7. Финогеев Александр Витальевич Полоса прибоя рас

                А. В. Финогеев








                ПОЛОСА ПРИБОЯ




                НИКОЛАЕВ
                ИЛИОН
                2018


УДК 821.161.1 ББК 84-4 Ф 60















Ф 60 © Финогеев А., 2018 Финогеев А. Полоса прибоя : рассказы / Александр Финогеев. — Николаев : Илион, 2018. — 300 с.
ISBN 978-617-534-440-8
 Писатель Александр Финогеев, прослуживший врачом в рядах ВМФ более четверти века, продолжает своё повествование, начатое в сборниках рассказов «В те дни в морях дороги наши были» (2008 г.), «И жизнь, и море, и любовь» (2009 г.), «По местам стоять!» (2013 г.), «В жизни не поверю!» (2014 г.), «Миражи тумана» (2015 г.), «Круги на воде» (2017 г.). В драматичной форме с известной долей юмора и вымысла он размышляет о жизни.
Книга адресована массовому читателю.
                УДК 821.161.1
                ББК 84-4
ISBN 978-617-534-440-8                © Финогеев А., 2018

Автор выражает искреннюю признательность и благодарность
Дармаеву Андрею Дашиевичу,
Шагову Василию Семеновичу,
Шакуле Александру Васильевичу,
Чичкалюк Валерию Александровичу,
Плехову Петру Ивановичу
за оказанную финансовую помощь в издании этой книги.


БЛИКИ СОЛНЕЧНОГО ДНЯ

БОЛЬШАЯ ИСТОРИЯ ОДНОГО МАЛЕНЬКОГО ДНЯ

1
 – Следующая остановка – «Садовая», – неожиданно для самого себя огласил водитель маршрутного такси.
Видно, ему надоело просто так сидеть за рулем и курить одну сигарету за другой, слушая радио, и захотелось таким образом разнообразить свою жизнь столь важным объявлением.
 Девушка, сидевшая возле Валерия, встала и направилась к выходу. Ее очень коротенькая юбочка сзади подвернулась, и она предстала перед публикой в самом неприглядном виде. Раздался оглушительный хохот сидящих сзади парней.
 Валера одним прыжком догнал девушку и крепко прижал к себе.
 – Что такое? – дернулась она. – В чем дело? – в ее глазах бушевало пламя неподдельного гнева.
 – Спокойно! – прошептал он. – Не привлекайте к себе внимания. У вас юбка задралась.
 Она быстро провела себя руками по бедрам, одернула юбку и сильно покраснела.
 – Как стыдно! Вы всё видели?
 – Я, как я… А вот пассажиры… – произнес Валерий, как потом окажется, роковую фразу.
 – Как стыдно, – повторила она дрожащим голосом – Вы обязаны со мной выйти.
 – С удовольствием. Только потом мне надо идти на работу.
 – Мне тоже. Вы не должны оставлять меня в таком нелицеприятном положении. Как я теперь покажусь на людях, меня все засмеют.
 – Вы отчего такая мнительная? У вас в детстве не было противоречий с родителями или они развились в результате какого-то неудачного жизненного опыта? Все давно забыли о вас. На ваше лицо никто и не глядел. Все взгляды были устремлены…
 – Прекратите! И вы туда же. Просто не знаю, куда деваться. И потом, я совершенно здорова! И родители у меня замечательные люди, и неудачных опытов у меня никаких не было… Правда, мачеха…
 – Я сейчас расскажу один случай, который заставит вас поверить в мои слова и даже улыбнуться. Однажды в Америке было совершено дерзкое ограбление банка, которое в последующем так и осталось не раскрытым. Представьте себе банк, в котором в данный момент находилась большая масса народа и в который вошел грабитель. Он был абсолютно голый. И что удивительно, его лица никто не запомнил. Вы улавливаете мою мысль? Именно это было и сейчас. Все смотрели, как и там, только в одно место, а не на ваше лицо. Так что не волнуйтесь. Вас никто не запомнил.
 – Но и вы же смотрели туда. И всё запомнили.
 – Вот тут вы правы. Смотрел. И не только смотрел, но и спасал вас, рискуя быть разорванным похотливыми самцами, – засмеялся Валера.
 – Вам смешно? Конечно, смешно! Даже очень! А чего не посмеяться над несчастным человеком? Все потешаются над юродивым! – и она горько заплакала.
 – Вот тебе и «здрасьте». Этого еще нам не хватало. По какому поводу слезы?
 – Зато вам смешно! Продолжайте!..
 – Но на пляже все так ходят. И ничего. А в бане вообще голые…
 – На пляже – да. Но не в транспорте!.. Каждому месту соответствует своя одежда. Вам хоть это понятно?
 – Мне – да! Маршрутка давно уехала. Оглянитесь вокруг: на вас кто-нибудь смотрит сейчас или нет?
 – Сейчас – нет, кроме вас, разумеется. Но люди, кто меня сегодня видел, остались. Они никуда не делись, и я с ними завтра поеду вновь. Вам, я вижу, на все это глубоко наплевать.
 – И что вы хотите предложить? Убить их? Я утром вас встречу, и мы поедем вдвоем. Вас устраивает такой вариант? Диктуйте мне свой телефон… Я уже опаздываю на работу. У меня для вас есть еще ровно десять минут.
 – Пожалуйста, пишите. Меня зовут Ира. Но это не выход из положения. Вечером поедут те же люди. Мне пешком идти?
 – Вы взрослый человек! На жизнь надо смотреть проще, скептически! Выдумали себе недотрогу и раскручиваете этот образ. Проще надо быть, про-ще! Не вы первая, не вы последняя. Вы извините, но на работу я точно опоздал. Будет трудно – приходите ко мне в стоматологическую поликлинику, что на улице Чкалова. Там мы порешаем все накопившиеся ваши вопросы, а заодно можем и зубки полечить.
 – Как я понимаю, вы меня бросаете беззащитной на растерзание хамов?
 – Почему бросаю?
 – А как это по-другому называется?
 – Хорошо. Я слушаю вас. Что бы вы на моем месте сделали? Ваши предложения?
 – Вы женаты?
 – Нет. А это каким-то образом меняет дело?
 – Коренным! А у меня есть жених, сумасшедше ревнивый. Если он узнает о случившемся, то мне мало не покажется. А может быть, и вам. Правда, он в отъезде. На месяц уезжал на заработки в Польшу, но послезавтра возвращается.
 – Я-то здесь при чем?
 – Потому что он дурак. От него можно ждать всего что угодно. С бандитами водится. И сам такой же.
 – А если он такой дурак, ничего ему и рассказывать не надо. А потом, вы же сами любите этого ненормального молодого человека?
 – Лично я его не люблю. Это он взял меня в клещи… Шаг влево, шаг вправо… Я так страдаю, – она вытерла влажные глаза.
 – Нельзя взять и полонить человека. Не понимаю этого. Между прочим, двадцать первый век на дворе, а вы всё живете при феодализме. Смешно даже. Вы же шепчете ему в постели на ушко: «Люблю!», «Милый!», «Дорогой!» Так получается?
 – Ничего не получается. Я даже с ним никогда не целовалась, не говоря о большем.  Он меня бережет до первой брачной ночи.
 – «Не люблю, не целую…» – а невеста. Понять суть не представляется возможным.
 – Это сын моей мачехи. Меня никто ни о чем не спрашивает, они всё решают сами, без моего участия. Папа им не перечит, он безвольный. Даже свадьба намечена на тридцатое декабря. Как раз на мой день рождения. Мне будет восемнадцать, а ему уже двадцать семь! Как я этого не хочу, вы представить себе не можете. А будущая семейная жизнь… Даже думать об этом не могу. Мне страшно делается!..
 – Он с вами живет?
 – Да. Только два года как вышел из тюрьмы. Отсидел за воровство более трех лет. Папа на его мамаше женился около двух лет назад. Что он в ней нашел хорошего? До этого мы о нем ничего не знали, даже не знали, что он существует.
 – Однако дела у вас…
 – Без него я на улицу вечером не выхожу. А с ним только до пивного бара. Он там возьмет мне сок или сладкую воду, а сам пиво с водкой пьет. Часов в девять отведет домой, а сам уходит. Может дня три не появляться. И сотни глаз его таких же друзей следят за моим поведением, за каждым моим шагом. Вы уверены, что об этом происшествии никто и никогда ему не расскажет? Иначе я точно что-нибудь с собой сделаю.
 – Больше чем уверен, – неуверенно ответил Валерий, и нервный холодок прокатился у него по спине.
 – Хорошо. Вы меня немного успокоили. Скажите, как вас зовут?
 – Валера. Валерий Сергеевич Бельский.
 – На Валерия Сергеевича вы еще не тянете. Извините, если обидела. Идите, Валера. Я к вам непременно приду. Я работаю недалеко от вас, в Центре туризма.
 – Тогда пойдемте, я немного вас провожу.
 – Пойдемте. Спасибо, Валера, я хоть немного успокоилась. Надо же, так нахлынуло… И себя измучила, и вас, – она жалко улыбнулась.
 – Всё позади. Идите и спокойно работайте. А я пошел к себе.
 – Но мы не прощаемся?
 – Конечно, нет, – Валерий облегченно вздохнул и побежал на работу, полагая, что на этом все и закончилось.

2
 Валерий стремительно влетел в стоматологический кабинет, на ходу застегивая халат.
 – Доброе утро, – глухо сказал он, направляясь к своему креслу.
 – Доброе утро, Валерий Сергеевич, – дружно ответил ему женский коллектив, назвав по отчеству, и настороженно затих. Среди своих коллег он был единственным мужчиной.
 Больных еще не было, поэтому каждый занимался собой: одни пили кофе, другие наводили красоту на лице, а третьи что-то весело обсуждали.
 Сестра принесла ему стерильные инструменты.
 – Девочки, какие новости? – спросил он. – Кто сегодня попался на ваш острый язычок?
 – Восторгаемся вашим благородством и героизмом в одном лице, Валерий Сергеевич. Главное, в коллективе мухи не обидите, а в маршрутке… Минимум Атос… – за всех сказала Мария Степановна.
Эта женщина была очень неприятной, завистливой и желчной. В ней сочеталось все, что характеризует старую деву. Еще она отличалась низкими профессионалами качествами. На ее работу постоянно жаловались больные, но главный врач проявил милосердие, дав ей возможность доработать до пенсии, вменив в обязанности профосмотры в учебных заведениях, допризывников, снятие зубного камня и удаление молочных зубов.
 Валерий густо покраснел, но ничего не ответил.
 – В тихом омуте…
 – Да откуда вы это взяли?
 – Людмила Александровна рассказала. Вы с ней ехали в одной маршрутке, но были увлечены другим.
 – Валерка, ты ее за талию держал или за грудь? – засмеялась Светлана, когда-то учившаяся в институте вместе с Валерием и за смешливость прозванная там «Смехопанорама». – А трусики у нее были обычные или стринги? А цвет, цвет какой? – она залилась заразительным смехом, все тоже рассмеялись. – Положа руку на сердце, так хочется сейчас испытать трепет мужского тела, – и она от хохота повалилась в кресло.
 – Не понимаю, что здесь смешного? Просто прикрыл девушку от позора. А если бы с тобой, Светлана, такое произошло, что бы ты тогда делала? – возмущенно произнес Валерий.
 – Ждала бы нового случая, – прыснула она. – Девочки, больше не могу, тушь из глаз потекла, давайте истязать себя работой. Это единственное, что может нас заставить молчать. А если вдруг у кого-то и что-то, Валера, ты не стесняйся… Мы готовы к твоему прикрытию, – и она опять зашлась икающим смехом.
 – Девушки, сегодня прием будет, или вы целый день собираетесь смеяться? – проговорила бородатая голова, приоткрыв дверь.
 – Через три минуты начнем прием. У нашего сотрудника сегодня день рождения. Мы его должны поздравить. Как вы считаете? – жестко соврала Людмила Александровна. – Потерпите чуть-чуть.
 – Извините, мы не знали… Еще раз простите, пожалуйста, – и дверь закрылась.
 – Девочки, я считаю, что Валера сделал все правильно, а мы устроили над ним посмешище. Нехорошо это. Давайте и правда работать, больные пришли не на нас посмотреть, а со своими проблемами. Лена, – повернулась она к медицинской сестре, – приглашай!

3
 Время подходило к обеду, когда открылась дверь и вошла симпатичная девушка в короткой клетчатой юбочке, голубой футболке, с длинными светлыми волосами. Это была Светлана.
 – Девушка, у нас через десять минут обед. У вас талончик на какое время? – спросила Мария Степановна, стоматологическая установка которой стояла ближе всех к двери.
– Я к Валере… Извините, к Валерию Сергеевичу.
 – Подождите его в коридоре. Он освободится и выйдет.
 Как только дверь закрылась, Светлана не выдержала и беззвучно затряслась всем телом.
 Валерий сосредоточенно работал и всего этого не видел и не слышал. Он постоянно, с разных позиций, проигрывал историю этой несчастной девушки. С одной стороны, это было смешно. А с другой… «Жизнь шагнула в космос, компьютеры и роботы заменяют работу человека, излечиваются болезни плода в чреве матери, – напряженно думал он. – А здесь завуалированное рабство. Что-то надо делать, как-то помочь бедной девушке… Но как?» От мыслей начала болеть голова.
 – Валера, – подошла к нему Людмила Александровна, – ты, пожалуй, сейчас иди домой, а мы тут справимся без тебя, – и она привычно, указательным пальцем, отбросила с лица прядь прямых темных волос.
 – А...
 – Иди, иди, – улыбаясь, сказала она, от чего ямочки на щеках стали еще заметнее.
 – Спасибо, Людмила Александровна.

4
 Бельский вышел в коридор. В углу, на скамеечке, низко склонив голову и плотно сжав колени, тихо сидела Ирина. Весь ее вид выражал скорбь и страдание, вызывая жалость.
 – Ира, – позвал он тихо, – пойдемте. Как ваши дела? – натянуто улыбнулся Валерий. – Глазки опять грустные? Надо бы уже успокоиться. Нет, я не говорю, чтобы смириться, с этим смириться нельзя, но и идти с завязанными глазами тоже нельзя! Из каждого безвыходного положения обязательно есть выход!
 Они вышли на улицу. Моросил нудный дождь.
 – А зонта у нас нет? – спросила Ирина, приподняв плечи.
 – Я не брал. Утром на небе солнышко светило и ни одного облачка…
 – Валера, а вы можете сейчас отпроситься с работы? Мне так много надо вам сказать…
 – Меня уже отпустили.
 – Правда? – и на ее измученном лице появилась обаятельная улыбка, – Как это замечательно! – прошептала девушка. – А давайте пойдем в кафе! Пожалуйста, – умоляюще и быстро проговорила она. – Надо обязательно покушать. Не волнуйтесь, деньги у меня есть. Там очень вкусные пельмени готовят.
 – Хорошо, пойдемте. А точнее, побежали, а то промокнем насквозь.
И они, перепрыгивая через лужи, дворами побежали в сторону перпендикулярной улицы.
5
 Кафе было небольшим, но уютным. Под стенами, обитыми красным дерматином, на которых висели декоративные тарелки, стояли шесть столиков, по три с каждой стороны. Напротив двери находилась барная стойка, за которой дверь вела на кухню. Только один столик был занят, за ним сидели три женщины, которые пили водку, и каждая, не слушая подруг, обсуждала свою горькую судьбу, отчего в помещении было очень шумно.
 Как только Ирина с Валерием вошли и сели за столик, сразу подошла официантка и протянула меню.
 – Девушка, нам пельмени, – остановил он Иринин порыв. – Мне две порции с уксусом, а девушке…
 – Мне одну, со сметаной.
 – Еще бутылочку шампанского и сто пятьдесят граммов коньяка, а в конце – чай с лимоном, и чтоб был очень горячий.
 – Хорошо, сейчас принесу, – и официантка ушла.
 – Валера, зачем так много алкоголя заказали? Я не пью. Не пью вообще. И потом, Валера, я хоть и сказала, что у меня деньги есть, но на такой королевский обед у меня их не хватит.
 – Нам надо быстро согреться, вон как дрожите. Не хватало еще простудиться! А насчет денег не переживайте, у меня они есть.
 – Фу! Вы меня успокоили, а то сижу как на иголках. Меня приучили экономить на всем, – наивно сказала она. – А сегодня…
 Официантка тем временем принесла бутылку, графинчик и два фужера, а через время и пельмени.
 – Вам к шампанскому шоколад принести?
 – Обязательно! – мотнул головой Валера, открывая бутылку и разливая игристую жидкость по фужерам, добавляя в них коньяк.
 – Теперь, Ира, быстро, залпом пьем всё сразу. И не перечить, так надо, согреемся мгновенно. Будем здоровы! – И, чокнувшись с ней, он большими глотками опорожнил фужер.
Ира пила долго и маленькими глотками, несколько раз останавливаясь, но Валерий следил строго и напутственно хмурил брови.
 – Ну а теперь быстро кушать! – приказал он.
 – Можно, я буду и есть и говорить. У меня сегодня столько происшествий и новостей, на всю жизнь хватит.
 – Господи, неужели опять что-то произошло? Я начинаю вас бояться. Ира, предлагаю перейти на «ты». Нас уже многое связывает, – улыбнулся он.
 – Я согласна. Не волнуйся, все в порядке, если так можно выразиться. Сейчас расскажу.
 – Расскажешь, но чуть позже. Закусывай хорошо. Согрелась немного?
 – Да, внутри все кипит.
 – Замечательно. Давай я разолью шампанское. Его теперь можно пить по потребности или желанию, кто как хочет. Только пообещай мне сразу хорошо поесть, чтобы не опьянела.
 Ира кивнула головой, и они снова выпили. Девушка попыталась что-то сказать.
 – Ты не болтай, а ешь.
 – Я ем. Вкусно, правда. Валера, даже не знаю, радоваться мне, хотя это и грешно, или вести себя как-то иначе. Но я обязана благодарить Бога, что снял с меня пута, прости Господи за грехи мои вольные и невольные, – она перекрестилась.
 – Ира, не говори загадками, объясни толком, что с тобой опять произошло.
 – А началось все со встречи с тобой. Это я к слову. Перед обедом мне позвонил папа и сказал, что к ним приходил участковый. В Польше Олег совершил какое-то преступление и при попытке к бегству был застрелен. Его мать как узнала об этом, зашлась вся, начала биться головой об пол, потеряла рассудок, стала заговариваться. Папа вызвал скорую помощь, и ее забрали в психушку. «Братаны» приходили, денег принесли и сказали, что похоронят его торжественно, сами. Папа, когда звонил, был сильно пьяный. Боюсь, как бы он снова не сорвался. Будет большая беда. Правда, он обещал, что поедет домой и ляжет спать. Это ужасно, когда человек пьет. Не дай Господь кому-то такое увидеть, а тем более испытать, – Ира достала платочек и вытерла им влажные глаза. – Вот такие, Валерочка, дела, – и она беззвучно заплакала. Слезы потоком текли из ее глаз. – Валера, ты себе представить не можешь, как, с одной стороны, мне легко и свободно. Такое ощущение, наверное, бывает у преступника, вышедшего за ворота тюрьмы на свободу, или у туриста, взошедшего на гору и сбросившего рюкзак. Наступает необычайная легкость в теле, что подпрыгни – и полетишь… Но папа… Он меня очень тревожит. Давай допьем шампанское за все хорошее. Первый раз пью алкоголь вместе с тобой, до этого крепче лимонада ничего не пробовала, – и она грустно улыбнулась.
 – Ты правда согрелась?
 – Правда, правда. Мне даже жарко.
 Валерий долго думал. Ему казалось, что все происходящее в сегодняшнем дне видится со стороны или во сне. Откроешь глаза – и ничего нет. И столько событий, вначале мелких и курьезных, переросших в целую трагедию для совсем молодой хрупкой девушки. И вроде бы горе, принесшее долгожданную радость, избавление общества от плохого человека, а Иру от деспотии, вновь обернулось для нее новой тревогой за отца.
 – Смотри, – показала Ирина рукой на окно, – солнышко выглянуло. Как радостно блестит листва и в лужах купаются воробьи. Природа играет красками радости. Мне так легко! – Ирина свободно вздохнула полной грудью. – На улицу выйдем, я папе позвоню. Хотя нет, пусть спит, позвоню позже. Спасибо тебе, Валера, за все, – она приподнялась и поцеловала его в щеку.
 – Мне-то за что?
 – За то, что ты есть на этом свете, такой благородный и честный человек.
 – Я – обыкновенный.
 – Не спорь со мной, я знаю, что говорю. Валерочка, пригласи меня сегодня в театр. Последний раз была в нем, учась в школе. А сейчас пойдем погуляем по городу. Жалко сидеть в помещении, когда на улице столько радости. Последнее время мой маршрут был один – путь на работу и с работы, а вечером прогулка на час-полтора в бар. Ты прав, говоря, что живу я в феодальном строе. Весь мой мир умещается в телевизоре, а вселенная – в оконном проеме. Пойдем, Валера. Хочу надышаться воздухом свободы.
 – А где твоя родная мама? – спросил он, когда они вышли на улицу.
 – Мама… – Ира долго молчала. Было видно, как по ее лицу пробегают тени. – Она тоже была инструктором по туризму, как папа и я. Правда, сейчас я секретарь и в поход меня не отпускали. Теперь всё снова поменяется. Маме было двадцать девять лет, а мне семь, когда все мы с группой пошли в поход по Крыму. Я с родителями везде ходила. Мы поднимались в гору. Папа шел впереди, а мама замыкающей. Сверху сорвался большущий камень и, прыгая, как мячик, раздробил плечо девочке, которая была в нашей группе, а маме попал прямо в лицо и мгновенно убил ее. Я это помню все в деталях… И как до ближайшего населенного пункта папа нес на руках тело мамы, и как ребята несли на носилках из палок Машу, как прилетел вертолет и забрал нас в Симферополь… Папа очень любил маму. Они были неразлучны, словно иголочка с ниточкой. И вдруг эта трагедия. Года три отец беспробудно пил, все из дома вынес. А я жила у бабушки, маминой мамы. Потом он резко завязал, работал как каторжный: днем на своей работе, а вечерами вагоны разгружал. И каждую копеечку в торбу – так ему хотелось создать для меня в доме уют и покой. Когда всё в квартиру купил, взял опять меня к себе. Все шло просто великолепно. А тут в одно мгновение взял и женился на этой женщине. Где он ее нашел, даже не знаю. Внешне она и красива, и стройна, но характер… Змея – добрее. Отец работал, ничего не видел, не слышал, а мне доставалось, но я молчала, терпела, не хотела ссор в доме. Говорят, что человек по струнке ходит, так это сказано обо мне. А когда сын вышел из тюрьмы, мысль у нее зародилась – поженить нас. А почему бы и нет: девочка работящая, не испорченная, дрессировке поддается и на мордочку недурна. Против ее решения не возражал и ее сыночек. Он тоже был на лицо смазлив, но характером от мамаши не отличался. Намучилась бы с ним. Скоренько он загнал бы меня в гроб. Но судьба решила изменить мою жизнь, – она перекрестилась. – Жалко ей меня стало. Чтобы как-то отблагодарить ее, я всю будущую заработную плату перечислю в детский приют. К сожалению, больше не могу, – грустно улыбнулась она. – Что ты по этому поводу думаешь?
 – Всецело одобряю. Я тоже свою перечислю.
 – Правда? – засветилась Ирина.
 – Разве такими вещами шутят?
 – Спасибо, – произнесла она шепотом.
 Они тихо шли по улице. Умытый город улыбался им одним, и птицы, словно оглашенные, горланили во всю свою мощь веселую песню.
 У Иры зазвонил телефон.
 – Да, тетя Люба, – ответила она.
 – Ира, ты на работе?
 – Сейчас нет. А что?
 – Надо чтоб ты подъехала домой.
 – Что случилось, тетя Любочка? – взволнованно спросила девушка.
 – Приезжай, дочка. Так надо. Жду, – и в телефоне раздались гудки.
 – Странно, тетя Люба звонила, соседка наша по лестничной площадке, сказала, чтоб я приехала. Зачем? Что там могло случиться? Вот и погуляли, – горько произнесла она. – Ну, я поеду. До свидания.
 – Ира, я поеду с тобой. Где ты живешь?
 – На Лазурной.
 – И я на этой улице, дом как раз напротив спортивной площадки.
 – А я в доме, где библиотека. Живем на одном пятачке и ни разу не видели друг друга. Город поглощает и растворяет людей. И вроде бы население в нем огромное, а никто никого не видит. Бежим, бежим... А куда бежим?.. Смотри, маршрутка идет, пойдем скорее.

6
 Они сидели и болтали обо всем на свете. Им вместе было легко.
 – Расскажу тебе один курьезный случай. Я училась уже в девятом классе. Со мной учился мальчик, Богдан Власенко, ну просто отпетый хулиган. Идет урок французского языка, он сидит сзади, болтает и всем мешает. Учительница не выдержала и говорит: «Власенко, сколько можно разговаривать? Может, ты выйдешь к доске и продолжишь урок вместо меня»?! Довольный Власенко выходит к доске и объявляет: «Всем спасибо, урок окончен»! – и она прыснула в ладони. – Валера, а ты ничего не замечаешь? – снова улыбнулась она.
 – Нет. А что я должен заметить?
 Ирина заразительно рассмеялась:
 – Посмотри внимательно, утром мы ехали в этой же маршрутке. Я по водителю узнала и по той наклейке, где мальчик, сощурив левый глаз, стреляет из рогатки. Я возле нее сидела.
 – Точно, – зашелся он веселым смехом.
 – Так нельзя, Валера, – Ирино лицо густо залилось краской. – Мне опять стыдно…
 – Прекрати. Я тебе сейчас расскажу анекдот про одну очень способную девочку, хочешь?
 – Хочу.
 – Слушай. Маленькая девочка закапывает ямку в песочнице, когда проходящий мимо сосед спрашивает ее: «Что ты там закапываешь, девочка?» – «Мою золотую рыбку», – всхлипывая, отвечает она. «Какая, однако, большая ямка для такой маленькой золотой рыбки». Девочка со злостью отвечает: «Это все потому, что она лежит внутри вашего кота!»
 – Какая злая девочка, – улыбнулась Ирина.
 – Да! Вот мы и приехали, выходи, а я за тобой пойду, – весело произнес Валерий.
 Вставая, Ирина провела руками по своим бедрам и, обернувшись, показала Валерию язык, гордо направляясь к выходу.
 – Пропустите меня, девушка, я хочу вам руку подать! – прошептал он ей на ухо.
 – Очень гуманно с вашей стороны. Проходите, пожалуйста.

7
 – Посмотри, сколько народа собралось возле нашего подъезда… И машина милицейская стоит. Пойдем быстрее.
 Навстречу им почти бежала женщина пенсионного возраста. Она обняла Иру, прижала к себе и стала гладить по голове.
 – Тетя Люба, что произошло, почему…
 – Ой, доченька, – запричитала она, – горе-то какое!
 – Да что случилось, вы можете сказать?! – почти прокричала Ирина.
 – Батька твой шел домой пьяный, зацепился ногой за бордюр, упал и с такой силой стукнулся головой о ступеньки перед парадной, что она у него треснула.
 Не издав ни звука, Ирина побледнела, вся обмякла и, потеряв сознание, стала медленно сползать на землю.
 – Нашатырь!.. Холодной воды!.. Полотенце!.. И скорую помощь вызовите!.. – неистово закричал Валерий.
Подняв Иру на руки, он бережно положил в тенечке на скамейку, быстро делая массаж мизинцев и ушей. А тетя Люба влажным полотенцем обтирала мертвенно-бледное лицо Иры, покрытое бисером холодного пота, ее шею и грудь.
 Наконец девушка подняла веки и затуманенным взором посмотрела на склонившегося Валерия.
 – Валерочка, что это было? – непонимающе спросила она.
 – Полежи тихонечко, попей водички, – Валера приподнял ей голову и поднес к губам бутылку. – Все образумится, моя хорошая. Жизнь продолжается. Плохо то, что она соткана из светлых и черных полос. Сомкни зубки и потерпи. Ничего уже нельзя изменить, и падать духом тоже нельзя. Сейчас, как никогда, ты обязана быть мужественной и стойкой.
 И, наконец, осознав случившееся, Ирина зарыдала во весь голос, крепко прижавшись к Валерию.
 – Валерочка, ты только не уходи от меня, а то я тоже умру, – молвила она сквозь рыдания.
 – Нет-нет, я никуда не уйду, только успокойся.
 Подъехала машина скорой помощи. Бельский подошел к врачу.
 – Доктор, – проговорил он, – у этой девушки только что погиб отец. Был обморок. Сделайте, пожалуйста, успокаивающее и, если можно, сердечное.
 – Вы врач? – доктор устало посмотрел на Валерия.
 – Да.
 – Хорошо. Все сделаем. Только потом ее уложите в постель, чтобы снова не упала.
 – Спасибо, все сделаю.

8
 Лекарство начало действовать, и было заметно, что Ирина немного успокоилась.
 – Тетя Люба, можно я вас так тоже буду называть? – спросил Валерий у стоящей рядом женщины.
 – Да, сынок, ты что-то хотел?
 – Помогите мне отвести Иру домой. Ключи у нее, наверное, в сумочке.
 – Вот ключи, – протянула она связку. – А ты кто такой? Что-то здесь я тебя никогда не видела.
 – Тетя Люба, это Валера, очень хороший человек, – тихо проговорила Ира.
 – Хороший, говоришь? Тебе видней. А где работает твой хороший человек?
 – Я зубной врач, работаю в стоматологической поликлинике.
 – Если зубной, – поджала она сухие губы, – тогда точно хороший. Пошли, я дверь открою, а ты за талию ее поддерживай. Посидишь у нее?
 – Посижу.
 – Хорошо, а я вечером загляну.

9
 Они поднялись на третий этаж. В двухкомнатной квартире было чисто и уютно. На кухне стол был прибран, а помытая посуда аккуратно лежала в сушилке. Мебель в комнатах сверкала, будто ее только что привезли из магазина. И лишь кровать в спальне была разворочена, подушка валялась на полу. Видно, до больницы здесь и случился у женщины приступ.
 Валерий отвел Ирину в зал, положил на диван, укрыл пледом, зашторил окно и пошел на кухню, чтобы приготовить чай.
 Вскоре она уснула. А он сел в кресло и не отрываясь смотрел на ее милое, ставшее таким близким, лицо. Слезы горечи щипали глаза, а в голове роились мысли. Он взял ручку и лист бумаги, лежащие на столике. Слова сами собой складывались в рифмы.
Пожар заката полыхнул на небе,
Дым облаков повис над головой.
И этот вид был жуток и враждебен,
Как будто мир окрасился войной.

Не допусти, Господь, чтоб гибли дети,
Чтоб не текла рекой сыновья кровь,
Как хорошо, когда на белом свете
Живет надежда, вера и любовь.

Остановитесь, люди!
 Оглянитесь!..
Не делайте большой беды и зла.
С улыбкой на соседа посмотрите –
И вмиг уйдет с души и сердца мгла.

Пускай салют лишь красит наше небо,
А звезды мирно светят в вышине,
Чтобы печален в жизни никто не был
И соткан мир из нитей доброты.
 Вряд ли это стихотворение можно назвать профессиональном, но то, что оно писалось душой и сердцем, он нисколько не сомневался, как и не сомневался в том, что эта девушка стала ему теперь дорогой и желанной. Девушка, которая за свою коротенькую жизнь пережила столько горя, сколько не всякий осилит за целый свой век. А сегодняшний день, только один день, испещренный событиями, веселыми, хорошими, грустными и печальными, никогда не уйдет из ее памяти как день, перевернувший всю ее жизнь. И пусть такое никогда не повторится ни у нее, ни у кого-либо другого.
 Он вышел на кухню, прикрыв за собой дверь, и позвонил домой.
 – Мама, привет, не волнуйся, я в квартире девушки, у которой в нашем дворе сегодня погиб отец. Не волнуйся, у меня все в порядке. Вечером на полчаса забегу домой, часов в семь-восемь. Ночевать буду здесь. Ни о чем пока не спрашивай и не звони, я отключу телефон. Все расскажу тебе позже. И на работе дня на три возьму отпуск за свой счет. Целую.
 – Валерочка…
 – Мама, – строго сказал он, – не сейчас. Потерпи, вечером узнаешь подробности. Пока! – и он выключил телефон.

ПЕРВОЕ ЛИЦО

1
 Степан шел домой в приподнятом настроении и даже что-то веселое насвистывал.
 – А чего грустить, – бормотал он, – если сам директор вызвал.
– Ты, Степан Митрофанович, – говорит он, – самый опытный у нас сантехник. Еще в прошлом веке о тебе легенды ходили. А сейчас и пода;вно… Весь город за тобой охотится! – засмеялся он. – Понимаешь, купил в дом всю немецкую сантехнику. Сам с супругой летал в Берлин, выбирали, какую купить. Я же дом себе двухэтажный у пруда построил. Поди и не знаешь, где теперь жить будет твой директор? – и наливает мне полстакана коньяка.
 А чё зря смотреть, я выпил и по-благородному лимончиком загрыз.
 – Надо, Степан, все установить, – говорит он, – честь по чести. А я тебе премию квартальную выпишу. И еще одну в конце года. Сейчас домой иди, проспись хорошенько, а с завтрашнего дня ежедневно за тобой в девять утра будет заезжать наша машина. Инструменты не забудь приготовить. Даю тебе на все это дело неделю. Справишься? Начальство твое уже в курсе, где ты будешь находиться и работать.
 – Это я-то не справлюсь? Плевое дело.
 – Теща, – опять говорит директор, – кормить тебя будет три раза в день, а как сделаешь все, стол шикарный накроет с выпивкой, а до этого ни-ни. Понял?
 – Понял, – говорю. – Чё тут не понять. Мне только нужен будет помощник. Поднять, принести, перенести… Полы там у вас, наверное, паркетные, чтоб не поцарапать.
 – Они не циклеваны.
 – Уже хорошо.
 – А я не подумал о помощнике. Молодец! Я тебе своего механика дам, это племяш мой, все равно ничего делать не умеет. Дармоеда в штате содержу. Ты с ним построже будь. Молодежь… Еще выпьешь?
 – Не откажусь.
 Налил опять полстакана, а сам телефон в руки взял.
 – Елена Адамовна, завтра утром к вам подойдет наш сантехник, Степан Митрофанович, покорми его по-царски. Денег не брать! И пакетик домой сооруди из моего фонда.
 – Хорошо, Максим Борисович.
 – Конец связи, – и положил трубку.

2
 Утром Степан побрился, побрызгал себя дезодорантом сына, поразился качественному запаху, надел синюю футболку и новые джинсы.
 – Ты куда это, Яременко, такой красивый вырядился? – спросила жена, тоже собираясь на работу.
 Степан и правда был очень красив и походил на цыгана: смоляные вьющиеся волосы, правда, уже с проседью, черные усы и глаза… Взглянет – как магнитом притянет. От этого жена его сильно ревновала, а сколько слез пролила… И гулял по молодости как скаженый. Но никогда не обижал, деньги домой приносил, и дети все в него – такие же упрямые, но правильные. Лена и Руслан в университете учатся, а Герман школу с золотой медалью заканчивает, врачом хочет стать.
 – К директору на квартиру еду. Сменная одежда у меня в сумке. Вчера вызывал в кабинет. Дом построил и купил германскую сантехнику. Попросил установить. Не пойду же к нему на квартиру как замарашка.
 – Сема, ты уж постарайся.
 – Я разве когда-то плохо делал?
 У него действительно были золотые руки, и без работы Семен никогда не сидел. В свои сорок девять лет он был в городе на хорошем счету и популярнее, чем Пеле в Бразилии. Оттого и жили очень хорошо и никогда не бедствовали. И у жены, и у него машины.
 Взяв ящик с инструментами и пакет со спецодеждой, Степан ровно в девять вышел на улицу и, поздоровавшись с водителем, сел в стоящую у ворот машину.

3
 Его встретила плотная симпатичная шатенка в розовом облегающем халатике. На вид ей было не более сорока пяти.
 – Здравствуйте. Вы Митрофанович? – зарделась она.
 – Можно сказать и так, – улыбнулся он, пронизывая женщину своим магическим взглядом, у которой от этого пробежала по спине мелкая дрожь. – Еще, скажу вам по секрету, Степаном меня зовут. А вы?
 – Я мама супруги Максима Борисовича, Вера, – она протянула руку.
 Вера произвела на Степана впечатление. Но он знал, что нельзя женщине дать почувствовать, что ею заинтересовались. Она сама должна сделать первый шаг к сближению. Ее душевное смятение должно произойти само по себе. Она ведь готовилась к встрече, а на нее никто даже внимания не обратил. Женщины боятся старости как огня. Теперь она весь вечер просидит у зеркала, рассматривая свое лицо, и завтра снова попытается завоевать внимание. Но и завтра и послезавтра со стороны Степана будет то же самое. А вот на четвертый день с ней можно делать все что душа пожелает.
 – А паренек не приходил, племянник директора? Он мне его в помощники выделил.
 – Эдик? Он если к одиннадцати подойдет, то это будет очень хорошо.
 – Он мне, собственно говоря, пока не нужен. Вы же мне сейчас все покажете и расскажете, где, что и куда ставить, потом – где это все у вас находится и, наконец, где я буду переодеваться и хранить свои инструменты.
 – Степан, мне было приказано вас накормить. Все готово: яичница с беконом, кофе и бутерброд с икрой.
 – Нет, Верочка, я позавтракал дома. Давайте сразу приступим к работе, – он на пороге оставил ящик и пакет, достал из заднего кармана джинсов блокнот и ручку. – Пойдемте, – протянул он руку, осматривая снаружи гигантский дом и огромный двор, обнесенный высоким забором их красного кирпича.
 – Как вам будет угодно, – высокомерно ответила она и, демонстративно играя бедрами, вошла в дом. – Начнем, пожалуй, с кухни.
 Пустой дом отвечал эхом. На полу лежал кафель, но еще не отциклеванный.
 – Это значительно упрощает дело, – радостно проговорил Степан, видя зияющие дыры в полу. – Это везде так? Нигде сантехника не стоит? Как же вы здесь живете?
 – В этом доме пока никто не обитает. Максим Борисович с Лидочкой на старой квартире, а здесь я хозяйничаю. Живу в летнем доме, который всем необходимым оборудован. Вам показать его?
 – Спасибо, пока не требуется.
 – Но обедать все равно придется там.
 – До обеда еще далеко. Оборудование все в наличии?
 – Да, я потом покажу.
 – На кухне мы больше ничего не делаем?
 – Здесь больше нет.
 Степан все измерял и записывал в блокнот.
 – Показывайте, что еще делать на первом этаже, и пойдем дальше и выше, – улыбнулся он.

