Игра

- Довезешь, служивый?
Крестьянин хмуро посмотрел на стоящего перед ним хорошо одетого человека и недовольно ответил:
- Я, барин, свое отслужил.
- Мне бы до села N –ского? Знаешь такое?
- Как не знать. Сам оттудаво.
- Ты не бойся, я щедро заплачу, - видя не сильное желание его везти, прибавил барин.
Возница немного подобрел:
- Ладно уж, садись, вашблагородие…
Барин (молодой человек, лет этак двадцати пяти, может, чуть больше, в цевильном платье, но явно с военной выправкой), не раздумывая, сел в телегу на грубое полосатое рядно, что было наброшено поверх сена.
Мужик поправил шапку, крякнул в бороду и взобрался на козлы, натянул вожжи, и повозка медленно покатила вон из города.
Дорога не близкая, а где двое, там и разговор рано или поздно завязывается. Первым не выдержал молодой барин:
- Звать-то тебя как? - спросил он, поглядывая на крепкую спину, обтянутую кафтаном.
- А вам-то, барин, пошто? – с ленцой, нехотя, ответил он. 
- Так, дорогу скоротать…
Тряская булыжная мостовая закончилась, пошли городские окраины, и дорога сразу сделалась плохо проезжей. Под колесами чавкала глубокая колея, телегу раскачивало из стороны в сторону. Разговаривать было несподручно, но барин все-таки услышал:
- Савелием величают.
- Ну, что брат Савелий, жизнь на селе, наверно, несладкая? – повысил он голос.
- Жизнь - как жизнь, она и в городе-то не лучше… - донеслось с козел.
Город закончился. Они выехали на развилку и повернули в сторону села. Дорога стала лучше и менее ухабистой. Осенняя сырость хоть и добралась до нее, но из-за малого движения еще не успела превратиться в жидкую грязь.
- Ну, тут уж ты врешь. В городе-то оно завсегда милее да интереснее будет, - барин уселся так, чтобы удобно было разговаривать.
- Как посмотреть, - покачал головой Савелий и ударил вожжами лошадь. Та фыркнула, покрутила мордой, но шагу не прибавила. – Э-эх… Вот стерва! – и выругался.
Барин промолчал, давая мужику пар выпустить.
- Чем же город тебе не угодил? Торговля у тебя ладная: пустой едешь. Может, кто подставил или обманул? Так на это есть городовой.
Мужик снова огрел вожжами лошадь.
- Но, зараза, я тебе покажу!
Барин разохотился:
- Ты не стесняйся меня, расскажи. Может, помогу, если случай по мне будет.
- Ладно, вашблагородие, уговорили. Дорога длинная. Молча ехать - утомишься. Слушай… Роду я крестьянского, крепкого: голова, руки – все на месте. Жить и жить в достатке да спокойно. Все ничего, только вот завелась во мне червоточина. Вот ужо несколько лет меня этот червь гложет. А все отчего? От моей глупости да от крови дурной, лукавой.
- Так уж и лукавой?
- От батюшки покойного этот грех достался. Все думал, никогда не проявится, а он тут как тут, да еще и под старость, когда уж к смерти пора готовиться.
Мужик притих, задумался.   
- Ну что же ты, голубчик, замолчал? Сказывай дальше, - нетерпеливо потребовал барин.
- Так вот. Батя мой, царствие ему небесное, заядлым игроком слыл - в шашки любого мог обыграть.
- Ну, уж и любого? – удивился барин и недоверчиво покачал головой.
- Вот-те крест!– Савелий резко повернулся к нему и истово перекрестился. - Правду говорю! Через игру эту проклятую он свою погибель и нашел. Бывало, выручит на базаре за товар деньги и шасть в кабак, промочит горло водочкой и наверх по лестнице. А там ужо в специальной комнатке на шашне в поддавки битва идет: один не успевает выиграть, как тут же другой его разбивает в пух и прах. Народ шумит, двумя лагерями друг напротив друга выстроится и командует, какой шашкой ходить. Чисто война!
