтобы в случае успешных поисков или неуспешных пройти назад в городище без лишних проблем. Саума хлопотала по хозяйству, с любовью помогала младшей сестре выкупывать младенца, пеленать в мягкие, нежные пелёнки. Здоровенькая, щекастая девочка, с довольным личиком принимала порции ухаживаний. Счастливые мужчины по возвращении со стадом выстраивались в очередь аудиенции принцессы Тэи, дочери, внучки и двоюродной сестрички, сюсюкая и улюлюкая, улыбаясь до ушей, захлёбываясь от неописуемого счастья.
Прошло ещё немного времени. Мужики край загонов построили навес и добирали брёвнышками стены, плотно сажая их на прокладку из моха и шерсти, готовили зимнее жилище для дойных коз и лошадей. Штабеля пиленых чурбачков уложены ровно вдоль выступающей над ними крыши навеса.
От некуда девать силы вместо спортзалов Тий заготовил дров на две-три зимы вперёд, и уже который день с рассветом уходил вверх к облюбованным местам на склонах, в прогалах между деревьями выкашивал высокую плотную траву. Хотя зимы в тех местах были малоснежными и небольшое количество скота можно пропасти и в зимнее время, Тий по-хозяйски просчитал, что сено будет не лишним.
Он с детства в селе помогал косить отцу, и у него это хорошо получалось. Может, и физическая сила приливала с той поры в его ещё юношеское тело, и привычка работать эффективно и много. В его жизни когда-то случались часы и дни затянувшегося отдыха, и Тий начинал маяться от безделья, наверное, таких людей зовут «трудоголики». Сознавая большую ответственность теперь за других, глава молодой семьи думал, лучше запасти больше всего, чем не хватит, и работал, чем невольно вызывал большое уважение близких для него, теперь уже, людей...
К живущим в мире и согласии, в любви и уважении, честным, добрым, работающим людям с каждым днём всё ближе и ближе подползал зелёный «крокодил», изрыгая из-под брюха едкий выхлоп, рыкая дизельным мотором.
Рыжий уточнял маршрут пути. По расчётам Заха Обу с семьёй должен повернуть от северного края кочевого пути уже назад в сторону стойбищ. Без медальона не было смысла сворачивать с маршрута к Бархатной горе. Вожак торопил в нетерпении своих.
Рыжий: «Чего плетёшься, горе-гонщик? Поднажьми», - в полушутке намахиваясь прикладом на ведущего вездеход сотоварища, лучше подошло б слово «подельника».
Зах: «Да, это здесь. Едим правильно. Ещё день, от силы два и встретимся с тестем».
Машина, проворачивая протектором колёс отдельные камни, медленно протискивалась между валунами, преодолевая метр за метром бездорожье нетронутой цивилизацией местности, пробираясь всё дальше и дальше, туда, где таких гостей не ждут и вряд ли будут им рады. Обу, Адыр и Саума, каждый при своём деле, за стадом тронулись в путь по направлению к стойбищам. Дорога не близкая. Отправлялись немного раньше обычного, не зная, что им повезло, разминувшись с бандой Рыжего, пробирающего в северном обратном направлении, и с каждой минутой удалялись друг от друга.
За половину лета, да и ещё оставшееся время, молодая семья Тия уже полностью готова безбедно прожить на новом для себя месте. Безумно любившие, ненаглядевшиеся друг на друга, они готовы свернуть горы и не страшились будущего. Молодой мужчина без просьбы старался делать всю работу. Играючи, всегда весёлый, неунывающий не на минуту, Тий заражал своим жизнелюбием и настроением всё живое и неживое вокруг себя. Неповторимое чувство юмора, своеобразное и очень тонкое, веселило и без того счастливую Эю. Тэя очень быстро набирала вес. Очень живенький, улыбающийся ребёнок, пока больше во сне. В очередной раз накушавшись, тут же засыпал. Времени было свободного много. Кроме любимых книг девушка вязала, любила вышивать и, конечно, рисовать. На стойбищах Тий назаказывал красок, холста, кистей и всего необходимого для творчества красавицы-жены. Некоторые «шедевры», не побоюсь этого слова, дошли до наших дней. В свободные минуты они вдвоём, придумывая что-то, добавляли в свои произведения новые оттенки, выдавая каждый великолепней прежнего.
Эя покачивала плетёную люлечку, напевала колыбельную ни с того ни с сего закапризничавшей дочурке. Будто предчувствуя что-то ребёнок в полусне дёргал ручками, как бы вздрагивая в момент наступления сна, и начинал вновь и вновь плакать.
Тий на повозке, запряжённой Чалым, собирал, грузил камни. Который день он принялся строить стену подобно крепостной вокруг дома. Скорее это ограда-забор, обозначающий усадьбу. Наверное, это было больше поворочить, потаскать тяжести, чтобы с большим удовольствием попариться с устатка вечером в баньке.
Прислонившись к дверному проёму, потихоньку, что обозначать присутствие, Тий слушал колыбельную, нежным голосом, очень красивую, тихую песню Эи-матери:
«Хочется слов услышать прекрасных,
Переплетённых в музыке дивной,
Песен, пропетых голосом чудным,
Ласкающих слух и тронувших душу,
О красоте неземной и земной,
О чистоте родников и людей,
О детях моих, что играют со мной,
Песен про счастье пропой. Спи, моё счастье...»
Тревожное ржание Чалого, Вок с лая переходил на вой. Тий: «Волки что ли?» Сняв со стены карабин, приоткрыв затвор, убедившись, что патроны на месте, поправив ремень с ножом в ножнах, Тий поспешно вышел на улицу и влез на недостроенный каменный «забор».
«Гости. Интересно, с чем пожаловали... Люди... Звери не умеют водить машину. Логично».
