Согласно Иоанну Дамаскину, радости этой жизни всегда причастны печали. Горько бывает человеку, когда все его труды оказываются бесполезными. Это пришлось испытать и Сенявину.
Тильзитский мир… Он сыграл роковую роль в судьбе экспедиции, да и самого Дмитрия Николаевича.
Всё перевернулось в считанные минуты. Победы и присоединение земель больше не имели никакой ценности. Точно стерли записи с доски в самый разгар карточной игры.
Зачем? Сенявин знал, что этот страшный вопрос будет преследовать его до тех пор, пока он не перестанет дышать.
Французы теперь друзья. Англичане – враги (91).
Что делать? «Не находя возможным снабдить вас теперь по сему предмету точными и обстоятельными наставлениями, я уверен совершенно, что во всех случаях будете вы руководствоваться теми же правилами благоразумия…» (92).
Чертовы дипломаты! Разве такое было возможно при Екатерине?
Сдать Ионические острова с вместе с Боко-ди-Катаро? Сенявин недоумевал, как такое возможно. Александр I предал собственных единоверцев – греков и славян. Только жар загребать хочет император руками Дмитрия Николаевича…
Знал вице-адмирал, что горьким будет возвращение. Если, конечно, эскадра минует Англию…
***
Нелегким оказалось прощание с Корфу. «Иные желали нам доброго пути, другие бури, которая бы возвратила нас к ним» (93), – запишет у себя Броневский.
Пожелания последних сбылись, хотя и не полностью. Эскадра попала в шторм. Сильно повредило корабли «Селифаил» и «Уриил», названные в честь архангелов. Несмотря на бурю, вице-адмирал отправился в шлюпке выяснять, что с «Уриилом». Оказалось, что он сильно разбит. Сенявин отправил его к Керкире.
Гибралтар прошли благополучно.
В Атлантике налетела новая буря. Дряхлые корабли не выдерживали сильных порывов ветра.
Дмитрию Николаевичу больно было видеть, как то на одном, то на другом судне падают стеньги и реи. Он не мог уйти с палубы. Хорошо, «Твердый» пока держится.
Сенявин решил не заходить в Ла-Манш и «обойти Англию по западную и северную сторону и остановиться зимовать в одном из норвежских портов» (94).
Но все расчеты вице-адмирала разрушил новый шквал, который налетел в день его именин. Все корабли оказались так изувечены, что Сенявин решился зайти в Лиссабон, город, знакомый ему ещё с молодости.
Осмотрев повреждения, Дмитрий Николаевич понял, что в Португалии придется задержаться надолго. И хотя принц-регент согласился обеспечить эскадру материалами, это помогало лишь отсрочить катастрофу.
Самым страшным было другое. К столице двигались наполеоновские войска. А пока они не вошли, французские агенты распускали слухи, что Сенявин намерен помешать отъезду принца и отдать его в руки врага.
Члены королевского дома благополучно бежали в Бразилию при помощи англичан, хотя незадолго до этого принц объявил войну «владычице морей», и Британия блокировала порт. Через несколько дней французы заняли столицу Португалии.
«Сенявин, дабы обеспечить себя на случай дурного оборота дел для французов, решился не принимать никакого участия в делах нового союзника, уклонять от себя всякие неприязненные поступки, могущие оскорбить народ португальский, и наконец, в действии противу англичан ограничить себя только тем, чтобы с собственными силами быть во всякое время готову принять и отразить их нападение. Адмиралу стоило большого труда соразмерить свое поведение сказанным образом, нужна была необыкновенная осторожность и благоразумие, дабы выиграть доверенность Дюка д’Абрантеса, старавшегося вовлечь Сенявина в свои распоряжения, к угнетению португальцев клонившиеся, и притом не оскорбить англичан, с величайшею недоверчивостию наблюдавших его поступки и поведение» (95).
Только спустя полгода Дмитрий Николаевич получил высочайшее повеление. Теперь он должен подчиняться приказам Наполеона. Впрочем, Сенявин теперь уже ничему не удивлялся.
Но Бонапарту мало было толку от такого подчиненного. Русский вице-адмирал всегда находил отговорки, чтобы ничего не брать у французов и не участвовать в боевых действиях.
Из-за партизанской войны в Испании прервалось сообщение с Россией. Денег не было. И не предвиделось. А на руках у Сенявина – ветхая эскадра. Конечно, можно занять у местных. Но как потом возвращать?
И Дмитрий Николаевич уговорил своих подчиненных дать в долг призовую сумму96, сказав, что «Государь, конечно, с благоволением примет такое общее к нему усердие и по возвращении в Россию каждый получит свою часть без удержания» (97).
Отношения с французами становились всё более натянутыми. Даже туповатый маршал Жюно, под контролем которого в тот момент была Португалия, понял, что ничего от Сенявина не добьется.
В августе 1808 г. в Лиссабон вошли англичане.
***
«Неутралитет Лиссабонского порта для российского флота должен быть признан, то есть, когда англинская армия или флот займет город и порт, то российский флот не должен быть обеспокоен в продолжение его пребывания в сей гавани, ниже остановлен, когда бы оный пожелал ее оставить, ниже преследован, когда бы оный вышел в море, до окончания 48-часового срока, по положению общего морского закона, принятого воюющими народами» (98), – было сказано в одной из статей капитуляции Жюно. Казалось, все волнения позади. Но вскоре выяснилось, что слова, даже написанные на бумаге и скрепленные подписями, для победителей ничего не значат.
Адмирал Коттон, британский джентльмен, сообщил Сенявину, что не может считать Лиссабон нейтральным.
Дмитрий Николаевич собрал капитанов в кают-компании «Твердого» и коротко обрисовал положение. Все ответили, что «согласны следовать всякому его постановлению». «Я предложу англинскому адмиралу договор, но как в обстоятельствах, в каких мы находимся, невероятно, чтобы какое-либо соглашение, кроме безусловной сдачи, могло быть принято для спасения чести нашей, я не вижу другого пути, как сражаться по всей возможности» (99), – решил адмирал.
Так и шли переговоры: под дулами корабельных пушек. Три дня вся эскадра – до последнего матроса – находилась в напряжении.
И наконец Сенявин подписал договор.
Русские корабли отдавались на сохранение Великобритании до заключения мира. Сенявин и его товарищи отправлялись домой «без всякого условия или постановления о будущей их службе, и будут туда отправлены на военных кораблях или на других приличных судах на иждивении Его Британского Величества» (100).
Этот договор немало удивил потом многих в Англии. «Принятие российского флота под сохранение для безусловного возвращения по заключении мира еще более того удивительно. Препровождение же на нашем счете и содержании в русские гавани офицеров и матросов, дабы они неукоснительно могли действовать противу нашего храброго и благородного союзника короля шведского, есть дело неслыханное и самая военная история не представляет подобного примера» (101), - так говорили потом об этом в парламенте.
Адмирал Коттон в результате попал под суд и вынужден был оправдываться перед своими соотечественниками.