Был тёплый майский день. Выходной. Один из тех дней, когда каникулы ещё не начались, но их неотвратимое приближение, такое же закономерное, как смена весны летом расслабляло, звало прочь от учебников и конспектов, на природу. Время близилось к полудню и после дождя, прошедшего рано утром, омывшего и без того ярко-зеленую молодую листву, было влажно и немного душно. Легкий ветерок, едва касаясь травы, расчёсывал её, словно мелким гребешком и от этого она, то пригибалась к тёмной влажной земле с запахом подсолнечного масла и ещё чего-то, почти неуловимого, но очень знакомого, то выпрямлялась, переливаясь на солнце маленькими камельками воды.
В такие дни студенческое общежитие – шумное сообщество почти свободных, почти взрослых людей опустевало. Все разъезжались и только гулкое эхо пустых коридоров, да бодрящий холодок сквозняков оставались, не желая покидать облюбованного места.
Я ехал сюда, без какой либо определённой цели, даже скорее наоборот, просто провести время вне одиночества, ибо голос, который я уже две недели слышал в телефонной трубке, не предвещал ничего, кроме глупой болтовни. Да это было и не важно. По дороге заехал в магазин, купил к чаю медовик с цукатами и пару стаканчиков пломбира.
Район, где на левом берегу Волги находился, когда-то задумывавшийся грандиозным студенческий град науки я знал хорошо, но вот подъезд к зданию общежития я проскочил, и какое-то время вынужден был колесить по пустырю расположенному вокруг, а потом, оставив машину, пройти пешком к зданию общежития, чтобы обнаружить пропущенное мною ответвление дороги. Это место достойное того, чтобы попасть в кадры фильма Андрея Тарковского "Сталкер", успело порасти за перестроечные годы редколесьем – молодыми берёзками вперемешку с сосенками и неизвестно откуда взявшимися очагами кустов облепихи, которые скрывали шрамы земли, оставленные некогда ушедшими отсюда строителями. Канализационный колодец, с поржавевшей чугунной крышкой, совершенно неожиданно попадавшийся на глаза, в таком месте создавал ощущение некоей зоны, где время течёт по своим законам, отличным от общепринятых. Хотя, справедливости ради, нужно сказать, что в других более доступных местах все подобные крышки и решётки ливневой канализации уже были сняты и, по всей видимости, сданы в металлолом какими-нибудь предприимчивыми местными жителями, отчего на их месте в небо смотрели круглые и прямоугольные чёрные дыры. Широкая асфальтовая дорога рассчитанная, как минимум на автобусное движение внезапно обрывалась, оставляя лишь направление к недостроенным здания учебных корпусов. Все они, выбеленные дождями, ветром и морозами стояли немым укором тем, кто в своё время не смог удержать штурвал огромного и красивого многопалубного лайнера под названием СССР и его постигла участь Титаника. Стройку от отсутствия финансирования заморозили, а от всех грандиозных планов смогли довести до ума только общежитие, да находящийся неподалёку учебный корпус, в котором зимой нужно было сидеть в одежде, чтобы не замёрзнуть. Неширокая асфальтовая дорожка связывала эти два мира. По ней же студенты спешили на автобус утром и возвращались с занятий вечером, и общежитие эхом отражало от своих стен, то стук дамских каблучков, то шарканье более либеральных кроссовок, но все эти наблюдения мне только предстояло сделать.
Я легко миновал пост вахтёра – его попросту не было на месте и от этого ощущение покинутости только усиливалось, словно здание подготовилось к ремонту и ждало с минуты на минуту бригаду ремонтников, штукатуров и маляров. Лифт не работал и я, поднявшись по лестнице несколько этажей, вышел в коридор. Вышел скорее по ощущениям, что уже на нужном этаже, нежели согласно уверенности. Этаж я попросту забыл. Однако, какая знакомая нумерация – первая цифра означает этаж, остальные – порядковый номер комнаты. Направление оказалось верным и среди двух, раскинувшихся в противоположные стороны, коридоров-рукавов я легко нашёл дверь в нужный блок. Номера находящихся внутри комнат были указаны на входной двери через тире.
