Мне чин не позволяет, мысленно открылся человек по имени но без отчества или без отечества, выбирайте, господа по-читатели, будем играть в так называемую интерактивную литер-а-туру. Что? Вы считаете это халтурой? Я согласен, пусть будет так,
Интер-активная литер-а-тура или культ-хал-тура.
Слышу, нет, не слышу, а вижу вопрос – кто я? Кто я? Вопрос к-стати моей авторской -«Я» есть «Я». На сегодня это последняя буква в буквенном чине, но «Я» место-имение, то-есть иметь имя в определенном месте чина, а тогда это «Я» начинается с первой буквы – «а», «а»-втор, и вовсе не вторсырьё, чело-в-век, забравшийся безбилетником. Итак согласно чину, сработанному автором, имеется в наличии литер-а-тура, то-есть имеется литер на тур по словарям толково-без-толковым, как по кабакам, но с двумя сходами от основной канвы узора ковра, что плетёт – желаете поправить автора и сказать – плетёт чушь,пожалуйста, согласен, отражая нашу всеобщую жизнь-жизнюшку, так вот, но плетет по-авторски и поэтому авто-риторико-тарно, плетёт ковер из букв чин по чину, буква к буквочке, но от основной наводящей канвы имеем два схода, два от-ветвления, назовем их
узор без отчества
или
узор без отечества
и другой узор
интер-не-девочка-активная литература,
или
интер-не-девочка-активная халтура.
Автор клянется над тельцем битого, но не давленного комара, что он развернет эти две канвы, узоры боковые в равности с основной по выбору вашему, господа мои и не мои по-читатели.И выбор будет нашим общим представлением со свободным входом на него, но вполне возможно, что появятся и иные подручные ответвления. Однако их мы приметим по мере по-ступления, граничещего с пре-ступлением, стало быть переступлением через дозволенное. Но кем? Ваш вопрос уместен, то есть вкопан у нужного места, как пограничный столб. Отвечаю – НИКЕМ! Просто самими словами. Так что выходит слова властительны ? Вопрос нужный. Отвечаю про-светительски. Господа господьные, разве вы не знаете, слово это же то, что бывает в начале, в начале всего, и даже мысли, какой бы она не была паршивой, и будет ли она признана и призвана служить чело-м-бьющимся-вечеством. Итак, всё началось со слов «мне чин не позволяем – произнёс мысленно открестившись человек по имени …» а имя его, явившееся из базы данных, и есть чин, да-да, тоже слово, что и чин, ведающий порядком, не обязательно общественно-небесным, а чаще крепко заземленным. Чин-имя, чин-порядок, вот вам и третий узор, выбирайте, господарики, ещё один узор,
узор-чин-имя
узор-чин-порядок.
Выскочил он скоренько из табакерки не чёртом, а узором. Какой будет следующий, ежели будет, слова скажут. А пока, господа, по-читающие виртуалы, выбирайте. Господа и предлагают в ответ, выбор поручаем по генеральной доверенности автору. Спасибо. Начинаю с узора «отчество–отчество».
