Вечера близ Диканьки

               
                1.ИЗ МОЕГО ДЕТСТВА.
               
  Время бежит и бежит, и ничто не в состоянии его ни задержать, ни остановить! Так же, как и поток воды смывает многое на своём пути, так и поток времени смывает из памяти людской события давно минувших лет и дней. Но, пусть годы летят, наши годы, как птицы летят, но хочется нам оглянуться назад. И мы оглядываемся. Оказывается, что-то, хотя и расплывчато, как в тумане, остаётся для человека памятным на всю жизнь.
  Вот и я, напрягаю свою память, пытаюсь вспомнить хоть что-то из своего далёкого детства. Но, как же давно всё это было! Ведь я родился всего лишь за два года до начала Великой Отечественной войны! Во время войны я был совсем маленьким,  но, всё равно, отдельные эпизоды тех страшных лет вспоминаются довольно отчётливо.
  Вот она – зима! Вокруг белым-бело, в снегу не только вся земля, но и деревья, и кусты, даже крыши хат, покрытые соломой, завалены снегом настолько, что хаты напоминают собой большие снежные сугробы, над которыми торчат вверх печные трубы, над которыми вверх поднимаются столбы дыма.Снежный сугроб между хатой и сараем куда выше моего роста. Толя – мой старший братик  лопатой расчистил проход к сараю, где совсем недавно жил поросёнок, которого забрали немцы, а теперь остались курочки с петухом, корова, да у входа будка с нашим собакой – Шариком.
  Может быть, и не вспомнил бы, как мне тогда часто хотелось есть, если бы не наш Шарик и "слободская Марина". Ту слободскую Марину я и сейчас, после семидесяти улетевших лет, вспоминаю настолько отчётливо, как будто это было совсем недавно. Это из соседнего посёлка "Данченкова Слобода", очень старенькая и высохшая старушка, горбатая, с морщинистым лицом, седыми волосами и трясущими руками. В одной руке у Марины была палка, которой она опиралась о землю, а в другой – холщовый мешок. Она частенько приходила со своей Слободы в наш посёлок Заречье просить себе милостыню – кусок хлеба или что-нибудь другое для пропитания. На-верное, люди на Заречье были добрые, они, несмотря на то, что и самим было голодновато, не отказывали Марине. Наша мама тоже  не отказывала ей в помощи.
  Не знаю, то ли боялись, то ли не любили  Марину за что-то все наши зареченские собаки, но, когда она появлялась в нашем посёлке, все они, в том числе и наш Шарик, заливались громким лаем. По этому лаю мама почти всегда узнавала, что идёт Слободская Марина.
  Мне же тогда было всего четыре годика, а кушать-то нечего, а кушать- то хочется! Вот я, в отличие от своих старших братьев – Толи и Вити, которым уже было восемь и шесть лет, ревел в полный голос, требовал еды. А что делать, когда этой еды нет? И мама нашла верный и совершенно безвредный способ как меня успокоить.
  Вот наш Шарик и все чеченские собаки остервенело лают, скрипит входная дверь и на по-роге появляется слободская Марина. Она что-то непонятное бормочет себе под нос, трясущейся рукой протягивает вперёд свою сумку, а второй рукой тычет  в эту сумку.
  Мама тут же подходит ко мне и строго говорит, чтобы я прекратил плакать или она отдаст меня в сумку слободской Марины. Я очень этого боялся и тут же прекращал свой рёв.
  Безусловно, мама пользовалась этим приёмом от безысходности, она была очень доброй. Иногда, в первую очередь, покормив нас, отдав последний кусок хлеба этой Марине, сама ложилась спать голодной.
  Но не только эта Марина осталась в моей памяти тех лет. Наша мама, которую все в нашем посёлке звали Филипповой Варкой, в свои двадцать девять лет как только могла выдерживать такие испытания, которые легли на её женские плечи!? Папа на фронте, на её руках трое детишек, корова, куры, и чем всех накормить, и как в такую холодную зиму спасать всех от холода!?
