Форест Гайз. Рок-фэнтези

               


Я слышу Её в шёпоте мёртвых листьев, и в стуке первых снежинок об асфальт, и в кровавом крике заката, и в истерическом визге тормозов, и в плаче разорванного ветром облака. Иногда Она звучит так громко, что я просыпаюсь ночью, вскакиваю, как будто подброшенный неведомой силой, и хватаю руками темноту, пытаясь удержать Её, и Её бешеный ритм заставляет сердце колотиться так, что оно готово выскочить из груди, как птица из клетки, и отправиться в свободный полет. Кажется, вот-вот я поймаю Её – музыку, которой ещё не было никогда, но Она неуловима – растворяется в бесконечности, оставляя после себя лишь слабое эхо. Я забываю Её, не успев записать. Она не позволяет себя запомнить, словно смеётся надо мной. Да если бы я даже и запомнил – всё равно не смог бы записать, слишком сложно, я ведь и ноты едва знаю. Беру гитару, пытаюсь подобрать что-то похожее, но получается полная хрень.
За последние три месяца успел поиграть в трёх группах. С первым составом не смогли договориться о направлении, что конкретно будем играть – гранж, панк или рэп. Спорили горячо, побили друг другу морды, и мы с драммером ушли, оставив барабанную установку. Через месяц худо-бедно собрали новую установку и новый состав. На клавиши взяли девчонку с музыкальной школой и со своим инструментом. Сочинили песню и пару раз отрепетировали. Вроде бы неплохо сыгрались, но пианистка начала проявлять лидерские замашки, а я не выношу, когда мною пытаются командовать бабы. Долго пытались придумать подходящее название для группы. Опять пересрались и распались. Драммер остался с бабой и с новой установкой, а басист ушёл со мной. Пару недель искали новое помещение, друг басиста сдал нам свой гараж и мы, кое-как приткнувшись  рядом с разбитой машиной, начали репетировать. К нам присоединился ещё один парень, помешанный на психоделике. У него было два барабана, большой и маленький, тамбурин и гонг. Однако, чувство ритма, похоже, было ему недоступно, поэтому на барабаны сел басист, а на бас я взял пацана из технического колледжа, которого нашёл по объявлению. Паренёк продавал через Интернет гитару с комбиком, я вроде как согласился у него купить в рассрочку, но пока просто поигрывал. Мы собирались дать пробный концерт  в колледже, где учился пацан, и часть выручки должна была пойти в счёт оплаты гитары. Так как своего репертуара не хватало, отрепетировали несколько песен группы «Киллерс». Пацан вроде уже и с директором договорился, но директор оказался человеком неравнодушным и поинтересовался, что мы будем играть. Этот дурачок Санёк признался, что будем играть «Киллеров», да ещё и диск директору преподнёс. На следующий день директор вызвал Санька и гневно заявил ему, что педик-шоу в колледже он устраивать не позволит. Бедный парень так перепугался, что перестал ходить на репетиции и в Интернете появляться. Вскоре исчез и психоделист. Оказалось, подсел на какие-то таблетки, и родители сдали его в клинику. От него всё равно толку не было, блеял что-то на подпевке да тамбурином тряс, ладно, хоть барабаны нам остались. Мой басист, который временно исполнял обязанности барабанщика, вернулся на бас, а за барабаны посадил свою знакомую. Девчонка занималась в студии в доме детского творчества, и обещала застолбить там место для нашей группы, чтобы не мыкаться по чужим гаражам. Барабанила она так себе, но стерпеть было можно, тем более что была без претензий, не то что клавишница с музыкальным образованием. Оставалось найти ещё ритмиста и всё-таки хотелось бы клавишника. Но тут у басиста с барабанщицей внезапно проснулись половые чувства, и после двух недель никчёмных репетиций, которые превратились в свидания влюблённых, они подали заявление в ЗАГС и начали готовиться к свадьбе.
Пришлось уволить обоих, точнее, уйти самому. Я остался в одиночестве, без базы, и, что хуже всего, без какой-либо вразумительной концепции. Череда неудач так на меня подействовала, что я, как творческая личность, впал в глубокую депрессию. Хотелось бросить всё к чертям собачьим. Живут же люди без музыки, танцуют под блатной шансон и вполне счастливы. Но что делать мне, если Она                звучит, звучит и снаружи, и изнутри, распирая мозг и требуя выхода? Что делать, если я чувствую Её на ощупь, чувствую Её дыхание, Её запах, вижу Её сияние? Чувствую – и не могу поймать, не могу повторить, хотя Она – рядом, Она – это я!
Не помню, как я сдал зимнюю сессию. Всё было словно в тумане. В институте на меня косились – гляньте, Барсук не в себе! Мне было пофиг. Гитара лежала в углу, над резонатором растянул свою сеть паучок. Мне хотелось стать гитарой, и вот так же лежать, покрытому паутиной, спрятавшись ото всех, лежать и не подниматься. Я чувствовал, что погибаю, и внутренний голос говорил мне, что надо взять себя в руки, но говорил как-то ненавязчиво, и другой внутренний голос вполне резонно отвечал ему: « – А зачем?»
Собирать новую группу идиотов, которые видят в музыке лишь развлечение, не было ни сил, ни желания. А найти таких ребят, которые бы поняли, чего я хочу, не представлялось реальным. Я пролежал на диване несколько дней, тупо глядя в телевизор и посасывая рафинад. За окном валил снег, побелевшие крыши домов сливались с мутно-белым небом, и казалось, что у домов нет крыш. И у меня тоже.
Телефонный звонок заставил меня подняться с дивана.
– Привет, Барсуков! Мы завтра в лес идём на лыжах. На электричке поедем. Сбор в девять у пригородных касс. Шашлычок организуем. Ты как, с нами?
Это звонила Анька Кириллова, или просто Киря, наша староста. Оказывается, моя персона ещё интересовала кого-то. Это было приятно. Действительно, пора было покончить с депрессией и хотя бы подышать свежим воздухом. Я сказал Кире, что приду.
Лыжи лежали на балконе, засыпанные снегом. Я не притрагивался к ним с позапрошлого года. Подходящего костюма тоже не было – из старого я как-то незаметно вырос, а новый приобрести не удосужился. Порывшись в гардеробе, нашёл что-то мало-мальски подходящее для лыжной прогулки: отцовские шаровары с начёсом, оранжевый свитер крупной ручной вязки, куртку фасона 70-тых и овчинную шапку-ушанку, которую носил ещё мой дед – это для прикола. Ещё достал с антресолей детский рюкзачок с улыбающейся медвежьей мордой. Утром положил в него бутерброды с термосом и в таком виде прибыл на вокзал.
Мои сокурсники пришли в полный восторг.
– Винтаж, винтаж! – визжали девчонки. Всеобщее внимание льстило моему самолюбию, и я вновь начал укрепляться в мысли, что создан для сцены. Хотя кое-кто, глядя на мой экзотический костюм, покручивал пальцем у виска.
Подошла электричка, и лыжники шумной ватагой ввалились в вагон. Ехать было недалеко – две остановки. День выдался солнечный, замёрзшие окна вагона сверкали золотыми блёстками. Всем было весело, и мои переживания стали казаться просто подростковой глупостью и блажью. Но в морозном узоре я вдруг увидел нотный стан, и ноты запрыгали, засверкали: ми – си бемоль, ми – ля бемоль, и колёса застучали ритм, и Она зазвучала, зазвенела серебряными бубенцами, и мне захотелось стать толстой горячей губкой, чтобы собрать Её с морозного нотного листа, пропитаться Ею насквозь!
– Барсуков, тебе что, плохо? – испуганное лицо Кири склонилось надо мной.
– Да нет, ничего, –  с досадой ответил я, приходя в себя. Музыка ушла.
– Эк его сессия подкосила! – сочувственно сказал кто-то.
– Это сопромат проклятый!
– Ничего, сейчас кислороду глотнёт и оклемается! Держись, Барсук! 
«Тридцатый километр!» –  прохрипел старый репродуктор, и разноцветная толпа студентов высыпала на платформу, как горох из консервной банки.
Лыжня начиналась прямо от станции. Застегнув крепления, я скатился с насыпи вместе со всеми. Нет, человек не должен быть один, это ни к чему хорошему не приводит. Выстроившись цепочкой друг за другом, мы направились к лесу, лыжа в лыжу. За мной шла Киря, я слышал её довольное сопение. Воздух был морозен и чист, поблёскивал алмазными искорками. Молоденькие сосёнки в одинаковых снежных шапках столпились на опушке, как девчонки. «А не закрутить ли мне роман с Кирей?» –  пришла в голову дурацкая мысль. – «Пусть она слегка туповата, зато добрая, жалостливая, да и здоровая, как лошадь Пржевальского. Нет, не смогу. Надолго меня не хватит, а обижать девчонку нехорошо».
Я прибавил ходу и, оторвавшись от Кирилловой, въехал, как говорится, под сень леса. Лыжня шла, петляя между соснами и ёлками. Впереди был спуск и я, оттолкнувшись как следует палками, понёсся вниз. В ушах засвистел ветер, и в этом свисте я услышал Её. Си-ля-си-ля-си-соль! Я попытался остановиться, чтобы записать ноты лыжной палкой на снегу, но уже слишком сильно разогнался.
Неожиданно я почувствовал, что теряю отцовские штаны. Лопнула проклятая советская резинка! Не удержавшись на повороте, я упал и покатился вниз по склону. Снег залепил глаза, набился в рот, в нос и в соскочившие шаровары.
– Барсуков, ты как? Ничего не сломал? – догнавшая меня Киря стояла наверху на фоне леса, а я лежал внизу в сугробе.
– Всё нормально, езжай, я сейчас догоню!
Не хватало ещё, чтобы она видела меня без штанов. Что же делать? Хорошо, что в старомодной куртке был ремень. Я его вынул и подпоясал чёртовы рейтузы.
И тут я услышал ритм: тук… тук-тук-тук… тук-тук! Тихий и звонкий одновременно, и такой чёткий! Инструмент был один, но эхо отдавалось со всех сторон. Я огляделся и увидел его – маленький дятел в красной ермолке сидел на сосне и стучал, стучал самозабвенно, не видя ничего вокруг. Я отряхнул снег и подошёл поближе к лесному ритмисту. Тот почувствовал, вспорхнул и перелетел на другое дерево. Я последовал за ним. Он перелетал с дерева на дерево всё дальше и дальше и стучал, стучал. Незаметно я потерял лыжню и оказался в глухом лесу среди огромных косматых елей. Деревья обступили меня, и Она зазвучала, мрачная и тревожная, и дятел долбил ритм. Это был хард-рок, настоящий хард-рок!
            Ели росли так густо, что закрывали небо. Их стволы походили на органные трубы. Солнечный свет тонул в сумраке, и музыка звучала всё уверенней, всё громче! Я слушал Её, стараясь запомнить, впитать в себя, чтобы уже никогда не забыть. И тут, в момент наивысшего восторга,  я вдруг почувствовал, что не один в этом необычном концертном зале. Кто-то слушал музыку вместе со мной.
Я огляделся. Что-то чёрно-белое мелькнуло за спиной и скрылось в сугробе. Казалось, мне померещилось, но на снегу остались следы, похожие на собачьи. Я прошёл немного по следу и за деревом обнаружил спрятавшегося от меня барсука. Странно, ведь зимой они должны впадать в спячку. Наверное, музыка его разбудила. Барсук сидел, благоговейно сложив на груди лапы, и слушал музыку. Чёрные глаза его блестели от слёз.
– Какая вещь! – воскликнул барсук. – Что за композиция!
От неожиданности у меня подкосились ноги, и я сел прямо в снег. Плохи твои дела, брат Барсук! Совсем плохи!
Прозвучал последний аккорд, и всё стихло. Дятел слетел вниз с верхушки ели и устроился на нижней ветке.
– Ну как, барсук? Что скажешь? – спросил дятел.
Я, конечно, сказать ничего не мог, да он и не ко мне обращался.
– Ну что,  –  важно, с видом знатока отвечал барсук. – Как всегда, грандиозно.Отличное исполнение. Сильные вещи пишет этот парень.
– Если бы ещё собрать подходящий состав! – воскликнул дятел, тряхнув головой. – А то я один да ёлки! С ёлками ведь на сцену не выйдешь! Разве что в Новый год.
Барсук вздохнул.
– Попробуй собери! Серьёзного рокера днём с огнём не найдёшь. Шантрапа всякая вокруг, каждый думает, что понимает что-то в музыке, а на деле ни черта не понимает. Вогнали нашего композитора в депрессию. Не знаю, как он выкарабкается, будет ли дальше писать!
– Эх, взял бы он нас в свою группу!
– Да, вот взял бы нас!
Дятел и барсук погрустнели и замолчали. Казалось, они не замечали меня, или просто делали вид, что не замечают.
Оправившись от шока, я встал и осторожно приблизился к странным животным. Они совершенно не испугались, даже, похоже, обрадовались моему появлению.
– Скажите, пожалуйста, – вежливо обратился я к барсуку. – Вы сейчас говорили об авторе музыки. Не скажете, кто он?
– Как это кто? – удивился барсук. – Ты и есть автор!