… Он был. Был человек. Имел имя. Но не имел отчества. Жил. Поживал. Можно ли жить без отчества? Как ответить, господа виртуалы, не спите. Хорошо – слышу. Кто-то предлагает, пусть живет без отчества, кто-то перебивает, мол можно жить и без имени. Молодцы, господа мои, да-да, вы мои, а не свои, стало быть отчества нет, а имя есть, но затерялось где-то в будущем. Итак, поживал он. Без отчества. И поживал припеваючи, при-певай-учи, учи не учи, а жизнь проходит, она всегда обитает прихожей-прохожей. Проходит у человека по имени. Да к тому же очень даже удобственно. Со скатертью само-бранкой и с постелью на электро-и-двигателе. Шутка. А всё от того, что у него была не собака. Как у попа, а дядя был, да сплыл. Сплыл и оставил состоятельное наследство племяннику, то-есть человеку по имени. Слышу, слышу возражения. Поднята рука. Пожалуйста, к доске. Господин, подошедший к доске,
указывает пальцем – «Этот дядя пусть будет отцом». Хорошо, соглашаюсь, я, желание моих господ да к тому же виртуалов за-кон, ставлю это желание на кон и заигрываю. Да, господа, за словом «дядя» скрывался ни от кого отец. А отец по какой-то затерявшейся в прошлом будущем причине скрывал своё имя, значит и отчества у сына не могло быть да пребывать в документах. Вижу, как один господин мой нетерпеливо елозит на стуле, якобы венском. Даю слово. Пожалуй-ста-нь-те. А тот с места на одном дыхании и выпалит. В завещании, в завещании. Что в завещании? Спрашиваю естественно я, а кто же ещё. А то, что таково было условие на-следования по жизни шагающим без отчества, и это «без» навсегда. Отлично, кликну я, а «вос» потеряю в своих лёгких, так и будет. Но человек по имени, сказавший «мне чин не позволяет», а что именно не позволяет ,он не досказал. Тут уж зал затих. Затих с чего-то. Стал пустым. Ну что молчите, спрошу я, подайте «мои господа» бедному автору голос. И кто-то с первой парты подсказал шёпотом, «у него чин очень высокий, чтобы соглашаться на сделку». От-лично от всего, круто повернул авто-свой-мобиль и без дтп, не путайте с дтт, не без слабого восторга отмечу я, заведу в протокол подсказанное и продолжусь по-своему в толк или без толка не так уж важно. Эту сделку в карточной игре он не признал. Человек по имени не любил с детства игры. Он лю-бил, бил по цели на прямую, он лю-бил-бил наотмашь по определённости. Он обо-жал, жал на педаль газа и далее по прямой. Прямые линии были его линиями, они ведут по кратчайшему пути к цели… Предложение обрывает вы-крик из отдаленного угла, «Он был человек-пуля». И тогда я скажу, вот, господа, вот ясно, таков прогноз, стало быть будущего нет. На том вам спасибо, господа мои и не мои, будьте здоровы, живите как хотите, но берегите себя, вы ещё пригодитесь.
Вы конечно, подумали, что господа угомонились, что они на перегонки помчались в буфеты или в туалет. Ошибаетесь. Нет и нет. Они потребовали, они потребуют перейти к следующему узору, потребуют совершить не преступление а зиг-и-заг. Что же, желание моих господ по-читателей для меня закон конституционного порядка.
Отложив коло-и-кольчик в сторону, я заявлюсь, господа, попрошу ти-ши-ны, переходим к следующему узору, а именно: узор «без отечества». Сказавши, объявивши, я вдруг осознанием своим нерукотворным понял, что этот узор будет завихрасто по-восточному схваченным и смысленным с хорошим «О» перед словом, то-есть с мыслью. Но с какой? И я обращусь присевши к присяжным моим господам, предложу, господа, давайте свои пред-ложения, ложите их передо мной. Куда пойдём? Туда, подскажет кто-то из господ, точно указав «куда». И там, где «куда» нас встретит вопрос «как» жить-да-быть без отечества? «А»? Это я так спрашиваю всего лишь одной первой-на-перво буквой. В ответ молчание пустого зала. И вдруг голос громкий, но сдержанный и вполне определённый. Кажется от первой парты слева. «Есть!». Что «есть»? Спрашиваю я. А то, говорит первая парта слева, что без отечества быть, значит ссыльным. Кто-то оживший от тишины, добавляет: - «выселки, на выселки мира». Вот это да! Воскликну я, молодцы ж вы, а особенно вы, молодец, хоть и виртуал. Точно и закон запретит ему жить и поживать в моём отечестве ого-су-дарственном, но как дарственная грамота на существование дано ему жить и не ужиться не более трёх полных, круглосуточных дней без оплаты суточных. Стало быть это что-то вроде древне-и-греческого и демо-и-кратичного остра-кизма или остра-клизма. Клизма? Вопрос залетел через отворенную форточку, ветром и вихрецом поднятый со двора. Я отведу взгляд от вопроса в сторону, вроде не замечу и не отвечу. Ну что, господа, как дальше жить продолжим? «Очень просто», ответит одна из хорошо причёсанных парт. Что ж, попрошу я, диктуйте, я к вашим услугам, моя госпожа, и не одна вы. И она продиктует, этот «человек по имени», понял, что не вписывается в жизнь по-
всеместно, бродя по глобусу и без бытия и без толку. И что дальше? Госпожа, подумавши, ответит очень даже не ожидаемо, он однажды решит запеть, за-петь, не пить, не пить с горя, а петь и петь, так и станет он бродить по свету, натянутому на глобус и петь, как плыть, плыть рекой, и к тому же плыть певцом повсюду, родившись нечаянно из ничего в певца. Браво, воскликну я, браво, но без «бис»а, без.
