От автора
Почти с каждым человеком в жизни случалось необычное, не поддающиеся никакому логическому объяснению, событие. Хоть я и говорю «почти с каждым», однако прекрасно понимаю, как трудно и даже неправильно всех обобщать. Но ещё труднее представить себе тех, с которыми не случалось никогда и ничего удивительного.
Бывает, что человек всем своим существом чувствует, что в нём, как в сосуде, скрыта какая-то тайна. Но вот открыть в себе этот кладезь ему никак не удаётся. От этого он мучается и страдает.
Если кто-то скажет, что такого не бывает в жизни, что люди абсолютно лишены некой таинственности и всё это выдумка, то тогда можно спросить говорившего: разве он сам никогда не задавал себе вопросов, для чего Он родился на свет и почему именно сейчас, а не раньше или позже?
А если эти вопросы возникают, значит, что-то есть в нас, что-то не даёт нам покоя в этой жизни. Значит, не всё мы позабыли и, где-то там, в глубинах нашего подсознания, огромным камнем лежат ответы на многие-многие вопросы.
Историю, которую хочу сейчас рассказать, я услышала в небольшом провинциальном городке от одного замечательного и очень талантливого молодого врача. Возможно, кому-то она покажется сказкой, но и в сказке есть своя доля правды.
****
Он родился таким маленьким и слабым, что родители думали - не жилец. Мать почти не отходила от колыбельки сына и всё гладила и гладила его по головке… Изредка слеза скатывалась по её щеке, падая на маленькое тельце. Отец от горя ходил сам не свой, работа не ладилась, и всё валилось из рук. Этого малыша они ждали много лет. Уж и надеяться перестали, и вдруг такая радость… Года не приносят здоровья - лишь забирают его, а помощи ждать не от кого. Одна надежда - дети. И этот долгожданный мальчик был первенцем и единственной надеждой в их бедной семье.
Два дня прошло после родов, а малыш так ни разу и не открыл глазки. Он не плакал, не просил еды, лежал тихо, спокойно, словно спал.
Изба была низкой и тёмной. Потолок, будто пещерный свод, давил на обитателей жилища. Единственным светлым и самым дорогим, что было в этом убогом домишке, – маленький мальчик. И его потеря для отца с матерью была сравнима лишь с вечной тьмой.
Среди горя и безмолвия суетилась маленькая сухонькая бабка, что принимала роды. То младенцу отвару даст, то молитовку прочитает, то пошепчет что-то на ушко. Потом от усталости сядет на неказистую лавку и затянет тихую и заунывную песню. Низкий и хриплый голос старухи, казалось, проникал в самые дальние уголки тёмной комнаты и ещё сильнее надрывал сердца родителей.
Необычная была эта бабка, много о ней ходило по деревне разных слухов. И не столько о ней, сколько о её чудодейственной силе. Говорили даже, что мёртвого может поставить на ноги. Её звали к себе и в горе, и в радости. Без неё не обходились ни одна свадьба и ни одни роды. Жила колдунья далеко за деревней, на самом краю густого леса. Маленькая, сухонькая, скрюченная, как осенняя листва, она ходила согнувшись, словно постоянно что-то искала. Детишки страсть как её боялись, взрослые же, завидев ещё издали, начинали кланяться.
Окончив заунывное пение, бабка надолго замолчала. Она устало сидела на скамье и о чём-то думала, уткнувшись взглядом в пол. Мать с надеждой и мольбой смотрела на её морщинистое лицо и ждала слов, точно приговора.
- Не жилец он у вас, - негромко сказала бабка, - да вы и так всё видите. Может, Бог и сбережёт его. Отдайте его мне на месяц, а там видно будет…
Чуяло материнское сердце беду, видело всё, понимало, да только не верило в такой исход, не хотело верить. Слёзы медленно покатились из глаз несчастной женщины, отец безвольно опустился на скамью. Тихо стало в избе. Только сердце матери громко стучало, будто в бешеной гонке, словно в последний раз торопилось отстучать и замереть в ожидании.
Бабка встала, с трудом разогнув спину, молча подошла к колыбельке, завернула в одеяльце худенькое тельце ребёнка и вышла.
