«И сказал Бог Ною и сынам его: вот, Я поставляю завет Мой с вами и с потомством вашим после вас, и со всякою душою живою, которая с вами, с птицами и со скотами, и со всеми зверями земными, которые у вас, со всеми вышедшими из ковчега, со всеми животными земными; поставлю завет Мой с вами, что не будет более истреблена всякая плоть водами потопа, и не будет уже потопа на опустошение земли» (Быт.9:8-11).
«Небеса проповедают славу Божию, и о делах рук его вещает твердь. День дню передает речь, и ночь ночи открывает знание. Нет языка, и нет наречия где не слышался бы голос их. По всей земле проходит звук их, и до пределов вселенной слова их. Он поставил в них жилище солнцу, и оно выходит, как жених из брачного чертога своего, радуется, как исполин, пробежать поприще: от края небес исход его, и шествие его до края их, и ничто не укрыто от теплоты его» Пс.18;1-5).
«Я есмь истинная виноградная лоза, а Отец Мой – виноградарь. Всякую у Меня ветвь, не приносящую плода, Он отсекает; и всякую, приносящую плод, очищает, чтобы более принесла плода. Вы уже очищены через слово, которое Я проповедал вам. Пребудьте во Мне, и Я в вас. Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе, так и вы, если не будете во Мне. Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во мне, и Я в вас» (Ин.15:1-4).
Глава 28. «Х Р А М Д У Ш И. У Т Р Е Н Я».
«Не будь побежден злом, но побеждай зло добром» (Рим.12:21).
…Ангельские голоса, прекрасные лики, всюду золото, сверкание в свете свечей… Яна набросила на голову платочек - в этом одеянии ( платок и юбка остались от Марины ) она чувствует себя не в своей тарелке. Ей неловко креститься, кланяться – неловко перед кем? Перед собой прежней, наверное, той, что отрицала все, что мешало жить легко и весело. Но ради Алексея она готова терпеть. Может, попросить у Господа помощи?
Сегодня Алексей решил сходить на утреннюю службу, исповедаться. И вот, встав рано, пришли они в церковь.
Ещё по дороге Яна решила попробовать помолиться.
Подойдя к иконе, крестясь и целуя холодное стекло, она просит: «Господи, помоги, пусть раб божий Алексей станет моим! Пусть он влюбится в меня без памяти. Он такой красивый, сексуальный… Он такой хороший, не обидит, не предаст. А я уж найду способ, чтобы подчинить его себе со всеми потрохами…» И, слегка устыдившись даже мыслей и образов, промелькнувших было перед глазами, отошла от иконы, с которой всепонимающе, осуждающе, но и сострадающе взирал Иисус Христос.
Началась служба.
И снова Яна стоит, чувствуя себя чужой здесь. На сердце пустота, все раздражает. Святые с икон смотрят куда-то в пустоту, на лицах полное отрешение.
Откуда-то из-за завесы иерей возглашает:"Благословен Бог наш, всегда, ныне и присно и во веки веков!" "Аминь",- отвечает ему чтец. И началось. После начальных молитв " Царю небесный, Утешителю...""Отче наш..."- монотонное чтение "часов". Яна уже немножко начинает понимать, в чем смысл, Алексей рассказал, что суточный круг богослужения "изображает" события библейской истории от сотворения мира до тайной вечери Христа, после чего происходит Евхаристия, причастие.
Вечерня отображает историю церкви от ветхозаветного времени. Сотворение мира, грехопадение, изгнание из рая людей,их раскаяние и надежду на спасение. Утреня, которая раньше служилась на рассвете - это уже Рождество Христово, Его воскресение.
Утром сначала читаются часы - воспоминания о последних днях земной жизни Спасителя, надругания и бичевания. И - сошествие Святого Духа на апостолов. А потом - добровольное страдание и распятие Христа.
"Услыши, Господи, правду мою, вонми молению моему, внуши молитву мою не во устнах льстивых. От лица Твоего судьба моя изыдет, очи мои да видита правоты. ("Судьба...правильно, от неё не уйдёшь"- думает Яна...)Искусил еси сердце моё, посетил еси нощию, искусил мя еси, и не обретеся во мне неправда (" Искусил...кто?! Бог?! Да нет, наверно, сатана все- таки")
Яко да не возглаголят уста моя дел человеческих, за словеса устен Твоих аз сохранил пути жестоки. Соверши стопы моя во стезях Твоих...спасаяй уповаящия на Тя от противящихся деснице Твоей.
Сохрани мя, Господи, яко зеницу ока; в крове крилу Твоею покрыеши мя, от лица нечестивых.Врази мою душу одержаша, уста их глаголаша гордыню. Изгоняющии мя ныне обыдоша мя, очи свои уклониша на землю("Да, и изгнали меня, и обошли,и бросили на произвол судьбы...")
