Свет в зале медленно угасал. Зрители, словно перед прыжком в воду, вздохнули и замерли в ожидании начала спектакля. Занавес дёрнулся и неторопливо поплыл в разные стороны, открывая сцену. Мягкие кресла, горкой поднимавшиеся вверх, позволяли зрителям хоть немного расслабиться. Зал был небольшой, уютный и такой, что с любого места всё было хорошо видно.
Представление началось. Свет лился из глубины сцены, тускло освещая сосредоточенные лица людей. Негромкая музыка и диалоги молодых артистов наполнили зал. Устроившись в кресле в одном из последних рядов, я постепенно стала погружаться в действие. Но очень скоро поняла: то, что происходит на сцене, не так интересно, как то, что стало происходить вокруг меня.
Сначала было тихо – вероятно, зрители адаптировались к незнакомой обстановке, - потом со всех сторон послышалось всё громче и громче чихание, покашливание и сморкание в платок. С каждой минутой диалоги артистов становились всё менее и менее разборчивы, зато зрительный зал вовсю вздыхал и охал.
Но вот зрители ненадолго замерли, пытаясь сосредоточиться на действии: там кто-то кого-то приглашал на свадьбу и очень подробно объяснял, как добраться до места. И, когда почти все в зале, а не только на сцене разобрались в этом, с задних рядов раздался раздирающий чьи-то простуженные лёгкие кашель, который был тут же подхвачен мощным сморканием и приглушёнными стонами мобильников. Зрители, как одно большое живое существо, пытались после трудовых будней хоть немного расслабиться.
Молодые артисты старались изо всех сил привлечь всеобщее внимание: музыка и диалоги стали громче, а движения более динамичны. И зрители не смогли устоять перед волшебной силой искусства: покашливание и трезвон мобильных аппаратов почти прекратились. Зал постепенно затихал, словно шум дождя. Но кто-то что-то всё-таки упустил. Моя соседка справа начала негромко выяснять, что же происходит на сцене. Тут же несколько словоохотливых женщин стали наперебой объяснять ей перипетии сюжета. Пока они объясняли, «новобрачные», согласно сценарию, уже успели «разбежаться» с формулировкой: «не сошлись характерами».
Соседка справа осталась довольна полученными комментариями, и на какое-то время все затихли, включаясь в сдержанный смех.
На сцене же развёртывалась классическая история непонимания «отцов и детей», вековой конфликт двух поколений. А сидящая передо мной мама давала урок воспитания своей пятилетней дочери. Девочка вот уже минут двадцать крутилась на кресле, пытаясь найти такое положение тела, при котором бы спектакль с его высокими нравственными проблемами хоть ненамного, но стал бы ей интересен. Мама нервничала… Девочка ерзала. Её худенький, как у трясогузки, хвостик прыгал то вверх, то вниз, до тех пор, пока она сама не устала. Как только ребёнок затих, мама облегчённо вздохнула и высказала ей всё, что о ней думала. Соседка, упустившая из-за этого основную нить сюжета, решила восполнить пробел и сама с энтузиазмом подключилась к воспитанию чужого ребёнка. Такого напора девочка уже не смогла выдержать и тихонько начала сползать в самую глубину кресла. Только жиденький хвостик остался торчать над спинкой, как перископ подводной лодки.
Спектакль был в самом разгаре. Зрители грустным и поддерживающим смехом отреагировали на не очень остроумную реплику, и смех ленивой волной покатился от первых рядов. И, когда эта волна дошла до сидящих сзади, откуда-то сверху донёсся бархатистый, с переливами храп. Его низкие мелодичные звуки влились в затихающий смех так гармонично, что сначала никто ничего не понял. И, лишь когда волна веселья отхлынула обратно, звуки храпа заполнили тишину. Густые, сочные, с нескончаемыми горловыми переливами, они вмиг подчинили себе зал. Интерес зрителей к тому, что творилось на сцене, моментально иссяк – они всем своим существом вслушивались в эти глубинные переливы, упорно пытаясь найти их источник.
И вскоре источник был найден: позади меня, удобно развалившись в кресле, спала крупная, пожилая женщина. И, как бы усиливая впечатление, в эти низкие звуки храпа включилась телефонная полифония от «Прощания славянки» до похоронного марша. Неожиданно громко вырвавшийся звонок разбудил мирно спавшую даму. Храп прекратился. Все облегчённо вздохнули и предприняли ещё одну попытку разобраться в сути спектакля.
От напряжения народ опять зашмыгал носом и стал прокашливаться. Моя соседка справа снова потеряла нить сюжета. От скуки заёрзала маленькая девочка, и её жиденький хвостик замелькал передо мной. Мама зашикала на ребёнка, соседка зверски засверкала глазами. Смех очередной волной прокатился по залу – реплика была удачной. И на некоторое время наступила тишина, нарушаемая только приглушёнными телефонными звонками.
Артисты приободрились – их старания и сценический талант не прошли даром. Все воспрянули духом, так как представление подходило к концу. Моя соседка, теперь уж слева, тронутая нравственной и философской глубиной спектакля, от волнения громко стала объяснять по телефону, что в данный момент она находится в киноконцертном зале «Россия». Почти успокоившиеся зрители вздрогнули от такого неожиданного открытия, а многие были даже обижены – они-то пребывали в полной уверенности, что пришли во МХАТ им. Горького! По залу пронеслись недовольное сопение и возмущённый шёпот.
Вот теперь уже все поняли, что догнать сюжетную линию практически невозможно, но упустить последние минуты – вполне реально. В неимоверном напряжении народ замер, уставившись на сцену. Спектакль закончился полным согласием и взаимопониманием между «родителями» и их «чадами», а затем последовавшей скорой свадьбой.
Под гром аплодисментов занавес облегчённо рухнул. Актёров провожали так, как их никогда ещё не встречали: зрители рукоплескали им стоя. И несказанная радость от общения с «большим искусством» на несколько минут наполнила небольшой и уютный зал театра.