Действительно, а кто же ещё?! Нет, я определённо чокнулся! Я начал смеяться, всё сильнее и сильнее, смеялся и никак не мог остановиться! Смех перешёл в слёзы. Ребята, видимо, мне кранты! Уведите меня кто-нибудь из этого леса!
Дятел вспорхнул мне на плечо, погладил крылом по голове, снял красную шапочку и начал вытирать мне слёзы. Барсук вертелся у ног, смахивал с меня снег пушистым хвостом.
– Возьми нас в группу, –  повторяли они. – Не пожалеешь. Вот увидишь, мы не подведём. Мы ж не бабы какие-нибудь!
– Барсук, ау! Ау – у! – это был голос Кири. Меня искали.
– Он должен быть где-то здесь! Вот лыжня! Ау – у!
– Ну что, возьмёшь в группу? – не отставали дятел и барсук.
– Беру, беру! – пообещал я. – Встретимся в пятницу у ДК  имени Митрофанова. Доберётесь?
– Не вопрос! Во сколько?
– Вечером в шесть.
– Замётано!
– Киря, я здесь! – заорал я что было сил, чтобы прекратить этот кошмар. Барсук и дятел исчезли, как будто их ветром сдуло.
– Вот он! Ребята, помогите ему выбраться! Куда ж ты забрёл, ненормальный!
«Да, наверное, я действительно ненормальный!» –  подумал я, выезжая из чащобы. Выглядел я, судя по всему, весьма неважно, потому что на лицах моих товарищей-студентов отразился испуг.
– Барсук, ты как? Идти сможешь?
– Он, видимо, при падении ударился!
Я постарался заверить ребят, что со мной всё в порядке, но они продолжали смотреть на меня подозрительно до самого конца прогулки, а  по возвращении в город  даже проводили меня до дома.
Я не мог придумать ничего лучше, чем выпить водки и лечь спать.
На следующее утро всё произошедшее накануне казалось мне дурным сном, но прошла неделя и наступила пятница.
«Не ходи туда, –  говорил я себе. – Это всё твоё больное воображение. Не думаешь же ты, что барсук с дятлом явятся к тебе из леса в назначенный час? Это просто глупо!»
Однако в половине шестого неведомая сила подняла меня с дивана. Я оделся и отправился к ДК Митрофанова.
Уже стемнело, и на площади перед зданием зажглись фонари. Людей было немного, в основном торопящиеся с работы прохожие. Неподалёку в парке был устроен каток, и оттуда слышался звонкий детский смех. Не было ни барсука, ни дятла, только прогуливались собачники со своими питомцами. Я облегчённо вздохнул и рассмеялся сам над собой. И чтобы окончательно успокоиться, сделал несколько кругов вокруг памятника Ленину. И собрался уходить.
И тут у массивной колонны ДК я увидел двоих. Один был в полосатом меховом пальто, сутулый, со втянутой в плечи головой. За спиной его висела гитара в чехле. Другой – худой, с видимым даже издали огромным носом, и в красном берете. Оба вертели головами, ища кого-то взглядом.
«Не может быть, –  подумал я. – Этого не может быть!»
Я не знал, что делать. Спрятавшись за постамент, я постоял некоторое время, ожидая, что, возможно, эти двое пришли вовсе не по мою душу и скоро уйдут. Но они продолжали стоять на месте. Носатый в берете нервно закурил. Его товарищ в полосатом пальто спустился по ступенькам и, заложив руки за спину, начал ходить туда-сюда вдоль здания. Я попытался удалиться потихоньку, прячась за бронзового Ильича, но не успел дойти до спасительных кустов парка, как услышал сзади радостный возглас:
– Он здесь! Он пришёл!
Двое бежали ко мне, махая руками. Гитара била человека в полосатом пальто по спине. Они налетели на меня, едва не сбив с ног.
– Ну, наконец-то! – восклицал носатый субъект, ранее, судя по всему, бывший дятлом. – А мы уж отчаялись ждать!
– Ещё немного, и ушли бы! – хриплым простуженным голосом вторил ему обернувшийся человеком барсук. – Ну что, айда репетировать?! – и он посмотрел на меня снизу вверх умоляющими чёрными глазами.
Я был совершенно ошарашен.
– Понимаете, друзья, –  я не знал, что сказать. – Дело в том, что у меня нет базы. То есть, нам негде репетировать. В квартире нельзя, там кругом соседи.
– Ничего, мы потихонечку!
– Лишь бы играть! Идём же скорей, мы замёрзли! Так долго добирались!
Дятел хоть летел, а я вообще пешком, по сугробам!
Деваться было некуда, и я повёл их к себе.
Квартирка на пятом этаже панельного дома досталась мне в наследство от покойной бабушки, царство ей небесное. Я перебрался туда сразу, как только исполнилось 18, устав от бесконечных конфликтов с родителями. Сначала предки приезжали чуть ли не ежедневно, заваливая меня продуктами и туалетной бумагой, но постепенно их визиты сократились до одного-двух в месяц. Видимо, поняли, что лучше оставить меня в покое. Квартира была угловая, состояла из двух комнаток и
кухни, одна комната была побольше и потеплее, а вторая продувалась всеми ветрами, и я в неё почти не заходил. Там у меня было что-то вроде склада.
Барсук в полосатом пальто с трудом поднялся по лестнице на пятый этаж, что касается человека-дятла, то он вспорхнул на площадку одним махом.
Я открыл дверь и впустил их в квартиру.
– Нам бы того… руки помыть, – сконфуженно пробасил барсук.
– И чаю горячего, – добавил дятел, сморкаясь в клетчатый платок.
Я показал им туалет и пошёл на кухню ставить чайник.
Вскоре они уже сидели за столом, вполне отогревшиеся и довольные. Барсук налил чай в блюдечко и прихлёбывал его вприкуску с рафинадом. Дятел пил просто, без выпендрёжа, из чашки. Нос касался края чашки и несколько мешал ему.
– Давайте познакомимся для начала, –  предложил я. – Меня зовут Стас. Друзья называют Барсуком. А вас как называть?
– Я тоже Барсук,  –  важно представился барсук. – Мы с тобой тёзки. А он – Дятел. Дятел, загадывай желание, между двумя Барсуками сидишь!
– Желаю через месяц записать первый альбом! – выкрикнул дятел.
– Вот балда! Нельзя вслух загадывать! – засмеялся хрипло барсук.
– Нет, братцы, так не пойдёт! Давайте выбирать человеческие имена, чтобы ни у кого не возникло подозрений!
Дятел немного подумал.
– Тогда я буду Ник. Как Ник Мейсон.
–  А я Пол. Как Маккартни.
            –  О'кей, –  согласился я. – Только давайте по-русски: Коля и Паша, чтобы уж точно никто ничего не заподозрил!
«Коля» и «Паша» нехотя согласились. Напившись чаю и отогревшись, они повеселели и активизировались.
– Давайте репетировать! – воскликнул барсук-Паша, расчехляя свой бас.
        – Айда в студию!
«Вот балда!» – подумал я про себя.
– Нет же у меня никакой студии!
– То есть как это нет? Этаж последний?
– Последний!
– Чердак есть?
– Ну, есть!
–Так на чердаке у тебя и студия!
Паша бесцеремонно прошёл через зал и открыл дверь в маленькую комнату. Оттуда хлынул поток радужного света. За дверью совершенно неожиданно оказалась винтовая металлическая лестница, ведущая наверх, а простые оконные стёкла превратились в разноцветные причудливые витражи с фантастическими грибами и бабочками.
Мы поднялись по лестнице и очутились в просторном светлом помещении, оборудованном под студию. Стены были отделаны шумопоглощающим материалом, а посередине стоял новенький белый рояль. Почему-то меня удивила  не столько сама студия, сколько свет, падающий из иллюминаторов на потолке.
– Это Луна, –  объяснил мне дятел Коля. – Полнолуние сейчас.
«Видимо, поэтому у меня  и обострение», –  подумал я, хихикнул и перестал удивляться.
– Ну что, маэстро, прошу к инструменту! – раскланялся передо мной барсук.
– Разыграйся, пока установку не привезли!
На клавишах я мог сыграть разве что «чижик-пыжик», но поскольку было полнолуние, то я решительно направился к роялю. Покрутившись немного на круглом стуле – мне всегда нравились такие стулья! – я поднял крышку и опустил пальцы на перламутровые клавиши.
Сперва сам собой поднялся средний палец правой руки и опустился на чёрную клавишу.
– Фа-диез первой октавы! – восхищённо прошептал Барсук. – Гениальное начало!
За средним дважды ударил по соседней клавише безымянный, затем подключился левый мизинец, средний, большой, опять мизинец-средний-большой,  правый мизинец, указательный – средний… И вот уже играют обе руки, играют так, как будто делали это с детства, и нога жмёт на педаль, как на газ в автомобиле, и рояль несётся в пространство, несётся вместе со мной, набирая скорость, и надо бы пристегнуться, но некогда, да и ремня нет, да и не нужен мне ремень! И звёзды навстречу, и ветер, и свобода, и звучит Она!
– Кто заказывал дрова?!
Крик со двора не дал доиграть до конца. Хотя есть ли у Неё завершение? Скорее всего, нет.
– Ну вот, установку наконец-то привезли! – то ли с досадой, что не дали дослушать, то ли с радостью воскликнул дятел Ник и, став птицей, выпорхнул в раскрывшийся иллюминатор. Мы с Пашей спустились назад в квартиру, я выглянул из окна кухни во двор. Там у мусорных баков, освещённая луной, стояла запряжённая в доверху нагруженные деревянными чурками сани лошадь. Грива её была заплетена в «дреды» и украшена разноцветными ленточками. Коля стоял возле саней, и сначала мне показалось, что он разговаривает с лошадью, но, присмотревшись, я увидел рядом с ним бобра, очевидно, хозяина дров. Похоже, они ожесто- чённо торговались. Бобёр несколько раз брал коня под уздцы, намереваясь уехать, но, в конце концов, они сумели договориться, и Коля махнул нам с барсуком, чтобы помогли разгрузить сани. Втроём мы перетаскали поленья на пятый этаж. Барсук был весьма недоволен и ворчал:
– Я басист, а не грузчик!
Постепенно рядом с роялем выросла гора деревяшек, и Коля взялся что-то из них мастерить, на чём свет стоит ругая поставщиков-бобров.
– До чего же неаккуратно обгрызено! Разве это качество? Халтурщики!
Собрав совершенно  неописуемую деревянную конструкцию, которая напоминала скорее фигуру из городошного спорта, чем ударную установку, он превратился в дятла и долго долбил по поленьям клювом. Лунный свет сменился розовым сиянием зари, а он всё долбил и долбил. Мы с барсуком, присев на диван, задремали, а когда проснулись, дятел снова был человеком, а на месте горы дров красовались роскошные барабаны.
Коля взял палочки и начал выстукивать ритм так, как будто не было бессонной ночи. Да, о таком ударнике я мечтал всю жизнь!
Я взялся за свою гитару, Паша – за бас, и мы так врубили! Так врубили! Кто не врубал, тот не поймёт!
– Теперь нам надо найти солиста, –  сказал барсук, когда мы, отведя душу и подустав, пошли на кухню подкрепиться.
– И запасного клавишника, ведь маэстро не сможет играть на двух инструментах одновременно!
Я выпил чаю и неожиданно  почувствовал, что засыпаю. Голоса звучали как в тумане.
– Соберёмся, когда будет полный состав!
– Позвонишь нам тогда, хорошо?
– У вас же телефона нет! – хотел было сказать я, но моих друзей уже и след простыл.
Я добрёл до дивана и отключился. Проспал первую пару. И вторую тоже. А третьей пары по субботам не бывает. Я заглянул в маленькую комнату – там не было ни лестницы, ни витражей, только куча хлама. Никаких следов ночной репетиции. Сон, дурацкий сон!
Пора выходить из спячки, Барсук! Возьмись за ум!
Следующая неделя прошла спокойно. Музыка не беспокоила меня, только однажды я услышал необычный аккорд – когда сорвавшаяся с крыши сосулька пробила козырёк над входом в овощной магазин.
Зима близилась к концу, солнце светило всё ярче, морозы отпустили, с крыш потекло, по ночам стали давать концерты коты.
Пора было сдавать курсовую по деталям машин. Проверочные  расчёты никак не сходились, и я засиделся допоздна. Коты в эту ночь были просто невыносимы. Они устроились на крыше и вопили так, что невозможно было сосредоточиться. Плюнув, я решил отложить расчёты на завтра и лечь спать. Но уснуть под истошные кошачьи завывания тоже было нелегко. Мне пришла в голову мысль, что хорошо бы пугнуть котов как следует. Взяв швабру, я вышел на балкон и постучал по металлическому козырьку. Сборище с визгом разбежалось, и на некоторое время наверху воцарилась тишина, но через некоторое время концерт возобновился с новой силой. Я ещё раз взялся за швабру.
Открыв балконную дверь, я увидел два горящих в темноте зелёных глаза. Негодяй-кот спрыгнул с крыши на мой балкон и орал, глядя прямо на меня и ничуть не стесняясь. Кот был крупный, лохматый и, видимо, породистый, несмотря на мартовскую худобу. Голос у него был замечательный: то высокий, как у кастрата, то переходящий в низкие бархатные тона. Певца с таким диапазоном не так часто встретишь.
