Двери электрички открылись, и Оксану вместе с поникшими от давки дачниками единым порывом вынесло на пригородную платформу.
Свежий августовский ветер весело носился над упревшими от страшной духоты пассажирами, остужая их потные тела и разгорячённые лица. Пытаясь придти в себя, Оксана устало прислонилась к перилам.
- Ну, здравствуй! – раздался рядом знакомый голос.
Оксана вздрогнула и подняла голову. Перед ней стоял полнеющий мужчина средних лет. Его приятное и грустное лицо освещала чуть заметная улыбка.
- Как добралась? – вежливо поинтересовался он и тут же добавил, - Ничего, сейчас в машине отдохнёшь.
Женщина лишь молча и устало кивнула ему в ответ. Наслаждаясь прохладным дуновением ветерка, они неторопливо стали спускаться по бетонным ступенькам лестницы. Машина стояла недалеко от платформы на самом солнцепеке. Старая, неказистая, с багажником на крыше, она принадлежала к той породе машин-трудяг, которые предназначены лишь для тяжёлой и нудной работы на даче. Оксана нехотя, но покорно разместилась в душном салоне машины.
****
Она стояла на берегу огромного озера и с удовольствием вдыхала свежий влажный воздух, пытаясь побороть в себе тошноту и головокружение. Волны, играя, словно кошки, бросались к её босым ногам, а затем недовольно откатывались обратно, унося с собою песок и поникшие водоросли. Вдали тёмными небольшими холмиками поднимались острова. Немного блёклая синева неба отражалась в тусклом зеркале водоёма. Было хорошо, спокойно и грустно.
- Как тебе здесь? – словно боясь нарушить тишину, негромко спросил Сергей.
- Здорово! Просто здорово! – также шёпотом восторженно ответила Оксана и залюбовалась полётом одинокой чайки.
- Смотри не простынь. Ветер сейчас нехороший, переменчивый. Пойдём лучше в машину.
Оксана тоскливо кивнула. Всё её тело ещё сопротивлялось тому, чтобы вновь очутиться в разогретой на солнце машине. Неприятные симптомы, вызванные духотой, уже прошли, но непонимание того, почему она сюда приехала, осталось.
Сергей позвонил вчера вечером. Больше года он не давал о себе знать, а тут вдруг... За это время она не раз пыталась навести о нем справки, но всё заканчивалось лишь домыслами их общих знакомых: что он якобы уехал на поиски новых сюжетов для своей будущей книги. Так ничего не узнав, Оксана решила просто дожидаться его звонка.
Ну что же, ухал так уехал… Правда, он мог бы и сообщить ей об этом. Но, видимо, это такой своеобразный народ - писатели. Всё-то у них зависит от внутреннего порыва и сиюминутного настроения. Зная Сергея вот уже пятнадцать лет, она смирилась с его странностями характера и, в конце концов, научилась на них не обижаться.
А было на что. Он врывался в её тихую, размеренную жизнь всегда неожиданным телефонным звонком. В этот момент ему необходимо было срочно, несмотря ни на что, поделиться с ней какой-то новой идей или будущим сюжетом очередной книги. При этом Сергей всегда извинялся, говоря ей, что она его Муза, что у неё лёгкая рука и что после общения с нею ему хорошо пишется. Оксана вяло отстаивала своё право не становиться жертвой вдохновения, но его напор был настолько сильным, чистым и по-детски искренним, что через какое-то время она не выдерживала и сдавалась.
Вот и сегодня она примчалась сюда только потому, что он об этом её попросил, но так и не смог объяснить зачем. Женщина оглянулась и внимательно посмотрела на Сергея. Тот, пока она отдыхала, суетился вокруг машины, потом долго рылся в багажнике, что-то бормоча себе под нос. Так и не найдя ничего, он от досады резко захлопнул крышку. Таким взволнованным Оксана его ещё не видела.
Она надела туфли и аккуратно, чтобы не набрать в них песка, пошла к машине. Придерживая рукой дверцу, женщина прощально окинула взглядом волнистую поверхность озера и, настроив себя на серьёзный разговор, нырнула в душное чрево салона.
- Что-то случилось?
Оксана повернулась к нему всем телом и выжидающе посмотрела. Лицо Сергея сделалось хмурым. Взгляд, устремлённый куда-то вдаль, был сосредоточенно-серьёзным, а пальцы нетерпеливо, как бы сами по себе, выбивали на руле весёлую мелодию. Летняя серая рубашка с закатанными до локтя рукавами была явно несвежей. Сколько она помнила, Сергей всегда одевался так, будто всю его одежду только что очень тщательно выстирали, выгладили, а потом аккуратно на него надели. И никаких закатанных рукавов!
Оксана даже сникла: значит, всё достаточно серьёзно.
Он ещё какое-то время сидел молча, собираясь с мыслями, ища ту заветную ключевую фразу, отталкиваясь от которой, как от трамплина, можно было бы начать разговор. Никто никого не торопил, и где-то далеко-далеко замерли в нежном поцелуе водная и небесная гладь.
