Потому что.
Из фильма «О чём говорят мужчины»
Вообще, может, мы не так уж и виноваты.
Ведь при отсутствии бессмертия начинаешь создавать то, что любишь, но создавать, придавая случайному милые черты (кому и чёрт мил… нет, всё же есть, есть врождённые предпочтения!).
Начинаешь отгораживаться от себя любимыми, то есть случайными вещами: нелюбовь к Н., любовь к Н. – почему не к М. или к М.? А так… просто. Просто так выгодно. Вот уже есть наработка на то, чтобы провести жизнь в приятном окружении.
То есть в застенке. Временами он чувствуется, хотя в слово это чувство всё равно не отольётся – так и останется одно чувство. И оно, это чувство, выразится в слове; чувство, а не вещь, которая случайно это чувство вызвало, безразлично коснувшись человека. К примеру, у девицы Н. депрессия, потому что она хочет возвышенного (или чтобы у неё вырос хвост), а мир не только не способен её понять, но, более того, не в силах ей её же благостыню предоставить: она (теоретически) исключительно в ней, но – кран перекрыт. Кем? Обычно злыми людьми, но возможны варианты. Таким образом недовольство собой приобретает статус отмеченности: девица Н. тонко чувствует; как где-то писали (или говорили с экрана), девица Н. «хочет странного» (души, секса или хвоста). Дисгармония есть избранность. И хорошо, чтоб другие прямо при нас бесстыдно и явственно хотели жить вечно, а мы этак случайно проходили рядом и между делом и как-то даже со скорбью смеялись над этими жалкими идиотами и их жалкими потугами приблизиться к тому, чем мы обладаем по праву рождения или ещё почему-либо: вернее, по чему угодно, то есть – нипочему.
То есть – не обладаем.
И вот субъект (назовём это так) оказывается не просто в тюрьме, которую вокруг себя создал, а в тюрьме насильственно комфортной и насильственно милой. Элементы насилия столь нечужды элементам удовольствия, что приравниваются к благодати. Разница, собственно, в словах – но что на деле? На деле понимания правильного хода вещей надо избегать. Если Аристотель высказывался в том смысле, что для того, чтобы не нарушить меру, надо сообразовываться с истиной вещей, то тут прямо противоположный подход – выбираемый инстинктивно. И вовсе не потому, что субъект осознаёт, что у него не хватит времени и силы, чтобы понять эту истину вещей, так как это не тот субъект, который осознаёт. Это тот субъект, который уже соорудил для себя именно тот самый мир, который если и не вполне устраивает его – то его в таком случае устраивает та степень его неустроенности, которая возбуждает его эго. Кто на него смотрит? Кто о нём судит? Кто его понимает? Где он находится?
Настоящий мир в конечном счёте представляться субъекту внутри некой непонятной опасностью. Исследовать, понимать, иметь карты? Но субъекту внутри никаких карт не нужно, поскольку любая пора его тела мнится созданием самого субъекта внутри. Раз он субъект внутри, то единственный, кто может его разглядывать, это он сам. Внешнего мира, собственно говоря, вовсе нет и даже хуже: он есть, но он случаен и несущественен.
Между тем появились худшие, чем мы, другие. («Показался неприятель».) Другие – это люди, нужные в основном затем, чтобы ослабить боль от выковыривания миром субъекта внутри, которого мир якобы выковыривает. Таким образом обстоятельства жизни превращаются в декорации; люди – менее, чем в актёров: в статистов. Сооружена вечность – область бытия, где перемены не несут изменений.
В одной известной пьесе герой оскорблён тем фактом, что ему для понимания обстоятельств своей жизни оказался нужен внушительный пинок неких «неведомых сил». В одном известном романе приведена подобная же ситуация.
Однако в быту обычно ни призраки, ни черти не приходят к нам, чтобы усовестить или же открыть глаза на действительное положение вещей; механика обычно такова, что дань осознания – но почти целиком идеологическую дань – приносят те другие, сам факт существования которых субъект внутри не просто не хочет признавать, а гораздо более того – вынужден отрицать, если не игнорирует, вынужден игнорировать, если не отрицает, вынужден порицать, если их существования невозможно ни отрицать, ни игнорировать. Тем самым как бы совершается чудо: ничему неоткуда взяться – но оно есть: на договорных условиях.
А договорные чудеса, как всем известно, наиболее действенны: Заказчик поручил, а Исполнитель исполнил. И никакой тебе души – один бизнес.