(Записи в черной тетради)
Не отпускает меня прошлое - крепко повязало. Уж думал всё быльем поросло... а нет. Чувствую, что рядом она... Уж сколько лет минуло, а она постоянно возвращается. Словно следит за мной: жив, аль нет тот Мишка Лачугин.
То тень Людмилы Алексеевны промелькнёт, то шаги её. Могло и привидеться, конечно, Анна мне обезболивающие колет... Так что не мудрено и померещиться. Но только не в этот раз...
Сегодня Троица, воскресенье. И знаю, даже отпетые коммунисты этот праздник втихаря отмечали и приурочивали как конец посевной. Моя Анна стол накрыла с утра, самогонка, все такое. Из нового лампового приемника песня вовсю орет:
Воскресенье - день веселья,
Песни слышатся кругом...
Эта песня многие годы как позывной была, как утренняя побудка для солдата, все бросали свои дела и к репродукторам поближе пристраивались.
С добрым утром, с добрым утром
И с хорошим днем!
Потому как это был единственный час за всю трудовую неделю, когда можно было послушать хорошие песни, веселые шутки и счастливые голоса ведущих передачи "С добрым утром".
Сегодня опять собрался на озеро, детей дома не было, жене сказал, что рыбачить пошел, а сам тетрадь взял да карандаш. Вот только писать мне больше не пришлось. Только я удочки закинул для видимости, тетрадь открыл, подходит ко мне Людмила Алексеевна, ну в-точь как 30 лет назад в своем коротеньком платьишке. Сначала и внимание не обратил, посчитал, что корова пасется. Только когда глаза поднял да увидел этот взгляд, от одного воспоминания которого у меня внутри все переворачивалось... А тут наяву и как живая стоит.
- Здравствуй, Миша Лачугин, - смотрит на меня и смеется одними глазами.
А я слова вымолвить не могу. Еще бы, когда перед вами покойник стоит...
- Да вы никак меня боитесь, Михаил, - сразу как на "Вы" перешла, что ее не так встретил.
Прокашлялся, а все равно язык не слушается:
- Да вы ж вроде как утопленница, уж тридцать лет скоро будет.
- Михаил, вы же сами сказали, что я - ведьма, а ведьмы не стареют и не умирают, - и озорной огонек в глазах, как раньше, будто и не было для нее всех этих лет.
Она подобрала платье и села рядом, так что до меня дошел аромат ее духов. А ведь раньше она духами не пользовалась.
- Так, а сейчас-то зачем пришли, Людмила Алексеевна? Сказать, что меня скорая смерть ждет? Так это я и так знаю, врачи мне сказали, что недолго жить осталось...
Глаза ее неподдельно грустными стали:
- Мне жаль, Михаил, только пришла я предостеречь от ошибок... - она надолго замолчала, - понимаю, поздновато к вам со своими советами, - и она протянула несколько голубоватых листов, больших таких, как для печатающей машинки. Только буковки на тех листах не прыгали как от машинки, а стояли ровно, словно в книге.
- Что это?
- Это то, что ты сегодня хотел написать - последняя глава твоих воспоминаний. То, что ты не сможешь вспомнить, потому что тебя там не было.
Взял я листы, стал просматривать, а Людмила встала:
- А умрешь ты не от болезни - утонешь в Лесном озере. В чем ты прав, что зверушка, которую я с собой носила - и есть ключ к озеру. Только твой ключ, что ты в сарае мастеришь, слишком тяжел, лодка перевернется, а ты запутаешься в проводах своего монстра и выплыть не сможешь.
Смысл тех последних слов я пропустил, был увлечен, просматривая ее листы, а когда обернулся, ее уже не было. Она исчезла так же внезапно, как и появилась. Только гораздо позже, роясь в подсознании, удалось восстановить значение ее слов, хотя уверенности в своей правоте у меня не было...
Продолжение http://www.proza.ru/2018/02/22/1599