Эя вышла из проёма маленькой избушки, служившей прихожкой в новом доме, взявшись каким-то неловким движением за косяк дверного проёма, спросила чуть слышно: «Что там? Волки?»
Тий: «Не знаю, что хуже».
Эя: «Кто там?»
Тий: «Гости, вездеход».
Эя: «Мне не по себе».
Тий: «Не бойся. Ты не одна. Зайди, пожалуйста, в дом, я чуть на встречу выйду. Поговорю, посмотрю, что за люди. Может какие-нибудь геологи?
Чего бояться. И представителей какой-нибудь власти я не встречал. Пора, наверное».
Проехав вперёд пару дней, Рыжий понял, что нет признаков присутствия большого стада, и после разговора с Захом определились, что кроме как у горы, семье Обу негде быть. Поэтому они и разминулись.
И вот машина медленно приближалась. Тий поставил карабин за каменной стенкой так, чтобы его не было видно гостям, стоя в проёме ограды, всматриваясь через стёкла внутрь кабины вездехода. Трёхмостовый грузовик, тентованный, похож на брошенный у реки. Шагов за пятьдесят из остановившейся машины с одной стороны вышли двое, спустившись с подножки за другом, направились к Тию, без оружия, но рожи - вспомнились первые ощущения при встрече с медведем. За несколько метров Рыжий: «Здорово, хозяин!»
Тий: «Здравствуйте!»
Рыжий: «Мы сбились с дороги немного, спросить хотели».
Тий: «Чем могу помочь?»
Рыжий: «Вы здесь давно обосновались?»
Тий: «Не так давно».
Рыжий: «Мы ехали в гости к семье Обу, кочевникам со стадом. Вот не можем найти».
Тий: «А что вы хотели? Я знаю его».
Зах: «Я его зять, хотел повидаться с женой и сыном».
Услышав и узнав голос Заха, Эя вышла со словами «Зах, Зах», появившись в проёме рядом с Тием. Рыжий вздрогнул, будто видел привидение. Это заметили все присутствующие.
Тий: «Что с вами? Вы не здоровы?»
Рыжий: «Ничего. Показалось. Бывает».
Зах: «Эя, где отец? – немного подумав, как бы поправился. – Где Саума, Адыр?»
Эя: «Ушли к стойбищам. Они вам разве не повстречались? Странно».
Тий животным чутьём понимал, что что-то не то в этих речах, глазах. Рыжий улыбался фальшиво, Зах прятал глаза куда-то внутрь себя.
Эя Заху: «Это муж мой, Тий».
Зах молча отвернулся и пошёл к машине.
Рыжий: «Извините за беспокойство. Мы поедем».
Тий: «Отдохните с дороги, помойтесь в бане».
Рыжий: «Спасибо, в другой раз» - уже на ходу спиной к Тию договаривал фразу.
Не мешкая, развернувшись, гости взяли направление в сторону, куда не так давно ушёл Обу с Саумой и Адыром.
Тий понимая, что кочёвка продвигается очень медленно и на такой машине не составит труда догнать этим на вид страшным людям старика Обу, и главное, с какой целью. Быстро переваривая информацию, мобилизованный мозг выдал: первое, это искатели. Второе, Зах наверняка знает про медальон. Третье, Обу ни за что не скажет, где медальон, спасая меня и дочь, за что и может пострадать, а то и…. подумать страшно».
Тий: «Эя, я за ними, верхом. Сердцем чую неладное. Поговорю с Захом».
Эя: «Тий, я боюсь».
Тий: «Я не долго».
Накинув уздечку на Чалого, Тий без седла быстрей-быстрей пустился вслед за вездеходом. Вок увязался. «Домой! Охраняй!»- скомандовал громко, почти с визгом он.
За первым видимым поворотом стояла машина. Люди возле неё живо что-то обсуждали. Тий привязал коня к ближайшему дереву, осторожно подался вперёд. Долетали отдельные слова и короткие фразы: «Медальон… Обу… дадим по башке… отдаст старый…»
Тий, вернувшись, сел верхом и описав небольшой круг, с криком: «Но! Но!», специально обозначив, якобы он в далеке и только что подъезжает.
«Зах! Зах! Я поговорить!»
Рыжий повернулся боком, было видно, что прячет оружие. Зах выдвинулся чуть вперёд: «Что хотел?»
Тий: «Я тут подумал, зачем вам Обу?.. Не крути. Скажи честно».
Зах: «Хочешь честно? Кто ты такой? Откуда взялся? Ты явно не наш, не местный. Ты не крути. Чего надо в наших краях?»
Тий: «Вопрос на вопрос. Сперва ответь».
Зах: «Я понял, тоже ищешь».
Тий: «Я тоже понял - медальон».
Рыжий чуть выйдя вперёд, открыто держа карабин: «Догадливый»
Тий: «Не стоит терять время. Медальон у меня. Обу подарил как сыну».
Рыжий: «Что дальше?»
Тий молча снял медальон с шеи и бросил его под ноги Заха: «Ты тоже зять, имеешь право на него».
Медленно развернул коня, не подавая вида, на самом деле страшно так ещё никогда не было, придерживая коня, чтобы тот шёл шагом. Клацнул затвор. Сердце Тия оторвалось. Он продолжал придерживать коня, чтобы быстрое удаление не походило на бегство. Секунды казались вечностью. Рыжий приподнимал карабин, начиная целиться в спину в недалеко ещё совсем находившегося Тия.
«Незачем, - сказал Зах, ладонью медленно опуская ствол. – Незачем пока кровь лить». Рыжий схватил медальон, глаз блестел. Золотой, достаточно массивный, с цепочкой - он уже сам по себе представлял большую материальную ценность.