  Наша хата, как и все зареченские, сложена из толстых брёвен, окна в две рамы, крыша покрыта толстым слоем соломы. Казалось бы -  в доме быть теплу. Но зима 1943-го года особенная. Пурга разыгралась такая, что даже нос на улицу высунуть страшно. Мороз такой, что даже собаки куда-то попрятались и не подают голоса. Лишь деревья потрескивают от мороза, а снег такой белый и искристый, что из глаз слёзы текут!
В нашей хате просто холодно. Неплохо бы протопить печку, но надо экономить дрова, ведь их уже осталось совсем мало, а зима может быть ещё долгой. И, хотя лес в каких-то паре километрах от Заречья, но как привезти дрова? Лошадей в колхозе почти не осталось, в начале войны лучших из них взяли для нужд фронта свои, а во время оккупации и при своём отступлении постарались и немцы. Вдобавок ко всему, когда здесь властвовали немцы, в лес за дровами они никого не пускали, боялись связей с партизанами местных жителей. Поэтому не только у нас, но и у всех других зареченцев дрова были в большой экономии.
  Мама и сама чувствовала, что в хате холодно, что её дети подзамёрзли. И вот, она решается, под вечер берёт три поленца драгоценных дров, топором рубит их на мелкие щепки и разжигает печь. Вьюшку же в печной трубе приоткрывает лишь чуть- чуть, так, чтобы только дым не шёл в избу. Так ведь тепло от дров сильнее нагреют печь, потому что дрова будут гореть не так быстро. Когда же они сгорели, она эту вьюшку задвигает почти совсем, оставляет лишь узенькую щёлочку, чтобы не угореть от оставшегося в печке угара.
  После такой протопки она зажигает керосиновую лампу, подвешенную на гвоздике, вбитом в потолочный брус, проходящий на потолке от одной стены до другой  рядом с печной лежанкой. На эту лежанку можно взобраться сначала взобравшись на полати. Полати – это настил из досок длиной чуть менее двух метров, от стены  до печки, и шириной около полутора метров. На этих полатях спали Толя, Витя и я. А с полатей на печку взобраться – сущий пустяк даже для меня. И вот, мама берёт из шкафа книжку, ватным одеяльцем покрывает лежанку на печке, по полатям взбирается на печку, укладывается головой в сторону лампы и приглашает к себе всех нас. Около самой печной трубы – в самом тёплом месте лежу я, потом мама, Витя и крайний – Толя. Тесновато, зато теплее! Всем хорошо!
  И мама начинает читать. Читает медленно и громко, с чувством, так, чтобы смысл прочитанного лучше доходил до нашего сознания. А мы внимательно слушаем. Да как тут не слушать!
  Вот в небе появляется чёрт, который  в свой мешок крадёт с неба месяц, а, в это же время ведьма летает по небу на своей метле и собирает в свою сумку звёзды. Становится абсолютно темно! Свершив своё злое дело, чёрт и ведьма собираются вместе и через печную трубу спускаются в хату!
  И, действительно, во дворе стало темнее, пурга усиливается, а в трубе что-то воет, а я ведь лежу у самой трубы! И как же мне страшно! Хорошо, что рядом мама и старшие братики, они- то в обиду не дадут!
  Но это сейчас такие далёкие времена, что даже вспоминается с большим трудом. Не помню, как выглядела и как называлась та книжка. Да и как её было запомнить?  Ведь после войны и во время учёбы в школе никто эту книжку больше не читал, да никто её и в глаза не видел. Однако в душе от неё остались, как ни странно, очень тёплые воспоминания, как мелкие эпизодики из той далёкой жизни, когда этого тепла так недоставало!

                2. ИЗ МОЕЙ ЮНОСТИ.

  Плыву вверх по течению реки "Забвения" из детства в юность. Приплыл, мне уже не четыре годика, а первого мая 1957-го года исполнилось 18 лет. С сентября 1956-го года я уже "на своих хлебах" - работаю. Я - моряк, я ученик машиниста и не где-нибудь, а на аварийно-спасательном буксире Мурманского Тралового Флота "Мурманрыба". Я уже совершеннолетний, могу работать и самостоятельно, а не учеником, но, пока Отдел Кадров не предложил мне подходящую работу, вынужден ждать и работать в должности ученика.