Родители даже не шелохнулись. Так и остались сидеть на скамье, прижавшись друг к другу. Будто маленький огонёк погас в тёмной избушке и в их измученной душе. Стало пусто и холодно. Тихими каплями шуршал по соломенной крыше дождь, слезами стекая по крохотным оконцам.
****
Он был небольшого росточка, такой весь складненький, светлый, словно солнышко его подсвечивало. На первый взгляд мальчику было не больше семи лет. Только морщинки у глаз, если вглядеться, немного сбивали с толку, и от этого он казался старше своих лет. И взгляд, когда он хмурился, становился совсем как у взрослого, умудрённого опытом человека.
Но тут он улыбнулся, будто лучик ненадолго выглянул из-за туч, и протянул деду руку.
- Ну что ж, и тебе доброе утро! – дед ласково пожал тёплую, но уже где-то перепачканную ладошку внука. - Ты чего в такую рань-то поднялся? Неужто боишься опоздать?
Внук засмущался, зашмыгал носом, посмотрел на деда синими-синими глазками и серьёзно, совсем по-взрослому, скомандовал:
- Пошли, скоро солнце поднимется, жарко будет, а идти далеко придётся.
Дед в знак согласия кивнул головой и тяжёлой походкой старого человека двинулся по дорожке вслед за мальчиком. Роса блестела на траве и бутонах ещё не раскрывшихся цветов. Солнце только-только начинало подниматься из-за дальнего леса. В утренней дымке тени от домов и деревьев ложились на землю длинными уродливыми пятнами. От этих расплывчатых теней, от блестящих, как слёзы, капелек росы, от утренней сырости путникам стало не по себе, точно незваными гостями они входили в сонное царство природы.
Вот и околица. Последний покосившийся от старости забор остался позади. Впереди расстилался огромный луг, а дальше за ним тёмным массивом вставал лес. Широкая деревенская дорога поворачивала в сторону небольшой станции, а узенькая тропка, по которой все деревенские жители ходят за грибами да ягодами, круто забирала в сторону леса.
Егорка шёл быстро. Маленькие босые ножки в сандалиях семенили по сырой от росы тропке. Дед шёл позади, тяжело опираясь на палку и стараясь не отставать от внука. Пахло влажной травой, луговыми цветами и чем-то ещё несказанно родным и дорогим. С их приближением лес, казалось, подрастал. Он рос до тех пор, пока путники не подошли к нему вплотную.
Была жаркая середина лета, лес благоухал ароматами хвои, зелёных листьев и еле уловимым запахом сходящей земляники.
На опушке дед остановился, окинул взглядом полянку и, заприметив неподалёку пенёк, устало побрёл к нему: его старые ноги нуждались в хорошем отдыхе. Егорке-то что, он молодой: всё вперёд да всё бегом. Внук оглянулся - дед медленно шёл к небольшому пню. «Ну что ж привал так привал», - подумал Егорка и стал стаскивать с плеч маленький рюкзачок с провизией.
Дед тяжело опустился на старый замшелый пень и с облегчением вытянул натруженные ноги. Рядом с собой он аккуратно положил на траву свою палку-помощницу.
- Егорушка, давай посидим немного, отдохнём…
Солнце вступало в свои права. Тени на траве становились более короткими и чёткими. Они закрывали почти всю небольшую и ещё мокрую от росы полянку. Там, где дед с внуком присели отдохнуть, солнце уже проникло через редкие кроны деревьев, и трава под его лучами успела подсохнуть. Егорка нехотя пристроился на тёплом зелёном ковре рядом с дедом. Морщинка неудовольствия пролегла между его выгоревшими бровками. Было видно, как изо всех сил он старается смириться с дедовой старостью.
Мальчик обхватил руками свои колени, положил на них голову и замер в ожидании окончания отдыха. Ветер нежно, словно спросонья, шелестел в кронах деревьев. Лес просыпался, оживал щебетом птиц, запахами хвои и летнего разнотравья.