На первый взгляд может показаться, что Тий легко расстался с родовой реликвией – подарком Обу, но он этим спасал старика, и может, и Сауму с Адыром. Примерно так мыслил и Рыжий: «Легко расстался… Нашёл клад, наверное, иначе, что он тут осел, в этой глуши? Ждёт момента подходящего увезти золотишко». Рыжий рассматривал медальон, крутил его в руках, переворачивая со стороны на сторону: «Ну, четыре стрелы, ну, лучи и чего дальше?» Рыжий Садыку: «Прикидываешь, что этот тут присосался. Нарыл, наверное, и затихорился, крыса».
Садык: «Наверняка – рожа пресная. Рыжий, зрителей нет. Давай без жаргона»
Вожак улыбнулся страшной кривозубой улыбкой.
Рыжий: «Надо хорошенько подумать: если он нашёл золотишко, то скорее всего сейчас и свалит подальше. Попробуй найди потом. Надо было шлёпнуть».
Садык: «Дохлый не расскажет, где припрятал рыжьё».
Зах: «Он и живой не расскажет, если нашёл клад».
Рыжий: «Смотря как пытать будем или чем. Скорее чем – с девкой возьмём – расколем. Интересно, девчонка знает, где золотишко. Если он нашёл, рассказал, показал ей?»
Зах: «Если нашёл и показал, чего б они тут торчали, в повозке увезли, а там потом куда захотели».
Рыжий: «Расклад такой: нашёл, не нашёл – мы успеем поискать, поломать башку над медальоном. Если клад цел, на месте, рано или поздно найдём»ю
Зах: «Если он вообще существует».
Рыжий: «Вот медальон», - тыкая чуть ли не в лицо Заху, -есть медальон, есть и клад. Я знаю, я чую. Брать надо их живьём, иначе застрянем тут надолго. Я понял, он тут под домом всё прикопал».
Зах Рыжему: «А что ты дёрнулся, когда Эю увидел?».
Рыжий: «Думай о деле, а не о моих припадках».
Зах хитро прищурился: «Выпить хочу».
Рыжий: «Я сказал никакого бухла, пока дело не сделаем… Надо было тут его брать…Не сообразил… у избы наверняка есть карабин у него. Заляжет за камнями, попробуй, возьми. А то и из нас кого положит, или машину повредит. Убойной силы хватит у винтаря. Машину тут припрячем.
Краями подойдем, понаблюдаем на месте, сообразим с какого боку его взять».
Зах: «Надумают уходить, то в этих двух направлениях, в обход, к стойбищам.
Надо где-то посередине засесть, разделиться и наблюдать. Если останутся, тогда другой вопрос».
Тий перебирал возможные варианты продолжения событий: «Первым делом обезопасить семью. Варианта два: подхватить жену с дочкой и верхом уйти на время подальше наугад в сторону, переждать. Но сколько придётся скитаться с маленьким ребёнком? Вдруг дожди? С малюткой? Её не сберечь.
Второй: держать оборону. Вдруг что из оружия есть по-мощнее, люди с серьёзными намерениями. Изрешетят дом, жену с ребёнком убьют. На хера такая оборона? Соображать надо быстрее, каждая минута на счету. А зачем мы им? Подумают, я клад нашёл по медальону. Буду говорить нет – не поверят. Если не подумают, уйдут искать к горе. Собрать еды хоть немного и верхом, в обход, к отцу, в сторону стойбища. Лето, впроголодь доберёмся. Дочке грудь. Не умрём. Шансы большие. Может, обойдётся. Это только страхи: бросать, бежать, рисковать дочкой. Спокойно, спокойно».
Тий вошёл в дом, Эя кинулась к нему, прижалась всем телом: «Мне страшно почему-то». Тий внешне держался молодцом, хотя внутри трясся. С медведем было проще – беги, да и всё.
Тий: «Эя, мы справимся. Если они вернуться, придётся или бежать, или обороняться. Поверь мне, всё очень серьёзно. Я говорю, чтобы ты знала. Всё, как никогда, серьёзно. Я подслушал их разговор. Ты только верь мне. Мы справимся, родная».
С укрытия Рыжий с подельниками просматривал в бинокль окрестности избы, загоны. Лошадь Чалая стояла, привязанная к повозке, вторая ходила с козами и овцами в маленьком загоне, отгороженном у навесов.
Рыжий: «Мяса пожрём».
Зах подколол: «Никакого мяса. Пока дело не сделаем».
Рыжий: «Остряк-алкоголик», - ехидно улыбнулся, блеснув колючим глазом.
Тий, не выпуская карабина из рук, в маленьком прогале между камней недостроенного забора всматривался в окрестности. Ранее выбирая место для строительства временной избушки, в расчёт брал просматривающие подходы на случай хищников, но никак не предполагал, что придётся обороняться от самого опасного зверя на свете – человека. И всё-таки в душе теплилась надежда, что непрошеные гости уйдут своей дорогой. Тий понимал: время у него на подумать до темноты: «В любом случае они вернутся. Не сегодня, так через неделю, не отыскав клад. Укрепится версия, что я нашёл их золото. И методы дознания – страшно подумать, не говоря уже о жене и дочери. Может, повезёт, и они найдут этот клад, будь он не ладен… - Вок раздирался лаем.- Всё ясно. Они, видать, залегли неподалёку, пасут. Что делать буду».
«Эя! Собери на всякий случай пелёнки в мой спальник. Мы туда дочку спрячем, если что в дороге. Лепёшек возьми и воды фляжку. Стемнеет – уйдём, налегке, верхом, Чалый – сильный. Вока придётся оставить. Догадаются, если за нами пойдёт, лаять перестанет. Эя, родненькая, не бойся. Всё обойдётся, я что-нибудь придумаю. Я тебя умоляю, верь мне, чтобы ни случилось».
Эя: «Чего им надо от нас?»
Тий: «Это искатели клада. Ты знаешь легенду».
Тий как можно короче и яснее рассказал про услышанный разговор, медальон и предположительно их дальнейшие действия, убедив Эю, что выбора нет, только как бороться за свои жизни.