Устав от внутреннего напряжения, Сергей медленно заговорил. Слова потихоньку, как слабый ручеёк, стали пробивать себе путь, а потом, точно прорвав некое заграждение, мощным потоком обрушились на Оксану. Он торопился высказаться, опасаясь лишь того, что ему для этого не хватит слов и воздуха. Но вот он замолчал, словно всё, что в нём накопилось, разом испарилось, и лишь остался только он, уставший и измученный до предела.
Может, под действием рассказа, может, от той тишины, которая воцарилась потом, Оксана вдруг увидела, насколько Сергей сдал и превратился из бодрого жизнелюба в нервного, надломленного человека. Она сидела, смотрела на него и думала. Теперь уже ей требовалось время, чтобы всё услышанное улеглось в ее голове, и она смогла осознать, перебирая в мыслях, как чётки, его слова…
****
Он сидел напротив меня и молча теребил старую, облезлую, когда-то зелёную бахрому скатерти. На веранде было тихо, утреннее солнце косыми лучами робко заглядывало в не зашторенные окна. Разговор не клеился. Я незаметно рассматривал его, терпеливо ожидая начала беседы. Ему было где-то около пятидесяти. Выглядел он неплохо, можно сказать, даже моложаво, вот только редеющие светлые, с проседью, волосы были какими-то взъерошенными и запущенными. Да и весь его вид - помятый серый костюм, не очень свежая, с выгоревшими цветными разводами сорочка, в вырезе которой виднелась незагорелая, впалая грудь, - вызывал не столько жалость, сколько ощущение неприязни.
Тяжёлая, давящая своей пустотой пауза затягивалась. Я терпеливо, но уже с трудом сдерживался, чтобы не возмутиться. Чувствуя повисшее в замкнутом пространстве напряжение, мужчина ещё больше разволновался, его пальцы нервно теребили бахрому, пытаясь вырвать её с корнем. Я уже было открыл рот, чтобы высказаться, как он, набрав в лёгкие воздуха, словно перед прыжком в воду, неторопливо произнёс:
- Понимаете, это важно, очень важно то, что я вам сейчас скажу. Только, пожалуйста, не перебивайте, я так волнуюсь, что и сам могу сбиться.
И тихо, почти шёпотом, наклоняясь ко мне взъерошенной головой через весь стол, добавил:
- Сегодня утром я был свидетелем вашего разговора с одним очень странным человеком.
Большие серые глаза пристально смотрели на меня. Лицо было бледным от волнения и очень серьёзным. Возможно, то, что он хотел мне сообщить, представлялось для него весьма важным. Я приготовился внимательно слушать, но последняя фраза, сказанная шёпотом, меня несколько озадачила. Сегодняшнее утро я помню хорошо. С тех пор, как я проснулся, мне ещё ни с кем не довелось общаться, если не считать сидящего напротив собеседника.
Понемногу волнение незваного гостя стало передаваться и мне. А вместе с волнением тут же пришла мысль, что он совсем не похож на нормального человека, и тут же засомневался, правильно ли я сделал, что пригласил его в дом. Но, вспомнив с какой настойчивостью тот хотел поговорить, понял, что другого выхода у меня не было.
Гость перестал издеваться над доживающей свой век скатертью и, подавшись всем телом в мою сторону, посмотрел на меня своими серыми, немного выцветшими от времени глазами. Он ждал реакции, которой с моей стороны, увы, не последовало. Украдкой наблюдая за ним, я всё больше убеждался в том, что он, скорее всего, сумасшедший, с коим надо вести себя крайне осторожно. Нужно набраться терпения и дать ему возможность выговориться, после чего тот успокоится и уйдёт. Но каким-то обострённым внутренним чутьём мой собеседник уловил во мне нарастающее недоверие и разволновался ещё больше.
- Ну вот, ну вот… - начал он повторяться, как заезженная пластинка.
Я даже испугался - мало ли что может прийти в голову ненормальному? - и, взяв себя в руки, быстро надел маску внимательного слушателя, и постарался успокоить его:
- Не стоит так сильно волноваться. Продолжайте, пожалуйста, я вас внимательно слушаю.
Мужчина успокоился и перестал, как обиженный ребёнок, повторять «ну вот, ну вот». Немного отодвинулся от меня и так же тихо продолжил:
- Я только хотел предупредить, чтобы вы больше не общались с тем человеком, который к вам заходил утром.
- Да с каким человеком-то? – не выдержав, спросил я. Внутри потихоньку всё закипало. – Вы первый, с кем я сегодня разговариваю! – сухо сказал я и раздраженно добавил:
- Вы, очевидно, ошибаетесь. Да, я сегодня гулял по саду, отдыхал на скамейке, но, уверяю вас, что, кроме меня, никого в этом саду больше не было. Я не мог ни с кем общаться - вот только если сам с собой!
Мужчина уставился на меня так, словно не он, а я был сумасшедшим.
- Нет-нет, это не так! – громко воспротивился мой гость, потом откинулся на спинку стула и посмотрел мне прямо в глаза. – Этого не может быть! Я сам видел, как вы о чём-то с ним шептались!