****
Прошла ночь. Утро ворвалось в избу солнечными бликами и пением птиц. Бабка крутилась у печки, гремела ухватами и чугунками. Малыш лежал на широкой деревянной лавке, которая служила кроватью, и только прерывистое дыхание говорило, что жизнь упрямо не хотела уходить из маленького тельца.
Старая колдунья уже заканчивала свои замысловатые приготовления; горьковато пахло травами и дымом. Капельку за капелькой через равные промежутки времени она вливала в сомкнутые губы ребёнка приготовленные отвары. И вот ближе к вечеру реснички малыша дрогнули, чуть приоткрыв иссиня-голубые глазки.
- Вот и хорошо, вот и молодец, а теперь и молочка козьего можно отведать, - облегченно сказала вконец измученная бабка. Она с улыбкой посмотрела на малыша, смахнула слезу - то ли радости, то ли облегчения - и впервые за несколько дней позволила себе отдохнуть.
С этого дня мальчик стал поправляться. Он рос и креп на глазах.
Так незаметно пролетел месяц, и пришла пора возвращать малыша родителям. Завернув ребенка в домотканое одеяльце, бабка собралась в обратную дорогу. Она с нежностью прижала к груди ребенка, посмотрела на его маленькое, сонное личико, и сердце захлестнуло острой болью расставания. Много дней она выхаживала и выкармливала младенца, прикипело её одинокое сердце к этому маленькому живому комочку. Бабка вздохнула, ещё крепче прижала ребёнка к груди и направилась в деревню.
Родители уже с нетерпением ждали возвращения сына. В течение долгого месяца они не раз наведывались к старой колдунье в маленькую, покосившуюся от времени избушку, но та только махала на них руками, позволяя лишь издали смотреть на свое чадо. Теперь он здоров. Со слезами на глазах мать приняла из рук старухи сына. Отец смущённо шмыгал носом и грубыми, мозолистыми руками осторожно гладил нежный лобик ребёнка. Малыш при этом сладко посапывал и забавно причмокивал розовыми губками. Он заметно подрос, исчезла мертвенная бледность, лицо приобрело нормальный, здоровый цвет.
Пока родители любовались своим сыном, бабка, не дожидаясь слов благодарности, неспеша направилась домой. Опомнившись от счастья, отец с матерью увидели вдалеке лишь согнутую спину старухи.
****
Прошло немного времени, и Егорка пошевелился, словно очнулся от спячки (удивительно, насколько быстро детский организм восстанавливает растраченные силы), и уже строго с нетерпением произнёс:
- Пошли, деда, нам пора.
Подниматься всегда труднее, чем садиться. Тут нужно заново разгибать все косточки, которым с каждым прожитым днём всё больше и больше нравится где-нибудь удобно сидеть или лежать. Дед поднял палку, и она, как самый лучший друг и помощник, вновь оказалась рядом и вновь послужила опорой его больным ногам.
Егор отряхнул штанишки от прилипших травинок, поправил рюкзачок с едой, и они неторопливо вошли в тень густого леса. Еле заметная тропинка вилась между деревьями и пропадала где-то за кустами, потом появлялась и опять терялась, точно играла с путниками в прятки.
Они шли медленно. Лес не терпит суеты. У него свой особый внутренний ритм, и, оказавшись в его владениях, невольно начинаешь ему починяться. И так же неторопливо, размеренно в нём происходит смена лесного поколения: умирают отжившие свой век кусты и деревья, а вместо них, заполняя освободившиеся пространство, тянется к свету молодая поросль.
Егорка и раньше-то с бабушкой бывал в лесу. Лес как лес, ничего особенного он в нём не замечал. Может, потому, что всё было тогда слишком обычно и объяснимо. Но сейчас… Егорка смотрел вокруг себя и не переставал удивляться. Всё как всегда, и в то же время что-то новое и непонятное витало в лесном воздухе. Может, потому, что дед обещал ему кое-что показать, а может, он просто, повзрослел за последний месяц. Егорка шёл и удивлялся красоте и разнообразию того, что представало перед его глазами. Огромные, с белыми соцветиями, кусты шатром нависали над еле заметной тропкой, за ними молча плакали душистой смолой молодые сосны, а кое-где лежали старые, полусгнившие, покрытые зелёным мхом стволы старых берёз.