Мой-то поначалу, покуда не смекнул, часто проигрывал. Порой все деньги спустит, домой вернется, туча тучей ходит. Матушке моей все врал, что воришки на базаре лихо орудуют. Мать-то на первых порах верила, пока в укромном местечке шашню с шашками не нашла. Что тут было, вспомнить страшно. Батюшка клялся и божился перед иконой, что бросит это занятие. Держался, помнится, долго – около полугода. Но сорвался, не смог больше страсть свою унять. А тут, как назло, ему счастье улыбнулось: что ни игра, то выигрыш. С кем ни сядет, все в доведи пройдет или запрет кого. Всякий народ с ним играть пытался, даже статский один был. Но и тот начисто продулся.
Все хорошо шло: денег он стал привозить много, матушка ворчать перестала. Только вот однажды, в зиму это было, лошадь с пустой телегой вернулась. Долго его искали. Весной лишь обнаружили. По шашечке в кармане кафтана и опознали.
Мать с меня тогда перед иконой клятву страшную взяла, что, мол, никогда не буду играть. Куда там играть, я и помыслить об этом не смел, покуда меня за живое не взяло.
- Это как же?
- Бес попутал. Сплю я однажды, и видится мне, как кто-то у окошка со стороны улицы стоит, да в дом смотрит. Внимательно так все разглядывает, точно в темноте видит что. Я шасть за топор и в сени. Никого. Я обратно. Гляжу, за столом отец сидит, да рукой мне машет, сесть зовет. Я топор в уголочек кинул да рядом пристроился. А он мне негромко так: погиб я, мол, через большие деньги и убит был неким офицериком, что глаз с меня все игру не спускал. Закипела тут моя кровь, отмстить захотелось, но тятя пальцем так пригрозил и велел выигрыш обратно у этого офицерика забрать. Я и спрашиваю: как же мне это сделать, я и играть-то совсем не умею, еще и клятву страшную на образах давал. Ты, говорит, не печалься по этому: грех твой на себя возьму, а ты уж за отца, то есть за него, отомсти. И, добавляет,  играть будешь не хуже меня. Шепнул мне что-то на ухо и сгинул.
Наутро думаю: приснится же такое. Сразу в храм побежал, свечку за упокой поставил. Вроде прошло. Но однажды, еду я как-то после базарного дня домой - путь долгий, нудный – и вздремнул... Видится мне в этой дреме, как шашки я на доске расставляю. Не успел руку к шашке протянуть, как телегу тряхнуло, и сон исчез. Фу, думаю, какая напасть! Через некоторое время меня вновь сморило, и опять привиделось. Но тут уж я партию начал играть. Очередная колдобина меня и разбудила. Снова задремал, а она-то, шашница, опять перед глазами. И ответный ход на ней. Вот чудеса-то! Я потом уж нарочно глаза закрывал, чтобы посмотреть, на доску. Так я, пока до дому ехал, партию и выиграл.
- Чудеса, да и только! – у барина глаза аж засверкали.
- То и говорю, что чудеса. С того дня я частенько так партии сам с собою разыгрывал, пока не надоело. А вот, как вдоволь наигрался, то и потянуло меня с другими сыграть, да не просто так, а на интерес. Пытался я этому чувству сопротивляться, но, видно, кишка у меня тонка, не устоял. И как-то вместо того, чтобы домой ехать, поплелся в кабак, да по лесенке в ту  самую комнатушку и попал.
Гляжу, народу-то, народу! И люди-то в основном все благородные. Что я перед ними, так, деревенщина неотесанная. Но стою. Ноги сами в пол вросли. Осмотрелся немного и вперед подался. Вижу, за шахматной доской двое бьются, точно на смерть, а рядом деньги лежат. И не какие-нибудь синенькие да красненькие, а все беленькие, двадцатипятирублевые. И быстро так по доске определил кому сей куш перепадет. Угадал ведь! Купец не купец, но по одеже, видать, не из бедных. Сунул деньги в карман и оглядывает всех: кто еще желает с ним сразиться? Проигравший же тихонечко так с места сползает. Все никак прийти в себя не может. А тут, как черт меня за язык дернул, давай, говорю, сыграем.
Тот посмотрел на меня, покачал головой. Я ему тут целую кучу денег, что на базаре выручил, прямо под нос и сунул. Он недовольно мордой покрутил, но согласился. Я сел и глаза зажмурил.
- Это еще зачем?