Да, слова властелины, и это насладительно. На-сла-дительно, как на-солено. И то и другое слово вкусновато. Но каждое со своим блюдом. Кухня слов. Это моё. Это ваше. Вижу по безразличию на ваших лицах, мои по-читатели. Лица ваши, только без личия своего, а значит маски с усопшего, ушедшего в отлучку от жизни. О, не скорбите на показ, здесь не подиум, это ведь всё шутейки. Слова обожают шутить и по-чёрному тоже. Я их на привязи, как свору собачек не держу. Они свободны. А потому и я. И они благодарны мне. За что? Не знаю. Да, понимаю ваши улыбочки под усмешную сурдину, мол, «слова благодарны», «за что» да к тому же «не знаю». Что же скажу, полагаю, что между мной и словами нет равно-и-душия. Нам не душно. У нас пространства наших жизней не то, что пересекаются, а совместны. Это коммунальная, дружная, порой шумливая, а иногда притихшая до тишины небесных звезд. Хотя там у себя эти звезды, шумят и не дай бог оказаться рядышком, дышать будет нечем. И мы не дружны, друзьям всего один шаг до вражества, нет, мы просто одно и тоже. У нас одно сердце на всех, у нас один и тот же пульс стучится в стенки общих сосудов, по которым текут наши затеи, и эти затеи не некие острова, эти затеи наша жизнь одна на всех нас, на меня, на автора, на вас по-читатели, кто возникает как будто бы из ничего, а на самом деле из слов, и конечно она жизнь одна и на все слова, как и вселенная одна на все звёзды. Да простят меня мои родные виртуалы, вновь вписались в строку эти ненужные «звёзды». Но что поделать, видимо они не просто так там красуются, не просто так. И без жданья напросился вопрос, без стукачества в дверь, или поскрёба о стекло окна, он вошёл хозяином и согнувшись горделиво в знак своего отличия, заявил, «А вы, господа, поживали в Испании?».Есть такая страна на пири-ней-ском полу-острове. Одна его половина утыкается в Африку, а другая по горам залезает в известную всем школьникам радивым Европу. Такова география, но не жизнь, хотя одна умнющая сторона точно подметила, что география ой как влияет на жизнь, но мы не о том, нам подброшен из-под-тишка вопросец. Отвечаю за себя – жил. И что? Как видите вопрос оказался с продолжением. А то, что бывает так из ничего и редко к сердцу моему и моих слов принимает желание посетить эту самую испанскую сторонку, страну-странницу по бездорожью так называемой истории, о которой никто не может сказать без корысти, что это такое. Кажется слова просятся обьявить передых, что ли, так тому и быть.
Пора. Пора нажать на кнопку табакерки и взвить крышку её. И что выскочит? Не чёрт конечно, а следущий узор, наш, ваш, общий и навсегда, как узоры на персидских коврах, тех, что, старея ценнеют с каждым веком, соревнуясь с вечностью. Итак, следующий узор.
… два ответвления от основной канвы узора литературного ковра, что ткётся автором из слов, а именно:
интер-не девочка-активная литература
или
интер-не девочка-активная халтура.