4
 Как выяснилось, работы оказалось всего-то – начать и закончить. Надо было установить, помимо мойки, три ванны и два душа, четыре унитаза, четыре биде и пять рукомойников.
 Яременко хмыкнул:
 – Да здесь работы – на полтора дня.
 – Правда? – удивленно спросила Вера.
 Степан достал телефон.
 – Максим Борисович, Яременко беспокоит.
 – Неужели все сделал? – засмеялся директор.
 – Почти, – улыбнулся Степан.
 – Какие проблемы, все решаем.
 – Здесь такой большой объем работы, что и месяца, наверное, будет мало.
 – Степа, я тебя не тороплю. Сильно не переживай, я скажу, чтобы тебя табелировали, сам прослежу за этим, на работу можешь не выходить, а вечером я заезжать буду. Завтра утром шофер передаст тебе пакет. Короче, работай не торопясь и качественно, – в трубке послышались короткие гудки.
 – Ну, – Степан потер руки, – теперь мне все ясно. Ведите туда, где это богатство хранится. Надеюсь, не под открытым небом?
 – Что вы, у нас сарай утепленный есть.
 – Если утепленный, тогда точно ведите.
 Вера взяла ключи и открыла добротный сарай, стоящий в дальнем углу, где было все аккуратно сложено.
 – Молодцы! Теперь давайте мне ключи. Здесь будет мое пристанище, здесь я и переодеваться буду. Батюшки, а это кто к нам приехал такой красивый? – увидел он подходящего во всем светлом улыбающегося молодого человека.
 – Это наш Эдик, – радостно обняла его Вера.
 – Все, Верочка, идите, спасибо вам. Мы уже теперь сами. Работать надо, участок большой, загорать некогда. Обедать будем в два часа.
 Вера молча развернулась и пошла к дому.
 – Ну, заходи, родимый, не стесняйся! – было заметно, как у Степана заиграли желваки. – Решил со мной, Эдюшка, в дурачка сыграть? Не получится! – он крепко схватил парня за взбитый чуб. – Ты почему, сученыш, опоздал на два часа?
 – Что вы себе позволяете?
 – Я еще ничего не сделал, – Яременко хлопнул Эдика ладонью по гладко выбритой щеке. – А теперь слушай, что я тебе скажу, и запоминай! Не дай Бог забудешь или перепутаешь – покалечу. Я не шучу. В восемь пятьдесят ты ждешь, я подчеркиваю – в восемь пятьдесят, ждешь меня у ворот этого дома, переодеваемся и работаем без перекура, как глухонемые… Я сделаю из тебя человека и заставлю полюбить работу! Если замечу, что сачкуешь, строго накажу. Обед в четырнадцать, ужин в девятнадцать. Окончание рабочего дня – когда скажу. Все понятно растолковал? – толкнул Степан его к стене. – Я уразумел, что рабочей одежды ты с собой не брал, тем хуже. Будешь работать, в чем пришел. Сейчас носишь унитазы и биде, а куда ставить, спросишь у хозяйки. Первая дыра от двери – унитаз, вторая – биде. И носишь все аккуратненько. Упаси тебя Господь разбить или что-то подобное натворить. Ты за это начинаешь немедленно завидовать мертвым, а я тебе в этом помогу. И не вздумай подумать, что я шучу. В работе у меня шуток нет. А брюки на всякий случай сними – и за работу. Без моего мудрого слова ни одного лишнего движения, делать все только то, что я скажу.
 
5
 Хорошая работа всегда делается неторопливо. И если начал делать одно, на другое уже не отвлекаешься. Эдуард вел себя очень положительно и хорошо помогал, порой не надо было и напоминать, что делать.
 Вера тоже не мешала, появляясь только, когда требовалось звать на обед или ужин. Она каждый день выглядела по-разному и менялась к лучшему. Степан понял, что она скоро совсем разочаруется в себе, а этого допустить никак нельзя. Он все запланировал на пятницу.
 Через два дня Степан снова позвонил директору.
 – Максим Борисович, здравствуйте, можно завтра с утра начать циклевать пол на кухне и первом этаже. Вскрывать кафель двумя слоями лака только в месте установки мойки. И чтоб лак быстро сохнул. В пятницу буду устанавливать все на кухне, и чтобы мне никто не мешал, а пока занимаюсь туалетными комнатами.
 – Хорошо, Степан Митрофанович, все будет сделано. Лак лежит в коробках, в другом помещении сарая. Вера знает. Видел твою работу. Понравилось. Молодец! Ты конверт получил?
 – Получил, Степан Митрофанович. Зря вы это, – в конверте лежало пятьсот долларов.
 – Не учи отца ловить блох в голове, – засмеялся он. – Еще вопросы есть?
 – Больше нет.
 – Вот и славно, работай.
 Уже были готовы все туалетные комнаты, правда, без рукомойников.
 – Эдик, – сказал Степан после ужина, – сейчас на кухню принесешь все для мойки, вместе с тумбой, поставим рукомойник на первом этаже, и на завтра ты мне не нужен. Придешь в понедельник. Отоспись, а то на тебе лица нет. Боюсь потерять ценного помощника.
 – Спасибо, Степан Митрофанович.
 – Работаем без сантиментов.

6
 В пятницу Степан пришел взъерошенный и возбужденный. Его глаза пылали жарким пламенем.
 – Что с вами? – встревоженно спросила Вера. – Вы не заболели? А где Эдик?
 – Я его отпустил.
 – Гуманно!
 – Проспал, представляете?
 – Не мудрено. Работаете без перерыва. Коням отдых полагается, а вы… – засмеялась она с придыханием.
 – Верочка, просьба великая.
 – Слушаю и повинуюсь.
 – Можно у вас принять душ, а потом выпить чашечку кофе? А то дома ничего не успел.
 – Нет ничего проще. Пойдемте.
 Они вошли в летний дом. Он тоже выглядел внушительно. В нем было несколько комнат, двери которых были закрыты, зал, кухня и туалет, ванная с душевой.
 – Проходите сюда, раздевайтесь и мойтесь, а я сейчас полотенце принесу.
 Степан в три секунды все сбросил с себя и уже стоял под душем, слегка задвинув полукруглую полупрозрачную дверь.
 – Я принесла полотенце. Мыло и мочалка на полочке.
 – Ой!! Ой-ёй-ёй! – закричал Степан. Из кабинки была видна его голова, опущенная вниз.
 – Господи, что стряслось?
 – В глаз что-то попало, веко открыть не могу.
 Вера подбежала к нему, взяла руками голову:
 – Выпрямься, посмотри на меня.
 – Не могу.
 – Пожалуйста…
 Степан резко выпрямился, притянул ее к себе и впился в сочные губы. Сверху лилась вода, смывая прическу Веры и обливая ее халат. Она что-то мычала, пыталась оттолкнуть его, но вскоре ослабла и стала покорной.
 – Сбрось халат, – прошептал ей на ухо, – а то он скоро весь промокнет, – тихо засмеялся он.
 – Какой дурачок… Моя прическа… Без нее я, наверное, похожу; на кикимору.
 – Ничего страшного, мне придется сильно постараться и вновь превратить тебя в сказочную фею.
 – Уж постарайся, миленький...
 
7
 Через час с небольшим, красный, потный и ослабевший, Степан откинулся на спину.
 – Пить, королева!
 – Что изволит мой повелитель? – поцеловала Вера его в щеку, а потом в губы.
 – Если есть – минералки.
 – Какой?
 – Не томи, пожалуйста, умру и ничего не доделаю Максиму Борисовичу. «Боржоми» неси две бутылки.
 – Одну секундочку, милый.
И сверкая белизной тела, она выскочила из спальни. Полотенце, что было намотано на ее голове, свалилось на пол.
 Вскоре на подносе появились две бутылки и два стакана. Волосы Вера уже попыталась причесать, а сверху на ней был китайский халат с огромными цветами на красном фоне.
 – Опять все скрыто от меня, – пропел Степан и жадно, не отрываясь, вылил в себя бутылку воды.
 – А работа?..
 – Хорошо! – воскликнул он – И снова душ, и снова работа. Мне кажется, ты стала краше сказочной феи, – он притянул к себе Веру и нежно поцеловал.
 – Может, на фиг сегодня эту работу?
 – Нет, солнышко, не поймут. Который час? Ничего себе, половина одиннадцатого! Я в душ, переодеваюсь – и крутить… Сегодня у меня работы не так много. Мы для закрепления повторим пройденный материал.
 – Замечательно! – радостно воскликнула Вера.
 – Ты обещала мне кофе! – прокричал он из душа. – Принеси его, пожалуйста, в дом, на кухню.

8
 – Верочка, кофе поставь на подоконник и иди занимайся. Извини, но я не люблю, когда стоят у меня за спиной. Только не обижайся. Поцелуй меня и иди, а то руки у меня грязные.
 Работал Степан с остервенением, все буквально горело у него в руках и все ладилось.
 Быстро собрав тумбу, он приступил к установке раковин и сушилки. Уж здесь пришлось повозиться из-за неудобства и ограничения пространства.
 – Степочка, ты ничего не сказал, а спросить я забыла. Обедать когда будешь? Уже два часа.
 Степан встал, потянулся, посмотрел на свою работу. Претензий к себе не было.
 – Верунчик, – чмокнул ее в щеку, – осталось буквально час-полтора работы. И тогда… Давай поедим попозже. Если хочешь – конечно, покушай сейчас.
 – Нет, буду ждать тебя. Я водички тебе принесла, в этот раз армянскую «Джермук» и «Бжни». Ты не против?
 – Спасибо, ты мой спаситель! – он снова ее поцеловал. – Постой немного, я буду пить и смотреть на тебя. Ты определенно стала еще краше.
 – Подхалим, – улыбнулась Вера и, поцеловав Степана в соленую щеку, быстро ушла.
 
9
 – Вот на сегодня всё. Я в душ, ты в койку.
 – А кушать?
 – Верунчик, правда не хочу. Немного устал. Если поем – усну. Ты лучше еще водички принеси. А потом, запомни мудрые слова народа: «Сытый петух – ленивый петух!»
– Ой! – счастливо засмеялась Вера. – Иди мойся, петух! – снова прыснула она.
 Через пятнадцать минут, сладко потягиваясь, в костюме Адама в спальню вошел Степан.
 – Где моя фея? – пафосно произнес он, откинув в сторону руку и вывернув.
 – Фея тоже в душ, на десять минут, а ты грей ложе.

10
 Они лежали, боясь пошевелиться. Сил ни у кого не было.
 – Веруня, подай, пожалуйста, мой телефон, хочу директору похвастаться.
 – Чем? Любовными победами? – она крепко прижалась к нему и обняла.
 – За это он меня явно не похвалит.
 – А я хвалю.
 – Максим Борисович, здравствуйте. Яременко.
 – Здравствуй, Степан. Какие проблемы?
 – Хочу, чтоб вы сегодня заехали домой.
 – Я как раз и еду. В пробке стою. Минут через пять-семь буду, жди.
 Степан быстро отключил телефон и подскочил как ошпаренный:
 – Он через пять минут будет здесь, одевайся быстрее!
 Вера тоже носилась по комнате как полоумная, натягивая на себя одежду.
– Как ты вовремя позвонил! Вот попали бы в нехорошую ситуацию.
 Но Степан ничего этого не слышал. Он мчался к дому, на ходу застегивая комбинезон. Схватив веник и совок, стал быстро убирать грязь с пола и высыпать ее в ведро, влажной тряпкой протирать тумбу и пол. Не успел он это закончить, как послышались шаги.
 Он вышел навстречу.
 – Порадуй, порадуй, Степан Митрофанович, своими достижениями.
 Они поздоровались за руку.
 – Проходите, Максим Борисович, на кухню.
 Директор быстро вошел и встал как вкопанный, восхитившись увиденным.
– Митрофанович, я горжусь тобой! Даже шкаф повесил… И всё работает?
 – Пробуйте.
 Директор открыл краны, дверки, все ощупал, все потрогал, ко всему прикоснулся.
 – Молодец! Честно, не ожидал. Держи, – он протянул Степану двести долларов, – заработал.
 – Максим Борисович…
 – Не спорь. А где Вера Сергеевна?
 – Спасибо большое. Не знаю, наверное, в домике.
 Директор достал телефон:
 – Вера Сергеевна, здравствуйте. Вы где? Идите к нам сюда в дом.
 – Бегу, Максим Борисович. А вы давно приехали?
 – Только что.
 Через минуту появилась раскрасневшаяся Вера.
 – Здравствуйте, Максим Борисович, а я в доме прибиралась и не слышала, как машина подъехала, и собака не загавкала.
 – Посмотрите, что сотворил наш Левша, – глаза директора светились от радости.
 – Красиво!..
 – Красиво… Это не красиво… – он потряс рукой в воздухе. – Это искусство!.. А вы что такая красная?
 – Приборку внаклонку делала… А может, и давление скакнуло.
 – Потерпите. Три собаки будет, ночной сторож, две прислуги, повариха… Еще месяца три-четыре – и въедем.
 – Максим Борисович, хочу пожаловаться на Степана Митрофановича.
 – Что такое? Приставал? – захохотал он.
 Ее щеки заалели спелыми вишнями.
 – Если бы, – притворно засмеялась она. – Он сегодня ничего не ел. Ни завтракал, ни обедал…
 – Степа, это что еще за бунт? Мне нужен мощный мужик, а не доходяга.
 – Просто чего-то захотелось, Максим Борисович, вам сегодня приятное сделать. А вы, Вера Сергеевна, ябеда.
 – Вера Сергеевна, мы сейчас это дело поправим. Накрывайте на стол. Сколько вам потребуется на это времени?
 – Двадцать минут.
 – Прекрасно! А мы тут пока посмотрим.
 – Собственно говоря, мне осталось поставить рукомойники, ванны и душевые. И все на втором этаже. Первый этаж готов полностью. Вы можете присылать рабочих, пусть они с понедельника здесь начинают: кафель класть, обои клеить, люстры вешать. Это хорошо, что потолок у вас готов, его только после всего мощной струей сухого, но не горячего, воздуха обдуть требуется.
 Они обошли всё. И везде директор восхищался работой мастера.
 – Степан, суббота и воскресенье – выходной. Это не обсуждается. А в понедельник я всех пришлю, пусть осмотрятся, прикинут, что надо делать, и все остальное. Пойдем, Вера уже готова нас с тобой принять.
 
11
 Мужчины с удовольствием поели солянки. После нее Вера Сергеевна положила жареную картошку с цыплятами табака, салат и тоненько порезала сухую колбаску. И все это принималось с пятизвездочным армянским коньяком.
 – Вера Сергеевна, отнесите шоферу что-нибудь перекусить и кофе в термосе.
 – Сейчас сделаю.
 – Степа, а тебя здесь хорошо кормят! Может, и мне на довольствие сюда встать?
 – Максим Борисович, а вы где служили?
 – Командир группы артиллерийской боевой части на сторожевом корабле «Пылкий», старший лейтенант Яремчук! – он резко поднялся, втянув живот. – Правда, с началом перестройки уволился и ушел в бизнес. А теперь вот… – он развел руки. – А ты?
 – Боцман малого ракетного корабля в Поти, Грузия.
 – За тех, кто в море! – директор наполнил рюмки. – Не чокаясь, – и выпил. – Вот, Степа, какая мне трезвая мысль пришла. А давай я тебя сделаю прорабом. Не спорь, пожалуйста, – увидел он протестующий жест, – оклад вдвое увеличу, и времени свободного больше будет.
 Вера тихо сидела и любовалась своим героем. Он ее сегодня просто покорил.
 – Максим Борисович, давайте этот вопрос обсудим после моей работы.
 – Ты не понял меня, Степан, твоя работа никуда не денется, просто ты будешь старшим при благоустройстве моего дома.
 – А потом…
 – А потом ничего и дальше не изменится. До пенсии будешь в королях ходить.
 – Заманчиво.
 – Ну и славно, что договорились.
 – Максим Борисович, давайте на коня – и я пойду. Отец приехал, а меня практически не видит. Тогда завтра с ним на рыбалку съездим.
 – На коня так на коня. Я тебя довезу.
 – Вот за это спасибо.
 Прощались не долго. Степан, когда хозяин вышел, обнял и поцеловал Веру.
 – Спасибо, – шепнула она ему. – До понедельника. Я очень буду тебя ждать!
 

12
 На улице уже смеркалось.
 – Максим Борисович, – попросил Степан, – остановите, пожалуйста, возле магазина. Хочу минеральной воды купить, Светке мороженое и бате сигарет. Спасибо, что довезли, мне отсюда до дома метров двести.
 – Давай, Степа, – директор пожал ему руку. – В понедельник я подписываю приказ.
 Купив все, что планировал, Яременко быстрым шагом поспешил домой. Перебегая проезжую часть, почувствовал, что в его туфлю попал камешек.  Степан захромал. Уже подъезд виден, но идти очень больно. Степан подошел к тускло светящемуся фонарю, оперся об него рукой и принялся дергать ногой, пытаясь вытряхнуть из обуви камешек. Ничего не получалось. Тогда Степан энергичнее стал трясти ногой.
 Сзади шел изрядно качающийся мужчина. От увиденной картины он остолбенел. В голове промелькнула трезвая мысль о поражении брата по разуму электрическим током. Он бросился в кусты, схватил толстенную палку, которыми богаты наши дворы, подбежал к «пострадавшему» и со всего маху ударил Степана по руке. Тот рухнул как подкошенный. «Спаситель» наклонился.
– Ну что, жив?! – выдохнул он пары сивушных масел и улыбнулся улыбкой праведника.
 – Что ты сделал, дебил? – простонал Яременко.
 – Спас тебя от электротравмы.
 – Какой травмы? Ты мне руку сломал!
 – Это заживет, не сокрушайся. Я же думал, что тебя током убивает. Видел бы ты, как дергался.
 – Это я камешек из туфли вытряхивал.
 – А я думал… Надо было сказать…
 – Что сказать?! – грозно спросил Степан и стал медленно подниматься.
 – Ты мне брось… А то я тебя еще раз огрею, – мужик стал угрожающе поднимать палку.
 – Это не требуется, – простонал Яременко от боли и сел, облокотясь о столб. – Помоги достать из джинсов телефон, жене надо позвонить, скорую помощь пусть вызовет.

13
 Через три часа такси везло домой грустного Степана с гипсом на согнутой левой руке. Супруга прижалась к нему со здоровой стороны, выражая свое сострадание.
 Сантехнику у директора устанавливали другие мастера, выбранные Степаном, а он, уже в должности прораба, руководил всеми внутренними работами.
 На Новый год семья Яремчук въехала в новую благоустроенную квартиру. Среди элитных гостей был и Яременко с женой. Он с супругой Максима Борисовича, Лидочкой, и ее мамой, Верой, даже летал за мебелью в Италию и обустраивал со своей бригадой весь интерьер квартиры.
 Теперь его рука хоть и двигалась, но еще побаливала. Но это не мешало наслаждаться торжеством.
 Увидев это чудо мастерства, отцы города и области звали к себе теперь только Степана, который от огромной прибыли со временем построил дома своим детям, правда, не такие большие, но зато очень добротные.
 А с Верой они остались хорошими друзьями и изредка обедали вместе. И теперь он душился только подаренным ею дезодорантом. И она тоже ревновала его к каждому столбу, но делала это ласково, понимая, что уйдет и не вернется.

РОМАНТИКИ

1
 Есть масса людей, которые учатся, работают, что-то делают, и их, кроме двух-трех человек, никто не знает, не замечает и не видит. Такая вот серая масса. Они даже сами о себе ничего не могут сказать определенного. Так и живут без интересов, без стремлений, без цели, как перекати-поле: куда ветер подул, туда и покатились, твердо соблюдая флотскую заповедь: «День прошел – и фиг с ним». Главное, чтобы заработную плату платили, а все остальное – как бы ничего и не нужно.
 Эти люди есть в любой профессии. Но хуже всем – артистам. Они рождены для народной любви. И вдруг что-то в их жизни надламывается: то не пошло, то не заметили, то режиссер дурак и, наконец, забыли. Нигде нет, даже в титрах, даже в слове «другие». Например, Быкова, Леонова, Тихонова, Смирнова, Ступку знают все. Но это единицы. Их талант, обаяние, душевная теплота сами собой вошли в мозг зрителя, как табличка умножения. А тебя – никто. Вообще никто! И ты сам себя уже не знаешь.
 Есть миллионы таких же актеров, музыкантов и просто людей от искусства, которые только за стопкой могут похвастаться, что именно он не такой, как все, ему просто не повезло. Выскочки поют, пляшут, играют, а вот его талант не раскрыт, безжалостно раздавлен этими людьми.
 Коля Лупанов и Федя Бецкой были музыкантами-народниками. Один играл на гармони, а другой на балалайке. Нельзя сказать, что играли они плохо, даже наоборот. Но балалаечников и гармонистов так много, что не каждому уготовлено место в оркестре, а таких в инструментальном ансамбле тем более не бывает.
 Конечно, они были прикреплены к провинциальной филармонии, где за ненадобностью получали мизерную заработную плату, а вот остальные…
 Напрягите память и скажите: много ли гармонистов и виртуозов-балалаечников участвует в концертах? Свадьбы, похороны, корпоративы тоже проходят без них.
 Правда, спасают Новогодние и другие праздники в школах и детских садах да редкие концерты в парках и скверах, где они были действительно востребованы.
 Коля и Федя дружили. Ну а с кем им еще дружить, не с виолончелистом же или, скажем, с альтом. Не тот уровень…
 Были они тогда еще молоды, энергичны и холосты. Какая же дура свяжет свою судьбу не пойми с кем?
 Как-то сидя в пивном баре, после восьмой кружки, у Федора родилась гениальная и очень трезвая мысль: «А чего бы нам не сделать свой народный ансамбль?» Хотели даже взять в него барабанщика, но отказались от этой мысли сразу, поскольку выручку надо было делить на троих.
 Идея очень понравилась. Раз ансамбль – надо дать ему громкое название. И не просто название, чтоб отпугивало, в нем должна быть и таинственность, и сила притяжения, и душевная доброта. Оно должно привлекать и заинтересовывать публику.
 Наконец после долгих споров сошлись на названии «Встреча».
 – Не плохо, такого ни у кого нет, а с другой стороны – интригует.
 Сказано – сделано. И пошли они к директору филармонии. А у того забот… даже денег на зарплату не хватает… И заниматься он их гастролями не собирается. Хотите кормить себя – вперед. За волка ноги это делают, хотя они на волка даже близко не смахивают, больше на тушканчиков. А такое название могли придумать только дебилы. Езжайте куда хотите, трудовые книжки будут здесь, а зарплату вашу будем переводить на счет. И весточки о себе подавайте, чтоб знали, где искать. А то вдруг успех будет грандиозный и ваши «милые» лица замелькают на страницах американских или австралийских газет. На этом он достал из тумбочки бутылку водки, налил себе полстакана, выпил и замахал рукой – мол, исчезните как можно быстрее.
 Николай и Федор прекрасно понимали, что мегаполисы построены не для них. А вот бескрайние просторы тундры, тайги, побережья и степи – их регионы.
 Сэкономив на пиве, они сделали несколько красочных афиш, где их счастливые лица весело смотрели на фоне леса, моря и уходящей вдаль дороги. Вверху по бокам красовались гармонь и балалайка, между которыми золотом написано «ВОКОЛЬНО-ИНСТРУМЕНТАЛЬНЫЙ АНСАМБЛЬ», а внизу – «ВСТРЕЧА». Под фотографиями стояли их фамилии. Афиша им очень понравилась.
 Первым они решили освоить север, объехать нефтяников, газодобытчиков, старателей, оленеводов, рыбаков…
 Две недели им понадобилось на разучивание репертуара. Он не блистал современными песнями, но вот народных, что брали за душу, было предостаточно. А если под водочку… Не было им цены.
 Ну а раз их никто не звал, они поехали сами. Первый пробный концерт состоялся в поезде. Здесь их и накормили, и напоили, и десять тысяч рублей они собрали. Короче, почин был положен. Вначале было как-то даже страшновато, но потом это пропало и Федор с Николаем почувствовали вкус хорошей жизни.
 По приезду они сразу шли к начальству. Представлялись, суя в глаза обернутую в целлофан афишу. Ну а потом где-то в вагончике давали свои концерты.
 Северяне – народ добрый. Они и платили хорошо, и кормили отменно, и поили пьяно, и даже одели их по-зимнему: в шубы, унты, собачьи перчатки и собольи шапки. Вечерами в вагончик набивалось столько народу, что не продохнуть. Здесь и пели, и курили, и пили, и ели. Многие от переизбытка веселья здесь же и засыпали. А утром всех ждала каторжная работа. Но нигде и ни разу план из-за этого не сорвался. Порой «гастроли» затягивались на месяц, а бывало и на полгода.
 Они так привыкли к подобному образу жизни, что в родных краях ни разу и не появлялись. И женщины не обижали их лаской.
 Лица артистов округлились. Из-за наслоения жира пришлось покупать одежду на три размера больше, а лица постепенно приобретали цвет алкогольного загара.
 Страна везде щедро встречала людей искусства. И везде концерты проходили на «ура». Очень скоро чемодан от вещей пришлось освободить, вместо них в нем лежали деньги. Сколько их там водилось, не знал никто, да и зачем, есть и есть. Когда крышка стала закрываться с трудом, решили они припрятать свое сокровище в укромном месте. Для этого в километре от Саратова, недалеко от трассы, на кургане, они вырыли глубокую яму, положили туда сбережения и, закопав их, тщательно замаскировали, да еще и составили подробную карту.
 Прошло еще четыре года. Теперь вновь заработанные деньги они носили в рюкзаке.
 И куда бы ни приезжали, люди щедро делились всем, что имели сами. На Востоке они объедались рыбой и икрой, в Средней Азии их животы трещали от плова и дынь. Нефтяники Каспия кормили белорыбицей и черной икрой. И везде для «Встречи» организовывались концерты почти на «правительственном» уровне. Они даже написали письмо в родную филармонию о перечислении их денег, хранящихся в банке, в фонд местной культуры.
 Годы летели. Федор и Николай уже огибали земной шар как минимум в четвертый раз. Они заметно постарели, на голове поредели и поседели волосы, появились мешки под глазами, частенько приходила усталость. Что происходило в стране, никто из них ничего не знал да и знать не хотел. Главное, что «бродяга к Байкалу подходит…», «ямщик, не гони лошадей…» и «ехали на тройках с бубенцами…». Тут много знать и не надо. Их репертуар не менялся много лет, правда, добавилось несколько десятков блатных песен.
 А жизнь за это время, оказывается, перевернулись с ног на голову. А у друзей головы остались на прежнем месте.
 Шикарно отметив свое сорокалетие, друзья решили с концертной деятельностью завязать, осесть в тихом месте и зажить, как все люди, – спокойно, мирно и размеренно. И чтоб в доме смеялись дети, а во дворе мычала корова. А то и гармонь тяжелеть стала, и балалайку хотелось разбить о голову злополучного поклонника.
 Как-то допоздна они развлекали чабанов, потом ели мягкое мясо барана и пили кумыс. Николай лег на спину и долго молча смотрел в бездонное звездное небо.
 – Знаешь, Федя, о чем я подумал: а не пора ли нам сворачивать свою головокружительную карьеру? Давай все бросим и заживем, как все нормальные люди. Покуролесили за жизнь мы с тобой. Может, хватит? Живем дикарями, одичали. Что вокруг делается, не знаем, не то что в мире – в стране… Хорошо хоть песни не дали разучиться говорить.
 – Я тоже тебе об этом хотел сказать.
 – Тогда поехали в свою филармонию, заберем трудовые книжки, потом мотанемся в Саратов, возьмем сбережения и уедем в какое-нибудь тихое место на юге Украины, поближе к речке. Что думаешь по этому поводу?
 – Деловое предложение...

2
 Приехав в некогда родной город, они не узнали его. Он походил на огромный цыганский табор, где все бегали, что-то носили и везде торговали. Город утопал в грязи, и только пара сотен мужчин в красных пиджаках и полторы тысячи разукрашенных девушек сидели в ресторанах и лениво ели лобстеров, пили французское шампанское и английский виски. Здесь располагались хозяева жизни, а по улице бродил отстой.
 Коля и Федя, скитаясь по задворкам великой империи, никогда не останавливались в городах, поэтому всё это созерцали впервые и с большим удивлением. Филармонии их тоже не было, ее давным-давно ликвидировали за ненадобностью, а вместо нее стоял шикарный особняк значимой особы.
 Они растерянно шли по городу, соображая, куда обратиться, чтобы восстановить утраченные документы. Зайдя в бар, они взяли по сто пятьдесят граммов коньяка и по две порции пельменей. За их столик мгновенно присела цыганка.
 – Мальчики, что ищем, что желаем? Может, девочек пригласить?
 – С девочками пока повременим, – ответил Федор. – Мы музыканты местной филармонии, долгое время были на гастролях. Скажи нам, дорогая, где забрать наши трудовые книжки, в какой организации?
 – Твой вопрос выеденного яйца не стоит. Сто долларов с каждого – и через сорок минут книжки будут у вас на руках. Я сейчас позвоню, а ты возьми мне тоже коньячка и салат из крабовых палочек, – она достала телефон, позвонила и залопотала на своем языке.
 Не успели они выпить по рюмочке, как прибежал цыганенок.
 – Пишите разборчиво свои фамилии, имена и отчество, год рождения, что и когда закончили, какую получили специальность, с какого времени начали работать и на каких должностях. А уволились по собственному желанию сегодня. Вот бумага и ручки.
 – И это прокатит?
 – Я тебя обидела? Помочь хочу. Зачем такое говорить? Деньги только покажи. Без них работать не будем.
 Федор достал пачку денег из кармана.
 – Другое дело, – она допила коньяк, а цыганенок, забрав бумажки, быстро исчез.
 – Как зовут вас, добрые люди?
 – Николай и Федор.
 – Меня Розой кличьте. А пока делается работа, пошли за угол, там хорошие шашлыки делают.
 Взяв сигарет, троица обогнула двор. Там действительно стоял ларек, а рядом аппетитно дымился мангал. Они сели за столик. Через секунду подошел чернявый официант.
 – Жора, для дорогих гостей – три хороших, мягких шашлычка, бутылочку перцовочки, а минут через сорок – всё остальное, – моргнула она ему глазом.
 – Сейчас сделаем.
 – Давайте, мужчины, выпьем за удачу! Чтоб у нас все было, а нам за это ничего не было. Предлагаю по полной! – засмеялась Роза.
 Вскоре на машине подъехал молодой парень.
 – А вот и ваши «Трудовые» приехали.
 Они сели в машину, парень из бардачка достал документы. Они были составлены правильно, даже печать выглядела настоящей.
 – Довольны? – спросила Роза.
 – Нет слов, – Федор достал деньги, протянул их Розе. – Сверху двадцать. Молодцы, умеете работать!
 – Может, вам дипломы какие нужны? Всё делаем!
 – Будем иметь в виду. Пока спасибо и за это.
 Машина уехала.
 – Надо обмыть, – командовала Роза.
 – Дельное предложение.
 – Посмотрите, какие красотки идут. Девушки, присаживайтесь к нам, – позвала их Роза.
 И пир возобновился с новой силой.
 Наступил вечер. Роза куда-то исчезла, а девочки повели не очень трезвых представителей высокой культуры к себе домой.
 
3
 Наступившее утром похмелье всегда дает трезвое осмысление происшедшего накануне вечером. Голову ломило так, что других мыслей, кроме о ста граммах водки либо литра пива, не возникало. Что было вчера, вспоминать не хотелось. Да и было ли оно, это вчера. Девочек в комнате тоже не было, как не было, собственно говоря, и комнаты. Это было полуподвальное помещение с валяющимися на полу матрацами и четырьмя фанерными ящиками, стоящими вокруг большой картонной коробки, заменяющей стол. Над головой тускло горела лампочка. Одежда валялась повсюду. Николай поискал глазами воду, но кроме пустых бутылок из-под пива и водки, ничего не было.
 – Вставай, Трубадур, – толкнул Николай ногой тело товарища. – Нас ждут великие дела!
Он начал одеваться. И вдруг…
 – Федя, да проснись ты, нас обокрали! – и небеса вздрогнули от произнесенных им фраз. Голову сразу попустило.
 – Что ты мелешь? – вскочил Федор. – Как обокрали?
 – Вот так! – Николай снова разразился бранью. – Мы из зоопарка попали в лес, где каждый заяц для нас хищник.
 Музыканты проверили все карманы, выложив содержимое на импровизированный стол. Документы, к счастью, были на месте, включая и «Трудовые книжки». И еще сто долларов оставили.
 – Ты видишь, какой порядочный вор пошел? Даже деньги на проезд оставили и документы не взяли… Видно, наша сумма их удовлетворила и разжалобила одновременно. Надо валить отсюда быстрее, прямиком до Саратова, пока «товарищи» не опомнились и не прирезали нас.
 – Подожди, Коля, я тебе не говорил об этом, но я всегда делаю заначку на всякий случай, на черный день, так сказать, – он вывернул пиджак и в районе плеч показал потайные карманы. – Сколько там, не знаю, но должно быть много. Не расстраивайся, друг, выживем.
 – Держи их там и никогда пиджак не снимай. А сейчас достань пару бумажек – и поехали на вокзал. Надо билеты купить и пива попить, а то голова снова раскалываться начинает.

4
 В Саратов поезд пришел ночью. Взяв такси, так им не терпелось скорее прикоснуться к своему скрытому богатству, они поехали к кургану, но на том месте красовался развлекательный центр.
 – Вот и всё, – Николай со всего маху сел на землю.
 – Подожди, Коля, может, не туда приехали?
 – Как не туда? Как не туда?!
 – Давай до утра подождем. В такой темноте может каждый ошибиться.
 – Может, ты и прав. Надо поспать, и поесть бы не мешало. Пошли в этот клуб. Там точно все есть. Деньги у нас еще имеются?
 – Я на всякий случай достал еще одну сотку.
 Как оказалось, все в центре было. Поев, они приняли в номере душ и, блаженно развалившись на мягких кроватях, мгновенно уснули, поставив будильник на десять утра.
 Утром друзья обследовали все. Ошибка исключалась. Именно в этом месте таились их сокровища.
 Они вновь вошли в бар, взяли пиво.
 – Скажите, – обратился к бармену Федор, – если мне не изменяет память, раньше на этом месте возвышался курган.
 – Может, и возвышался, а может, и нет. Я откуда знаю? У уборщицы спросите, она местная, должна знать.
 – Извините, – подошли они к женщине, которая протирала шваброй пол. – На этом месте был раньше курган?
 – А тебе зачем?
 – Мы археологи. Это был скифский курган, – плел Федор. – Историческая ценность, так сказать.
 – Эко сказанул про ценность. Снесли твой курган и поставили вот эту ценность. Одни бандиты и проститутки тут теперь гуляют.
 Федору это было не интересно.
 – Скажите, а сокровища или ценности какие при строительстве не находили?
 – Вот это я не знаю. А если кто что и нашел, рази он будет на кожном углу об энтом орать?
 – Это верно.
 – Некогда мне тут с вами разговоры разговаривать. Мне чистоту наводить надо. Хозяин приедет, по голове не погладит, – и она пошла дальше мыть пол.
 – Приехали! – взвыл Николай. – Пойдем пожрем и поедем снова на Север. Надо опять начинать все с нуля. Слава Богу, инструменты не выкинули. Давай напьемся с горя.
 – Покушать надо, согласен, но пить не будем. Возьмем по сто пятьдесят для аппетита.
 Они сели в дальнем углу и с жадностью набросились на отбивную с жареной картошкой.
 – Коля, ты не психуй и выслушай меня. Скажу честно: несмотря на наши неудачи, я жизнью доволен. Мир посмотрели, землю потоптали, себя показали… Ну а деньги… Жаль, конечно. Но, видно, так написано свыше. А с другой стороны, зачем нам их столько? Как пришли, так и ушли. Я тебе, Коля, скажу честно: у меня спрятано в пиджаке их достаточно. И дома купить хватит, и на первое время тоже. Давай выпьем, брат, именно брат ты мне, а не друг! Выпьем, доедим – и на вокзал. Нам сейчас друг за друга ой как держаться надо, иначе пропадем. И думать головой пора начинать, прежде чем что-то делать. Пришло время собирать камни. Сейчас купим билет и поедем под Николаев, на Южный Буг. А там… Там и заживем. Мы с тобой далеко не пропащие люди… И счастливы должны быть, что документы при нас и мы не бомжи какие-то.
 
5
 Через месяц в селе близ Южного Буга братья купили по домику, а чуть позже через «Службу знакомств» нашли себе жен, обзавелись хозяйством и родили по ребенку.
 Изредка Федор и Николай собирались семьями, брали в руки балалайку и гармонь и семейно пели: «В жизни раз бывает восемнадцать лет…», «Спят курганы темные…», «Где же вы теперь, друзья-однополчане…», «Несе Галя воду…» И эти песни неслись по широкой глади величавой реки, далеко в Черное море.
 А может быть, и дальше.

