Продолжение: http://www.proza.ru/2018/02/17/672
Новости из села Васильевка.
Однажды в зоне появился русский парень Колька из нашего села. Его посадили за кражу. Мы прекрасно знали друг друга, парень обрадовался встрече и мы также были рады ему. К тому времени почти все чеченцы из нашего села Васильевка уехали домой на Отчизну.
Кроме того Колька принёс нам важные информации.
После гибели Выродова в село прислали нового руководителя. Как то в прекрасную лунную ночь он подвёргся экзекуции от своих подданных колхозников, которые накинули на голову мешок и крепко избили, приговаривая:
"– Будешь хорошо относиться к колхозникам?"
Председатель торжественно обещал, но через четыре дня скоропостижно сорвался и смылся в неизвестном направлении. Здесь у властей не хватило наглости связать этот инцидент с чеченцами, среди оставшихся уже не были потенциальных бандитов, на которых можно было повесит подобную антисоветчину.
Мне не терпелось узнать, как там проживает Надя, не вышла ли замуж?
"–Да ты что, Шери,– удивлённо воскликнул Колька, – в её сторону смотреть не один парень не отваживается".
Но главной вестью для нас была другая.
Выродова убил собственный пасынок Витька. Это был для нас, как удар грома в ясный день. Как только нас второй раз посадили, рассказывал Колька, вдова Выродова продала дом, имущество и вместе с сыном уехала неизвестно куда.
От Коли мы узнали, что произошло на самом деле и почему нас привезли обратно из Чечено-Ингушетии и посадили по ранее объявленным сроком. Словом, почему у наших органов закон получает обратную силу?
Оказалось, после того, как нас освободили и наша семья вместе выбыла домой на Кавказ, вдова Выродова поехала в Москву. Явилась на площадь Лубянки и прямо на крыльце у входной двери здания КГБ СССР разыграла сцену обморока. Конечно, дежурные в здания КГБ среагировали моментально, женщину завели в вестибюль, куда она пыталась попасть. Как только она пришла в чувство, её допросили. Выродова довела до комитетчиков вопиющую несправедливость, совершенную судебными органами Киргизской ССР, как её мужа, фронтовика, штурмовавший Берлин, председателя колхоза имени "Ленина", прямо на рабочем месте зверски убили проклятые чечены. А подлых убийц КГБ- шники города Фрунзе (Бишкек) выпустила на свободу, за мешок денег, собранный всем чеченским народом.
* * *
Ах, вон оно как! Воодушевлённые с вновь появившейся для нас надеждой, мы стали писать жалобы во все доступные нам инстанции.
Начальником нашего отряда (отрядный) был киргиз по имени Муса. Первой инстанцией в условиях тюремной зоны, в чьи руки попадает письмо заключённого даже к матери, это начальник отряда. Когда у него в столе накопилось изрядное количество моих писем, Муса вызывает нас с отцом, и пытается нам помочь дать ход нашему заявлению. И мы втроем приходим в кабинет начальника зоны. Он внимательно выслушал нас, дал возможность высказать всё, что в душе накипело.
После чего честно признался, - вся зона и он сам, в том числе уверены в том, что мы не причастны к убийству председателя колхоза. Но посоветовал нам успокоиться, покориться судьбе и более себя не нервировать. И добавил:
–Ваш приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Потом встал, подошёл к моему отцу:
- Единственное, чем я могу вам помочь, это определить твоего сына в столярный цех. Он молод, пусть приобретает навыки столярного дела, в жизни ему пригодиться. Да и заработок в ваших условиях там лучше, чем в других местах. Накопите кое- что до окончания срока.
Вот так и отсидел я по совокупности шесть с половиной лет...
...После окончания срока, как обещал начальник, я действительно получил солидную расчётную сумму и профессию на все времена- столяра, строителя.
Таких денег мне никогда не приходилось даже видеть, а теперь, держа в руках подобную сумму, я не мог уехать из Киргизии домой без отца. Обернувшись спиной к зоне, где он сидит.
