(Продолжение. Начало в "Первая любовь". Часть 1-я - 6-я.)
Пока я загорала на море, в посёлок приехал Саша. И я потеряла целых четыре дня наших свиданий. Осталось всего три.
Вечером мне немоглось. Выйдя к нему, так скрутило мой живот, что не было сил терпеть. Была такая боль, что пот выступал на лбу. Наверное, что-то съела в дороге.
(Это сейчас молодёжь может запросто говорить о своих физиологических потребностях).
Я же стала выдумывать, что мама велела мне немедленно прийти, сама не знаю зачем. Саша меня уговаривал, чтобы осталась, ведь мы и так потеряли столько времени. А я так торопилась, что ему, наверное, показалось слишком подозрительным моё поведение. Я боялась, что произойдёт конфуз. Сказав: «Пока», я молнией влетела домой. А через пару минут вернулась обратно, надеясь, что Саша ещё меня ждёт. Но он ушёл. Наверное, всё-таки обиделся. Я целый час сидела одна на нашей заветной лавочке, ругая и кляня себя.
Пришла домой. Готовясь ко сну, вздыхаю и всхлипываю. Прикрыла дверь в нашей с бабушкой спальне, чтобы мама не слышала. Бабушке-то я, как подружке, доверяла.
— Что, — шепчет мне бабушка, — с кавалером поругалась?
— Да, нет, — отвечаю, — недоразумение произошло.
И рассказала происшедшую историю. А бабулечка мне свою историю поведала, которая случилась в деревне в далёкие времена её молодости.
«В соседях жила девушка. Невестой ходила. Женихалась с парнем из села. Сидят на лавочке, обнимаются, целуются. Кавалер к себе посильней прижал, а девушка «пукнула» случайно. Краской залилась, вырвалась из объятий и убежала. А утром мамка её в сарае нашла повешенной». Вот такая жуткая история произошла по недоразумению и серости нашей.
Я, конечно, вешаться не собиралась, но ещё один день вычеркнут из числа «счастливых». Я считала часы, а потом минуты до вечера, но к нам постучался соседский парень — друг и одноклассник брата Руслана и говорит мне:
— Я встретил Сашу в Ровеньках, и он просил тебе передать своё извинение, что не успел с тобой проститься и объяснить, что ему срочно пришлось уезжать домой в Одессу.
Это было выше моих сил и моего понимания. Может это месть за то, что я так стремительно убежала вчера? Ну, мог бы и догадаться. Я проревела в подушку до утра горько и отчаянно. Мне казалось, что это «конец».
Мир поблек. Даже мысли о поступлении ушли на второй план. Нет, на десятый. Полный вакуум в голове. Ничего не хотелось. Вышла вечером проведать «свою» лавочку. Я так часто делала, когда мне было грустно одной, и сочиняла стихи, так, чтобы никто не мешал. Проговариваю тихонько вслух сочинённые четверостишья, спрашивая по смыслу Сашу: «Почему?». Когда слышу:
— Потому, что дурак!
Поворачиваюсь, а передо мной Саша стоит.
— Хотел пошутить, — сказал он, — а наказал сам себя. Два часа тебя ждал вчера, всё думал, что выйдешь.
Я сама кинулась ему на шею, даже не рассердившись за его поступок. Только маленький осадочек соринкой закатился в уголок души. Мы говорили, говорили и говорили. О том, что я скоро приеду поступать в Киев и, что уже отослала документы в театральную студию при театре имени Ивана Франко. Ведь я с самого детства мечтала быть актрисой. В Киеве, пока будем там учиться, у нас будет возможность видеться чаще.
На вступительные экзамены в Киев привёз меня папа. Он снял мне квартиру в Дарницком районе и уехал домой.
Придя в театр на собеседование, ещё у входа я заметила девиц, разодетых по последнему «писку» моды. На их лицах был вечерний макияж, одежда была броской, как на картинках в журналах, в руках они все держали длинные сигареты и свысока, насмешливо окидывали взглядом таких «селянок», как я, словно мы были пыль под их ногами. Но, несмотря на то, что приехала в сатиновом коротком платье, я чувствовала себя уверенно.