Тяжело сосредоточиться, понимать хоть какой- то смысл с первого раза. Язык какой-то не понятный.
"Грех юности моея и неведения моего не помяни...научит кроткия путем Своим...очисти грех мой, много бо есть...
Очи мои выну ко Господу, яко той исторгнет от сети нози мои ("Выну очи?! Это как? А, Леша говорил, что слово "выну" значит "всегда")
Виждь враги моя, яко умножишася, и ненавидением неправедным возненавидеша мя (" Вот за что они все меня ненавидят?!")
Помилуй мя Боже по великой милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое ("О, вот это я много раз слышала из-за закрытой двери в их комнату, когда мамка и Левка читали покаянные каноны свои, и последний раз, кажется, в автобусе уже я это слышала, когда они молились. И вот вчера вечером Алексей пытался читать вместе с ней Каноны покаянные, но не смогла она слушать всю эту чушь:"О гое мне, грешному, паче всех человек окаянен есмь,покаяния несмь во мне...якоже свинья лежит в калу, так и я греху служу..."нет, это уже слишком! Считать себя хуже всех, свиньёй какой-то! И она ушла, сославшись на головную боль. А он читал часа два, и когда спать лёг - она даже не слышала. Тоже фанатик какой-то!")
Тебе единому согреших и лукавое перед Тобою сотворих ("Перед Ним я грешна, а не перед вами!")...и грех мой предо мною есть выну ("И передо мною самой! А перед вами я ни в чем, значит, особо-то и не виновата! Так что и каяться не надо во грехе братоненавидения.
Они сами виноваты во всем.Ещё и меня осуждают вечно: я такая, я сякая, алкашка, проститутка! Связываюсь с кем попало, пью, гуляю, им не помогаю, видите ли. Да они и сами не плохо справляются. Левка вообще в последнее время сам все делать стал, по дому, во дворе, по огороду ходит без проблем, все видит! Больше притворяется, поди, что со зрением все плохо. Хотя мамка говорит, что это он только в знакомой обстановке так хорошо ориентируется.
И пенсия у них большая, на жизнь хватает. Ещё мои три тысячи зажилили...Сидят дома, а я работать должна!"
Стало совсем душно, и Яна,отойдя к дверям, где прохладнее, присела на скамейку. Все тот же женский голос монотонно продолжает читать.
"Скорое и известное даждь утешение рабом Твоим, Иисусе, внегда унывати духом нашим, не разлучайся от душ наших в скорбех, не удаляйся от мыслей наших во обстояниях...приближися, везде сый желающим соединити Себе, Щедре, да совокуплени Тебе поем и славословием Все святого Духа Твоего... Господи помилуй Господи помилуй Господи помилуй..." и так раз сорок.
"Совокуплени Тебе поем...Даже здесь есть это слово - "совокупление", как бы с Самим Богом, что ли. Бог есть любовь... Но справедливая Любовь, как сказал Леша. Но почему вот конкретно ко мне так мало любви у Него? Да и справедливости тоже. Разве я самая конченая из людей, и не достойна хотя бы любви - вот, вот этого человека, которой мне так хочется?!
А что плохого в страстной любви, например? Когда ты полностью хочешь принадлежать любимому человеку. Нас же ведь из плоти и крови сделали, значит, и все, что от плоти, имеет право быть.
Вот бродит у меня в крови это желание быть с ним - вот с ним, и ни с кем больше... Хотя были и другие, конечно, но ведь все в прошлом..."
Прямо перед ней в нескольких метрах - Распятие, на кресте висит полуобнаженное тело Христа, кажется, что из-под полуприкрытых век за ней наблюдают Его глаза... Яна поежилась.
За Распятием, к ногам Которого припадали все, кто приходил, и целовали ноги Его, падая на колени, - ближе к алтарю стоит тумба, на ней тоже небольшое распятие и библия поблескивают - к ним прикладываются губами исповедующиеся после того, как поговорят о чем-то со священником: интересный такой мужчина. Тёмные кудрявые волосы и борода, умные внимательные глаза, большой крест на груди поверх длинной чёрной рясы... Вот что они находят во всем этом?! Эти здоровые неглупые мужики, - не пыльное местечко? Где не надо вкалывать, в поте лица, зарабатывая деньги. Или что- то другое все-таки?!
"Все говорят, что церковь - это просто бизнес. И на дураках, типа моих родных, зарабатывает она нехилые денежки. Но ведь свечки стоят копейки, и на блюдо, я сама видела, кладут в основном мелочь, кто полста рублей положит, редко кто сотку отвалит. Потом бабки уносят это блюдо куда-то. Леша сказал, что эти подаяния идут свечницам, и на зарплату всем, кто работает в Храме. Есть ещё, конечно, пожертвования на обряды: крещение, отпевания,венчания, требы разные там. И на все это строят церкви, помогают нищим и алкоголиком. (Мамка меня все уговаривала пойти пожить там, в Ковчег ихний, чтобы бросить пить! Но нет уж, спасибо, я пока ещё не совсем конченая алкоголичка, чтобы упекать меня в лечебницу какую-то. Жить там не известно с кем, да ещё и молиться заставят!).