  Механик уже мне полностью доверяет управлять машиной, частенько лишь со стороны наблюдает, как я старательно и точно исполняю команды машинного телеграфа с мостика, как меняю режимы работы паровой машины, слежу за температурами в подшипниках и за уровнем смазки в  масленках. Плохо то, что заработок у ученика настолько мал, что его недостаточно не то, чтобы купить хотя бы что-то из одежды, а не хватает даже на посещение кино и, тем более, театра. Бродить же по Мурманску в тот год тоже не представляло никакого удовольствия. Весна выдалась ветряной, дождливой и довольно холодной. Идёшь по тротуару Проспекта Сталина в конце мая, а с только что распустившихся листиков чёрной смородины  стекают капли холодного дождя и становится как-то тоскливо! Поэтому, чтобы хоть как-то занять свой досуг, много читаю.
  И  вот, захожу в библиотеку, вижу книгу с изображением на обложке летящего в небе чёрта с красным молодцем на своей спине. Читаю -  книга называется "Вечера на хуторе близ Диканьки". И что-то  шевельнулось в моей душе. Я тут же, записав в свой читательский билет, взял её, принёс к себе в каюту, листаю и любуюсь её иллюстрациями!
  В каюте вместе со мной проживал кочегар Белецкий Славик, он тоже родом из деревни откуда-то из Белоруссии. Я с ним подружился, так как он был весьма спокойным и доброжелательным, старше меня на четыре года, высокого роста и плотного телосложения, светловолосый блондин с голубыми глазами. Он тоже заинтересовался этой книжкой.
  Читаем вместе, вспоминаем свои деревни, те избы, похожие на изображённые в книге, вспоминаем те страшилки о чертях и ведьмах из далёкого уже детства. И где-то около 22-х часов сообщение по общекорабельной связи, что в порт пришла радиограмма "SOS": у острова Олений в Ямало-Ненецком национальном округе у рыболовного траулера, промышлявшего там, заклинило винт. Нужна срочная помощь!
А это не близко, немногим далее Новой Земли, неподалеку от северной оконечности полуострова Ямал. От Мурманска до того места около 1200 км. или 650 миль. При максимальной скорости Мурманрыбы идти около двух суток.
  Руководство Тралфлота весьма торопило, ведь траулер потерял свой ход, а в Карском море основательно штормит. И, как назло, при такой ситуации оказалось, что у нас на исходе каменный уголь, в угольном бункере его осталось не более двух тонн. Поэтому, прежде, чем идти к Ямалу, надо было срочно пополнить запасы угля, зайти на Угольную Базу, где паровые суда заправляют углём.
  И вот мы уже на Угольной Базе, причаливаем к месту загрузки, тут же к открытой горловине угольного бункера подводится транспортёрная лента, включается транспортёр и в бункер сыплется уголь. А бункер не маленький! Для его полной загрузки требуется не менее шести часов, а времени-то и нет! Уже через два часа загрузку закончили, горловину задраили, и тут же в машинное отделение поступила команда: "Полный вперёд" и Мурманрыба отчалила.
  Погода сначала нам благоприятствовала, дул лёгкий попутный ветерок, слегка покачивало, но, к исходу суток, ветер значительно посвежел, волны стали круче, сверху на волнах появились пенистые буруны.
  На исходе вторых суток Мурманрыба подошла к бедствующему траулеру. Сколько же было радости у команды траулера, когда они увидели нас! Было около часа ночи, но, кажется, почти вся его команда высыпала вверх на палубу, все кричали от радости "ура" и другие слова ликования!
  И вот, Мурманрыба берёт на буксир этого бедолагу, буксирует его к причалу посёлка Амдерма, а из Мурманска тут же телеграфируют, чтобы мы возвращались в порт, что на этом операция по спасению завершена.