«Вот бы его солистом!» –  подумал я, вспомнив свою фантастическую группу.
– Ну что, котяра, пойдёшь ко мне на вокал? –  спросил я, тыча шваброй в морду коту.
– Отчего же не пойти, – отведя швабру лапой, мяукнул кот.
«Ну вот, –  обречённо подумал я. – Опять началось!»
Кот нагло прошествовал в комнату и уселся на диван, забросив ногу на ногу.
Вид у него был такой, что не хватало только сигары.
– Ну, что там петь надо? – спросил он презрительно. – «Ты меня не любишь, я весь исстрадался!»?
Я не знал, что ему ответить. Ни одного готового текста у меня не было, так, одни обрывки.
–«Я– одинокий волк», –  смущённо произнёс я, вызвав у кота приступ веселья.
– А я – одинокий кот!  –  захлёбываясь от смеха, промяукал он.
– Ладно, так уж и быть, спою, –  несколько успокоившись, пообещал он. – Вот только с кошками разберусь. Когда репетиция?
– Ещё не знаю! Не весь состав…
– Ладно, позвонишь тогда, –  и кот направился к балконной двери.
– Куда позвонить?
– Запиши телефончик: Котя, федеральный номер восемь-мяу-мяу-мяу…
Кот грациозно выпрыгнул на балкон и исчез в темноте.
Я опустился на диван, зачем-то перебирая в уме всех литературных котов.
Кот Мурр, Бегемот, Чеширский кот, Кот в сапогах,  Матроскин, котёнок Гав, «Кошкин дом», «Сказка о котике Шпигеле». Эндрю Ллойд Вебер, мюзикл «Кошки», театр кошек Куклачёва. Теперь вот ещё и Котя.
С крыши вновь донеслись крики, полные страсти. Здорово всё-таки поёт, подлец! Под вопли котов я уснул на диване.
В последнее время разница между сном и бодрствованием почти стёрлась. Где кончались мои иллюзорные видения и начиналась реальность? Я совсем потерялся, блуждая в собственных фантазиях. Во сне и наяву стали одолевать тексты. Раньше двух слов не мог срифмовать, а теперь как прорвало. Уж не сочинить ли мне рок-оперу?
Учёба в институте отошла на задний план. Из-за несданной курсовой могли не допустить к экзаменам. В отчаянии я позвонил Кире и попросил о помощи. Та примчалась через полчаса после моего звонка, быстро нашла ошибку в моих расчётах, а заодно навела порядок в квартире и сварила вкусный супчик. Хорошая девушка, и ко мне явно неравнодушна. Жаль, но ни с ней, ни с какой другой женщиной, даже с самой роскошной, я не могу изменить Музыке.
– Знаешь, Барсук, –  сказала Киря, с состраданием глядя, как я прихлёбываю суп. – Тебе надо переключаться. Сидишь здесь, как в норе. Сходи на хоккей, что ли, или на выставку какую-нибудь. Хочешь, пойдём в краеведческий музей? Там животных экзотических привезли. «Монстры тропиков» называется.
Я пошёл с Кирей на выставку. Кого здесь только не было: вараны, крокодилы, змеи и скорпионы, ядовитые жабы, хамелеоны и черепахи. Все сонные, вялые, видимо, холода наши их здорово угнетали. На зрителей животные никак не реагировали, ни шум, ни клацанье фотоаппаратов не могли вывести их из анабиоза.
– Это у вас чучела, наверное? – спросила моя спутница у смотрителя выставки. Тот обиделся не на шутку.
– Кто чучело? Борька – чучело? – он открыл террариум с крокодилом и дёрнул его за хвост. Крокодил приподнял тяжёлые веки и вяло огрызнулся.
– Вот видите, мадемуазель – наш Борис живее всех живых! Можете потрогать!
– Нет уж, спасибо! – отказалась Киря и пошла к клетке с ленивцем. Тот спал, повиснув вниз головой. Дождаться, пока спящий проснётся, было не так просто. Киря и дула на него, и даже, убедившись, что никто не видит, ткнула в мохнатый бок шариковой ручкой. Пока она занималась с ленивцем, моё внимание привлекла ёмкость  с надписью: «Абиссинский богомол».
Огромное желтовато-зелёное насекомое, влепившись передними конечностями в стекло, смотрело на меня жуткими выпученными глазами. Размах конечностей поразил меня. Откуда-то из абиссинских песков ветер принёс новую мелодию, унылую и неотвязную.
– «Забери меня отсюда», –  говорил взгляд африканца. – «Мне нужна свобода!»
– Как насчёт клавишных? – спросил я тихо у богомола.
– Смогу! – молитвенно сложив перед собой конечности, уверенно ответил богомол.
Убедившись, что абиссинцем никто, кроме меня, не интересуется (посетители выставки устремились к проснувшемуся ленивцу), я приподнял крышку ящика и вытащил моего будущего клавишника наружу. Тот живо юркнул ко мне за пазуху.
Оставив Кирю любоваться ленивцем, я поспешил уйти домой.
Пока я шёл, богомол сначала шевелился, щекоча меня лапками, но вскоре замер, наверное, от холода. Войдя в свою квартиру, я вытряхнул на стол безжизненное тельце. Боже, что я наделал! Из-за своих нелепых фантазий погубил экзотическое насекомое. Ведь ему нужен особый уход, это ведь не кот и не дятел!
Ветер за окном завыл траурную мелодию. Прости, о, прости меня!
Мне стало совсем хреново. У кого есть совесть, тот поймёт меня. Ребята, нельзя идти по трупам, даже ради высокой цели!
Я нашёл картонную коробку из-под обуви и положил в неё богомола. Закрыл крышку и задвинул коробку подальше под шкаф. Когда растает снег, я похороню тебя где-нибудь в парке. Или соберу хвороста и устрою кремацию, чтобы душа твоя освободилась и улетела в родную Абиссинию.
Сдав курсовую, я несколько дней гулял с приятелями-однокурсниками в общежитии. В квартиру возвращаться не хотелось. Мы пили пиво в неимоверных количествах и играли в карты – за неимением денег на желания. То есть, проигравший должен был исполнять желания выигравших. Было весело. Бегали по коридору с низкого старта, врывались без штанов в комнаты к девчонкам, наполняли водой презервативы и бросали их из окна. Наконец, кто-то из девчонок настучал на нас, пришла комендантша и разогнала нашу компанию. Я, как посторонний, был выдворен из общаги вон. Пришлось вернуться домой. Вновь меня обуяла тоска.
Странное чувство – и жить было вроде бы незачем, и умирать особого желания я не испытывал. За окном было всё то же – мусорные баки с роющимися в них бомжами и собаками, тающий грязный снег, чахлые городские деревья. Где тут взять вдохновение? Убогая среда, убогие мысли. Всё душится, вянет как-то само собой. Всё распадается на фрагменты, и невозможно создать что-то целое, значительное. И никто не виноват. Может быть, здесь какая-то духовная аномалия?
Наступил вечер, но за окном было как-то слишком светло. Так и есть – опять полнолуние. Тревога охватила меня. Только бы не было обострения. Хватит! Я не хочу больше Музыки, я хочу быть как все – есть, спокойно спать, встречаться с девушкой, смеяться!
Зазвонил мобильник. Высветилось имя – Паша.
– Привет, босс! – по-деловому обратился ко мне барсук. – Ждали-ждали твоего звонка, а ты всё никак. Ну что, соберёмся сегодня? Короче, мы выдвигаемся!
Сердце моё запрыгало в груди, как тяжёлая экзотическая жаба. Машинально я открыл дверь в маленькую комнату. Лунный свет проходил сквозь витражи, играя разноцветными бликами на винтовой лестнице, ведущей в студию. Я присел на ступеньку, тупо нажимая поисковые кнопки телефона. Вот и он – Котя.
– Сегодня репетиция. Ты как, свободен? Сможешь подойти?
– Мяу!
Я поднялся наверх. Рояль и ударные были на месте. За роялем сидел высокий  худой человек в больших очках, с длинными руками, в хорошо сшитом фраке зеленовато-песочного цвета.
– Вы прослушаете меня? С чего начать? Шопен, Лист? Скрябин? Может быть, Скотт Джоплин? Или из Вашего что-нибудь?
Радость оттого, что богомол жив, была настолько сильна, что я бросился к пианисту и обнял его.
– Я ведь ещё ничего не сыграл, –  растерянно поправляя очки, пролепетал он.
– Говно ты, м…ло! Что ж ты мёртвым-то притворялся!
– Это…просто…У меня так бывает, – кротко отвечал он, молитвенно сложив ладони.
– Блаженный ты! Вася Блаженный!
Внизу разрывался домофон.
– Откроет мне кто-нибудь или нет? Сами назначают репетицию, а сами не открывают! Что мне, на крышу опять лезть? Для солиста это несолидно!
Кот в образе усатого человека вошёл в квартиру, раздражённо повесил на вешалку трость и шляпу.
– Учтите, я капризен! Если хотите, чтобы я у вас пел, извольте относиться ко мне с должным уважением! Я не какой-нибудь подвальный житель, у меня тоже жилплощадь имеется! Меня «Уискасом» кормят!
Пришли барсук и дятел. Барсук Паша отряхивал полосатое пальто и ругал водителя, забрызгавшего его грязью. Дятел Коля бросился к своей установке.
– Ну, что? Ван-ту-сри-начали!
Мы с барсуком взялись за гитары, богомол распростёр конечности над клавишами, а кот вытащил невесть откуда новенький микрофон и завопил:
– Шоу маст гоу о-о-он!
– Стоп! – сказал ему я и протянул свой текст. Котя прочёл текст, сначала с недовольной мордой, но затем расплылся в улыбке и, поправив усы, взвыл непереносимым дискантом:
               
                Сущность ничтожная, что тебе надо?
                Радость распада, радость распада…!

Дятел поддержал певца такой дробью, что мороз пошёл по коже. Богомол прошёлся аккордами по всей клавиатуре, Барсук вдохновенно дёргал струны на своём басу. На руках вместо ногтей у него так и остались длиннющие когти, которые служили ему в качестве медиатора. Вообще у каждого из моих музыкантов после превращения остались какие-то животные признаки. У дятла, как у птиц, отсутствовали ушные раковины, и он прикрывал этот дефект длинными волосами. Кот что-то постоянно прятал в брюки. Это оказался полосатый хвост, по какой-то причине не пожелавший исчезнуть. У богомола  за очками скрывались выпученные зелёные глаза.
При взгляде на эту компанию мне начинало казаться, что и со мной что-то не так, и я инстинктивно оглядывал себя, боясь обнаружить то ли хвост, то ли перья.
Но играли ребята здорово. Пока, конечно, сыгранность была не очень, но своим инструментом каждый владел превосходно. Даже не знаю, кого отметить в первую очередь. Никакого сравнения с прежними составами. Даже стыдно стало, что я сотрудничал с такими дилетантами, а особенно с бабой! Тьфу!
Наконец-то у меня получалось наяву то, что я раньше мог слышать только внутренним слухом! Впрочем, наяву ли?
Мы репетировали всю ночь, потом весь день и снова ночь, и снова день…
Оказывается, полнолуние вовсе не было обязательным условием для превращения моих друзей-животных в музыкантов. Обязательным условием было только наше общее желание. И пока это желание в нас было, студия оставалась на месте, и Музыка продолжала звучать. Музыка, созданная нами. Нашей группой, у которой не было ни определённого стиля, ни даже названия.
И как мы закончили репетировать, я не помню. Помню, что все устали, и решили сделать перерывчик, и я прилёг отдохнуть, а когда проснулся, обнаружил себя на диване, и ребят рядом не было, и студии не было тоже. Только неподвижный богомол лежал в коробке.
В домофон кто-то отчаянно звонил. Это пришла Киря.
– Послушай, Барсуков, ты что, хочешь, чтобы тебя из института выперли? Не являешься целую неделю, на звонки не отвечаешь? Какой-то Котя говорит мне, что ты очень занят! Чем, интересно? Что это у тебя за гадость? – она пнула ногой коробку с богомолом.
– Не трогай! Не видишь – Вася спит!
Киря покрутила пальцем у виска.
– Барсуков, кончай это! Ты же умный парень, способный! Связался чёрт знает с кем! Что это за Котя? Хам, пошляк и наглец! Такое впечатление, что вообще нетрадиционной ориентации!
– Знаешь, что? – обозлился я. – Не лезь в мою личную жизнь! Я как-нибудь сам разберусь со своими друзьями. И перестань за мной бегать, ты меня как женщина совсем не интересуешь!
Киря густо покраснела.
– Дурак ты, Барсуков! И такой же хам, как твои друзья! – произнесла она со слезами в голосе и бросилась к двери.
– Дуй, дуй отсюда! – крикнул я ей вслед.
Закрыв дверь за непрошеной гостьей, я обнаружил оставленный ею на тумбочке в коридоре пластиковый пакет. В пакете были ещё тёплые пирожки. Жгучее чувство стыда охватило меня. Но за Кирей я не побежал. Теперь уж она точно отстанет, и это к лучшему. Таким, как я, не стоит привязывать к себе никого. Всё равно наш удел – одиночество, даже если вдвоём, или втроём, вчетвером и т.д.