Алексей сказал, между прочим, что ушёл из Храма, где он жил, когда узнал, что сам настоятель содержит кафе, где продают пиво и алкогольные напитки...
Но какие у них, священников, серьёзные умные лица. Как внимательно слушает исповедник, что-то советует людям, склоняющим перед ним голову. Потом накинет покрывало на кающегося, перекрестит, чего-то говоря, и тот, поцеловав ему руку, отходит с просветленным лицом.
А что сказала бы я?!. Понятия не имею. Как это так вообще - взять подойти к чужому дядьке и во всем признаться, всю подноготную выложив. Да он просто в шоке будет, если я все расскажу. Хотя, Леша говорит, они каждый день высушивают всякое же, может, даже и похуже, чем у меня. Тайна исповеди, опять же. Но зачем это мне?!. Я уж как-нибудь сама справлюсь со своими проблемами.
А про тайну исповеди это они хорошо придумали. А то вот расскажешь подруге секрет, а потом вся деревня и полгорода знает. Ещё и приукрасят. И ходят потом, кОсятся с видом превосходства: вот, ты такая-сякая, а я хорошая! Прямо святая! Да все вы, в кого ни ткни, святые, а ковырнуть - такая вонь пойдёт! Все грешные - это точно!
Эти хоть пытаются каяться и исправляться. А у нас в деревне, сволочи, ненавижу - чего только не говорят про меня! (Хотя дыма без огня не бывает, конечно). Но не проститутка же я. Не за деньги с мужиками сплю, а ради удовольствия. Хотя какое там удовольствие, по пьяни. Они, кобели, мало на что и способны... Ой, кажется, здесь о таком думать-то...совестно все-таки.
Тут как раз из-за алтаря донеслось:"Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас!" И чтица продолжила бубнить дальше.
Яна встала и подошла поближе, налево от Алексея, на женской половине осталась. И стала искоса потихоньку наблюдать за ним. Он стоит, как всегда, на одном месте, возле пятачка певчих. Хвост вьющихся волос, курчавая бородка, красивый профиль, стройная фигура... Так и хочется подойти поближе, положить голову ему на плечо...и все. Просто почувствовать его тепло. Его доброту. Умиротворение...
"Вот он - я прямо кожей чувствую: это - моё! В нем таится и темперамент, и страстность. Хоть и подавляемые этой его набожностью. Вот бы его раскрыть, раскрепостить... Это было бы нечто!"
"Миром Господу помолимся!"- прервал её мысли опять голос дьякона.- "О свышнем мире и спасении душ наших... О мире всего мира... О святем храме сем...честнем пресвитерстве,во Христе диаконстве, о всем притче и людях... Господу помолимся..."
Все крестятся и кланяются после каждого возгласа. А ей не до этого. Ей хочется подойти, взять Алексея за руку,и увести. И идти с ним рядом по чистому полю, долго-долго, пока не опустятся на западе чёрные крылья неба, погасив красное солнце. И под этими необтятными крыльями стоять рядом с ним, слышать его сердце, чувствовать жар в груди, во всем теле, и утолить, наконец, жажду поцелуем... Под осыпающейся сверху на них звездной пылью...
Так было уже когда-то. С Серегой. Лет семь уже назад. Когда путешествовали они вдвоём по Алтаю и в предгорьях Саян. Он открыл для неё новый мир: мир дорог, убегающих во все концы земли. Вот бесконечные ровные степи, горящие солнышками подсолнухов, а вот - горный Алтай. Голубые недоступные вершины. Озеро Шира - настоящее чудо природы! Там, купаясь в его ледяной соленой воде, ещё жарче ощущаешь объятия, ещё ярче ощущаешь близость настоящего, своего, любимого мужчины. А потом - жареные на костре сосиски, горячий глинтвейн. И фура - их дом на колёсах. И ночи без сна, и полный восторг радости бытия, исполнения всех желаний! Да и желание-то было только одно: просто быть с ним, любимым, долгожданным, обретенным наконец, раз и навсегда!