Точка. За точкой деловое обращение к вам, господам по-читателям, к вам, мои виртуалы, укажите с чего начнём – с литературы или с халтуры. Дружный если не вопль, то выдох означает – с ли-те-ра-туры, но ход не с шахматной туры, первый ход делает или пешка или конь. Что выбираете, господа – пешку или коня? Хор отвечает четко в у-нисон – «пеш-ку». Что ж будем есть «Ку». Будем есть ку-рицу на гриле, приготовленную поджаристо безжалостно на берегу озера Рица. Кто-то из вас что-то вы-крикнул? Это я, отвечает юноша с третьего ряда партера. Я замечаю предположительно, кажется в вашем крике слышится ужас, а не «заживо» ли она, так ли? Юноша согласно кивнет головой, избритой наголо. Молодой человек, заживо когда-то сжигали на кострах, а пока… Но в это мгновение сосед по парте заметит с усмехом, гладя по голому черепу, это теперь модно, но едва выговорив слово «модно» со смаком чихнёт. И не извинился, как-то привычно подумаю я и обращусь к господам моим. Что же, приглашаю всех к столу. Курица с озера Рица, поджаренная много лет назад. В моё выступление проникает очень симпатичный женский голос, я одобрительно подумаю, ещё одна женщина, вокруг-то всё муж-чины в чинах, тем временем голос не без иронии и скажет, дорогой наш автор, это же не литература, а халтура. Отвечу не без облегчения, спасибо за проницательность, именно так, потому что я сделал ход конём. А где господин наш авторизирущийся, где литер-ат-ура, а? Ехидный голос принадлежал не ехидне, а очень даже по виду умному без «за» интеллигенту, да и вопрос был к месту. А очень даже просто, отвечу я, и разве не почти гениально, не путайте с анально, ли-те-ра-тура – это святое не гоже-пригоже топтать её копытами коня. Тут зал впал в тишину, состоящую из многих личных тишин, что по-видимому означало согласие здесь и сейчас. И признайтесь, мои верные господа, ловко автор зигзагнул, то-есть зиг-загнул, спрошу я и остановлю нажатием кнопки ход шахматных часов.
Слова. Слава им, что бы мы делали без них. Наверное нас не было бы таких. Мы тени слов. Но, если мы тени слов, тогда кто-то или что-то освещает эти слова. Без света со стороны теней не бывает. Как волнительны тени всего, что попадается на пути лунного света, этого посредника солнечного света. Сад, луна, тени и никого рядом, ты один среди теней, так и мы, каждый из нас тень слов, и тень одинокая среди множества чужих теней, именно чужих, но разве тени не стремятся, или разве не хотят перешагнуть слово «чужих», но как? И возникает что-то вроде мужественности из-за попыток совершить этот шаг и так, чтобы он был ус-пешным, а не спешным, приводящим к очередному раз-очарованию, а как желалось бы очароваться, и тогда тени, стало быть мы, я, вы, все начинают играть, играть в слова и создавать себя же из слов и вязать слова друг с другом и ввязываться в общение, но как же сложно точно попасть в общение, приходится, связав слова в текст, удивиться, что в нём не всё так, как хотелось, и тогда может начаться пере-делка, или об-работка, или раб-ота, кто-то утверждает и даже не кто-то, а родные игроки, кстати улыбнёмся и забудем о театре теней, забудем, так вот многие у-тверждают, что эта раб-ота ох как мучительна, но она мучительна для тех, кто обожает мучать себя, а вот не самомучители продолжают соз-давать знать о себе другим и радоваться мгновениям, которые они проводят со словами, они их любят, как себя, ведь и «Я» слово, в равенстве с другими, ну а для самомучителей слова это их рабы, а рабов не любят, их надо кнутать, ставить на место, пока звёзды не сойдутся и кто-то со стороны не решит – всё, работа сделана, пора и поспать, а на утро вновь начинается для них раб-ота, работа, а не любовная игра со словами.
Так где же табакерка, может она уже пуста? Нет, в ней должен остаться ещё один узор. Вспомните, человек по имени без отчества мысленно открестился, сказав, «Мне чин не позволяет.» И вспомните, мои дорого нужные по-читатели, господа и виртуалы, как из базы данных выскочило имя этого человека и было оно чин. Тогда видится еще один узор, вроде бы, третий по счету,
Чин – имя,
Чин – порядок.