Я надкусил пирожок и задумался над новой мелодией. Замысел первого альбома почти созрел в моей голове. Ещё несколько репетиций – и можно будет выходить на сцену. В том, что у меня всё получится, сомнений не было. Ведь если сомневаешься в результате, то незачем и начинать.
Неожиданно позвонил телефон. Это был Паша.
– Ты дома? Можно к тебе прийти? Не репетировать, просто так…
По голосу барсука было ясно, что у него проблемы.
– Конечно, приходи, что спрашивать!
Вскоре Паша явился. Сняв в прихожей полосатое пальто, он прошёл в комнату и молча присел на диван. Вид у него был крайне подавленный, он ещё сильнее, чем обычно, ссутулился и втянул голову в плечи.
– Не знаешь, сколько стоит сдать пальто в химчистку? – спросил он после продолжительного молчания.
– Не знаю, –  пожал плечами я. – Никогда не обращался. Наверное, зависит от степени загрязнения.  Да что случилось-то?
Паша потупился.
– Стыдно сказать… Короче, пока мы репетировали, мою нору заняла лиса. Нагадила там…Коварная тварь! Знает, какой я чистоплотный!
Я почувствовал исходивший от барсука неприятный запашок лисьих экскрементов.
–  Теперь я бездомный. Если разрешишь, поживу пока у тебя. Коля предлагал мне своё дупло, понятно, что из вежливости – мне ведь туда не влезть.
Отказать ему я, конечно, не мог.
– Живи, сколько хочешь! Вот и Вася у меня живёт.
– Спасибо, –  печально произнёс Паша. – Можно, я душ приму?
Он долго мылся в душе, плескаясь и фыркая. Я пошёл на кухню и поставил чайник. Вымывшись, барсук повеселел и с большим аппетитом навалился на Кирины пирожки.
– Изумительно! – восхищался он, запивая пирожок чаем из блюдца, которое держал в когтистой пятерне. – В жизни не ел ничего подобного! Там, в лесу, всё больше подножный корм! Кто же это так чудно готовит?
– Сокурсница моя, Киря, то есть, Анька.
– Извини за нескромный вопрос. У вас с ней отношения?
– Боже упаси! – открестился я.
Паша еле заметно улыбнулся.
– Ты не против, если я ей позвоню? Поблагодарю за доставленное
удовольствие?
– Звони, если хочешь, –  пожал я плечами.
Барсук взял мой мобильник и зачем-то вышел в ванную. Но я слышал доносящиеся из-за двери обрывки фраз:
– Анечка, дорогая…Позвольте мне Вас так называть…Барсуков Павел… Да, друг Стаса… Можно сказать, родственник…Просто не мог не поблагодарить… В восхищении… Чудесные пирожки… Чувствуется, что хозяйка вложила душу… Знаете, тяжёлые жизненные обстоятельства… Как бальзам на раны… Ещё раз спасибо…
– Чудесная девушка! – воскликнул он, выходя из ванной. – Сказала, что принесёт ещё!
Перспектива вновь увидеть в своей квартире назойливую однокурсницу не слишком меня обрадовала, но делать было нечего. Общими усилиями мы освободили для Паши захламлённую комнату – часть вещей вынесли на мусорку, где на них тут же налетели бомжи, а те, которые, как мне казалось, представляли наибольшую ценность, отправили на балкон.
Прошла неделя, а может быть и две – время текло как-то неравномерно – то очень уж быстро, то совсем медленно. На дворе уже пахло весной, и снова наступило полнолуние. Паша вполне обжился в моей квартире. Он то превращался в барсука и спал сутками, то снова принимал человеческий облик, особенно, когда приходила сердобольная  Киря с пирожками. Чего он там ей наплёл о своей тяжёлой жизни, можно только догадываться, но домашней стряпнёй она его просто закормила. Щёки барсука округлились, взгляд грустных глаз просветлел. Однажды я поехал в магазин за новыми струнами, а вернувшись  домой, застал их вдвоём закрывшимися в комнате. Из-за двери доносилось характерное пыхтение и скрип старой бабушкиной кровати. Услышав мои шаги,  влюблённая парочка угомонилась, и через некоторое время  дверь приоткрылась, и я увидел растрёпанную и раскрасневшуюся Кирю, которая сидела на кровати рядом с сытым и довольным Пашей и подстригала ему когти.
– Вот, – сказал Паша, –  Анечка любезно согласилась сделать мне маникюр!
– Понял! – кивнул я. – Теперь это называется «маникюр».
– Ты пошляк, Барсук! Циник и пошляк! – обиделась Киря.
– Надеюсь, это не ко мне относится? – вежливо поинтересовался Паша.– Я ведь тоже, в некотором роде, барсук!
– И к тебе тоже! Позволяешь оскорблять меня этому хаму! Вы оба не мужчины!
Она быстро накинула свой плащ, схватила сумочку и выбежала из квартиры.
– Анечка, постой, куда же ты?! Анечка, прости! – Паша бросился за ней, но вскоре вернулся, тяжело дыша:
– Не догнал! Как припустила! Успела вскочить в маршрутку. Плакали теперь наши пирожки! Неужели нельзя было потактичнее?!
– Ты соображаешь вообще, что ты делаешь?! – набросился я на Пашу. – Если она узнает, кто ты на самом деле? А не дай бог, она от тебя залетит? И что тогда будет?
– Любовь зла…– философски отвечал барсук. – Когда любишь, не думаешь о последствиях. Признайся, ты просто злишься, что упустил такую девушку!
По большому счёту он был прав.
– Хватит ругаться из-за бабы! – воскликнул внезапно разбуженный громкими криками богомол Вася.– Не пора ли нам провести очередную репетицию?
Я позвонил коту и дятлу, и вскоре группа собралась в студии. Мягкий лунный свет падал с потолка, и всё казалось охваченным неуловимой творческой дрожью. Нет, никакие мелкие распри не должны мешать Музыке! Она выше этого!
– Есть хорошая новость! – сообщил Коля, приглаживавя длинные волосы. –  Один чувак, вроде как продюсер, знакомый моего приятеля устраивает корпоративы всякие, приглашает артистов, музыкантов. Вроде концертов что-то делает. Может, слышали – Ерофей Волков. Широко известный в узких кругах, как говорится.
Мы покачали головами. О таком никто не слышал.
– Ну, неважно, –  продолжал Коля. – Главное, есть возможность выступить. Зал  мест на двести. Для первого раза, я думаю, неплохо. Нам 30% выручки, ещё и накормят. Отвезут и привезут. Дом отдыха «Лесной городок». Там всякие «шишки» отдыхают от дел праведных. Я считаю, что пора засветиться. Надо же когда-то начинать!
– Когда?
– В следующую субботу. Так что, сказать, что мы согласны?
– Конечно, согласны!
– Давайте же репетировать!
Окрылённые мыслью о предстоящем дебюте, мы сыграли  подряд несколько самых успешных с моей точки зрения песен. Вокалист Котя, проявив себя как нельзя лучше, взял вдруг паузу.
– Пора нам как-то себя идентифицировать, –  заметил он. – Как-то несолидно – группа без названия. И я – солист не пойми чего. Неловко даже.
– Давйте  обсудим это, – согласился я. – Предлагайте что-нибудь!
Паша, скромно кашлянув, высказался первым:
– Поскольку у нас в группе два Барсука – один природный, а второй – в соответствии с фамилией, то предлагаю так и назвать коллектив – «Барсук и остальные».
Котя возмутился так, что даже хвост из брюк выскочил.
– Какой ещё бар? Каких ещё сук? Попрошу в моём присутствии не упоминать собак – ни сук, ни кобелей! И что значит – остальные? Это мы с Васей и Колей – остальные? Это что за уничижение?! Да вы найдите ещё таких профессионалов!
Чтобы успокоить кота, пришлось налить ему стакан молока.
Слово взял дятел Коля.
– Поступим по-другому. Возьмём начальные буквы наших сущностей. Что мы имеем? Два барсука, богомол, дятел и кот. Б, Б, Б, Д, и К. Получается «БДИК»!
Котя  даже подпрыгнул от злости:
– Скажи  ещё «Бздик»! Да меня все кошки засмеют! Солист группы «Бздик»!
– Действительно, неудачно, – здесь я был согласен с котом.
– А ты что предлагаешь?
– Николай, Павел, Василий, Константин и Стас. Ни-па-ва-ко-с. Или Ко-ста-ва-па-н. Или  Ва-па-ко-ст-ник….
– Не пришей коту лампасы! – язвительно прокомментировал Котя.– Особенно «Пакостник»! Давайте уж «Лиса-пакостница»!
– Зачем же так по больному? – возопил барсук. – Я ведь тебя не оскорблял!               
– Хватит, хватит! – богомол Вася распростёр конечности, стараясь оградить готовых вцепиться друг в друга кота и барсука.– Давайте, чтобы никому не было обидно, назовёмся  просто – «Лесная братва»! По-английски – «Форест гайз».
На том временно и порешили. Некогда было возиться с названием, надо было репетировать, что мы усиленно и продолжали до конца недели, лишь изредка прерываясь на еду, сон и туалет.
Настал день нашей премьеры. С утра всех била нервная дрожь, толком не могли ни поесть, ни побриться.
Приближался  вечер.
– Приехали! – по-птичьи вскричал Коля, дежуривший у окна.
Внизу у подъезда стоял зелёный драндулет, похожий на цистерну ассенизатора.
 – Говновозка какая-то! – возмутился чистоплотный барсук. – Не поеду!
– Что ты, Паша! Не будь п…ром! Не подводи команду!
Паша крепко выругался и пошёл вниз.
По словам дятла, рояль в «Лесном городке» был свой, а вот установку пришлось спускать с пятого этажа. Чудесным образом она опять превратилась в поленья, которые из-за неловкости то ли дятла, то ли богомола рассыпались и едва не задавили поднимавшуюся по лестнице соседку.
– Я в милицию позвоню! – пригрозила тётка.
Идущий налегке Котя в ответ пропел фальцетом:
– Ми-ма-мо-му! – и, выпростав из брюк пушистый хвост, махнул им перед изумлённым тёткиным лицом.
– У, сатанисты! – прошипела вслед перепуганная тётка, осеняя себя крестным знамением.
Зелёная машина оказалась видавшим виды микроавтобусом. За рулём сидел водитель маленького роста в надвинутой на глаза шапочке - «менингитке», угрюмый и неразговорчивый, с лицом, заросшим многодневной щетиной – видимо, из гастарбайтеров. Он молча открыл нам дверцу машины.
– Лисой пахнет, –  сморщившись, заметил барсук, обречённо залезая в салон.
Всю дорогу он картинно затыкал нос и закатывал глаза, показывая, как ему плохо. Котя то и дело начинал распеваться, наверное, чтобы избавиться от мандража, Вася впал в оцепенение, а мы с дятлом просто тряслись в предчувствии возможного провала.
Дорога казалась бесконечной. За окнами мелькали косматые ёлки и берёзы  в молоденьких зелёных листочках. Микроавтобус подпрыгивал на кочках, поленья катались по салону туда-сюда.
– Странно, – заметил Коля, – Вроде бы дом отдыха солидный, а дороги нормальной нет!
Сумерки сгущались, и вскоре всё исчезло в темноте, лишь слабый свет фар освещал дорогу. Наконец машина остановилась.
– Приехали! – сообщил водитель и, странным образом перекувыркнувшись через голову, выкатился из машины и пропал в потёмках.
Мы вышли и осмотрелись. Микроавтобус стоял у одного из корпусов дома отдыха под неприятно-жёлтым фонарём. Вокруг были клумбы, кусты и выложенные плиткой дорожки. За кустами виднелся высоченный забор, отгораживающий территорию «Лесного городка» от непосредственно леса. Ничего особенного, типовой пансионат, каких тысячи.
Что-то не похоже,  чтобы здесь отдыхали высокопоставленные «шишки». Скорее всего, рядовые члены какого-нибудь профсоюза коммунальщиков. Что ж, выступим и перед ними. Я даже почувствовал некоторое облегчение.
Навстречу нам быстрой походкой вышел человек в сером костюме, очевидно, сам Ерофей Волков. Так и оказалось.
– Что же вы так опаздываете! – воскликнул он вместо приветствия.– Народ уже собрался!
У него были неприятно-жёлтые зубы того же оттенка, что и фонарь, и седоватые жёсткие волосы. Черты лица тоже были резкие и неприятные. Такие люди любят командовать.
– Как привезли, – развёл руками Коля.– Мы тут ни при чём.
– А где Фырчик?
– Водила, что ли? Убежал куда-то!
– Ну ладно, я с ним разберусь! Давайте, проходите скоренько в заднюю дверь и располагайтесь!
Нагрузившись поленьями, мы проследовали за нашим импрессарио через маленькую дверь по лестнице и оказались за кулисами сцены. Там действительно стоял рояль, не «Стейнвей», конечно, но вполне пригодный. Вася пробежался конечностями по клавишам – вроде бы, даже не фальшивил. Из-за занавеса послышались разрозненные аплодисменты. Волков вышел к зрителям и начал им что-то втирать, пока Паша и Коля лихорадочно монтировали установку.