Но оказалось - все только иллюзия. Где-то теперь её любовь, по каким дорогам колесит фура - все так же, но уже без неё. "Я, конечно, сама виновата, не надо было дурью маяться, ревновать его к жене, пытаться подтолкнуть к разводу, давая повод ревновать и ему. Но Серёга не стал мириться с этим. И ушёл. Растворился в ночи и лабиринтах дорог"
И навалилась снова тоска смертная. Уже в сто раз сильней, чем прежде. Ничем не унять её, не утишить. Когда все кругом: только тоска. Все тошнотворно противно, все раздражает. Ничего не хочется. Ничего не радует, ни к чему нет стремления. Только желание уйти от неё, от тоски, подальше, избавиться. А как? Только одним путём, уже испытанным. Наглотаться пива, водки, коктейля, чего угодно, только не таблеток...ведь об этом были уже постоянно навязчивые мысли. Наглотаться и забыться. Навсегда. Зачем эта долбаная жизнь, если она не нужна... Но если выживешь и станешь инвалидом? Нет уж, только не это. Хватит с нас и двух инвалидов, мамка как всегда права. И когда пророчила, что Серёга останется с женой - была права. А ведь Леша тоже женат!..
А можно ещё спрыгнуть с опоры. Залезть в последний раз, обозреть с высоты деревню, реку, сопки за ней, и... Но что- то останавливало в последний момент: наверное, предчувствие, что пройдёт какое-то время, и вон там, - на той высокой сопке на той стороне реки, за красным этим забором, под высокой красной крышей особняка - ждёт её новое будущее счастье!.. И убирала ногу свою от перекладины, и отцеплялись руки, и слезала с вышки, и шла обратно, но не домой, а в свою компашку, собирающуюся где-нибудь под бережком и так же пытающуюся забыться, утопить свою тоску в бутылке. Тоску смертную свою...
Свою жажду. Чего? Иной жизни, иного бытия какого- то, мира иного. Где нет ни страданий, ни боли этой, ничего. Эти "алкаши конченые" хоть не читают нотаций, как надо жить, а принимают все как есть. Живи проще, бери от жизни то, что даёт здесь и сейчас, да и все! И вот - пьёшь горькую бурду, и отходит сердце, уходит в тень тоска, чтобы опять вернуться, и мучить тебя с новой силой, снова, снова и снова...
«Паки, паки миром господу помолимся-я!» Возвещает священник. Ему подпевают на клиросе сладкими ангельскими голосами. Яна не понимает ни слова. Вот только разве: «Господи помилуй!» «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа» да «Отче наш». И все время надо креститься и кланяться. Постепенно стеснение проходит. Оказывается, в церковь ходит много молодых парней и девчонок. У всех такие строгие, отрешенные лица, умиротворенные, как и у Алексея. Он вдруг показался ей совсем незнакомым человеком: этот четкий профиль, курчавые светлые волосы, борода и усы… Чем-то даже похож на Николая–угодника, кажется, только моложе, и взгляд не такой суровый… "Святой Николай, сотвори чудо, помоги мне измениться, стать такой, чтобы ему понравиться!"
Алексей обернулся, отыскал ее глазами, подошел: «Марьяна, не хочешь исповедаться?» «Нет пока. Не готова» Он подошел к священнику, исповедающему неподалеку в уголке, и стал о чем-то тихо с ним говорить. "Интересно – какие тайны он открывает этому совершенно чужому человеку? А что сказала бы я?! Бр-р, нет уж! Не буду я открывать все свои тайны какому-то попу!"
А меж тем читали Евангелие: «И когда вошел Он в лодку, за Ним последовали ученики Его. И вот, сделалось великое волнение на море, так что лодка же покрывалась волнами; а Он спал. Тогда ученики Его, подойдя к Нему, разбудили его, и сказали Ему: Господи! Спаси нас, погибаем. И говорит им: что вы т а к боязливы, маловерные? Потом, встав, запретил ветрам и морю, и сделалась великая тишина. Люди же, удивляясь, говорили: кто это, что и ветры, и море повинуются ему».
Священник вышел на проповедь.
«Любящим Бога, - сказал апостол, - все содействует ко благу. Не только внешние скорби и напасти, но и скорби, производимые восстанием и бурею страстей. Они обнаруживают перед человеком падение его, низводя его с высоты высокоумия и самомнения в состояние самопознания и смирения. Открывают совершенную необходимость в Искупителе, повергают в самоотвержении к ногам Искупителя (говорил батюшка).
Не будем смущаться, когда увидим в себе восстание страстей, как обыкновенно смущается этим неведение себя. Мы повержены грехом, и страсти сделались для нас естественны, как естественны для недуга различные проявления его. При восстании страстей должно немедленно прибегать к Богу молитвою и плачем, с твердостью противостоять страстям и с терпением ожидать заступления от Бога.
Страсти стужают не только тем человекам, которые находятся во власти их, но и преуспевшим в добродетели. Это совершается по попущению Божию, чтобы самое пребывание в добродетели не послужило для слабого человека причиною к превозношению и гордости.
Нередко после продолжительного покоя восстает страшная буря; считавшие себя в безопасном пристанище внезапно оказываются на открытом, кипящем волнами море.