  В это время на вахту заступили кочегаром Белецкий, а в машинном отделении – я с механиком Черепановым. Перед самым отходом механик ушёл в кают-компанию попить чайку, оставив меня одного в машинном отделении. Сижу – скучаю, вспоминаю прочитанную вместе со Славиком книжку о проделках чёрта с ведьмой.
  В котельном отделении, где оставался Славик, два выхода, один – через машинное отделение и второй – по вертикальному трапу на палубу, чем все кочегары чаще всего и пользовались.
  Вдруг дверь из котельного отделения резко распахнулась и оттуда, бледный, как полотно, с криком: "Нечистая сила – козёл!" выскакивает Славик и мимо меня устремляется вверх на палубу. И, хотя я ни в какую нечистую силу не верил, но и мне стало жутковато. А когда из котельного отделения вслед за Славиком выскочил чёрный козёл, неведомо откуда появившийся на нашем буксире, и побежал ко мне, я тоже не выдержал и бросился наутёк.
  Вероятно, Славик был напуган значительно сильнее меня, потому и бежал так быстро, что к моему прибытию в кают-компанию, уже успел рассказать о случившемся. Вот он сидит у котлов, смотрит на манометры, вспоминает только что прочитанную книжку о чёрте и ведьме, вспоминает своё детство, когда люди всерьёз верили всему этому. И тут вдруг за его спиной он слышит громкое "Б-э-э-э", обернулся и увидел эту нечистую силу своими глазами, к нему бежал чёрный козёл! Со страха даже перекрестился, хотя был не особо-то верующим, но козёл от этого не исчез, а приближался к нему. И что же это за такие дьявольские проделки, неужто и вправду есть этакая чертовщина!?
  Я видел, как после сказанного изменилось лицо механика. Оно выражало крайнее изумление. Капитан же сначала слегка улыбался, а потом, взявшись за живот обеими руками, так хохотал, что даже слёзы появились на его глазах!
  Оказывается, когда, загрузившись на Угольной Базе, мы уже на полном ходу выходили из Кольского залива в Баренцево море, радист доложил капитану, что получена радиограмма с Угольной Базы, что там пропал козёл и все подозрения на нашу команду. Ведь козёл пасся именно там, где заправлялся углем наш буксир!
  Капитан же после этого распорядился, чтобы радист и штурманский состав об этом не разглашали, а тщательно следили за камбузом и каютами, не будет ли кто готовить что-то мясное.
  И тут вдруг козёл живой и в котельном отделении! Но как же он там оказался? Вероятнее всего, этот любопытный козлик во время погрузки угля вспрыгнул на транспортёрную ленту и вместе с углём был погружен в бункер. Хорошо ещё, что грузились не под завязку, что осталось достаточное пространство, чтобы двое суток дышать и, в итоге, выжить.
  По мере расходования угля, его уровень в бункере всё понижается и понижается до отверстия в переборке между котельным отделением и бункером, закрываемом специальной клинкетной задвижкой. Когда бункер полный, кочегар лишь чуть-чуть приоткрывает эту задвижку и уголь сам высыпается в котельную, после чего кочегар лопатой забрасывает его в топку котла.
  Но какую же муку пришлось испытать этому бедному козлику!? Двое с лишним суток без свежего воздуха, без воды и пищи, в абсолютной темноте и в угольной пыли! Да ко всему этому ещё и морская качка! И какова же была его радость, когда он увидел свет, когда в образовавшееся отверстие он выбрался из своей тюрьмы на свет божий и увидел человека!? И какое же горе он испытал, когда, бросившись к своему спасителю, увидел, что человек не помогает ему, а убегает куда-то без оглядки!?
  И вот, вчетвером: капитан, механик, Славик и я идём в котельное отделение. И только лишь мы появляемся там, как к нам, с таким жалобным блеянием, бежит этот грязный от угольной пыли козёл. Дали ему воды. Пил он с такой жадностью, что
дрожал всем телом. Потом его накормили и вымыли, после чего он оказался совершенно белым. А на Угольную Базу телеграфировали, что козёл нашёлся, что его не съели, что он цел и невредим.