Дед шёл сзади, стараясь не отставать от внука. С нескрываемым удовольствием он вдыхал в себя свежий лесной аромат. Мальчик шагал впереди, почти не оглядываясь, только на слух воспринимал дедовы шаги и его хриплое дыхание.
Так они и шли молча, один за другим, всё глубже и глубже погружаясь в чащу леса.
****
Бабка уходила, тяжело опираясь на палку. На спину давили прожитые годы и тяжесть разлуки. Почти вся её долгая жизнь прошла в горьком одиночестве. Она уже давно потеряла счёт годам, да и зачем ей знать свой возраст. Видимо, ещё не всё сделано на этом свете, если она до сих пор жива и здорова. Много людского горя повидала старая женщина. Только вот счастье редко ей в этой жизни встречалось. Горькие воспоминания со временем тускнели, лишь минуты радости оставались с ней навсегда, точно звёздочки на огромном ночном небосводе. И одной, возможно последней, такой звёздочкой стал для неё этот малыш. Она шла, неся в своём сердце свет его ярко-синих глаз.
…Давно это произошло. Ей было около пяти лет, когда родители, спасаясь от страшной болезни, бежали от людей. Они выжили, найдя убежище в старой маленькой избушке на краю далёкого леса. В деревне же после мора почти никого не осталось, лишь нескольких местных жителей да пара младенцев, которых болезнь не пожелала взять с собой. Тоскливо и грустно пустыми глазницами смотрели на заброшенную дорогу избы. Ходили слухи, что и другие поселения этот мор не пожалел. Чтобы не допустить полного опустошения, в уже заражённые деревни стали наведываться странные люди на лошадях. Они были одеты в тёмные грубые одежды и укутаны до самых глаз шарфами. С горящими факелами эти «странные люди» объезжали дворы и скакали прочь, оставляя после себя пылающие избы.
Её родной деревеньке повезло. То ли всадников мор скосил по дороге, то ли сами они не дошли, только постояла она некоторое время пустой, да и стала заселяться пришлыми, потерявшими свой кров людьми. Лишь родители девочки так и не решились вернуться, видно, чуяло их сердце, что смерть не единожды будет посещать эти края. Так и остались они жить у самого леса, вдали от людей. Иногда отец наведывался в деревню, чтобы обменять выделанные шкурки на кое-какие продукты или кусок материи, но долго там никогда не задерживался.
В течение лета и осени лес кормил и поил их, давая радость и надежду на будущее. Только в конце зимы, когда припасы подходили к концу, становилось тяжко. А в тот памятный для неё год почти до самой середины весны держались лютые морозы. И такие, что весь зверь попрятался. Впервые в их дом начал входить голод. Как только морозы ослабели, отец собрал всё, что можно было обменять, и ушел в деревню. Да так и не вернулся. Несколько дней ждала его мать, а потом сама засобиралась.
Много лихих да голодных людей бродило в ту пору по дорогам, возможно, с ними-то и столкнулись сначала её отец, а потом мать.
…Старая женщина ещё больше согнулась от горестных воспоминаний. Как давно это было! И совсем отчётливо вспомнились последние слова матери:
- Если что-то случится со мной, и я не вернусь, знай, что лес тебя всегда прокормит, укроет и от злых людей защитит. А если совсем плохо станет, и ты не будешь знать, как жить, пойди к трём большим камням, что в поле лежат, сядь в самом их центре, и спасительная мысль сама придёт тебе в голову.
С той поры немало лишений и горя хлебнула в своём одиночестве девочка. Но всегда помнила последний материнский наказ. Не единожды приходила она к камням за помощью. Сколько слёз было пролито на их каменные груди, сколько тёплых летних ночей провела маленькая девочка среди них! И только здесь, засыпая между тремя своими верными стражами, она чувствовала себя счастливой, как прежде. И всей душой полюбила их строгий и величественный покой. Иногда ей даже казалось, что эти огромные каменные глыбы о чём-то с ней тихо-тихо говорят. Вот только слов их было не разобрать. Но потом, спустя какое-то время, в её маленькой детской головке сами собой появлялись необходимые для жизни знания.