Продумывая ходы Рыжего как в шахматной партии, Тий решает против логики идти совсем в другую сторону, по темноте, через край протоки, через неглубокую, не быстрого течения реку, отсидеться до утра в сопках и по светлому, с другой стороны реки, дойти к горе, и более-менее ориентируясь уже в данной местности, пробиваться в сторону стойбищ в надежде догнать Обу с Саумой и Адыром.
Стемнело. Закрепив дочку в непромокаемый походный спальник на груди у Эи, они втроём верхом на Чалом с небольшими припасами перешли на другую сторону реки. Там, на ощупь, ведя под уздцы коня, Тий шаг за шагом уводил семью как можно дальше от смертельной опасности, впереди просматривался еле различимый участок берега приличной длины и без видимых препятствий, поднявшись в седло, опустив уздечку: «Чалый, выручай». Конь осторожно ступал на своё усмотрение, выбирая путь, двигаясь вперёд. Где-то далеко позади Вок разрывался переходящим в тоскливый вой лаем, на километры слышным. Эя тихонько плакала, уткнувшись лицом в спину мужа.
Тий: «Не плачь. Вок нас спасает».
«Знаю», - всхлипывая, еле выговорила Эя.
В засаде Рыжий: «Уйдут. Где их потом искать?»
Садык: «Ушли б, пёс замолчал бы, за ними пошёл».
Рыжий: «К утру подбираться будем, с трёх сторон зайдём».
Зах: «Я вспомнил, пелёнки сушились. Я видел. Точно пелёнки. Ребёнок есть. Пару раз стрельнем, сдадутся, побоятся за дитя».
Ближе к рассвету с трёх сторон подползали три головореза: Рыжий, Садык с карабинами, Зах с ножом. Собака охрипла, не переставая лаять. Рыжий закричал: «Лошади нет нигде! Ушли гады!»
Перебежками, подобравшись к забору, и следующим броском по одному забежали в дом. Рыжий на ходу стрельнул в открытую настежь дверь.
Рыжий: «Никого! – В ярости пнул первое, что попалось. – Сжечь всё!
Зах: «Клад искать долго придётся. В машине заманаемся жить. Уходить будем – запалим».
Садык: «Он прав. Рыжий остынь! Перехватить бы, куда пойдут?»
Зах: «К стойбищам, вслед за Обу. С ребёнком долго в лесах не просидят».
Рыжий: «Ехать надо брать старика. Они туда придут. Там изо всех и выбьем, где золотишко».
Садык: «Собаку пустить по следу – приведёт».
Зах: «Я верхом. Собаку к лошади впереди привяжу. Где они верхом прошли, там и я пройду. А вы на вездеходе к стойбищам - тестя моего перехватывать».
Вок из-за большой любви к хозяйке вывел на след Чалого, по пути к стойбищу в дне пути, банду прямо на беглецов. Тий после первого выстрела в их сторону бросил карабин на землю, не рискуя семьёй. Рыжий ударил его по лицу, стащив с лошади: «Соляры сколько сожгли! Назад не хватит. На тебе повезу своё золото!» Вытирая кровь, не оказывая сопротивление: «Я всё покажу, где сокровище, отпусти только жену и дочь. К Обу пусть уйдут».
Рыжий: «Нет, надо сразу было по-хорошему. Теперь нет. Ты всё покажешь и отдашь, иначе жёнушке твоей…»
Тий: «Если только хоть, если только, я тебя, и никакого золотишка не видать тебе, только тронь их»!
Связанного привезли в дом.
Рыжий: «Где? Здесь?»
Тий: «Я ходил к горе, кроме медведя ничего не нашёл. Еле спасся. На медальоне, изучив всё, лишь одна подсказка: на одной из стрел как ошибка мастера, выполняющего узор, небольшое утолщение чуть выше оперения, на ней же на одно деление больше чем на остальных трёх, короткие ленточки как царапины, отходящие от начала оперения – это начало рек, и оперенья на разной высоте».
Рыжий, внимательно выслушав Тия, принялся разглядывать медальон: «Всё так и есть. И что дальше?»
Тий: «Пойдём все вместе, найдём и берите, только нас оставьте в покое».
Рыжий: «Не так. Ты пойдешь один и не приходи, пока не найдёшь. Только поторапливайся, а то мы со скуки – жена у тебя уж очень красивая».
Тий: «Если хоть волос – я сдохну, но ничего не расскажу, даже если найду».
Рыжий: «В легенде говорится: откроется чистому сердцем, куда чище – жену спасть и ребёнка своего. Найдёшь. Каждые два дня будешь приходить, чтоб не рванул никуда».
Тий: «Я только буду взад-вперёд скакать. Искать когда? Помощника дай, времени больше. Дней десять хотя бы. Хочешь сам, пойдём».
Рыжий: «Найдёшь, тогда и вместе пойдём. Зах, сколько верхом до стойбищ, так, чтобы реально добраться и лошадь не загнать»?
Зах: «Четыре дня, если лошадь хорошая».
Рыжий: «Хорошо. Не найдёшь - на пятый день возвращайся. Потом снова пойдешь. Нам спешить некуда».
Тий: «Чуть за утро, поглядывайте, там есть выступ. Я с него зеркалом посвечу, если что найду, а если сигнала не будет…. Через пять дней не приду, значит, медведь сожрал. Карабин отдай хоть с одним патроном».
Рыжий: «Я подумаю».
Тий: «Я не буду связанным валяться. Отпускай. Сразу поеду, что время терять».
Собрав под жестким контролем свою прежнюю экипировку, верхом на Чалом, Тий галопом поскакал в сторону горы. С того времени как Тий бросил карабин на землю, он ни на минуту не переставал искать в своей голове ответы на то, что с ними происходит, прокручивал в мыслях все возможные варианты на спасение своей семьи.
