Если о Средиземноморской экспедиции хорошо известно каждому грамотному человеку, то о Второй Архипелагской могут вспомнить лишь специалисты. Хотя она была естественным продолжением действий Ушакова.
Архипелагский поход интересен хотя бы тем, что это единственная удача войны с Наполеоном, в которую втянулась Россия, вступив в Третью антинаполеоновскую коалицию. Как известно, императору Александру не везло. Аустерлиц, Фридланд, наконец позорный Тильзитский мир известны любому. Но успешные действия флота… загляните в школьный учебник истории. Скорее ослепнете, чем найдете упоминание о них.
***
10 сентября 1805 года небольшая эскадра Сенявина покинула Кронштадт. Перед отплытием был депутатский смотр, на котором присутствовал государь. Он остался доволен и приказал выдать всем полугодовое жалованье.
Одному из офицеров, Владимиру Броневскому, которому тогда только-только исполнился двадцать один год, мы обязаны детальным отчетом обо всех происшествиях во время плавания. Он порой пишет немного занудно, однако я буду идти с ним рука об руку, пока нам будет по пути.
***
До Англии сенявинские корабли добрались благополучно. Англичане их приняли вежливо: ответили на приветствие равным количеством выстрелов, хотя это у них и не в обычае.
Дмитрий Николаевич был вежлив, но держался настороже. Он помнил, как Ушаков, всегда осторожный в словах, не раз замечал, что вовсе необязательно во всем подчиняться желаниям союзников. Позже, из разговоров с товарищами, он узнал, как непорядочно вели себя австрийские генералы и Нельсон.
25-го октября пришли вести о Трафальгарском сражении, а в начале декабря, уходя из Англии, русские корабли встретили английский флот, который возглавляла «Виктория». На ней везли тело Нельсона. Вид у судов был потрепанный.
***
В Атлантическом океане многие приуныли.
Свободное время офицеры постоянно проводили в кают-компании, которая, по словам Броневского, «представляла гостиную, куда собралось общество согласных родных. Одни играли в бостон, в шахматы, в лото, другие разыгрывали, как умели, квартет; иные читали или заботились приуготовлением чая» (53).
Сенявин был не в восторге от таких настроений. Вот он в свое время… Но тактично молчал, решив не ворчать по таким мелочам.
Но скоро у него появились другие заботы.
Через пару дней после отплытия из Великобритании "англинской" фрегат «Пегас» сообщил, что французская эскадра вышла на поиски противника.
И действительно, вечером на горизонте увидели большой флот. У Сенявина не было желания вступать в бой. Ведь Россия войны Франции не объявляла (54).
Он отдал нужные распоряжения, и русские суда благополучно скрылись в ночной мгле. Был день Николы Зимнего.
***
Переход в Средиземное море оказался непростым. Дни удивительно теплые, ночи – холодные. Чтобы не допустить болезней, пришлось принять меры.
«Трюм корабля, наиболее зараженный спершимся воздухом, очищался чрез проветривание. Палубы ежедневно окуривались уксусом и порохом. Чистота и опрятность как корабля, так и экипажа, во всей точности наблюдалась. Более же всего смотрели, чтоб на воздухе с открытой головой и в мокром платье не ложились спать. <…> Благодаря крайнему старанию главнокомандующего о довольстве людей во все продолжение кампании ни на одном корабле не было тех заразительных болезней, которые происходят от гнилой пищи, и подобно кровавой войне, свирепствуют между морскими служителями» (55), – так пишет об этом Броневский.
Дмитрий Николаевич с каждым днем похода всё лучше понимал, как мешал он когда-то Ушакову своими выходками. Теперь уже он отвечал за всех, как старый адмирал в свое время – за него.
***
После Мессины в грозу повредило фор-стеньгу56 корабля «Уриил». Пришлось оставить с ним еще два судна, и двигаться к острову Корфу, где уже стояли Грейг (57) и Сорокин, с которым Сенявин был знаком со старых черноморских времен.
Дмитрий Николаевич не ведал, что после вахты мальчик Броневский строчит в своей толстой тетрадке: «Адмирал удивил нас своею решительностию и искусством пользоваться знанием мест» (58). А если бы и прочел, то эти слова его бы только позабавили.
***
Корфу не изменился. Просто теперь ему, Сенявину, салютуют как командующему.
Все встречались с друзьями и знакомыми. А Сенявин после всех положенных церемоний отправился к русским могилам. Там царил порядок. Греки постарались. Может, и после того, как уйдет его эскадра, здесь появится несколько новых холмиков. Но он торопливо отбросил эту мысль.
Следовало разузнать, что происходит в Европе. И вице-адмирал Сенявин отправил за новостями красавец «Венус», «который в легкости хода не имел доселе себе равного, и не только в нашем, но и в англинском флоте известен первым ходоком» (59). А добыл тот корабль когда-то шотландец Кроун. Но это уже другая история.