Небольшая испарина выступила на его высоком, с небольшими залысинами лбу. Он сунул руку в карман летнего пиджака и стал усердно что-то искать. Потом вытащил из него грязный, весь в каких-то разноцветных пятнах платок и дрожащей рукой начал вытирать влажный лоб.
Становилось заметно теплее. Солнце застенчиво проникало в застеклённую с трёх сторон маленькую террасу, на которой с трудом умещались круглый стол да пара старых, но ещё крепких стульев. Очень хотелось встать, опустить занавески и немного приоткрыть раму, но для этого необходимо было потревожить человека, который и так не отличался спокойствием. Недолго думая, я решил, что лучше всего – перетерпеть наступающую жару и не возражать больше настырному и довольно неприятному гостю, а главное, молчать, так как мой поздний завтрак уже начал плавно переходить в обед, и голод понемногу давал о себе знать. Но тут как чёрт дёрнул меня за язык:
- Хорошо, пусть так! Но тогда с какой же целью он ко мне приходил? О чём вы хотите меня предупредить?
«Вот, - подумал я злорадно, - сейчас-то он и не сможет ответить». Но незнакомец, ничуть не смущаясь, даже, наоборот, будто только и ждал, чтобы его об этом спросили, быстро заговорил:
- Понимаете, он ко мне тоже приходил, он ко многим приходил. И при этом разговаривает так, будто знает о тебе всё, а потом просит подарить ему на память какой-нибудь пустячок. Он настолько любезен, что ему очень трудно отказать в этом. Этот человек и у меня подарок выпросил, и у других тоже. Не у всех, конечно… - тут мой собеседник приблизил своё потное лицо и, понизив голос до самого шёпота, добавил:
- Только вот то, что он забирает, уже больше к тебе не возвращается.
После этих слов гость как-то весь обмяк, словно из него вышел весь воздух, и устало опёрся о стол.
Сумасшедший, как есть сумасшедший! В ответ на прописную истину я лишь согласно кивнул и слегка усмехнулся. Это понятно и ребёнку: если что-то кому-то даришь, то твой подарок вряд ли когда-нибудь к тебе вернётся. Но человек напротив, точно прочитав мои мысли, тут же замахал на меня руками:
- Вы не поняли, вы ничего не поняли! Он забирает то, что принадлежит только вам!
Ну, конечно, я всё прекрасно понял. Я же не сумасшедший, как некоторые!
Гость с грустью посмотрел мне в глаза. Потом медленно, чтобы каждое его слово до меня дошло, стал объяснять:
- Он забирает частичку того, чем вы обладаете. Вы ведь писатель? – и сам же утвердительно ответил. – Писатель. Вот в этом-то вся и штука.
На террасе становилось жарко и душно. Непонятный разговор, неприятный собеседник, чувство начинающегося голода - всё это вконец истощило моё терпение. Пытаясь хоть как-то сосредоточиться и взять себя в руки, я нервно забарабанил пальцами по столу, пока очередной вопрос, как испуганная птица, не слетел с моих губ:
- Да в чём штука? Я ничего не понимаю. Вы, можно сказать, напросились ко мне в гости, а теперь несёте всякий вздор и отнимаете у меня время!
Всё во мне забурлило, не находя достойного выхода. Меня понесло, как щепку в половодье. Пальцы правой руки, не переставая, гулко выбивали на круглом столе военный марш. Я был взвинчен до предела. Ещё немного - и все приличия по отношению к моему незваному, но всё же гостю были бы забыты. Казалось, ещё слово, ещё одно движение с его стороны и… Но тот сидел тихо, не шевелясь, и терпеливо ждал, когда я успокоюсь. Его крупные ладони смиренно лежали на краешке стола, давно оставив в покое совсем истрёпанную бахрому скатерти.
- Это не вздор, - и, словно маленькому, начал терпеливо мне объяснять. – А штука состоит в том, что я художник, но после разговора с тем человеком я не могу больше писать картины.
Художник на некоторое время задумался, потом грустно посмотрел куда-то вдаль за окно и продолжил:
- Так, какая-то мазня получается… У тех, с кем я общался, тоже что-то пропало: у одного слух, у другого голос, – повернувшись ко мне и увидев моё недоумение, уточнил: – Но они хорошо слышат и говорят, только в музыке перестали разбираться и петь больше не могут.
Сдержанный тон собеседника немного успокоил меня. Я сидел и думал: то ли мне смеяться над его глупостью, то ли попытаться выпроводить незваного гостя из дома. Так прошла минута. Мужчина же, внимательно рассматривая моё лицо, терпеливо искал в моих глазах реакции на то, о чём он только что говорил. Но понимания не было. Была лишь досада на ненормального художника за не съеденный завтрак и за испорченное на весь день настроение. Не увидев того, чего так ожидал, он молча поднялся, вытер грязным платком лоб, пригладил взъерошенные волосы и неторопливо вышел на крыльцо. На какой-то момент мне даже показалось, что гость хотел вернуться, но тут он безнадёжно махнул рукой и через пару минут покинул границы моего одиночества.