ПРИЧУДЫ ЛЮБВИ

1
 Мужчина приятной наружности лет тридцати пяти, тяжело дыша и смахивая платочком пот, плюхнулся в кресло самолета рядом с довольно упитанной женщиной, смело перешагнувшей свой сорокалетний рубеж. Ее рыхлое лицо пылало жаром, отчего и она своей маленькой ладошкой непрерывно стирала быстро бегущие по лбу, вискам и складчатой шее струйки пота. Другой рукой она держала веер, создавая вихревые потоки воздуха вокруг верхней половины тела.
 – Слава Богу, успел, – прерывисто дыша, проговорил мужчина. – Думал, опоздаю. Теперь волноваться нечего, через тройку часов буду в Барнауле.
 Он откинул кресло, удобно устроился, далеко вытянув ноги. Его лицо сияло неподдельным счастьем.
 Женщина на мгновенье застыла, медленно переваривая услышанное.
 – Что вы сейчас сказали? – спросила она.
 – Говорю, чуть не опоздал.
 – Я не про то. Где вы будете?
 – В Барнауле.
 – В каком Барнауле? Вы что?! – ее веер завертелся вокруг головы с невероятной скоростью. – У меня билет до Одессы. Я что, села в другой самолет?
 Лайнер взревел и медленно покатился к взлетной полосе.
 Мужчина радостно рассмеялся:
 – Ничего страшного. Посмотрите красоты Алтайского края – сказочные места! Готов на время стать вам бесплатным гидом.
 – Остановите самолет! – взвыла опомнившаяся дама, порываясь встать с кресла.
 – Что вы, женщина, ни в коем разе нельзя кричать, когда самолет выруливает на взлетную полосу, набирает или сбрасывает высоту, потому что в данном случае частоты человеческого голоса накладываются на частоты работающих двигателей, вступая в резонанс друг с другом, что, в свою очередь, чревато сбоем в работе общей системы управления самолетом. Короче говоря, подобное может привести либо к катастрофе, я надеюсь, вы понимаете, что это такое, либо ускорение частиц придаст аэробусу космическую скорость, а там – стратосфера, невесомость, безвоздушное пространство – и новая катастрофа с летальным исходом от нехватки кислорода для всего экипажа и пассажиров. Понимаете? Потому все и сидят так тихо. И вы пока помолчите.
 – А как же…
 – Все вопросы после набора высоты.
 – Он ее наберет – и что?.. – зашептала женщина.
 – Тогда вы напишете заявление, прикрепите к нему билет, через стюардессу передадите командиру корабля. Он с экипажем рассмотрит его, сделает запись в бортовом журнале, развернет самолет и посадит его в вашей Одессе.
 – А как же вы?
 – А мне все равно, я – путешественник, Миклухо-Маклай моя фамилия. И я с удовольствием еще раз осмотрю достопримечательности вашего чудесного города.
 – Странная какая-то у вас фамилия. Где-то я ее слыхала.
 – Немудрено, я ведь человек известный. Видно, по телевизору смотрели передачу со мной. Я там часто выступаю. Кстати, в Одессе вы сами можете мне что-то показать, на этот раз став моим экскурсоводом.
 – По городу провести смогу, а вот красиво, как вы, рассказать не сумею.
 – Ну и славно! Вас кто-то встречает?
 – Нет. Я одна живу. Мама умерла три года назад, отец нашел полтавчанку, с ней и живет. С тех пор от него ни слуху ни духу.
 – А муж?
 – Объелся груш! Холостая я.
 – Даже не верится. Такая красивая женщина – и вдруг одна. У вас квартира, дом?
 – Дом в Ильичевске. Это около часа езды от Одессы. Четыре комнаты, сад огромный, огород пять соток, вода из скважины, газ… Жаль только до моря полтора километра. Но отдыхающих я не пускаю, боюсь. Ой! Мы, кажись, взлетели. Заявление когда писать?
 – Какое заявление?
 – Ну, чтоб в Одессу лететь.
 – А-а-а... Сейчас я сам напишу, знаю, как это делается, и отнесу к командиру. Вам только надо самой поставить подпись.
 Он достал из кармана блокнот и что-то начал писать.
 – Фамилия ваша, имя и отчество.
 – Парасюня Элеонора Вениаминовна, а величают все Леной.
 – Эко вас перегнуло!
 – Не поняла.
 – Не обращайте внимания, это я от восторга. Ну, вы тут побудьте пока, а я мигом! – он вырвал листок и пошел в нос самолета.
 Минут через десять, счастливо улыбаясь, он принес две бутылки – одну с минеральной водой, другую с лимонадом – и сел на свое место.
 – Все решил! Пришлось уговаривать, не хотели лететь. Убедил: самолет развернули, летим на Одессу. Штраф заплатил триста гривен.
 – Эко! А за что ж такие деньжищи?
 – Это еще дешево. А разворот, а посадка, а обратный взлет… Это не хухры-мухры… Деньги мне отдавать не надо, мелочь, а вот магарыч поставить требуется!
 – Зовут-то как вас, благодетель, спросить забыла. Столько сделали, а я…
 – Кличь меня Сеней, красная девица Эля. Так магарыч будет?
 – Одну секунду, – она достала из сумки полотенце, расстелив его на коленях, бутылку «Перцовки», полиэтиленовые стаканчики и огромную курицу, которую тут же разорвала на две части. – Разливай по полной, успокоиться надо.
 – Между прочим, на флоте пьют из одного стакана. И мы будем, как на флоте.
 – А чего это у них так?
 – На корабле спирт пьют, и каждый разводит его водой по своему усмотрению и желанию.
 – Как интересно! А вы на флоте служили?
 – Сейчас это не имеет никакого значения.
 – В таком случае и мы давай так будем пить. Наливай себе.
 – Нет, первой пьет хозяйка.
 – Наливай, а то у меня руки жирные.
 – Сколько?
 – Чтоб через край…
 – По-нашему…
 – А я о чем!
 Семен налил. Элеонора залпом вылила всё себе в рот и с завидным аппетитом зажевала курицей.
 Сеня тоже налил себе.
– Элеонора, за наш прекрасный полет и тех, кто нам помогает, – он, не задумываясь, выпил и тоже впился зубами в курицу. – А за вашу доброту мне захотелось вас расцеловать.
 – А мне за вашу.
 – Может, не будем затягивать это дело?
 – А руки?
 – Что руки?
 – Руки жирные. Мы после этого станем сильно напоминать пятнистого оленя, – и она, заглушая шум самолета, радостно рассмеялась, восхищаясь собственной шуткой.
 – Эля, а соли у тебя нет?
 – Чего нет, того нет.
 – Жаль! Бутылку убери, а то нас либо высадят, либо оштрафуют.
 Элеонора немедленно спрятала ее в сумку.
 – А работаешь ты где?
 – Главный бухгалтер у фермера. Виноградом занимаемся. Дело хорошо поставлено. За границу даже продаем.
 – Лихо! За это дело давай еще по чуть-чуть.
 К концу полета они выпили полторы бутылки.

2
 Стюардесса объявила, что самолет совершает посадку в аэропорту города-героя Одесса и надо застегнуть ремни безопасности.
 – Ты слышала, Элеонора, приземляемся в твоем городе! А кто это сделал?
 – Кто? – она остекленевшими глазами посмотрела на Семена.
 – Я! Забыла, что ли? Кто писал заявление, кто ходил к командиру?..
 – Вспомнила… Ты… А как же ты теперь доберешься до своего Барнаула?
 – И не знаю что сказать. Денег уже нет. Пешком пойду.
 – Пеш-ком?! – протянула Элеонора. – Даль-то какая. Может, ко мне пойдешь? Дома у меня есть где жить, и деньги на первое время тоже.
 – К тебе далеко ехать?
 – За час управимся.
 – Долго.
 – Недолго. Тридцать минут до города и из города на маршрутке чуть больше получаса.
 Самолет сел. Пассажиры, стаскивая ручную кладь, медленно стали двигаться к выходу. Элеонору сильно качнуло. Сеня взял ее под руку.
 – На такси поедем, – твердо сказал он. – Устал что-то сегодня сильно, отдохнуть хочется.
 – А сколько это будет стоить?
 – Погоди ты с этим. Вначале, Элечка, пива попьем, а то после водки во рту сушит. В этот раз угощаю я. Деньги, скажу я тебе, зло, и с ними надо расставаться легко! Жалеть их даже грешно.
 В буфете он взял четыре бутылки пива и креветки.
 После первой бутылки Элеонора еле подняла глаза на Семена.
 – А где мой чемодан и сумка?
 – С тобой не было никакого чемодана, только эта сумочка.
 – Я сдала их в багаж.
 – Давай мне жетон и билет на всякий случай. Я тебе сейчас все доставлю в лучшем виде. А ты здесь посиди.
 Семен пошел в зал выдачи багажа. Из неполученных вещей остались только сумка и чемодан Элеоноры.
 Отойдя в сторону, Семен проверил содержимое багажа, но интересного ничего не обнаружил, кроме продуктов питания, которые горой покоились в сумке, да нижнего белья.
 – Да, пожрать мы любим, – скрипнул зубами Семен. – Но дальше-то что: к ней или, может, к Ваське, с которым на пару в зоне пятерик мотали? А там – водкой захлебнуться с такими же бабами, как и сам, а потом пойти искать приключения, чтоб за них получить очередной пятерик?
 Он вышел на улицу и задумчиво закурил.
 – Нет, не готов я пока снова смотреть на солнце сквозь железную клетку. Пожалуй, к ней поеду. А чё, отлежусь, отосплюсь, жирок завяжется, – хмыкнул он. – Королевой ей уже не быть – факт, но вес сбросить ее заставлю, а все остальное… ночь скроет.
 Семен снова закурил. Походкой вразвалочку подошел к машине.
 – Шеф, почем нынче до Ильичевска будет?
 – В тысячу управишься.
 Семен с ненавистью сжал челюсти, сузил глаза и сплюнул изжеванный фильтр на капот.
 – Дядя, не порти ни себе жизнь, ни мне отпуск. Не советую. Люблю, когда вокруг мир царит и взаимопонимание. Открой капот и положи вещи. Жди здесь! Номера я твои срисовал, даже не пытайся уехать… А я за подругой схожу. Пока меня не будет, попробуй тысячу разделить пополам. Если не получится, трудно тебе будет.
 Он снова зашел в зал. Элеонора, уронив голову на огромную грудь, сладко спала, крепко прижав к животу сумочку.
 – Идем, радость моя нежданная, – он взял ее под руку. – Хочется уюта и неба в алмазах, доброты и покоя. Ты та, которая снилась мне холодными зимними ночами, ты та, которая согревала меня своим огненным телом, ты та, которая колола в кровь губы о мою щетину… И ради тебя я развернул самолет…
 – Как ты говоришь красиво. Поехали!
 – Я такси уже заказал.
 – Умница, – она приподнялась на носочках и поцеловала Семена в щеку. Возьми кошелек, сам с ним рассчитаешься.
 – Хорошо, дорогая.

3
 Ехали молча. Семен сидел впереди, пил пиво и непрестанно курил. Минут через пятьдесят машина подъехала к представительному дому, обнесенному высоким забором из красного кирпича.
 – Эля, ты иди, открывай свои замки, а я рассчитаюсь.
 – И сколько? – взглянул Семен на шофера.
 – Триста, – сиплым голосом выдавил из пересохшего горла шофер, вытирая пот со лба.
 – Вот это по-людски. На, держи стольничек сверху – мороженого себе купишь, – и он вышел, не закрыв дверцу.
 Огромный огород был выполот, ухожен. На отдельных грядках поспевали помидоры, огурцы, кабачки, морковь, свекла, что-то там еще, что Семен видел впервые. Ровными рядами был посажен картофель. На солнышке грелись арбузы и дыни. Вдоль грядок лежали трубы капельного орошения. А сад!..
 Семен ходил с разинутым ртом, поражаясь все больше и больше.
 В огромном курятнике копошились куры, в сараях слышалось хрюканье свиней, а по периметру стояли клетки с кроликами.
 – Эля, а как ты со всем этим справляешься? – удивленно спросил он.
 – Не сама, это точно. У меня работают четыре человека, в основном утром и вечером, но если потребуется, то и днем тоже. Зимой реже – два-три раза в неделю.
 – И ты им платишь?..
 – Они на балансе фермерского хозяйства.
 – Слов нет… Но это же невозможно съесть, даже тебе, – он посмотрел на нее и улыбнулся.
 – У меня налажена связь с ресторанами, оптовиками…
 – Деловая ты.
 – А ты как думал?
 – Элеонора, а они ничего не скажут, что я к тебе приехал?
 – Разглашение всего, что делается в пределах этой территории, карается увольнением их с работы. В наше тяжелое время это большая беда. Так что отсюда даже муха не вылетает.
 – Ясно. А богатство такое откуда?
 – Отец давным-давно был в совхозе главным инженером. Он-то все и выстроил, и скважину пробил, и забор поставил, и сад посадил…
 – Молоток батя был! А мама?
 – Прокурором города работала.
 – Лихо! А сестра, братья есть?
 – Одна я на этом свете.
 – А к кому же ты летала?
 – К тете. У нее внучка, моя племянница, замуж вышла. С работы еле отпустили, всего на три дня. Виноград созревать стал – торговля пошла. Сам понимаешь – тут не до выходных. Но от этого кое-что да имеем. Ладно, – засмеялась она, – пошли в дом. Тебе надо помыться. Пойдешь в летний душ? Вода там за время моего отсутствия, поди, до кипятка нагрелась.
 Дом внутри блестел чистотой, в нем было уютно и комфортно.
 – А где твои вещи, Сеня?
 – У меня их нет.
 – Как нет? А куда они делись?
 – Я и забыл сказать тебе об этом. Когда забирал твои, моих уже не было. Видно, спер кто-то в аэропорту.
 – Господи!.. И что пропало?
 – Не переживай, по мелочам все: костюм, рубашки, свитер, брюки, ну и остальное… – правдоподобно врал Семен.
 – От горе! – сокрушенно причитала Элеонора. – Во всем я виновата, села в другой самолет… Только, Сенечка, пожалуйста, не расстраивайся, я тебе все-все куплю. Документы, деньги хоть целы?
 – С этим почти все в порядке. Документы я всегда в нагрудном кармане держу. А вот деньги… в сумке были.
 – Ук-ра-ли-и-и!.. – простонала Эля. – И много?
 – Почти двадцать тысяч, – Семен говорил все, что сразу приходило в голову. Он прекрасно понимал нежданное приобретение достатка. – Не хочу расстраиваться, остались крохи.
 – А таксист сколько взял?
 – Тыщенку срубил.
 – Ни стыда ни совести. Ничего, Сенечка, не переживай. Не будет этим людям ни счастья, ни достатка от этой наживы. Одно горе ждет их. Я тебе дам папины трусы, не переживай, они чистые, и полотенце, а мыло, мочалку и шампунь там найдешь. Грязное белье в корзину бросишь, я его потом постираю. Ну, иди, а мне тут тоже надо кое-что приготовить.
 
4
 Мылся Сеня не спеша, получая от процесса истинное удовольствие. Вода и правда сильно нагрелась, и это его расслабляло.
 Тщательно надраивая давно немытое тело, он сочинял про себя душещипательную легенду, размышляя о ситуации, в которую попал. Обстановка устраивала его во всех отношениях, и женщина постепенно обретала приятные очертания. Стерпится – слюбится, – хмыкнул он, – а то ведь и правда придется до Васьки ехать.
 Но теперь этого ему уже не хотелось.
 Минут через сорок Семен, сверкая чистотой и разбрасывая вокруг себя солнечные зайчики, вошел в дом. На огромной веранде был накрыт шикарный стол с дышащей жаром картошкой, казанком мяса, дымящимися карпами и огромным количеством разных колбас и сыров. Огромные сочные помидоры, огурцы, зелень красиво дополняли это великолепие. А в центре стола стояла семисотпятидесятиграммовая запотевшая бутылка водки.
 Элеонора тоже преобразилась. На ней было длинное синее велюровое платье, которое скрывало ее избыточный вес и делало весьма привлекательной.
 – А теперь давай по-настоящему выпьем за знакомство, – она разлила водку по рюмкам, разложила картошку по тарелкам. – Сенечка, не знаю, что ты любишь, поэтому, пожалуйста, мясо, рыбу, овощи – все клади себе без стеснения сам. Пустая тарелочка рядом стоит. На салат у меня просто времени не хватило… Извини. Если хочешь, я сейчас быстренько все порежу.
 – Не суетись, все и так хорошо, за такое короткое время столько сделать… Очень хочется надкусить нетронутую прелесть сельской жизни.
 – Мало того, я успела еще и помыться, у меня в доме постоянно идет горячая вода, – засмеялась она.
 – Элеонора, я хочу выпить за тебя. Ты удивительная женщина! В тебе нет ни гонора, ни придирок, ни спеси. Ты проста, как правда, чиста, как горный ручей, и красива, как подснежник в снегу… Эля, в самолете я пошутил, что Миклухо-Маклай, моя фамилия просто Маклай.
 – Ой, мне отродясь никто не говорил таких слов. Я пью, Сеня Маклай, за тебя. Ты сегодня совершил для меня подвиг. Будь здоров! – и, чокнувшись, она выпила, с хрустом раскусив крепкое тело огурца.
 Семен предпочел помидор, но лишь только его надкусил, как во все стороны полетели брызги.
 – Я извиняюсь, – смутился он.
 – Это я виновата. Ни салфеток не подала, ни полотенец. Я сейчас все исправлю.
 Она быстро вскочила, одергивая прилипшее платье, принесла пачку салфеток и три полотенца, одно постелила на колени Сене, другое заправила ему под подбородок, а третье забрала себе.
 Они выпили еще.
 – Сеня, ты ешь-ешь, не стесняйся. У меня к тебе вопрос: а чего ты весь такой разрисованный?
 Семен оглядел свое татуированное тело.
 – Элечка, это отрыжка моей необъезженной молодости. В восемнадцать лет за ограбление продовольственного ларька мне впаяли пять лет (о своих истинных подвигах он предпочел не рассказывать). А за решеткой хлеб с маслом не едят и чай с сахаром не пьют, а я худой был, кашлял, – выдавливал он слезу. – Так вот, вечерами здоровенные мужики раздевали меня, швыряли на стол, держали кто за руки, кто за ноги, а один колол. И так каждый день. И на мои слезы никто внимания не обращал, только смеялись. Кричи, не кричи – дела до этого никому нет. Паханы в стороне сидят, чифирь пьют, курят да потешаются. Весело им! И так каждый день, пока мое тело не превратилось в эту картинную галерею.
 – Господи, муки какие ты перенес! А чего кашлял?
 – Простывший постоянно был. В камере градусов десять, а я голый, – хмыкнул он. – Боль невыносимая, а все тело постоянно кровоточило. – Семен вошел в роль и играл ее восхитительно, видя, как нервы Элеоноры готовы были порваться в любую минуту. – Будем жить назло всем! – выпил он, не чокаясь, и принялся за рыбу.
 Элеонора тоже тихо выпила.
 – Я представляю, как противно тебе на меня смотреть. Может, мне уйти? – спросил он, не поднимая глаз от стола.
Его сердце ликовало от произнесенного им монолога, а душа ждала всплеска женской любви и пылкой страсти.
 Семен снова молча разлил по рюмкам, скорбно втянул носом воздух и взглянул на Элеонору. Из ее огромных глаз ручьями лились слез. «Теперь она с потрохами моя!» – он встал, сел ей на колени и впился в соленые от слез губы.
 Дальше все свершилось как во сне – быстро и сладко.
 
5
 Теперь Сеня стал полноправным хозяином этого дома и его хозяйки.
 Сладкая жизнь продолжалась почти полтора года. Она стала спокойней, размеренней, но нудной. Не хватало в ней куража. Семен раздался в плечах, порозовел, его габариты увеличились в объеме на два с лишним размера, а весить стал на пятнадцать килограмм больше. И ходил он теперь в дорогой одежде, высоко подняв голову. Элеонора даже устроила его на работу – учетчиком на склад готовой продукции. Но и это не радовало. Семен заскучал. Мир стал мал для него, да и свет перестал быть мил.
 Он пробовал пить, погуливал на стороне – ничего не помогало.
 – Эля, – зашептал он подруге как-то ночью, – ты давно не была у тетки. Как там племянница? Писали, что родила, а ты даже не видела, кого они народили. Зима скоро на дворе, работы стало мало. Взяла бы отпуск и махнула к ним на недельку, – пел он ей Лазарем. – Только прошу тебя, родная, самолетом не летай! Каждый день по телевизору говорят: там упал, там упал… Я не вынесу такого.
 Элеонора впилась в его губы.
 – Езжай, дорогая, поездом, куда безопаснее. Хоть и медленно, но надежно. На рынок там зайди, приценись, почем у них мужские полушубки. И тебе бы шубку не мешало. Только в дорогу много денег не бери, лучше я потом тебе их вышлю. Так надежнее. В дороге этой шпаны – обчистят и не почувствуешь. Петушков парочку зарезать можно, яичек десятка три-четыре взять. Съезди, Элечка, а то как-то неудобно.
 Семен ненавязчиво, тихо каждый день это повторял, и наконец Элеонора согласилась.
 Взяв отпуск, Эля быстро собралась, и шофер отвез ее на вокзал. Семен был ласков и галантен, ни на минуту не отходил от своей подруги, но предварительно уничтожил всю память с ее телефона и сим-карты. Он сам занес вещи в вагон, разложил их, крепко поцеловал Элеонору, сел в машину и поехал домой. Теперь его руки были развязаны.
 Неожиданно оказалось, что кореш Вася снова чалился на зоне. Это его немного отрезвило, но через три дня он всем объявил, что Эля будет продавать дом и покупает квартиру рядом с сестрой. Велела в срочном порядке продавать всю живность. Кто желает дом купить, может дать задаток в двести тысяч гривен.
 Покупатели нашлись мгновенно. Вскоре двор был пуст. А задаток за дом принес заведующий складом.
 Аккуратно упаковав все ценное, что было в доме, он, взяв мотоцикл у соседа, под покровом ночи уехал на вокзал, где и оставил двухколесного друга.
 Вскоре поезд вез его на северо-восток. Ему вдруг ни с того ни с сего захотелось посмотреть Барнаул. Для этого путешествия он в Одессе купил дубленку, теплые ботинки и норковую шапку.
 Дорога предстояла длинная, и он наверняка знал, что если полиция не остановит, то мир не без добрых и отзывчивых женщин, которые и накормят, и согреют, и обласкают. И что он никогда в этой жизни не пропадет.
 О городе он уже знал многое.
 Семен улыбаясь шагнул на заснеженную платформу алтайского города Барнаул, города, где все было «горным», даже музей и аптека. Заброшенные корпуса демидовского завода помнили рабский труд крепостных рабочих, а в музее даже работает макет машины Ползунова.
 И вдруг он опешил. На платформе у выхода стояли два полицейских.
 – Капитан Васильев, – представился один из них, приложив руку к виску. – Гражданин, предъявите документы.
 – А шо, собственно, случилось? – Семен сплюнул и, достав сигареты, закурил.
 – Со слухом стало плоховато в пути? Документы предъяви!
 Семен не спеша потной рукой достал из внутреннего кармана паспорт.
 Полицейский развернул документ, сверил лицо с фотографией.
 – Гражданин Маклай, с нетерпением ждем вас. Беспокоились, что где-то по дороге выйдете. Пройдемте в отделение.
 – По какому такому праву? – гонор в голосе Семена несколько поутих.
 – По случаю ограбления в Ильичевске Одесской области гражданки… – и он, коверкая, прочитал фамилию Элеоноры.
На руках Семена щелкнули наручники.
 
6
 Из Барнаульского СИЗО в Ильичевское отделение полиции ушел факс о задержании гражданина Маклая Семена Ивановича. Для доставки его в следственное отделение Ильичевска просили прислать сотрудника. В противном случае, согласно Закону Российской Федерации, они задержанного могут содержать под следствием не более десяти дней, так как противоправных действий на ее территории он не совершал и поэтому будет отпущен.
 Денег для отправки этого самого сотрудника в Барнаул ни в Ильичевске, ни в Одессе не было.
 Утром к Элеоноре пришел участковый.
 – Элеонора Вениаминовна, поймали вашего грабителя. Но чтобы его сюда доставить, нужны деньги для отправки сопровождающего туда и на то, чтобы их обоих привезти сюда. А на это у нас денег нет. Не могли бы вы финансово помочь нам в этом вопросе?
 – Не надо никого посылать, вы только дайте мне соответствующую бумагу, я заберу его сама, а свое заявление я забираю – не было никакого ограбления.
 – И зачем надо было тогда всем морочить голову?
 – Вы мне не указывайте, что и как делать! Отвезите меня к вашему начальнику.
 – Извините, я пешком.
 – Значит, поедем на моей.
 Что Элеонора делала у начальника полиции – уговорила, выклянчила или купила, но получила бумагу с гербовой печатью, чтобы ей отдали Семена, а в Барнаул отправили факс, что представитель выехал. А на следующий день она вылетела туда сама.

7
 Начальник Барнаульского СИЗО долго рассматривал предъявленную Элеонорой бумагу. Но Эля и здесь была на высоте.
 Через десять минут крепкие руки Элеоноры обнимали Семена, а губы искали его губ. Через час чистого, как моча младенца, Семена такси мчало в аэропорт. Элеонора не отрываясь смотрела на него.
 «Лучше плохо жить, чем хорошо сидеть!» – подумал он, выпивая в кафе двести грамм водки. Облегченно выдохнув, он обнял Элю и поцеловал.
 – Прости, – тихо шепнул он ей на ухо.
 По-видимому, правду говорят в народе, что женскую логику и ход ее мыслей не может предугадать ни один мужчина.


ЭХО
1
 В доме стояла жуткая гнетущая тишина. И лишь за окном надрывно стонал запутавшийся в проводах ветер, да с неистовой скоростью неслись на юг низколетящие тяжелые серые бесформенные облака.
 Сегодня буквально все валилось из рук, было грустно и хотелось плакать. Мир, растеряв краски, стал серым и безликим.
 За окном было мрачно и пустынно. Люди и животные попрятались по домам, не было слышно и видно даже вездесущих автомобилей. Это все напоминало город Зеро, где, куда ни пойдешь – неизменно возвращаешься на старое место. А вокруг вакуум, вакуум и черная дыра… И так страшно, жутко, одиноко... И как будто все люди ушли за горизонт и никогда больше не вернутся. И только ты одна на всей планете. И рядом никого из близких нет. И годы, ушедшие за горизонт, тоже уже никогда не вернутся. И подруг сердечных нет. В детстве и девичестве была одна, но и та стала соперницей, зато от знакомых нет отбоя. Правда, есть интернетные подруги, клянущиеся в любви, преданности и верности. Но интернетная дружба и любовь – удел бездельников, не могущих реализовать себя в большем, и от скуки пишут, шлют подарки, звонят. И одни и те же разговоры изо дня в день… Конечно, во всех них сочетается талант искателя приключений, авантюриста и обольстителя. Эти роли они исполняют великолепно! Я уже тоже зомби, и этому даже не сопротивляюсь. Порой хочется отдохнуть, почитать, посмотреть телевизор и просто расслабиться, а ты сидишь и тоже говоришь, пишешь и также шлешь подарки… И, в конце концов, привыкаешь ко всему этому. К этой трясине, в которую погружаешься все глубже и глубже. И надоело это все! Просто до тошноты. Но и без этого уже не могу.

***
 Настроение соответствовало погоде. Делать ничего не хотелось. Тоска раздирала душу и поглощала сердце. Снова вспомнился он, Леша, с которым расстались три года назад. И почему? То ли расстояние стало помехой и уносило чувства все дальше и дальше, то ли еще что-то. А одна дамочка рассказала, что была с ним вместе несколько лет и, обливая его грязью, очернив его, сделала из него подлеца, мразь и подонка. В ней забурлила забытая ревность. «Мне же было стыдно и за себя, и за нее, и за Лешу тоже. Но почему-то я во все это поверила или захотела поверить… Но ведь что-то у нас с ним действительно было… И у него, и у меня».
 Он сильно отличался от ее многочисленных знакомых, которых она не переставая искала. С ним было просто, легко и весело. Он многое знал, многое видел на этом свете…И, главное, умел разбираться в людях, особенно в женских душах. В нем находилось полным-полно интересного и любопытного. И вот… одна. Совсем!
 «Правда, есть сын, брат, но они далеко, живут в большом мегаполисе и каждый занимается своим делом, вспоминая обо мне лишь раз в году. Уж им точно не до моего сантимента. И подруги – интернетные, только с ними можно излить душу. А так… Имеются просто знакомые. Просто «Здрасьте» и просто «До свидания»…
 Карина налила себе чай, сделав бутерброд с красной икрой, села за стол и нажала кнопку приемника. Пел Валерий Леонтьев: «Ты меня не забывай, даже если будет трудно, я вернусь весенним утром, ты меня не забывай! Ты меня не забывай, облака в реке уснули, я вернусь дождем в июле, ты меня не забывай…»
 Карина упала на диван и зарыдала.
 Стало очень жалко себя… Красивая, статная, не дура, не лентяйка…Уважаемый на производстве человек… А жизнь, в общем ее понимании, не сложилась. Нет, оказывается, на земле сказочных принцев и королей с царями. Они живут только в сказках.
 Пока была молода, этого не замечалось. Мужчины не давали скучать. Думалось, что так будет бесконечно. В поисках этого самого счастья пролетели годы. Время неумолимо, оно стремительно бежало вперед, а крепкой семьи так ни с кем почему-то и не сформировалось. Один пил, другой балластом провалялся на кровати, третий… Может, и она в чем-то была виновата, не проявила характера, не ударила ложкой по столу, не дала должной ласки… Да и чрезмерная гордость, любовь к себе и высокое самомнение отталкивали партнеров.
 Как хотелось летать, и чтоб на руках носили, и кружили в ритме Венского вальса, и чтоб цветы, и звезды сыпались сверху...
 А жизнь – это проза с кастрюлями, тряпками и обязательными выходами в воскресенье на рынок в самом дорогом и оригинальном одеянии. Чтоб и себя показать, и на других посмотреть. Не знаю, как на других, но себя показывать нужно обязательно, чтоб было кому завидовать. Но все равно свобода ограничена, хотя и не в ней дело.
 Карина встала, умылась, тепло оделась и вышла на улицу. Ветер с остервенением закрутил ее и понес вперед, к реке. Она, не сопротивляясь, двинулась туда, куда несло. Пройдя мостик, пошла вдоль берега.
 Слева лес, неистово скрипя сучьями, стойко сдерживал порывы ветра. Идти стало значительно легче.
 Сунув руки глубоко в карманы, Карина безразлично глядела на грязные серые волны реки, которые со злобой обрушивались на пологий берег. Взволнованный шум реки и возбужденный скрежет деревьев создавали какофонию хаоса.
 Вдруг вспомнилось далекое беспечное детство, школа, мамочка… Карина глубоко и тяжело вздохнула.
 – Время… Куда ты так стремительно бежишь? Я еще не успела насладиться жизнью! Школа, институт и работа, работа, работа…
 Интересно, если бы все снова начать, как бы я стала жить? Наверное, иначе. Не надо прыгать, пытаясь схватить звезду. Бессмысленно это. Она сама должна упасть тебе в руку. И не следует восхищаться собой, если ты и привлекательна. Красота вовсе не счастье, а мука. Но это в юности не понимаешь. Да, тобой восхищаются, тебя боготворят, мальчики вьются, как комары… Цветы, шампанское… А ты, как мотылек, порхаешь вокруг них, перелетая от одного к другому.
« А любила ли я кого-то, кроме себя? Даже не знаю!»
 Нравились мальчики, потом мужчины…
 Но нравиться – не любить!.. И мимолетного счастья не надо. Плохо это!
 Она все шла и шла. От горестных дум стало даже жарко. Карина села на пенек возле осыпавшейся ивы и стала чертить на песке бесформенные линии.
 «Неправда, не верю, что у меня все плохо. Есть что вспомнить и чему порадоваться. И люди благодарны, ведь столько я им сделала… Все уважают и почитают. Но… этого ой как мало… Четыре стены и кот с собакой».
 У зарослей в камышах всплеснула огромная рыба.
 «Как однообразно устроен мир, – подумала она, – где каждый норовит сожрать другого, где зависть, корысть, предательство и ложь превалируют над добротой и правдой. Вот и эта рыба. Не спится ей в такой шторм, надо погоняться за маленькими. Жизнь боготворит сильных, а сильные любят пожрать.
 Снова вспомнился Леша. Как он все-таки часто вспоминается. Ведь нашел меня в «Одноклассниках». Он старше меня на три года. В школе ничем не выделялся – ни красотой, ни гениальностью. Был скромный, тихий, застенчивый мальчик. И даже при встрече стеснялся смотреть в глаза. Но что греха таить – стал большим Человеком. В школе мне он был абсолютно не интересен. А вот встретились через много лет – и запал в душу. С ним было интересно… Стихи красивые писал… Талантливый человек. Но расстояние сделало свое дело. Да и не только расстояние. И я виновата, но и он не ангел. Гулял налево и направо. Наверное, надо уметь прощать!!! Прощать обоим. Ради счастья, ради любви!
 После моего круиза по Волге и длительного молчания взял и написал письмо, которое прогремело взрывом бомбы. Видите ли, мало времени на него трачу, мало уделяю внимания… Я помню этот пасквиль наизусть: «Привет, Кари! Понимаю, что вечное безмолвие бесконечно продолжаться не может, поэтому, не полагаясь на свои ораторские таланты, пишу это письмо. Хочу сказать, что между нами начала образовываться пропасть, по которой идет холодный ветер. Мы перестали замечать друг друга. Тебе было лень или занятость мешала с Волги пожелать мне спокойной ночи, сообщить, когда выезжаешь… А я просил написать, когда приедешь. Данное равнодушие зародилось далеко не вчера. Это тянется минимум месяцев шесть.
 У нас с тобой все произошло, как в дивной, красочной сказке: детская любовь, переросшая во взрослые отношения, доброта этих отношений, привязанность, взаимопонимание, общие друзья, мысли и даже цели…
 Ну а теперь мы, наверное, сильно повзрослели. Ты стала чрезмерно строга и себялюбива, это удел красивых женщин, а я… Я потихонечку перестаю, что чрезвычайно жалко, быть мужчиной. Слава Богу, уже далеко не мальчик. Говорящий овощ никому не интересен. Теперь могу предлагать себя только в качестве собеседника, к великому огорчению, конечно.
 Если тебя такое устраивает, будет просто здорово. Родной голос из прекрасного далека всегда мил и приятен. Пропасть станет значительно меньше, а ветер – теплее.
 Нежно целую тебя и обнимаю, Саватеев».
 07.09.2016 года»
 Конечно, после таких изречений я сильно обиделась, и мы перестали общаться. Хотя сейчас… многое для него сделала бы – и простила бы, и любила бы, и побила бы, разумеется. В нем есть то, что отсутствует у других. Он безошибочно разбирается в людях, тонко чувствует людскую натуру, но и эгоизма в нем с избытком. И все же повторюсь: с ним мне было легко и просто, как бывает между родными людьми.
 Честно сказать, прочитав его послание, я от неожиданности просто помолодела. Буквально все горело в руках. Я судорожно ждала, что он позвонит, но он позвонил слишком поздно.
 Я чувствовала, да и сейчас знаю, что он любит меня, страдает по мне. И я никак не могу его забыть. Нам «добрые» люди помогли расстаться, тихо и планомерно, очернив его, пока я и вправду не поверила во все это. И сделать уже ничего нельзя, гордыня не позволяет. Я ведь тоже не подарок и медом не намазана».
 Она снова посмотрела на бушующую речку.
 Из-за поворота выехала легковая машина и остановилась возле Карины Александровны. Из салона вышел Михаил Петрович, бывший директор элеватора, человек серьезный, ответственный и неглупый. Четыре года назад у него погибла жена. В гололед шла на рынок, поскользнулась и ударилась затылком о лежащий на дороге камень. Падение было таким сильным, что раскололся череп…
 Теперь он жил один, а сын, военный летчик, служил где-то на юге и в родные пенаты возвращаться не собирался.
 Всем хорош был мужик: рассудительный, спокойный, справедливый, не пьющий, но было у него одно «но» – от него всегда сильно пахло свиным навозом, что вызывало у Карины тошноту.
 – Карина Александровна, кто это вас выгнал в такое ненастье на улицу, да еще и в лес? Подснежники собирать рано. Простуду решили найти? Садитесь в машину, я вас вмиг из сказки в реальную жизнь верну.
 – Уж больно эти реалии невеселые какие-то.
 – Не могу с вами не согласиться. Жизнь так и хлещет двумя руками по щекам, что и увернуться не получается.
 – Откуда это вы едете, Михаил Петрович? Уж не русалку ли случаем завели? – она опустила боковое стекло.
 – Скажу вам по совести. Я очень люблю рыбки поесть, а терпения сидеть с удочкой не хватает, вот и бросаю в двух местах сеточки. Признаться честно, не по душе мне это браконьерство. Я из всего улова беру себе рыбин четыре-пять, а остальных отпускаю. А сегодня, представляете, мне попался линь килограмма на три. В жизни никогда не ловил, да и не видел тоже. Даже испугался, когда он поднялся. Вы умеете его готовить?
 – Один раз приходилось, но это было очень давно.
 – Тогда я презентую его вам!
 – Так дело не пойдет. Я буду вспоминать кулинарные рецепты, а вы езжайте домой, переодевайтесь, и через сорок пять минут жду вас у себя. Будем вместе наслаждаться дарами речных глубин.
 – Согласен. Только одно условие. Я сейчас остановлюсь, почищу ее, внутренности выну и в речке от крови помою. Подождите немного, пожалуйста.
 – Дельное предложение, я – за.
 – А как вы смотрите на то, если я приду с шампанским?
 – Михаил Петрович, вы забываете, в какой сфере я работаю. У меня этого добра… Так что не утруждайте себя.
 – Хорошо, Карина Александровна, до дома я вас благополучно довез, поехал сам приводить себя в порядок. Перед красивой женщиной надо выглядеть подобающе, а не в грязных рыбацких штанах.
 – Убедили, Михаил Петрович, – она слегка порозовела. – Через сорок пять минут жду вас. Мне одной с такой рыбищей не справиться.
 – Буду, буду, – и машина отъехала.

2
 Карина быстро приняла душ, переоделась и начала вершить кулинарное чудо.
 Нарезав много лука, она вылила в него пакет майонеза, рюмку белого вина, положила внутрь рыбы две половинки кислого яблока и, обложив ее всей этой массой, посолив и поперчив, завернула в фольгу и поставила на раскаленный противень в духовку, сразу сделав в ней медленный огонь. После чего стала жарить картошку со сметаной. Помыв овощи и фрукты, поставила на стол коньяк из Израиля, разложила тарелки и вилки.
 Ей почему-то очень хотелось, чтоб неожиданному гостю все это понравилось.
 Наведя небольшой марафет на лице и легонечко брызнув на шею и за ушами арабский дезодорант, Карина, немного подумав, поставила по краям стола два подсвечника и зажгла свечи.
 Вскоре в дверь постучали. Вошел выбритый, причесанный, улыбающийся Михаил Петрович. На нем мешковато сидел коричневый костюм, пропахший нафталином, а синюю рубашку на шее стягивал не первой свежести красный галстук. Было заметно, что мужчина принял душ. Теперь от него сильно и мерзко пахло дешевым одеколоном. Комната сразу наполнилась этим тошнотворным запахом. В руке он держал огромный букет астр.
 – Это вам, – протянул его Карине.
 – Спасибо, как мило. Астры – мои любимые цветы. Они олицетворяют уходящее лето и напоминают о приближение увядающей осени, – она опустила голову в букет, но тут же ее отдернула – от букета тоже исходил запах одеколона.
 – Согласен с вами. Грустно постоянно ощущать себя символом осени, упавшим листком, засохшей травинкой. Это я о себе, – грустно улыбнулся он.
 – Нет, нет и еще раз нет! Не вносите в мой дом грусть, ее здесь и так предостаточно. Присаживайтесь к столу, а я сейчас принесу то, над чем с такой любовью трудилась, попробуйте только сказать, что это не вкусно, – и она вышла на кухню.
 Михаил Петрович внимательно осмотрел небольшую комнату с недорогой мебелью и холодильником, заглянул в спальню и зал. И там роскоши не заметил, правда, везде стояли комнатные цветы, везде было чисто и опрятно.
 Вскоре вошла Карина Александровна с большим подносом, на котором в разрезанной фольге лежал золотой красавец, вокруг него в жире плавала жареная картошка, посыпанная крупной зеленью.
 – Разливайте, Михаил Петрович, и выпьем за встречу.
 Выпив, Михаил Петрович сразу принялся за рыбу. Она была поразительно вкусна.
 – Карина Александровна, да вы кудесница! Сказать честно, ничего подобного не пробовал. Вашими кулинарными способностями можно только восхищаться! Расскажите, как у вас это получается?
 – Не подлизывайтесь. Хотя… кажется, и правда получилось. А чтобы было вкусно, я всегда добавляю маленький кусочек своего сердца.
 – В этот раз вы положили его сверх нормы. За ваше огромное сердце! – поднял он наполненную рюмку.
 Они снова выпили и продолжили упиваться трапезой.
 – Карина Александровна, включите, пожалуйста, музыку. Я человек одинокий, и чтобы не одичать, у меня в доме постоянно болтает радио, даже ночью. Я так к этому привык, что в тишине чувствую себя не комфортно.
 Карина встала и нажала на кнопку приемника. Теперь звучала песня Мартынова: «Будет осень, под вечер друзья соберутся твои. Кто-то будет тебя обнимать, говорить о любви. Будешь ты равнодушна к нему, безразлична к нему, ибо я в это время незримо тебя обниму…»
 Карина нервно встала, выключила приемник.
 – Извините, Михаил Петрович, мне надо сейчас побыть одной.
 – Что случилось, Карина Александровна? Я что-то сделал не так?
 – Нет-нет, все так. Просто… Простите, что так получилось. Спасибо вам за рыбу и радушие. Но извините, я правда должна остаться одна… Извините, до свидания.
 Михаил Петрович быстро оделся и, буркнув «До свидания», вышел, оставив вместо себя только запах дешевого одеколона.
 Широко открыв дверь, Карина легла на диван и снова заплакала.
 «Ну почему все так?.. Вот уже три года... Я каждый день смотрю на его фотографию. Смотрела и буду смотреть… Я тоже виновата в этом разрыве, хотя и он не ангел».
 Карина встала, включила ноутбук. Она хранила все, что он присылал, даже последнее письмо.
 Прочитав его снова, она глубоко вздохнула.
 «Я знаю, что он меня тоже любит. Ну и пусть вместе со мной страдает. Пусть тоже думает, не все мне одной! Любовь если рвется, то у каждого из сердца сочится кровь и раны долго не заживают. Ой как долго! Если вообще такое случается...
 Как вернуть все? А что если он приедет и скажет: «А давай начнем все сначала и забудем прошлое». И что я отвечу? Или моя гордыня опять победит разум сердца?»