Добравшись до горы на выступе, просчитывая нужный угол отражения на смотровой площадке, он устанавливал зеркало, привязав его к подходящей рогатулине, в расчёте, что на утреннем солнце отблеск попадёт в район дома, обозначив его присутствие на месте. Тий просил Бога в надежде на пасмурные дни, что в этих местах бывает очень редко, вымаливая спасительное время.
Тий пустил коня в галоп по хорошо известному ему путу к Обу. Замысел таков: с Обу собрать на стойбище золото по старейшинам родов, рассказав правду, для такого дела снимут с жён и матерей все украшения, многие из которых передавались из поколения в поколение – Тий обращал внимание на праздниках в стойбище на оные, привезти Рыжему якобы часть клада, остальное у горы в расщелине, надо поднимать вдвоём, а лучше втроём, и показать место согласится только, когда отпустят Эю с дочерью и дадут время с ребёнком уехать у отцу – пять дней, а уж самому – куда вывезет. «Чалый, не подведи», - повторял как заклинание, человек больше похожий на робота, выполнявшего поставленную им же задачу, без эмоций. На лице – только сделать работу, нужную, необходимую работу, без сна и пищи…
Уже вместе с Обу они скакали в галоп, оставив Чалого при стаде, сменив на кобылу с повозки и забыв Чёка у Адыра, не жалея бедных лошадей. Время, драгоценное время заставляло не думать о бедных животных, покрытых пеной.
Всё получилось. Старейшины без лишних расспросов собирали золотые украшения. Не прошло и половины дня, как тугой узел завязанного покрывала Тий крепил к седлу своего коня. Старейшины предложили помощь: двух богатырей – старого знакомого, с которым они бодались на празднике, и его младшего брата. Спал по полчаса через сутки, и то верхом, откинувшись, оставляя ноги в стременах на мягкий зад лошади. Мобилизовались скрытые запасы сил человеческого организма.
На второй день после ухода Тия Эя тихо сидела в уголочке, успокаивая дочку, не перестающую плакать ни на минуту. Рыжего это бесило: «Сколько можно орать! – сильно хлопнув дверью, вышел на улицу. Непробиваемый молчун Садык спал сидя на полу, прислонившись спиной к стене рядом с камином. На улице за домом возле загонов разбросаны голова, шкура овцы, зажаренной гостями вечером. Эя отказывалась принимать пищу.
Зах, в момент, когда никто не видел и не слышал, шепнул Эе: «Нужно есть, молоко пропадёт».
Эя: «Какой ты заботливый. Ты привёл эту сволочь сюда».
Зах: «Они и без меня пришли б. Рыжий был здесь раньше, лет пятнадцать назад, может чуть больше. Искал клад, он рассказывал, что-то, правда не договаривает».
Эя: «Сколько лет назад? Пятнадцать? Больше? Он вздрогнул, когда меня увидел, будто привидение».
Зах: «Да, я тоже заметил. И что ему показалось?»
Эя: «Отец говорил мне много раз, что я копия мамы. Я поняла, эта мразь причастна к исчезновению матери моей, тогда, много лет назад».
Зах смотря недолго в одну точку: «Гад. Точно это он. Вот чего не договаривает».
После небольшой паузы Зах чистым взглядом смотрел на Эю: «Эя. Я согласился идти сюда больше из-за повидаться с Саймой и сыном. Адыр, как он, мой бедный мальчик?»
Эя: «Он давно не бедный. С ним всё нормально».
Зах: «Как? Кто вылечил? Где врача хорошего нашли?»
Эя: «Нашли», - и рассказала про Тия и его футбол с Адыром, и их вместе с дедом Обу.
За много лет, наверное, с детства Зах почувствовал слёзы на своих глазах. Быстро смахнув их рукой, он вышел на улицу, нервно и долго курил, прохаживаясь быстро взад-вперёд, словно в одиночке. Рыжий, увидев такую картину: «Что с тобой?»
Зах: «Выпить хочу, ломает, крутит».
Рыжий: «Алкаш! Возьми в машине. Много не жри, пьянь»…
Тий с Обу и братьями-богатырями скакали во всю прыть. Оружие било по спинам. Впереди появились первые головные овцы, козы стада. Адыр верхом на Чалом скакал навстречу и что-то, казалось, истошно кричал: «Они здесь, они здесь, - оборачиваясь и показывая рукой в конец стада на повозку.
Вглядываясь в сторону повозки, Тия на мгновение охватил ужас: машина Рыжего медленно ехала за повозкой. В отчаяньи, не зная в тот момент, что делать, человек, стиснув зубы, завыл в бессильной злобе. Что-то помутилось в его голове. Адыр уже ближе кричал: «Эя здесь! Отец их спас! Живы они!» Опупевший Тий сумасшедшим взглядом крутил головой, пока не сфокусировал свои безумные глаза на Сауме, управляющей повозкой. Рядом сидела Эя с ребёнком на руках. Адыр уже рядом, улыбаясь, ладонью хлопал Тия по лбу с детской святой простотой: «Аллё! Аллё! Всё хорошо!» Очнувшийся Тий верхом, нагнувшись с седла, прижимал голову бедняги Эи к своему лицу. Слёзы лились с водой из носа прямо на лоб крохи Тэи. Та принялась плакать. Втроём, прижавшись друг к другу, семья навзрыд плакала от пережитого. Обу вытирал слёзы, ждал своей очереди обнять дочь и поцеловать внучку…
Зах отворачивался, пряча глаза, рассказывал, как удалось уйти. Выносил план, пока Рыжий парился в бане, он, оглушив Садыка, забрал ключи от машины и оружие. А в выбежавшего голого Рыжего на рёв мотора – Эя с одной руки пальнула с карабина. Тот залёг, только красная задница виднелась из-за камней.