Ну так что, будем узорить или завершим эту интер-якобы-активную игру? Не успел я произнести последнее «у-у», как взмыл над опустелой тишиной зала лес рук, и следом дружное не «ура» но подобие «ура» на иной лад, «будем!» Что ж, будем узорить. Итак, за дело, простите, оговор, итак, за слова;. С чего начнем? Чей-то добротный бас за всех отчитается – с чина, тот, что я-кобы, хотел добавить кобыла, есть порядок, и добавит, а все-таки, но я не-ко-была. Безо всякой усмешки, я со-глашаюсь на весь зал и начинаю ветвление узорное, стараясь чтобы не было позорное, ветвление это и без под-зорной трубы заметишь на ковре, сотканном из слов. Что такое чин, господа, пусть я представлюсь учителем, а вы учениками, так что же такое чин? Бойкий бывший пи-о-нер, но не нервный и отвечает «Чин – это порядок икон в иконостасе». Да! Восклицаю я, а кто-то из зала с эхом от стен громо-но-не-гласно заявит, «Ничего себе, а ещё пи-о-нер». Я подниму руку знаком успокоения пустоты зала, вы же, понимаете, что пустота пустоте рознь. Эта пустота различий, личий, и только когда лицо выражается звучно, оно и является из пустоты и ее оживляет. Как бывает в подземном переходе какого-нибудь города, пустоту его оживляет музыкант одинокий, вспоминающий музыку молодости. И всё-таки, что же такое чин вообще, а? Ах, ахнула дома в мужской модной шляпе, ну что вы пристали к чину, вот у моего мужа чин под-полковника, что-то он ведь значит. Спасибо, с улыбкой поблагодарю дамочку, пожелаю обрести мужу следующий чин, и добавлю, вы милая почитательница чинов, точно отметили и вытащили, как сома со дна реки, глубинный смысл чина. Но резкий мужской голос попытается поставить на место, какое именно понятия не имею, но за стенами этого зала, ну что вы всё ёрничаете, мы тут не в школе, чин-по-чину – это порядок. Ну что ж, заявлю я без обиды и беспокойства, а с задушевным спокойствием, господин, не забывший, что такое школа, прав и еще раз прав, и нам нужен обрядный порядок, поэтому я кланяюсь – раз, я кланяюсь – два, и говорю всем и себе спа-си-бо. Но кто-то шёпотом пронзив тишину, спросит, а у вас какой чин-по-чину? У меня? Моё крошечное удивление ничего не значило, но я и скажу, освещая зал мимолётной улыбкой, скажу, по правде мой чин очень высокий, он даже не может вписываться в этот самый чин, таков мой чин по чину. Однако, однакнула темнота заднескамеечной дали. Но тут я прекратил эти неуместные узорничанья и напомнил, господа, господа, не отвлекайтесь, переходим в карьер, но не в тот, где песок да камни добывают да землю гадят, а в карьер лошадиный. Какие еще лошади, что за лошади, пронёсся шёпот ветерком по залу. Да, лошади не при чём, подтвержу я, и напомню, - «вспомните… и человек по имени, а какое оно это имя, и имя его чин». Вздох, облегченный вспоминанием, подтвердил, что зал вспомнил. Что? А то, что человек был наречён именем «Чин», что не значится в чине имён наций огромной мировой страны. И я спрошу, ну что, господа, будем узор наводить или в буфет пойдем? Будем, будем, дружно прокричал зал. Тогда прошу, какие первые узлы узоров будем вязать на нашем ковре? Пожалуйста, вам слово, самый скорый, мой по-читатель, что положите перед копилкой узоров? Он – китаец! Бойко и уверенно заявит первый интерактивщик. И что? Спрошу я. Зовут его по полной Чин-Чин, почин-чин-чин, и пожалуйста, китайские узоры, легкие бамбуковые занавески, сад ухоженный, погода, уходящая и уходящая в прошлое. Что ж, поэтично, соглашусь, хоть и не очень надёжным будет со-гласие, а вот ещё кто-то тянется, пожалуйста, вам слово, товарищ по-читатель. По-читатель церемонно