Следуя последнему наказу матери, девочка не стремилась к людям, да и они редко забредали в её избу, если только сами не терялись в лесу или не нуждались в какой-либо помощи. Она всегда приветливо и радостно встречала своих нежданных гостей. Кормила и поила их, а иногда и оказывала первую помощь. Да так ловко, умело, будто всю жизнь только этим и занималась. Люди поражались её знаниям. Удивлялась порой и сама девочка. Её руки искусно справлялись с болью там, куда указывал пронзительный взгляд её синих и бездонных глаз.
Быстро проносилось время среди постоянных забот по дому и по хозяйству. Из маленькой девчушки она постепенно превращалась в тихую и спокойную девушку. Как и её родители, она редко выбиралась в деревню. Всё, что ей было нужно, давал лес да жалостливые люди. Возможно, так бы она и осталась свой век доживать в полном одиночестве, но слух о её умении исцелять разнёсся по всей округе. Её стали звать при болезнях и родах, при радости и горе. Но чем больше она помогала людям, тем больше её боялись и тихо шушукались по углам: мол, колдунья идёт. Молча, вместе со слезами девушка глотала несправедливые обвинения. Ну какая она колдунья? Просто в своём одиночестве ей пришлось узнать о травах и их природной силе больше, чем о людях.
****
Егорка шёл и думал. Сначала о том, куда ведёт эта еле заметная тропка, потом обо всём, что ему когда-то рассказывал о лесе дед. Но, по мере того как они углублялись в чащу, он с возрастающим интересом стал рассматривать всё, что его окружало. Причудливые ветки деревьев напоминали неких огромных чудовищ, а густые, разросшиеся в тени кусты походили на убежища диких животных. Детское воображение Егорки разыгралось настолько, что теперь ему казалось, что из-под каждого куста на него неотрывно смотрят хитрые глазки рыжей плутовки лисы. А за толстыми стволами деревьев скрывает злую ухмылку волк.
Мальчик увлёкся отрывшейся перед ним сказкой и совсем позабыл о деде. Но неожиданное громкое покашливание и кряхтение за спиной напомнили ему, что он не один. Егорка вздрогнул, но тут же успокоился и снова окунулся в свой сказочный мир.
Так они и шли. Солнце поднималось всё выше и выше, и полуденная жара уже стала проникать через густые ветви деревьев. Воздух постепенно делался влажно-горячим, и дышать становилось всё тяжелее и тяжелее.
- Егорушка, давай отдохнём, - наконец взмолился дед и тут же тяжело опустился на выпирающие из-под земли корни деревьев. Внуку ничего не оставалось, как присесть с ним рядом. Он ещё находился в своём так неожиданно открывшемся ему сказочном мире, и не сразу реальность смогла погасить его воображение. Крупные капли пота текли по лицу старика и скрывались в густой бороде, прикрытые веками глаза заметно подрагивали. Глядя на деда снизу вверх, Егорка только теперь понял, как тот устал. Он снял с плеча рюкзачок, достал бутылку с водой и бутерброды и протянул старику.
- Поешь, деда! Отхлебнув несколько мелких глотков, дед вернул внуку бутылку и медленно стал жевать бутерброд. Последовав примеру старшего, мальчик отпил немного воды и убрал бутылку обратно в рюкзачок.
- Деда, а скоро мы придём? – с нетерпением в голосе спросил Егорка.
- Скоро, Егорушка, скоро, - устало ответил дед, и внук мечтательно и радостно улыбнулся. Он сидел и улыбался, глядя на сказку, которая развёртывалась перед его глазами. В его воображении лес снова приобретал причудливые очертания.
****
Был вечер, когда в избу тихо постучали. Бабка ещё не спала, ещё ворочалась на своём жестком ложе. Воспоминания уже который день бередили её душу. Стук повторился. С трудом разгибая спину, старуха сползла с лавки. Ночные визиты никогда и ничего хорошего ей не приносили. Всё плохое всегда случалось ночью. «Видно, заболел кто, а может, и того хуже», - подумалось ей.