Чтобы заниматься его освобождением, я остановился у родственников, которые ещё не уехали домой на Кавказ. Два брата из этой семьи, обустроились здесь на хороших местах и пока не собирались вернуться на Отчизну. (Женой одного из братьев была моя тётя. Автор).
По моей просьбе они свели меня с хорошим адвокатом, евреем по национальности. Из моих рассказов опытный юрист составил для себя необходимую линию защиты, где и за что можно зацепиться для составления кассационной жалобы. Он согласился вести наше дело, после чего мы заключили джентльменский договор. Теперь уже в роли адвоката он начал приезжать в зону, где сидел отец. К тому времени начальником зоны был другой человек. Адвокат по долгу службы имел право ознакомиться с уголовным делом своего подзащитного. Чем он и занимался.
Два раза адвокат сводил меня в магазин, где показал несколько безделушек для супруги на небольшую сумму. Я понял намёк и оплатил.
А бывший мой начальник отряда киргиз Муса находился в отпуске.
Как – то раз с адвокатом мы пришли в зону и столкнулись с ним во дворе.
Муса пригласил меня одного без адвоката к себе в кабинет и настойчиво стал отговаривать от пустых хлопот.
С тех прошло 55 лет, но почти дословно помню его слова: "Знаешь, Шери, если даже жена Выродова приведёт своего сынка и скажет органам, вот, мол, убийца моего мужа, освободите невинных людей, у вашего приговора не будет оправдания. Будут настаивать, они их прикончат. А скорее убьют тебя, устроят автокатастрофу и конец тебе. За тобой наверняка уже идёт слежка. Здесь задействованы все верховные органы власти страны: КГБ, прокуратуры, Верховного суда. Ты же не настолько наивен и полагаешь возможным, чтобы они все признали свою ошибку?
Да если хочешь они пол Киргизию с лица земли сотрут, чем сделают такое. Твой адвокат, еврей очень опытный человек. Его нанимают состоятельные люди, а у тебя он просто отберёт деньги и ничего не сделает. Так что не трать зря свои кровные, у тебя дома мать и пятеро младших оглоедов. Эти деньги больше помогут им, чем твоему отцу. Послушай моего доброго совета. Забери свои деньги и езжай домой".
От автора.
Шери послушался совета киргиза Мусы, не все они были похожи на Солженицынских "хозяев" ГУЛаГа. Как мы сами видели, были среди них и хорошие люди.
Ещё в начале тюремной жизни Шери убедился в порядочности отрядного Мусы, когда от отчаяния написал гневное письмо в Москву, в адрес судьи Смирнова, где обзывал его самыми скверными словами. Шери полагал, что этим вызовёт гнев со стороны органов и его могут расстрелять. Так не хотелось жить на свете 18 летнему парню!
Но отрядный Муса вернул его послание и посоветовал больше так не делать. С тех пор у нас с Мусой сложились доверительные отношения. Бывало, часто вместе ругали и власть. Муса был хорошим человеком, я его сравнивал с народным писателем Киргизии Чингизом Айтматовым, повести его я читал почти все.
Однажды Шери спросил у Мусы, какая в этом была необходимость, чтобы во время суда над ними соблюдать такие меры безопасности, выставить вокруг и внутри здания суда, целый батальон вооружённых солдат? Мы же простые колхозники, никакой опасности не представляли?
"Э-э, - ответил Муса, - они опасаются за свою жизнь, а не беспокоятся за народ. Знают, что совершают несправедливость, поэтому бояться".
И что получается в итоге: из одной семьи один человек отсидел 15 лет, другой 12 лет, третий 6, 5 лет. Из другой семьи двое отсидели по 15 лет.