Глядя на Заха все понимали, что он сделал, может, главное, в своей жизни. Адыр с Саумой смотрели на него, в глазах их было что-то неопределённое, непонятное, может, даже им самим.
Эя: «Эта сволочь знает про маму?»
Обу: «Какая сволочь? О чём ты, дочка?»
Зах: «Рыжий про мать что-то знает».
Обу: «Что? Сэя? Она жива?»
Как сердце пожилого человека всё это выдерживало.
Зах: «Мы только предполагаем. Рыжего колоть надо. Он, сволочь, точно, при чём».
Выслушав доводы Заха и Эи, Тий согласился с ними. Он тоже видел, как дёрнулся тогда Рыжий при встрече с Эей, будто вновь увидел Сэю, на мгновение испытав дежавю.
Зах: «Им деваться некуда – на одной оставшейся лошади верхом далеко не уйти, а в повозке мимо незамеченными не пройдут. Можно подождать, сколько понадобится – оружия у них нет, только ножи. Вас много. Карабины».
Тий: «Ждать не будем. Я поеду туда, душу из него вытрясу. Расскажет гадина».
Обу: «Не горячись, Тий. Поедем вместе. Я ничего не пожалею, последнее сниму с себя, лишь бы узнать, где Сэя, жива ли она».
Больно было смотреть на исстрадавшегося за долгие годы человека и переживающего новые, неоднозначные эмоции в те моменты.
Рыжего встретили на полдороги к стойбищам. Он оказался неважным жокеем, попытавшись оторваться. После первого выстрела вверх лошадь метнулась в сторону. Рыжий выскочил из седла. Первым желанием Тия было надавать ему по морде: «Где Садык?»
Рыжий: «У избы остался».
Тий: «Ясно: бросил…. Медальон верни».
Рыжий: «Ты Заху отдал. Он теперь его».
Тий: «Но уж точно не твой». Рыжий швырнул медальон под ноги Тию.
Тий попросил братьев-богатырей ехать к горе с Адыром в проводниках, определив задачу: спасти бедолагу – контуженного Захом Садыка и пригнать оставшийся скот, иначе животные просто погибнут без человека.
Тий: «Возьмите лошадь для Садыка».
Выбивать правду о Сэе не пришлось. Рыжему предложили то, что ему хотелось – золото, собранное в стойбищах. Хоть и не заветное сокровище, но хватило б любому безбедно до конца дней.
Побегав, глаза Рыжего остановились. Он рассказал, что произошло много лет назад. После фиаско в поисках сломанной машины, увидев всадника, а точнее всадницу, спускающуюся к реке, его план созрел мгновенно. Разглядев редкой красоты женщину и лошадь, - шанс добраться до своего далёкого городища, подкравшись, ударил кулачищем по голове, кинул на лошадь, в мешке у седла лепёшки и фляжка с водой. И дальше: долгий рассказ Рыжего. Суть такова: добравшись до места, в полу сознании, истощённая, обезвоженная, Сэя каким-то чудом выжила. Выручив хорошие деньги за неё, Рыжий остался на плаву, продолжая в городке свои делишки.
Обу: «Где она сейчас?»
Рыжий: «Я думаю, там же, у Куркуля в городище».
Тий: «Кто это?»
Рыжий: «Тамошний толстосум, чинуша. По совместительству контролирует всё местное жулье».
Обу: «Предложи ему золото, деньги, всё, что захочет. Отдайте мою Сэю».
Рыжий: «Да. За хороший куш, может, и отдаст. Можно попробовать, но гарантии нет. Если что ему не понравится, живые не уйдёте, да и я, думаю, тоже».
После улёгшихся эмоций и отдыха с горячей пищей Обу отговаривали дочери, Тий, понимая, что сердце пожилого, уже не очень крепкого человека может не выдержать переходов и волнений.
Сам, прекрасно понимая, что не сумеет всё преодолеть, Обу согласился с детьми не ехать в городище. Рыжий подробно рассказывал где и как найти Куркуля. Получив золото сразу без условий и ограничений свободы, мог сразу податься восвояси, не ожидав такого жеста, Рыжий предложил помощь. После того как доберутся в городище, зная всю местную «кухню», с местным помощником задача казалась легче решаемой…
Тий сутки спал, не приходя в сознание. Эя шутила: «Хотела уж тебя сонного кормить».
Все жители стойбища собрались провожать в дальний поход Тия с Захом. Рыжий, поодаль сидя верхом, смотрел куда-то вниз, в землю. Что варилось в его голове? Никто не знал, кроме него самого.
Впереди отряда из трёх верховых – Рыжий на крупной белой лошади, держа небольшую дистанцию – Тий на Чалом и Зах на Чёке. Все без оружия. Только у Тия его походный нож в ножнах на ремне, в противовес два тяжёлых кожаных куля, привязанных к седлу: собранные ювелирные украшения, монеты, в основном, золотые и деньги в пачках - всё, что сумели собрать безвозмездно старейшины. Проехав несколько километров, Тий попросил остановиться Заха и Рыжего.
Тий: «Вези выкуп этот ты, - обращаясь к Рыжему. – Пусть деньги и золото будут у тебя, чтоб не было соблазнов».
Почесав на лице щетину, Рыжий подъехал и перегрузил кули на свою лошадь, привязывая к седлу, посматривал на Тия и, не скрывая ехидно улыбался.
Тий: «Что щеришься?»
Рыжий: «Да так, - продолжая посмеиваться.
Рыжий думал: «Что за люди. Всё отдают, готовы остаться с голым задом и всё из-за какой-то уже старой женщины». Не укладывалось всё это в его голове. Обделённый, наверное, когда-то материнской лаской и любовью близких людей.
Рыжий: «Я сам поговорю с Куркулём, может, сэкономлю. Тем более я слышал, эта баба лицо себе почти сразу повредила сама. Чтоб Куркуль отстал».