Не спрашивая, она отворила дверь, и лунный свет ворвался в темноту убогого жилища. Ослеплённая им, старуха не сразу распознала позднего гостя. Неожиданно ноги у неё подкосились, и, чтобы не упасть, она всем своим сухоньким телом оперлась о дверной косяк. Перед ней стоял отец ребёнка, на его руках сладко посапывал в одеяльце малыш, а в воздухе чувствовался запах гари. Мужчина тяжело дышал, глаза в лунном свете неестественно блестели, руки дрожали, и казалось, вот-вот упадёт и больше уже никогда не поднимется. Он пытался что-то объяснить, но бабка уже пришла в себя и спешно подхватила младенца.
- Божья кара… всё горит… - с хрипом выдавил из себя мужик, потом развернулся и неуверенной походкой смертельно больного человека побрёл обратно в деревню, откуда ветер нёс горький запах дыма. Бабка долго стояла и смотрела вслед уходящему, и что-то давно знакомое, полузабытое вдруг мелькнуло перед её мысленным взором. Этот запах… Тогда тоже пахло гарью.
Она охнула, прижала к себе ребёнка и быстро вошла в дом. Не зажигая лучину, бабка осторожно положила малыша на свою постель. Луна горестно смотрела в маленькие окошки, затянутые бычьим пузырём. По избе заструился запах дыма - мор новой смертельной волной вернулся в эти края.
Старуха ласково провела рукой по туго завёрнутому в домотканое одеяльце ребёнку. Тот мирно посапывал, шевелил во сне губками, словно просил есть. Бабка охнула, быстро подхватилась и загремела ухватами. Потом впотьмах на ощупь стала перебирать свисающие со стены пучки трав. Она торопилась, лихорадочно вспоминая, что ей давала когда-то мать. Всё было не то. В её тогда ещё детском умишке навсегда отложились смертельный страх родителей и горький привкус отвара.
Наконец-то… Дрожащими руками она сняла со стены маленький пучок сухой травы. Некогда голубые соцветия теперь безжизненно свисали вниз серыми невзрачными головками. Природа частенько преподносит чудеса: даже после своей смерти растения способны спасти жизнь человека. Приготовив отвар и почувствовав на своих губах его знакомый вкус, бабка по нескольку капель через небольшие промежутки времени стала вливать в пухленькие губки ребёнка. Тот даже не проснулся, только громче зачмокал и засопел.
****
Улыбка долго не сходила с лица Егорушки. Дед искоса посматривал на мальчика и внутренне радовался. Внук подрастал смышленый, непоседливый. Своим детским умишком он схватывал и понимал многое. В течение последнего месяца дед внимательно наблюдал за ребёнком, пока не решил, что пора узнать тому нечто такое, что в течение многих лет хранилось в памяти старика. Да и силы у него уже не те. Может, до следующего лета-то и не доживёт. А это с собой в могилу не унесёшь, нельзя, слово дал.
- Пойдём! – возвращая его в действительность, позвал внук.
Дед оторвался от своих мыслей и с трудом стал подниматься. Егорка весело подскочил, поправил рюкзачок за спиной и вприпрыжку побежал вперёд. Огромные ёлки, разлапившись во все стороны, стояли, как чопорные дамы на балу. А стройные сосны-кавалеры, словно приглядывали какую из них пригласить на танец. Порывы ветра и птичий гомон заменяли оркестр на этом сказочном балу. Мальчик был просто счастлив.
Старик неторопливо шёл за внуком, который то подбегал к нему, то снова уносился вперёд. Молодая энергия била ключом. Вскоре путь им преградило огромное полусгнившее дерево. Оно лежало поперёк тропинки, точно предупреждая путников, что дальше дороги нет.
- Егорушка, подожди! - дед остановился. Ещё мальчишкой он помнил это заветное место: здесь находилось то, ради чего он привёл сюда своего внука.