РИСК

 Саня Томилко и Валерка Бердник опоздали на экзамен по психологии буквально на пять минут. Они тихо вошли в класс, шепотом спросив разрешения сесть. Преподаватель на их появление никак не отреагировал. Он грузно сидел за столом и читал газету, а они встали у двери и, переминаясь с ноги на ногу, напоминали болванов, потешая тем самым сокурсников. Чтобы не расстраивать свою психику, выслушивая ересь будущих светил педагогики, доцент Жарков раздал билеты, листы, заметив, что экзамен будет письменный. Он заведомо знал, что читать этот бред никогда не будет и выбросит листки в корзину, а оценки выставит по итогам учебного года.
 Саня и Валера стояли без малого двадцать минут, ноги потихонечку начинали гудеть. А их вид изображал вселенское горе.
 По классу пробежал смешок.
 – Из вас в шахматы кто-нибудь играет? – спросил доцент, не поворачиваясь к нарушителям. – Кто выиграет, пятерку ставлю за экзамен, а нет…
 Саша играл, нельзя сказать, что плохо, но Жарков играл лучше, даже был призером областных соревнований.
 «Какая разница, что так, что так, все равно придется пересдавать. А вдруг повезет!» – подумал он.
 – Я, – сказал Томилко.
 – Прошу, – Жарков свернул газету, отложил ее в сторону и из тумбочки достал шахматы. – Расставляй. Играешь белыми.
 Игра началась. За спиной друга переживал Бердник. Поначалу все шло хорошо, и игровой перевес был на стороне доцента, но вдруг тот допустил непоправимую ошибку. Конь Александра с шахом забрал ладью. Теперь Жарков все свое внимание сосредоточил на доске. Его не интересовали ни шушуканье экзаменуемых в классе, ни шелест бумаги. Атака Томилко нарастала, и вскоре Жарков признал поражение. Он молча протянул руку. Саня подал зачетку. Доцент открыл ее на нужной странице и поставил «отлично».
– Бердник, а ты что стоишь? Давай и ты зачетку, – ему он поставил «хорошо».
 – Может, еще одну? – спросил он у Томилко.
 – Нет, – отрицательно закивал головой Саня.
 Жарков крепко пожал Сашину руку:
 – Молодец! Идите.
 Сказав «спасибо», друзья вышли из института и пошли на Набережную пить пиво, а все остальные сдали свои листы и ушли в неведении. Им надо прийти еще завтра в десять утра.
 В любом случае, риск всегда оправдывает средства. Именно он рождает удачу.

МЕСТЬ

1
 Лена в приподнятом настроении влетела в общежитие. За столом сидела ее лучшая подруга Лариса и что-то писала.
 – Ларка, – Елена бросилась ей на шею и расцеловала, – поздравь меня, я выхожу замуж!
 Глаза Ларисы заблестели, радуясь счастью подруги.
 – И я, – прошептала она. – Сегодня тоже хотела тебе об этом сказать. Я даже вино по этому случаю купила.
 – За кого?
 – Сначала ты скажи, – и она тоже обняла подругу.
 – Ты его не знаешь. Это Женя Белецкий, со строительного… Высокий, кучерявый, симпатичный… А усики… Прелесть! Я от него без ума. Он провожал меня после занятий и сделал предложение. Мы так долго с ним целовались! Сегодня вечером пригласил к себе домой, будет знакомить со своими родителями. Я такая счастливая! – и Лена покрыла поцелуями лицо Ларисы.
 – Кто-кто? – Ларисино лицо стало вдруг серьезным, и она отстранила от себя Лену.
 – Женя Белецкий. Ты что, его знаешь? Он же с другого университета… Шарф у него длинный, синий, крупной вязки, поверх пальто носит.
 – А живет на Авангардной?
 – Я не знаю.
 – Зато я знаю! – и здесь она длинно и нелицеприятно выругалась. – Вчера вечером он тоже сделал мне предложение и водил знакомить с родителями. Только их дома не было. Они уехали куда-то. А после распитой бутылочки и медленного танца долгий поцелуй плавно перешел в бурную интимную близость. Утром он сообщил, что на неделю уезжает на похороны дяди. А когда приедет, позвонит обязательно.
 – И что теперь мне делать?
 – Вы с ним где встречаетесь?
 – У парка Победы.
 – Во сколько?
 – В семнадцать.
 – Любыми путями приведи его к пляжу. Я вас там буду ждать.
 – Что ты задумала?
 – Увидишь сама.
 
2
 Лена встретилась с Евгением, как и договаривались.
 – Женечка, пойдем на берег сходим, понимаю, что не сезон, но очень хочется шелест волн послушать.
 – Чего туда идти, холодно…
 – Женя, пожалуйста. Минуточку постоим и назад пойдем.
 – Тогда пошли быстрее.
 – Можно и пробежаться.
 – Тогда побежали, заодно и погреемся.
 На берегу ветер построил из льдинок причудливые ограждения. Волны казались черными и неприветливыми.
 Вдруг кто-то постучал по плечу Евгения. Он обернулся и побагровел – сзади стояла Лариса, ее губы были бледны, она часто дышала, отчего крылья носа напоминали летящую бабочку.
 – Здравствуй, Женечка! Ты так рано вернулся, или дядюшка ожил? Говорят, тебя можно поздравить, скоро женишься? Или врут?
И она, схватив его за лацканы пальто, со всей силы коленом ударила в то место, откуда ноги начинают расходиться. Тот взвыл от боли и согнулся. Лицо Ларисы исказила злая гримаса. Она высоко задрала платье, подняла ногу и со всей силой толкнула его сапогом в воду.
 – Будь счастлив, милый! Не дай Бог нам снова с тобой встретиться на этом жизненном пути – убью!
 Она взяла под руку Лену, и они медленно, не оглядываясь, пошли на выход из парка.
 Евгений после двустороннего воспаления легких и обширной гематомы паха взял академический отпуск.
 На следующий год он восстановился, но только в другой академии и в другом городе.
 Любовь рушит крепости, а обманутая любовь сметает все на своем исковерканном пути.

КАЗУС


Чересчур благородные и аристократические души непременно воскликнут: «Без пошлости он писать не может!»
 А ведь мы с казусами в жизни встречаемся довольно часто. И ничего… Было и было. Было и прошло.
 Но когда подобное случается в обществе, его воспринимают совершенно иначе. Здесь ты подвержен реакции публики.
 То, что здесь написано, – быль, суровая правда жизни. Это наше с вами повседневное бытие. И это все то, что неизменно окружает всех нас в повседневном существовании. С этим мы живем и, даже не стесняясь, делаем подобное в стенах дома, не укоряя себя в этом, и ни в коем разе не считая пошлостью, потому как это не казус, а норма жизни.
 Был обычный воскресный день. Сотни горожан ранним утром по холодку спешили на рынок, чтоб овощей свеженьких купить, мясо выбрать, да и просто потолкаться в народе, сплетни последние послушать.
 Переполненный троллейбус, надрывно закрыв двери, отъехал от остановки. Пассажиры, стоящие на задней площадке, увидели в окно бегущего за транспортом в облаке тяжелой серой пыли и машущего руками пожилого мужчину.
 – Водитель! – закричали они. – Остановитесь, подождите пенсионера, а то он уже умаялся бежать. Не дай Бог помрет.
 Троллейбус резко остановился и открыл заднюю дверь. В нашем народе милосердие еще до конца не иссякло, живет в грешных душах и выветриваться не торопится.
 Мужчина, сипло дыша, забравшись на заднюю площадку, от поднятой пыли резко чихнул и, расслабившись, громко пукнул. Жутко покраснев, он сразу развернулся и по-молодецки выпрыгнул из троллейбуса.
 – И для этого мы его ждали? – послышался молодой голос с передней площадки.
 Троллейбус сотрясается от хохота.
 Но если б такое случилось дома, казуса никакого не было бы.
 Живем мы так. Одни – как живется, другие – под вуалью чистоты и непорочности.
 Но физиологические процессы у всех одинаковы.


И ВРАЧИ ИНОГДА КРАСНЕЮТ…

Когда наступает лето, многие врачи поликлиник облегченно вздыхают, переполненные радостью от незапланированной свободы. И есть от чего. Из академий на стажировку и практику приезжают студенты. Умеют они что-то или нет – не так важно. Главное, что теперь вся рутинная писанина ляжет на их молодые, крепкие плечи. И это уже немало. Появится личное время. А это… Это уже счастье!
 К стоматологу приехали два интерна. Уж эти и знают всё, и умеют многое. Только теперь все это требуется закрепить на практике. Правда, Вера Андреевна не сильно и копалась в багаже знаний будущих врачей. Но чтобы коллегам набить руку, она одного поставила на лечение, а другого на удаление зубов. На другой день они менялись местами.
 Вера Андреевна почувствовала слабину, приходила утром, чтобы дать задание, а к концу рабочего дня – чтобы проверить сделанное. Лето, пора заготовок консервов на зиму. А сейчас такая возможность свалилась с небес! Но если будет сложный случай или нужен профессиональный совет – велела звонить немедленно. Так и ей и ребятам спокойнее, когда постоянно осуществляется незримый контроль.
 Максим, Максим Алексеевич, ближе к обеду позвонил Вере Андреевне:
 – Вера Андреевна, это Максим.
 – Что у тебя случилось? – она, прижав телефон плечом к уху, мешала варенье.
 – Вера Андреевна, я выдернул девушке нижний коренной зуб, обжал рану, тампоны положил… Прошло двадцать минут, а кровь сочится. Может, антикоагулянт ввести?
 – А ты не поинтересовался: может, у нее месячные? Вот и кровь… А так – положи новый тампон с перекисью водорода, сверху – сухой, и пусть идет домой, полежит. Будут трудности – позвонишь снова.
 – Спасибо.
 Максим выглянул в коридор.
– Демьяненко, зайдите ко мне, – позвал он.
 Он снова посадил девушку в кресло, сделал все, что сказала Вера Андреевна, заставил крепко сжать челюсти, а потом спросил:
– Скажите, у вас случайно не месячные?
 – Нет, – промычала девушка, отрицательно закивав головой, – но сегодня вечер у меня занят.
 Максим густо покраснел.
 – Я сейчас, – повернулся он к пациентке спиной, – выпишу вам справку. На учебу не ходите. Пойдите домой и полежите. Тампон выплюнете часа через два. Сегодня ничего не есть, горячего не пить. Если кровь не остановится, в пятнадцать жду вас у себя.
 – Справку не надо, я и так на учебу не пойду. Спасибо, доктор. Когда все пройдет, я вас сама найду. До свидания, – она встала и вышла.


ВЫСОКИЙ ГОСТЬ

Какой бы специальности ни было, какого бы увлечения ни было, везде происходят невероятные случаи, становясь потом профессиональными байками или анекдотами.
 В Новосибирскую академию наук сразу после Нового года приехал с проверкой заместитель министра лесного хозяйства, человек серьезный, ответственный, в огромных роговых очках, но добрый по своей натуре. А зима в этом году выдалась снежной, мягкой и теплой.
 Проверяющий в нашем государстве является стимулом высокой работоспособности у подчиненных, наведения повсеместного порядка и чистоты на проверяемых объектах.
 Мы обожаем проверяющих и стремимся им во всем угодить. А тот, получая блага, начинает всерьез понимать свою значимость в этой жизни.
 Столичную звезду встречало все руководство города и области и, естественно, глава Сибирского отделения академии наук, однокашник по институту и лучший друг. К тому же они были женаты на лучших подругах, с которыми познакомились почти сорок лет назад на танцах, и каждый год отдыхали вместе в санатории на черноморском побережье. Оба они были близоруки и носили огромные роговые очки.
 Друг другом, а должность обязывает… Поэтому дорогого гостя пасли со всех сторон. Столичную звезду поселили в отель-центр «Аванта», прикрепив к его номеру молодую, красивую и опытную горничную.
 Народная мудрость гласит: гостя сначала нужно накормить, напоить и спать уложить. С этим проблем никаких не было. Он даже провел не один вечер в семейном кругу коллеги и друга и попарился в сауне со всеми прелестями.
 Все, что входило в регламент делового человека, было реализовано полностью и даже больше. Все требуемые документы, которые он обязан представить в Министерство, а отдельные и с серьезными замечаниями, были подготовлены. Оставался завершающий этап пребывания большого гостя – его проводы. Он мыслил поохотиться на лося в лучшем охотничьем хозяйстве Новосибирска. В определенное время и определенное место егерь должен был загнать сохатого, а уж остальное завершат охотники.
 Чтобы все выглядело экзотично, охоту решили провести поздним вечером в заказнике Кудряшовский бор, а до этого праздно посидеть в домике за гостевым столом, поесть шашлычка из кабанчика, медвежатинки, зайчиков на вертеле и ухи из омуля. И обязательно водочки попить и пошалить.
 За столом вновь собиралось почти все начальство города и области. Высокого гостя надо не только встретить, но и проводить достойно!
 Сгущались сумерки, мужчины зашевелились, стали одеваться.
 – Нет, мы идем только с другом! – пьяно утвердил заместитель министра. – Дайте нам только ружья и покажите, где встать. И чтоб рядом никого не было! Надеюсь, это всем понятно?! – в нем проснулся строгий и требовательный начальник.
 Местные боги пожали плечами и разделись. Провожать их пошел начальник полиции. В километре от домика он поставил их возле дерева, зарядил пулями ружья, дал рацию, сказав, чтоб постоянно были на связи, и ушел.
 А тут совсем стемнело, стал крепчать мороз.
 – Евгений, а я взял кое-что для сугрева и закусить, – прошептал московский гость, доставая из валенка бутылку, а из карманов – мандарины и завернутые в бумагу бутерброды.
 Кряхтя, он нагнулся – и с его лица в сугроб свалились очки. Попытка найти их не увенчалась успехом. Он выругался.
 – Как же я теперь стрелять буду?
 – Тише, Михаил Львович, идет что-то огромное и темное, точно лосяра. Слышишь, как ветки трещат и снег хрустит. Давай стрелять.
 И стали они палить из двух стволов. Вскоре это темное со стоном и хрустом рухнуло, а что-то маленькое удирало во все лопатки.
 – Лосенок ушел. Пусть живет.
 К добыче охотники не пошли, решили не рисковать, а подождать до утра, вдруг только ранили. На рога не хотелось попадаться. Выпив за удачу, они пошли спать.
 Рассказав еще пировавшим гостям о своей храбрости, они устало пошли в спальню и мгновенно уснули.
 – Максим Николаевич, – обратился губернатор к начальнику полиции, – пойди посмотри, кого это они завалили. Очки бы надо найти. И скажи, чтобы разделали тушу, а то до утра в камень превратится.
 Полковник на снегоходе вернулся в сторожку минут через сорок, трясясь от смеха.
 – Они сослепу подстрелили лошадь егеря, – он положил очки на стол и снова захохотал.
 – А егерь? – испуганно спросил градоначальник.
 – Жив! Леонидович, заходи.
 В комнату вошел средних лет плотный мужчина в тулупе, ватных штанах и валенках. Он снял шапку и поклонился.
 Полицейский налил стакан водки и протянул егерю.
 – Выпей, тебе стресс надо снять. Бери мясо, закусывай. И расскажи, как дело было. Да ты садись, не стой.
 – Объехал я, значит, весь лес. Лоси как вымерли. Ну, думаю, поеду, предупрежу, чего даром ждать и морозиться. А как я выехал из-за поворота, по мне и начали палить, я выпрыгнул из саней – и дёру, а лошадь убили.
 Все покатились со смеху.
 – Не переживай, завтра я позвоню, на конезаводе выберешь себе новую. У тебя припрятанных тушек нигде нет?
 – Косуля и кабан…
 – Распотрошены?
 – Так точно.
 – Завтра им кабанчика покажешь. Потом по ляжке отруби в качестве презента. Утром грузовую машину пришлю. Лошадь шофер в колбасный цех отвезет, и ты с ним на этой же машине поедешь получать новою лошадку. Не бойся, не промерзнет, машина крытая будет.
 А утром счастливые охотники получили заслуженные трофеи, с которыми высокий гость специальным бортом улетел в столицу, а начальник академии на служебной машине помчался домой. Теперь в двух огромных мегаполисах буквально все знали о бесстрашных охотниках с профессорскими званиями.


УНЫНИЕ

 Олег ехал в отпуск на родину. Полупустой вагон мерно отстукивал по рельсам одному ему понятный ритм. Наступила пора межсезонья, когда одни вернулись из отпусков, а студенты приступили к своим занятиям.
 Было скучно. Он вышел из купе в коридор и стал бесцельно смотреть в окно на пробегающие мимо придорожные посадки. Но и это не веселило душу. Хотелось чего-то иного.
 Смена обстановки всегда радовала Олега, но путешествие с целью поменять обстановку утомляло.
 Вдруг тамбурная дверь резко распахнулась и в вагон вошли четыре цыганки, неся в руках связки шерстяных платков. Олег не любил гнетущего однообразия, поэтому появление новых персонажей ему было по душе.
 – Платки, платки, кому платки? – слышались голоса женщин.
 – Простите, – подобострастно обратился Олег к выбранной им сорокалетней цыганке, – а через обручальное кольцо ваш платок пройдет?
 – Пройдет. Какой тебе показать? – и она встряхнула платки, встав напротив Олега.
 – Спасибо, – вновь вежливо ответил парень и зашел в купе.
 Через двадцать минут женщины вновь пошли по вагону, но уже с обратной стороны. Они не спешили, перегон между станциями составлял более полутора часов.
 – Прошу прощения, – опять учтиво обратился Олег к той же цыганке. Его душа ликовала, он ждал ответной реакции. – А ваш платок точно проходит сквозь обручальное кольцо?
 – Точно, – она снова остановилась, встряхнула платки. – Выбирайте. Какой на тебя смотрит, дорогой, какой показать?
 – Спасибо, – мягко улыбнулся он и зашел в купе.
 Когда в третий раз женщины понесли платки и Олег только собрался открыть рот, чтобы вновь задать свой традиционный вопрос о кольце, услышал то, что хотел услышать. Женщина, во всю мощь своих легких, заорала, посылая Олега так далеко, куда поезда никогда не ходили. Но неожиданно прозвучавший долгий и пронзительный свисток тепловоза заглушил этот вопль.
 Олег ликующе захохотал, вернулся в купе, лег и принялся читать взятую с собой книгу. Настроение резко улучшилось, усталость как рукой сняло. Но ехать оставалось еще около суток.

ПРАЗДНИК СЕРДЦА

1
 Вечером Елене Матвеевне Сперанской почтальон принес телеграмму: «Дорогая мамочка, очень соскучился, приезжаю двадцать седьмого, ко дню твоего рождения. Не встречай, доберусь сам. Целую, Сережа»
 Елена в сотый раз читала текст, целовала лист бумаги, прижимала его к сердцу и счастливо плакала.
  «Сереженька мой едет, кровинушка моя, – думала она, сидя за столом, листая альбом с фотографиями и вытирая полотенцем глаза. – Пять лет не был дома, не считая десяти суток отпуска, что на корабле дали. Изменился, поди, повзрослел. После того как демобилизовался с флота, сразу же устроился мотористом на корабль, который мотал его по всему свету. И откуда он только не звонил… Говорил, что хочет накопить денег, а потом пойти учиться на капитана. Помогай ему Бог! Упорный мальчик, весь в мою маму удался. Уж та, Царствие ей небесное, что планировала, то непременно должна сделать.
Помню, я еще маленькая была, как на Праздник урожая должна была приехать певица Людмила Зыкина. Так она поспорила с соседкой на месячного поросенка, что возьмет автограф у певицы. И взяла. Идет концерт. Мама налила стакан воды, поставила на поднос, туда же положила блокнот с ручкой и на вытянутой руке понесла все к сцене. А милиционер не пускает. «Вы чтотоварищ, – строго говорит мама, – певица воды попросила, пить захотела… Как мы на это должны реагировать? Или, по-вашему, она от жажды должна голос себе сорвать?!» Тот пожал плечами и пропустил. Мама дождалась окончания песни и подносит ей воду.
 – Это мне? – спрашивает Зыкина.
 А по залу через микрофон все слышно.
 – Вам!
 – Спасибо. Но…
 – Людмила Георгиевна, дайте, пожалуйста, мне свой автограф. А если не дадите, я свинью проиграю.
 В зале раздался дружный смех. Певица тоже рассмеялась, расписалась в поданном блокноте, отпила из стакана глоток воды и еще подарила ей кассету со своими записями».
 Елена задумчиво улыбнулась.
 – Ой, а какое сегодня число?! – всплеснула Елена руками. – Убей не помню. Точно знаю, что вторник, совещание в исполкоме было… А вот число... И на склероз не свалишь – рановато.
 Она вышла во двор. На улице все как повымирали – никого. Лена зашла к соседке, что жила через дорогу, молодой заведующей комбинатом бытового обслуживания.
 – Наталья Михайловна! – крикнула она в открытую дверь.
 Вышла миниатюрная женщина с полотенцем на голове.
 – Елена Матвеевна, вы чего не заходите? А я собираюсь завтра в город ехать, вот голову помыла. Надо пополнить наши запасы, а то работать скоро нечем будет.
 – Наташа, скажи, какое сегодня число?
 – Двадцать третье. А вам зачем? – рассмеялась она. – День уже прошел.
 – Сережа двадцать седьмого приезжает, а двадцать восьмого у меня день рождения…
 – Новость-то какая хорошая! Насовсем или как?
 – Сама не знаю. В телеграмме написал: буду к твоему дню рождения. Как-никак, а полтинник стукнет. Надо теперь стол большой накрывать. Два праздника у меня. Правда, день рождения уже не праздник, а вот сынок приедет – это да! И муж как назло в рейсе. Из области начальство обещало быть да местных человек сорок придется пригласить… Короче, на пятьдесят мест надо рассчитывать. Необходимо подготовиться достойно… У меня в доме шаром покати. Наташа, ты поможешь?..
 – Елена Матвеевна, сейчас своих девчат обзвоню, да ваши сотрудницы… Справимся. Дяде Егору поручим дичью заняться. Толька Степаненко рыбки поймает.
 – Я свинью хотела…
 – Не переживайте, дядя Егор вам за бутылку полстада завалит, – засмеялась соседка. – И бабушкам приятно будет помочь председателю поселкового Совета. Сегодня двадцать третье, вторник… Не переживайте, к воскресенью все сделаем: и столы во дворе сколотим, и лавки поставим, и напарим, и нажарим… Пойдемте лучше чаю попьем. Я варенье из яблок сварила, надо пробу снять. А еще меня угостили наливочкой. Елена Матвеевна, ее надо непременно попробовать. Тем более повод есть. Колька, – позвала она сына, – иди сюда.
 Из соседней комнаты вышел огненно-рыжий мальчик с конопушками, облепившими все лицо. Он учился в шестом классе.
 – Здравствуйте, Елена Матвеевна.
 – Здравствуй, Коленька.
 – Коля, сходи в летнюю кухню, набери в пиалу свежего медку. Будешь чай пить с нами?
 – Нет. Полную набирать?
 – Да, но чтобы на себя не разлил.
 
2
 Часы у Сперанской летели секундами. Все, кто мог, помогали ей. И было видно, что к воскресенью будет все готово.
 Теперь только одно волновало ее: хотелось встретить сына пышно, как наследника престола Саудовской Аравии. Ведь все село ждало этого добродушного светловолосого молодого человека с лучезарной улыбкой и озорными глазами. Сережу хорошо знали и помнили. Учился он хорошо, и хулиганом не был, и мог помочь любому в беде, но и в тихонях тоже не хаживал. Однажды он, кажется, учился еще в классе седьмом, как-то вечером на улице играл с ребятками в прятки, и чтобы его не нашли, забрался через открытое окно к Нефедовой Тамаре. Та входит в комнату, а там Сергей на диване сидит.
 – Ты чего здесь делаешь? – напугалась она.
 – Вас жду. Пришел соли попросить до завтра, дверь открыта, а вас нет.
 – Куда же я делась? Я полчаса назад дверь заперла. И из дома никуда не выходила. Не с ума же я сошла…
 – Я не знаю. Минут десять здесь сижу.
 – Чудеса! – всплеснула она руками и пошла в сени проверять запор.
Дверь была закрыта на засов и на крючок.
 – Ты меня за дурочку держишь? – вошла она в комнату.
 Но там никого не было. Сергей выпрыгнул в окно, а створки рамы прикрыл.
 Тамара недолго думая пошла к Сперанским.
 – Дома кто есть? – прокричала она с порога.
 Вышел Федор, отец Сергея.
 – Тебе чего, тетя Тамара?
 – Сережка дома?
 – Не знаю, сейчас посмотрю. А зачем он тебе нужен?
 – Так… – неопределенно ответила она.
 – Дома, лежит, телевизор смотрит. Позвать?
 – Позови.
 Вышел взлохмаченный Сергей.
 – Сережа, ты был у меня сейчас?
 – Нет. Я КВН по телеку смотрю.
 – А кто же тогда у меня был? Ты же соль спрашивал?
 – А зачем она мне?
 – Померещилось, что ли? Не может быть! А давно ты дома?
– Около часа. Да что вы хотели? Сейчас передача закончится, я не узнаю, кто победил.
 – Ну, иди, иди…
 – Тетя Тамара, а что произошло? – спросил Федор.
 – Да почудилось, что Сережка сидит у меня в комнате.
 – Это «галики», в больницу надо сходить. А то станете психической… Бойся вас потом, – захохотал он.
 – Ну не могла я вот так взять и ошибиться.
 – Всегда все начинается сразу. Батьку вы моего помните? Лет десять пас стадо коров, и бык его знал как облупленного, с руки ел. А что с ним случилось? Дождь пошел. Он накинул на голову капюшон плаща и сел под дерево. Бык его и не признал, в клочья разодрал, Царствие ему небесное. Вот и у вас… Прямо завтра и к врачу.
 – А что я ему скажу?
 – Что видения пошли ни с того ни с сего, что с ума стала сходить раньше времени. Тебя в психушку запрут на полгода и мозги поправят, – захохотал Федор.
 – Дурак ты, Федька, и шутки у тебя дурацкие.
 – Тетя Тамара, что у вас здесь за шум? – из сарая вышла Елена с ведром молока.
 – Ну его! Дуру из меня решил сделать, – и она, резко повернувшись, пошла домой.
 – Серега, иди сюда! – крикнул в комнату отец. – Ты у Нефедовой был?
 – Был.
 – Зачем?
 – В прятки играли, я и прыгнул к ней в окно, – и он рассказал, что было дальше.
 Мать с отцом посмеялись, но велели так больше никогда не делать.

3
 Все думали, что Сережа обязательно пойдет учиться дальше, а он категорично заявил, что хочет служить на флоте, как отец. И призвали его аж на Тихоокеанский флот. А демобилизовавшись, сразу пошел работать на сухогруз. И где его только не носило, со всех точек земного шара звонил…
 «Какой он теперь? Возмужал, конечно, окреп… – не прекращала думать Елена. – И Федора нет как на грех. На старости лет решил тоже на рыболовецком судне походить. Где его сейчас черти носят? Две недели ни слуху ни духу. А с другой стороны, его же не отпустят. Ну, сын приехал… А то, что его не видели пять лет, никого не интересует. Пусть уже спокойно ходит по своим морям. Чего лишний раз душу травить. Через полтора месяца придет и обязательно встретятся.
 Матери не терпелось быстрее увидеть родное чадо. Хотелось встретить его прямо на вокзале, обнять, поцеловать. Но вот во сколько и куда он приедет? Поезда дальнего следования останавливались на двух станциях. До одной – четыре с небольшим километра, а до другой – целых двадцать пять! И дороги, ведущие к ним, нигде не пересекаются.
 Ночь перед приездом сына выдалась для матери бессонной, она ворочалась с боку на бок, гадая, куда и когда он приедет. Лишь под утро, когда небо начало сереть, сон сморил ее. Елена не слышала ни утренних песен петухов, ни мычания коровы, ни урчанья мотора подъехавшей к дому машины…
 Она открыла глаза от бьющих в лицо лучей солнца.
 – Проспала! – вскочила Елена с дивана и как была в ночной сорочке, лохматая и босая, выскочила во двор.
На пороге сидел крепкого телосложения светловолосый парень. Ее ноги подкосились.
 – Сереженька!.. – только и смогла прошептать она.
Из ее глаз потоком полились слезы, и она, обессиленная, стала медленно оседать. Крепкие, сильные руки подхватили ее, и Сергей прижал мать к себе.
 – Мамочка, ну что ты, не надо. Радоваться нужно, а тут такое…
 – Я радуюсь, сынок, – шептала она, покрывая его лицо поцелуями. – У нас, женщин, слезы всегда на первом месте. Когда же ты, сынок, приехал? Ничего не слышала. За окном светать стало, я и отключилась, как в воду провалилась. Проходи, Сереженька, в дом, переодевайся, у меня Зойка не доена, и на пастбище ее надо выгнать.
 – Не волнуйся, присядь на порожек. Я и Зойку подоил, и в стадо выгнал.
 – Как подоил, как выгнал?.. Ты? А где же молоко?
 – Вон в ведре.
 Елена недоверчиво привстала, заглянула в ведро, которое доверху было наполнено молоком.
 – Как ты смог к ней подойти? Она же к себе никого не подпускает.
 – Ты как меня учила? Все надо делать с лаской, с любовью. А потом я знаю приворотное слово.
 – Какое? – удивилась мать и крепко прижала сына к себе.
 – «Маме расскажу, как ты плохо себя ведешь»! – засмеялся он.
 – Да, это действительно магические слова, – тоже рассмеялась она.
 – А где отец? Он что, еще в койке нежится? Утром из дома не выходил.
 – Ой! Ты же не знаешь. Он у нас теперь тоже стал моряком. Рыбу в Черном море ловит. Это его первый поход. Через полтора месяца увидитесь. А когда же ты приехал? Давно тут сидишь?
 – В начале пятого.
 – А чего не постучал?
 – Не хотел тревожить. А потом все обошел, все сделал, даже курочек выпустил. А чего это батю в море потянуло?
 – Равняется на сына.
 – Очень гуманно, – вновь засмеялся Сергей. – А почему кур у вас так мало?
 – А зачем нам с отцом больше? Два яйца в день несут – и хватит. Деньги есть, всегда на рынке докупить можем. Мы чего это здесь расселись? – всплеснула она руками. – И я как дура. Сын приехал, голодный, а мы с ним про кур беседуем. Марш в дом! Ты пока переодевайся, душ пойди прими, вон он за сараем стоит, – показала она рукой. – А я тем временем картошечки пожарю.
 – Мама, а сделай мне омлет. Сто лет не ел. Слюна течь начинает, как о нем вспоминаю.
 – Нет ничего проще. Сколько яиц разбить?
 – Штук пять.
 – Колбаски покрошить туда?
 – Нет, не надо, я потом молоко с бутербродом буду пить.
 – Ну, иди, Сереженька, в свою комнату. В ней ничего не изменилось. Даже книжка, что лежала на стуле, открыта на той же странице. Ты такой у меня вымахал, боюсь, что придется менять всю одежду, явно на тебя ничего не налезет.
 – Не переживай, мамуля, у меня все есть.
 – Сережа, белье, которое стирать, брось в таз, он в летней кухне на стиральной машинке стоит.
 – Мама, не в обиду будет сказано, но ты тоже раздалась в плечах. Боюсь, чтобы подарки были тебе впору.
 – Чего ж ты хотел, сыночек, завтра как-никак уже пятьдесят. А с подарками после завтрака разбираться будем.
 
4
 Через полчаса Сергей с аппетитом ел все, что подавала мать, а она сидела и любовалась сыном, украдкой вытирая полотенцем слезу.
 – У меня двойной праздник! – она приподнялась и поцеловала сына. – Весь поселок готовится к этому мероприятию. Одни – варят, другие – жарят, третьи – парят, а четвертые – гонят… – улыбнулась она. – Я как я, а в основном все хотят видеть тебя. Такое застолье будет… Сегодня вечером придут устанавливать столы во дворе. Ты уж, Сережа, с ними не пей.
 – А я не пью, мама. Максимум рюмочку, но угощать люблю. А такое грандиозное торжество – это ты зря. Сколько хлопот, расходов... А с другой стороны, у тебя юбилей – это другое дело.
 – Не обеднею. Меня здесь каждый день видят, а вот хотят посмотреть, каким стал ты. Многие даже забывать начали.
 – Что на меня смотреть, я же не клоун.
 – Почему сразу клоун? – оскорбилась мать.
 – Это я к слову, не обижайся. Мам, ты на том же месте работаешь?
 – Нет, уже председатель поселкового Совета. Скоро три года будет.
 – Так и до президента дорастешь, – обнял ее сын.
 – Ты наелся?
 – Да, спасибо. Сейчас буду вручать подарки. Из одежды, мама, тебе только кофточку и юбочку купил в Аргентине и дубленку в Канаде, очень боялся размером ошибиться. А вот остальное… Это тебе платок из Японии, покрывало на кровать из Вьетнама, постельное белье и термос из Китая, остальное по мелочам. Папе зимнюю куртку на натуральном меху, пару рубашек и ботинки, тоже на зиму, виски, сигареты…
 – А он у нас уже не курит, – похвасталась Елена.
 – Умница! Друзьям раздам.
 – Сережа, сколько же ты денег потратил? Спасибо, мой дорогой. Мог бы и себе что-то купить.
 – Мама, у меня все есть, не волнуйся.
 – А ты бываешь в холодных краях?
 – Конечно.
 – Мерзнешь, поди? Есть там у тебя во что одеться, обуться?
 – Мама, конечно, есть.
 – Я тебе десять пар толстенных шерстяных носков связала.
 – Как дядя Коля Ивахненко учил, когда мы с ним ходили на зимнюю рыбалку? Надеть два тонких носка, обмотать ступни газетой, а сверху – полиэтиленовый пакет. Нога как в печке, честное слово, а еще приклеиваем на плечи горчичный пластырь.
 – Сережа, ты не женился? – затаенно произнесла мать.
 – Нет, мам. Рановато. Я же в Одесское мореходное училище поступил, теперь рядом буду.
 – Ты командиром из него выйдешь?
 – Не сразу, конечно, но капитаном стану обязательно.
 – Какой ты у меня самостоятельный и правильный получился, – заплакала Елена.
 – Обыкновенный я. Просто цель надо в жизни иметь и к ней стремиться. Помнишь, дед Иван в колодец пьяным упал? Кстати, жив он?
 – Два года как схоронили.
 – Царствие ему небесное. Мужики его вытащили, он всю одежду с себя снял, перекрестился и говорит: «Простите меня, люди добрые, больше пить никогда не буду и курить тоже». Не пил потом и не курил. Мужик сказал – мужик сделал. Вот и у меня так. Мам, пойдем в центр сходим.
 – Сереженька, извини, но у меня дел… – и она провела ребром ладони себе по горлу. – Ты все грязное белье стирать положил?
 – Сейчас принесу еще пару рубашек.
 – Плавки с собой возьми, в родной речке искупаешься. Вода еще теплая. Домой соберешься – позвони.
 
5
 Елена сидела рядом с сыном в центре стола в аргентинском наряде, с японским платком на плечах, наведенными бровями, подкрашенными веками и губами, источая умопомрачительный запах французских духов. Народу к Елене Матвеевне пришло столько, что пришлось ставить дополнительные столы и стулья. Ее любили и как прекрасную женщину, и как справедливого руководителя, поэтому шли не только поздравить, но и выразить свое искреннее почтение. А она волновалась, хватит ли всем и выпить, и закусить. Подруги успокаивали – приготовили на весь поселок. Так что переживать не надо. А подарков надарили столько, что вскоре из них выросла огромная гора. На Сереже были фирменные джинсы и белая футболка с красной иностранной надписью на груди.
 После традиционных речей областного и районного руководства и двух-трех помпезных тостов в честь юбилярши все внимание переметнулось на Сергея. Теперь он стал гвоздем программы.
 Мужчины, подобрев от выпитого, с большим наслаждением курили американские и английские сигареты, покашливая от непривычки.
 Медленно опускалась ночь. Над столами засверкали гирлянды лампочек.
 – Сережа, – встал местный фермер, – сколько же тебя не было в родном доме?
 – Пять лет, Валентин Сергеевич.
 – Расскажи нам, где ты был, что видел, а то наши люди на сплетни очень охочи. Сам знаешь, наш человеческий язык может наплести что угодно. Успокой земляков, скажи им, наконец, что ты не бросил мать с отцом.
 – Валентин Сергеевич, вы меня прямо озадачили. Может, меня уже и в тюрьму посадили? У кого это такие злые мысли роятся в голове? Расскажу все без утайки, чтоб успокоить души страдальцев. Но сначала хочу выпить за свою мамочку. С днем рождения, дорогая, я тебя очень люблю. Она подарила мне эту жизнь, воспитала и поставила на путь истинный. И за папу, конечно, который, борясь с волной, ловит для нашего стола рыбу. Пусть бережет его владыка морей Нептун! Короче, за моих родителей! Спасибо им за все! И если можно – стоя.
 Все встали и шумно выпили.
 – А почему меня никто не зовет к столу? – раздался голос из темноты.
 – Феденька! – выдохнула Елена Матвеевна и, выскочив из-за стола, бросилась туда, откуда донесся голос.
 Послышались многочисленные поцелуи.
 – А кто это сейчас говорил о рыбе к столу, о бушующем море, о владыке морей?.. Уж больно голос знакомый.
 – Феденька, Сережа наш приехал!
 Сергей выскочил из-за стола и с криком: «Батя!» – бросился к отцу. Они крепко обняли друг друга.
– Федя, ты каким ветром?! Я так рада! – не унималась Елена.
 – Из Болгарии самолетом до Одессы, а оттуда на маршрутке и такси… Мы встали в Варне на неделю на мелкий ремонт, меня и отпустили на сутки. А тут, оказывается, двойная радость меня ждет.
 – Ребята, кто там музыкой заведует? Включайте! Пусть гости потанцуют, а Федя сейчас помоется с дороги, переоденется – и продолжим наше застолье, – радостно распоряжалась хозяйка .
 