Долгим взглядом из окна я проводил его сутулую спину. Калитка визгливо пискнула и замолчала. Досада и злость понемногу улеглись. Без всякого удовольствия и аппетита был проглочен совсем остывший завтрак-обед. Желание писать куда-то улетучилось. Неоконченная повесть бумажной кипой лежала на письменном столе, а белоснежное пространство листа ждало дальнейшего продолжения. Я вышел в сад. Уже давно перевалило за полдень, и ветерок лениво теребил кроны яблонь. Припекало. Деревья отбрасывали на траву чёткие короткие тени. Было очень тихо и спокойно, как перед грозой. От нечего делать я сел на скамейку и задумался. Этот летний день для меня складывался на редкость неудачно. Очень хотелось одним махом вычеркнуть из головы странного посетителя и забыть весь разговор с ним, как маленькую неприятность.
- Что-то вы сегодня не в духе! – неожиданно близко раздался чей-то низкий голос.
Я вздрогнул и резко повернул голову. На скамейке рядом со мной сидел совершенно незнакомый мне мужчина средних лет в синих джинсах и белой футболке. Он был похож на сотни мужчин, которые ежедневно проходят мимо, торопятся куда-то по своим делам, не привлекая ничьих взглядов. В голове устало шевельнулась глупая мысль: у меня сегодня, похоже, неведомый слёт незваных гостей, а я просто не в курсе этого.
В мою сторону с улыбкой смотрело совершенно невыразительное лицо нового посетителя.
- Вы уж извините, что я снова беспокою вас… Помните, вы мне утром кое-что обещали и попросили прийти позже? – прибавил он вежливо.
- Разве? – хрипло выдавил я из себя.
Я ничего не понимал и с тупой отрешённостью сидел и смотрел в холодные, блёклые глаза незнакомца.
- Неужели вы ничего не помните? – покачал тот головой, на которой не просматривалось даже намёка на волосы. – Жаль, очень жаль. А я вот за подарочком пришёл, как обещался. - И, немного помолчав, добавил:
- Жаль, что вы ничего не помните...
В моей голове что-то щелкнуло. Я вдруг вспомнил всё то, о чём так недавно говорил художник. Внутри стало холодно и неуютно. А что если он прав? И не очень уверенно, спотыкаясь на каждом слове, я решился спросить:
- А что я обещал?
- Да так, самую малость, даже в голову не берите… Всего-то ничего: то, что вам не принадлежит, – вкрадчиво ответил странный незнакомец и улыбнулся.
Я с облегчением вздохнул. Художник ошибся - человек, напротив, просит лишь то, что мне не принадлежит. Вероятно, сегодня для всех не очень удачный день. И мой новый гость тоже что-то напутал. А раз он что-то напутал, то скоро сам поймёт это, и мне не придётся ставить его в неловкое положение. Эта мысль мне очень понравилась, да и объяснять уже никому ничего не хотелось, так как продолжительный разговор с ненормальным художником отнял у меня слишком много сил. Немного расслабившись, я окинул взглядом свой дом, деревья, кусты, покривившийся немного забор – здесь всё было моим, во всём жила частичка меня.
- Ну что же вы, - вывел меня из задумчивости низкий голос, - нехорошо нарушать обещания.
Мужчина смотрел на меня неприятными, холодными глазами, ожидая утвердительного ответа. Мне ничего не оставалось делать, как кивнуть головой и произнести:
- Я согласен, только…
Но спросить, что же всё-таки ему нужно и о каком подарке идёт речь, я не успел. На какую-то долю мгновения мои глаза закрылись, и, когда я поднял голову, незнакомца уже не было. Сад был пуст. Я ладонями провёл по лицу, но ничего не изменилось: сад по-прежнему оставался пустым. А может, мне всё приснилось?
В тени старой яблони было не так жарко. Я чувствовал себя легко и хорошо, в душе постепенно разливался мир и покой. Очень не хотелось прерывать эти редкие для меня минуты внутреннего равновесия, но чистые листы бумаги звали работать. Я уже ощущал под собой удобное и мягкое кресло, а под руками - старую, но такую надёжную дубовую столешницу, за которой мои мысли вновь понесутся куда-то вдаль, в белое пространство нетронутого листа.
В комнате, оборудованной под кабинет, было прохладно, и еле ощутимый ветерок весело носился от окна к двери, по пути задевая тонкие белые занавески. Огромный письменный стол стоял между двумя стенами и, словно корабль, выдавался вперёд почти на половину комнаты. Другую, тоже значительную часть помещения, занимало не менее громоздкое черное кожаное кресло. Справа от стола во всю стену раскинулся самодельный стеллаж, на котором в творческом беспорядке пылились журналы и книги. Противоположная же стена комнаты была отдана фотомоментам моей неспокойной, в постоянных разъездах жизни.
Ещё раз окинув взглядом комнату, я удобно устроился в кресле, мысленно готовя себя к работе. Чистый лист призывно звал меня за собой, и мне лишь оставалось взять ручку и окунуться в пучину бурной фантазии. В полной боевой готовности я ждал мыслей, образов и диалога с моими на время покинутыми героями, которые всегда приходили ко мне по первому зову и никогда не позволяли себе задерживаться. Наклоняясь над бумагой, я терпеливо ожидал ещё невысказанных слов и одновременно ощущал внутри себя непривычную, но очень приятную легкость и успокоение.