- Кажется, пришли. Я это дерево помню сызмальства. Уж больно сильный ураган тогда пронёсся по этим местам. С тех пор это дерево вроде как знаком служит. Пока молодой был, частенько сюда хаживал. А сейчас, похоже, в последний раз.
Егорка смотрел недоверчиво то на огромное полусгнившее дерево, то на деда: что тут может быть такого особенного? Старик с трудом перебрался через лежащий поперёк тропки ствол и сел неподалёку от него на мягкий, покрытый еловыми иголками холмик.
- Садись, Егорушка, и послушай, что я тебе расскажу.
Мальчик с удивлением оглядывался вокруг, пытаясь найти что-то необычное. Но ничего особенного здесь не было: лес как лес. Вот только три поросшие мхом огромных валуна, словно кем-то забытые, лежали на маленькой поляне.
- Садись, - повторил дед и похлопал ладонью по мягкой и тёплой земле. Мальчик был сильно разочарован, тоненькая морщинка вновь появилась между его бровками. Дед опять, но уже строго подозвал к себе внука, и тому ничего не оставалось, как только подчиниться просьбе старшего. Спорить не хотелось, и Егорушка нехотя, даже с каким-то огорчением, присел рядом. Сказка кончилась, и весёлое, приподнятое настроение стало понемногу рассеиваться. А вместо него приходило что-то очень серьёзное и неизвестное. Мальчик молча ждал объяснений.
- Когда-то давно, - начал старик свой рассказ, - когда мне было примерно столько же лет, сколько тебе сейчас, привёл меня сюда, вот на это самое место, мой дед. И поведал удивительную историю.
Егорка поёрзал на кочке, усаживаясь удобнее, морщинка между бровками стала разглаживаться, а в глазах, вместо недоумения, стал появляться интерес. А дед тем временем продолжал:
- Много-много лет тому назад жила в этих краях старая-престарая женщина, и никто не ведал, сколько ей лет. Казалось даже, что жила она тут вечно. И прозвали её жители деревушки колдуньей, так как умела она лечить множество болезней и помогала всем, кому только могла помочь. Многих с того света, можно сказать, вытащила. Детей у этой колдуньи не было. Жила она совершенно одна, далеко от деревни, на самом краю вот этого самого леса.
Давешняя лесная сказка стала вновь возвращаться. Мальчик словно застыл, глядя на старика снизу вверх своими ярко-синими глазами. Перед ним уже сидел не просто дед, которого он знал всю свою жизнь, а человек, обладающий какой-то тайной. Егорка весь напрягся от внимания.
- Но вот однажды, - продолжал дед, - случилась в деревне, как говорят теперь, страшная эпидемия. Много тогда людей поумирало, долго пустовали дома. Из всех остался в живых лишь один грудной ребёнок - мальчик, которого и спасла колдунья.
- Деда, а как звали того мальчика? – заинтересованно спросил Егорка.
- Не помню, Егорушка, да и время не сохранило его имени. Знаю только, что не простой это был мальчик, если судьба его так охраняла. Видимо, и бабка это понимала. И, когда он подрос, то стала учить ему тому, что сама знала. А перед самой смертью привела она его сюда, к этим камням. Леса тогда ещё здесь не было, а было широкое поле. И в самом центре этого поля лежали три больших валуна.
Дед с трудом поднялся с тёплой земли и, опираясь на свою «помощницу», подошёл к ближайшему камню. Он лежал в тени между несколькими молоденькими ветвистыми ёлочками, а зеленовато-бурый мох, словно одежда, покрывал его со всех сторон. Немного согнувшись, дед стал срывать с него бурые лохмотья. Сгорая от нетерпения и любопытства, Егорка последовал за стариком и стал крутиться между валуном и дедом, пытаясь помочь ему очистить камень ото мха. Но дед строго посмотрел на внука, и тот замер, пряча руки за спину.
