ЭЛЕКТРИКИ
Электрики – народ крутой. Это еще раз подтверждает данная байка.
Два электрика закупили красного портвейну и сели с вечера пить по месту работы, а именно в Казанском соборе, в музее, в подвальном этаже. Кто там бывал, тот помнит ужасы того подвала: орудия пыток, картины с бесовскими свадьбами и адскими страстями-мордастями, сценка из мирной жизни средневековой пыточной камеры с фигурами в натуральную величину. Обстановочка, в общем, мрачноватая, а электрикам хоть бы что.
Вдвоём электрики пить не привыкли, и третий нашелся – молодой человек, тоже из местного персонала, но, что важно, не электрик. Портвейну было очень много (времена были доталонные), и третий под утро стал невнятно отказываться. Тогда электрики взяли пыточную маску – железный сплошной шлем с этаким длинным клювом для заливания расплавленного свинца в горло пытаемого – и силой надели ее на собутыльника. А потом начали вливать через клюв портвейн. Несчастного затошнило, он стал захлёбываться, вырвался и побежал наверх.
А наверху, надо сказать, уже наступило утро и пошли экскурсии. И экскурсанты с экскурсоводами сильно перепугались, увидев выскочившее из страшного подвала существо с железной головой и огромным клювом, из которого выплёскивалась тёмно-красная жидкость.
Вышел крупный скандал. Электриков уволили по собственному желанию, и они пошли служить в музей-квартиру Пушкина на Мойке, 12. Там с ними опять приключилась одна малоприятная штука. Это уже другая история, но рассказывать ее я не буду, чтобы меня не обвинили в кощунственном отношении к памяти Александра Сергеевича.
ВЫТРЕЗВИТЕЛЬ
Привезли полностью татуированного: девизы разные, в том числе и по-латыни, рисуночки, на плечах эполеты. Обещал с ментами разобраться завтра и нетвердо пошел спать.
Привезли преподавателя из «Бонча», невысокого, тихого, – после банкета шел домой. Всё твердил:
– Не надо, ребята, не надо...
– Надо! – сказали. И раздели.
Привезли буйную троицу. Один пытался бежать, и его заломали на спецдиване.
Принесли еще одного, без ботинка.
Бомж плакал, когда крестик снимали – никаких предметов на теле быть не должно – еще повесится на шнурке.
А кто-то, привязанный к креслу, кричал из недр страшным голосом:
– Развяжите, сволочи, гады, фашисты!!!
Привезли, наконец, Змея Горыныча. Он было дыхнул на них огнем, сержанту Брежневу брови опалил. Но наскочили все разом, скрутили и к другому креслу привязали, боковые головы к подлокотникам присобачили. Остудили холодным душем.
После этого и первый привязанный затих, и замер вытрезвитель на ночь, только вздохи и сдавленные стоны слышны.
«КРЕСТЫ»
Мой институтский однокашник по имени Олег был человеком странным, будто немножко в другом измерении проживающим. А когда он пытался врубиться в действительность, то случались разные казусы. Олег скрывал их по возможности, но всё равно они выплывали на свет и становились, как нынче говорят, «Достоянием гласности».
– Что такое «Кресты»? – спросил он меня однажды.
– Тюрьма у Финляндского, – не раздумывая, без всякой задней мысли ответил я. На том разговор и закончился.
А надо сказать, что в нашем старом институте, носящем имя вождя в связи с тем, что он как-то раз прочитал здесь до семнадцатого года лекцию по марксизму, а потом спрятался от нагрянувшего профессора в каморке за подъёмной доской, «крестами» называли незаменимый 1-й отдел – уж не знаю, почему. Может быть, потому, что располагался он во внутреннем флигеле из красного кирпича, действительно напоминавшем в миниатюре корпус известной тюрьмы. И Олегу, решившему устроиться лаборантом на кафедру на полставки, кто-то из нанимателей мимоходом обронил по поводу приёмных бумаг:
– Теперь осталось подписать в «крестах» – и всё.
Только потом я узнал, что несчастный обитатель четвертого измерения с моей ненамеренной подачи потащился в тюрьму. Он разыскал вход с Арсенальной набережной – там, где прапорщик принимал передачи (или тогда их еще не было? – прапорщиков, разумеется, а не передач). Должно быть, он сказал этому служаке примерно так:
– Я вот тут устраиваюсь лаборантом на кафедру, и мне сказали, что надо у вас подписать.
Удивился ли прапорщик (лейтенант, капитан, майор)? Или, ничтоже сумняшеся, подписал? (А в чем, собственно, ему сомневаться? – почему бы, действительно, тюремному начальнику и не подписать студенту разрешение для работы на кафедре?).
Окончание этой истории покрыто мраком, но недолгое время Олег в лаборатории всё же работал – до первого сожженного осциллографа.
Опубликовано: сб. "Татуировка. Ананас" СПб, 1993; "Сельская молодежь" №11-12, 1993.