«Венус» вернулся с плохими вестями. Австрия заключила мир с Наполеоном. Теперь Венеция и Далмация принадлежат ему. Али-Паша, обычаи которого были хорошо известны Сенявину, тоже имеет какие-то сношения с французами.
Удивительно коротка галльская память! Десяти лет не прошло с тех пор, как этот турок перерезал весь их гарнизон в Превезе. А ведь притворялся союзником!
И Дмитрий Николаевич решил занять Боко-ди-Катаро (60), православную славянскую страну. Там он надеялся найти поддержку.
***
Главнокомандующий, который был до Сенявина, генерал-аншеф Ласси не одобрил этот план. У Ласси имелся приказ, в котором говорилось, что он должен уйти с большей частью войск домой, в Черное море.
Но Дмитрий Николаевич всё-таки уговорил генерал-аншефа.
Убедив Ласси, Сенявин отправил в Боко-ди-Катаро капитана Белли, своего старого товарища. Дмитрий Николаевич велел ему не допускать в эти места французов и объявить местным жителям, что русские скоро придут на защиту своих братьев.
И Боко-ди-Катаро, и Черногория, о которой будет речь позже, отличались довольно дикими нравами. Вице-адмирал держался того мнения, что здесь живут довольно воинственные народы, но, к сожалению, мало просвещенные. Под этим подразумевалась не только неграмотность местных жителей.
Для объяснения приведу слово в слово характерную для тех мест историю, записанную Броневским.
«При нападении на Клобук, небольшой наш отряд принужден был отступить. Один из офицеров, дородный и уже в некоторых летах, упал на землю, изнуренный усталостью. В сию минуту прибегает к нему один черногорец и вынув свой ятаган, говорит ему: «Ты очень храбр и желать должен, чтобы я отрезал тебе голову. Сотвори молитву, перекрестись…» Пораженный удивлением и ужасом офицер собирает силы, и с помощью того же черногорца скоро догоняет своих» (61).
Таковы были люди, которых Сенявин хотел сделать своими союзниками. И это ему удалось.
Бокезцы (62) были оскорблены.
В договоре Боко-ди-Катаро с Венецией было написано (привожу по Броневскому): «Если Республика не в силах будет защищать область, то народ властен тогда остаться независимым» (63). С теми же условиями область перешла к Австрии. А теперь землю отдают римскому императору, не спросив даже их согласия!
Немалую роль сыграл в заключении союза представитель местной династии, Черногорский митрополит Петр Негош (64), слово которого имело большой вес. Именно он предложил на сейме выгнать австрийцев и дать решительный отпор наполеоновским войскам.
Объединив усилия с Боко-ди-Катаро, Сенявин отрезал французскую Далмацию от Италии.
***
Дмитрий Николаевич прибыл в Катаро 14-го марта Встретили его торжественно: стреляли из пушек в знак приветствия, прочли речь, вынесли ключи…
«В трое суток Дмитрий Николаич можно сказать очаровал народ. Доступность, ласковость, удивительное снисхождение восхищали каждого. Дом его окружен был толпами людей; черногорцы нарочно приходили с гор, чтобы удостоиться поцеловать полу его платья, прихожая всегда была полна ими, никому не запрещался вход; казалось, они забыли митрополита, и повеление Сенявина исполняли с ревностью, готовностью удивительною» (65), – пишет Броневский.
Сенявин не стал налагать на жителей никаких повинностей. Он позаботился, чтобы купцы могли спокойно ездить в Герцеговину, Триест и Константинополь.
Вице-адмирал также задумал освободить Далмацию. Для этого пришлось вернуться на Корфу, чтобы собрать войска.
Там Сенявина ожидало именное повеление. В бумаге говорилось, что ему следует отправляться домой, в Черное море.
Дмитрий Николаевич сильно огорчился. Когда он отдавал приказание готовиться к отплытию, пришел граф Мочениго. Дипломат попросил объяснить, почему в депешах написано, что Ласси командует войсками.
Сенявин удивился, и, немного подумав, вскрыл бумаги, присланные для Ласси. Там оказались свежие распоряжения, согласно которым русские войска оставались в Средиземном море. Вице-адмирал послал быстрый бриг в Константинополь. За Ласси. Но генерал-аншефа там уже не было.
А французы всё прибывали и прибывали в Далмацию. Даже Альпы не стали им помехой.
***
Александр I назначил Сенявина главнокомандующим. Теперь он ни от кого не зависел.
***
Пасха в Катаре. Крестный ход, люди в праздничной одежде… Стрельба из ружей, как на Корфу. Город словно светился над темным заливом. Крест впереди украшен российским флагом. «Это лишнее», – подумал про себя Сенявин...
