СЕРЕГА АНАНЬЕВ
Он светло улыбался, простосердечно смеялся легким перекатистым смехом. Учились мы вместе на филфаке. Серега был родом из Новосибирской области, из районного центра. Поступил на год позже меня, сблизились, подружились. После первого курса его забирали в армию и я, уже отслужив, знал, что примерно его там ждет. Сказал:
-Наблюдай, много чего интересного увидишь…
Когда он вернулся через полтора года, заметил:
-Я там часто эти твои слова вспоминал… Много чего насмотрелся...
Я закончил универ, Серега еще учился. Был он добрый друг, к нему тянулись душой. А с девчонками как-то определенно не дружил. Видел его, правда, раз идущего с красивой биологинькой - биологи жили этажом выше в общаге двойке, где обитали и филологи с журналистами. На эту бы биологиньку и я глаз положил – симпатичное, миловидное лицо русской красавицы, в белом с большими цветами платке, стройный стан невысокой и крепко сбитой фигурки… Но, видно, что-то не заладилось, больше их вместе не встречал…
В инструктивном лагере вожатых, где были с Серегой, заспорили. Он после армии доказывал, что бегуны из части, которых ловили потом не одни сутки, недоев и недоспав, все сплошь чмыри. Я рассказал ему историю, как застрелился молодой парень из моего двора, сбежав с автоматом. По ошибке ли, случайности, из-за взвинченных нервов, убил двух милиционеров, его настигших, сорвавшейся автоматной очередью… И, написав записку «Простите, я этого не хотел…», застрелился… Об этом писала "Комсомолка" в девяностые, по-моему, годы, статья "Три : ноль в пользу смерти".
У Сереги от моего рассказа выступили на глазах слезы. Был он чувствительный парень, не жестокий, мягкой души. Ему бы и жить где-либо у себя в провинции с той красивой девахой-биологинькой, трудиться, детей настрогать… А он после университета попал в лихие девяностые в пресс-центр отдела УВД по борьбе с организованной преступностью. Пожалуй, на передний край борьбы с той злой силой, представители которой почувствовали себя хозяевами жизни в смутные и наглые годы, чуть ли не спасителями России. Поездил он, поподнимал трупики, понаблюдал подноготную вселенной. А между тем хвалил ребят, с которыми работал, не любил журналистов, критикующих тех, кто защищал хоть отчасти мир и покой в наших домах.
Восьмого марта, теперь уже забытого мною, какого-то там девяносто четвертого или пятого года, Серега потерялся. Долго его искали - никаких следов. Я в деревне, где колол дрова у родственников, утром, перед тем, как тетя зажжет печь, тихонько покричал в дверцу топки:
-Серега, выходи!..
Так заблудившихся в тайге вызывают эвенки или тунгусы... Однажды уже вызывал товарища, тоже Серегу, что, отклонившись от нашей партии из четырех человек, блуждал десять дней по дремучему лесу на севере Иркутской области. Мой сотоварищ-атеист отказался тогда кричать. Я, хоть и не был слишком верующим, подумал:
-С меня не убудет!
Позвал тихо, но искренне - переживал за человека. И тот Серега вышел…
Ночью после вызова другого Сереги мне приснился странный сон. Будто гуляем мы студенческой компанией, где – не пойму. И Серега с нами. Потом за ним приходят какие-то личности в темном, лиц не помню, и он собирается с ними уходить. Я говорю ему:
-Серега, оставайся, еще погуляем!
А он отвечает:
-Нет, мне надо уходить…
Серега нашли мертвым в болоте, спустя месяца три, когда полностью оттаяла земля. Застрелили отморозки из его же табельного оружия. Их тоже нашли, вычислили – дело чести для МВД.
Забирать цинковый гроб приехала мать, родные. Увезли под Новосибирск, на родину, а там мать просила, чтоб из запаянного гроба извлекли деревянный:
-Как же он оттуда выходить будет, когда все воскреснут?!
Так и хоронили в обычном, деревянном.
Был Серега, говорят, некрещеный. Батюшка, когда спросил, как за него молиться, ответил:
-Бывало раньше, некоторые христиане через свою пролитую при смерти мученическую кровь крещение принимали…
Думаю, что людям с очень чуткой, отзывчивой душой, какая была у Сереги, нельзя видеть большое количество смертей. Существует предел у души – чуткости или отупения… Созрела ли его душа или Господь пощадил ее от омертвения, мучений совести, нам на этой земле дано только догадываться…