Безстрастие человеческое тогда может быть признано безопасным, когда тело уляжется во гроб, а душа оставит этот мир, наполненный обольщениями, соблазнами, обманами (тут Яне показалось, что священник очень пристально смотрит именно на нее, видя всю ее насквозь, все ее мысли…)
«Господи, спаси ны, погибаем! – вопияли к Спасителю мира, разбудив Его, когда поднялась на море великая буря, когда ладью заливало волнами, а Спаситель покоился сном.
Сном Спасителя изображается наше забвение Бога. Искушением уничтожается забвение. Воспомянутый и призванный на помощь Бог запрещает ветрам, и морю. Всеблагий и Всемогущий, Он доставляет тишину велию всякому, воспомянувшему и призвавшему Его на помощь во время скорби (Св. И.Брянчанинов).
Иногда кажется, что Господь медлит прийти к нам на спасение, испытывая терпение наше. Но знайте: ко всякому, кто обратится к Нему, Спаситель наш непременно придет, чтобы облегчить участь его, утешить и ободрить. Аминь»
Яна как бы очнулась и начала прислушиваться к происходящему. Но все равно мало что понимала. Часто поют прошения: «Паки и паки миром Господу помоли-имся. О свышнем мире и спасении душ наших Господу помоли-имся. О мире всего мира, благосостоянии Святых Божиих Церквей и соединении всех, Господу помолимся. О святем Храме сем, и с верою, благоговением и страхом Божиим входящим вонь, Господу помолимся. О избавитися нам от всякия скорби, гнева и нужды, Господу помолимся. Заступи, спаси, помилуй, и сохрани нас, Боже, своею благодатию…» Потом очень красиво, протяжно запели: «Иже Херувимы тайно образующе…»
Когда пели, все молящиеся хором, вместе со священником: «Отче наш…» И Символ веры, она услышала, как Алексей подпевает в полголоса, и слова молитвы становились постепенно близкими и понятными, Яна не знала, что с ней творится: с головы до пят кожа покрывалась мурашками и пробегали волны возбуждения и экстаза.
На лицах людей написано какое-то особое з н а н и е, не доступное ей пока что, но тайна сия уже начинает приоткрываться...И оставшееся время до конца службы она простояла в трансе. Не сводя глаз с пламени свечей. От лампады протянулся узкий, едва заметный… луч не луч, а словно след от невидимой нити, тянущейся высоко под купол церкви, и дальше – под купол неба…
Она все смотрела на этот лучик: знак, что Бог услышал её желание, принял молитву?!
Но тут она увидела: к Алексею подошла Маша и они обнялись, а потом встали рядом, сложив руки крестом на груди, в очередь к подходящим к чаше людям. "Вот тварь, опять она тут!
Алексей подошёл к чаше, причастился. После него - Машка. "Из одной чаши всем одной ложкой дают, потом вытирают рот одной тряпкой - фу, заразы там поди всякой..." Но Алексей отошёл с таким сияющим наземным светом лицом, что она поздравила его с причастием. И Машу тоже. А у неё вообще лицо светится так, что больно смотреть...
"Ладно,- думает Яна, - в следующий раз я тоже сделаю это! Да прямо хоть завтра!"
Потом все подошли и по очереди поцеловали крест и руку священника, Яна тоже, преодолев отвращение, приложилась краем губ к золотому кресту, а руку целовать не стала.
Потом Алексей и Маша поговорили, сидя на лавке во дворе церкви, она рассказывала что-то о ребенке, о том, что он скучает по папе и ждёт его. "Придёшь на Алешкин день рождения? Я его привезу от мамы в субботу""Конечно, Маш! Я тоже соскучился..." Они ворковали о чем-то своём, близком им, а Яна еле сдерживала злость и ярость, кипевшие внутри.
Наконец, расстались, и они пошли "домой", а Алексей несколько раз обернулся вслед жене, словно не хотел выпускать её из поля зрения.
"Ну все, время не терпит! Надо уже задействовать в с е средства..."
И вечером, накормив Алексея и напоив его своим чудодейственным чаем, Яна пошла с ним на вечернюю.
И прилежно отстояла её, почти не отвлекаясь. И даже что-то такое новое начало появляться в душе: что-то необъяснимо приятное, успокоенность, уверенность, что все будет хорошо...
И когда шли обратно, в ушах все звучало: «Алилуйя-алилуйя-алилуйя, слава тебе, Боже!..» Постепенно оглушающий стрекот кузнечиков поглотил отголоски пения ангельских голосов.