благодарит, мол, спасибо за «товарищ», чудесное слово, пропавшее из словарей бестолковых. Я ему в ответ тоже шлю поклон, клон от его поклона. Он, господа, он –японец. Голос по-читателя был моложавый, но пожившего и пережившего многих. Тишина и вовсе затихла ниже нулевой отметки. Японец? Подумал я, это интересно, и спрошу, и что, какие японские козыри у вас на руках? А простые, звонко ответит по-читатель, и господин мой, с виду умеющий ухаживать за собой, да есть, да простые – первый козырь его полное имя, оно – Хочу-Чин. Зал ах-и-нул, мол человек хочет чина, да к тому же японец. Продолжайте, попрошу я япониста. И он продолжит, не сбиваясь со счета не денег, а обо-и-основания. Второй козырь – он самурай, потомственный рода из давних дней, и представьте, самурайской само-отверженностью в пользу более владетельной самурайющей власти, а какие гейши будут крутиться вокруг него и развлекать своими узорчатыми движениями, а о голосах и говорить не приходится. Тут один из читателей-по-диагонали с галёрки и закрикнет, а ты слышишь эти голоса, а другой возьми, да ответь, шиш он слышит «Тут я вмешаюсь, господа мои добрые, во-первых там можно только увидеть, но не услышать, а вообще-то японский узор мне нравится, он будет оригинален и ещё восточнее традиционный за-кавказо-хребетных узоров. Выдержав великую театральную паузу, я оглашу приговор, что ж, так тому и быть, он японец, пусть будет им, да к тому же саму-рай, сам себе рай. Шутка понравится залу. Все кресла осмеются, но закатываться в ковровый рулон от смеха не будут. И всё-таки вслед покидающему залу я сообщу, да господа мои и не мои, читатели вовсе не моих строк, а вы знаете, какая победа у самурая самая лучшая. Покидающий зал остановился, ему стало до забавы интересно, какая же победа для самурая лучшая. И вновь выдержав нужную паузу, но чуть покороче прежней, я скажу, та, которая достается без боя.
Кажется или уже у-местно за-вершение, но я вижу, что за вершением стоит и ожидает меня встреча. Признаемся, жизнь наша, богато облаченная в надуманные оправдания, без встреч пуста, как зал после окончания спектакля, жизнь без встреч утомительна и даже мнительна, но не томительна, хоть и обременена хоть и не называемо, не признано ожиданием встреч. И одна из них произошла как-то однажды, как и должно быть, и ведь недавно, шла шла и уперлась в меня, а может снизошла от куда-то с любой из сторон света, впрочем, можно подумать, что был это сон или продолжение сна в яви, а я взял да и впечатлил его в слова, соткав из них для себя еще один узор и последний, назвав его встречей. Встречей с той, которую не знал и не узнаю, встречу с той с чьим взглядом мы пересеклись и в точке пересечения прежде, чем покинуть её и разойтись, обменялись словами. Только ими можно нам и обмениваться. И на посошок я скажу встречной не первой и не последней, вы знаете, когда-нибудь мы встретимся с вами снова, и вы, увидев меня, крикните, близясь через толпу, «привет», и мы обменяемся улыбками, а вы, подойдя, скажете, я помню ваш совет, искать на всё только свой ответ, кто я, кто мы, и что такое этот мир, я слышу ваш голос, тихий, чуть простуженный, и разве тогда мне не почудится, что солнце выглянуло из-за туч, и разве я не скажу про себя, ну что же спаси-бо вас, спаси… Кто знал, что этим всё и завершится, кто, признайтесь, ведь я и сам вот-вот рассмеюсь, смех так и рвётся, или это рвётся нить, которой и ткался наш ковер. Зал тем временем опустеет, все кресла разойдутся, кто куда, все- все. Но донесётся чей-то голос, ну автор хорош, каналья. Смешно? Ведь сам себя не похвалишь, никто не похвалит.