Играя на сцене родного ДК, я отрывалась от реальности. Каждая «фиброчка» моей души жила жизнью моей героини. Все поражались моим эмоциям на сцене, потому что я натурально плакала, когда этого требовал сюжет или заразительно смеялась. Сама придумывала мизансцены, дополняющие и раскрывающие образ. Каждую свою героиню я одаривала только ей присущим колоритом в костюме, который подбирала или шила сама, в го'воре, в сценическом движении. Я проживала чужую жизнь на сцене, как свою собственную. Для меня это была не просто игра, а нечто бо'льшее. Когда я входила в образ, то замечала, что в повседневной жизни я говорю и двигаюсь, как моя героиня. Но свои эмоции я не насиловала, не напрягала, они были естественными, как у ребёнка при игре в куклы, такими же непосредственными. Мне всегда мечталось, что однажды меня заметит какой-то режиссёр и пригласит сниматься в кино.
Кто знает, может наш кинематограф потерял во мне хорошую актрису. Во всяком случае, мне так казалось. Мои стремления — служить сцене были самыми искренними, самыми чистыми и неподдельными.
Случилось фиаско. Я готовила произведения на экзамены в русском варианте на русском языке. А театр имел статус «Народного Украинского». На переучивание монолога, басни, стихотворения и песни у меня было два дня. Всё было так хорошо отрепетировано перед зеркалом, отточено до точечки, до запятой. Где брать текст? Басню мне продиктовала одна из абитуриенток. Монолог я перевела на украинский язык тот, который готовила на русском. Стих выбрала из книги, купленной в киоске. А песню?! Где взять песню? И тут я услышала по радио в квартире у моей хозяйки тягучую на высоких тонах песню: «На горi той зелен клен, зелен клен…». Я поспешила записать слова, но успела нацарапать только один первый куплет. Девчонки в театре говорили, что экзаменующие больше одного куплета и не слушают. Это меня успокаивало. С вокалом я не очень дружила. Ну, приходилось петь в школьном хоре и вокальной группе, иногда, исполняя роль в спектакле. Но это были мажорные песни, больше речитативом исполняла я их. А здесь нужно было брать высокие ноты. Я с утра до вечера заучивала тексты. Голова пухла от напряжения.
Настал день предстать перед титулованными членами экзаменационного суда. Маленькая, хрупкая, с наивными глазами я вошла в зал. Первый вопрос, который мне задали, сбил меня с настроя:
— Скiльки тобi рокiв?
Видно в деле они увидели, что мне не хватает до семнадцати около трёх месяцев.
— До нашої студiї приймаються абiтурiєнти вiком вiд сiмнадцяти рокiв.
Но другой экзаменатор сказал, чтобы я читала монолог. Я старалась читать с чувством, вживаясь в образ. Стих и басню меня выслушали внимательно. Во время исполнения украинского танца меня даже похвалили, сказав, что я «молодец», «видно, что девочка занималась». Осталась песня!
Когда я ещё сидела в коридоре, мой взгляд остановился на прыщавой толстушке деревенского вида. Каждый, кто на неё смотрел, выражал удивление. Но когда она запела там, в зале, все прильнули к двери. Зычный, громогласный голос с бархатистым отливом огласил стены театра. Мой голос ни в какое сравнение не годился. Тем более без аккомпанемента. Другие приносили свои «минусовки», а я на тот момент о таком даже не слышала. Дыхание было сбито исполнением быстрого танца.
— На горi…, — пропищала я, робко поглядывая на преподавателей, которые даже не смотрели в мою сторону, они о чём-то спорили между собой.
Дотянув до конца куплета, я хотела выдохнуть, но меня никто не останавливал. Сердце ёкнуло. И я затянула снова первый куплет. Мои мучители продолжали говорить между собой с пристрастием, как будто меня вообще не было в зале. Куплет закончился, а от моих слушателей никакой реакции не поступало, меня никто не останавливал. И я…
Помните, как в «Ералаше» мальчик пел песню: «Папа у Васи силён в математике, папа за Васю решает весь год. Где это видано, где это слыхано: папа решает, а Вася сдаёт!», её он повторял несколько раз. Так вот теперь мне, как и ему пришлось третий раз исполнять первый и единственный, какой я знала куплет. Допев до конца, меня опять никто не останавливал. «Ну, нетушки! Больше я петь не буду!» И я громко «по-русски» сказала:
— Всё! — чем отрезвила пятерых экзаменаторов, сидящих за столом.
— Спасибi. Чекайте, — указала мне на дверь одна из них.
В дверях я столкнулась с парнем, студентом старшего курса, который раздавал нам экзаменационные листы. Он хохотал, потому что подслушивал в приоткрытую дверь моё исполнение, и показывал мне большой палец руки в знак одобрения. Это подняло моё упавшее настроение. А когда закончился этот тур, и мы, ожидая итогов сидели в коридоре, вышел тот же старшекурсник и стал раздавать папки с документами тем, кто не поступил. Принёс он папку и мне, сказав:
— Артисткой на сцене ты может, и не будешь, но артисткой в жизни ты уже стала.