Его угощали, что-то говорили… Приходилось делать вид, что слушает, хотя на исходе ночи больше хотелось спать, чем пировать с бесхитростными бокезцами и черногорцами.
«Адмирал (Дмитрий Николаевич Сенявин) в короткое время приобрел от них <черногорцев – авт.> неограниченную доверенность: он не только успел в том, что они перестали резать пленным головы и уже приводили их живых, но, сверх всякого ожидания, с помощью митрополита уговорил их предпринять поход морем, чего прежде никогда не делывали» (66).
***
Тринадцатого мая Сенявин отправился в Триест (67), чтобы освободить суда, задержанные австрийцами.
Местный комендант потребовал, чтобы русские корабли отошли на расстояние пушечного выстрела. «Стреляйте! Я увижу, где ваши ядра лягут и где мне должно встать» (68), – был ответ Дмитрия Николаевича. И он приказал эскадре готовиться к бою.
Наутро сообщили, что гавани Священной Римской Империи закрыты для России по настоянию Наполеона.
Потянулись долгие дни переговоров. Австрийцы уверяли в своей дружбе, но возвращать ничего не хотели.
Неизвестно, сколько всё это продлилось, если бы не пришла весть, что захвачена французами Старая Рагуза (69) и они же собираются напасть на Боко-ди-Катаро.
Сенявин понял, что оставаться более в Триесте нельзя. А корабли? Неужели их оставить в подарок врагам?
И он выдвинул ультиматум: «… если час спустя, не возвращены будут суда, вами задержанные, то силою возьму, не только свои, но и все ваши, сколько их есть в гавани и в море. <…> Надеюсь, однако ж, что чрез час мы будем друзьями, я только и прошу, чтобы не было и малейшего вида, к оскорблению чести Российского флага клонящегося, и собственно для вашей же пользы, чтобы не осталось и следов неудовольствия» (70).
Сражения не произошло. Австрийцы испугались и всё вернули.
Ночью, по пути из Триеста, встретились две чужих канонерки, которые сделали пару выстрелов и скрылись, не получив ответа. На следующий день офицеры прочли в газете: «Храбрая флотилия Королевства Италиянскаго мужественно напала на огромные российские корабли и меткими выстрелами принудила оные отступить далее в море. Сражение происходило близ Капо д’Истрии. Потеря неприятельская должна быть значительна, мы узнали, (от кого?) что одним ядром, пущенным с лодки «Баталья де Маренго», убило адмирала Сенявина» (71).
Дмитрий Николаевич попробовал усмехнуться, но получилось криво. Сколько людей желает его смерти! Австрийцы и французы… Ну ничего, он еще долго проживет. После осады Корфу стыдно погибать лишь потому, что так решила итальянская газетка.
***
Ситуация становилась всё хуже. Французы готовились атаковать Боко-ди-Катаро. На днях поймали французского шпиона.
Несмотря на это, Дмитрий Николаевич оставался таким же внимательным и корректным, как и в более спокойные времена.
Юный Броневский в эту пору привозил Сенявину какие-то бумаги. Вице-адмирал пригласил его к себе на ужин. «Тут в первый раз узнал я своего начальника, и, признаюсь, считал себя счастливым, что несколько минут был с ним вместе. Прием его ласков и ободрителен, обращение столь просто и благородно, что он так сказать вдруг дает доступ к своей славе. За столом Дмитрий Николаевич, казался быть окруженным собственным семейством. Беседа его была разнообразна и для всех приятна, каждый в ней участвовал, ибо он разговорами своими обращался к каждому, так что казалось, забывая себя, помнил только других, и я последний из гостей не остался без внимания. В нем виден был навык такого человека, который много видел, много читал и часто размышлял о пользах, слабостях, страстях и недостатках человеческого сердца. Когда кто из собеседников обращал разговор на прошедшие политические происшествия, он предоставлял свои мнения с такою скромностию, как бы они не были собственные его мысли, а того, с кем он говорил. Когда же разговор переходил к России, взор его оживлялся; все слушали со вниманием и, казалось, только в сем случае опасно было противоречить его мнению» (72).
***
Дела шли всё хуже. Ничего другого не оставалось, как попробовать отвоевать Старую и Новую Рагузу. Пребывание там французов было опасно: эти города находились слишком близко к Боко-ди-Катаро. Сделать это сразу не удалось, и Сенявин начал осаду, которая оказалась безрезультатной: французам удалось получить солидное подкрепление.
Это было только начало…
Когда Дмитрий Николаевич вернулся в Катаро, он узнал, что наш посол ведет переговоры о передаче этой земли австрийцам.
Город пустел. Люди уезжали на Корфу. Местные корсары готовились к нападению на австрийцев.