- Да что б шашки правильно расставить. Я ведь и знать-то не знал, как с ними обращаться. Как люди на базаре играли, видел, но никогда не подходил и правил  до сего момента не ведал.
- Да как же ты без правил сам с собою играл?
- Э-э, барин, в мыслях-то все само складывалось.
При этих словах мужик задумчиво посмотрел куда-то вдаль: поля тянулись до самого горизонта и упирались в темную синеву леса. Низкие облака укрывали пожухшее разнотравье.
- Сказывай дальше, не томи… - нетерпеливо проговорил барин и поежился от прохладного и сырого воздуха.
- Да ты рядном-то прикройся. Поди ж, пробирает?
Барин не ответил, но и рядно не стал трогать, так и остался лежать на нем.
- Так вот, - снова заговорил Савелий. – Расставил я шашечки на дубовой доске (помнится, играл я тогда белыми) и ход делаю. Купчишка в  ответ свою двигает: «ешь», мол, и смеется так мелко-мелко, препротивно. Я опять глаза прикрыл, чтоб посмотреть. Ишь ты, какой хитрый, а мы хитрее будем. «Съел» я шашку, а он у меня две, и довольный сидит, словно кот мартовский.                Ну, в общем, долго говорить не буду, запер я его через пару ходов. Он на меня смотрит и понять ничего не может: ходов-то больше нет, стал в тупик, что некуда ступить. Спесь, как рукой, сняло. Опомнился и свой капитал рукой хвать. Я его руку с кучи убрал и говорю:
- Нехорошо, мил человек, простых людей обманывать. Не я напросился, сам позвал.
Тут он и взмолился: дай отыграться да дай отыграться. Ну, что с ним будешь делать? Согласился еще на партию.
- Да разве ж так можно? – воскликнул барин.
- Не мог я ему отказать, точно у дитя игрушку отбирал.
- А ты знал что выиграешь?
Савелий помялся:
- Наверняка? Нет. Так, догадывался… Извольте, говорю, но уж по последней. Тот радостный, деньги к груди прижимает, видно, что терять ужас, как не хочет. Расставили. Я опять белыми начал, только на другой манер: решил сначала поддать, а потом и выиграть. Так и случилось. Он лишь хлоп, хлоп глазами, сказать ничего не может, деньги к груди жмет и так мелко-мелко подрагивает. Плати, говорю! Мой выигрыш! Народ тут опомнился, зашумел, чуть ли не с кулаками к несчастному лезет. Тот, от греха подальше, капитал мне свой протягивает: на, говорит, бери, только уйди отсюда. Взял я и деру. Как домой доехал, не помню. Жене отдаю, а она как запричитала: подумала, что ограбил кого. Насилу успокоил.   
- А дальше? Что дальше-то было?
- Ничего особенного. Стал играть. Каждый базарный день наведывался в эту комнатенку. Играл понемногу: пару, тройку раз. Старался не злоупотреблять.
- От чего ж  такое благородство?
- Да какое там благородство! – Савелий даже рукой махнул. – Каждый раз иду туда и думаю, что последний: сыграю и больше не буду.
- Ну и?
- Не получалось. Не хочу идти, а ноги сами туда несут, и в ушах батюшкин голос: еще не отыгрался. Меня так холодом по спине и продирает от этих слов.
- Когда же конец твоим мучениям? – поинтересовался барин.
- Да вот сегодня-то все и закончилось. Еду домой, можно сказать, без греха. Отыграл я за батюшку все деньги.
- Разве, тебе самому они не нужны больше?
- Нет, барин, не нужны. Я и те-то отдавал.
- Как отдавал? Кому? – молодой человек даже сел от неожиданности.
- По-первости - жене. А вскоре батюшка мне во сне в гневе явился: что ж ты, паразит такой, делаешь? Я эти деньги на храм вез, грех свой замолить решил, а ты их себе прикарманиваешь. Ну, отругал он меня здорово. С тех самых пор я как выиграю, так в церковь их несу, да с поклоном говорю, что для искупления греха.
- Неужели, все так?
- Так, барин, так.
- Ну, коли так, то и мне не стоит ехать к вам в село. Поворачивай!
- Да, побойтесь Бога, мы уж скоро на месте будем! Вона и церковь уже видать!
- Поворачивай! – жестко приказал барин.
- Стой, зараза этакая!