Я покраснела. Рушилась моя мечта!
Собралась группа девчонок из тех несчастных, которые, как и я стояли с папками в руках, чего-то ожидая. Одна из них сказала:
— Знаю одну эстрадно-цирковую студию, где до сих пор принимают документы.
Мы ринулись за ней. Не зная города, я полностью доверилась тем, кто вёл меня, даже не обращая внимание на каком троллейбусе мы едем, сколько остановок, какие…
Секретарь приёмной комиссии этой цирковой студии сказала, что приём документов сегодня закончился. Девочки стали уговаривать её, хвалить себя, какие они распрекрасные, что просто необходимо их взять в студию. Я тоже сказала, что пять лет занималась в балетной студии и десять вообще занимаюсь хореографией. Знала бы она, что моё обучение проходило в стенах поселкового клуба, то может быть, не поступила бы так. Моё преимущество перед девочками было очевидным, и она согласилась принять только мои документы в качестве исключения. Но, открыв папку, которую мне вернули в театре, обнаружила наличие только двух фотографий, а нужно четыре. Две из них ушли на экзаменационные листы. Я уверяла, что завтра обязательно донесу недостающие карточки, хотя не знала где их взять. Но секретарь меня успокоила и сказала, чтобы я завтра принесла всё сразу, а она у меня точно примет. Девчонки расстроились, а я полетела на крыльях. На Крещатике я нашла фото-студию, где делали срочное фото. Но срочность была такова, что забрать я могла свой заказ только на следующий день.
В девять утра я уже стояла у двери этого подвальчика. Через несколько минут мне отдали мокрые фотокарточки.
Мне казалось, что я еду правильно, но знакомого здания с вывеской «Укр. Цирк» я не видела. Стала спрашивать у водителя, у пассажиров, но никто не знал места расположения этой эстрадно-цирковой студии. Мне показались знакомыми дома, увиденные через окно троллейбуса, и я вышла. Не дал результата и опрос прохожих. Все пожимали плечами. А время шло. Я начинала понимать, что если даже я найду это злополучное здание, то документы у меня уже не примут. Но я упорно продолжала свой поиск. Остановилась возле пожилой женщины, которая разговаривала с молодым мужчиной, с тем же вопросом. Женщина покачала головой, а мужчина сказал:
— Я как раз туда иду. Подожди, договорю.
Я вздохнула с облегчением. Наконец-то! Гудели ноги. Целый день во рту не было ни крошки. Мужчина договорил и пошёл. Я за ним. Чувствую, слишком долго идём. Задаю ему вопрос:
— А скоро будет здание «Укр. Цирка»?
— Какого здания? — говорит удивлённо он.
— Ну, как же, Вы сказали, что доведёте! — со слезами на глазах, поперхнулась я.
— А я и довёл, — сказал мужчина.
Но, озираясь, я ничего похожего на здание студии не видела, а слёзы уже закапали от обиды.
— Пошли ко мне домой, вытрешь пыль с моего портфеля! — сказал этот нахал.
Резко повернувшись, я побежала, боясь, что он меня догонит, но меня никто не преследовал. Я шла по какому-то «спальному району», не понимая, куда двигаюсь. Несмотря на летнее время, стало темнеть. Мне бы найти только метро! От него я запомнила дорогу до съёмной квартиры. Хотелось кушать, но в моём кармане было только «пять» копеек на проезд. Я распределила деньги, оставленные мне отцом так, чтобы мне хватило. Подойдя к двум женщинам, я спросила, как пройти к метро.
— Девочка, обернись, — сказала одна из них.
Оглянувшись, я увидела большую светящуюся букву «М».
Дверь в квартиру мне открыла хозяйка:
— На тебе лица нет! Что-то случилось?
— Нет. Ничего не случилось, — ответила я, скрыв свой провал на экзаменах и дурацкое сегодняшнее происшествие.
Закрылась в своей комнате, разложив кресло, на котором спала. Уткнувшись в подушку, я горько заплакала. Мне захотелось домой к маме, чтобы она меня пожалела.
Саши ещё не было в Киеве, он догуливал каникулы. А мне было так одиноко.
На фото: я на репетиции пьесы "Партизанка". Из семейного архива.
(Продолжение следует в "Первая любовь". Часть 8-я.)