6
 – Можно мне сказать? – поднялась Елена Матвеевна под одобрительные крики. – Дорогие мои гости, друзья, односельчане, я сейчас самая счастливая женщина на свете! Сегодня меня окружают самые дорогие мне люди, муж и сын, которые просто как в доброй сказке или сладком сне явились по мановению волшебной палочки, неся счастье, любовь и добро. Спасибо и вам, люди добрые, что пришли на мое торжество! Я хочу выпить за всех вас и пожелать каждому крепкого здоровья и всего самого доброго. Горько! – выкрикнула она и, подняв руку, разбила оземь рюмку.
 Послышался одобрительный смех и аплодисменты.
 Федор от неожиданности порозовел, встал и поцеловал жену.
 – Э-э-э, нет, Феденька, так дело не пойдет! Долго и сладко, как было давно и в первый раз.
 Федор обнял Елену, и их губы слились в сладком и долгом поцелуе.
 – Ну вот, – произнесла она счастливо, – теперь люди видят, что любишь. Кушайте, гости дорогие. За столом пьяных не должно быть и все нужно съесть.
 – Мама, я должен рассказать землякам, кто я, чем занимался, ну и ответить на возникшие вопросы. А то и правда, подумать можно все что угодно.
 – Давай, Сережа, и мы с мамой послушаем тебя, а то в коротеньких телефонных разговорах много о себе не расскажешь.
 Все опять дружно закурили.
 – Сергей, а ты чего не куришь, стесняешься?
 – Я вообще не курю.
 – Ты мужик или кто?
 – А разве не курить – это плохо? Вам курение мужество прибавляет? Или утром покашлять с удовольствием хочется? Не вижу логики в этом мероприятии. Готовы слушать?
 – Готовы!
 – Как вы все знаете, после школы я пошел служить на Тихоокеанский флот, на крейсер, в электромеханическую боевую часть. После демобилизации, благодаря ходатайству командира корабля, сразу устроился по специальности – мотористом на сухогруз Владивостокского пароходства. Ходил по фрахту.
 – Что это такое?
 – Как вам сказать? Это коммерческая деятельность, связанная с необходимостью перевозить грузы морем из разных стран и даже континентов и доставить в другой иностранный порт, а оттуда в третий. И так по всему миру. Устраиваться на эту должность надо было немедленно. Не успел – значит опоздал. Люди годами ждут работы на кораблях. Мне несказанно повезло. И другое: требовалось заработать много денег для дальнейшей учебы. Таким образом, я провел в море без отпуска чуть более двух лет. А теперь всё – поступил в Одессе в мореходное училище.
 – Сережа! – воскликнул отец. – Это правда?
 – Папа, разве я похож на лгуна?
 – Молодец! – и Федор крепко пожал сыну руку.
 – А где ты бывал, в каких странах? – прокричали гости.
 – Проще сказать, где я не был. В очень многих портах и странах.
 – А в Японии был?
 – Был.
 – А водку там пьют?
 – Пьют везде, и там тоже. У них рисовая водка, саке называется.
 – Крепкая?
 – Двадцать – двадцать пять градусов, но ее перед употреблением разводят до шестнадцати. Ничего хорошего в ней нет. Зато там весьма популярен чай, и к чайной церемонии относятся трепетно, как к чему-то святому. В ней много тонкостей и педантизма.
 – Ну, это не интересно. От чая никакого удовольствия.
 – У тебя одно удовольствие, Степан, – как можно больше водки выпить, – послышался голос Леры, жены Степана. – Сережа, ты нам хоть несколько стран перечисли, где был, и мы уже отстанем от тебя.
 – Австралия, Китай, Вьетнам, Саудовская Аравия, Марокко, Тунис, Турция, Италия, Франция, Англия, Канада, США, страны Южной Америки и Африки… Если честно, то всех, наверное, и не припомню.
 – Сережа, а как живут там люди?
 – Как везде, по-разному. И богатые есть, и нищие. Хочешь нормально жить – надо вкалывать от зари до зари.
 – Ну а наших встречал там?
 – Почти на всех континентах.
 – И как они?
 – Здесь я хочу сказать особо. Наверное, только одному из тысячи по-настоящему везет. Там в первую очередь надо выучить местный язык и сдать экзамен по нему, истории и специальности. Но мы ленимся учить их язык, обходясь двумя-тремя избитыми фразами. Устроиться на работу очень сложно. Кто уехал туда раньше, в начале девяностых, с деньгами, тот еще что-то имеет – магазинчик или ресторан, а основная масса людей убирают улицы, становятся бандитами, алкоголиками, нищими или проститутками. Девочки, обращаюсь к вашему сознанию: нет за границей рая. И принцев тоже нет. Завтра там вы будете должны этому заоблачному красавцу приносить доход в дом. В противном случае кормить он вас не будет и выкинет на улицу. А те, кто попадает в страны с мусульманской религией, меняют христианство и даже надевают на лицо паранджу, забывая навсегда о своей родине, рожая столько раз, сколько забеременеет. И это я рассказываю кратенько, и в моих словах нет ни капли лжи.
 – Сережа, а ты сам-то какой-нибудь язык знаешь?
 – Конечно, английский. Как бы я плавал с интернациональным экипажем. Еще немного французский и итальянский.
 – А что у тебя на майке написано?
 – «Я против войны».
 – Хорошо написано.
 – Гости, может, хватит сына мучить! День рождения, между прочим, у меня, – произнесла строго мать.
 – Лена, подожди, мы самого главного не узнали. Сережа, ты женат?
 – Нет, – засмеялся Сергей.
 – Почему? И когда собираешься?
 – Во-первых, не нашел даму сердца, а во-вторых – рано. Еще серьезная учеба впереди. Это вы, Клавдия Васильевна? По голосу – вы.
 – Я, Сережа.
 – Вот возьму и на вашей младшей дочери женюсь, если она такая же красивая, как вы.
 – Шельмец, знаешь, чем угодить будущей теще. Уродилась не хуже матери, это точно. Но она молодая еще, только тринадцать лет.
 – Пока я закончу, будет самое время.
 – А сколько учиться тебе?
 – Пять лет.
 – Тогда восемнадцать ей стукнет. Зятек, запомни, костьми лягу, но сберегу ее для тебя! Ты только не обмани.
 За столом дружно смеялись.
 – Тогда, Клавдия Васильевна, завтра к обеду ждите, приду знакомиться.
 – Милости просим.
 А день рождения продолжался. Около полуночи разъехалось начальство, ближе к часу хозяева тоже пошли спать – мужу надо было утром уезжать в Одессу, чтобы успеть на самолет. Потихонечку расходились и остальные, а самые стойкие сидели до утра.
 Все остались очень довольны. И у всех все было хорошо, по-доброму.
 Судьба любит душевных и добрых людей. И ангелы-хранители оберегают их от бед и несчастий.
 И пусть так будет всегда! И у всех!


И ОПЯТЬ ДЕВОЧКА ОЛЯ

 На презентации моей книги «Круги на воде» в Центральной библиотеке имени М. Л. Кропивницкого города Николаева Инна Владимировна Письменная, производя разбор моего творчества, неожиданно сказала, что, помимо нового раздела «Дети», автор продолжает тему «Про девочку Олю», которая своим воинствующим характером просто покорила сердца читателей. И обязательно надо эту тему продолжить, а может быть, в дальнейшем даже издать о ней отдельную детскую книгу.
 Честно сказать, я об этом больше не думал, полагая, что тема исчерпана и с Олей мы расстались, как вдруг…
 И вот я снова пишу о ней… И остановиться не могу, хотя ждут другие герои. Но ведь и читатели ждут… Их подводить никак нельзя.
 Как жаль, что у меня не четыре руки!..


ШВЕЯ

 Третьи зимние каникулы Ольги проходили беззаботно и весело. Снега в эту зиму выпало очень много. Ребята даже залили водой крутой склон, и получилась классная ледяная горка.
 Оля, красная и потная, каталась на этой горке каждый день. Особенно ей нравилось съезжать с нее стоя и чтобы не упасть. Летишь, аж дух захватывает!
 Ближе к вечеру она заметила, что у плеча ее пальто оторвали рукав. Но это для нее не было большой бедой. Беда заключалась в том, что она не знала, кого за это следовало наказать. А наказать требовалось во что бы то ни стало!
 Чтобы не получить от матери очередной нагоняй, она пошла к бабушке, вспоминая всех, кто был на горке.
 – Ба, пришей рукав. Кто меня так дернул, даже вспомнить не могу, но они все у меня получат по полной программе! – проговорила зло Ольга, засасывая глубоко внутрь верхнюю губу. – Ты только быстренько это сделай, а я у тебя молока попью.
 – Ты из школы идешь, внученька?
 – Бабушка, какая сейчас может быть школа? Еще четыре дня каникулы. Ты совсем нить жизни потеряла. Сидишь дома безвылазно. У тебя радио работает?
 – Вторую неделю как молчит. Отцу скажи, пусть ко мне зайдет завтра, поправит, а то и правда живу и ничего не знаю.
 – Ладно, скажу. А ты котлеты жарила? Пахнет очень вкусно. Я съем парочку?
 – Только хлеба отрежь.
 – И без него нормально. Ты шей, а я пошла на кухню.
 Удобно усевшись возле печки, Ольга с аппетитом стала поглощать котлеты и думать, как ей сразу расправиться со всеми виновными. И, наконец, в ее мятежной голове родился план.
 Выпив залпом кружку холодного молока, она пошла в комнату.
 – Ну что, бабушка, готово?
 – Готово, Ольша, надень, я посмотрю.
 Оглядев свою работу подслеповатыми глазами и оставшись довольной, бабушка поцеловала внучку в затылок.
 – Бабуля, дай мне самую толстую и длинную иголку и шпульку прочных ниток.
 – Это тебе зачем?
 – Мне надо кукле кое-что сделать.
 – Ты принеси ее мне, я все у нее и поправлю.
 – Спасибо, бабушка, я сама.
 – Ну, смотри, – и она полезла в ящик комода. – Держи, только не уколись. Пойдем, я тебе компотика налью.
 – Спасибо, не хочу. Домой надо идти, мамка скоро с работы придет.
 – Славки чавой-то не видно.
 – В армию забрали, – твердо произнесла внучка.
 – Что ты ерунду мелешь? Какая может быть армия, он еще в школе учится. Сколько ему?.. Четырнадцать лет, а в армию берут в восемнадцать.
 – Да бросил он ее, эту школу.
 – Зачем? И когда же его забрали?
 – Утром сегодня.
 – А чё меня на проводы не позвали?
 – А их и не было. Подъехала машина с автоматчиками, его схватили под белые рученьки и в кузов швырнули. Он только и успел один валенок надеть.
 – Свят-свят-свят… – перекрестилась бабушка.
 – Ну, я пошла, бабуля.
 – Ты котлеты нашла, перекусила немного?
 – Да, бабушка, спасибо. Вкусно было.
 Та приподняла крышку со сковородки и ахнула. На дне было пусто.
 – Ты все съела, мерзавка? А что я буду есть?
 – Бабушка, не поднимай бурю в стакане, не рви нервы, выкрутишься как-нибудь. В твоем возрасте кашку надо кушать, а не мясо, – и она хлопнула дверью.
 Было уже достаточно темно, когда открылась дверь и вошла бабушка.
 – Мир вашей хате, – сказала она перекрестившись. – Славка, а ты чего здесь? Сбежал?
 – А где он должен быть? – удивленно спросил отец.
 – Как где, в армии…
 – В какой армии? Он же в школе учится! Вы что, мама, забыли? Ему до армии еще четыре года.
 – А Ольша сказала, что его утром автоматчики забрали, одеться как следует не дали и в кузов швырнули. А на улице мороз вон какой!.. Вот я и пришла узнать, почему так… А он здесь… Наврала мне? – погрозила бабушка Ольге пальцем.
 – Присаживайтесь, мама, к столу, вечерять будем.
 – А чего это она к вам сегодня ходила? – строго поинтересовалась мать.
 – Рукав у пальто оторвала, а я зашивала, да котлеты все мои съела…
 – Ты что творишь? Осенью пальто только купили, – она дала Ольге подзатыльник.
 – Не ругайся, дочка, я очень аккуратно зашила, и шва даже не видно.
 Ольга сидела красная, и казалось, что ее ушедшая внутрь губа терлась о двенадцатиперстную кишку.
 – Мама, простите неразумное дитя, – проговорил отец. – Мойте руки и садитесь за стол, будем мировую пить, – засмеялся он. – Франя, накрывай на стол! – крикнул он жене. – А на Ольшу не обращайте внимания. Она готовится поступать в клоунское училище, вот и разыгрывает всех, тренируется, так сказать. А нам сегодня в совхозе давали по три курицы на рыло. Две возьмете себе.
 – Да брось ты, Ваня, какие куры! У меня разве есть дома нечего? А у вас ребята, им куриный супчик очень полезный.
 – Сами поймите, Франя их до утра будет обрабатывать… Нет, шесть нам многовато будет.
 Инцидент был исчерпан.
 А вскоре и каникулы закончились. Но мысль о мщении Ольгу не покидала.
 И как только начался урок чтения, как Ольга громко ойкнула и перегнулась.
 – Что с тобой, Чемерисина? – спросила учительница.
 – Что-то в животе резко схватило, Екатерина Матвеевна, – корчась, произнесла Ольга. – Разрешите выйти.
 – Вечно у тебя что-то хватает. Иди уже.
 Ольга быстро вышла из класса и направилась в гардероб. В кармане ее фартука лежали нитки и иголка.
 Для каждого класса в школе выделялись определенные вешалки, куда дети вешали свои пальто.
 Вдев нитку в иголку, она быстро принялась сшивать рукава у пальто учеников своего класса, пришивая рукав одного к рукаву другого.
 За пять минут до перерыва Ольга со скорбным лицом вошла в класс.
 – Что, Чемерисина, как твой живот, может, врачу показаться?
 – Спасибо, Екатерина Матвеевна, мне уже стало гораздо лучше, попустило.
 – Садись. У ребят перепишешь задание на завтра.
 Когда закончились уроки, Оля быстро оделась и стояла в коридоре, умирая от смеха, глядя, как одноклассники отрывали намертво пришитые рукава. Но никто не дал безобразнице по голове, полагая, что может быть хуже.
 В этот день в ее дневнике красными чернилами появилась очередная запись о неудовлетворительном поведении и вызове родителей в школу.

ВОСПОМИНАНИЯ О ЛЕТЕ

1
 – Здравствуйте, дети! – в класс вошла учительница Екатерина Матвеевна. – Вот и стали вы на год взрослей и умней и сегодня первый раз вошли в четвертый класс. Вижу, что все загорели, от солнышка порыжели и даже похудели. А чтобы закрепить наши с вами воспоминания о лете, мы напишем сочинение «Чем мне запомнилось лето». Но это вы сделаете дома. А завтра каждый прочтет его, а мы послушаем и узнаем, кому и что запомнилось этим летом. Сейчас же, – ее глаза хитро загорелись, – сейчас мы с вами пойдем на берег Южного Буга, глянем, как поживает наша величавая река, как лес готовится к встрече с осенью, а потом и зимой, соберем красивые листочки, ягоды, веточки, высушим все и сделаем гербарий. Предлагаю назвать его «Осенняя сказка». Не возражаете?
 – Нет!
 – Я уже и рамочку у учителя труда заказала. А еще глянем, в какие плоды превратились весенние цветочки. Ведь то, что цвело весной, стало плодами и ягодами.
 – Ура-а-а-а! – закричали радостно дети.
 – Тише, а то мы всю школу взбудоражим. Выходим тихо, на цыпочках. Портфели оставляем в классе.
 Вскоре дети с букетами разноцветных листьев бегали и резвились по берегу реки.
 Из дальних кустов вылезла перепачканная Чемерисина Ольга. Она тащила огромный трухлявый пень.
 – Вот, – поставила она его у ног учительницы.
 – Что ты такое принесла, Оля?!
 – Трон царя Берендея.
 – Зачем он нам нужен? Отнеси его назад. Берендей придет, увидит, что трона нет, и заплачет.
 – Хватит ему царствовать! Пора на покой идти.
 – А кто же станет вместо него?
 – Гриб-Лесовик! Молодой, красивый, крепкий…
 – Дети, кто за то, чтобы в лесу и его окрестностях царствовал не Берендей, а Гриб-Лесовик?
 – Мы!!! – эхом отозвался лес.
 – Так тому и быть! – Екатерина Матвеевна поставила ногу на пень. – Клянемся любить и подчиняться новому лесному повелителю!
 – Клянемся! – прокричали дети.
 – Клянемся не разводить в лесу костров, не ломать деревьев и не рушить гнезд!
 – Клянемся!
 – Клянемся не обижать зверей и птиц!
 – Клянемся!
 – Клянемся защищать слабых от хищников! – добавила счастливая Оля, и ее губа от радости заползла глубоко в рот.
 – Клянемся! – вторил детям лес.
 – Ну а сейчас, – сказала Екатерина Матвеевна, – мы идем в класс, раскладываем на подоконниках для просушки листочки, и я вас отпущу домой писать сочинение.
 – Ура! – опять закричали счастливые дети, вспугнув сидевшую в камышах утку.
 – Ребята, много писать не надо, одну-две страницы, только то, что запомнилось больше всего.
 
2
 У Ольги событий было не так много, но все очень важные. Она долго сидела, склонившись над листом бумаги, не зная? с чего начать.
 Наконец ее нервы не выдержали, мозг начал закипать, а верхняя губа заползла так далеко, что походила она теперь на Бабу Ягу в детском возрасте.
 Она резко встала, надела растоптанные сандали и помчалась к лучшей подруге – Безобразовой. На углу Оля не вписалась в поворот и со всего маху полетела в канаву. Обозвав Безобразову «дурой», она похромала домой. Залив раны йодом и замотав их бинтом, она решительно села к столу. Теперь Ольга была готова написать все что угодно.

3
 Утром Екатерина Матвеевна вошла в класс в новом коричневом платье с желтым платочком вокруг шеи.
 Дети сидели необычно тихо, и каждый с нетерпением ждал, кого первым вызовет учительница, чтобы все послушали его воспоминания о лете.
 – Здравствуйте, дети! Готовы? – улыбнулась она.
 – Готовы! – дружно ответили ученики.
 – Если готовы, приступим. А начнет у нас Олечка Чемерисина. У нее всегда очень много впечатлений, причем очень интересных. Начинай, Оля, можешь читать не вставая.
 «Лето прошло быстро, но скучно, все куда-то разъехались, и я шаталась одна по селу как дура...»
 Дети засмеялись.
 – Оля, следи за речью.
 – Хорошо, Екатерина Матвеевна… «…А поскольку лето было мерзопакостное, постоянно шли дожди, то и на речку не пойдешь. Из-за этого я часто ходила к бабушке Марусе. Бабушка гнала самогон, а я сидела на полу и шила куклы. К ней за этим делом мужики всегда заходили. Когда капает водка, бабушка завсегда ее на крепость пробует. Один раз она так напробовалась, что споткнулась об меня, упала и нос разбила. Месяц с синяком под глазом ходила».
 Учительница и ученики весело рассмеялись. Все знали грех бабушки Маруси.
 – Продолжай, Оля.
 «Когда ночью была сильная гроза и сверкали молнии, Славик, мой брат, со страху обоссался, а я нет, хотя тоже было очень и очень страшно. Мама Славку за это веником лупила, а папа спал как сурок».
 – Оля, об этом можно было и не писать. А ты видела, как спят сурки?
 – Нет. Просто мама так сказала.
 – У тебя много еще?
 – Нет. Два рассказа осталось.
 – Читай их быстренько, а затем послушаем и других детей.
 – Хорошо, Екатерина Матвеевна. «С мамой мы один раз ходили в обед на стойло коровку доить. Было очень жарко, и мы пошли не верхней дорогой, а тропинкой вдоль речки, там много зелени, а от нее тень. Идем и вдруг слышим – в кустах стон женский. Мы так перепугались, что даже присели. Мама говорит, что надо идти посмотреть, вдруг там лежит человек раненый, кровью истекающий.
 Подкрались мы тихонечко, глядим, а там в кустах не один, а два человека лежат, почтальонша наша и агроном Митрофаныч, все живы-здоровы, не в крови, не убиты, а почему-то оба стонут. Что они там делали, до сих пор не знаю, и мама не говорит, велела молчать, никому не рассказывать. Помню, мама схватила меня и, чертыхаясь всю дорогу, потащила быстрым шагом к стойлу. Домой возвращались верхней дорогой, и от жары все наше молоко скисло».
 – Садись, Оля, отлично… – тихо прошептала учительница, в глазах которой стояли слезы, а она сама сидела красная, как переспелый помидор.
 – У меня…
 – Садись, хватит. Все положите листочки на стол, я их потом прочитаю.
 Взяв сочинение Оли, она выбежала из класса.
 И только сейчас все вспомнили, что Митрофаныч был ее мужем.
 
4
 Вечером Ольга стояла в углу. Почтальонша ходила по селу с синяком под глазом и вскоре развелась с мужем. Екатерина Матвеевна рассчиталась в школе и с дочерью уехала к маме. А Митрофаныч с неделю попил водки, а потом взял и женился на воспитательнице из детского сада.
 Каждое воспоминание несет в себе как положительную информацию, так и отрицательную. И, наверное, счастливы те, кто не смотрит телевизор, не читает книг и газет и вообще живет аскетом. Меньше знаешь – крепче спишь!

В ПИОНЕРСКОМ ЛАГЕРЕ

1
 Недели за две до окончания Олей четвертого класса отец пришел домой с работы в приподнятом настроении. Его распирало от счастья.
 – Пляши, Ольша! – скомандовал он.
 – Папа, мы еще не вечеряли, тебя ждали.
 – Поздно будет, – улыбнулся он. – Пляши сейчас! Иначе… иначе ничего не получишь!
 – А баян?..
 – Без него.
 Ольга принялась прыгать и кружиться.
 – Молодец! Держи, – протянул он ей бумажку.
 – Что это?
 – Ты читать умеешь или в школу ходишь только озоровать?
 Ольга покраснела, и ее губа стала медленно засасываться в рот. Она пробежала глазами по бумажке.
 – Что пишут? – спросил отец.
 – Путевка в пионерский лагерь «Заря», – прочитала она – Это мне?! – бросилась она на шею отцу, покрывая его поцелуями.
 – Тебе, конечно, – поцеловал ее отец.
 – А почему две?
 – Славик тоже едет. Ты забыла о нем?
 – Он мне там только мешать будет.
 – Смотрю, тебе все мешают! Вот только ты бы никому не мешала. Я сейчас возьму и порву все эти путевки, и вместо лагеря будешь, как Савраска, все лето отирать углы в селе, – строго цыкнула на нее мать. – Славка сам себе становится поперек дороги. Ходит, собственной тени боится. Может, там, среди ребят, проявит себя. Ты же – черт в юбке. Где бы ни была – везде сыщешь на свою задницу приключения.
 – В доме сказать ничего нельзя. Я пошутила. Конечно, Славик поедет. Кто меня там защищать от хулиганов будет? – она снова весело запрыгала на одной ножке.
 – Хватит выплясывать. Марш за стол!
 – Я есть не хочу, мам. Пойду собираться! Мне лучше чемодан взять или рюкзак? Наверное, лучше чемодан, в рюкзаке все вещи помнутся. Рюкзак пусть Славик берет. Ему все равно с чем ходить. А я…
 – Успеешь собраться, – отец счастливо смотрел на дочь. – Заезд пятого июня, а до него еще три недели. Медкомиссию пройти надо.
 – А если Славик не пройдет?
 – Кто о чем, а вшивый о бане, – мама не на шутку разозлилась. – А если ты не пройдешь? Марш за стол, а то я и правда эти путевки порву.
 – Мать, чем нас баловать сегодня будешь?
 – Картошку с соленой капустой пожарила. И лечо надо доесть. А то корячусь всю осень, консервирую, а едят с аппетитом только свиньи.
 – Мы сегодня все съедим. Правда, дети? А мне сегодня сто грамм нальют?
 – Не много будет?
 – Франя, за счастье и здоровье наших детей.
 – Умеешь ты подлизываться!

2
 Оля и Слава ждали поездки в лагерь, «как ждет любовник молодой минуты верного свиданья». У Славы все это происходило инертно, Ольга же вся извелась, даже похудела.
 У подружек постарше она выяснила все, что нужно брать в лагерь и как надо там вести себя.
 Наконец наступил долгожданный день отъезда. На Ольге был зачем-то накрахмаленный крепдешиновый сарафан, сшитый из старого маминого платья. Он был чуть выше ее содранных колен. В нем Оля походила на воинствующий колокольчик, волосы на котором топорщились в разные стороны. Ходила она широким шагом, наклонив туловище вперед.
 Подошел автобус, на стеклах которого спереди и сзади были прикреплены таблички с надписью «Дети». Оголтелая толпа с криками радости и счастья бросилась занимать места.
 Ольга уселась у окна, а рядом с ней разместилась со своими вещами лучшая подруга, Света Безобразова.
 Шофер дал сигнал и тронулся в сопровождении милицейских мотоциклов.
 Ольга весело махала матери рукой. Та тоже отвечала, вытирая уголком платка мокрые глаза, ее тревожила оставленная без присмотра безбашенная дочь. За Славу она была спокойна, он не вызывал никаких опасений. В это время сын сидел на заднем сиденье, обсуждая с ребятами, разрешат ли ловить в речке рыбу и пойдут ли они в поход с ночевкой.
 Оля подготовилась к своему первому выезду в свет очень тщательно.
 – Света, – обратилась она к глазевшей по сторонам подруге. – Ты все взяла, что я тебе говорила?
 – Конечно. Я еще и сигареты прихватила.
 – Зачем?
 – А вдруг все будут курить, а мы как дуры.
 – Это ты хорошо придумала.
 Когда всех построили на линейку, чтобы распределить по отрядам, Ольга даже взвизгнула от восхищения и счастья.
 – Светка, смотри, – толкнула она локтем Безобразову, – сколько народу! Почудим! – злорадно засмеялась она и заглотила губу.
 Со своим братом за все время оздоровительного периода она только изредка встречалась, да и то в столовой, но они не разговаривали ни разу. И некогда было, и не очень-то хотелось.
 
3
 А жизнь в лагере текла своим чередом, по давно отработанному сценарию: подъем, зарядка, линейка, завтрак, уборка территории, дебильные конкурсы, которые Ольга всегда игнорировала, сославшись на занятость, обед, сон, купание в речке, спортивные мероприятия, ужин, личное время, вечерняя линейка, танцы, во время которых вожатые зажимались в кустах, и наблюдать за этим было куда интереснее, чем танцевать, а танцевать никто не умел. Все стояли в сторонке, и только отдельные паралитики дергались, изображая неизвестно кого.
 В авантюрном характере Ольги был нрав дипломата. Она быстро втерлась в доверие ко всем, начиная от пионервожатой, студентки педагогического института, до поварихи на кухне. Вела она себя просто безупречно и даже успевала всем помогать. И все души не чаяли от этой славной девочки, похожей на Гавроша, персонажа романа «Отверженные» Виктора Гюго. И со всеми она была мила, и все ее встречали с любовью и радушием, все ее только хвалили. Но в ее головке с торчащими во все стороны жесткими волосами рождались будущие козни для этих благодетелей.
 Почувствовав, что доверие завоевано, Ольга мгновенно расслабилась. Все чаще и чаще ее губа ласкала корень языка.
 Славка ей рассказывал, что в древнегреческой мифологии был герой по имени Геракл. Он совершил множество подвигов, чем и прославился, и теперь его знают во всем мире. Она тоже решила прославиться. Может быть, не совсем прославиться, потому как о ее подвигах не должен знать никто, иначе… Иначе последствия легко представить. Но без приключений она жить не могла.
 – Пора действовать, – прошептала она за ужином Свете Безобразовой, – начнем сегодня ночью.
 – А что будем делать?
 – Не сейчас… Потом расскажу.
 Но сначала Оля сходила в библиотеку.
 – Что ты хочешь почитать? – спросила ее библиотекарь, женщина пожилая, с крашеными хной волосами.
 – Про Геракла у вас есть?
 – Ты хочешь про Геракла? А не рано тебе? Ты в каком классе?
 – В пятом.
 – Хорошо. Зайди завтра утречком. Я привезу тебе эту книгу. Здесь у меня ее нет.
 – А он правда побеждал всех?
 – Правда.
 – Ладно, зайду. До свидания, – и она вышла.
 Оля читала очень быстро, и за три дня книга была прочитана.

4
 После этой ночи начальство пионерского лагеря встревоженно загудело, хотя и от души посмеялось. Признаки непокорности были налицо.
 Как выяснилось, в четвертом отряде ночью кто-то испачкал все лица девочек зубной пастой, а кончики носов покрасил зеленкой. У пионервожатой нос был весь зеленый, а над каждой бровью шла длинная полоса. Выглядело это очень комично, тем более что зеленка на лице держалась больше недели. Пионервожатая ушла жить в амбулаторию и была там до тех пор, пока кожа не приобрела естественный цвет.
 Никто не придал значения тому, что у Чемерисиной и Безобразовой на носу красовались только малюсенькие точки.
 Разбирательство ничего не дало, да и было оно какое-то инертное.
 А Ольга почувствовала себя героем, в ней возгорелась страсть к другим деяниям, которые просто роились в ее лохматой голове.
 Следующая проделка была запланирована ею над мальчишками из их отряда, которая состоялась на третий день после первой. К этому мероприятию надо было тщательно приготовиться, и главное – скрытно. Иначе все могло обернуться крахом. И еще: нельзя было оставлять в этом деле никаких следов. Все продумывалось до мельчайших подробностей. И даже природа перешла на их сторону. За день до их нового подвига ночью пошел дождь. Ольга тихо встала, вышла за дверь и в мгновение ока принесла из умывальника и пожарного щита два ведра, поставила их под струи стекающей с крыши воды сзади дома и, мокрая, быстро юркнула под одеяло.
 Была суббота. Между двумя специально вкопанными для этих целей столбами натянули экран, а вечером собирались показать фильм «Неуловимые мстители». Большинство его, конечно, видело, но посмотреть еще раз хотел каждый.
 – Света, сегодня, как только начнется фильм…
 – Оля, может завтра? Хочется кино посмотреть.
 – Успеешь. Пока будет идти журнал, мы все и сделаем. На фильм оденемся во все темное, чтоб не светиться в ночи. Хотя… давай сделаем так. Ты займешь скраю места;, а только пустят фильм – я якобы в туалет побегу.
 – А что ты будешь делать?
 – Потом узнаешь.

5
 Исчезновения Ольги никто не заметил, а если бы и заметил, то она отсутствовала не больше семи минут.
 После фильма быстро провели вечернюю проверку и, пожелав «Спокойной ночи», отпустили детей по своим комнатам.
 Вскоре из комнаты ребят Олиного отряда раздались душераздирающие крики. Оказалось, что каждая постель была мокрая и спать в ней было невозможно.
 Весь лагерь высыпал на улицу. Среди воспитателей началась паника. Ребят надо было положить на сухое, а завхоз уехала домой в село.
 – Шесть человек я могу взять к себе в изолятор, – сказала доктор.
 – Остаются трое, вместе со мной, – произнес пионервожатый мальчиков.
 – А что если вытащить койки из санчасти, матрасы разложить на полу, все и поместятся.
 Идея понравилась, так и сделали. А мокрое белье развесили на веревки, матрасы разложили на скамейках.
 Ольга ликовала.
 – Это твоя работа? – шепотом спросила Света.
 – А чья же! – прыснула Ольга.
 – Как ты все успеваешь? А где ты воду взяла?
 – Дождь же ночью шел, я и набрала воды в ведра.
 – А если бы застукали?
 – Кто? Все фильм смотрели. Лагерь просто вымер.
 – Ну ты даешь, подруга, настоящий Геракл! – и она тоже тихо засмеялась.

6
 Теперь она приступила к замыслу и организации своего третьего подвига. Ее следующей жертвой стала повариха тетя Надя – женщина очень полная, добрая и работящая. Оля часто к ней наведывалась и даже помогала драить сковороды, резать картошку, протирать пол или приносила что-либо со склада. У тети Нади своих детей не было, и она всем сердцем полюбила этого неказистого ребенка, души в нем не чаяла и всегда угощала свою любимицу чем-то вкусненьким.
 Через неделю Оля, поставив Безобразову у приоткрытой двери продовольственного склада и проинструктировав ее, пошла за час до обеда на кухню.
 – Олечка, солнышко, ты пришла, а у меня уже все готово и помощь твоя не нужна, – улыбнулась повариха, вытирая фартуком пот с лица. – Присядь, я тебя котлеткой угощу. Вкусная, правда.
 – Спасибо, тетя Наденька. Я что зашла... Мы сейчас идем с Безобразовой, а из склада какой-то мальчишка выбегает. Светка там осталась, а я быстренько к вам.
 – Господи! – всплеснула руками тетя Надя. – Я же его приоткрыла проветрить. Ты посиди здесь, котлету со сковороды сама возьми, а я быстро сбегаю и закрою его, – сказала она, и, перекатываясь с боку на бок, посеменила к выходу.
 Только повариха вышла, Ольга быстро схватила пустую кастрюлю, наполнила ее до краев солью из бака и высыпала всю в кипящий компот, кастрюлю вытерла полотенцем, поставила на место, села к столу и с удовольствием приступила к котлетам.
 Вскоре пришла тетя Надя, красная от быстрой ходьбы,.
 – Вроде все в порядке, – сказала она. – Закрыла его на замок от греха подальше.
 – Ну и хорошо, – встала Ольга, – я пойду, тетя Надечка.
 – Иди, дочка, спасибо тебе!
 – А можно, я Светке тоже котлету возьму?
 – Конечно, бери. И себе возьми еще одну.
 За тридцать минут до раздачи пищи, двигая огромными ягодицами, пришла доктор для снятия пробы пищи. Она с аппетитом съела большую тарелку борща со сметаной и огромным куском мяса, пару котлет с гречневой кашей и приступила к компоту. Вдруг тут же фонтаном выплюнула его изо рта, обрызгав всю кухню.
 – Вы этим собираетесь поить детей? Надежда Михайловна, вы хотя бы пробуете, что готовите?! – заорала она не своим голосом. – Это невозможно пить!
 Надежда Михайловна трясущимися руками плеснула себе в стакан компота и тоже сделала глоток. Он был до того соленый, что повара даже стошнило.
 А Ольга и Светлана лежали на пригорке в кустах и весело смеялись над тем, как начальство металось, словно полоумное: из подвала быстро доставали сок в банках, открывали его, мыли стаканы и в них разливали.
 Обед задержали на десять минут. Надежда Михайловна получила выговор. И хотя были отдаленные подозрения на Ольгу Чемерисину, но… не пойман – не вор.
 – Светка, ты говорила, что сигареты брала, тащи их сюда, попробуем, что это такое.
 Через мгновение они лежали на спине и по-деловому выпускали дым в небо.
 Вдруг Ольга резко отшвырнула сигарету в сторону, быстро встала на колени, а лоб воткнула в землю.
 – Ой, – простонала она, – мне плохо.
 – Мне что-то тоже не хорошо. И даже тошнит, – прошептала Светлана и начала рвать.
Вытошнило и Олю. Голова кружилась у обеих, из-за этого они даже не могли встать и падали на землю как подкошенные.
 Нашли их под вечер лежащими на земле в рвотных массах, бледными, с заостренными носами.
 – Господи! – всплеснула руками доктор. – Что случилось, что вы съели?
 – Мы загорали и перегрелись на солнце, – простонала Светлана.
 – Да сегодня и солнца почти не было. Может, вы все-таки что-то съели?
 – Колбасы немного.
 – Где вы ее взяли?
 – Брат привез три дня назад.
 – Лена! – позвала доктор пионервожатую. – Вы тумбочки у детей проверяете?
 – Конечно, Маргарита Николаевна.
 – Где ты ее держала?! – прокричала доктор.
 – Я ее к сетке кровати привязала, чтоб не нашли.
 – До чего бестолковые дети пошли! Каждый день им талдычишь об одном и том же – и как об стенку горох! В санчасть их! Обеим промывание желудка, клизмы, активированный уголь и диета: сухари с едва сладким чаем и рисовый отвар. На улицу не выпускать! Следить за стулом…
 Подвиг с сигаретами явно не удался. То, что испытала на себе Ольга, было сверх ее ожиданий. Такого унижения над собственным организмом она не испытывала больше никогда.
 Через три дня их выпустили на свободу. До окончания их оздоровительного сезона оставалось четыре дня. Требовалось спешить.
 Теперь Оля решила обчистить сад близлежащего дачника, где поспевала вишня и желтели абрикосы. Быстро сколотив группу единомышленников из пяти человек, трех мальчиков и она со Светой, с наступлением темноты приступили к своим коварным замыслам.
 Тихо перемахнув через забор, они разбрелись по участку. Ольга полезла на абрикос, до крови царапая руки и ноги, и уже стала класть за пазуху награбленное, как услышала неподалеку скрип двери. Ольга попыталась быстро спрыгнуть, но это ей не удалось. Ее некогда накрахмаленный сарафан, который она никогда не снимала, зацепился за большой сучок, и она повисла на нем, дрыгая ногами.
 Послышался скрип открывающейся двери и шаги, которые стали приближаться, вспыхнул свет от фонарика.
 – Висишь? – спросил старческий голос. – Ну виси, виси. Утром скормлю тебя собаке, – мужчина выключил свет и пошел в дом.
Теперь Ольгу окружала лишь звенящая тишина. Ее сателлиты давно разбежались и уже мирно лежали в кроватях.
 Поняв, что свободу ждать неоткуда, она, понося всех мыслимыми и немыслимыми словами, стала извиваться на этом суку, как червь на рыболовном крючке. Наконец сарафан начал рваться. Это придало ей новых сил.
 Борьба за жизнь длилась не менее часа. В итоге сарафан – увядший колокольчик – звонко треснул, издав последний предсмертный крик, и Ольга с несусветным громыханием рухнула в огромный скат с жидким навозом. Сейчас в ее лексиконе были только немыслимые слова.
 Теперь она не боялась никого и ничего. Злобно выбив ногой в заборе доски, она вышла на свободу и медленно пошла в душ, сожалея, что у нее нет с собой сигарет. С речки тихо доносилась музыка Джеймса Ласта «Одинокий пастух», но ей было все равно. Она даже не могла засунуть внутрь губу, потому что навоз ручьем стекал с облегающих ее голову волос.
 В гневе швырнув в угол кабинки душа теперь уже никому не нужный крепдешиновый сарафан, она нашла кем-то забытый кусок мыла, брезгливо сняла трусы, встала под ледяную струю и принялась тщательно смывать с себя навоз, грехи и все остальное, что было связано с греческим героем Гераклом.
 Последние три дня Ольга ни с кем не общалась и не разговаривала. Такого позора и стыда она вынести не могла. Утром, лишь поднялось солнце и все еще спали, она пошла в медпункт и пожаловалась, что сильно болит голова и плохо себя чувствует. Ее сразу положили на койку, где она пробыла до закрытия лагеря, даже проигнорировав «королевскую ночь» и пионерский костер.
 Домой Ольга вернулась сердитой и угрюмой.
 – Я больше никогда не поеду в пионерский лагерь! – заявила она, бросив вещи в угол.
 – Баба с воза – кобыле легче, – равнодушно произнесла мать.
 – Ольша, тебе там не понравилось? – поинтересовался отец.
 – Нет, не понравилось! – и сильно хлопнув дверью, она пошла на улицу.
 – А я поеду, – сказал Славик, – мне понравилось! И кормили там классно.