В совокупности получается - 63, 5 лет! Да ещё приплюсовать к этому по 13 лет депортации! Колоссальная сумма лет! И ни за что! Да, чуть не забыл! 58-я статья, по которой их осудили, политическая, в народе именуется также как измена Родине. Здесь поблажки типа УДО (условно досрочное освобождение) законом не предусмотрено. Осужденные по 58- ой сидели от звонка до звонка, независимо от национальной принадлежности.
Прощание с Наденькой.
Промолвив ласковое слово,
В награду требуй жизнь мою;
Но, друг мой, не проси бы
Я мук своих не продаю.
М. Ю. Лермонтов.
Если не расскажу о сердечных муках, преследующих всю жизнь, моего героя Шери, то повествование моё останется какой - то сухой, не жизненной. А где же наш ангел спаситель четырёх несчастных душ? Где Надя и как сложилась судьба этой потрясающей своей смелостью украинской девушки? На эти вопросы Шери длительное время не отвечал или загадочно молчал.
Долгие часы, за чашкой чая, мы с Шери беседовали, пока он не согласился рассказать сокровенную тайну свою, которую держал в себе всю жизнь. И вот пытаясь завоевать его доверие шутками, прибаутками, говорю, если начал, так раскрой полотно своей жизни без складок. Как говорят мужики: раз пошла такая пьянка, режь последний огурец. Ему показалось, что я такое право заслужил. После чего, как на духу, словно инок перед пастырём, стал исповедоваться передо мной.
Это была сугубо личная тайна его чувств, до преклонного возраста, сохранившейся любви чеченского парня к украинской девушке Надежде Игнатенко, когда сегодня по статусу и в реальности он является прадедом.
Для Шери трудно было ломать национальные предрассудки и рассказать о не реализованной любви к Наденьке (как он до сих пор её называет), своему младшему двоюродному брату. Не принято у нас обнародовать подобные душевные муки, не поймут. Особенно самые близкие. Ей Богу – это самое невероятное явление в моей жизни, когда 80 -летний чеченец, рассказывает о подобных сердечных страданиях.
Когда первая часть этой статья появилась в печати (в газете "Аргун", от 15 января 2018 года), благодаря Айзи Барзанукаевой, а она является Почетной работницей общего образования РФ, где рассказано о судьбе 4-х летнего мальчика, как с тех пор, холодным утром 23 февраля 1944 года, его оторвали от горячей печки родового очага, преследовал злой рок, скручивал в спираль, ломал об колено, другим хватило бы на несколько жизней.
Он не выдержал и рассказал, о другой стороне своей тяжёлой жизни, где есть и счастливые моменты. Может это и дало Шери перетерпеть, не очерстветь или одним словом – не озвереть, хотя, судьба пыталась это сделать. Он остался человеком, воспитал прекрасных детей и дальше до правнуков.
От Шери.
Однажды отца, когда мы уже сидели в лагере, по лагерному громкоговорителю, в народе матюгальник, вызвали к дежурному. И там сообщили, что на встречу с ним приехал отец Нади. А для отца всё, что касается этой семьи, было архиважно. А так как отец не понимал русский язык, ему позволили взять с собой толмача, но предупредили, брать любого чеченца кроме сына. В зоне были человек 15 чеченской, ингушской национальностей и любой из них был готов ему помочь. Вызвался Абдурахман, шустрый малый из Курчалоя. Мы там, на выселении или в зоне, и где бы чеченец ни ходил по чужой земле, к имени человека приставляли не фамилию, а название его родового села на Кавказе. Даже тогда, когда нам путь туда был заказан.
Оказалось, отец Нади Игнатов, взрослые чеченцы нарекли его так, а фамилия его была – Игнатенко, упросил начальника лагеря дать ему свидание на 20 минут с моим отцом, для решения важнейшего семейного вопроса, так как свидание давали только близким родным одной фамилии. Полковник пошёл навстречу вопреки режиму и дал добро.
В комнате свиданий встретились родители, где они решали судьбу нашу.