– Ну что, готовы? – просунув в щель занавеса седую башку, спросил он через пять минут. – Первой играйте «Я – одинокий волк!» Коля мне давал прослушать вашу запись на мобильнике – классная вещь! Мне понравилась!
Мы едва успели подключиться к усилителю, как половинки занавеса начали разъезжаться в стороны, и сцена открылась перед зрительным залом. В глаза ударил свет театральных прожекторов. Внизу была тёмная пропасть, подсвеченная мертвенными огоньками включённых мобильников. Душа моя ушла в пятки.
– Встречайте! Рок-группа «Лесная братва»! – пафосно представил нас Ерофей Волков и, уходя за кулисы, покрутил рукой, как будто хотел завести какой-то механизм – мол, давайте, жгите!
Зал приветствовал нас дружными аплодисментами.
Мы ударили, кто по струнам, кто по барабанам, кто по клавишам, скорее на автомате, нежели сознательно.
– Я –  одинокий волк! – завопил Котя так, как будто ему прищемили яйца. Вариант – наступили на хвост. Для котов это равносильно.
Мы доиграли песню, и я с ужасом ждал реакции зала, казалось, вот-вот в нас полетят гнилые помидоры или что-то похуже, и даже зажмурился, но зрители аплодировали и одобрительно свистели, и даже кто-то крикнул «Браво!» густым басом.
Окрылённые такой поддержкой, мы заиграли, уже не боясь ничего. Страх ушёл, а вместо него появилось нечто, до того не испытанное, и я понял, что это – тот самый кураж, о котором говорят артисты! Это что-то вроде оргазма, только лучше, потому что захватывает не какую-то часть твоего тела, а всё твоё существо целиком, и не тебя одного, а тебя вместе с твоей группой! Всех разом! И вы становитесь единым целым, некой новой сущностью… Впрочем, словами этого не объяснить. Это можно объяснить только Музыкой!
Несколько раз мы играли на «бис». Зал просто неистовствовал. Мы все взмокли от напряжения и восторга, были готовы играть до утра, но Ерофей объявил, что концерт закончен, и в зале зажёгся свет.
 Теперь я смог рассмотреть собравшихся на наш концерт зрителей.
Жуть! То, что в темноте казалось мне вспышками мобильников, в действительности были горящие глаза зверей. Да, зал был полон волками, енотовидными собаками, хорьками, куницами и росомахами! В боковой ложе я даже заметил пару медведей. В первом ряду справа скромно примостился ёжик, удивительно похожий на нашего водителя. А прямо по центру сидела лиса.
– Ав-ав-автограф! – истерически взлаяла она, и, одним прыжком очутившись на сцене рядом с Пашей, впилась ему зубами в плечо. За ней вонючей лохматой массой на сцену повалили  остальные звери.
– О мама Мурка! – осипшим от чрезмерного пения  голосом жалобно простонал Котя. – Спасайся кто может! – и, обратившись в кота, в мгновение ока вскарабкался вверх по занавесу. Дятел, расправив крылья, полетел через зал к открытой двери. Вася попытался принять свой естественный облик, но был так перепуган, что это удалось ему лишь частично: верхняя часть туловища стала богомолоподобной, а то, что ниже пояса, осталось человеческим. Ища защиты, он вцепился мне в спину мёртвой хваткой и замер, а я вынужден был таскать его на себе. Паше удалось нокаутировать лису, и теперь он отбивался от «поклонников» с помощью своего баса. Я тоже занёс над головой гитару и начал крушить всех подряд. Болтавшиеся сзади ноги богомола в тяжёлых рокерских ботинках очень сильно мешали. Не помню, каким образом я выбрался наружу и оказался в лесу. Я оглянулся, ища Пашу, но его нигде не было. Здания тоже не было, ни клумб, ни фонаря, только густые ёлки в ряд на месте забора.
Послышался волчий вой, и из темноты, сверкая жёлтыми зубами, выскочил на четвереньках Ерофей Волков.
– Ребята, стойте! Надо рассчитаться!
За ним, рыча, воя и взвизгивая, повалили остальные животные. Я бросился бежать, не разбирая дороги. Богомол, как мешок с говном, болтался за спиной, цепляясь ногами за кусты. Думать об остальных членах группы я просто не мог. Гитару тоже пришлось бросить.
Под ноги мне из кустов внезапно выкатился колючий клубок. Это был ёжик-водитель.
– Скорей в машину! – профыркал он.
Я вскочил в драндулет, повинуясь инстинкту самосохранения. Фырчик ударил по газам, увозя нас с Васей подальше от этого опасного места. Странно было видеть ежа за рулём, но я уже ничему не удивлялся.
Молчаливый шофёр довёз нас до самого дома.
– Спасибо, друг! – поблагодарил я его, скорее машинально, чем от души.
Тот молча протянул мне диск в упаковке и умоляюще заглянул в глаза.
– Что это? – не понял я.
– Ваш альбом. Подпишите, пожалуйста!– благоговейно прошептал ёж.
Я машинально подписал и потащил богомола на пятый этаж. Вошёл в квартиру, скинул Васю на диван, сел рядом и разрыдался. Вот, была у меня группа, а теперь её нет!
Нет ни друзей, ни инструментов – ничего! Как будто и не было! Пашу, наверное, растерзали волки и лисы, кот слишком домашний, чтобы самостоятельно выбраться из леса, а дятел – возможно, он и спасся, но уж точно не вернётся, ведь это он свёл нас с Волковым! От стыда ещё покончит с собой! Будет долбить дерево, пока не сойдёт с ума!
Я плакал как девчонка и никак не мог успокоиться. В голове звучали одни лишь похоронные аккорды. Прощай, Музыка! Потеряв таких друзей, я уже не смогу ничего написать! Никогда!
Я снял ботинки с богомола. На ногах у него были кислотно-зелёные носки. Эта мелочь почему-то растрогала меня ещё больше. Я вспомнил, что у Коти всегда были безукоризненно чистые сорочки, что свидетельствовало о хорошем уходе, о том, что он был дорог ещё кому-то, кроме меня. А пальто барсука так и не успели забрать из химчистки. Теперь, когда моя жизнь была в безопасности, и страх прошёл, кроме горечи потери меня одолели муки совести.  Получалось, что я бросил друзей на произвол судьбы. Трус, подлец и предатель!
В слезах я заснул рядом с напоминающим картину Босха существом в зелёных носках.
Проспал я до утра понедельника, и спал бы ещё, но разбудил телефонный звонок. Естественно, это была Киря.
– Слушай, Барсук! – ледяным голосом потребовала она. – Чтоб сегодня был на лекции у профессора Залихватского! Я больше не собираюсь покрывать твоё отсутствие!
– Киря, пожалуйста! Ну, отметь ещё разочек! – взмолился я, делая вид, что меня это волнует. Профессор был хороший мужик, обещал поставить зачёт «автоматом» всем, кто не пропускал его лекций. Киря, как староста, всё время отмечала в журнале, что я присутствую, хотя я этого Залихватского даже в лицо не знал.
– Нет, нет и нет!
– Ради нашей дружбы!
В телефоне послышались короткие гудки.
Не знаю зачем, но я пошёл в институт. Даже не переоделся. Просто надо было переключиться на что-то. Просто сидеть одному было невыносимо. Вася во сне полностью превратился в насекомое, и я положил его в коробку.
На лекции я сел подальше и делал вид, что усиленно пишу конспект, а сам тем временем рисовал в тетрадке нашу группу. Даже фотографии у меня не осталось!
Профессор Залихватский в течение всей лекции как-то странно поглядывал на меня, видимо, силясь вспомнить, а в конце вдруг обратился ко мне напрямую:
– А Вы, молодой человек! Что Вы думаете по этому поводу?
Я понятия не имел, о чём была лекция, и какой это вообще предмет.
– Что я думаю? – глядя профессору прямо в глаза, произнёс я. – Я думаю о том, что сейчас наше Солнце – это жёлтый карлик, но придёт время – и оно станет красным гигантом, и поглотит нашу Землю. Всё сгорит в звёздном пламени – леса, океаны, остатки городов, тысячелетние памятники культуры. Исчезнет жизнь, даже бактерий не останется. А потом Солнце остынет и превратится в белого карлика и вообще погаснет. И погаснут все звёзды во Вселенной, и Вселенная опустеет. Останется только пустота, в которой не будет ничего – ни времени, ни пространства. И зачем тогда Земля, цивилизация, наука, техника, искусство? Зачем, если всё предрешено, и впереди – только пустота?
Вообще-то это был текст моей новой песни, только не зарифмованный.
Профессор смотрел на меня с явным интересом.
– Как Ваша фамилия, юноша?
– Барсуков.
Залихватский наклонился к журналу и сделал в нём какую-то пометку.
 – Приятно, когда молодые люди мыслят самостоятельно, – обратился профессор к аудитории. – Свежо, нестандартно. Вот бы все так! Но юноша, не будьте таким уж пессимистом! До конца Вселенной ещё далеко, да и наука может ошибаться в вопросах её развития!
Я согласно кивнул.
Прозвенел звонок. Выходя из аудитории, профессор ещё раз оглянулся на меня.
Видимо, действительно был впечатлён. Значит, должна получиться хорошая песня. Только кто её будет теперь исполнять? Мысль о моей потерянной группе вновь ножом резанула по сердцу.
– Ты что в таком виде явился? – подскочила ко мне на перемене Киря.– Ты что, в канаве ночевал?
 И правда, вид у меня был не ахти – рубашка помята, ворот оторван, половина пуговиц – тоже, брюки заляпаны грязью, о ботинках я уже не говорю…
– Отстанешь ты от меня или нет! – воскликнул я со слезами в голосе. – Кто ты мне – мать, сестра, жена?
Киря заглянула мне в глаза.
– Барсук, у тебя проблемы! – в голосе её слышалось неподдельное сочувствие.– Ты нуждаешься в помощи!
Она была права. Я действительно нуждался в помощи, только не знаю, какие силы могли бы мне помочь. Вряд ли человеческие.
После занятий Киря увязалась за мной. Видимо, облик мой был настолько жалок, что она боялась оставлять меня одного. К тому же, очевидно, она надеялась увидеть Пашу. Я был прав. Войдя в квартиру, она начала шарить взглядом вокруг и всё время косилась на закрытую дверь маленькой комнаты.
– Паша уехал, – сообщил я, чтобы она не томилась.
– Куда? – упавшим голосом спросила Киря.
– В Забубень, – ляпнул я первое, что пришло в голову.
– Это далеко?
– Далеко. Вертухайский край. Слыхала?
– Да, – обречённо вздохнула она. Там, кажется, газовое месторождение? А зачем он туда поехал?
– Это единственное место, где делают барабаны из кожи леммингов. Нам для группы нужен такой барабан. Особенный звук.
– А скоро он вернётся? – с робкой надеждой в голосе  поинтересовалась Киря.
– Я бы на твоём месте не ждал, – разочаровал я её. – Эти лемминги – они ведь мелкие, их колонию сперва найти надо, потом подождать, пока они массовое самоубийство совершат, потом шкурки полгода выдерживают в тюленьем жире с солью, потом растягивают, надо ещё по размеру подобрать, чтобы зазора не было, а то звук будет не тот. Короче, процесс сложный.
Киря погрустнела ещё больше. Присев на диван, она попросила, чтобы я снял рубашку, и начала её реставрировать. Руки её слегка дрожали. Мне стало стыдно, что я так обманываю бедную девушку.
– И штаны тоже снимай! Я их вычищу.
Я подчинялся ей, как маленький ребёнок заботливой бабушке. Повернувшись к Аньке спиной, я начал стаскивать брюки.
– А что это за следы на спине? – вдруг спросила она изменившимся голосом.
Я подошёл к зеркалу и попытался заглянуть себе через плечо. Действительно, на спине были царапины: то ли пытавшийся спастись Вася оставил, то ли задел лапой кто-то из зверей.
– Тебе-то что? – стараясь казаться невозмутимым, ответил я. – Ну, было вчера! Я ведь тоже иногда не прочь поахаться!
Киря покраснела до корней обесцвеченных волос.

– Так вот в чём дело! Наверное, и Паша был с тобой? Наверное, он и сейчас там, пьяный!? А ты его выгораживаешь?!
– Никого я не выгораживаю! – пытался оправдаться я, но Киря уже меня не слушала.
– Да вы просто…просто, – она никак не могла подобрать подходящие слова.–…Извращенцы! Подлецы! Ничтожества! А ты, Барсук, ещё и лжец! Думаешь, я не знаю, что никаких леммингов  нет!
Бросив мне в лицо рубашку с недопришитыми пуговицами, она выбежала в коридор.
– Всё, Барсук! Знать тебя не хочу! И родственника твоего тоже!
Каблучки простучали вниз по лестнице, входная дверь хлопнула, и Кири тоже не стало. Я остался в квартире один с оцепеневшим богомолом.
Забурчавший желудок напомнил мне о том, что я уже второй день ничего не ел, ведь обещанный Волковым банкет после концерта в доме отдыха так и не состоялся.  Рассчитывать на Кирины разносолы больше не приходилось. Я пошёл на кухню и заглянул в холодильник. Там лежали, обнявшись в предсмертном порыве, две мумифицированные сосиски и стояла баночка с засохшей сметаной, которую не успел доесть Котя.    