Отойдя от деревни на приличное расстояние, они обернулись и встали, пораженные: на небе явственно нарисовались два крыла, протянувшиеся друг к другу, а меж ними перекатывался и мерцал диск солнца. «Красиво, правда?» Алексей коснулся холодных пальцев Яны, и снова по ней прошел электрический разряд – такое было с ней, кажется, впервые! «И опять все так пусто и тихо, и мерцают во тьме купола. Отче наш в зацерковное лихо отпускает меня навсегда… Я бреду, как в бреду предрассветном, две ноги, как два якоря, тянут на дно. Вспоминаю я слово заветное, что вернуть меня к свету должно. Две клешни сжали сердце, цепями руки-крылья повернуты вспять, полон рот уже тиной, молчанье средь безмолвья опять сохранять. Камнем на шее – черные мысли, и в волосья ввилась змея, мимо плывут знакомые лица, и во тьму погружают меня. Ангел мой-сохранитель витает где-то рядом, лишь светится лик. «Ангел мой, помоги, умоляю!» Но не слышит, снимает свой нимб. «Нет, не надо, нет, только не это!» - взбунтовалась живая душа. «Отче наш!» - и к Всевышнему свету, вместе мы – к руке рука! Мы с тобою еще полетаем, и услышим священный набат, слово ветхозаветное знаем, как вернуться к себе назад! ..И опять все так тихо и пусто, и мерцают во тьме купола. Отче наш в зацерковное лихо отпускает нас всех – навсегда…»
«Это ты сам сочинил? Здоровски. А еще можешь почитать?
«О чем стрекочет кузнечик, о чем прожужжала пчела? О том, как прекрасен вечер, и как прекрасна земля. Приникнув щекою румяной, целует ее небосвод, склонившись над нею, усталой, и плащ чародея несет. Уложит ночною прохладой у ней на безгрешных грудях – от солнца нескромных взглядов, что чувственность девы будят… Заботой такой околдована, в тумане ее голова, - ведь звездами ей нарисованы на небе любви слова. Ракинулись черные крылья, накрыли ее паранжой, как нежно любимый обнимет!.. Лишь месяц глядит ханжой»
«Классно!» Она, остановившись, потянула его за руку к себе, но Алексей стоял, не шелохнувшись. И взгляд – непроницаемый, устремлён на закат. «Обними меня, ну неужели я тебе нисколько не нравлюсь? Никто не увидит…» А месяц? Смотри, как уставился, ханжа! Пошли домой. Кушать хоцца».
Одно утешение: он сказал - «домой», как будто у них и впрямь свой, общий дом. «Потерянные мы с тобой души» - тихо, словно эхо ее мыслей, прошелестели его слова.
Тем временем чаша земли наполняется живительной влагой тумана, поле, густо поросшее сорняками, дышит теплом, и трава источает целые букеты запахов, и особенно одуряюще благоухают на прощание одуванчики. Маленькие солнышки засыпают, источая благовоние, покинутые на ночь своим «Большим братом», который ушел делать свою работу на другую сторону Земли. «Всякое дыхание да славит Бога своего!..»
Туман с реки наползал и становился все непроницаемей, и, наконец, проглотил совсем и поле, и реку, и деревню. И когда зажгли на веранде свет, стало еще уютнее в этом гнездышке.
Яна стала хлопотать, собирая на стол:"Все сама сделаю, отдыхай, Леш" В холодильнике была курица, она поджарила ее с луком, добавила картошки, чесночку, лаврушки, перчику. И, конечно же – ее фирменный квас с девясилом.
«М-м, вкусно готовишь, - Алексей сыто потянулся. – А чтобы творить, художник должен быть слегка голодным. А сама не ешь?""Я же причащаться завтра буду""Молодец! Ты увидишь, какая это благодать снисходит! Но нужно будет подготовиться, исповедаться. Ну, как, может быть, уже начнешь читать Каноны?""Да рано еще""Ну тогда можно и поработать еще. Яна! Видишь: вот этот силуэт слегка намеченный, что уже расправляет крылья? Сможешь принять эту позу?» «Да запросто, для тебя – все, что хочешь!» И Яна изображает человека, скорчившегося как бы в смертной муке, но начинающего оживать, подниматься с колен: сначала с одного, потом со второго, руки воздеваются к небу, как бы в мольбе к тому, кто услышит, кто снизойдет, поможет ожить, возродиться, как птица Феникс, встать во весь рост, и вот руки-крылья уже несут все выше и выше, получеловек-полуангел воспаряет, устремляясь в небо. Дальше он снова становится полупризрачным, его тело теряет очертания, линии и краски становятся все более размытыми, и, наконец, он исчезает, превратившись в маленькую птичку, что исчезает в небе, растворяясь в лунном свете…
Яне даже начинает казаться, что у неё и впрямь начинают из лопаток прорастать крылышки...
Потом, после долгого и нудного чтения Канонов этих дурацких (Яна старательно крестится и кланяется иконам, хотя все эти бесконечные: "помилуй мя, Боже, помилуй мя" и "Пресвятая Богородица, спаси нас","Святый Ангеле, хранителю моли Бога о мне...аки псу смердящему(!) и настави на путь покаяния" - и прочая муть - прямо вязнут во рту, и язык отказывается все это произносить), начала было читать Последование ко святому причащению, но уже прямо невмоготу стало: аж во рту все заболело, ведь читала она вслух, Алексей сказал, что так лучше не отвлекаешься.