Я ждал, но ничего не происходило. Во мне, словно отражаясь в зеркале, был белый, чистый лист бумаги. Сколько прошло времени, я уже не помню. Сначала ощущение было очень необычным, даже чем-то напоминало невесомость, где нет ни верха, ни низа и вокруг одно только белое пространство. Потом, немного привыкнув к пустоте, меня потихоньку стало охватывать волнение, так как в этом безграничном пространстве я не увидел ничего, за что могла бы зацепиться моя мысль. Застонав, я откинулся на мягкую спинку кресла. Внезапно всё стало предельно ясным: и слова «ненормального» художника, и последующее посещение странного незнакомца. Всё встало на свои места, только белый лист бумаги продолжал призывно звать за собой. Только куда? В какие дали? Зачем?
****
Оксана молчала. Где-то вдали над озером кружились над добычей чайки. Длинные тени стоящих у самого берега деревьев с удовольствием плескались в нагретой за день воде. В машине было душно. Свежий ветерок без устали вот уже больше часа носился по салону, стараясь облегчить участь сидевших в нём пассажиров.
Пытаясь на чём-то сосредоточиться, Сергей грустно рассматривал пальцы рук и терпеливо ждал ответа самого дорогого для него человека. Да, она была ему очень дорога, но сказать, что он любил её, было бы в корне неверно. Это чувство было совершенно иным по своей природе, хотя и очень похожим на любовь. Порой он ставил своё чувство к Оксане даже выше, чем любовь, прекрасно понимая, что без её одобрения и участия он не написал бы и строчки. Она была его Музой, его источником вдохновения, той живой водой, глоток которой творит чудеса. Всегда, перед тем как сесть за стол и приняться за новую вещь, он звонил ей или сам приезжал, и они долго беседовали, обсуждая его иногда довольно фантастические сюжеты и мысли. После таких бесед Сергей с головой окунался в работу и уже месяцами мог не вспоминать об Оксане. Когда же всё было написано и отдано в издательство, его охватывала такая тоска и грусть, что казалось, весь мир настроен против него. И, чтобы избежать этого состояния, Сергей сразу же начинал искать место на карте, куда бы он мог уехать, чтобы восстановиться. А как только место находилось, он тотчас же принимался за сборы. При этом всегда, словно по волшебству, появлялись деньги: или кто-то из знакомых долг возвращал, или гонорары вовремя приходили. Забывая обо всём, он тут же мчался на вокзал и покупал билеты почти перед самым отходом поезда.
Дни, месяцы, которые Сергей проводил в отъезде, были наполнены совершенно другой, отличной от настоящей, жизнью. Так продолжалось до тех пор, пока отсутствие денег или ностальгия по родным места не давали о себе знать. Тогда он возвращался в свой загородный домик отдохнувшим и уверенным в себе, с массой новых впечатлений, идей и желанием скорее приняться за работу. Первое, что Сергей всегда делал по приезде, – это звонил Оксане.
Так было и в этот раз, но не совсем. После недавних к нему визитов двух странных людей он решил, что, возможно, переутомился и самое лучшее для него - уехать куда-нибудь на несколько месяцев. Сергей так и сделал. Но это его не спасло. Он вернулся ещё более опустошённым, чем раньше. Вся упорядоченная за долгие годы жизнь разваливалась у него на глазах. Ему нужна была помощь, и как можно скорее. Справиться с неприятностью в одиночку уже не хватало сил.
Женщина, которая была для него всем в его творчестве, молчала. В её глазах читалось такое же сомнение, которое было у него самого при встрече с художником. И где-то глубоко внутри него стала разливаться холодная пустота. Словно неведомый зверь, эта пустота медленно начинала пожирать его душу. Он видел и чувствовал, как последняя ниточка надежды, связанная с Оксаной, вот-вот порвётся и исчезнет в пасти этой прожорливой ледяной бездны.
- Извини, что вытащил из дома и заставил слушать весь этот бред, - с трудом выдавил из себя Сергей. – Я сейчас довезу тебя до станции. Электрички тут часто ходят, так что ждать почти не придётся…
Он каким-то совершенно пустым взглядом посмотрел на неё и стал заводить машину. В его глазах Оксана вдруг увидела такую тоску, которая бывает лишь у одиноких, уставших бороться с жизнью стариков. Она почувствовала, как последняя капля надежды медленно уходит из него, и не выдержала:
- Ну что ж, поехали на место так называемого преступления.
Ещё не веря в то, что она хочет ему помочь, Сергей завёл машину, и они помчались по гладкому шоссе в сторону его дачи.
Ехать пришлось недолго, а может быть, это только показалось Оксане, так как жалость к Сергею почти сразу же уступила место состраданию к себе. Она прекрасно понимала, что помочь своему старому знакомому она не в силах, да и выглядит его история слишком неправдоподобно и больше смахивает на вымысел, который так часто использует Сергей в своих книгах. А ей завтра ещё на работу... Ну зачем она здесь? Даже если Сергей ничего не выдумал, то никакого ума не хватит, чтобы что-то ему посоветовать.