  Об этом эпизоде вскоре знал весь порт, Славик стал известной личностью, все хотели на него посмотреть и поговорить с ним, а он почему-то даже сердился от такого внимания.

                3. ИЗ ЗРЕЛОГО ВОЗРАСТА.

  А годы летят, наши годы, как птицы, летят! Вот уже и 2000-й год, весь мир шагнул в новое  тысячелетие. Однако, у каждого человека есть своё личное летоисчисление. Мне уже исполнилось шестьдесят, старшему брату Толе – Анатолию Филипповичу в этом году исполнится шестьдесят пять! Такая дата!
  Закончив в 1953-м году Смоленский Медицинский институт, Анатолий 40 лет отработал хирургом в больнице Нижнего Новгорода, а, выйдя на пенсию, устроил свою жизнь, как душа его хотела. Устав от суеты большого города, он потянулся в село, в такую обстановку, которая была в детские и юношеские годы.
  И вот, в селе Городищи Борского района Нижегородской области он приобретает земельный участок в 20 соток. Строит там деревянный домик, баньку, проводит туда электричество, газ и воду, на приусадебном участке высаживает яблони, сливы, кусты смородины, крыжовника и малины. А его жена Нина Алексеевна приобретает козочку, курочек с петушком и, в запланированных местах, разбивает красивые цветники. Они оба – большие труженики, обихаживают свои огород и сад так, чтобы получать от него максимальную пользу. Надо, чтобы были свои  молочко, картошечка и помидорчики с огурчиками, и лучок с чесночком, и клубничка! Ко всему этому Анатолий приобрёл два улья пчёл, ведь он ещё с детских лет умел ухаживать за ними – научил папа, так что опыта для этого дела у него оказалось достаточно. Теперь у них этих пчёл – целая пасека из семи ульев!
  Сразу же за их  огородом – лес, около километра – речка. Есть всё, что душе угодно: грибы, ягоды, рыбалка! А главное – тишина, чистый воздух и спокойная жизнь! С таким же хозяйством и скучать-то совершенно некогда, надо работать. А физическая работа – это же залог крепости и здоровья!
  К своему шестидесятипятилетию он решил устроить настоящий, как это было у наших родителей, праздник. Тогда, несмотря на скудность деревенской жизни, радушные хозяева устраивали такие праздники, с таким весельем и застольными песнями, что гости уходили удовлетворённые, не знаю, чем больше, угощеньем или таким весельем! И даже сегодня, после столько прожитых лет, лично у меня просто ностальгия о тех человеческих взаимоотношениях!
  Анатолий готовился отпраздновать свою дату подобным образом. Просит приехать и меня. Mне и самому хочется быть участником такого события, встретиться с ним в такой день, поздравить и пообщаться!
  Беру билет на поезд Петербург – Нижний Новгород. В Нижнем меня на своей машине встречает сын Анатолия Алексей. Едем по просто-таки грандиозному мосту над Волгой. Какая же здесь открывается панорама! Такую красоту редко где возможно увидеть. Здесь Ока впадает в Волгу, и внизу под мостом - такая водная ширь, с таким разнообразием по размерам и внешнему виду кораблей, что кружится голова! Сзади, на высоком берегу Волги, обворожительной красоты, возвышается  Нижегородский Кремль! Это внушительнее Северной Двины в Архангельске и, быть может, даже Невы в Петербурге!
  За Волгой сразу же въезжаем в город Бор, проезжаем мимо разрушенного Борского стекольного завода, едем из Бора в село Городищи. Раньше в Городищах находилось  основное теплично-овощное хозяйство города Горького, ныне проезжаем и эти развалины. Конечно же, жаль, как было бы хорошо, если бы всё это сохранилось! Но ничего, дворы жителей Городищ вполне приличные, есть даже такие, что, как говорится, музейной красоты, не дома, а дворцы!
  Наконец-то мы приехали, у Анатолия с Ниной уже всё готово для шумного и красивого праздника.
