В один из первых дней моего пребывания на море, когда тоска бездеятельности ещё не успела подойти ко мне, я прогуливался по берегу в утренние часы. Солнце ещё только начало своё движение по небу и массового стечения отдыхающего народа ещё не произошло. Утро было прекрасным, ветерок освежал и бодрил, делал восприятие жизни полным и насыщенным.
И тут я увидел у самого берега воткнутый в песок и укреплённый на растяжках зонтик, каким обычно пользуются художники. И в самом деле, рядом с зонтиком лежал ещё нераскрытый небольшой этюдник, возле которого стоял и сам хозяин, чьё лицо весьма напоминало Сократа - те же небольшие проницательные глаза, нос картошкой, благообразная седая бородка и светящаяся загорелая лысина, что вовсе не портила вид этого невысокого ростом человека, держащегося просто и с достоинством.
Я, признаюсь, очень и очень обрадовался, так как и сам неравнодушен к живописи и при всякой возможности следую её зову. А тут такая встреча! Естественно, я остановился и заинтересовался устройством зонта, вступив в разговор с хозяином.
Он вначале несколько настороженно отнёсся ко мне, как бы взвешивая мои слова и меня самого, но вскоре открылся, легко и свободно объясняя то, что меня интересовало. Пообщавшись короткое время, мы договорились о встрече на этом же месте через час. Я быстро сходил за этюдником и вернулся, радуясь возможности заняться любимым делом с человеком, чья жизнь всецело посвящена творчеству. А что это так, я убедился в последующие дни, общаясь и наблюдая за работой моего нового друга и, можно сказать, доброго наставника, щедро делящегося тайнами искусства.
Его острый взгляд сразу увидел недостатки моего художественного образования, и, как старший брат, Борис Николаевич протянул мне руку помощи, давая необходимые советы и задания, объясняя то, что ему было ведомо и что я мог воспринять и применить в деятельности.
Пожалуй, невозможно рассказать всё, но то, что врезалось в память, записать необходимо хотя бы потому, что это плод долгого вдумчивого труда этого человека, ищущего и познающего скрытое и невидимое внешнему взгляду. Возможно всё, что я буду излагать дальше, будет лишено стройной системы и последовательности, но беседы всегда полны импровизации и непредсказуемости, и для меня важно передать то ощущение живой непосредственной нити разговора, протекавшего между нами. Это даже и разговором не назвать, скорее монолог, где я был благодарным слушателем. Итак, приступаю…
В одну из наших встреч Борис Николаевич сказал:
- Не срисовывай! Пиши от внутреннего, от устройства — и тогда всё получится.
Он и сам не срисовывал, а писал, ища и представляя устройство того, что он пишет. Вот перед нами небо. Для кого-то это плоскость определённого цвета, оттенка. А Борис Николаевич говорил:
- Посмотри на небо. Что ты видишь? Прежде всего это сфера. И на картинной плоскости мы должны показать это, показать сферичность, создать объём, где что-то ближе, а что-то дальше. И выразить это тональными переходами. Вот здесь на этюде небо близко у нам, а там далеко-далеко… И между этими двумя точками не должно быть ни одного повторяющегося мазка.
А видишь ли ты как воздух пронизан солнечным светом? Он весь напитан им, небо всё светится. И это обязательно нужно показать! Оно всё дышит светом, а ты закрашиваешь его, как красят забор одной краской…
И вообще, все предметы видимого мира окружены этим воздушным океаном, и нужно показать это, нужно чтобы зритель почувствовал воздушную среду, что между предметом и взглядом находится воздух, он окружён им со всех сторон.
А то говорит мне:
- Не спеши писать мелочи, пока не видишь большого целого. Увидь большую форму, увидь отношения. Вот посмотри на дерево, посмотри на его сферичность, а не на отдельные веточки и листочки. И когда ты это увидишь и поймёшь, тогда и написанное тобой дерево окажется в пространстве, а не будет таким плоским, как сейчас.
Иногда это были короткие, но образные и меткие высказывания:
Запомни следующее: сначала ищем светлое-тёмное, затем тёплое-холодное, а затем красное-зелёное.
Белил должно быть в меру. Избыток белил убивает живопись.
Ты знаешь выражение: «Кашу маслом не испортишь». Живопись — не каша! Маслом испортишь!