В раздумье она перестала замечать духоту салона. Огромное, прохладное озеро осталось где-то позади, а вдоль дороги потянулись некошеные луга.
Дача была маленькой и аккуратной, в стиле семидесятых годов, когда разрешалось ставить сруб лишь строго определённых размеров. Деревянный домик, доставшийся Сергею от родителей, прятался где-то в глубине поросшего высокими сорняками сада. В этом укромном уголке природы царили тишина и запустение. Еле приметную тропку к дому скрывали буйно разросшиеся флоксы. Их пышные головки грустно склонялись под тяжестью разноцветных шапок.
Сергей открыл калитку. Она протяжно скрипнула, пропуская сначала Оксану, а потом и самого хозяина. Нервно заколыхались потревоженные флоксы, и старые, но ещё крепкие ступени дома натужно заохали под тяжестью долгожданных посетителей.
- Проходи, не стесняйся, - как-то очень невесело пригласил Сергей и толкнул рукой незапертую дверь веранды.
Оксана вошла и сразу же очутилась в небольшой летней пристройке, где с трудом размещались старый, круглый стол и два таких же старых стула. Среди свежих и весёлых занавесок когда-то зелёная, а теперь выцветшая скатерть с распустившейся бахромой казалась совсем из другой жизни.
- Ну, что же ты, садись, - пригласил хозяин дома и пододвинул ей стул. – Я сейчас чайник поставлю, а ты пока осматривайся. Это, конечно, не хоромы, но мне здесь нравится и пишется хорошо.
Расстроенная и уставшая, женщина присела на самый краешек стула. Господи, что она тут делает? В открытую дверь и незашторенные окна виднелся сад. Большие разлапистые яблони тоскливо взирали друг на друга, усыпая созревающими плодами густые сорняки.
Пока она отдыхала и осматривалась, Сергей неторопливо накрывал на стол. Чайник уже закипел, и аромат свежезаваренного чая заполнил маленькое помещение.
Осторожно, придерживая крышку, Сергей стал разливать горячий напиток. Пар нежным облачком поднимался от чашек и бесследно растворялся в тёплом вечернем воздухе. Мыслей никаких не было. Впервые за несколько месяцев ему было хорошо и спокойно. Сквозь полупрозрачное облачко он смотрел на уставшее, до боли знакомое Оксанино лицо. И его неожиданно охватило нестерпимое чувство жалости к этой женщине. И зачем он только её вытащил? На что надеялся? По её растерянному лицу Сергей уже понял, что, несмотря на её ум и доброту, она вряд ли сможет ему помочь. Но где-то внутри ещё теплилась призрачная надежда: возможно, в её присутствии он разберется, что с ним всё-таки произошло, и у него появится шанс справиться со своей проблемой.
- Тебе подлить? – вежливо спросил он, наблюдая, как она допивает чай.
Она отрицательно покачала головой и аккуратно платочком стала вытирать перепачканные вареньем губы. Чувство голода прошло, и к Оксане постепенно стали возвращаться силы.
Сергей потянулся за чайником, чтобы подлить, но тут неожиданно что-то смутное, неоформившееся молнией пронеслось его в голове. Протянутая рука безвольно повисла над столом. Он ещё не понял что, но всем своим существом остро ощутил: это была та самая мысль, вернее, ощущение мысли, которую он так долго ждал. Главное было теперь - не спугнуть её. Он очень медленно и осторожно стал убирать руку, при этом хватаясь, как утопающий за соломинку, за самый кончик ощущения. От волнения он с трудом перевёл дыхание. Теперь оставалось лишь понять то, за что он успел ухватиться, и придать этому словесную форму. Вот тут-то и нужна была Оксана. Совсем забыв о чае, Сергей медленно, вдумываясь в каждое слово, заговорил. Сейчас он боялся только одного – не упустить то понимание ощущения, которое в нём возникло.
- Ты никогда не задумывалась, откуда берутся все так или иначе одарённые люди? – И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Я уверен, что каждый человек обладает некой способностью, которая, как подарок, вручается ему в момент рождения и становится авансом его будущей жизни. И уже по мере взросления он решает для себя, как этот подарок использовать. Всё зависит от характера, от воли и от того, насколько это для него ценно.
Сергей остановился, проверяя, не оборвалась ли нить его размышлений и правильно ли он следует за ней. Но всё было верно, и он облегчённо вздохнул. Внутренняя темнота постепенно рассеивалась, Сергей уже чётко видел в себе бьющуюся мысль. Он уже забыл про свою знакомую, которая в течение всего монолога, широко раскрыв глаза, с удивлением смотрела на него. А он, словно проснувшись от спячки, со всё возрастающим оживлением что-то продолжал говорить.