Вскоре народные депутаты принесли Сенявину адрес. В этой бумаге говорилось, что бокезцы собираются всё сжечь, «оставить отечество и следовать повсюду за <…> флотом», а если это им не позволят – будут «с оружием в руках защищать свою независимость» (73).
Дмитрию Николаевичу стало не по себе. Он ещё помнил, что занял Боко-ди-Катаро безо всяких приказов сверху и, следовательно, лично отвечает за всё, что здесь происходит.
И вице-адмирал решил рискнуть. Он предложил местным жителям отправить посольство к Александру I. А пока император не примет решения, он, Сенявин будет их защищать. «Успокойтесь и не предавайтесь отчаянию» (74), – так кончил он свою речь.
Переход от горя к радости оказался необыкновенно быстрым. Где бы Дмитрий Николаевич не появлялся, его приветствовали громкими криками: «Да здравствует Сенявин!».
Но сам герой не разделял их радости. Он старался не появляться в городе без надобности. Он лучше всех понимал, что Александр I скован разными европейскими обязательствами, точно невидимыми кандалами. Что ему черногорцы и Катаро?
***
1 августа 1806 года Сенявин получил сведения, что боевые действия прекращены, и между Россией и Францией заключен мир. А еще через три дня на эскадре появились австрийские комиссары. Они требовали, чтобы Боко-ди-Катаро передали их стране, ссылаясь на официальные бумаги.
В конце концов, Сенявин принял такое предложение. Когда австрийцы займут Новую Рагузу, русские войска выйдут из Катаро. Он отлично знал, что «цесарцы» ничего не смогут поделать с тамошними укреплениями.
Потом комиссары, видя, что дело не двигается, начали угрожать…
Давили французы, пугая, «что адмирал сим отлагательством навлечет государю своему и отечеству большие неприятности» (75).
Положение осложнялось тем, что у Дмитрия Николаевича не было точных указаний от Александра I. Это помогало тянуть время, но Сенявин хорошо понимал, что так не может длиться бесконечно.
Спустя месяц вице-адмирал получил высочайшее повеление. Он устало вскрыл его: «… продолжить военные действия… если Катаро сдана, взять…»
Дмитрий Николаевич вызвал митрополита Петра, который во всем помогал ему это время, чтобы поделиться новостью.
***
Французы строили батареи на мысе Остро, который находится недалеко от Боко-ди-Катаро. Когда Сенявин убедился, что все разговоры о мире между Россией и Францией – ложь, он решил отобрать эти укрепления.
Он потребовал от генерала Мармонта, чтобы тот вернул свою армию на позиции, где она находилась второго августа, до начала строительства: «В случае отказа я принужден буду употребить другие меры» (76).
Опять начались бои. Французам не везло. Мармонт передумал, но было поздно.
***
Вскоре ситуация изменилась. Мармонт начал наступление и оттеснил русские войска к Кастель-Нуово. Теперь у французов сил было в четыре раза больше.
Однако натиск неприятеля удалось отбить. Благодаря бокезцам, черногорцам и жителям Герцеговины. Позже Сенявин отметит их труды в особой прокламации.
Два месяца прошли спокойно. Сенявин за это время успел всё хорошенько обдумать. И решил отобрать у врага остров Курциало (77).
Место это особое. В самом конце XIII века у этого клочка земли произошло великое морское сражение между Генуей и Венецией.
Но не об этом размышлял вице-адмирал. Он считал нужным «сделать экспедицию, не возможно ли будет овладеть островами Курцало, Лезино, Браццо и утвердить там пост, дабы жители Далмации, желающие и давно ищущие быть подданными российского императора, не могли перейти в чужие руки» (78).
На острове была крепость. И вице-адмирал решил ее взять.
Сенявинский десант (в который входили западные славяне) быстро овладел передовыми укреплениями. Обстрел фортеции с «Ярослава» довершил дело. Так же быстро были заняты и другие острова.
Попытка обменять пленных оказалась неудачной. Их принуждали всякими издевательствами вступать в наполеоновскую армию. А Сенявину отвечали, что у них только поляки.
Разбив Мармонта, Сенявин поставил угощение всем своим солдатам и матросам.
***
Как только появились слухи о разрыве отношений с Оттоманской Портой, вице-адмирал отправился на Корфу. Перед отплытием он дал распоряжение занять Далмацию.
На Ионических островах никто ничего не знал. Али-Паша бесчинствовал в Превезе: он задержал российских консулов и лодки, которые принадлежали Республике Семи Островов (79). Но Дмитрий Николаевич сумел с ним договориться. Еще Сенявину удалось условиться о поставках всего необходимого с албанским и скутарским (80) пашами.
В благодарность за всё это греки подарили вице-адмиралу золотую шпагу с бриллиантами и драгоценный жезл.
Пришел с вестями корвет «Павел». Турция начала войну.