"... всяк человек лож (и правда вообще-то!) чашу спасения прииму и Имя Господне призову, молитвы моя Господеви воздам перед всеми людьми Его... Уже горло болит читать. Леш, а вот всех из одной чаши причащают, не гигиенично же" Алексей, уже помолившийся на ночь, уже лежал с книгой в постели. "Марьяна, не отвлекайся. Знаешь, ещё не слышал я, чтобы кто заболел после причастия, наоборот исцеляются"
"Беззакония моя презри, Господи, от Девы рождейся, и сердце моё очисти, храм то творя Пречистому Твоему Телу и Крови... (Разве может сердце быть храмом?) На камени мя веры утвердив, разширил еси уста моя на враги моя...сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей...("Вот кому ты молишься?.. Уверена, что кто- то слышит тебя?!)
Пришёл еси от Девы, не ходатай, ни Ангел, но Сам, Господи, воплощься, и спасл еси всего мя человека. Тем зову Ти: слава силе Твоей, Господи...сердце чисто...("Да фигня это все, ты же сама знаешь, не мог Бог воплотиться через Деву!)
Исцели души моея язвы, и всего освяти...и соблюди мя нескверна, раба Твоего, и непорочна, яко прием умного бисера, освящуся... ("Не мечи бисер перед свиньей, мам, все равно она не слушает!..")
Света Подателю и веков Творче, Господи, во свете Твоих повелений настави нас; разве бо Тебе иного б о г а не знаем. Сердце чисто...("А почему с маленькой буквы здесь? И ведь богов на самом деле много!")
И во мне пребуди, якоже обещался еси: се бо Тело Твоё ям Божественное, и Пию Кровь Твою("Да ну на...ты что, в самом деле думаешь, что там, в чаше, будет кровь?! Водичка с вином и кусочек хлеба! Это только мамка твоя да брат могут верить в чудо, но ты-то здраво мыслить должна!")
Не отвержи мене от Лица Твоего, и Духа Твоего Святаго не отыми от мене. Слове Божий и Боже, угль Тела Твоего да будет мне помраченному в просвещение, и очищение души моей Кровь Твоя ("Ну вот, уже уголь, бред какой-то!) Ум, душу и сердце освяти, Спасе, и тело моё, и сподоби неосужденно...причаститься...в живот вечный и бессмертный("Но ведь никто не вечен, и умирают все!)
Якоже да огонь да будет ми, и яко свет, Тело Твоё и Кровь, опаляя греховное вещество, сжигая же страстей терние, и всего мя просвещая,покланятися Божеству Твоему...(" А может, все- таки что- то в этом есть во всем?!")Господи помилуй сорок раз с поклонами, офигеть!("А не сошла ли ты с ума, читать всю эту хрень, да ещё на каком-то языке дурацком написанную?! И вообще, зачем тебе это надо? И сама отвечает тому, кто говорит с ней где-то не то в голове, не то рядом:"Ради Алешки!" А, ну если так - молись, девка, молись! Только особо-то не надейся, что ОН тебе поможет!") Яна передернула плечами: показалось даже, что дохнуло что-то сзади прямо в ухо, даже смрад почудился, и будто мелькнуло что-то чёрное в полутьме...
"Первее примирися тя опечалившим...Ну все, не могу больше! Завтра дочитаю""Там самое основное будет""Ещё штук двенадцать молитв длиннющих! Офи... Ладно, встану пораньше и прочитаю"
Она задула свечу, разделась и легла.
Лежа на своих диванах, они снова любовались ночным небом. «Как чувствуешь себя, Ян?» «Прекрасно, чудненько просто! Никогда так не было, быстро оклемалась. Но читать это ...все, как только вы выдерживаете?! Да если еще каждую неделю!» «Я редко причащаюсь, лень матушка мешает. Но когда чувствую, что нечистый подступает, начинает кровь будоражить, надо в церковь скорей бежать. От запоев, кстати, помогает спасаться. А с возрастом выходить из запоя все трудней. Тут еще вот эта крыша помогает: в форме пирамиды, под ней особая, исцеляющая энергетика. Потому и мумии прекрасно тысячелетиями хранятся» «Да и мы – прям как мумии лежим. Леш, можно к тебе?» «Марьян, не торопи события, хорошо?» Вау – думает Янка!..