В саду было тихо и красиво. Вечернее солнце мягко золотило листву, и дневная жара постепенно сменялась приятной прохладой. Немного повернув голову, Оксана с грустью любовалась наступающими в саду сумерками. Она уже давно перестала вслушиваться в слова Сергея, который уверенно и страстно вёл диалог с самим собой, пытаясь объяснить себе всё случившееся и при этом найти возможность продолжать заниматься любимым делом – писать. Оксана уже осознала, что он наконец-то нашёл ответы на свои вопросы. Она была рада за него, и в то же время чувствовала себя в его присутствии третьей лишней.
- Удивительно то, что только сейчас я начинаю понимать, что всё, чем я раньше занимался, никому не нужно, а самое главное – это не нужно было мне. Я просто плыл по течению, не думая ни о чём, наслаждаясь жизнью и полученным даром.
От волнения у Сергея пересохло в горле. Налив себе ещё крепкого чаю, он жадно припал губами к его обжигающей влаге. Потом от возбуждения звонко, чуть не разбив, поставил чашку на место и утомлённо откинулся на спинку стула. Он уже твёрдо знал, что все ответы на все его вопросы, как и сама помощь, находятся только внутри него самого.
Оксана видела, как с каждой минутой к ней возвращается прежний Сергей. Она сидела и молча слушала, как и требовалось от нее, и лишь тихо радовалась тому, что он скоро во всём разберётся и она через некоторое время вернётся домой уставшая, вымотанная до предела, а завтра снова начнётся работа, работа, работа… И Оксана с трудом подавила в себе вздох покорного, но уже никому не нужного слушателя.
А возбуждённый голос Сергея звонко бился о деревянные стены веранды:
- Есть определённые законы, по которым ты в своей жизни должен создать только то, чему соответствует твой дар, а не расходовать его по пустякам. И этот закон в равной мере существует для каждого человека. С художником случилось то же самое, что впоследствии и со мной. Мы не сделали того, что должны были сделать: он не написал тех картин, ради которых жил, а я - некой удивительной повести или романа. Мы ничего не создали, даже семьи, и данный нам при рождении аванс почти весь уже истратили, - очень тихо, заглядывая куда-то глубоко-глубоко в себя, закончил Сергей.
Он всё понял и больше не сопротивлялся своей судьбе. Ему скоро сорок, а он ещё ничего не успел сделать. Глаза закрылись, и голова от напряжения и усталости медленно опустилась на сложенные на выцветшей скатерти руки.
И откуда-то издалека, неприятно врываясь в его тревожный сон, донёсся протяжный визг калитки.
****
В сумерках летнего вечера Оксана шла по просёлочной дороге на шум шоссе. Слёзы тяжёлыми каплями застыли в глазах, готовые в любую минуту хлынуть нескончаемым потоком. На душе камнем лежали боль и обида. Она жалела себя и свои бесполезно прожитые годы, за которые так и не смогла создать семьи. Всю свою жизнь она ждала только его и летела к нему по первому зову, думая, что вот сейчас он забудет о своих нескончаемых фантазиях, о нестерпимом желании что-то творить, куда-то бежать и увидит в её глазах глубоко спрятанную, невысказанную боль ожидания. Она мечтала об этом и в то же время боялась этого.
Пятнадцать лет Оксана жила призрачной надеждой, что её любовь к Сергею разбудит в нём ответное чувство. Но и сегодня всё повторилось, как и раньше: она была ему нужна только как вдохновительница его творчества. И, уже не сдерживаясь, слёзы потоком полились по её щекам, размывая чёткие очертания деревьев.
- Что с вами? – неожиданно рядом раздался голос.
Оксана резко остановилась, почти натолкнувшись на незнакомца. Точно сквозь сон, преодолевая душевную боль, она с испугом посмотрела на него. Потом, словно вынырнув из тумана, она вдруг чётко осознала, что уже поздний вечер и что она совершенно одна на дороге, а рядом незнакомый мужчина в белой футболке и джинсах. Видя её испуг, незнакомец широко улыбнулся и заговорил. Его низкий негромкий голос мягко стал окутывать её, давая возможность успокоиться. Прошло несколько минут, прежде чем до Оксаны стал доходить смысл его слов.
- Ну что же вы так испугались? Бояться не надо, я не сделаю вам ничего плохого. Наоборот, я предлагаю свою помощь.
Тихая речь мужчины растекалась вокруг Оксаны, снимая страх и отодвигая куда-то душевную боль. Невыразительные, немного блёклые глаза прохожего смотрели на неё с пониманием и сочувствием. И что-то очень знакомое было во всём его облике. Она даже попыталась вспомнить, но так и не нашла в своей памяти похожего образа. Человек же напротив, всё ещё улыбаясь, терпеливо ожидал её реакции.
Вытерев платком слёзы, Оксана попыталась в ответ улыбнуться. Но улыбка получилась какой-то кривой и грустной.
- Спасибо, но я сама справлюсь, – тихо ответила она.
- Ну что вы! Не стоит отказываться от помощи. Разве за пятнадцать лет ожидания вы не заслужили награды? – не повышая голоса, откликнулся странный незнакомец.