Я взял пакет для продуктов и отправился в магазин. Он находился неподалеку, через дорогу, за автобусной остановкой. По пути я вновь испытал потрясение: со столба рядом с остановкой, на который все кому не лень лепят объявления, прямо на меня серьёзно и печально смотрела усатая морда моего вокалиста. Во взгляде кошачьих глаз читался упрёк: вот, мол, к чему привела твоя погоня за сомнительной популярностью!
Под фотографией крупным жирным шрифтом было напечатано:

ПРОПАЛ КОТ,  КРУПНЫЙ, ДЫМЧАТЫЙ, ЛОХМАТЫЙ. СОВЕРШЕННО РУЧНОЙ, ДОМАШНИЙ, ОЧЕНЬ ЛАСКОВЫЙ, ОТЗЫВАЕТСЯ НА КЛИЧКУ «КОТЯ» .  НАШЕДШЕМУ  ГАРАНИРУЕТСЯ ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ, БУДЕМ  БЛАГОДАРНЫ ЗА ЛЮБУЮ ИНФОРМАЦИЮ,  ЛЮДИ ДОБРЫЕ, ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ОБИЖАЙТЕ ЕГО!

Ниже был указан телефон, и стояла подпись: ЯРИК,  перед которой какой-то шутник приписал слово «бедный». Не знаю зачем, но я записал телефон Ярика.
В магазине я тупо бродил среди полок с продуктами, не в силах что-то выбрать. Ничто не вызывало аппетита, настолько я был подавлен. Накидав в тележку каких-то полуфабрикатов и прихватив пару банок пива, я направился к кассе.
– Паспорт! – поглядев на пиво и на меня, потребовала похожая на жирную утку кассирша.
– Да мне двадцать через месяц! – возмутился я, но тётя-утка была неумолима:
– Паспорт!
Документ, удостоверяющий мой возраст, остался дома. Сколько раз я попадал уже в такие неприятные ситуации и, надо же, опять забыл взять паспорт с собой! Пришлось отказаться от пива. Скандалить с кассиршей не было ни сил, ни желания. От голода уже кружилась голова, и я поспешил домой.
Ещё на лестнице я услышал звуки знакомой мелодии и сначала не поверил своим ушам. Но, подойдя к двери, я убедился, что звуки действительно исходят из моей квартиры. Вася, выспавшись, упражнялся в неожиданно  появившейся студии. Теперь из инструментов там был один рояль.
– Ничто так не лечит, как музыка! – обратился он ко мне. – Надеюсь, ты купил  консервированных ананасов? Кружочками, как я люблю?
Не помню, чтобы я покупал ананасы, но они странным образом оказались в пакете с продуктами. Вася вскрыл банку зелёной конечностью, специально для этой цели преобразившейся в богомолову, и с жадностью голодного насекомого навалился на ананасы. Я сварил себе пельмени и тоже наконец-то поел.
– Ну, что ж! – сказал Вася, довольно поглаживая себя по животу. – Заморили червячка, теперь можно и поработать. Не разобрать ли нам твою новую песенку?
– Какую ещё новую песенку? – удивился я. – Мне сейчас не до песенок!
– По законам Вселенной творческий процесс прерываться не может, – подняв вверх зелёный указующий перст, изрёк богомол.– Между прочим, классная песня! – и он пропел, точнее, пропищал тоненьким голоском:

У Марины – мандарины,
У Егора – мандрагора,
У Модеста – манифест! Манифест!

– Над мелодией, конечно, придётся поработать, а текст – просто супер! Предлагаю в фа-диез миноре попробовать.
Несмотря на жалкий писк Васи, моя новая песня мне понравилась.
– Но нас теперь только двое! – вздохнул я.
– Ничего! – наевшийся ананасов богомол был полон оптимизма.– Два – больше, чем ноль! Начнём вдвоём, а там и остальные подтянутся.
Его настроение каким-то непостижимым образом передалось и мне. Музыка не должна умолкать! Никогда!
Мы пели без перерыва день, или два, пока голоса не осипли. Вследствие чего решили сделать перерыв. Я пошёл в туалет, а когда вернулся, то обнаружил, что студия неожиданным образом исчезла, а уставший богомол снова впал в анабиоз.
Утром следующего дня он так и не проснулся, и мне ничего не оставалось делать, как отправиться в институт. Была лабораторная работа по электротехнике. Надо было какую-то схему собрать, чтобы загорелась лампочка. Ничего, как-то собрал, даже интересно стало. Может, ну её, эту Музыку? Буду электриком, буду соединять проводки, вкручивать  лампочки, рубильники какие-нибудь включать - выключать…. Но нет, Она и тут звучит, звенит в проводках, и даже лампочки мигают в такт. Никуда от неё не деться, от Музыки….
На перемене я пошёл в буфет, взял кусок пиццы и чай. За соседним столиком сидели Киря с девчонками  и о чём-то оживлённо беседовали. Киря всё смотрела в мою сторону, потом что-то шепнула своей подруге Катьке Фальшман, после чего та подошла ко мне и присела рядом.
– Слушай, Барсуков, мы собираемся Первого мая на шашлык, на дачу к Таракашкину. Ты как, поедешь?
– Не знаю, – пожал я плечами. – Возможно, у меня репетиция будет.
– Знаешь, Барсуков, кончай противопоставлять себя обществу! – Катька даже говорила  таким же тоном, как Киря, не зря они были подругами. Даже одевались похоже,  только Анька была крашеная блондинка, а Катька – натуральная брюнетка. – Смотри, Таракашкин обидится, будешь потом за его папашей бегать с зачёткой!
Отец Таракашкина был профессор, к тому же декан нашего факультета. Смешно звучало – профессор Таракашкин! Поразмыслив, я сказал Катьке, что поеду на шашлык. Та, довольная, отправилась к Кире, доложить, что миссия выполнена.
Вылазка на дачу предполагалась на двое суток. Я купил ещё пару банок ананасов на случай, если Вася проснётся и оставил ему записку, чтобы не волновался.
Профессорская дача располагалась в элитном посёлке, опять же надо было ехать на электричке, а потом идти от станции через лес. Ехать надо было рано утром, я едва не проспал, пришлось ловить попутку до вокзала.
Марик Таракашкин, худосочный очкарик, идеально соответствующий своей фамилии, бегал по перрону и, брызгая слюной, картаво выкрикивал:
– Ну, всё! Больше не будем никого ждать! Договогились на полседьмого, значит, надо быть на месте  полседьмого! А сейчас уже шесть тгидцать две! Где этот Багсуков?!
Договогились же!
Я подошёл к нему сзади.
– Прошу прощения за опоздание! В пути заглох мотор.
Таракашкин подпрыгнул от неожиданности.
– Багсуков! Ну наконец-то! Ещё немного – и мы бы уехали без тебя! Ну, что? Тепегь все в сбоге? Никого не забыли? – обратился он к толпе студентов.
– Все, все! Поехали!
– Не забудьте – остановка Долбино! – проинструктировал Таракашкин.
Мы сели в вагон, и поезд тронулся. Колёса начали отбивать свой монотонный ритм, и Музыка тихо зазвучала где-то рядом. Вскоре мы выехали из города, и в окне замелькали покрытые свежей зеленью берёзки и клёны. К стуку колёс добавился шум ветра, птичий свист и гундосый звук варгана – видимо, от электрических проводов. Новая мелодия была навязчивой и невесёлой. Я бы даже сказал, меланхолической. Звучала она до конца пути, поэтому хорошо запомнилась. Осталось подобрать подходящий текст – и вот ещё одна песня. Альбом почти готов, только с кем его записывать?!
– Долбино! – объявил остановку диктор.– Следующая – Венерина Полянка!
«Уж лучше Долбино!» –  подумал я про себя и вышел вслед за девчонками.
Марик-очкарик снова забегал, пересчитывая всех прибывших. Хорошо, что хоть попарно не построил.
– Все вышли? Никого не забыли? Вещи никто не забыл? Пгодукты у кого? У Кости и Ггигогия? А спигтное у кого? У тебя, Гусаков? Смотги, не газбей ничего!
– Я, вообще-то, Русаков, а не Гусаков, – поправил его стоящий рядом со мной студент Лёша, но Марик его не услышал, или сделал вид, что не услышал.
– Все за мной! – скомандовал Таракашкин, и мы пошли за ним по дороге через лес.
Вокруг, словно театральные колонны, возвышались сосны, распространяя одуряющий запах смолы и хвои. Лучи солнца подобно струнам гигантской арфы пробивались сквозь кроны деревьев. Музыка звучала со всех сторон. Наверху птицы хором исполняли что-то божественное, внизу играл скрипичный оркестр кузнечиков и тонко звенели серебряные колокольчики ландышей.
– Девочки, смотрите, ландыши распустились!
Девчонки бросились рвать цветы. Звон серебряных колокольчиков из безмятежного стал тревожным.
– Что вы делаете?! – грозно брызнул слюной Таракашкин. – Они же в Кгасной книге!
Студентки, устыдившись, оставили ландыши в покое. Звон снова стал лёгким и приятным.
– Ой, девочки, белка!
– Где, где?
– Да вот же она!
Все с шумом и криками устремились за белкой, рискуя сбиться с дороги. Музыкальная гармония была нарушена. Я плюнул с досады и пошёл поссать за кусты ежевики.
– Тук-тук! – неожиданно услышал я. – Тук-тук-тук!
Где-то совсем рядом долбил дерево дятел. Причём не просто долбил, а выстукивал что-то азбукой Морзе. Я помнил эту азбуку с детства: мой папаша долгое время, ещё с молодости  занимался  радиолюбительством, и я кое-чему от него научился. Потом папаша состарился, да и мода на это дело прошла с развитием новых технологий, но азбука почему-то засела в памяти.
– В-о-л-к! В-о-л-к! О-т-в-е-ть-т-е  д-я-т-л-у! П-р-и-ё-м!
Сердце в моей груди забилось в радостном предчувствии. Я пошёл на стук и вскоре обнаружил сидящего на стволе старой сосны красноголового дятла. Не веря своим глазам, я зажмурился, а когда снова посмотрел вверх, на ветке уже сидел, свесив ноги, длинноволосый парень в красном берете и с мобильником.
– Коля! – воскликнул я, но дятел был занят разговором.
– Волков, имей совесть! – кричал он в трубку. – Где гонорар обещанный?
 Волков, видимо, что-то отвечал.
– Что значит «подождите»? Сколько можно ждать? Мне ребятам стыдно в глаза смотреть!
Волков опять что-то отвечал.
– Почему мы сбежали? Да нас чуть на куски не разорвали, ты что, не помнишь, как дело было?! Что ты овечкой прикидываешься?! Установку хотя бы отдай! Как это – разобрали на сувениры?! Что за х…, Волков!
Не договорившись, видимо, с Волковым, Коля выругался от души и, легко взмахнув то ли руками, то ли крыльями, слетел на землю.
– Привет! – сказал я.
Коля был так расстроен, что даже не удивился моему появлению.
– Ты слышал? Нет, какой подлец! Говорят – волки самые честные, самые верные!
Ни х…! Сука последняя! Урод!
Я попытался его успокоить.
– Да шут с ним, с этим животным! Главное – группу восстановить! Что-нибудь знаешь о Паше и Коте?
– Нет, ничего! В лесной полиции тоже никакого криминала не зарегистрировано. Будем надеяться. А как Вася?
– Дома, спит! Ещё одну песню с ним сочинили.
– Отлично! Закажем новые барабаны бобрам, и я к вам присоединюсь! Полетели к запруде!
– Во-первых, я не умею летать, –  напомнил я дятлу. – А потом, у меня мероприя-тие – шашлык на даче у Таракашкина.
– Нет проблем! Слетаем к бобрам, а потом – на дачу! Здесь недалеко.
Не успел я и глазом моргнуть, как Коля подхватил меня подмышки, и мы взлетели над лесом. У меня даже дух захватило! Не думал я, что дятлы такие сильные – это же не кондор!
В испуге я зажмурил глаза, но потом всё же слегка их приоткрыл – любопытно было, куда он меня несёт. Внизу, сверкая на солнце, текла среди зарослей вётел и осин тихая речушка. Текла и пела что-то тихое, непритязательное, что-то русское народное. Мы такого  не играем. А красиво!
Коля опустился на песчаную отмель вблизи запруды. Рядом в зарослях слышались характерные звуки: – Хрум-хрум-хрум!
– Роберт Робертович! – приложив руки-крылья к клюву, позвал дятел. – Отвлекитесь на минуточку!
В кустах послышался треск, и перед нами возник седой бобёр в белой каске прораба. Они с Колей поздоровались как старые знакомые. Мне бобёр тоже кивнул, правда, несколько небрежно, – мол, это что за птица! Коля объяснил бобру суть дела.
             – Через неделю, не раньше! – заявил Роберт Робертович. – Работы много. График, понимаешь!
– Роберт Робертович, дорогой, ну, пожалуйста! Концерты срываются! Что Вам стоит, такому специалисту! – сняв с головы берет, расстилался перед ним Коля.
Бобёр, видимо, уважал подхалимаж.
– Ну ладно, – показав в улыбке мощные резцы, согласился он. – Звоните в субботу, постараюсь выполнить ваш заказ. Только приплатить надо будет за срочность.