– Шада, - обратился к отцу Игнатенко,- у нас с женой единственная дочь и для её счастья мы готовы на всё. Смирились бы и с её решением выйти замуж за твоего сына. Чего она упорно желает. Но мы её родители, а ты отец своему сыну. Мы все желаем счастья своим детям.
Ваша статья тяжёлая (58- ая. Автор), она не дозволяет вам досрочного освобождения, не даёт и другие льготы, чтобы создавать семью, хотя бы сносно, как уголовникам получать частые свидания. А когда твой сын выйдет из лагеря, моей дочери будет 28 лет. Даже не это главное, по нашим обычаям зять может жить с тестем и тёщей, но у вас этого нет, твой сын заберёт нашу дочь на Кавказ, а мы лишимся главного в нашей жизни – внуков. В этом смысл дальнейшей моей жизни. У меня нет никого в мире, не родных, близких, мы лишились друг друга ещё в 1932 году, на Украине. Там не осталось никого. Надя отвергает уже третье предложение замужества.
Ради счастья моей семьи, скажи сыну, чтобы отрекся от моей дочери, я знаю твое слово для него закон, иначе моя дочь грозиться наложит на себя руку.
– Ты верно говоришь, Игнатов,- сказал Шада,- у нас отец отвечает за поступки сына. Поэтому скажу тебе свою отцовскую волю: отныне мой сын будет братом твоей дочери. Я сегодня живу и говорю с тобой только благодаря твоей, то есть, нашей дочери и её счастье для меня также важнее, как благополучия своих детей. Да и какое счастье она обретёт с моим сыном, видно такова наша судьба. Прости, что не смог отблагодарит вас, ты воспитал достойную дочь. Я бы с гордостью привёл такую сноху в семью. Дай Аллах ей счастье, а вам с женой долгих и счастливых лет и много внуков!
На прощание Игнатенко обнял отца и прослезился.
– Вы показали всем свою храбрость, я не сомневался в тебе, Шада. Другой благодарности мне не надо. Мне хватает твоё слово, но для дочери ещё нужно письменное отречение твоего сына.
Отец обещал и это.
– Пусть передают записку через Петра,- сказал на прощание Игнатенко.
Пётр – это наш односельчанин, работал в лагере надзирателем.
"Вольный лагерь", то есть село наше, под симпатичным русским именем - Васильевка, находилось на расстоянии 15 км от лагеря строгого режима. Воистину, места не столь отдалённые друг от друга. Кстати, село, где родился автор. Село, где были сконцентрированы до кучи многие неблагонадёжные народы, ещё на заре советской власти.
Абдурахман, выступавший свидетелем и переводчиком наших с Надей родителей, передал мне этот разговор, вместе с твердым решением отца. Но не утерпел добавить от себя и сказать отцу Нади, что они встретятся, когда - ни будь на небесах.
Ну что ж, воля отца для меня непререкаемо, даже в более благоприятных обстановках, а тут тюрьма, да и вообще прав отец, какое она найдёт счастье рядом со мной.
После долгих раздумий, мытарств, я пытался извлечь её из своей памяти, сдать, как говориться в архив свою – любовь. Только мне трудно это удавалось, не было ни часа, не минуты, чтобы я о ней не думал. Если сказать честно, всю жизнь, и до сегодняшнего дня. Это не в знак признательности к спасению отца, двоюродного брата, тут совсем иная статья.
Рассказывая эту историю, я немного стыжусь: не лишнее ли я болтаю на старости, имея столько внуков и правнуков. Могут сказать: совсем из ума выжил человек на старости лет.
Ладно, уж, чему быть – тому не миновать.
Но всё когда нибудь кончается, закончился и мой тюремный срок. Когда я вышел из лагеря на волю, в 1964 году, то получил по тем временам крупную сумму в количестве 3 тысяча 800 рублей. А этих денег мне помог заработать лагерный начальник, устроив в престижный столярный цех. Если вычесть полтора года СИЗО из общего срока 6, 5 лет, то эти деньги я получил за пять лет. Как бывшему зэку мне "западло" благодарить тюремных начальников, даже происшествии лет, но мне уже через год исполняется – 80. И почему мне не сказать ему мысленно – человеческое спасибо?