Тий с негодованием: «Её зовут Сэя. Слышишь, ты».
Рыжий: «Не кипятись. Я к реверансам не приучен. Как умею, так и изъясняюсь».
Они молча рысью скакали недалеко друг от друга. Каждый думал о чём-то своём. В тот момент в глазах Рыжего не было ни злости, ни хитрости, ни корысти. И уж тем более не было этого в глазах «бродяги» Тия.
Во владениях Куркуля, в самом сердце, Рыжй вывалил на стол большие ценности и деньги пачками. Глаз немолодого мужчины, неприятного на вид, при всём видимо лоске заблестел. «Нашёл что ли зачем ездил? Мне доложили, ты без машины, верхом, с новым товарищем. Машину продал? Удачно. Переплатил явно тебе».
Рыжий: «Это выкуп за Сэю».
Куркуль: «Ба!!! – с сарказмом - Какая щедрость! С чего бы это?»
Рыжий: «Её семья прислала со мной».
Куркуль: «А это дружок с тобой член семьи? А? Сын? Внук?»
Рыжий: «Сын».
Куркуль: «Щедро. А может мне и сынка тут придержать? Ещё золотишка срублю?»
Рыжий молча стоял, отвернув в сторону лицо, пустой взгляд, двигая «жевлаками» на скулах.
Тий нервно, прикусывая губу, мечась с угла в угол в доме Рыжего, больше похожего на волчье логово, Зах курил, стоя у окна, прикуривая новую сигарету от своей недокуренной…
Сентябрьское утро солнечным светом, нежным теплом осенних лучей ласкало детвору, сидящую на жердях загонов. Пацаны сражались в футбол. Адыр, проходя по левому краю, по самой воображаемой бровке, финтом сместился в сторону угла воображаемой штрафной площади, на большом замахе, правой ногой убрав мяч под себя, оставив мальчишку-оппонента не удел и на замахе с левой замер в ступоре, открыв рот. Прорвавшийся крик взрывом встряхнул стойбище. «Едут! Едут!» Люди смотрели на приближающихся всадников… Тия, Заха и женщины с покрытой головой. Адыр пулей бежал к деду: «Дед! Дед! Смотри, смотри! Там Тий!» Обу: «Сэя!»
Два немолодых человека стояли на степной земле, прикоснувшись, полуобняв друг друга, молча и долго…
«Мама! Мама! – сёстры бежали, плохо различая, что под ногами, земля или небо, залитыми слезой глазами…
Тий в стороне слез с лошади и встал за неё, как бы не отвлекая на себя внимание Эи. Она обнимала мать, нежным, слезливым взглядом смотрела в его сторону.
Середина сентября. Новая экспедиция отправлялась в направлении к бархатной горе: Тий, Эя и их дочурка на повозке, к основной лошади пристяжным Чалый. Вездеход – обратный жест Рыжего на оставленное ему золото – с пополненными баками, гружёный кровлей и прочим стройматериалом. Зах за рулём, рядом в кабине Саума. Адыр выкрикивал пожелания доброго пути, стоя рядом с дедом и бабушкой.
Зах: «Не волнуйтесь, отвезём и сразу назад».
Повозка прошла вперёд, на привязи «таща» за собой двух больших коз молочной породы с мотающимся со стороны в сторону выменем. За козами бежал молодняк. Там, где недавно в кресле из подушек сидела Эя, спала малютка, продолжая оттопыривать верхнюю губу в поисках. Привалившись к крепкому плечу мужа, молодая девушка со счастливыми красивыми глазами смотрела вперёд на дорогу, которую она знала с детства, с великолепными пейзажами в окрест. И ничего на свете не было милее окружающего её.
Весна. В ожидании корой встречи с близкими, Тий с Эей хлопотали по большому хозяйству. Дом сиял новой кровлей, настоящими окнами в белых наличниках, с любовью выпиленными хозяином. Достраивая каменную стену вокруг дома, Тий с хитрым прищуром посматривал в сторону горы. «Ради спортивного интереса схожу, найду».
Эя тискала закатывающуюся от смеха щекастую дочурку, с чуть уловимой улыбкой вспоминая о маленьком сердечке, бьющемся под её сердцем.
Тий, стоя на смотровой площадке, вспоминал встречу, теребя в руках карабин. «Михаил Потапыч? Можно я здесь поищу? Вы не против?» Вверх над площадкой по рисунку медальона расширение на стреле, на первый взгляд, казавшееся ошибкой выполнявшего его мастера. «Если что-то такое найду от площадки по направлению к вершине на расстоянии в масштабах медальона, не так высоко, то клад, если он существовал и существует здесь, остаётся только найти».
Тий поднимался по не очень крутому склону, пробираясь между деревьев, сучков и кустарника, оглядываясь и замирая ненадолго. Вслушиваясь в каждый шорох. Слишком свежи воспоминания. «Может, выстрелить для острастки. Если зверь недалеко, то уйдёт. Нет резона встречаться с вооружённым человеком. А может, погиб? Хряпнулся хорошо. Высоковато было. Заполз куда-нибудь под корни вывороченных деревьев и умер без медицинской помощи. Шутник. Самокритичен. Просто красавец».
Человеку почему-то жалко стало страшного зверя при мысли, что тот погиб, пытавшегося ранее его порвать и сожрать. Хотя, казалось, должна быть напротив злоба. Может, это на подсознательном уровне к братьям меньшим. Такая же кровь красная, глаза умные. Может, и правда, в очень далёком прошлом мы были роднёй.
Карабкаясь вверх, Тий думал о сходстве людей с животными и птицами с соответствующими фамилиями: «Овечкин на овечку, Грачёв на грача.... Есть!» Круглый зелёный шар из листьев веток какого-то плюща и моха вырисовывался на фоне вертикальных расщелин. Загребая листья и ветки, Тий докоснулся до каменного тела шара. Огромный камень, заросший зеленью, казалось, вот-вот покатится по склону. Между крон деревьев ровно вниз виднелся край – выложенный бортик площадки.