– Без проблем, Роберт Робертович!
– Договорились. Вам иву или осину?
– Желательно осину.
– Ладно. В субботу звоните.
Дятел с бобром выкурили по сигарете, пожали друг другу руки и разошлись. Бобёр исчез в кустах, а Коля подлетел ко мне.
– Ну, что? На дачу? – он снова подхватил меня под микитки, и мы полетели к элитному посёлку.
Глядя сверху, я вычислил дачу Марика по скоплению людей за высоким забором. Моего отсутствия никто не успел заметить. Ребята были заняты шашлыками. Больше всех суетился Таракашкин.
– Ггигогий, как ты гежешь лук? – брызгая слюной, кричал он. – Кольцами надо  гезать, а не кубиками! Ты что, пегвый газ шашлык делаешь?
– Я для маринада режу, – пытался спорить с ним Григорий. – А на шампуры будем кольцами насаживать.
– Тебя самого надо на шампуг насадить! – совсем разошёлся Таракашкин.
Мы с Колей приземлились за сараем и незаметно подошли к компании студентов.
– Что это он такой нервный? – удивился Коля, наблюдая за Таракашкиным. – Всего делов- то – шашлык пожарить! Это ж не короедов из сосны выковыривать!
Таракашкин, видимо, что-то расслышав, вздрогнул и обернулся. Красный берет Коли привёл его в некоторое замешательство. Сообразив, что перед ним незнакомец, он принял грозный вид и подошёл к нам.
– Багсуков! Почему сгеди нас постогонний?
– Это мой друг, – объяснил я. – Случайно встретились. Он в лесу сморчки собирал.
– И строчки, – добавил Коля.
Марик подозрительно оглядел Колю, при котором не было ни корзины, ни рюкзака.
– И где же они, ваши стгочки и смогчки?
– Там, – неопределённо кивнул Коля. – В машине.
– Ладно, – сказал Таракашкин. – Газ это твой дгуг, пускай остаётся. Но он не сдавал на мясо!
– Я вегетарианец, – заверил Коля.
– Это хогошо… А спигтное?
– Трезвенник!
Марик ещё раз недоверчиво оглядел Колю.
– Стганно, Багсуков, что у тебя такие дгузья!
– Ничего странного, – состроив серьёзную мину, сказал я. – Я и сам такой.
Таракашкин совсем растерялся и отошёл.
Между тем ребята уже разожгли мангал, и вскоре дачу окутал приятный дымок. Пока жарилось мясо, откупорили пару бутылочек винца. Коля, конечно, тоже не отказался. Марик сначала смотрел на него косо, но, пропустив стаканчик-другой,  сразу стал добрым и щедрым. Девчонок Коля покорил безоговорочно, рассказав несколько весёлых историй и исполнив на стаканчиках вальс Штрауса. Короче, к концу банкета все стали друзьями не разлей вода. Таракашкин  и Коле предложил заночевать у него.
– Спасибо, конечно, – поблагодарил Коля, – Но у нас с Барсуком завтра репетиция. Так что мы на тачке домой.
– За гуль нельзя садиться в состоянии алкогольного опьянения! – заволновался Таракашкин. – Можно в авагию попасть!
– Я ж не сам поведу! – успокоил его Коля. – У меня водитель персональный!
В подтверждение его слов за забором раздался сигнал автомобиля. Где-то я уже слышал это бибиканье!
У пьяного Таракашкина даже очки с носа сползли.
– Ну, газ так… Счастливого пути!
Мы вышли за ворота. Там нас ожидал знакомый зелёный драндулет с водителем-ёжиком. В салоне стоял серый холщовый мешок, завязанный верёвочкой. И – приятный сюрприз – наши гитары, целые и невредимые, лишь слегка поцарапанные звериными когтями.
– Вот, – кивнув на мешок, прошептал Фырчик. – хозяин просил передать. Гонорар ваш. Просил, чтоб не обижались.
В мешке были прошлогодние сосновые шишки.
– С паршивой овцы хоть шерсти клок, – презрительно клюнув носом шишку, сказал Коля. – Ладно, пригодится баню топить.
Фырчик  отвёз нас в город. Было два часа ночи. Вася так и не просыпался, ананасы стояли нераспечатанные.  Мы тоже улеглись спать, вернее, улёгся я, а Коля уселся на ручку кресла, поджав ноги, и как-то незаметно превратился в дятла.
Щербатая луна спокойно светила в окно, и я уснул с чувством, что всё будет хорошо.
На рассвете меня разбудил страшный шум. Кто-то ломился в дверь, причём, явно бил ногой. «Наверное, соседей затопили!» – испугался я спросонок, но потом вспомнил, что воду никто не включал.
– Открывай! – донеслось из-за двери. Это был голос барсука. Не веря своим ушам, я бросился к двери. За порогом стоял Паша в человеческом образе, с лицом, заросшим недельной щетиной и изрядно похудевший. Перед собой он держал огроменный барабан, явно этнического происхождения.
От  стука проснулись и Коля и Вася. Оба выбежали в коридор и приветствовали барсука восторженными криками:
– Здорово, у…лан! Где ж ты шатался, хрен ты моржовый!
– Позвольте для начала войти! – проворчал барсук, несколько обиженный столь эмоциональной встречей.
Бережно прижимая барабан к животу, он прошёл в комнату и, осторожно поставив инструмент на пол, грузно присел на диван, вытирая пот с низкого лба.
– Мне бы чаю! – устало произнёс он.
Вася кинулся на кухню ставить чайник.
– Откуда ты? – не терпелось нам узнать о похождениях Паши.
– Что значит «откуда»? – обиделся барсук. – Из Вертухайского края, вестимо!
– Как же тебя туда занесло?
Паша обиделся ещё больше.
– Что значит «занесло»? Сам послал и сам же спрашиваешь?!
– Я? Послал? За чем? – я определённо ничего не понимал.
– Да за барабаном же вот этим! Из шкурок леммингов! – Паша постучал по барабану. Тот издал совершенно фантастический звук, одновременно и глухой и звонкий. Ничего подобного я  в жизни не слышал. Словно снежная лавина обрушилась в ледяную расщелину. Словно водопад накрыли полиэтиленовой плёнкой. Словно откусил кусок мороженого, а оно оказалось горячим.
Я вспомнил наш последний разговор с Кирей, когда плёл ей всякую чушь.
– Так это же я придумал! – воскликнул я.
– Ты-то «придумал»! – сморщив по-барсучьи нос, передразнил меня Паша. – А мне тащиться пришлось в эту чёртову Забубень! Сначала трое суток на поезде, потом на вертолёте всё нутро вывернуло, а потом ещё и на собачьей упряжке! А собаки, между прочим, псиной воняют! Короче, готовьте завтрак, а я мыться пошёл!
Поплескавшись в ванной, он, как обычно, подобрел и за чаем уже весело рассказывал нам в подробностях о своих приключениях.
Итак, волшебным образом наша группа воссоединилась почти полностью. Не хватало только вокалиста.
В субботу бобры привезли новую установку, и мы начали репетировать.
С тайной надеждой я набрал телефон Ярика. Что если кот нашёлся.
– Алло! Здравствуйте! Это Ярик?
– …ярик, мля! – грубо ответил мне знакомый голос. – Это я, Котя!
– Котя, дорогой! Ты жив! – вне себя от радости воскликнул я.
– Наконец-то кто-то изволил поинтересоваться моей скромной персоной! – обиженно промяукал кот.– Никому не было интересно, как я искал дорогу из этого ужасного леса, как шёл по шоссе, усеянному трупами раздавленных животных, как пробирался ночами через деревни, кишащие собаками! Никому не было интересно, что мне, привыкшему к регулярному питанию, пришлось утолять голод паршивыми воробьями и полевыми мышами, которых, к тому же, надо было ещё и поймать самостоятельно! Что пришлось лакать грязную воду из луж! Кто знает, какую инфекцию я мог подцепить!
– Котя, друг, мы все тоже еле ноги унесли! – пытался оправдаться я. – Я пытался дозвониться на твой мобильник!
– Мой мобильник потерян! И это вместо гонорара за выступление! Стоило надрываться!
– Что же делать, нас всех обманули! Но, слава богу, все живы! Котя, я так рад, что ты нашёлся! Приходи, пожалуйста, на репетицию!
– Нет, нет и нет! – прошипел в трубку кот. – Чтоб я ещё раз связался с такими авантюристами?! Ещё бы в собачий  питомник  отправились с концертом! Нет уж, увольте! К тому же я такой сильный стресс получил, что завтра утром меня везут к ветеринару. Придётся пройти полное обследование, а быть может, и курс лечения! Возможно, даже уколы! Репетировать с вами?! Никогда! Я истощён морально и физически, я голос почти потерял! И не звоните мне больше! Адью!
– Ну что ж! – обречённо произнёс я. – Придётся искать нового солиста!
– У меня есть кукушка знакомая, – вспомнил дятел. – Точнее, кукук. Самец, то есть. Голос громкий, за три километра слышно. И года считает правильно – сколько накукует, столько человек и живёт!
– Как бы твой кукук нам чего не накуковал, –  с опаской заметил Паша.– Давайте пока без него. Будем петь хором, авось, что-нибудь получится!
– Как хотите, –  пожал плечами Коля. – Моё дело – предложить.
Мы начали репетировать. Наступил вечер, над крышами поднялась полная луна. Студия была залита таинственным светом, и наши тени метались по стенам, как бы пытаясь оторваться от них и улететь через иллюминатор в космос. Я заметил, что, хотя мои музыканты были сейчас в образе людей, их силуэты на стенах имели естественный животный облик. Моя тень тоже была какая-то странная, я не мог понять, что здесь не так, и просто перестал на неё смотреть. Тем более что наступил рассвет.
Спеться нам никак не удавалось. Все уже охрипли от усердия, но никакого прогресса не было. Я предложил на сегодня закончить и перекусить.
Мы спустились из студии на кухню, я поставил на плиту чайник. За окном чирикали птички. День обещал быть солнечным и тёплым. Приближалось лето. Кто-то поедет к морю, кто-то просто будет отдыхать после сессии, которую ещё надо сдать. Но об этом мне меньше всего хотелось думать. Все мысли были о судьбе группы. Без вокалиста эффект от нашей музыки был явно не тот. Даже с этническим барабаном. Я подумал, что надо будет поискать вокалиста через Интернет. На худой конец, можно попробовать и кукушку, не стоит быть такими суеверными, ведь мы же не бабы, чёрт возьми!
Тем временем Паша, уже начавший прихлёбывать чай из своего любимого блюдечка, вдруг вздрогнул и поставил блюдечко на стол. Коля тоже начал вертеть головой, совсем по-птичьи.
– Слышите? – спросил он вполголоса, откладывая в сторону расклёванную баранку. – На балконе кто-то есть!
– Вороны, наверное! – предположил я. – Мусор уже вывезли, вот они и разлетелись по балконам. Насрут и улетят.
– Птицы в стекло не царапаются! – возразил дятел.
Мы вышли в зал, я осторожно открыл балконную дверь. В комнату ввалился Котя в образе кота, весь взъерошенный, испуганный и жалкий, и прыгнул мне на грудь, словно ища защиты.
– Они хотели меня кастрировать! Меня, такого креативного, необыкновенного, нестандартного! Говорили, что любят! Кормили так вкусно! На мисочке было написано «Котя»! Мыли в ванночке шампунем! Говорили..., – он разрыдался, уткнувшись мне  мордой в плечо.
Все присутствующие были потрясены.
– Молока! Налейте ему молока! – воскликнул дятел.
Котя полакал молока и немного успокоился.
– Повезли к ветеринару, –  дрожащим голосом  продолжал он жаловаться. – Сказали, что на обследование. А там…– он снова заплакал.
– Ну-ну, успокойся, – пробубнил Паша, сам готовый пустить слезу. – Ты среди друзей, в безопасности.
– Видели бы вы эти инструменты! – воскликнул кот. – Просто инквизиция какая-то! Но я вырвался! Даже укол не позволил сделать! Расцарапал чёртова вивисектора и сбежал!
– Ты молодец, Котя! Настоящий рокер! Знай наших!
Вскоре кот успокоился и повеселел.
– Раз-раз, яйцетряс! Проверка студийной аппаратуры! – пропел он в микрофон,
и мы продолжили репетировать, теперь уже в полном составе.
 – Я и не собирался уходить из группы! Так, покапризничал немного! – говорил  Котя, принявший человеческий облик. – Кто же, кроме меня, сможет взять верхнее «ля»!
И он завопил во всю глотку:

   – У Мани ума нет!
   У Мани мандат! Мандат! Мяундат!

Богомол в экстазе лупил по клавишам, барсук самозабвенно дёргал струны, дятел барабанил, как в последний раз! У меня снова есть группа! У МЕНЯ ЕСТЬ ГРУППА! Благодарю тебя, господи, или кто там есть! Благодарю!
