Сенявин понимал, что радоваться еще рано. Турецкий флот не разбит окончательно. Новый султан собирается отобрать Тенедос.
И вице-адмирал решил заранее написать план будущего боя. Мысль была проста: отделить для атаки каждого флагмана по два корабля. «Прошедшее сражение 10 мая показало, чем ближе к нему <неприятелю – авт.>, тем от него менее вреда, следовательно, если бы кому случилось и свалиться на абордаж, то и тогда можно ожидать вящего успеха» (86).
Десятого июня Дмитрию Николаевичу доложили, что турки опять вышли из Дарданелл. На другой день русская эскадра отправилась в путь, оставив для защиты Тенедоса лишь бриг.
Трое суток ветра не было. Это сильно раздражало не только Сенявина, но и всех моряков.
Когда подул ветер, пусть и слабый, погнались за Саит-Али, но упустили его. Капудан-паша скрылся. Потом уже узнали, что он направился к Тенедосу, расстрелял русский корсер (87) и высадил десант, пусть и со второй попытки.
***
Сильно раздосадованный Сенявин нашел флот правоверных только на рассвете девятнадцатого июня. Османы были сильнее русских в два раза.
Без пятнадцати восемь вице-адмирал приказал атаковать турецких флагманов. Согласно плану.
Сам Дмитрий Николаевич в это время занимался другим делом. Он начал обстреливать авангард и вскоре остановил движение всего неприятельского строя. Его «Твердый» помог «Рафаилу» (которым командовал капитан Лукин) благополучно пройти сквозь передовую линию. А еще сенявинский корабль отразил атаку арьергарда (88), который пришел на помощь своим судам.
Дмитрий Николаевич еле видел вымпел «Рафаила» за турецким авангардом, но думать об этом ему было некогда.
К десяти утра обескровленный турецкий флот бежал.
Ветер постепенно стих, и к часу дня наступил полный штиль. Две эскадры оборванные, переломанные, стояли рядом. Они были безобразны.
***
«Гнаться ли за остатками, или возвратиться в Тенедос спасти гарнизон от плена неминуемого и жестокого и отказаться от редкого случая быть истребителем всего турецкого флота?» (89).
Думаю, Владимир Броневский, которого я столько цитирую, несколько преувеличивал драматичность этого выбора.
Тенедос нелегко достался Сенявину. А «остатки» турецкого флота – журавль в небе. К тому же эскадра бы лишилась базы.
Ещё до Афонского сражения Дмитрию Николаевичу было известно, в каком нелегком положении оказался Тенедос: снаряды кончаются, здоровых бойцов почти нет.
Силы в крепости на исходе, флот потрепан. Что делать? И вице-адмирал договаривается с турками, что они уйдут на азиатский берег с имуществом и оружием.
***
На панихиде – всё больше и больше имен. «… ибо всуе мятется всяк земнородный, якоже рече Писание: егда мир приобрящем, тогда во гроб вселимся, идеже вкупе царие и нищие…» Странно звучит славянская речь в белой греческой церкви с плоским куполом.
Дмитрий Николаевич старается сосредоточиться на молитве, но из памяти не выходит капитан Лукин, который погиб у Афона. Силач, кочерги гнул. Убит ядром. После Сенявин узнал, что богатырь писал безграмотные стихи.
«Житейское море, воздвизаемое зря напасти бурею, к тихому пристанищу Твоему притек…» Эти слова заставили наконец Сенявина вслушаться.
***
У вице-адмирала были и другие заботы. Опять сошлюсь на Броневского, который был ранен при обстреле Тенедоса: «До какой степени Дмитрий Николаевич простирал свои попечения, особенно о раненых, с какою ласкою и снисхождением обращался он с подчиненными, я представляю в пример себя и замечу, что все раненые по мере нужд и заслуг не оставались без равного внимания» (90).