МЕДВЕДЬ
 Осень выдалась дождливой и теплой. А грибов в лесу – коси не перекосишь.
 – Хватит углы обтирать, – строго сказала мать Ольге за ужином, – обеги девчонок – и в воскресенье утром в лес за грибами. Собирать только белые.
 – Так воскресенье завтра.
 – Вот и я о том же.
 – А Славка?
 – Не волнуйся, и он пойдет.
 – И это справедливо!
 Быстро поужинав, Оля понеслась предупреждать подруг. В том, что они пойдут, она нисколечко не сомневалась.
 Лишь засветилось утро, у ее дома, в сапогах, шароварах, кофтах и теплых рубашках, с огромными корзинами, собралось семь девочек и четыре мальчика. У каждого в торбочке лежали два яйца, пара картошек, помидор, яблоко и бутылка воды. Было тепло, на чистом небе на горизонте поднималось солнышко. Умытые от пыли и грязи, листья деревьев и травка переливались брызгами хрустальной росы.
 Шумной толпой дети пошли в лес, до которого было не более двух километров.
 А в лесу и правда негде от грибов ступить.
 – Собираем только белые! – скомандовала Ольга.
 Все разбрелись по лесу, аукая друг другу.
 Скоро Оле сбор грибов порядком надоел. Она села у громадного муравейника и стала следить, как дружно работают труженики леса. Но и это ей вскоре наскучило. В корзине же лежало лишь семь грибов.
 – А-а-а-а-а-а! – раздался по лесу душераздирающий крик Ольги и треск ломающихся о ее колено веток. – Медведь! А-а-а-а-а-а! По-мо-ги-те! Спа-си-те! Спасайся, кто может!
 Она спряталась за стволом толстого дерева и тряслась от смеха, видя, как ее друзья, побросав лукошки, с криком без оглядки опрометью побежали в сторону села.
 Когда стало тихо, Оля вышла из укрытия, ссыпала из всех лукошек грибы, еще и Славкину корзину наполнила, и не торопясь пошла домой.
 Навстречу ей бежала бледная мать.
 – А мне сказали, что тебя волки съели.
 – Не волки, а медведь.
 – Убила бы, – она отвесила дочери звонкую затрещину, – бисова дочь! Благо, что грибов набрала, а то бы…

ОЛЯ И НЛО
 Оля росла, а вместе с ней мужали ее настырность и своенравность. Характер, сформированный в детском саду, окреп и утвердился. Она твердо знала: ее мнение неоспоримо и правильно. Точно такое же обязано быть и у остальных. А ее лидерские качества стали проявляться уже с первым глотком материнского молока.
 Оля училась в девятом классе, когда со своей лучшей подругой, Светой Безобразовой (дал же Бог девочке фамилию, хотя она была очень приятной на внешность), решили сходить в субботу вечером на танцы в соседнее село, что находилось в трех километрах от них.
 Надев брюки, что в то время было писком моды, футболки с изображением Боярского, покрасив ногти красным лаком, а губы ядовито-красной помадой, наведя карандашом на веках синеву, они завернули в газету «Советская Молдавия» парадно-выходные туфли, сунули в рот по сигарете «Дойна» и двинулись быстрым шагом к намеченной цели, обсуждая по дороге плохих подруг и хороших мальчиков. Других дум в их разукрашенных головах отродясь не водилось.
 Темнело быстро. На небе одна за другой вспыхивали многочисленные звездочки. А Луна только-только народилась и висела над головой чуть заметным серпом. Редкие придорожные посадки напоминали развалины готических стен средневекового замка.
 Тропа отлого пошла вниз. Слева чернел бездонный овраг, за которым вдалеке виднелся тусклый огонек в будке сторожа совхозного коровника. Дорога девочкам была знакома, поэтому они шли быстро и бодро. А вокруг висела такая тяжелая тишина, что было даже немного жутковато.
 Не сговариваясь они ускорили шаг.
 Повернув голову вправо, Ольга увидела над верхушками леса, расположенного неподалеку, неподвижно висевшую яркую красную точку. Она парила в воздухе, не давая вокруг себя никакого света. Вначале ей показалось, что это всходит Луна, но месяц висел над их головами в окружении звезд. Две Луны не бывает, да и выглядела она иначе.
 – Светка, посмотри, что это? – прошептала Оля, повернув голову и гася сигарету.
 – А я откуда знаю? – равнодушно произнесла Светлана. – Самолет, наверное.
 – Дура, какой самолет?
 И вдруг точка медленно, без звука, словно крадучись, стала приближаться к ним.
 Девочки от неожиданности застыли на месте. Страх, перерастающий в ужас, сковал их. У Ольги начали подниматься вверх жесткие короткие волосы, делая ее похожей на воинствующего ежа. И тишина, звенящая в ушах тишина устрашала еще больше.
 Стало заметно, как скорость движения этой самой точки увеличилась.
 Девочки не сговариваясь схватили друг друга за руки, прижав парадные туфли к груди, во весь дух помчались через овраг к ферме. Сейчас она казалась им единственной спасительной крепостью. Ветер свистел в ушах, колючки белой акации и шиповника в клочья раздирали одежду и кожу, но на это не было времени обращать внимание. Беглянки даже ни разу не споткнулись и не оглянулись.
 Подбежав к ферме, они пролезли под воротами, забежали в коровник и зарылись в силос.
 Утром в силосной яме их нашел сторож. Они сидели тихо, с выпученными глазами, продолжая крепко держать друг друга за руки, прижимая другой рукой к себе праздничную обувь.
 Домой они пошли другой дорогой.
 Мать, вставшая утром доить корову, увидела входящую в калитку дочь.
 – Где ты болталась всю ночь, изверг? И почему от тебя так воняет, будто ты со свиньями спала? Там тебе и место! И что ты сделала с волосами? Они торчат у тебя в разные стороны. Я твою одежду стирать не буду.
 Ольга гневно взглянула на родительницу и, ничего не ответив, положила туфли на лавку, сняла с веревки старый рваный халат, налила в ведро из колонки воды, взяла мыло и пошла за сарай мыться и переодеваться. На что она сразу обратила внимание и чему очень удивилась: вся одежда была цела, а на теле не было ни одной царапины, хотя она точно помнила, как рвалась майка, а по лицу и рукам текла кровь.
 Ни на один вопрос отца и матери Оля не ответила. Очень долго не выходила за село, а гуляя вечерами, обязательно посматривала с опаской на небо, ища на нем красную точку.
 Что это было, Ольга до сих пор не знает, но полагает, что НЛО.
 И как так получилось, что вся одежда оказалась целой, а на теле ни одной царапины?
 Не сказка же это и не сон…

ОТДЫХ
 Молодость – это постоянный праздник, праздник души, сердца, тела, это счастье каждого дня, радость палящего солнца, бездонного неба, обжигающего мороза и проливного дождя. Молодым некогда грустить, главное, чтоб адреналин кипел в крови.
 Только им мигают ночью звезды, а утром просыпается ласковое солнышко. Для них цветут и источают аромат цветы, порхают бабочки и поют соловьи.
 Ольга уже вышла из школьного возраста и ступила на тропу безмятежной юности. Из гадкого утенка она превратилась в прекрасного лебедя, сохранив авантюрный характер, ясный ум и стремление к познаниям. Теперь Оля изредка засасывала свою губу внутрь. За этим пороком она очень внимательно следила и старалась держать губки чуть вытянутыми, особенно когда фотографировалась. Это придавало ей томную загадочность и некую таинственность. В минуты же расслабления, когда ее никто не мог видеть, она нет-нет да и ласково массировала ею свой отполированный язык.
 Ольга и Лена в четверг решили пойти на Южный Буг на пляж. Ну не ждать же субботы или воскресенья. Лето скоро закончится, не хочется пропускать ни одного солнечного дня, а дома сидеть, в окно смотреть – ничего не высидишь.
 Пока спали, пока нежились после сна да пока приводили себя в порядок, стрелки на часах медленно начали переползать за полдень.
 Взяв с собой все, чтобы было весело и сытно, они встретились на перекрестке.
 – А что, мальчиков не будет? – жеманно спросила Лена, слегка гнусавя и растягивая слова.
 – Это надо было решать вчера.
 – Ой, я и не подумала об этом. И кто теперь понесет наши тяжеленные вещи?
 Лена – противоположность Ольги. Она тоже была приятной внешности, но не отличалась светлым умом и высокими познаниями в науках.
 Бог в период мироздания сразу поставил резкую грань между умными и красивыми. Нельзя одновременно быть и тем и другим – сразу нарушится устоявшийся в природе закон единства противоположностей.
 – Не гнуси, сейчас по дороге кого-нибудь найдем, – сказала утвердительно Ольга.
 Но это оказалось не так просто. Из всех молодых людей, кто жил по дороге, дома находился только Сергей – высокий, худой, рыжий, конопатый юноша с вытянутым лицом, не обладающий красноречием, несусветно ругающийся матом для связки слов. Больше никого не нашлось, да и не сильно хотелось. Главными сейчас были его руки, которые несли их сумки.
 Расположились они за огромным столом под ветвистым деревом в пятнадцати метрах от берега, Какой-то умный человек вкопал здесь шесть толстенных железных труб и положил на них строительную плиту. Подобным образом были сделаны и скамейки, которые размещались по бокам.
 Разложив продукты на развернутые газеты и приняв для куража по рюмке напитка местного ночного производства, молодые люди пошли купаться. Вода в реке была теплой, что даже не хотелось из нее выходить. Легкий ветерок шелестел камышами, а широченные листья кувшинок беззаботно качались на легких волнах. Было радостно и весело!
 Праздник души затянулся до вечера. Стало смеркаться, но еще не все было выпито и съедено.
 Сергей от выпитого перестал походить на самого себя. Его лицо стало бордовым и еще сильнее вытянулось, губы опухли и в их углах постоянно скапливалась густая белая пена, веки набрякли и прикрыли глаза. Он сидел, ничего и никого не понимая, и нес какую-то ахинею.
 Выйдя из воды на берег после очередного купанья, Ольга наклонилась к Сергею и прошептала:
 – Сережа, Лена хочет, чтоб ты ее поцеловал. Она мне только что об этом сказала.
 От своей идеи она ликовала, внутри все трепетало от радости, от предстоящего лицедейства.
 Сергей догнал впереди идущую по берегу Елену, притянул к себе и слюнявыми губами стал искать ее губы.
 – Что ты хочешь?! – завопила тоже далеко не трезвая девушка и оттолкнула его от себя.
Тот пошатнулся и упал. Ольга глядела на эту картину и умилялась.
– Оля, – подошел он к Чемерисиной. – Видела? Она меня толкнула. Я упал, мог себе что-то разбить.
 – А ты хочешь, чтобы она бросилась к тебе на шею? Ведешь себя как босяк. Прояви внимание, такт, ласку… Слова хорошие скажи, а то сразу полез…
 Он мотнул головой и снова упрямо уставился на Елену, затем взял ее за лицо и, наклонившись, впился в губы.
 – Да что он хочет от меня? – простонала гнусаво Лена, пытаясь вырваться из его объятий.
 Ольга, согнувшись пополам, смеялась до коликов в животе. Она торжествовала от воплощения своей идеи.
 – Пойдем в посадку, – просипел Сережа.
 – Куда-куда? В какую посадку? – брезгливо отплевываясь, лениво проговорила Лена.
 – В посадку. Здесь нельзя, Оля сидит.
 – О чем он говорит, что он хочет?.. У нас выпить еще что-нибудь есть?
 – Есть немного, – ответила сияющая Оля.
 – А то после его поцелуев мне необходимо срочно рот и желудок продезинфицировать.
 – И мне налей, – промычал Сергей. – Будем пить с тобой на брудершафт.
 – Пошел вон, дебил! Что ты ко мне постоянно пристаешь? Вон Оля сидит, к ней и лезь.
 – Так она мне сказала, что это ты хочешь, чтоб я тебя приласкал и поцеловал.
 – Кто? Она? Это правда?
 – Да, – простонала Ольга, задыхаясь от смеха.
 – Вы оба дебилы. Я не хочу здесь больше находиться!
 Лена залпом выпила стопку водки, надела шорты, майку и не прощаясь, слегка покачиваясь, пошла домой.
 – Я должен проводить ее, – и Сергей как был в плавках, спотыкаясь и падая, побежал догонять Елену.
 Отсмеявшись, Оля собрала остатки еды и выбросила птичкам на поляну, спалила мусор, посуду помыла в речке и все сложила в сумку, набрала из родника в бутылку воды и медленно побрела домой, а до дома пути – не менее двух с половиной километров.
 По дороге ей никто не встретился, полумрак растворил ее напарников. Только из дальних кустов на взгорье слышались чьи-то приглушенные голоса.
 Праздник молодости удался на славу.
 Молодым некогда грустить, главное, чтоб адреналин кипел в крови.
 Только им мигают ночью звезды, а утром просыпается ласковое солнышко. Для них цветут и источают аромат цветы, порхают бабочки и поют соловьи.
 Молодость – это весна нашей жизни!

И БЫЛО СЛОВО…

 – Ты меня любишь?
 – А ты?
 – Я первая спросила.
 – Тебе сложно ответить?
 – Не сложно.
 – Так ответь.
 – И отвечу…
 – Ответь, ответь.
 – И отвечу…
 – А ты знаешь, что Ленке машину подарили?
 – Ленке?
 – Да, Ленке.
 – Кто?
 – Депутат этот, старый пердун.
 – Зато ты у нас не пердун, но мне ничего не даришь!
 – А духи на Восьмое марта, забыла? Между прочим, французские.
 – Можешь подавиться своими духами.
 – Подавиться?
 – Да, подавиться.
 – Я назло тебе тоже стану депутатом и тоже буду дарить красивым девочкам шубы и машины. А еще стану отдыхать с ними на берегу Индийского океана.
 – Ну и катись на свой океан, депутат недоделанный. Я тебя не любила и не люблю.
 – Ой, напугала! Это я тебя не люблю.
 – И чтоб я не видела тебя возле своего дома.
 – Королева! Ирка лучше тебя и красивее.
 – Она с Лешкой Седым и Славкой Василенко спит.
 – Теперь и со мной будет спать.
 – Ненавижу! – она развернулась и, зло поигрывая бедрами, пошла не оглядываясь.
 Больше они не встречались, а завидя друг друга, переходили на другую сторону улицы, потому что любили друг друга по-настоящему. А прощать не умели.
 Горько и невыносимо всю жизнь нести разбитую любовь в сердце.
 И все страдают вокруг тебя, и ты страдаешь, а сделать ничего уже не можешь.

И ШОБ ТАК ЖИТЬ НАМ…

 Мы все всегда чем-то довольны и недовольны, окружены и ограничены границей в пределах государства, города, улицы, стенами на работе и дома, рамками закона, морали и нравственности… И даже временем и погодой на улице.
 В каждом времени года есть свои плюсы и минусы. Что-то радует тебя, что-то досаждает, но без этого никак нельзя, ибо нарушится гармония в природе и обществе. Мы привыкли мерзнуть зимой, работать на даче как каторжные весной, изнывать от жары летом и мокнуть под дождем осенью.
 Вот, например, военный корабль, находящийся где-то в Ионическом море, – это маленькая территория Родины, ограниченная со всех сторон леерами. Это Государственная граница. И за нее – никак нельзя. Измена, с вытекающими расстрельными последствиями.
 Так и общественный транспорт – государство в государстве. Войдя в него, человек начинает жить по его неписаным законам и ведет себя совершенно иначе, чем на улице или на работе. Границы этого государства – боковые стенки, за которые, если двери закрыты, тоже не выйдешь. Тут кипят свои страсти, здесь жизнь бьет неукротимым фонтаном, бушуют эмоции, далекие от обыденной жизни.
 А рынок?.. О нем и говорить не приходится.
 Но все это прелюдия.
 Чтобы понять жизнь во всех ее проявлениях, надо в Одессе раза три проехать в троллейбусе или трамвае да пару раз сходить на Привоз. Кто не знает – это центральный рынок города-героя и его гордость.
 Одесса. Миллионный город Украины, где каждый человек – безграничен своей неповторимой индивидуальностью и свободен в своих помыслах и деяниях. Побывав только в перечисленных двух местах, создается впечатление, что все друг друга знают, любят и даже терпят.
 Одесса – это огромная коммунальная квартира, где под одной крышей живут мошенники, учителя, врачи, дворники и писатели, живут дружно и весело, и непременно друг с другом ругаясь.
 Говорят здесь громко и очень специфично. Каждый хочет выразить свою мысль необычным способом, без мимики, чтобы наповал сразить слушателя, ну а другое лицо без обиды и злости отвечает ему тем же.
 Именно отсюда идут корни таланта Бабеля Исаака Эммануиловича, Олеши Юрия Карловича, Ильи Ильфа с Евгением Петровым, Жванецкого Михаила Михайловича… Именно тут и рождаются многочисленные анекдоты и байки.
 В этом городе, независимо от времени года, всегда жарко от кипящей энергии.
 Итак, давайте проедем в троллейбусе до Привоза, постояв тихо на задней площадке, и послушаем, о чем и как говорят одесситы.
 На конечной остановке уже толпится народ. Все готовы ринуться внутрь, чтобы занять сидячие места. Такое понятие, как очередность, в словаре этого города нет. Здесь все первые и все правые.
 Подъезжает троллейбус, открываются двери и… жизнь закипает. Здесь уже совершенно другие люди, без комплексов и сомнений. Они бесцеремонны и развязны. Все говорят громко, порой не слыша друг друга, отчего салон гудит, как растревоженный улей.
* * *
 – Сима, не чеши мне нервы. Я, сдерживая толпу, держу для тебя место, а ты ползешь, как пожилая потаскуха.
 – Сара, ви шо, с мозгами повздорили? Или они давно высохли, как белье в хорошую погоду? Я стала плохо понимать намек на мой возраст.
 – Просто хочу добавить в твои безжизненные дряблые мышцы эликсир мужества.
 – Побереги его для своей правнучки.
 – Ты шо, упала сегодня с тахты? Какая к бесу правнучка?
 – Неужели ошиблась? Судя по мешкам под твоими глазами и подбородку, прикрывающему засаленный пупок, их у тебя должно быть минимум четыре.
 – Я теперь с тобой не хочу даже дышать на этом свете.
 – Меня это даже не раздражает. Со мной теперь Яша будет ехать. Ему в ту же сторону, шо и мне.
 – Ну и сиди теперь там и не спрашивай больше ко мне вопросы.

* * *
 – Фима! – закричали на задней площадке троллейбуса. – Ви читали вчера «Одесскую жизнь»?
 – Я эту жизнь каждый день вижу со своего окна на седьмом этаже.
 – Я не об этом.
 – Догадываюсь. Но последнее время у меня от наших газет несварение желудка. И шо там могли опять соврать?
 – Написали состав населения Одессы. В процентах, разумеется, как это у нас всегда принято.
 – Эта новость меня сильно заинтересовала. Я внемлю тебя, Изя, всем организмом.
 Троллейбус затих и тоже слушает.
 – Так вот, десять процентов украинцев и десять процентов русских…
 Наступило молчание.
 – Изя, шо ты закрыл рот, как на допросе в КГБ?
 – Я шо, больше ничего не сказал? Так остальные восемьдесят – местное население.
 – И с таким положением вещей я просто обязан согласиться. Изя, мне вчера одну интересную вещь рассказала Римма.
 – Это которая, с Южного или Еврейской?
 – С Израиля. Ты помнишь, как сорок лет назад на ней стал мужчиной? – и он хрипло захохотал.
 – Она к тебе приехала навестить? Шо привезла? Как там все наши?
 – Так она мне звонила. Как-то о Южной Пальмире у нее ностальгии нет. А чего быть? Сколько цацек она не смогла тогда вывезти? Ее Леня пропал на палестинской территории. Вот уже три года. И чего его туда понесло? Помнишь, как мы его искали в Херсоне? – он снова засмеялся. – Ты знаешь, шо она мне сказала? Чан Дай Куанг не тот, за кого себя выдает.
 – Хто это? Ты от преклонных лет стал вести себя удивительно филигранно.
 – На твои едкие формулировки я почти не ревную. Это же президент Вьетнама!
 – Не может такого быть!
 – Я тебе серьезно отвечаю.
 – Приятная новость! Так скоро весь мир будет в наших руках!
 – А я тебе о чем…
 Троллейбус, неимоверно искря на многочисленных поворотах, продолжал свой путь. И с каждой остановкой народу становилось все больше и больше.

* * *
 – Может, кто-то, наконец, догадается пустить глоток свежего воздуха в салон, а то мы скоро задохнемся в собственном зловонье.
 – Послушайте, деточка, когда ви будете такой же древней, как Семен Маркович, этот запах станет вам милее аромата цветущей белой акации. И лучше жить, как ви сказали, в зловонье, чем на иголке от воспаления легких.
 – Плевала я слюной на вашего Семена Марковича. Я сейчас жить расположена. Да кто там сзади уже третий раз пытается на меня залезть?
 – А шо я сделаю, если он мятый, и я не могу его вставить в компостер?
 – Делайте что-нибудь или угомонитесь, мне эта толкотня начинает ездить по нервам. Щаз я сделаю вам скандал, и всем станет крайне весело.
 – За шо ви ко мне придираетесь, как репей в сквере Мизикевича?
 – Може ви двоюродный родственник дяди Севы, шо умер как поц?
 – Это еще как, не разобрал?
 – Стоял, стоял и упал.
 – Девочка, живите и наслаждайтесь. Завтра будет еще хуже.

* * *
 На очередной остановке через переднюю дверь вошли две ухоженные дамы и стали давить на явно выпившего сидящего мужчину, требуя таким образом уступить им место. Тот поднял на них хмельные глаза.
– Простите, – сказал он развязно и громко, – я пожилых женщин очень уважаю. Кто из вас постарше будет, садитесь, я уступлю ей сейчас свое место.
 Женщины сделали вид, что не услышали это. Оказывается, в Одессе нет пожилых женщин, да и быть не может.

* * *
 – Мужчина, – послышалось с задней площадки, – что ви ко мне так жметесь? Я не печка и не камин, – прокричала очень упитанная женщина в голубом платье с огромными кругами пота под мышками.
 – Мадам, к вам нельзя не прилепиться, ви имеете в своей фигуре великолепную тазобедренную композицию.
 – Ой, – прыснула слюной на пассажиров дамочка, – моли Бога, шо я к тебе обратной стороной стою. Если повернусь...
 – Не делайте вызывающих движений, я сейчас высаживаюсь. Простите, любимая, не хочу, но безвременно расстаюсь вместе с вами. Прощайте! И не сдерживайте слез!

* * *
 – Граждане, скажите быстро непорочной женщине: море Черное высохло?
 – А шо такое?
 – Со мной рядом стоит интеллигент времен Дюка де Ришелье. Так он смердит так, будто мылся последний раз в бригаде бандита Котовского.
 – Мадам, не хочу вас расстраивать, но у меня все хорошо. Я себя очень хорошо знаю, а ви себе думайте, шо хотите. Если у вас жизнь временно не удалась, я готов послушать за вашу просьбу.
 – Ой, не знала, шо ви такой умный на мозг. Только не делайте мине беременную голову! И уже не ходите никуда мыться. Я немного потерплю дышать, но и остальные тоже должны вкусить радость мироощущения.

* * *
 – Миша, тебя буквально девять дней не было слышно на бульваре. Шо случилось? Мне Сима даже сказала, что ты умер, никого не предупредив.
 – Лева, ты бы об этом узнал третий.
 – Почему не второй?
 – А теща? Ты о ней забыл? Именно она узнает новости Одессы первой.
 – Так где ты ездил?
 – К дочери в Киев.
 – Чо в столице?
 – Зачем тебе та столица? У меня снова свежая радость.
 – Опять?
 – Представь…
 – То уже пятый?
 – Шестой, но соображаю, не последний. Где она их берет? И опять по обоюдной любви. Но не это главное. Мы с Симой зашли на Крещатике пообедать в одном еврейском ресторанчике.
 – И шо ви там ели?
 – Ничего особенного, все, как дома, – винегрет, борсч, флотские макароны, причем очень холодные и компот без сахара из сухофруктов.
 – И почему ты считаешь, шо этот ресторан еврейский?
 – Потому, что там порция – полторы чайные ложечки, а цены – више человеческого роста. Представляешь, мне даже все пришлось отдать Симе. Кроме компота, разумеется, чтобы не открылась моя язва.
 – Миша, ты всегда страдал геморроем. Откуда взялась язва?
 – Статистика говорит, что она, возможно, должна быть.
 
* * *
 – Граждане, чтобы не было лишнего скандала, добровольно сделайте шаг вперед, иначе никто никуда не уедет.
 – Роза, ты не можешь подождать другого троллейбуса?
 – Если ты такой щедрый, уступи даме место. У меня, Левочка, дома на плите яичница подгорает.
 – Тю! Шо, Сеня не может встать и выключить?
 – Лева, ты разве не знаешь Сеню? Дом сгорит, а жопу от дивана он не оторвет.
 – Граждане! – вопит Лев. – Выпустите воздух. Она таки говорит правду. С их придурковатой семьей, да при такой жаркой атмосфере за окном, сгорит половина Одессы. Будьте милосердны!
 – Лева, премного благодарна тебе, я вошла. Никогда не думала, шо в тебе живет столько человечности. До этой секунды ты для меня был солдафоном. Ты на Привоз? На обратном пути зайди до нас, у меня есть фантастическая наливочка. Мила с Молдавии привезла. А Сеня пусть продолжает лежать до пролежней.
 – Роза, она цыгана еще не бросила?
 – О чем ты такое говоришь? У нее от него уже трое детей. Все пацаны. И все – одно лицо с нашим раввином.
 – Ты мине сейчас хочешь сказать…
 – Я хочу сказать, что выхожу. Купи мне с килограмм помидор и огурцов, я салатик сделаю.
 
* * *
 – Давид, как поживает твоя Софа? Давно ее не видел. Она все так же вкусно готовит? Помню, девять лет назад, к празднику Песах, она приготовила мацу, так я ее тогда чуть с руками не съел. И еще ее знаменитый борсч…
 – Ты тогда взял у нас поднос и не вернул его.
 – Не може быть!
 – Може. Я все записую, кто и шо у нас берет.
 – Таки, значит, я его точно не принес.
 – Софочка придумала, чтобы экономить газ, она борсч держит на подставочке за балконом, на солнечной стороне. Он всегда у нее горячий. Только часто я вылавливаю оттуда воробьев, один раз он даже завонял в нем.
 – Горобець в борсчу? А крышка?
 – Она его не закрывает, боится, шо может закипеть и крышку сорвет.
 – И большая экономия?
 – Приличная.
 – Плохо, шо я живу на первом этаже. Стащат мгновенно.

* * *
 – Семен Маркович, – шепчет дама соседу, – ви такой красавчик, скажите, у вас было много романов на стороне?
 – Романов таки не було. Зато были Сары, Зои, Марины… Поразительно много на этом свете женских имен, всех и не упомнишь.
 – Семен Маркович, а давайте-ка после рынка зайдем ко мне домой. Я вас угощу напитком такой же крепости, сколько и мне лет.
 – Ой, Розочка, шоб ви знали наперед, я ж таки не пью спирт!

* * *
 – Яша, мне вчера Гриша рассказал классный анекдот. Слушай: Моня похоронил тещу…
 – Какой Моня – Лифшиц или Белецкий?
 – Яков, ви уши слегка полоскайте водой. Я рассказываю анекдот.
 – Так шо ж ви сразу не предупредили. А я тотчас начал думать, к кому на поминки идти.
 – Идет он домой по Ришельевской в приподнятом настроении, как на голову ему падает кирпич. Он обратил глаза в небо и говорит: «Мама, ви уже там?»
 – На Ришельевской Факторович живет.
 – Яша, при чем тут Факторович?
 – Вот и я думаю – при чем. Ведь его теща скончалась три года назад.
 – Ваша голова с возрастом все больше походит на тухес.

* * *
 – Ты знаешь, кого я вчера видела на Ланжероне?
 – Не начинай тут, уже приехали. Надо постараться выйти без раздавленных ступней.

* * *
 Теперь вся эта масса движется к рынку – и купить надо, и себя не посрамить.
 Привоз – в полном объеме олицетворяет собой место, где философский закон единства противоположностей работает строго как часы. Здесь каждый человек индивидуум, и в то же время без другого лица он обойтись не может. Продавец и покупатель – вот фигуры, которые играют, именно играют, главные роли в этом лицедействе. На этом месте второстепенных ролей нет. А учитывая, что народу тут не одна сотня и у каждого свой монолог, поэтому здесь никто не говорит, а тоже все кричат. Гул рынка с легкостью приравнивается к извержению вулкана.
 А завтра может быть все наоборот: роли поменяются, покупатель станет продавцом, а продавец – покупателем.
 Побродим и мы тихонечко по Привозу, послушаем действующих здесь лиц.

* * *
 – Вот гляжу я на вас, дорогая Риммочка, и крепко думаю: шо таки аппетитней на этом рынке – ви или та буженина на прилавке?
 – Лева, тут думать без нужды, надо взять и попробовать.

* * *
 Между рядами ходит мужчина и постоянно смотрит то на прилавок, то на бумажку.
 – Мужчина, ви таки забыли купить у мене морковь! Каротин вашему организму ой как потребен.
 – Но у меня морковь не записана.
 – Так идите сюда, я вам ее немедля допишу!

* * *
 – Сима, как тебе нравится мое новое платье? Это Жорик пришел из рейса и привез много шикарных вещей.
 – Извини, Соня, я спешу до мясного павильона, мне сейчас не до скандалов.

* * *
 – Скажите, красавица, килограмм вашей картошки в мой кулек влезет?
 – Не переживайте сильно, мой килограмм влезет в любую вашу тару.

* * *
 – О вэй! Софочка, шо ви такое купили, шо вошло только в пять здоровенных сумок?
 – Двадцать пять кило не вашего ума дело!
 – А где же Яков? Он всегда с вами, как собака с будкой.
 – Этот поц тронулся, как лед на реке.
 – В какую же сторону?
 – В сторону своей любимой мамочки.

* * *
 – Симочка, доброго вам утра. Удивляюсь сам собой, но время нетленно над вами, ви если не цветете, то пахнете.
 – Нет, ви на этого идиёта только посмотрите. Я что, по-вашему, должна вянуть и вонять?
 – Ой, только не надо делать вид на королеву Великобритании. Ви с ней с одного года, но в панаме выглядите на полтора года моложе.
 – И надо же барышне в лицо такое выкинуть, наглец. Шоб ты умер посреди полного здоровья перед моим прилавком! Тьфу! – плюет она мужчине в лицо.
 – Дорогу туда вам, Симочка, я с удовольствием уступаю.

* * *
 Одетая в ярко-красное, с огромными желтыми цветами платье, женщина с гусарскими черными усиками подошла к лотку, где продавалась домашняя колбаса.
 – Дайте, пожалуйста, мне, продавец, попробовать вон ту вашу колбаску.
 Она не торопясь жует.
 – Солоновата, – дама пожимает плечами. – А можно попробовать вот эту?
 И снова, закатив глаза под ресницы, она долго чавкает ртом.
 – Нет, – наконец говорит она, – в эту положили слишком много перца. А вон ту, – тычет женщина пальцем, – можно попробовать?
 И процедура дегустации продолжается вновь.
 – Эта пресная. Кровянка есть? Дайте тоже кусочек.
 Дама, оттопырив в сторону мизинец, аккуратно берет очередную пробу, аккуратно кладет на язык, чтобы не повредить помаду на губах.
 – Жирновата... – вновь критикует она.
 Обернувшись, замечает за собой выстроившуюся очередь.
 – Ой, ви тоже за колбаской стоите? Извините, пожалуйста, шо я вас задерживаю.
 – Ничего, ничего, мадам, не торопитесь, завтракайте, мы никуда не поспешаем и подождем, когда ви насытитесь.

* * *
 – Куры, свежие куры, только что из-под топора! Еще остыть не успели даже! Дамочка, быстро подходите сюда! Посмотрите, это же не кура, это мечта!
 – Я уже подошла. Так покажите мне свою мечту идиёта.
 – Шо ви такое говорите? Шо вам тут так не понравилось?
 – А скажите сейчас мне громко в уши, шо ви им давали кушать?
 – Вам это зачем?
 – Как это зачем? Може, я тоже хочу так похудеть…

* * *
 – Мужчина, шо ви так мацаете мои помидоры, как в постели свою жену!
 – Если бы я мацал их, как свою жену, ви бы сейчас бойко торговали томатным соком!!!

* * *
Мы на минутку заглянем в рыбный ряд. Здесь стоит такой жуткий запах, что выдержать долго просто невозможно. Но и здесь бурлит жизнь.
 Перед входом в ряд взад и вперед ходит пожилая женщина с сигаретой в зубах, в замызганном платье, обвешанная связками сушеной рыбы.
 – Таранка, таранка… Кто забыл купить тараньку?
 – В какую цену у вас таранька?
От неожиданности та вздрагивает и резко поворачивается. Перед ней стоят в шортах и майках высокий светловолосый парень и приятная девушка с короткой стрижкой.
 – Молодой человек, меня зовут тетя Софа! А вас Руслан и Людмила?
 – Нет. Виктор и Наталья.
 – Так даже лучше. Я вижу, шо ви недавно приехали отдыхать в наш город, город-герой, город бесчисленного количества революций и интервенции. И сейчас едете на пляж. Это то, что необходимо! Я дам вам ценный совет. Вся Одесса купается в грязи Ланжерона и Аркадии. Ви поезжайте на пляж Лузановка или Черноморка. Правда, это немного дальше, зато и народу меньше, и вода чище. Но пляж без пива, шо Север без спирта. Возьмите этих двух лещей, не пожалеете. Потом придете еще раз, но меня уже не будет.
 – Почему? – наивно спросила девушка.
 – А потому, милая, шо я всю рыбу скоро распродам. Это дело пяти с половиной минут.
 Продать такое количество рыбы, что висело на женщине, и пяти часов будет мало. Но без рекламы какая торговля?
 – И сколько это будет стоить?
 – Молодой человек, ви приехали на курорт тратить деньги или их ночами пересчитывать? Мне стыдно за вашу девушку. Поглядите, как она на вас смотрит, – как на настоящего рыцаря. А ви ведете себя, как нищий в карете. В нашем солнечном городе не принято торговаться. Эти два красавца тянут на сто пятьдесят гривен. Двадцаточку сбрасываю на вашу молодость и красоту. Сто тридцать… и веду вас к моей хорошей подруге, Риммочке, где ви возьмете янтарный виноград, румяный персик и сахарный арбуз. Рядом с ней сидит Лева. У него купите шикарную корзину, шобы ничего в дороге не помять. Ну а пиво возьмете на месте.
 Софа медленно двигала Наталью и Виктора к опустошению их кошелька.

* * *
 – Женщина, шо ви так долго думаете? Не надо этим заниматься без всякой на то пользы. Берите! Таки живой карп! Он десять минут назад плавал, как подводная лодка!
 – А почему тогда он не шевелится? И жабры у него какие-то серые.
 – Мадам, это не просто карп, это мужчина. Он застыл и побледнел от смятения при виде вашей ослепительной красоты.
 – Вы так думаете?
 – Я легко уверен! Даже не сомневайтесь!

* * *
 Конечно, мы могли бы заглянуть и в мясные ряды, и туда, где продают молочные продукты, сходить к овощам и фруктам… А еще пойти первого апреля на Дерибасовскую…
 И везде вы услышите громкий, специфичный говор, свойственный только Одессе.
 Именно отсюда идут корни таланта Исаака Эммануиловича Бабеля, Юрия Карловича Олеши, Ильи Ильфа с Евгением Петровым, Михаила Михайловича Жванецкого… Именно тут и рождаются многочисленные анекдоты и байки. Именно этот город, как и болгарский Габрово, является государством в государстве.

В БАНЕ

Баня в поселке – это приблизительно как у школьников первое сентября. Здесь каждый выходной день собирается весь поселок. С одной стороны моются женщины, обсуждая своих благоверных, а с другой – мужики. Днем, когда пар послабее и не так жарко, идут старики, старухи, женщины с детьми и те, кому сердечко не позволяет горячих ванн.
 В этот день, после уборки зерновых, под вечер скопилось столько народу, что и продохнуть невозможно, даже на всех тазов не хватило. А тут еще цыгане недалече встали табором и тоже все хлынули в баню. Так что половина моется, а треть в душ в очередь выстроилась. Там грязь смывает.
 И в парилке на каждой полке по два человека лежат, а другие их вениками обхаживают, а потом меняются. И у каждого таз при себе, по принципу «Все свое ношу с собой», да и побрызгать на себя холодной водичкой порой не мешает. Здесь все заняты своим делом. Одни хлещут, другие кряхтят и от удовольствия матерятся. Кто входит, кто выходит, за этим некогда следить.
 И вдруг сначала у одного, потом у другого выскальзывают тазы и вода из них летит на раскаленные кирпичи. Парную заволакивает густым паром. Дышать нечем, поэтому все скатываются вниз и быстро выползают из парилки. И все без тазов. Не до них сейчас, живым бы остаться.
 А в самой бане не то что сесть – встать негде. И гул стоит такой, как у доменной печи.
 Пока мужики выбирались в предбанник, пока отдышались, вошли в парную – их тазов и след простыл.
 Это цыгане разыграли дешевый спектакль. Но теперь они мылись, а другие стояли в очереди, чтобы принять душ.
 Ведь не зря говорят: «Голь на выдумки хитра». Оно так и есть. Так оно и будет.