  Не буду утомлять своего читателя  ходом этого торжества. Скажу лишь то, что гости были довольны, разошлись где-то около полуночи. Были отменными и выпивка, и закуска, много было произнесено красивых тостов, а вот песня не пошла. Мы с
Анатолием пробовали петь, но компания поддержала нас слабо. Сегодня, к сожалению, как тогда – в далёком прошлом, не поют. Может быть, и поют, но другое, и не так!
  Все ушли по домам, Нина Алексеевна тоже пошла спать, а Анатолий подходит к книжному шкафу, берёт из него книжку, подаёт её мне в руки и спрашивает:-" Шура, посмотри внимательно на эту книгу, подумай и скажи хоть что-нибудь о ней. Какие эмоции у тебя возникнут?"
  Смотрю на книгу, читаю: "Вечера на хуторе близ Диканьки", год выпуска 1897-й . А  как же прекрасно она сохранилась! А какие великолепные красочные иллюстрации на глянцевой  меловой бумаге! Каждая новая строка начинается с разрисованной узорами заглавной буквы! Смотрю на книгу восхищаюсь её роскошном видом, пытаюсь вспомнить хоть что-нибудь о такой книге, но ничто не приходит на ум, кроме того, о чём уже было написано выше, о той книге, которую читали вместе со Славиком.
  Анатолий, видя, что я не помню эту книгу, рассказал мне, что наша мама  во время войны читала нам очень похожую на эту книжку. Однако, после войны книга куда-то исчезла, никто её больше никогда не видел и все даже забыли о её существовании.
  А в 1992-м году, перед самым выходом на пенсию в приёмное отделение больницы во время  дежурства Анатолия поступил старичок  с острыми болями внизу живота. Анатолий, осмотрев больного, определил – острый аппендицит и тут же его прооперировал.
  На следующее утро, обходя больных, подошёл к нему проверить его самочувствие.
Всё было в полном порядке. Прооперированный никаких жалоб не высказал. 
Хотел уже Анатолий идти в другие палаты к другим больным, но взгляд его упал на тумбочку больного, где лежала книжка "Вечера на хуторе близ Диканьки". Машинально руки потянулись к этой книжке, взял её и выпустить не может, смотрит, на неё, как зачарованный!
  Больной смотрит на Анатолия, видит его со-стояние и спрашивает: "Анатолий Филиппович, чем же так сильно заинтересовала вас эта книжка?"
 "Во время войны, в далёком детстве мама читала нам – своим детям весьма похожую на эту книжку" отвечает Анатолий.
Больной весь напрягся и спрашивает:
"Анатолий Филиппович, а откуда вы родом?"
"Из Брянщины", отвечает Анатолий.
"А откуда из Брянщины – поточнее?"
"Из Новозыбковского района, села Рыловичи, посёлка Заречье".
  Больной тут же перекрестился, захлопал в ладоши и сказал: "Вот радость-то какая! Спасибо тебе, Боже, что к старости  послал вас, Анатолий Филиппович, ко мне, а я, по какой-то удивительной случайности взял в больницу именно её – эту книжку! Ведь столько лет на моей душе лежала тяжёлая ноша. Во время войны я несколько дней жил у вас, где ощутил к себе и доброту, и внимание, как к солдату своей Родины. Но тогда я совершил великий грех. Мне очень понравилась эта книжка, и я не выдержал и украл её. И как же я рад, что всё так хорошо заканчивается!"
  Анатолий был просто ошеломлён, забрал книжку, принёс её домой, всем рассказал о случившемся. На самом видном месте за стеклом книжного шкафа не положил, а поставил её так, чтобы всегда и всем была видна!
  Я был просто потрясён, тут же попросил Анатолия, чтобы он на время дал книгу мне, чтобы на неё посмотрела вся моя семья, чтобы потом она побывала у брата Виктора, у братьев Миши и Володи, а поле этого вернулась в шкаф  к Анатолию. Толя со мной согласился. Я же передумал и сказал ему, что поступить надо так: "Пусть она хранится у тебя, Толя, передавайте её по наследству из поколения в поколение, как священную реликвию нашего рода. Надо только написать к ней приложение с подробной историей её магической силы и приключений!"