После серии неудачных попыток пересмотреть дело моего отца через кассационную жалобу на суде, я собрался покинут Киргизстан. А ему предстояло сидеть ещё десять лет. Но не мог поступить так, не простившись, не повидавшись с Наденькой, не поблагодарив её. Только не знал, как это сделать.
Потому что знал, Надя вышла замуж за русского парня, и у них растёт сын. С одной стороны, по меркам чеченских адатов, любое домогательство свиданий с замужней женщиной, было подло по отношению к ней самой, не уважению к её мужу, а этого я допустить не мог. С другой стороны, они русские, а у них, как и у всех народов считается обыкновенным свинством не сказать на прощание обшечеловеское спасибо за всё, что эта девушка сделала для нашей семьи.
Надя работает в универмаге города Фрунзе (Бишкек), муж на хорошей должности. А что эта встреча даст – мне, ей? Одни муки несбывшихся надежд и любви! И новое расставание, теперь уже на всю жизнь. Обстановочка сложилась типа того, зачем трогать лихо, пока лежит тихо?
Взвесив за и против наших с ней обычаев, я принял нечто среднее, решил послать к Наде одного Сулеймана, у которых я остановился (Сулейман – мой двоюродный брат. Сын моей родной тётки. Автор). Возместить в рублях жизнь моего отца, брата не имела смысла, но я купил ей в качестве подарка: золотую цепочку с кулоном, вложил в пакет 500 рублей денег. Не удержался написал ещё и письмо следующего содержания:
"Наденька! Я никогда тебя не забывал и наверно буду, помнит всю жизнь. Но мой отец дал слово, что мы с тобой названные брат и сестра, а его обет нарушит я не могу. Да и лезть в вашу налаженную жизнь не в праве. Твой муж говорят хороший парень. Желаю вам счастья! Примите от Кавказа этот маленький подарок. Прощай!"
– Если она спросить, где я?- велел ещё Сулейману,- Ты скажи, что он вчера улетел на Кавказ до Баку.
Это был самый удобный путь добраться из столицы Киргизии Фрунзе до столицы Чечено -Ингушетии - Грозный. Из Баку добирались до Грозного по железной дороге.
В советском универмаге, обычно толпился много народу, но я подавил искушение, затерявшись среди массы, издали наблюдать за Надей, как она воспримет моё письмо, подарок. Опять таки, зачем терзать себе душу.
Дождавшись на улице Сулеймана, мы ушли с площади домой. Мне, было, невтерпёж спросит, что сказала Надя. Так и случилось, как я предполагал, она взяла письмо, тут же прочла и спросила:
– А где он?
Хотя в письме не было имени, но она догадалась от кого.
Сулейман ответил, как я велел, после чего Надя разрыдалась. Растроганный её поведением, извинившись он быстрым шагом вышел из универмага.
- Ты знаешь, Шери,- сказал мне с озабоченным видом Сулейман по чеченски,- она сперва задрожала, а потом заплакала.
И как все привыкшие жить среди русскоязычного населения, добавил на русском языке:
– Мне её стало очень жалко, я не мог больше смотреть на её страдания. Может вернёмся, встретишься с ней?
– Нет. Всё мы сделали верно, - сказал я тяжело и будто про себя, но вслух.
Хотя не видел саму картину, но в моём воображении она так и осталась, как он рассказывал: прижав ладонями на груди письмо, а перед ней на прилавке развёрнутая газета, на ней лежат золотые безделушки с красными советскими червонцами. И плачущую... сестрёнку Наденьку...
И сегодня глядя на сияющее лицо старого Шери, автор записок вспомнил слова Беллы Ахмадулиной: "Любовь ведь тоже умирает". Неужто такая замечательная поэтесса Белла могла ошибиться?