В последовавшие за воссоединением  две-три недели  мы сделали несколько новых песен. Всё звучало просто за…ись. Особенно с барабаном. Все понимали, что пора бы приступить к записи альбома. Тем более что у ёжика он уже был, да ещё с моим автографом. Я даже запомнил обложку: там была изображена бабочка с электрической лампочкой вместо головы. Таков был смысл моей песни – бабочки летят на свет, который находится в их головах. А другого света просто нет. Кто-то скажет, что в этом нет никакого смысла, хотя, по-моему, в этом как раз и смысл. Пусть каждый понимает как хочет. На то оно и искусство, чтобы понимать его по-разному. Или не понимать.
Наступило лето. Я как-то незаметно для себя сдал сессию на жалкие «уды» и почувствовал себя совершенно свободным, таким же, как мои необычные друзья-музыканты.
Наш предприимчивый Коля между тем всё время находился в поиске полезных связей и новых возможностей.
– На сосновых шишках клипа не снимешь и альбом не запишешь, – рассудительно говорил он. – Надо зарабатывать. Выступать надо.
Мы все рады были бы выступить, только где?
Но расторопный дятел, облетев весь город, нашёл-таки вариант.
– Радуйтесь! – спланировав в открытую балконную дверь, прокричал он.– В пятницу выступаем!
 (Сидевшая на балконе ворона усралась от неожиданности и камнем упала вниз).
Наш суперактивный барабанщик разузнал, что, оказывается, в городе открывается филиал благотворительного фонда « Есть, чтобы жить!». Открытие было запланировано на пятницу. Одновременно с раздачей пищи неимущим  должен был состояться концерт нескольких популярных городских групп. На закуску была приглашена также известная столичная группа «Без дна». То, что музыканты такого уровня любезно согласились выступить в нашем захолустье, было поистине чудом.
Каким-то образом Коля связался с организаторами мероприятия и забил нам место для выступления на разогреве у столичных знаменитостей.
– Так это же будет благотворительный концерт! – недовольно сморщился меркантильный Котя. – Мы же не получим ничего!
– Да ты подумай, чувак! – постукивая кота клювом по голове, воодушевлённо восклицал дятел.– Выступить на разогреве у «Без дна»! Да там весь город соберётся! По телику в новостях покажут! Нас же все потом будут узнавать! А сейчас – кто нас знает кроме волков и лис?!
– Да уж, – хмуро согласился Паша. От воспоминания о лисе его даже передёрнуло.
– Мы же не в лесу будем выступать, а в ДК! И покормят бесплатно. Там у них всё диетическое, много молочных продуктов, творожок, сметанка!
Упоминание о сметане вызвало у кота положительные эмоции, он громко заурчал и начал облизываться.
– Ну что, все согласны? Тогда пошли репетировать!
Мы исступлённо репетировали вплоть до пятницы. Особенно старался Коля, даже сломал несколько палочек. Наконец наступил день концерта, и у меня опять начался мандраж. Как и у всех остальных.
В пятницу к шести часам вечера мы прибыли к ДК Митрофанова. Там уже стояли фургончики с печками, где готовилась благотворительная еда. У печек суетились повара и раздатчики еды, все в белых фирменных бескозырках и майках с надписью: «Есть, чтобы жить!»
Рядом с фургончиками стояли урны для пожертвований и для использованной одноразовой посуды. Напротив  расположились торговцы сувенирами и непризнанные художники со своими картинами. Неимущие в живописных  лохмотьях толпились в очереди за пищей. Порция благотворительной еды состояла из какой-то каши серого цвета, соевой сосиски и стаканчика с непонятным напитком, от которого шёл пар.
– Что-то я не вижу обещанной сметаны, – приглядевшись, разочарованно произнёс кот.
– Да ну тебя, Котя! Как ты вообще можешь думать о еде перед концертом! – отмахнулся от него барабанщик. Кот поворчал немного и умолк.
Публики, пришедшей просто послушать музыку, было немного. В основном это были друзья и родственники музыкантов. Основная масса зрителей, то есть, поклонников «Без дна», должна была подтянуться к восьми часам.
Для «разогревающих» перед входом в ДК был сооружён временный помост, почётные же гости должны были выступить непосредственно в помещении. Говорили, что они уже находятся внутри и налаживают аппаратуру.
Прибыли телевизионщики на своей машине. От возможности быть показанным по телевизору стало ещё страшнее.
Перед нами должны были выступить ещё три группы. Первая, под названием «Дэсперадос», уже была на сцене. Ребята специализировались на испанской музыке. У них было две гитары, барабан и маракасы. Каждый сам по себе играл неплохо, но, видимо, из-за волнения произошёл явный рассинхрон. Тут ещё на сцену выскочила из толпы какая-то стриженная а ля Жанна Д’Арк  девица с голыми плечами и в цветастой юбке. Девица начала махать руками и отбивать чечётку, выкрикивая невпопад «Оле!», очевидно, представляя себя танцовщицей фламенко. Судя по всему, появление экзальтированной танцовщицы не было запланировано, потому что «дэсперадосы» окончательно стушевались и поспешили завершить выступление. Стриженая девица продолжала вертеть юбкой и после их ухода.
Зрители культурно хохотали, кто-то снимал эту пляску святого Витта на мобильник, кто-то крикнул «Оле!». Лично мне было совсем не смешно – вдруг и мы так же залажаем! Тогда уж нас точно никуда больше не пригласят. Да ещё в Интернет кто-нибудь выложит.
Вышел ведущий концерта и увёл девицу со сцены, что-то нашёптывая ей на ухо – наверное, комплименты. Избавившись от дуры, он вернулся к микрофону и объявил следующий коллектив – группу «Шамбала».
Вышли не то буддисты, не то кришнаиты – короче, не пойми что, в шароварах и рубахах, напоминающих хламиды неимущих, только поярче. У фронтмена была бритая башка с фиолетовым ирокезом по центру, татуировка Уробороса во всё плечо и серьги с перьями, типа «ловцы снов». Из инструментов у них были разнокалиберные дудки, барабаны вроде нашего и варганы. Ребята начали дудеть и варганить и совсем уж ввергли зрителей в тоску. Потом один из них запел. Лучше бы он этого не делал. Голос у парня был препротивный, слова у песни непонятные – то ли мантра, то ли … твою мать.
Мне захотелось просто заткнуть уши и уйти отсюда куда-нибудь подальше. Но неожиданно  чувак с ирокезом реабилитировал свою команду, продемонстрировав искусство горлового пения. Надо сказать, ему это удалось. Даже Котя удивился.
– Какой талантище! Даже я так не смогу!
Ребята покинули сцену под бурные аплодисменты, прибавив нам оптимизма.
Следующий коллектив, «Ветер в ивах», также был весьма неплох. Здесь, слава богу, никто не пел, был чистый инструментал.  Два волынщика в клетчатых юбках, совершенно ненужный гитарист, отбивавший, как автомат, три аккорда, красавица- флейтистка и барабанщик с длинными волосами и козлиной бородкой. Я знал этого парня – он был из нашего института. Флейтистка  – тоже. Кажется, у них с барабанщиком даже был роман. Может быть, поэтому они так хорошо играли. Хотя лично я против отношений в группе. Во-первых, мешает творческому процессу, во-вторых, пока отношения нормальные, то всё вроде бы хорошо, но если вдруг любовь пройдёт – как потом вместе играть? Что будет с группой? Нет, я принципиально против баб в группе, и никто меня не переубедит.
Между тем площадь перед ДК постепенно заполнялась зрителями.
Мелодии «Ветра в ивах» подействовали на нас успокаивающе. Выходя на сцену, я почти перестал волноваться. Мои друзья, похоже, тоже настроились на выступление. Вася взял первые аккорды, мы с Пашей ударили по струнам, Николай оседлал свою установку, а Котя, делая вид, что хочет проглотить микрофон, заорал нечеловеческим голосом:

                – Каждой твари по паре было у Ноя!
   А кто знает, была ли пара у Ноя?
   Была, была! И звалась она
   Пара Ноя! Пара Ноя! Паранойя!
                О-у-у-у! Й-я-а-а!

Первое время я играл, стараясь не смотреть на зрителей. Но, подняв глаза, я был несколько ошарашен, и едва не сбился с ритма. Люди внизу расталкивали друг друга, стараясь как можно ближе подобраться к сцене. Почти каждый держал над головой мобильник, пытаясь заснять нас на видео. На лицах зрителей был то ли восторг, то ли ужас – в общем, нечто неописуемое. Едва мы закончили песню, началась овация. Неужели так понравилось?
Мы сыграли ещё одну песню, потом ещё. Народу на площади собралось столько, что яблоку негде было упасть. По времени уже должен был начаться концерт «Без дна», но публика не отпускала нас. Ведущий в белом костюме застыл с открытым ртом как римская статуя.  «Без дна» в полном составе вышли из здания ДК и тоже смотрели на нас вытаращенными глазами, забыв о своём концерте.
Под вой сирен подъехали две полицейские машины и одна «Скорая помощь».
Репортёр с телекамерой бегал вдоль сцены взад-вперёд, пытаясь выбрать наилучший ракурс. В другое время он мог бы сильно помешать нам, но не сейчас, потому что мы поймали кураж! Это было офигенно! Словно нас раскачали на качелях и забросили в космос! Словно одно сердце билось на всех! Один ритм, один голос, одна душа, которая вырвалась из тел и превратилась в Музыку!
Наконец репертуар наш был исчерпан. Мы здорово выложились, да и столичным музыкантам надо было дать возможность выступить. Я отложил гитару и подошёл к ведущему. Тот почему-то шарахнулся от меня в сторону.
Зрители бесновались.
– Дрессировщика! Дрессировщика! – скандировали они. Непонятно было, чего они хотят.
Несколько полицейских приблизились к сцене. Вид у них был суровый.
– Что-то не так, ребята! – озабоченно произнёс Коля. – Наверное, тексты наши не так поняли! Лучше нам убраться восвояси!
На углу отчаянно сигналил Фырчик. Мы подхватили инструменты и направились к машине. Толпа расступилась перед нами в каком-то религиозном ужасе. Многие крестились. Вокруг мерцали вспышки мобильников.
– Это успех, братцы! Это успех! – восхищённый Фырчик жал нам руки, хлопал по спинам. – Вы порвали всех! А сейчас пора у…вать!
Мне очень хотелось послушать выступление «Без дна», но, видимо, в другой раз. Что-то и вправду было не так, несмотря на явный наш триумф, который мы, конечно же, не преминули отметить обильными возлияниями.
Что было не так, я понял на следующий день, когда обнаружил в Интернете, что видео с записью рок-группы «Форест гайз» набрало семьсот тысяч просмотров.
Предчувствуя нечто ужасное, я открыл это видео.
На сцене была наша группа, но боже, в каком виде!
За роялем сидел гигантский богомол, размах конечностей у него был не менее двух метров. За барабанами возвышался не менее огромный, размером со страуса, красно-головый дятел. На переднем плане – два совершенно одинаковых барсука с гитарами и лохматый котяра с микрофоном, поющий на русском языке. Песни, несомненно, были наши, и музыкантов я своих узнал –  это были они, только в животном обличьи и чуть покрупнее, чем на самом деле. Но откуда взялся второй барсук? И где же здесь я?
Мне не хотелось верить в очевидное, но на одном из барсуков была моя концертная жилетка. Я посмотрел на свои руки – они были покрыты шерстью и с когтями. Это было выше моих сил. В глазах у меня потемнело, в ушах раздался звон, и я, отключившись,  рухнул со стула на пол… … … … …
– Очнулся! Он очнулся!
Я лежал на чём-то мягком в каком-то тёмном месте. Пахло сыростью и грибами. Вокруг меня столпились барсуки – пять или шесть, среди них Паша.
– Где я? Кто я? – простонал я, ничего не понимая.
– Ты дома, среди своих! – дрожащим голосом, похожим на Кирин, успокаивала меня толстая барсучиха, гладя лапой по голове.
– Что со мной?
– У тебя был жар, ты бредил, –  объяснил Паша. – Вообразил, что ты человек, что тебе надо собрать группу музыкантов, альбом какой-то записать. Корой ивы тебя отпаивали, все уже думали, что тебе п…ец.
Оглядевшись, я понял, что помещение, в котором я находился, было барсучьей норой. Прямо передо мной зиял прорытый в земле овальный вход, а, может быть, выход. Оттуда тускло просачивался дневной свет.
Внезапно в проёме показалась остроносая рыжая морда.
– Лиса! – завопили барсуки и все как один бросились к выходу.
– Хватай её! Лови её!
– Держи её! Души её!
Нора опустела.
«Мне и вправду п…ец», –  подумал я и снова отрубился.
Но это был ещё не конец. Я очнулся дома, на диване.
– Ну, слава богу! – облегчённо вздохнула Киря. – Мы уже хотели скорую вызывать, думали, не проснёшься. Здорово ты вчера перебрал после концерта. Успех, конечно, грандиозный, но все-таки нельзя так!
– Ты как, брателло, в порядке? – озабоченно поинтересовался Паша. Они все были здесь – Паша, Вася, Коля, Котя, –  все в человеческом облике. Моя ГРУППА!
Я кивнул. Всё было в порядке.
– Ладно, мальчики, мне пора, – сказала Анька. – Если понадобится помощь, звоните.
Она оделась и подошла ко мне.
– Как тебе шубка? Натуральная лиса. Паша подарил, – похвалилась она.
– Класс, – одобрил я, даже не удивившись, что уже наступила зима…