Оксана отпрянула. Перед ней стоял человек, о котором Сергей говорил весь сегодняшний день. А она ещё ему не верила! Широко раскрытыми глазами она смотрела на него, лихорадочно пытаясь сообразить, что ей делать. Женщина оглянулась: через ветви яблонь чуть виднелся дом с маленькой, но такой сейчас уютной и желанной верандой. Она сделала шаг назад, однако мужчина тут же предупредил её порыв.
- Не стоит сейчас возвращаться, дайте ему ещё немного времени. Он поймёт, он не может не понять, так как, кроме вас, у него больше никого и ничего не осталось.
Словно ножом, эти слова резанули по ране. Женщина вскрикнула, как от боли, и стала пятиться. Но незнакомец подхватил её под локоть и настойчиво усадил на стоящую у забора скамейку.
Остро пахло вечерней сыростью и первыми осенними цветами. Заходящие лучи солнца с трудом пробивались сквозь густые ветви деревьев.
Сергей проснулся резко, словно от толчка. Голова была ясной и свежей, мысли стройными рядами проходили черёз неё, давая новое понимание и новые образы. Оксаны не было, лишь отодвинутый стул незримо охранял её присутствие. А на тесной веранде ещё витал нежный аромат её духов вперемежку с запахом свежезаваренного чая.
Странное, неведомое доселе чувство одиночества охватило всё его существо и каким-то нездешним, зимним холодом обдало спину. Всё вдруг стало мелочным и ненужным по сравнению… С чем? Он напряженно задумался. С чем же? Сергей явственно, как никогда, понимал, что от ответа на самый простой вопрос зависит вся его дальнейшая судьба. Он тупо смотрел на пустой стул, на испачканную по краям губной помадой чашку. И внутри него что-то стало сжиматься в тугую пружину. Не выдержав, Сергей сорвался с места и бросился к калитке.
«Только бы успеть, только бы успеть…» - молотом, стучало в его голове.
Они сидели и ждали. Оксана молчала, а странный прохожий продолжал её крепко удерживать за локоть. Непонятная улыбка ещё держалась на его тонких губах, но улыбался он уже не Оксане, а каким-то своим, только ему известным мыслям. Всё было правильно, всё было так, как надо, как положено и предписано. Оставалось лишь немного подождать, и всё станет на свои места. И он ждал, удерживая рядом с собой женщину.
Где-то недалеко раздался скрип калитки. И в тихих вечерних сумерках этот звук показался таким громким, что женщина и незнакомец вздрогнули. Тёмная фигура мужчины быстро приближалась к ним. Это был Сергей.
Сердце Оксаны громко застучало. Она не верила, не в силах была поверить, но внутри всё кричало: он за ней, за ней! Порывисто поднявшись, Оксана вся подалась вперёд, готовая лететь ему навстречу, но ноги словно налились свинцом, и она осталась на месте, лишь суетливо поправляя растрёпанные ветром волосы.
Сергей бежал в сторону шоссе, подгоняемый паническим страхом опоздать, не успеть сделать то, о чём он будет жалеть всю свою жизнь. Он увидел её в последнюю секунду. Оксана стояла, нервно поправляя короткие волосы, в её глазах светились надежда и ожидание, и ещё нечто такое, что ему было до сих пор непонятно и неведомо. И, уже больше не видя никого и ничего, кроме её вопрошающих глаз, он, повинуясь некой огромной силе, сдерживая от волнения и бега дыхание, подошёл к ней, крепко сжал ладонями её лицо и словно окунулся в её бездонные глаза. Будто истомлённый жаждой путник, припав губами к её губам, он пил её любовь, которая лилась нескончаемым потоком.
Время остановилось. Пятнадцать долгих лет слились в одно мгновение, которое перечеркнуло всё, что было раньше, давая новую возможность начать жизнь сначала.
И никто из них не заметил, как, не переставая улыбаться, исчез, словно слился с тенью, странный незнакомец.
Они молча сидели на узкой, покосившейся от времени скамейке и никак не могли оторваться друг от друга, точно боялись снова потеряться на долгие, долгие годы. Он чувствовал тепло ещё дрожащего от волнения тела, её дыхание на своей груди, и нечто огромное, горячее вдруг стало подниматься в нём. Он был готов свернуть горы, покорить все моря и океаны, только чтобы она всегда была рядом. Все его умоизмышления, которыми он занимался целый день, вдруг стали пустыми и ненужными. Только теперь он понял, что лишь один-единственный подарок мог быть дан при рождении – это умение любить, любить так, как все эти годы любила его Оксана. Он же не воспользовался этим даром, да и тот художник, видимо, тоже.
И с каким-то неимоверным облегчением Сергей вздохнул, словно уставший путник в конце долгого и тяжёлого пути, и ещё крепче прижал к себе своё Вдохновение, свою Музу, свой Дар.
Оксана ни о чём таком не думала. Она тихо радовалась этому вечеру, этому странному незнакомцу, который так помог ей, и теплоте больших рук на её озябших плечах.
Было хорошо, спокойно и радостно. И лишь скрип незатворённой калитки проносился по просёлочной дороге и вновь возвращался обратно в неухоженный сад, в старый дом, к неоконченной повести.