Дверь оказалось сломанной, и в перекошенном состоянии еле держалась на одной петле, совершенно не прикрываясь. Замок был выбит. Внутри было темно и тихо. То ли лампочка перегорела, и студенты потеряли счёт, чья очередь её менять, то ли ведомый благородным стремлением к всеобщей справедливости один из местных «революционеров» просто вывернул её для своего блока. Студенты вообще часто заимствовали всё, что с их точки зрения использовалось не разумно – спинки старых кроватей легко превращались в посудные и обувные полки в жилых комнатах, окна в коридорах и на лестницах были местом добычи рамных запоров, шпингалетов и стёкол. Всему рано или поздно находилось применение. Если с точки зрения проживающего в комнате, у него пропадала необходимость в одном из предметов мебели, его попросту выносили в не дооборудованное и потому не используемое по прямому назначению помещение общественной кухни, из которого эти предметы расходились по другим комнатам причем, не всегда сохраняя своё первоначальное предназначение.
Ориентируясь на свет, пробивающийся через неплотные притворы дверей комнат выходящих на солнечную сторону, я определил нужную мне и постучал. Внутри отозвались мелодичным голосом: «Входите!», я толкнул дверь от себя и вошёл, услышав, как скрипнули подо мной рассохшиеся половицы. Разница между сумраком блока и комнатой, до краёв наполненной солнечным светом была настолько велика, что я на мгновение зажмурился, успев разглядеть сквозь ажурные шторы, прикрывающие дверь только девушку в лёгком летнем сарафане. В это же мгновение сквозняк пронёсся по комнате, а звук захлопнувшейся у меня за спиной двери заставил очнуться и открыть глаза. Два чувства посетили меня одновременно - я осознал, что вошёл не в тот блок, точнее не в тот, в который намеревался попасть, но этот была, как раз та комната, тот мир, в который я шёл последние три месяца. В такие мгновения отчётливо понимаешь, что все предшествующие события, казалось бы, хаотичные и никак друг с другом не связанные, на самом деле являются звеньями одной причинно-следственной цепи. Они ведут нас от события к событию так же неотвратимо, как воткнутые мётлы обозначают в снежную зиму место ледовой переправы с одного берега на другой. Это понимание складывается внутри тебя за доли секунды, как если бы кто-то сложил в голове из разрозненных пазлов целостную картину, позволяющую работать зрительному восприятию. Эта девушка и эта комната, ставшие окончанием цепи событий приведших меня сюда и есть моё очередное предназначение на жизненном пути. Всё вышесказанное чувствовал не только я. Словно две половинки некогда целого магнита мы, находясь в непосредственной близости, друг от друга теперь притягивались с той же непостижимой силой, которая двигает материки, изменяя лицо планеты до неузнаваемости за миллионы лет. Притяжение создаваемое нами в тот момент было такой силы, что с ним могла бы поспорить разве что Луна, способная своим движением вокруг Земли вызывать приливы и отливы в мировых океанах, во всех морях и, как заметили ещё древнейшие народы, населяющие нашу планету, влиять на всё живое.
Девушка подалась немного вперёд, опираясь за собой руками о подоконник, и с интересом меня рассматривала своими лучистым изучающим взглядом. Я смотрел на неё. Солнце, словно запутавшееся в её пшеничных волосах струилось и падало на плечи. Сарафан просвечивал на фоне распахнутого окна так, что всё содержимое, которое он призван, был скрывать - миловидную точёную фигурку с упругими мячиками грудей обнажалось настолько, что зрелище это было прекрасней, чем что-либо виденное мной прежде. Нос, покрытый веснушками, то ли немного крупноватый, то ли какой-то редкой и от того непривычной формы привлекал внимание. Всё в эту минуту для меня сходилось в ощущении когда-то уже виденного, но забытого и от этого сознание моё балансировало на грани реального и бессознательного, доступного нам только во снах. «Вы ко мне?», - спросила она, совершенно не смущаясь моего неожиданного появления. «К вам!», - ответил я и этот вектор, стал определяющим направлением в наших жизнях на последующие годы.