«Что, все по Машке тоскуешь? Да она небось в постели как рыба холодная! Или по Маринке страдаешь? А она со своим богатеньким буратинкой…» «Яна!» «Ладно, ладно, все, больше не буду» «У меня же ведь жена есть и сын» «Хочешь снова сойтись?» «Не знаю сам еще. Пока что – тупик» «А из-за чего вы не вместе?» «Наверное, из-за творчества моего, в нем мое и счастье, и несчастье…» «А сейчас – все хорошо ведь, и творчество у тебя на уровне, и… я вот под боком. Жена далеко, а я рядом… Сама она виновата: ты же мужчина. А мужики не могут быть долго без тра.. близости. Душа есть душа, а тело есть тело, у него свои потребности» «Тело – храм души, его нельзя осквернять. Семья – маленький Храм, где муж – представитель Бога, а жена должна подчиняться ему, как Богу»
«А твоя подчиняется!» «Так и я не оправдал себя, не стал той стеной, которая для жены – как каменная защита от всех мирских бурь» «Вот я: знаю, характер у меня гордый, не покорный, хрена я кому подчиняться стану! Но вот для тебя я правда готова измениться, Леш! Правда-правда! Ну давай попробуем: может, что-то и получится у нас! Твоя семья – пройденный этап. Обычно, если расходятся, трещина уже не срастается: разбитый горшок не склеишь. Надо начинать с нуля, лепить что-то новое» «Что Бог даст, то и будет. Глина - податливый материал, размочил её, и снова можно лепить»
«Леша, вот ты – человек творческий, да? Значит, ты – тоже Творец» «Все мы – «по образу и подобию», лишь частички Его. И все способны «творить», но не все хотят и могут. Человека нужно с самого раннего детства учить этому. Вот мы читаем молитвы, а раньше говорили: со-творить молитву… Зачатие человека, создание его, и воспитание – это ведь тоже акт творчества»…
С Яной творится нечто невероятное: вот он говорит о Боге, о молитве, а она вся изнемогает от желания прильнуть к нему всем телом, вжаться в него, раствориться в нем, в своем чувстве…чувстве… Как назвать его? Она, кажется, еще никогда не испытывала такого. Влечение?..Любовь?..Желание?.. Желание соединить несоединимое. Вот он, здесь, рядом, руку только протяни, но… Как будто за пуленепробиваемым стеклом. Словно кто-то или что-то, хоть и тянет к нему неотвратимо, но стоит меж ними, и не пускает, говорит – это не твое…
… «Не твое – не бери!» Это голос матери. «Че, пожалела. Да? А меня тебе не жалко совсем. Я с голоду должна подыхать, под забором, что ли?! Здесь я дома, значит, все мое тоже» «Заработаешь – будет твое. Все куплено на нашу пенсию, ты на всем готовом живешь» «Сами вы, сука, дармоеды! Сидите на шее у государства!» «А ты сидишь на шее у инвалидов – не стыдно тебе? Молодая, здоровая, душой только больная» «А кто вам тут все делает? Кто полы моет за вами, за свиньями?» «Да мы и сами можем помыть, а вот ты - свинья моральная» «Огород я нынче сама обработала!» «Не одна же. А кто последние два года к огороду и близко не подходил? Мы, все больные – угробились, а ты гуляла – погуливала в свое удовольствие. Лева, слепой, сам все делает. А ты, даже если что-то и сделаешь по дому, так тут же на бутылку тебе давай – пристанешь с ножом к горлу, как тут не дать? Все нервы последние вымотаешь» «Я работала!» «Работала? Так, время от времени. А хоть копеечку в дом принесла? Все пропила с алкашами со своими» «Сами вы твари конченые! Ты сама алкашка! И этот твой...урод! Хоть бы вы быстрее сдохли!» «Спасибо! Не надейся только, что ты тут хозяйкой станешь. Продам дом и уедем куда-нибудь, где ты нас не найдешь!» «Тогда сгорите вместе с домом вашим! Богомольцы, блин, конченые! Сдохнете скоро…»"Это ты запьешься совсем и сдохнешь под забором, ты же без нас не выживешь!""Выживу! А вот вы сдохнете, и никакой боженька ваш дурацкий не поможет, уроды конченые!"
Из своей комнаты выходит брат, он хоть и больной, но бывший качок, силушка есть еще, надвигается на нее: «Слышь, или ты заткнешься, или…» Она отступает на кухню, хватает кочергу и замахивается: «Подойди только, козел!» Брат тоже ухватился за железяку, но Яна со всей силы сжимает ее в руках, тогда он так дергает за кочергу, что сестра отрывается от пола и – летит, ее крутит и вертит, ее подхватывает ветер и швыряет
прямо в реку, она тонет и, захлебываясь, видит: на пароме стоит мать. «Ма-ма!..» А вокруг плавают свиные туши, толкая, увлекая ее все дальше, все ниже по течению. Издалека доносится: «Маня-я!» - это мама, исчезая в туманном далеке, зовет ее и – благословляет…
И протянулись руки-крылья, летит, летит светоносное существо, и зовут,
зовут ангельские голоса… «Господи, спаси и сохрани заблудшую овцу свою…» и – смолкают …