Человек обрывал растительность, очищая камень, в надежде что-нибудь найти: надписи, может, рисунок какой. Круглый, как мяч, - камень высотой более трёх метров. Тщательно, ножом, настойчивый очищал участок за участком от моха свою великолепную находку.
Вскарабкавшись по спиленной жерди наверх камня…
И вот величиной с кулак рисунок: выбитый на самом темени и отполированный временем. В круге сходились четыре стрелы и лучи, и рядом, чуть заметная, маленькая стрелка, скорее рисунок наконечника стрелы, показывающей вниз в направлении смотровой площадки. «Можно себя поздравить. Хотя это случилось раньше: Эя и щекастое чудо». Тий ещё не знал, что пройдёт не так много времени по меркам вечности и чудо повторится таким же щекастым.
Оставшиеся сомнения ушли. Последний поворот ключа. «Интересно, что же там. Наверно, красивые вещи. Хоть одним глазком взглянуть, Эя волнуется, не хотела отпускать, повторяя: «Пропади они, Тий. Прошу, зачем они тебе?»
Тий: «Просто спорт, хочу победы».
Стоя чуть поодаль от камня, не покидало ощущение, что каменный, огромный мяч вот-вот покатится вниз. Тий плечом упёрся сверху в камень и надавил, что было сил. Покряхтел, поулыбался, почесал затылок, принялся убирать у основания мелкие камни, отбрасывая их в стороны, очищая, отгребая лопаткой наросшие за долгое время наслоения.
После очередного гребка лопатой мелкие камешки посыпались внутрь образовавшейся щели. Тий руками смахивал, разгребал вокруг уходящей куда-то вниз щели. Очистив всё, что поддалось, подздев лопаткой, просунув в щель, не без усилий вывернулся плоский камень в прямоугольное отверстие, у самого основания камня-мяча чёрной узкой шахтой, уходящей вглубь вниз в направлении площадки башни.
Тий посветил спичкой внутрь узкого прохода, в который можно протиснуться с трудом в одежде. Он представил, как на верёвке спускается в тёмный колодец и застревает где-то далеко внизу, в голове прокручивая варианты развития дальнейших своих действий. Ему стало жутковато. Более всего не хотелось как-то нелепо погибнуть. Перед глазами как наяву, Эя с дочкой. Тий вспомнил внутри себя нежный голос красавицы-жены и моделировал диалог, в котором, кроме признаний в нежной, всем сердцем взаимной любви, Эя повторяла: «Приходи домой. Я жду тебя. Возвращайся, Тий, пожалуйста. Возвращайся к нам, родненький». – «Отступить? Через два дня опять пойду. Не успокоюсь, пока не найду сокровище. Отодвинуть камень? Может тогда проход в шахту окажется побольше». Да и боязнь от предчувствия, что камень покатится и закроет вход, похоронив, замуровав, не покидала искателя-одиночку. «Помочь некому. Да и кто пойдёт, если что? Столкнуть бы его как-то, дёрнуть чем-нибудь. Ага, слонами. Грузовиком. Бред. Он и близко к горе не подойдёт, а тем более сюда, наверх. Рычаг! Как там – дайте мне точку опоры, и я переверну землю».
Собрав лобзик со своей знаменитой мачете, Тий быстро спилил, свалил дерево, распилил балан на подставку в два метра и пятиметровый рычаг, тщательно устанавливая приспособление. Расчёт – подпилить одно из поодаль деревьев, свалить его на рычаг. Удар большой силы – эффект рычага ещё сильнее. Тий однажды примерно так поднимал угол старого рубленого дома из-за монет, которые часто закладывали при строительстве в старые времена.
Дерево с треском рухнуло вниз, ломая на своём пути сучья других деревьев. Мощнейший удар ствола о бревно. Камень шатнулся, подался вперёд и… покатился вниз, сметая всё на своём пути. Тий с улыбкой озорника смотрел на летящий вниз, похожий на луну, камень, втянув шею, словно нашкодил как в детстве. Камень с треском проломил край площадки и остановился лишь далеко у подножья вблизи камня-черепа. Тий: «Им вдвоём будет веселее».
Уходящая шахта в начале немного стала пошире, но дальше всё то же – узко. «Лучше всего не рисковать, по крайне мере, без помощника». Тий смотрел вниз в край площадки и медленно шёл, спускаясь туда. При приближении отчётливо виднелся пролом в крае башни, уходящий внутрь.
Он осветил спичкой камни, ступеньки. Осторожно, ощупывая ногами, человек спускался в полую скалу, освещая спичками себе дорогу. Падающий сумеречный свет в пролом не давал ясной картинки. Спускаясь всё ниже – огонь спички осветил подобие пола и дальше вперёд – тёмные овальные ниши в стенах.
Спичка потухла. Тий по памяти сделал пару шагов, достал спичку. Внутренняя дрожь переходила на конечности. Он долго не мог зажечь, добыть огонёк, стукая неуклюже спичкой в коробок. Долго разгорающаяся спичка… Жёлтый блеск, переливы золота, мерцание граней красных камней в украшениях.
Тий стоял наверху смотровой площадки, представляя своих детей мажорами. Его глаз потух.
Медальон красноватым отблеском среди рубинов…. Тий таскал тяжёлые камни, заваливая узки пролом.
Эя с видом, что будет ругаться, встречала улыбающегося Тия: «Я нашёл, нашёл!»
Эя: «Знать не хочу. Зачем оно здесь? Разве нам без золота плохо?»
Тий: «Хорошо. Нет, великолепно! Иди ко мне, радость моя. Дочка как?»
Эя: «Спит. Я хочу тебе что-то сказать…»