СУДЕБНОЕ РАЗБИРАТЕЛЬСТВО

Николай Стрижко, местный тракторист, передовик производства, балагур, весельчак, любимец начальства и женщин, в этом году что-то просчитался. То ли свиней взял больше, чем надо, то ли зерна мало, только к декабрю, когда их перед сдачей надо кормить, как говорится, на убой, зерно стало заканчиваться. Машину хотел поменять, по дому кое-что сделать и супруге пальто с сапожками купить.
 Можно было бы пойти к директору и купить сколько угодно этого зерна по самой низкой цене, но чего-то «жаба» взяла и задавила. Решил Николай взять это зерно бесплатно.
 Дождавшись непогоды, он взял машину, тихо подъехал к амбару, отодрал сзади пару досок и стал бросать это зерно совковой лопатой в застеленный брезентом кузов. А силы в Николае было столько, что он смело мог заменить Геракла. Пар от него столбом валит, а он не передыхая почти полную машину добрасывает…
 Тут-то его и повязали. Директор стоит, участковый, главный инженер и заведующий током.
 – Сдали, – скрипнул зубами. – Вот только кто?
 – Коля, – улыбаясь, произнес директор, – а слабо все назад перебросать?
Он уважал сильных мужиков.
 – Запросто, Владимир Григорьевич, только желательно в главные ворота на склад заехать, чтоб зерно не отсырело.
 – Правильно говоришь, сделаем.
 Объехав склад, Стрижко въехал в помещение, прыгнул в кузов и перекидал зерно назад.
 – Садись, – раскрыв дверку милицейского УАЗика, сказал участковый.
 Машина, выпустив в морозный воздух клубы горячего дыма, покатила в районный центр.
 Разбирательство было недолгим, и в ближайшее воскресенье в местном переполненном Доме культуры, люди даже стояли в проходах, состоялся выездной суд.
 Прокурор предъявил доказательства и зачитал обвинительный приговор, попросив за содеянное преступление шесть лет.
 Зал обомлел.
 Дали слово обвиняемому Стрижко.
 Он грузно встал, одернул фуфайку и оглядел присутствующих, для верности крякнул.
 – Прокурор просит шесть лет, – сказал Николай. – Дайте ему эти шесть лет, а мне и двух хватит.
 Он тяжело сел на лавку. В зале послышался смех.
 – Встать, суд идет! Суд удаляется на совещание, – пропела секретарь.
 Минут через пятнадцать вошел судья и присяжные.
 – Встать, суд идет! – снова объявила секретарь.
 Все снова поднялись. Зачитав обвинительные статьи, судья огласил приговор:
– Стрижко Николай Васильевич приговаривается к двум годам… – он выдержал паузу, – условно.
 Зал поднялся и, смеясь, неистово захлопал.
 Когда все расходились довольные, директор подозвал к себе Стрижко:
 – Ко мне в шестнадцать тридцать подойдешь. В кассе оплатишь за машину зерна.
 – Хорошо, Владимир Григорьевич.
 На улице жена взяла его под руку, пытаясь что-то сказать.
 – Все разговоры потом, – оборвал ее муж. – Пошли в кафе.
 Выпив двести граммов водки, Николай заметно подобрел.
 – А теперь рассказывай, – решительно сказал он.
 – Как только тебя забрали, в обед пришла машина и привезла зерно – директор распорядился.
 – А сейчас сказал, чтоб оплатил машину зерна, и вызвал на половину пятого к себе. Сходи в кассу, узнай, сколько должны, а я домой – посплю.
 В назначенное время Стрижко постучал в кабинет директора:
 – Разрешите, Владимир Григорьевич.
 – Заходи, садись. Выпьешь?
 Николай утвердительно кивнул головой.
 Директор налил стакан, поставил на стол колбасу.
 Тот молча выпил, аккуратненько взял колбаску, понюхал ее и положил обратно на тарелочку.
 – Ты все понял, Коля?
 – Все, Владимир Григорьевич.
 – Ну, иди работай. Еще одна такая выходка – и посажу.
 – Понял. Больше не повторится.
 – Тогда иди. А силища в тебе… Машину загрузить и разгрузить… – засмеялся он. – Ступай, ступай. Зерно оплатил?
 – Так точно.
 – Молодец!

ИСПОВЕДЬ

Олег ехал в купе один, никто не отвлекал, и он вольготно расселся за столиком и с упоением принялся писать свой очередной рассказ. Книга подходила к завершающему этапу написания, и так хотелось быстрее взять в руки пахнущую типографской краской в глянцевой обложке тобой рожденное новое повествование.
 На одной из остановок вошла невысокая плотная женщина пенсионного возраста с огромным, давно отжившим свой век чемоданом, синей в клеточку сумкой и полиэтиленовым мешочком. Ее круглое лицо и зачесанные назад темные короткие волосы выглядели неприветливо. И это была не врожденная суровость, а скорее судьба прошла по ее жизни в грязных кирзовых сапогах, и к таким людям лезть с вопросами не рекомендуется – сразу получишь отпор. Они сами все расскажут, только им надо время, душевное равновесие и спокойствие.
 Поздоровавшись, Олег помог занести ее вещи в купе, уложил их под спальную полку, достал свернутый матрас и одеяло. Аккуратно собрав разбросанные по столику бумаги, он продолжил свою работу.
 Просидев около часа, Олег с хрустом потянулся и добродушно спросил:
 – Как вы смотрите на то, чтобы нам попить чайку? У меня есть замечательные пирожки, с укропом, рисом и яйцами, жена в дорогу напекла. Рекомендую попробовать, вкуснятина – язык проглотите. Ну как, уговорил? Давайте кружку, я за кипятком. Меня Олег зовут. А вас?
 Женщина молча порылась в кульке и подала стакан.
 Вскоре Олег принес кипяток, бросил в кружки чайные пакетики.
 – Вам сколько кусочков сахара положить?
 – Если можно, то я вприкуску. Давайте попробуем ваши хваленые пирожки. Когда-то я тоже любила печь, варить… А сейчас… – махнула она рукой. – И некогда, а скорее всего – не хочется. Меня зовут Антонина Ивановна. К сыну в гости еду. Давно приглашал, а я все никак… Вы вот все время пишете. Никак не возьму в толк: чего так много можно написать?
 – Антонина Ивановна, обращайтесь ко мне на «ты». Не люблю, когда мне выкают. Не дорос еще. А пишу, потому что писатель.
 – Правда, что ль?
 – Истинный крест, вот и членский билет мой, – протянул он ей красную книжечку.
 – Никогда писателей не видела. И о чем ты пишешь?
 – О разном. О жизни, о любви, о чем-то смешном…
 – Читают хоть люди твои книги?
 – Читают. И даже хвалят.
 – Молодец! Можно, я еще пирожок возьму? И правда, очень вкусные.
 – Берите без стеснения. Их надо съесть, чтоб не пропали. Я рано утром выхожу. С собой, естественно, брать не буду, а выбрасывать жалко. Вам все оставлю.
 – К кому едешь?
 – К тете. У нее юбилей.
 – А родители?..
 – Мама умерла, когда мне двадцать восемь лет было, а отец бросил нас, когда мне исполнилось всего лишь три месяца.
 – Жена, дети?
 – Это все есть.
 – А серьезные вещи ты пишешь?
 – Конечно.
 – Давай я тебе расскажу свою историю жизни. И если она тебе понравится, разрешаю опубликовать, только имена и фамилии изменить надо будет.
 – Это не проблема. А чтобы наш разговор шел в теплой обстановке, предлагаю еще выпить по бокальчику чая, – и он быстро принес кипяток.
 – Я со взрослой жизни буду рассказывать. Детство было не очень интересное. После школы поступила в юридический институт. На предпоследнем курсе вышла замуж за парня из железнодорожного техникума. Правда, он был другой национальности. Или я была другой национальности, сейчас и не поймешь. Из-за этого, собственно говоря, и поломалась наша жизнь. Я очень любила мужа. Но его родители были против этой свадьбы.
 После окончания института нас распределили на его родину. Там у нас родился сын Максим. Я стала работать в прокуратуре. Все вроде бы хорошо, но счастья не было в доме, хотя муж вначале и относился ко мне замечательно. Поначалу мы снимали квартиру, пока мне не дали свою. Свекровь вместо помощи только и делала, что вставляла кол, чтоб разъединить нас. Так оно и получилось: Муса через семь лет ушел от меня, начал крепко пить и во время очередного запоя… короче, покончил жизнь самоубийством. Сыну было восемь лет. Смерть отца он переживал очень сильно, плакал по ночам, стал пи;саться в постель.
 Вечером, примерно через полгода после смерти мужа, к нам кто-то позвонил. Я открыла дверь. На пороге стоял высокий мужчина, достаточно симпатичный, правда, неухоженный: в трико с растянутыми коленками, обросший и в худых носках. Сказал, что ему нужна моя консультация как юриста. В то время я уже работала старшим юрисконсультом на самом крупном предприятии нашего города, была еще председателем народного контроля, а в эпоху дефицита это имело огромное значение. Я, честно, даже и не помню, о чем мы говорили, но пробыл он у нас около получаса.
 Было видно, что женщине требовалось высказаться, и она вошла в роль повествователя. От этого человеку становится легко на душе. А Олег стремительно писал ее рассказ в блокнот.
 – На другой день, – продолжала Антонина Ивановна, – он снова пришел, и тоже с какими-то бумагами. Я, конечно, обратила внимание на то, что он смотрит на меня не просто как на юриста, а как на женщину, очень заинтересованно. Как потом выяснилось, он оказался сыном дяди Леши, у которого мы с мужем снимали квартиру, когда приехали после учебы из города. До этого он жил в Новосибирске с женой. Потом они развелись, и он переехал жить к отцу. Детей у них не было. Не могу сказать, что он меня сразу заинтересовал или мне понравился… Он вообще был полной противоположностью моему идеалу, а потом… совсем недавно умер муж, которого, несмотря ни на что, я очень любила! Но другое дело – его сразу полюбил мой сын. Он очень хотел отца и даже заставлял меня писать письма в газету, чтоб я познакомилась с мужчиной с целью завести семью. Я, конечно, его обманывала, делала вид, что отправляю эти письма, а он ждал и огорчался, что нас с ним никто не выбирает. А тут-то сам предмет его ожидания пришел к нам! Однажды после его очередного визита сын говорит мне: «Мам, ты думаешь, правда, дяде Мише нужны твои консультации? Нет, он в НАС влюбился! Давай его возьмем к себе, пусть он будет моим папкой!»
 Так продолжалось пару месяцев. Василий, так его звали, придет, поговорит и уходит. Максим постоянно просил меня быть с ним не такой строгой, чтобы дядя Вася привык к нам и сам захотел стать ему отцом.
 Я стала думать, как говорится, включать разум, ведь сердцем он меня не зацепил. Размышляла, ночи не спала… Многие живут без любви, может, и я смогу? Василий и работает хорошо, и внешне не урод, ну а то, что простой водитель, – это не существенное. Главное, чтоб семья была, опять же сын просит, тем более своих детей у него не было, стало быть, моего любить будет! Ну и мне всего тридцать шесть лет, как бы крест на себе ставить рановато! Вот так и решилась…
 Я его отмыла, постригла, переодела в импортные вещи. Он из Нищего превратился в Принца и мог часами не отходить от зеркала, любуясь собой.
 Разочарование пришло в первую же ночь супружеской жизни. Ведь первого мужа я до безумия любила, а тут, без любви… сплошная мука! Надо мне было сразу проводить его и не обманывать ни себя, ни его. Но стиснула зубы, может, что и получится, стерпится-слюбится, как в народе говорят, короче, смалодушничала я.
 Второй тревожный сигнал прозвучал, когда решали по поводу общего бюджета. Василий сказал: мол, давай складываться, ведь вас двое, а я один! Теперь ему придется горбатиться на троих.
 Сын в нем души не чаял, повисал на нем, был счастлив – у него есть ПАПКА! Моя соседка, учительница в школе, где сын учился, рассказала, что Максим подходил к классному руководителю и просил: «Лидия Александровна, исправьте в журнале, я теперь Васильевич!» Сочинения писал, как он с отцом на рыбалку ходит, как машину вместе чинят, – врал, конечно, но в это верил! А я ради таких моментов все терпела и надеялась на чудо. Жили мы с ним нерасписанными. Я же изо всех сил старалась быть хорошей «женой». Мне очень хотелось, чтоб все у нас было замечательно, как в счастливых семьях.
 Теперь он работал на Севере вахтенным методом по пятнадцать дней. Его проводы в дорогу – это целый ритуал: я пекла пирожки разной формы – круглые, овальные, треугольные, чтобы он знал, где с мясом, где с луком и яйцами, а где сладкие! Неизменно зажаривалась курица. Я не говорю о салфетках и прочей атрибутике, чтобы он чувствовал себя самодостаточным человеком.
 Как-то стоим мы на улице и ждем Васю. Максим подходит, глаза светятся, и он говорит: «Мама, давай я сейчас убегу вон за ту будку, а дядя Вася придет и пусть крикнет: «Максим, сынок, ты где, иди сюда!» Тогда я подбегу, возьму его за руку и скажу: «Я здесь, папа!» Сын убежал, а я с комком в горле передаю слова мальчика своему мужчине. Он удивленно поднял брови: «А с чего ты взяла, что я хочу, чтобы он меня так звал? У меня детей нет!» Ребенок некоторое время простоял за будкой, пока я его не позвала. Он медленно подошел, взял меня за руку, прижался, а в глазах – слезы! Но он не заплакал, он знал, что мужчины не плачут!
 Вот тогда еще раз мне нужно было оставить этого Васю на остановке и уехать с сыном домой, но я не сделала этого. Почему, не знаю! А надо было, ой как надо!
 Ну а жизнь продолжалась. И вот однажды вечером мы сидели за столом и ужинали. Максим вдруг говорит: «Мам, а дядя Вася нас все-таки любит!» А я его спрашиваю: «А как ты это понял?» Он отвечает, что сам слышал, как он дяденькам хвалился и показывал фотографии, мол, у меня жена юрист, а сын на пианино играет и танцует! И вдруг этот дядя Вася, сто девяносто сантиметров ростом, перегибается через стол и своей черной огромной ручищей бьет сына по лицу! Тот упал на пол, из носа потекла кровь. Тогда я вскочила и стукнула его в грудь. А он не раздумывая тоже со всей силы ударил меня по голове. Я упала на пол, а когда поднялась, вижу, как мой маленький защитник схватил кухонный нож и со словами: «Убью, не трогай маму!» – уперся острием дяде Васе в живот.
 Разумеется, в этот день моя семейная жизнь закончилась!
 Но это еще не все. Через несколько дней он пришел домой под предлогом, что не все забрал. Я открыла дверь, не чувствуя беды. Он с порога спрашивает: «Как будем делить консервацию?» А я в тот год очень много консервировала (семья все же!) В квартире, в прихожей, у нас встроенный шкаф, где сверху донизу стояли банки с вареньем и соленьями.
 «А с чего ты взял, что я собираюсь с тобой делиться? – спрашиваю его я. – Ведь все овощи, фрукты и ягоды с дачи моих родителей, банки мои и руки, которые все это делали, тоже мои». Он спокойно так отвечает: «Понял! По-хорошему, значит, не получается!» С этими словами он подходит к шкафу, открывает его, берет банку и кидает в полку с консервацией. Разбил все до одной! Мы потом с соседкой ведрами выносили это месиво, да еще пришлось соседям, что этажом ниже живут, делать ремонт в прихожей, так как эти компоты, соленья и варенья протекли к ним.
 Больше мы никогда не общались, и я поняла, что замужество – это не для меня!
 Я продолжала жить с сыном. Почти каждый год летом мы ездили с ним на море или турбазу. Я во всем старалась заменить Максиму отца. И на катке, и на рыбалке, и на футболе…
 – А что стало с дядей Васей? – спросил Олег.
 – Вскоре он спился, серьезно заболел и помер! Нет, помер он уже тогда, когда Максим пришел из армии. Пришел и сразу побежал к нему. Все-таки какая-то любовь к этому человеку в нем осталась. Через какое-то время он прибегает домой с выпученными глазами, холодильник открыл и давай все складывать в пакет. Я спрашиваю, что случилось. А он дрожащим голосом говорит: «Мама, там дядя Вася голодный лежит. Он болеет, нельзя его в таком состоянии бросить!» А ведь прошло уже десять лет с моей неудачной попытки стать счастливой женщиной! Вот как бывает в жизни… Ведь мог мирно жить в тепле и сытости, внуков воспитывать.
 Я не знаю, почему у меня эта история застряла в голове, как заноза. Может, она теперь вылезет из меня наружу, когда попадет на страницы твоей книги? Вот, пожалуй, и все. Как тебе мой рассказ?
 – Одним словом и не скажешь, но все настолько тяжело и трагично…
 – Трагично, это точно, – Антонина Ивановна тяжело вздохнула. – Давай, Олег, спать, ночь на дворе, и я устала от всех этих переживаний. Ты во сколько выходишь?
 – В шесть утра.
 – Счастливо тебе. Напиши, если получится.
 – Обязательно.
 За окном под стук колес пролетала ночь, а Олег ворочался с боку на бок и не мог заснуть, в его голове крутились эпизоды этой истории. И лишь под утро он задремал. Но поспать не удалось – пришла проводница и предупредила, что через полчаса его станция. Он переоделся, умылся и, взяв вещи, тихо вышел в коридор, прикрыв за собой дверь. Ему показалось, что Антонина Ивановна не спала.
 «Пусть все у нее будет хорошо», – подумал он.
 У каждого человека своя жизнь, свои проблемы. И как хочется, чтобы все люди улыбались друг другу, а за стенами каждого дома царил мир и жила любовь!

ВОПРОС

 На предприятие приехала «шишка», и всех собрали в конференц-зале. Пока его ждали, слесарь Семенов, склонив голову на грудь, мгновенно уснул. За эту способность так быстро самореализовываться ему все завидовали, особенно те, кто страдал бессонницей.
 Раздавшиеся аплодисменты, разбудили Семенова. Он поднял голову и толкнул сидящего рядом соседа:
– О чем он говорит?
 – Завтра будет лучше, чем вчера.
 – А сегодня?
 – Что сегодня?
 – Сегодня как?
 – Как вчера.
 – Толково говорит. Где их этому учат?
 – А я почем знаю? Может, у него дар такой.
 – Дар, говоришь?
 Семенов поднял руку.
 – У вас вопрос ко мне, уважаемый?
 – Два.
 – Начните со второго.
 – Когда наступит конец света?
 В зале засмеялись.
 – А почему вас это интересует?
 – У меня на это есть два ответа.
 – Начните со второго.
 – А чтоб всех смыло к чертовой матери.
 – И вам не жалко своих детей, внуков?
 – У меня на это есть два ответа.
 – Начните с первого.
 – Они все равно у меня не учатся в Гарвардском университете.
 – И что из этого?
 – Они в лучшем случае станут тоже механиками, но никак не депутатами.
 – Что вы этим хотите сказать?
 – На это у меня два ответа.
 – Говорите оба, – выступающий нервничал, стал красным и беспрестанно вытирал пот со лба и шеи.
 – Первый. Я прохожий, вы пассажир.
 – В каком смысле?
 – Я пешком, а вы на заднем сиденье в персональной машине. И второй. Я утром пью чай с семьей не очень сладкий, опасаясь, что завтра хлеб не на что купить будет, а вы – кофе и блинчики с икрой.
 – Надо было в школе хорошо учиться, а не курить за углом украденные у отца сигареты.
 – И отца не было, чтоб украсть. Когда мне было девять лет, его в шахте задавило. Поэтому сигареты не воровал, а на асфальте бычки подбирал. И учиться некогда было – матери помогать требовалось. У нее нас на руках четверо было.
 – Раз нет больше вопросов, садитесь.
 – Есть ли Бог на свете? А если есть, почему он карает на небе, а не на земле. И куда правда делась, совесть, справедливость?.. И почему умный в дураках ходит, и наоборот? Когда…
 – Все, хватит, садитесь! Ничего толкового и умного все равно не сказали. Продолжаем, товарищи, начатый с вами разговор. В современном демократическом обществе…
 – Опять его понесло, – проворчал Семенов, скрестил руки, положил голову на грудь и уснул.
 Через неделю его уволили по сокращению штатов.
 И ничего в жизни, в мировом масштабе, не изменилось.
 Лозунг «Завтра будет лучше, чем вчера» живет и поныне. А мы свято верим и ждем.
 Чего?
 На это есть два ответа.

HOMO SAPIENS

1
Был конец октября 2014 года. Я медленно шел с двумя увесистыми сумками по улице Фалеевской в сторону здания областного отделения Союза писателей, что на улице Никольской, 44. В одной были книги, а в другой все, что должно стоять и лежать на столе, создавая веселье. Сегодня у меня большущий праздник – мне должны вручать билет члена Союза писателей России! Мечта, к которой я шел, мучаясь бессонными ночами, сочиняя книги, стараясь быть собой, никому не подражая, свершилась! Сердце бешено колотилось от радости и счастья!
 У Свято-Николаевской соборной церкви меня догнал моложавый мужчина в темном пальто, норковой шапке и шерстяном мохеровом шарфе. В нем не было ничего необычного. Он абсолютно не отличался от проходящих мимо людей. Лучики морщинок у глаз и рта свидетельствовали о его позитивном характере, глубокие складки над переносицей – о силе характера этого человека. И говорил он тихо, с легкой хрипотцой, как сказку рассказывал. Такой голос обычно бывает у магов и гипнотизеров. Их хочется слушать не перебивая. Люди с такими признаками обычно любимы в коллективе и очень добры.
 – Здравствуйте, дружище-писатель! – произнес он улыбаясь. – Далеко путь держите?
 Я не знал, что сказать. Сказать правду было неудобно, мол, какой я еще писатель, а солгать в этой ситуации – не мог придумать ничего правдоподобного.
 – Ну, что молчите? Давайте мне ручку сумки, вижу, как вам тяжело ее нести.
 – Я не знаю, что сказать.
 – То есть стесняетесь?
 – Получается, что так.
 – Можно тогда я сделаю это за вас?
 – Было бы интересно. Вы волшебник или обладаете паранормальными способностями.
 – Ни то и ни другое, хотя от подобных талантов не отказался бы. Вы идете в Союз писателей?
 – Да, – удивленно ответил я.
 – И сегодня вас принимают в члены Союза?
 – Да, – я остановился, пораженный услышанным.
 От произведенного эффекта мужчина рассмеялся.
 – Извините, а вы кто?
 – Иванов Александр Кузьмич. Слышали о таком?
 – Фамилия довольно редкая, но встречалась мне на жизненном пути один-два раза, – улыбнулся я.
 – Я тоже писатель и иду на ваше торжество. Вы же Финогеев Александр Витальевич, или ошибаюсь? Так?
 – Нет, то есть да… – я был в полной растерянности. – Совершенно верно.

2
 Мы вошли в здание Союза писателей. В нем, кроме его бессменного председателя, поэта и барда, Качурина Вячеслава Тимофеевича, еще никого не было.
 Мы поздоровались.
 – Александр Кузьмич, это вы его привели, или он сам дорогу нашел? – засмеялся Качурин. – Ну, – он хлопнул меня по плечу, – проходи, именинник. Ты хоть знаешь, с кем пришел?
 – Да. С писателем Ивановым.
 – Это великий человек! Он единственный из нас всех знает ноты. Композитор! С ним здороваться надо за версту…
Договорить он не успел – стали подходить гости, писатели, собратья по перу. Из Москвы приехал Христенко Владимир Николаевич, который и привез мое удостоверение. Неистовый почитатель, собиратель и хранитель всего, что связано с писателями Николаева и теми, кто жил или родился в этом городе, основатель Интернет-журнала «Николаев литературный», который читают почти в ста странах мира.
 Мы быстро накрыли на стол – и торжество началось.
 Поднялся Вячеслав Тимофеевич Качурин, произнес трогательную и назидательную речь, вручил удостоверение члена Союза писателей России под аплодисменты присутствующих. Все радостно пожимали мою руку, искренне желая здоровья и творческих успехов, а я стоял, поджав губы, и слезы наворачивались на мои глаза. Я понимал, какой новый груз ответственности ложится на мои плечи перед читателями и этими людьми, в которых не было ни пафоса, ни надменности.
 За это и выпили.
 Затем поднялся Александр Кузьмич Иванов.
 – Позвольте и мне, – он беззащитно улыбнулся, – сказать пару слов. Труд, упорный и изнурительный, создал из обезьяны человека! Ты, Саша, врач, а теперь и настоящий писатель, можно так выразиться, врачеватель человеческих душ. В тебе живет дар Божий! И его никак нельзя растерять. Ты – мастер рассказа, малой повествовательной прозы. На двух-трех страницах ты должен передать и показать все: уместить сюжет, интригу, представить взаимоотношения и характеры героев. Это порой сложнее сделать, чем в больших формах, где есть широта и простор. Опыт и писательская фантазия должны быть неиссякаемы! А этого у тебя как у человека, врача, военного моряка, прослужившего на флоте двадцать шесть лет, хватает с избытком. И пишешь ты интересно. И пусть не иссякнет писательский задор и талант. Благословляю тебя на этом поприще. У меня к тебе только один вопрос: ты человек взрослый, почему писать стал так поздно?
 – Тянуло заняться этим давно, но в мозгу жили противоречия по поводу несправедливости, которую на службе, да и не только на ней, творили власть имущие. И это непременно бы вылезло на страницы. За что меня могли бы изгнать со службы, а может быть, и посадить. А лебезить и петь хвалебные песни я не мог и не могу.
 – Это хорошо, когда человек не кривит душой! Я желаю тебе всего доброго. Пусть твои книги не пылятся на полках библиотек, и чтобы ты нашел своего читателя.
 Торжество переросло в пир. Александр Кузьмич взял гитару. В его руках она зазвучала профессионально. Пальцы не теребили струны, а искусно исполняли мелодию. Передо мной был уже другой человек – молодой, энергичный, с горящими глазами.
 Ты сохрани от вспыхнувшей свечи
 Волнение таинственного света,
 Дыхание горячее в ночи,
 Предчувствие вопроса и ответа…

 Ты сохрани от начатой строки
 Познание таинственного слога,
 Прикосновенье трепетной руки –
 Все сохрани, молю я, ради Бога!

 – Да, это талантище! – тихо произнес сидящий со мной рядом Валерий Васильевич Бабич, автор многочисленных книг об авианесущих кораблях.
 Меня очень заинтересовала личность Иванова. Придя домой, я открыл интернет и ахнул – у него было столько заслуг и наград, что и десятку человек было бы предостаточно. И вот что я вычитал:
«Иванов Александр Кузьмич – профессор Николаевского филиала Киевского национального университета культуры и искусств. Украина, Николаев. Заслуженный работник культуры Украины. Он член Союза писателей России (2010), член Национального союза журналистов Украины (1990), член президиума Ассоциации деятелей эстрадного искусства Украины (1997), заслуженный работник культуры Украины (1996), доцент (2000), профессор (2004), член-корреспондент Международной Кирилло-Мефодиевской академии Славянского Просвещения (2010).
 Иванов А. К. – поэт и прозаик, композитор, публицист, научный работник. Автор учебника по курсу «Гармония» для высших учебных заведений культуры и искусств (2004), имеет около 100 научных и учебно-методических работ, а также публикаций по вопросам музыкальной педагогики, эстетического воспитания и украинского музыковедения. Автор более 100 вокально-хоровых произведений на авторские стихи и на слова украинских и российских поэтов.
 В творческом багаже Иванова А. К. книги прозы, поэзии и песен («Пісні, що йдуть від серця», «Гей, заграйте, музики!», «Мне ветер сердце не остудит», «Моєї пісні бентежна струна», «Все сокровенное я доверяю вам», «Зов романтики», «Портрет на фоне времени», «Музыкальный момент», «С подлинным верно», «Душа созрела для полета», «Новеллы»).
 С авторскими концертными программами поэзии и песен он представлял свое творчество в Украине, России, Беларуси, Болгарии. В фондах Украинского радио и телевидения записаны 5 радио- и телепередач о творчестве Иванова А. К., изданы авторские аудиоальбомы с авторскими песнями («Исповедь наедине» в 2003 году и «Исповедь наедине – 2» в 2004 году).
 Иванов А. К. – лауреат премии им. Ю. Яновского (1984), лауреат журналистской премии им. Л. Крохмального (1985), лауреат премии им. Н. Аркаса (2010), заслуженный работник культуры Украины (1996), лауреат многих фестивалей и конкурсов.
 По итогам рейтингов общественного признания Иванову А. К. присвоены почетные звания – «Горожанин года» (2008), «Лидер в регионе» (2008), «Имя в образовании» (2009)».
Вспомнилось из нашей приватной беседы. Меня просто поразил и восхитил этот человек. Он был настолько же Велик, насколько и Прост. Как может один человек обладать таким количеством талантов? Я пошел в библиотеку, взял все книги, которые он написал. Начал со стихов.
 В ночной тиши не каждый замечает,
 Как, времени идя наперерез,
 Вдруг исподволь биение легчает
 И умолкает колокол небес.
 Он отзвучит хрустальным перезвоном
 С невиданными россыпями нот,
 И этот звон печальным унисоном
 С последним стуком сердца совпадет.
 Стихи были мелодичны и, казалось, сами звучали, как песня. И пел Александр Кузьмич самозабвенно, с какой-то затаенной грустью и любовью, сердцем, а не голосом. И нельзя здесь не согласиться с польским поэтом А. Мицкевичем, который сказал: «Подлинной лирической поэзии без музыки не существует».
 «Поэтическое деяние, – подчеркивает Иванов, – есть стремлением приблизить разговорную речь к музыкальной выразительности». И это действительно так.
 Проза А. К. Иванова также глубоко самобытна. В ней он раскрывает житейские истории, иногда грустные, чаще – с улыбкой, не опуская человека, а приподнимая его, вещая правду простым и доступным языком.
 Мы изредка встречались с Александром Кузьмичом на читательских конференциях, заходили с Христенко В. Н. и Качуриным В. Т. к нему на кафедру, но мне хотелось большего – поговорить с этим человеком, узнать его корни, дорогу жизни. Я осмелился и попросил у него найти время для встречи со мной.
 – Ты днем можешь? – спросил он.
 – Могу.
 – Я узнаю на кафедре свое расписание и позвоню тебе. Договорились?
 Вскоре я сидел в его скромном кабинете, где самым ценным была гитара.
 – Саша, тебе сорока пяти минут хватит?
 – Вполне. Александр Кузьмич, – начал я, – извините, но я хотел бы узнать о вас больше.
 – Это тебе зачем?
 – Есть мысль написать о вас.
 – Ты думаешь, стоит?
 – Думаю, что да.
 – Ну, хорошо, только кратко, без звезд и фейерверков. Не люблю этих павлиньих расцветок. Я из первого послевоенного поколения. Окраина родной Александрии. Босоногое голодное детство. Из доступных радостей – музыкальная школа. Сначала музыкой просто увлекся, а потом прикипел всей душой. Как оказалось – на всю жизнь.
Отец, Кузьма Степанович, шофер, прошел от звонка до звонка Великую Отечественную, а мама, Ефросинья, воспитывала нас, меня и двух братьев. Правда, была еще старшая сестра, которую в оккупации, маленькой, толкнул фашист, и она, ударившись головой о стену, долго болела и умерла.
 В 1970 году я закончил с отличием Кировоградское музыкальное училище по классу баяна. И вдруг приворожила гитара. Стал профессионально осваивать игру на гитаре. Начал сочинять свои песни, исполнять их. Вот до сих пор и пою.
Для тысяч и миллионов людей (среди них и я) авторская песня стала тем духовным стержнем, той религией, на которой формировался новый тип человека – человека думающего и чувствующего. Абсолютно не тиражируемые радио и телевидением песни Юрия Визбора, Булата Окуджавы, Александра Галича, а позже Владимира Высоцкого знала вся страна.
 Стихи – как эпиграф к песне. Эта творческая находка подвигла меня к созданию стихов, изначально не предназначенных для песен. В таком формате – стихи и песни – был издан мой первый музыкально-поэтический сборник «Мне ветер сердце не остудит». Впервые мои стихи отдельно от нот стали проникать на страницы газет и журналов, что приблизило меня к поэтическому сообществу.
 В 1980 году окончил музыкально-педагогический факультет Кировоградского педагогического института имени А. С. Пушкина, получив специальность – преподаватель музыки высшей квалификации.
 Начал свою деятельность преподавателем в музыкальной школе. Был директором школы искусств и центра эстетического воспитания, где проводил исследование о влиянии художественно-творческой деятельности на эстетическое воспитание детей. Эксперимент был нашумевшим, а результаты оказались ошеломляющими.
 С легкой руки Михаила Поплавского А. К. Иванов приехал в Николаев в 1998 году в качестве заместителя директора по учебно-воспитательной работе Николаевского филиала Киевского национального университета культуры и искусств Украины. Он пришел к студентам не с пустыми руками, а со своей методикой преподавания гармонии, самой сложной науки в теории музыки, со своими учебниками, где стройно и понятно разложил по полочкам премудрости предмета. Пришел со своей песней, музыкой и стихами.
 – Вы понимаете, Александр, я вовремя понял, что звания и награды не делают человека умнее и талантливее. Тут важна некая долгосрочная творческая программа. Свое кредо я сформулировал так:
 И пока меня, бегущего по краю,
 Не подкосят в жухлую траву,
 В каждом слове я живу и умираю,
 С каждой нотой умираю и живу!
 Десять лет Александр Кузьмич возглавлял Николаевский филиал Национального университета культуры и искусств. Сейчас он профессор кафедры музыкального искусства, незаурядный педагог и воспитатель, он вызывает уважение своей творческой харизмой и вниманием к обыкновенному студенту, считая его главной фигурой в университете. И студенты отдают должное, очень ценят своего учителя и наставника.
 В этом весь Александр Кузьмич Иванов, заслуги которого безмерны и оценены по достоинству.
 Душа созрела для полета,
 И миг счастливый не забыть –
 Когда из тысячи мелодий
 Моя любимая взлетит.
 И понесет на чудо-крыльях
 К тем, кто в оркестр навек влюблен,
 Как будто новый мир открыли
 И стал неповторимым он.
 Мы ездим рядом с ним в маршрутном такси, троллейбусе и абсолютно не знаем, кто этот ЧЕЛОВЕК!
 Здоровья Вам, дорогой, на долгие годы. Да храни Вас Господь!



ЛЮДИ!..

У каждого времени свои нравы и законы. Наш ХХI век, век компьютерных технологий и расширения космического пространства, стал бездушным, черствым и безразличным ко всему. Люди вокруг себя ничего не видят, не замечают, живут в себе и для себя, не думая о завтрашнем дне. Доброта, милосердие и любовь становятся архаизмами. Неужели зверь в наши дни добрее человека? Почему так происходит?
Василий Семенович целый день крутился как волчок. Он так уставал, что к ночи просто валился с ног и, добравшись до койки, мгновенно засыпал глубоким сном до утра. И так каждый день.
У супруги через четыре месяца после ее выхода на пенсию случился инсульт. Полностью перестали работать рука и нога, да еще и речь парализовало. Больше она с кровати не встала.
Теперь Василий всю домашнюю работу взвалил на себя. А помимо этого, супругу приходилось и мыть, и кормить, и поить, и массаж делать… И еще сотни других, неведомых ему доселе, дел. Даже уколы научился делать. Разве все перечислишь? А телевизор посмотреть или газету с книгой почитать – на это времени нисколечко не было.
Детей за жизнь они не заимели. Не получалось никак. Так и жили два одиноких старика – ни детей, ни друзей настоящих, ни родственников. Но жили дружно и очень любили друг друга.
Так прошла жизнь, и неожиданно наступила старость. А с ней еще и эта болезнь.
Встав ранним утром, Василий Семенович вымыл супругу, покормил ее с ложечки манной кашкой, напоил компотом, сам быстренько попил чаю и, бросив в стирку белье, побежал на рынок. Надо было картошки купить, капусты, пару косточек для бульона, хлеба и немного яблочек. Пенсия маленькая, деликатесами не побалуешься.
Идя по дороге, Василий Семенович споткнулся о выпирающий корень из-под асфальта, упал, почувствовав сильный хруст и треск в районе тазобедренного сустава. Он попытался подняться, но сделать это никак не получалось, нога не держала, и он падал снова.
Мимо нескончаемым потоком шли равнодушные люди, они не обращали никакого внимания на валяющегося старика.
– Люди, кто-нибудь, помогите мне приподняться, – стонал он.
Но никто на него не обращал внимания. Все куда-то спешили или не хотели возиться с лежащим человеком.
– Пьяный… И в таком возрасте, с самого утра, – говорили одни.
 – Проспится и встанет, – утверждали другие.
– Люди, – шептал Василий Семенович, – вы тоже станете старыми и немощными, и с вами может произойти, не дай Господь, подобное. Помогите мне, пожалуйста! У меня жена больная, дома с инсультом лежит, – плакал он.
Но люди шли и шли. И никто не наклонился и не спросил, что случилось, и не поинтересовался, надо ли помочь.
Так он лежал, пока кто-то грубо не толкнул его ногой в бок.
 Василий Семенович поднял голову. Перед ним стоял полицейский.
– Чего разлегся? – грубо спросил он. – В могилу скоро, а он здесь пьяный валяется. Стыдно должно быть. Уж в этом-то возрасте пора бы бросить пить, дядя!
– Извините, я вовсе не пьяный. Нисколечко не пил, честное слово. Шел на рынок, зацепился о корягу на дороге и упал. У меня в боку что-то хрустнуло, – он показал, где. – И после этого встать не могу.
– Трезвый, говоришь?..
– Истинная правда. Мне и пить нельзя. У меня жена дома с инсультом лежит, уход постоянно требуется… А теперь вот и я сам…
Полицейский достал телефон, позвонил.
– Я скорую помощь вызвал. Полежи, они подъедут, – сказал он уходя.
Скорой не было довольно долго. Наконец подъехала и она.
– Что случилось, старик? – наклонившись, спросил мужчина в белом халате.
Василий Семенович рассказал все, что говорил полицейскому.
– Но меня в больницу никак нельзя класть. У меня жена прикована к постели. Что со мной, доктор?
– Никто тебя туда не собирается везти. Дома доску привяжешь к груди и ноге, костыли купишь… У тебя либо сильный ушиб, скорее всего шейки бедра… хана! Операция обойдется тысяч десять-пятнадцать. А они у тебя есть?
– У меня таких денег отродясь не было. Потом жена…
– Да и будут ли тебе эту операцию делать по старости лет? Дома уж сам как-то справляться будешь… Где живешь?
– В двух кварталах отсюда, – и он назвал адрес. – Вот ключи от квартиры.
Врач и шофер подхватили деда под руки, оторвали от земли. Тот вскрикнул и от боли потерял сознание.
Люди в белых халатах проявили не свойственное им сейчас милосердие, довезли Василия домой и, найдя в кармане ключи, открыли квартиру, положили его на диван, а медицинская сестра сделала обезболивающее.
Пришел в себя Василий Семенович под вечер. Он лежал в зале на диване одетый и в ботинках. Попытка приподняться и даже пошевелиться вызывала сильнейшую боль в боку. Он непроизвольно застонал.
 – Люди, люди... – зарыдал Василий Семенович. – Что же мне теперь делать? Я же встать не могу. А как же Люба? – подумал он о жене.
Горечь, обида и в то же время жалость ко всем тем, кто так бездушно обошелся с ним, кто потерял душу и человечность, проявив полное безразличие и равнодушие к чужому горю, усиливали и без того мучительную боль. Слезы ручьем катились по его впалым щекам. Он чувствовал, как у него повышается температура. Василий Семенович снова потерял сознание.
Сколько он пребывал в таком состоянии, не известно. Его сильно морозило, во рту было сухо, глаза слиплись от гноя, брюки были мокрые и холодные.
Ночью он пришел в себя.
 – Люба! Люба!.. – прохрипел он. – Прости меня, дорогая, что не могу тебе ничем помочь. Я тебя любил и люблю. А теперь видишь…
В спальне было тихо.
 – Прости, Любушка! – изо рта вырывались только свистящие звуки.
…Недели через две соседи почувствовали неприятный запах, доносящийся из квартиры. Вызвали полицию, которая обнаружила два разлагающихся трупа, мужчины на диване и женщины на полу, в метре от него. Видно, огромная сила любви заставила обездвиженную женщину преодолеть свою немощь и ползти на помощь к любимому. Но все же силы оставили ее.
Их похоронили вместе, в одном полиэтиленовом мешке. Соседи поставили крест, к которому прикрепили табличку, на которой значились фамилии усопших, дата рождения и год смерти.
Люди, кто мы? Есть ли у нас душа, чувство ответственности и сострадание к себе подобным? Или мы потеряли все, совершенно не ведая, что с нами будет завтра!
Старость никого не минует. А вот молодость и здоровье заканчиваются быстро.
И неужели новые люди будут так же проходить мимо?
Люди! Лю-ди!..
И люди ли мы?