Лошадь остановилась и покрутила головой. Вечерний сумрак уже придавливал землю.
- Вот, что, господин хороший, коли охота ворочаться, слезай, задерживать не смею. А уж меня не неволь, я сам себе хозяин.
Барин задумался.
- А, если я скажу тебе, зачем ехал, отвезешь обратно?
- Ну, вы и хитрец. За любопытство берете?
- А коли так?
- Тогда по рукам… Отвезу.
- Узнал я от людей, что есть тут игрок в шашки небывалого мастерства. Вот и хотел с ним познакомиться. Думал, что научит он меня всему. Только сейчас понял, что нет никакого мастерства, все это блажь.
- Какая блажь? Да вы что напраслину-то на меня возводите?
- Не возвожу. Хорошая история, складная, да правды в ней мало.
Савелий насупился.
- Это почему же мало-то?
- Да все по причине, чтобы жадность да азартное свое пристрастие оправдать.
- Да, зачем мне это нужно?
Мужик горестно посмотрел на него из-под бровей.
- Думается мне, что не без твоей помощи отца твоего порешили.
Савелий взвился, схватился за кнут, но неожиданно сник и затрясся весь.
- Как же ты, вашблагородие, мой грех-то распознал? Ничем я в словах себя не выдал.
- Ну, брат, слова словами, а дела делами. Вот если бы ты эти деньги себе оставлял, или смолчал бы, что в церковь их носил, я бы ничего такого и не подумал, а наоборот, напросился бы к тебе в ученики.
- Разве ж покойный мой батюшка не мог такое мне повелеть?
- В том-то и дело, что не мог.
- Почему?
- Он за свой грех жизнью расплатился, а это будет куда важнее денег.
Савелий смолчал. Глядя на него, барин продолжил:
- Не думаю, что ты сам руку на родного отца поднял, а вот сказать кому мог. Ой, как мог, о том, что батюшка твой частенько с большими деньгами возвращается. Ведь так?
Мужик не выдержал:
- Так! Точно так и было. Останавливались у нас на ночлег по ту пору двое. Все выдавали себя за странствующих путников. Такие вежливые да обходительные, много чего интересного рассказывали: где были да что видели. Я возьми да в разговоре и ляпни, что мой батюшка в шашки умеет играть, и так хорошо, что всех обыгрывает. Один и спроси меня: много ли денег он выигрывает зараз. А я из озорства: толстенными, мол, пачками. Мне еще странным показалось, что они быстро тогда засобирались. Больше я их и не видел и батюшку мово тоже. А страсть к игре унаследовал. Долго держался. Давил я ее в себе пока сил хватало, Потом уж понял, что это мне в наказание она дадена, за мой поганый и хвастливый язык. Играть стал. Увлекся по страшному. Все бы ничего, да батюшка частенько перед глазами появляться стал и грустно-грустно так на меня смотрит, смотрит. Все понимаю, но от игры оторваться не могу, а деньги, что выигрываю, руки жгут - мочи нет, хоть выбрасывай. Подумал я, подумал да в церковь их и понес. На душе сразу стало легче. Видимо, так тому и быть. Последний раз, когда в церковь заходил, просил я у Бога, чтобы снял он с меня грех, простил за нечаянный навет. Слезно так просил: на коленях, с поклонами. Чувствую, только сегодня отпустило. Да тут вы, барин, своим чутьем до всего докопались. Что же со мною теперь будет?
Савелий отвернулся и смахнул рукавом скупую мужицкую слезу.
- А, барин?
В подступающих осенних сумерках разливалась тишина. Мужик обернулся. Сзади на полосатом рядне никого не было.
- Ваше благородие! Эй! – громко позвал он. – Вы где?
Голос прозвучал хрипло.
- Да как же так? Да неужто показалось? – Савелий истово перекрестился. - Быть того не может!?
- Барин? Как вас там величают? Вы где?
Ни звука, лишь недовольное лошадиное фырчанье.
- Вот мать-честная! С ума сошел! Пригрезилось! Все пригрезилось!
- Н-но-о, стерва, пошла!
Он звонко щелкнул вожжами по лошадиной спине.
- Но-о!
Лошадь, перебирая уставшими ногами по дорожной слякоти, неспешно поплелась к селу.