Видя мой искренний интерес, Борис Николаевич объяснял и более обстоятельно, давая направление движения:
- Важны отношения. Верно взятые отношения и составляют истинную живопись. У старых мастеров была очень ограниченная палитра красок, а живопись на высочайшем уровне! А почему? Потому что верно взяты все отношения. Надо писать так, чтобы чёрная ткань на солнце была светлее белой стены в тени — вот они, верно взятые отношения. Вот и попробуй, напиши это! А это очень трудно…
И вообще, старайся пользовать минимумом красок, особенно вначале: английской красной, жёлтой охрой, ультрамарином, при необходимости добавляя понемногу других. Вот здесь ты и будешь вынужден искать отношения, искать и находить нужные тона, тональную разницу. А то что это за художник, который не ищет, а берёт сразу готовую из тюбика! А если тюбика с нужным оттенком не окажется под рукой?
Попробуй пописать вначале этими тремя красками. Сделай вначале подмалёвок одной из них. Следи, чтобы всё было тонально правильно: насколько небо по тону отличается от моря, насколько море отличается от земли; что самое светлое, что самое тёмное. У охры золотистой разбег по тону совсем небольшой — процентов 20, так как это светлая краска. Вот и найди в этом ограниченном разбеге верные отношения. Это даётся не сразу, много помучаться придётся. Когда нипишешь одной краской, начинаешь вмешивать другую, пока полностью не проработаешь всю картину, а затем третью и так далее, всё время следя за отношениями. И когда всё проработал, тогда можно немного белил - так появится чувство меры.
Сам Борис Николаевич всё лето ходил на одно и то же место, так объясняя это:
- А зачем ходить с места на место? Это подобно смене декораций, а живопись от этого качественно не меняется. А вот когда ты себя поставишь в такие условия, когда изо дня дня в день всё одно и то же, то поневоле начнёшь в привычном и однообразном искать что-то новое, пытаться увидеть, преодолеть барьер обыденности. Тогда-то и может произойти качественный сдвиг, познание непознанного. Вот Моне писал руанский собор множество раз в разные часы. Место одно и то же, а как оно меняется в течение дня, и с какой потрясающей силой это показано художником! А если у тебя один этюд будет похож на другой, написанный через час после первого, то можешь живописью не заниматься, не терять времени… За час происходит огромное изменение тональных отношений, и это надо видеть, чувствовать и уметь передать, по крайней мере учиться это делать.
Признаться, для меня было значительным испытанием ходить изо дня в день на одно и то же место и писать довольно однообразный непритязательный сюжет, пытаясь увидеть в нём то, чего я ещё не видел в нём прежде. Удалось это мне или нет, сложно сказать… Но речь сейчас не обо мне, а об этом оригинальном мыслящем художнике, сохранившем до преклонных лет ищущий, исследовательский ум. Он мне напомнил анахорета, что во внешнем однообразии своей отшельнической жизни достигает высокого духовного роста, становясь выше земных страстей и утех, властвуя над ними и подчиняя их своей твёрдой воле.
И ещё одну сторону нашего общения мне хотелось бы осветить, какой бы спорной она ни показалась кому-либо.
- Будь осторожен, - говорил он мне, - особенно вначале своей художественной деятельности, когда ты ещё не встал и не утвердился на крепких основах живописи. Если сейчас будешь брать заказы и выполнять их, то можешь и не заметить как опустишься до уровня и вкусов этих обывателей, стараясь угодить им. Кому нужны наши учебные работы, выращивающие и гранящие подобно бриллианту, художественный дар? Никому! А вот красивенькие, но по сути своей пошлые картинки могут оказаться востребованными. Но это смерть для художника! Смотри, не продай свою душу дьяволу!
- Работа на заказ вырабатывает определённую манеру, которая становится рамками, за которые уже не сможешь выбраться, - говорил он, - Я знал по личному опыту как преподаватель, множество учеников, что начали подрабатывать на Арбате. Это сразу чувствовалось, появлялась определённая заученность приёмов, дальше которой они уже не могли уйти и не могли учиться и подниматься выше в изобразительном мастерстве…
В самом деле, это вопрос серьёзный и глубокий. И серьёзность его ещё в том, что как определить когда и где заканчивается ученичество и начинается мастерство? Ведь может и к концу своей земной жизни ты не сможешь сказать, что достиг мастерства, а всё, как и в годы своей юности, находишься на стадии ученичества, только не в первом, а на какую-то ступеньку повыше классе. И то, что для нас является ступенькой роста, для кого-нибудь окажется откровением …
Многое другое говорил и рассказывал Борис Николаевич, но разве возможно всё упомнить и сохранить в памяти своей, когда прошло достаточно много времени с нашей последней встречи? Но и то, что осталось, стало добрым зерном, позволившим ко многому подойти иначе, более глубоко и цельно. На этом заканчиваю свою небольшую зарисовку портрета дорогого мне человека, щедро поделившегося со мной светом сердца своего.