Парило. Ветерок легко, будто играючи, касался верхушек деревьев, даже не пытаясь опуститься к земле. Лицо деда от жары и напряжения, словно капельками росы, покрылось испариной. Внук с интересом продолжал наблюдать за руками старика. И там, где мох уже был сорван, стали проявляться замысловатые знаки, очень похожие на рисунки. Егорушка стоял рядом и ничего не понимал. Знаки были ровными, будто не выбитыми на камне, а написанными чьей-то умелой и сильной рукой. Дед ещё раз провёл по ним ладонью, убирая остатки бурого мха, и устало присел прямо напротив очищенного валуна. Знаки тремя тёмными строчками выделялись на его гладкой поверхности.
- Деда, а на других тоже есть такие рисунки? – с любопытством спросил внук, показывая рукой на два других валуна.
- Ну, что ж, посмотри …
Егорка подбежал к одному из них и стал срывать крепко вросший в него мох. Через некоторое время на гладкой поверхности камня отчётливо проступили, как и на первом, знаки-рисунки. То же самое открылось и на третьем валуне. Дед молча наблюдал за внуком и лишь изредка качал головой, словно удивляясь тому, что годы не властны над этими камнями. Столетия прошли, но ничего не изменилось в рисунках, а, наоборот, казалось, что со временем они становились лишь чётче.
- Что это, деда? – тихо спросил мальчик. Необычные знаки, необычный рассказ деда - всё смешалось в его маленькой головке. От обилия впечатлений мальчик немного сник. Он понуро стоял у валуна и медленно водил рукой по впечатавшимся в камень линиям рисунка. Его детское воображение рисовало витиеватую тропку и причудливые формы деревьев.
- Много раз я приходил сюда, пытаясь разобраться в этих знаках, - продолжал тем временем дед, - но, видимо, не дано мне это. Возможно, у тебя получится. Говорят, та старая женщина знала смысл этих знаков. Потому-то и лечить умела. Люди считают, что вся её сила и знания от этих камней. А я вот не уверен и думаю, что каждый здесь находит то, к чему стремится его сердце. Дед мой, например, всю свою жизнь был учителем, я же с малолетства увлекался геологией и, когда вырос, исколесил всю страну. Теперь черёд за тобой.
- А мальчик, что стало с тем мальчиком? – вдруг вспомнил Егорушка, возвращаясь к началу рассказа.
- Когда колдунья умерла, забрали его к себе добрые люди. Он вырос и стал знаменитым по тем временам иконописцем. Рассказывали, что при взгляде на его иконы казалось, сам Творец проникает в твою душу.
- Неужели и ему не открылось? – и в голосе внука зазвучала надежда.
- Нет, Егорушка, не открылось. Хоть и был он мальчик необычный, под стать старой колдунье, только и ему эти камни ничего не сказали. До самого последнего часа приходил он сюда, да всё бесполезно. Только повелось с тех пор, что к этим камням старый приводит малого. И передается из одного поколения в другое эта необычная история.
Дед устало закрыл глаза. Время уже давно перевалило за полдень. Было жарко и душно. Тени удлинились, и в лесу стоял лёгкий сумрак. Нагретые за день огромные камни отдавали тепло. Егорушка присел рядом с дедом, и в его ярко-синих глазах заиграли солнечные блики.
- Деда, а если они не заговорят? – тихо спросил мальчик.
- Ну что ж, значит, время ещё не пришло, значит, мы ещё не готовы. Может, тебе повезёт, и ты когда-нибудь сумеешь разобраться в этих знаках. И откроется для тебя, а значит, и для всех, что-то очень и очень важное. Ведь не зря же эти камни столетиями тут лежат… - и дед посмотрел на внука когда-то синими, а теперь выцветшими от времени бледно-голубыми глазами.
****
Двадцать лет прошло с тех пор, но Егор помнит каждое слово своего деда. От старого, гнилого ствола почти ничего не осталось, а мох снова крепко держит в своих объятиях огромные валуны. Егор попытался очистить первый знак. Но зелёновато-бурая растительность не торопилась расставаться со своей тайной.
Был полдень, начинало припекать даже через густую листву деревьев. Как и тогда в детстве, он вновь трогал ладонью таинственные рисунки, проводил пальцами по причудливо изогнутым линиям…. Камни не отвечали. И лишь в яркой синеве его бездонных глаз вспыхивали и угасали отблески таинственного прошлого.