ШЕПОТ ВОЛНЫ

ПОЛОСА ПРИБОЯ

1
 Дмитрий Вишневский прилетел в Николаев ранним утром. Идти на корабль, который строился на Черноморском заводе, он не торопился. Отпуск все равно заканчивается в полночь. Хотелось вдоволь надышаться воздухом свободы. Когда следующий раз доведется сойти на берег, не известно. Уж лучше побродить по предновогоднему городу, чем опять окунуться в корабельную рутину.
 Он на автобусе доехал до центра и не спеша побрел по проспекту в сторону стадиона. Почти пустой «дипломат» не обременял его. Дмитрий сразу решил передать деньги земляку, который служил в школе переподготовки морских летчиков имени С. А. Леваневского, чтобы не быть обязанным.
 Снега в городе было так много, что по краям пешеходной дорожки стояли высоченные сугробы. Яркое солнышко, поднимающееся по небосводу, уверенно заявляло, что будет тепло и скорее всего к обеду начнется оттепель. Но сейчас под ботинками слышался непривычный в этих местах хруст снега.
 Дима намеревался зайти на рынок купить фруктов, но принял решение сделать это позже, чтоб не таскаться по городу с тяжелой ношей.
 Пройдя остановку «Водопроводная», он остановился, закурил, глубоко затянулся и долго с наслаждением выпускал дым в безоблачное небо.
 Дмитрий выглядел потрясающе, будто сошел с обложки цветного глянцевого журнала. Он был высок, плечист, подтянут, в приталенной шинели, белом кашне, шитой фуражке и расклешенных брюках. Черные брови, слегка рыжеватые усы, ямочка на подбородке придавали его приятному лицу мужественность и стойкость характера. Женщины не задумываясь отдавали себя офицеру, надеясь на перерастание этих встреч в романтическое и увлекательное путешествие в ЗАГС. Но Вишневский об этом даже не помышлял. Его вполне устраивала холостая жизнь, без забот и хлопот.
 Он продолжил свой путь. Навстречу шла девушка и безутешно плакала. Моряк не может равнодушно пройти мимо чужого горя. Он просто-напросто обязан отвести беду от любого человека, а тем более девушки.
 – Стоп! – взял ее за плечи офицер. – Что у вас случилось? Кто обидел?
 Она припала к его груди и зарыдала еще сильнее.
 Дмитрий твердо знал, что в таком состоянии жалеть человека нельзя, это вызовет новый прилив отрицательных эмоций.
 Он достал из кармана брюк платочек, молча вытер ее глаза и нос.
– А теперь подробно рассказывай о своем горе. Только внятно и по существу. И прекратить лить слезы! Они еще никому не помогали. Из каждой ситуации есть выход. Слушаю!
 – Меня выгоняют из института.
 – За что, если не секрет?
 – Главное, что я знаю этот предмет, а преподаватель двойки на экзамене ставит. И говорит, что если с ним не пересплю, вылечу из института.
 – А ты?
 – А что я… – и она снова зарыдала. – Сегодня мне сказали, что у секретаря лежит на подпись ректору приказ о моем отчислении.
 – Понятно! – Дмитрий вновь закурил. – Веди!
 – Куда?
 – В институт.
 – Зачем? Что это изменит?
 – Веди к этому преподавателю.
 – У него сейчас лекция.
 – Мне глубоко все равно, где он и что сейчас делает. Тебя как зовут?
 – Катя. Екатерина Великанова.
 – Прямо скажем, тебе больше подошла бы фамилия Коротышкина, – и он засмеялся.
 Катя действительно была ростом ниже среднего.
 – Как зовут твоего искусителя?
 – Валентин Николаевич.
 – Имя мне его ни к чему. Фамилия у него какая?
 – Михолка.
 – Потрясающей красоты фамилия! Если бы у меня была подобная, я давно бы повесился.
 Катерина прыснула в перчатку.
 
2
 Они шли по коридору института.
 – Где эта аудитория?
 – Вот, – прошептала Екатерина и показала пальцем. – Только я туда не пойду.
 – Нет, милочка, как раз туда мы пойдем вместе!
 Вишневский резко открыл дверь. За кафедрой стоял слегка полноватый, лысеющий мужчина с мясистым носом, лет около пятидесяти, и что-то рассказывал студентам.
 Дмитрий вошел, ведя за руку упирающуюся бледную Катю.
 – Вам что, товарищ? Вы, видно, ошиблись, военкомат у нас на Пушкинской улице, и тут не полигон военных действий, а аудитория. Здесь знания даются, лекции читаются. А вы, уважаемый, в святом месте фуражку даже не сняли. Мне конфиденциально рассказывали, что защитники Отечества даже спят в головных уборах.
Он явно издевался над Вишневским, а в его лице и над всеми военными. Среди студентов послышался легкий смешок.
 – А впрочем, кому я объясняю? Когда говорят пушки, музы молчат.
 Смеялись уже все.
 Внутри у Вишневского все тряслось от злости и обиды за надругательство над военными.
 – Сейчас, Михолка, действительно будут говорить пушки, а ты станешь только кивать своим носастым черепом. Шутом давно здесь подрабатываешь? Я из тебя эту спесь выбью!
Он схватил преподавателя за лацканы пиджака, резко поднял и посадил на кафедру, а ее развернул, чтобы видно было лицо. Дмитрий еле сдерживал себя, чтоб не ударить эту мразь.
 – Это по твоей милости выгоняют Великанову за то, что она не легла с тобой в постель?
 – Что вы творите?! Вызовите кто-нибудь милицию или позвоните в комендатуру. Так, кажется, у них называется то место, где остужают буйные головы и усмиряют норов.
 – Всем сидеть! – цыкнул Дмитрий. – И многие девочки через постель с этим недоноском получают пятерки на экзамене?
 Аудитория молчала. Он снял фуражку, отдал ее Кате и расстегнул шинель.
 – Ты даже не представляешь, как мне хочется расквасить твою физиономию. Но я не сделаю этого. Наши действия – следующие. Сейчас я отволоку тебя за шиворот к декану факультета, потом к ректору… Ты пишешь объяснительную, где признаешь факт домогательства к Великановой, и сразу заявление об уходе из института по собственному желанию. Параллельно решается вопрос о восстановлении девочки в этом учебном заведении и пересдаче ею экзамена у другого преподавателя.
 Теперь Михолка походил одновременно на обгаженного кота и сдувшийся шарик. Он сейчас прекрасно понимал, что этот моряк сделает все так, как сказал. В этом сомнений у него уже не было.
 – Товарищ офицер, я готов извиниться перед студенткой Великановой, поставить ей положительную оценку, а приказ аннулировать, тем более что он еще не подписан ректором, – по его обрюзгшему лицу струился пот.
 Студенты смотрели на все происходящее со страхом, затаив дыхание.
 – Извинение – само собой. А еще вечером я наведаюсь в вашу квартиру и побеседую с вашей женой, а возможно, и с детьми. Пусть знают, каким нелегким трудом ты зарабатываешь для них деньги. А напоследок, Михолка, вырву тебе мошонку, чтобы в церковный хор тебя приняли без экзаменов. Ну! – гаркнул Вишневский. – Слушаем твои извинения.
 – Великанова, извини меня.
 – Э-э-э, да ты, представитель музы, и это толком не можешь сделать! Пошли! – он схватил дрожащего преподавателя за шиворот. – Путь наш во мраке. Поклонись и скажи детям «До свидания». Больше ты с ними никогда не увидишься.
 – До свидания, – прошептал Михолка.
 Они вышли в коридор. Дмитрий вел несчастного, держа за воротник. Все, кто встречался по дороге, с удивлением смотрели на эту картину.
 – Катя, показывай дорогу к декану.
 – Может, хватит дурака валять? – дернулся тот.
 – Не трепыхайся и не выводи меня из себя, я этого не люблю. Ты сам для себя сделал всё. Теперь настала наша очередь.

3
 – Декан сейчас занят и принять не может, – сказала средних лет миловидная женщина, сидящая за столом. – У него парторг института.
 – Ну, это нам только на руку! – радостно воскликнул Вишневский и, открыв дверь, толкнул в нее Михолку.
 – Вам что, товарищи? – удивленно спросил декан, солидный дядечка в сером костюме, галстуке и роговых очках.
За длинным столом сидел строгий мужчина в белом свитере и таких же очках и тоже изумленно смотрел на вошедших.
 – Валентин Николаевич, что с вами происходит? – спросил декан преподавателя.
 Михолка опять попытался вырваться.
 – Это беспредел какой-то! – прокричал он.
 – Извините, – обратился Дмитрий к декану, отпуская Михолку, – как ваше имя и отчество?
 – Петр Петрович.
 – Петр Петрович, я старший лейтенант Вишневский, – и он подробно рассказал все.
 – Это правда? – спросил парторг Екатерину.
 Катя стояла тихая, красная и несчастная.
 – Да, – прошептала она и утвердительно кивнула головой.
 – Спасибо за информацию, – в голосе парторга слышались металлические нотки. – Я вас попрошу выйти и подождать в приемной. Мы дальше сами будем разбираться с этим сексуальным маньяком.
 Дима и Катя вышли в приемную.
 – Простите, – обратился Дмитрий к секретарю, – а где у вас можно покурить? Если это я сейчас не сделаю, умру прямо здесь.
 – Либо в мужском туалете, либо на улице, – улыбнулась женщина. – Великанова, проводи нашего гостя.
 Они вышли на улицу. Дима курил, как жаждущий пил воду. Катя смотрела на него и любовалась. Вишневский взглянул на часы.
 – Ничего себе, уже начало первого. Вот время летит! Главное, что разоблачили негодяя и выручили из беды хорошего человека, – Дмитрий взглянул на Екатерину и улыбнулся. – Ты хороший человек, Катя?
 Она кивнула головой и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала его в щеку.
 – Очень гуманное решение, только молодые люди всегда целуются в губы. Вот так, – он наклонился и приник к ее сухим губам.
Девушка даже не сопротивлялась.
 – Пойдем наверх, а то вдруг нас будут искать, – прошептала она.
 – Согласен. Сегодня у нас решение только серьезных вопросов.
 Молодые люди вновь зашли в приемную. За закрытыми дверями слышались громкие голоса. Они тихо сели на расставленные у стенки стулья.
 Наконец открылась дверь и их позвали.
 Говорил парторг:
 – Спасибо вам огромное за информацию, позорящую наше высшее учебное заведение. Таким людям, – он, не глядя на Михолку, кивнул головой в его сторону, – не место в нашем коллективе. Я думаю, коммунисты института примут правильное решение и исключат этого… – он искал подходящее слово, – этого мерзавца из своих рядов. Работать, естественно, он у нас больше не будет. Думаю, его и в другие вузы тоже не возьмут. С ректором я поговорю сам. Прошу вас не предавать это дело широкой огласке. Мы сами в состоянии в своем коллективе навести порядок. Вы кем доводитесь этой девушке? – спросил он у Вишневского.
 – Жених.
 – Замечательно!
 – Екатерина, ты готова сейчас пересдать экзамен, без поблажек и протекций?
 – Да, – твердо ответила она.
 – Тогда иди в четвертую аудиторию. Сейчас туда подойдет Емельянов.
 Катя вышла.
 – Спасибо вам, – парторг протянул Вишневскому руку. – До свидания.
 – До свидания, – ответил Дмитрий и вышел.
 – Вот таких людей в стране было бы побольше, горя бы не знали, – задумчиво произнес парторг.
 
4
 Перекурив, Дмитрий нашел четвертую аудиторию, приоткрыл дверь и заглянул. За столом сидел пожилой мужчина, а напротив него Катерина, которая быстро что-то рассказывала.
 Минут через тридцать она выбежала из класса и повисла у Димы на шее.
 – Пять! Причем без всяких поблажек. Он меня даже похвалил. Фу-у-у! – и она с облегчением выдохнула. – Пойдем скорее, я хочу на воздух. Как хорошо, что на земле есть хорошие люди! Это я о тебе, Димочка.
 Они не спеша шли по проспекту вниз.
 – Куда мы идем? – спросила Катя.
 – В ресторан гостиницы «Турист». Надо непременно покушать, а то скоро у нас обоих наступит голодный обморок. Ты хочешь есть?
 – Очень, но, увы, у меня на такие заведения нет денег, – тихо сказала Катя и стыдливо пожала плечами.
 – Этого от тебя и не требуется.
 – А ты правда пойдешь к нему домой? – вдруг спросила она.
 – Думаю, уже не сто;ит. Ему и без меня всё оторвут. И все-таки как хорошо творить на планете добро! – улыбнулся он.

5
 Когда они, сытые и счастливые, вышли из ресторана, на улице горели фонари. Подтаявший снег потемнел и искусно маскировался в темноте ночи.
 – Дима, если бы ты знал, как не хочется идти домой. Тебе когда надо быть на корабле?
 – В двадцать три пятьдесят.
 – У нас еще уйма времени! Пойдем в театр. Я очень люблю туда ходить и смотреть на актеров, перевоплощенных в других людей. Скажу честно, театр мне нравится больше, чем кино, хотя и оно тоже интересно. Но здесь… живые люди, живой голос… Тут воспринимается все совсем иначе. Мне сейчас так хочется после всех этих потрясений, грязи и пошлости войти в радужный луч очищения и радости. Может, ты устал, а я мучаю тебя целый день своими проблемами?
 – Нет-нет, пойдем, конечно. Во сколько там начало?
 – В девятнадцать.
 – Тогда надо поспешить. До начала остается всего ничего – час. Еще надо билеты купить… Давай быстренько перейдем дорогу и поймаем такси.
 
6
 – Тебе понравился спектакль? – спросила Катя, когда они вышли из театра.
 – Сказать честно – не очень.
 – И мне тоже. И пьеса третьесортная, и актеры на сцене не жили судьбами героев, а именно играли, причем плохо. Это – халтура. Вот поэтому есть Баталовы, Лавровы, Быковы, которых знают все, а есть, к примеру, Пупкины – вышел на сцену, сказал что-то и ушел. А где душа, где огонь, порыв… Поэтому их никто не знает.
 – Катюша, ты меня извини, давай немного поспешим. Если я не приду на корабль вовремя, а он стоит в Черноморском заводе, то следующий раз на берег сойду не раньше мая. А я этого ой как не хочу. Не хочу тебя надолго оставлять без присмотра, а то опять натворишь что-нибудь! – засмеялся он. – Ты далеко живешь?
 – На Шевченко. Десять минут ходьбы. Я там живу у тети Веры, маминой сестры. Побежали!
 – Бежать мы не будем, только пойдем побыстрее. Бегущий военный вызывает у народа панику.
 Катюша засмеялась и взяла его под руку.
– Димочка, а у меня каникулы через три дня, я еду домой… Мы правда встретимся еще? – грустно посмотрела она на него.
 – Ты во мне сомневаешься?
 – Нет, что ты!
 – Но служба у нас непредсказуема. По идее, сутки мы обеспечиваем на корабле, а на двое вечером сходим на берег. Но бывают такие ситуации, когда неделями не видим берега.
 – Я тебя буду всегда ждать. Только как же мы встретимся?
 – Я лично найду тебя по биению твоего сердца.
 – А если оно от тоски замрет?
 – Шутишь! А я правду говорю. Не переживай. Я запишу тебе свой адрес и корабельный телефон, но им пользоваться в крайнем случае. Начальники очень не любят этих звонков. Поэтому лучшее общение только через письма. Ты же мне тоже дашь все свои данные, включая рост, вес, пол, размер обуви и когда и какую книгу прочитала последний раз, – он счастливо захохотал.
 – Ты потешаешься надо мной.
 – Это я так проявляю свое расположение к тебе. Теперь у меня такое ощущение, что мы связаны с тобой на всю жизнь. Может, ты не хочешь этого? –он хитро улыбнулся.
 – Как тебе не стыдно такое говорить?
 – А тебе?
 – Прости. Поцелуй меня.
 – Не могу.
 – Почему?
 – Видишь, вон патруль идет. Он за такие вещи в общественном месте заберет меня и посадит на гауптвахту.
 – А когда пройдет?
 – Вот когда пройдет…
 – Димка, ты что, из отпуска вернулся? Вот здорово! – расставил руки для объятья морской офицер с красной повязкой на левом плече с надписью: «Патруль».
 – Привет, Миша! – они обнялись. – Иду на корабль. Кто там сегодня старший?
 – Командир.
 – Какие новости?
 – Ты такое спросишь… Рутина сплошная. Доктор майора получил…
 – Познакомься, это Катя. Влюбилась в меня, как Джульетта в Котовского, – он опять засмеялся от собственной шутки. – Ну и я в нее, разумеется.
 – Вот что с ним делать? Всегда ему весело, – Катя взяла Вишневского под руку и прижалась.
 – Вы такие разные, – тоже засмеялся Михаил. – Я имею в виду рост.
 – Действительно, это наш с ней общий недостаток. Во мне метр девяносто четыре, а в ней – метр тридцать два, – и он снова рассмеялся, аж присел.
 – Ничего хорошего не сказал, одни гадости, – и она тоже засмеялась радостно и счастливо. – Между прочим, не метр тридцать два, а метр шестьдесят три. Вот так!
 Все снова засмеялись.
 – Представь, Мишель, десять минут назад она упала передо мной на колени, только вот не пойму, поскользнулась или сама, по зову сердца, и кричит на всю улицу: «Димочка, милый, возьми меня в жены!» А народ смотрит. Одни на ее стороне, другие на моей… И все твердят, чтобы брал. А что мне делать? Я ей и отвечаю: если, мол, коленные чашечки не поломала, свадьбу сыграем на майские праздники.
 Екатерина густо покраснела и оторопело слушала.
 – И что она, встала с колен? – принял игру Михаил.
 – Встала, говорит: потрогай чашечки, они целы-целешеньки, упала аккуратно. И… согласилась стать моей супругой в мае. Буду, говорит, тебе верной, любящей и преданной женой и все такое. Миша, будешь свидетелем на моей свадьбе?
 Михаил оторопел от услышанного и не знал, что ответить.
 – Что молчишь? Будешь или нет?
 – Буду, – ответил офицер. – А колени ее ты трогал?
 – Вот и славно! И не только колени… Миша, мы пошли, а то я точно опоздаю сегодня.
 – Беги, а мы придем не раньше часа. Пойдемте, ребята, – позвал он матросов.
 Схватив Катю за руку, парень увлек ее за собой.
 – Дима, – задыхаясь, Катя остановилась. – Что это сейчас было?
 – Ты не хочешь быть моей женой?
 – Разве это так делается?
 – Уходим от устоявшихся стереотипов. Так ты хочешь быть моей супругой или нет?
 – Хочу, но…
 – Без но… Далеко еще до твоего дома?
 – Уже прибежали, – Катя показала рукой, – вторая квартира.
 – Сейчас, – Дима быстро достал из нагрудного кармана ручку, а из бокового – сигареты, высыпал их в «дипломат», разорвал пачку и начал писать. Это мой адрес и телефон, – он наклонился и крепко поцеловал девушку в губы. – Катенька, извини, больше не могу. Время. Я тебя люблю! – и, развернувшись, быстро побежал в сторону проспекта. – Жду письма! – прокричал он.
 Катя от такого темпа и натиска даже не успела ничего ответить и забыла сообщить ему свой номер телефона. Она стояла, тихо плакала и беспрестанно шептала: «Я тоже тебя очень люблю! Я тоже тебя очень люблю!..» – слезы счастья ручьями катились по ее щекам.
 До ее отъезда они не встретились. Катя пару раз звонила на корабль, но его к телефону не позвали.
7
 Она в расстроенных чувствах уже собиралась уезжать на вокзал, когда рано утром в их квартиру позвонили. Открывать дверь пошла тетя Вера.
 – Простите, а Катя здесь живет?
 – Здесь. А вы кто ей будете?
 – Я Миша, друг Дмитрия. Принес для нее записку.
 Из комнаты выбежала одетая в пальто Екатерина. Увидев Михаила, она сразу вспыхнула:
 – Миша, что случилось?
 – Не волнуйся, Катюша, все нормально. В Диминой боевой части аврал, у них на берег никого не пускают. Он тебе записку написал, – и Михаил передал ей листок бумаги. – Я в штаб бригады иду, на Адмиральскую. Ты уезжаешь? Пойдем провожу немного.
 – Еду на каникулы. Через час мой поезд.
 – Представляю, как тебе не терпится прочитать послание. Сделаешь это в троллейбусе. Там он чиркнул пару слов, узнав, что я иду в город, и объяснил, как тебя найти. Давай я помогу донести твои вещи.
 – Помоги ей, сынок. У нее такой тяжелый чемодан… И что она в него напихала?
 – Тетя Вера…
 – Помоги, не слушай ее. А если есть время, то и в поезд посади.
 – Хорошо. Все сделаю, не волнуйтесь.
 – Вот и славно! Езжай, дочка, всем нашим привет передавай. Скажи, что на майские приеду к ним погостить на пару недель. Давайте присядем на дорожку.
 – Все передам, тетя Вера. До свидания, – и они расцеловались.

8
 Катя с Михаилом вышли на улицу. Под ногами хрустел подмерзший лед.
 – Миша, извини, пожалуйста, я немного приотстану. Очень хочу прочитать, что написал Дима.
 – Да, конечно.
 «Милая моя Катенька, прости меня. Так хочется вырваться на берег, но ничего не могу поделать. У нас очередной трудовой порыв, который продлится еще дней пять-семь. Работаю как проклятый. Теперь у меня есть смысл – это ты. Видеть тебя хочу очень-очень. И люблю сильно-сильно. Это чувство с каждым днем растет в геометрической прогрессии. Все, Мишка спешит. Целую тебя до умопомрачения. Отдыхай хорошо. Как сдала последний экзамен? С нетерпением жду письма. Счастливого пути!»
 Катя поцеловала строки любимого человека, спрятала записку в сумочку и догнала Михаила.
 – Миша, правда, очень тяжелые сумки?
 – Не очень легко, это точно.
 – Это я сало купила, фруктов и конфет племянникам. Диме скажи, что экзамен сдала на пятерку.
 – Знай наших! – засмеялся Михаил. – Передам. Пусть тоже порадуется. А куда ты едешь?
 – В Белоруссию, Калинковичи.
 – Ничего себе, а я из Гомеля! Землячка. Привет родной земле от меня передашь. Вот и троллейбус. Катенька, я никак не смогу тебя проводить на вокзал, извини. У начальства должен быть через тридцать минут. Но пару остановок проеду, до Садовой улицы.
 – Ну что ты, Миша, я доеду сама. Спасибо, что помог. А привет обязательно передам. Действительно, идет по улице человек, а ты с ним чуть ли не через дорогу живешь и абсолютно его не знаешь и не видел никогда. Земля точно круглая!
 
9
 Через пять дней вечером Дмитрий получил письмо от Кати, первое и долгожданное. После ужина он сел в каюте за стол и разорвал конверт. «Здравствуй, дорогой и любимый мой Димочка! Вот я и в Белоруссии, в своих заснеженных Калинковичах. Холодно и грустно. Ежесекундно думаю о тебе и о нашем, точнее, твоем, разговоре. И боюсь, очень боюсь, чтобы это не было видением или сном! Ты очень хороший, самый-самый добрый, ласковый, честный и мной очень любимый человек. Трудно представить и поверить, что за какие-то двенадцать часов ты смог перевернуть весь мир, перевернуть мою жизнь и что-то еще многое, к чему я по скудности ума не могу подобрать слов. И я счастлива во всех отношениях, что встретила именно тебя. Я никогда не дам тебе повод думать обо мне плохо. Ты для меня, как Солнце для Земли, которое несет тепло, радость и пробуждение всех начал. Для меня сейчас день длиннее года, а ночь совсем бесконечна. Мама говорит, что от меня остались одни глаза. Шутит, конечно. Хочется оторвать листки календаря и быть сейчас в Николаеве, с тобой рядом. Вчера ходила в церковь Казанской иконы Божьей Матери, помолилась о нас, как умела, и свечки поставила за все хорошее…» Письмо было на четырех листах. Катя часто повторялась, говорила, что она самый счастливый человек, и еще рассказывала, что творится за окном и у них в доме.
 На следующий день Дима пошел на почту и заказал переговоры с Катей.

10
 – Катюша! – кричал он по телефону. – Я так соскучился, с нетерпением жду тебя. Даже не думал, что так бывает. Мы с тобой похожи на полосу прибоя. С одной стороны всегда морская волна, спокойная или штормовая, а с другой – противоположной – берег, надежный и стойкий! Они всегда вместе. Точно так же и мы с тобой! Ты мой долгожданный берег, а я… Нет, мы всегда будем рядом и вместе. Отдыхай хорошо и не вздумай высохнуть от любви. Тогда ты станешь страшная и морщинистая. Я не хочу, чтоб ты такой была. У нас здесь настоящая весна, снег практически весь растаял. По дорогам текут ручьи, огромные лужи отражают бездонное небо, что даже невозможно пройти. А вчера я шел по делам в цех завода, поскользнулся и упал прямо в воду, повеселил рабочий люд. Я тебе тоже написал письмо. Дня через два-три получишь. Между прочим, писал до двух часов ночи. Почему ты молчишь? Я хочу слышать твой голос.
 – Димочка, но говоришь только ты, я не могу даже вставить ни одного словечка.
 – Когда ты возвращаешься?
 – Заканчиваем разговор, – прозвучал голос телефонистки.
 – Буду через пять дней. Я тебя лю… – и в трубке послышались короткие гудки.
11
 Сыграв в конце мая бурную свадьбу, молодые поехали вначале на полторы недели к родителям жены.
 Калинковичи Дмитрию понравились. Зеленый спокойный городок с многочисленными мемориалами прошлых дней. В нем царили спокойствие и мир. Люди здесь жили тихо и дружелюбно.
 А потом поезд мчал их на родину Дмитрия, где величаво стоит гора Шихан, где течет бурная река Хопер, где воздух, насыщенный травами, дубовыми листьями и хвоей, так густ, что его можно есть ложкой, где яблоки с два кулака, а комары величиной с воробья, как, собственно, и в Калинковичах.
 Вернувшись в Николаев, молодые получили на улице Содовой комнату в семейном общежитии, где зажили дружно и счастливо.
 
12
 Через полтора года у Дмитрия и Екатерины родился сын Николай, названный в честь святого Николая, чьим именем был наречен и город.
 Строительство Диминого корабля тоже подходило к концу, приближались ходовые испытания.
 Судьбой моряку предначертано бо;льшую часть времени быть в море. Чтобы Кате с ребенком было комфортно, Дима отвез их к ее родителям, а сам теперь безвылазно пребывал на корабле.
 Ходовые испытания прошли успешно, хотя и обнаружились отдельные недоработки. Их устраняли в Севастополе, а через три месяца уж оттуда крейсер, дав длинный прощальный гудок, пошел на Северный флот вокруг матушки Европы.
 Средиземное море встретило моряков ярким солнцем и водной гладью. Корабль, царственно рассекая гладь моря, гордо шел намеченным курсом. И каждому моряку и офицеру приятно осознавать, что новый военный корабль, новая мощная боевая единица флота, вышел на просторы морей и океанов для защиты мира, и ты – ее маленькая частица.
 Над кораблем удивленно парили чайки, восхищаясь суровой красотой крейсера, дельфины, резвясь и играя, стаями проплывали перед носом корабля, а корабли супостата фотографировали его со всех сторон.
 Ближе к полуночи крейсер прошел Гибралтар и вышел в Атлантический океан.
 Под утро сильно заштормило. Корабль шел по краю Бискайского залива, где круглый год море неспокойно. Именно здесь оно испытывает на прочность и сам корабль, и характер человека. Здесь куется мастерство, выдержка, умение и бесстрашие.
 В своей злобной неудержимости многотонные волны наотмашь били в корпус, пытаясь разломить корабль пополам, качая его из стороны в сторону. И надо крепко держать штурвал, чтобы не подставить мощной волне свой борт, иначе быть беде.
 Все люки, двери и горловины на корабле задраены, и люди находятся, как в консервной банке. Море клокотало, но корабль упорно шел на север. Моряки, изнемогая, вели его к намеченной цели.
 Время шло к завтраку, когда по кораблю понеслись пронзительные, разрывающие душу звонки и раздался тревожный голос командира корабля:
– Аварийная тревога! Аварийная тревога! Задымленность в носовой части корабля. Всем осмотреться на боевых постах. О выявленных замечаниях немедленно докладывать на ГКП! Командирам аварийно-спасательных групп провести разведку носовой части корабля по выявлению очага возгорания, соблюдая все меры предосторожности. При обнаружении немедленно приступить к тушению пожара своими силами, не дожидаясь подкрепления. Старшему помощнику возглавить поисковые мероприятия. Связь с ГКП осуществлять постоянно!
 Вскоре на главный командный пункт поступил доклад о том, что в носовом подбашенном отделении тлеет ветошь. Причина возгорания не ясна. Отключено электроснабжение помещения. Подключены два пожарных рукава. Тушение осуществляется водой из двух брандспойтов.
 Через минут сорок на ГКП поднялся перепачканный старший помощник.
 – Товарищ командир, возгорание ликвидировано благодаря грамотным действиям старшего лейтенанта Вишневского. Рекомендую поощрить офицера. В настоящее время проводится интенсивная вентиляция помещений. Весь личный состав носовых кубриков, кроме боевых постов, до окончания проветривания переведен в кормовые помещения. После очистки воздуха уберем ветошь и приступим к выяснению причины.
 – Из личного состава никто не пострадал?
 – Вишневский немного и я чуть-чуть.
 – Без защиты были? Ладно, он мальчик, а ты, старый дурак… Где он?
 – К доктору отправил.
 – Вахтенный, вызови мне сюда начмеда.
 – Я здесь, товарищ командир.
 – Доложи, что там с Вишневским.
 – Незначительная головная боль, снижение умственной и физической работоспособности, одышка при нагрузке, сухой кашель, шум в ушах, артериальное давление повышено до 145 на 100. Однократно была рвота. Незначительные нарушения зрительного восприятия, лицо…
 – Жить будет?
 – Все делаю, товарищ командир. Поставил капельницу, дышит через аппарат кислородом, ввел сердечные препараты… Мне срочно нужен кислород. Моего хватит минут на двадцать-тридцать.
 Командир включил громкоговорящую связь:
 – ПЭЖ – ГКП, командир БЧ-5 где?
 – На связи, товарищ командир.
 – Виктор Сергеевич, кислород у тебя есть?
 – Только технический, в баллонах.
 – Доктор, технический пойдет?
 – Пойдет, я его пущу через увлажненную марлю.
 – Дай команду, чтобы баллон срочно доставили в медблок. Для больного надо. И сам проследи за этим. Отбой связи.
 – Еще что надо? – спросил устало командир у начмеда.
 – Возможно, понадобится кровь. У него вторая группа, резус фактор положительный. Я не могу заниматься поисками, у больного должен находиться, поручите, пожалуйста, кому-нибудь. У личного состава в военных билетах эти данные проставлены. Если таковые найдутся, пусть прибудут в медблок.
 – Занимайся, доктор. И прошу, сделай все, чтоб жил офицер! Как человек прошу, не как командир. Сейчас у тебя будут люди.
 – Старпом, а тебе не надо к доктору? Может, тоже кислородом подышишь?
 – Товарищ командир, если разрешите, то я своими методами – выпью полстаканчика «шила» и посплю. Сильно устал. Всем займется помощник, команду я дал.
 – Хорошо, Михаил Сергеевич, даю тебе время на отдых до ужина.
 – Спасибо.
13
 Тем временем события развивались своим чередом. Корабль вышел из штормовой зоны, зашел за Великобританию, встал на якорь и принялся наводить порядок, разбираясь в происходящем.
 Состояние Вишневского стало ухудшаться, появились судороги, провалы в памяти.
 Начмед влетел на ГКП как ужаленный.
 – Товарищ командир, если больному не провести оксигенобаротерапию, то есть не поместить его под давлением в барокамеру с кислородом, он погибнет. Ему становится хуже. Я здесь ничего не смогу сделать. Простое дышание ничего не дает. Надо решать вопрос о срочной его транспортировке в ближайший порт. А это английский.
 – Час от часу не легче. Помощник, старпома не тревожить, пусть отдохнет. Я иду докладывать в штаб флота, а ты занимайся подготовкой вертолета. Доктор, и ты со своей стороны все приготовь, носилки и прочее.
 Решение было принято, на удивление, очень быстро, и вскоре вертолет Великобритании сел на палубу крейсера, забрал пострадавшего и улетел на туманный Альбион. Теперь судьба старшего лейтенанта Вишневского переходила в руки британских врачей.
 А корабль, приведя себя в порядок, малым ходом продолжил свой путь.
 
14
 Перед ужином в каюту начмеда влетел рассыльный по кораблю. Его вид не сулил ничего хорошего, щеки покрывала мертвенная бледность, а по лицу струился пот. Было видно, что он не прочь немедленно упасть в обморок.
 Доктор быстро смочил ватку нашатырным спиртом и сунул тому под нос.
 – Что случилось, боец? У тебя такой вид – смотреть страшно. Сядь, я накапаю тебе сердечных капелек, отдышись, приди…
 – Старпом умер! – выдохнул матрос.
 – Что-о-о?!
Теперь побледнел доктор и его лицо тоже стало влажным. Он был готов составить моряку компанию и упасть в обморок вместе с ним.
 – Вас командир вызывает в каюту старпома.
 Голос моряка остался позади, а начальник медицинской службы находился уже в каюте старшего помощника. Картина, которую он увидел, была удручающей. На койке на спине с темно-бордовым лицом лежал старпом. На полу возле койки и на разорванной на груди рубахе застыли рвотные массы.
 Протиснувшись сквозь плотно стоящих офицеров, доктор стал прощупывать пульс на руке, а потом на шее.
 – Товарищ командир, тело холодное, пульса нет. Он мертв, – прошептал врач.
 – Это я знаю и без тебя. Как подобное могло случиться? Он обращался к тебе после пожара?
 – Никак нет. Я поинтересовался, как он себя чувствует. Старпом ответил, что хорошо.
 – Вот и мне то же самое сказал. Мне бы к тебе его послать, а он попросил разрешения выпить «шила» и поспать немного. Сказал, что устал и голова болит. Я не придал этому никакого значения. От той обстановки, что творилась сегодня на корабле, у всех голова болела. Я его и отпустил отдыхать до ужина, и в обед не тревожили. А перед «малой приборкой» рассыльный зашел в его каюту – и вот… – командир сел к столу, где стояла бутылка, налил из нее в стакан и молча выпил. – Мысли какие, доктор?
 – По внешнему виду – сильное отравление угарным газом.
 – А почему лицо… – показал он рукой.
 – Кислорода нет в крови.
 – Ты к нему заходил?
 – Так точно, сразу после обеда. Он спал на боку, повернувшись лицом к переборке. Дышал ровно. Мысль о возможной беде даже не возникла.
 – Корабль только на воду встал и… одно за другим, – командир вновь налил в стакан из бутылки спирта и опять молча выпил.
 – Иди, доктор, здесь твои функции больше не нужны. Только не забудь документы по своей линии приготовить. Помощник по снабжению, освободите малую морозильную камеру… Короче, Максим Васильевич, – повернулся он к воспитателю, – возлагаю на вас эту тяжелую миссию. А я пошел вновь общаться со штабом флота и выслушивать, какие мы мудаки.

15
 Спустя три недели Вишневский вернулся на корабль. Прежде чем попасть туда, с ним в столице строго поговорили товарищи, которых не интересовало здоровье офицера, а не стал ли он агентом английской разведки. На корабле поменялось все начальство. Командира сняли с должности, воспитателя переместили с понижением, помощник стал старпомом… Вишневского хотели назначить, от греха подольше, в учебный отряд, но он любил корабельную службу и поехал на прием к командующему. Его оставили на месте.
 Через год к Дмитрию приехала жена Катя с сыном Николаем. Здесь у них родилась и дочь. Институт Екатерина оканчивала заочно.
 Служба, как и жизнь, у них была долгой. За это время они побывали и в Ленинграде, и в Балтийске, а закончили уже в Калининграде с адмиральскими звездами на погонах. И всегда Екатерина была рядом с мужем.
 Для каждого моряка, как и любого другого военнослужащего (в том числе), важно, чтобы их тыл, а семья и есть тыл, был всегда крепок и надежен. Именно тогда военный думает о службе ратной, а не о решении неразрешимых проблем.
 В доме Дмитрия и Кати всегда жили Вера, Надежда и Любовь. Именно это и есть Счастье!
 И дай Бог, чтоб у каждого было так!

ДОРОГА ЖИЗНИ

1
В застиранной тельняшке и с огромным синим силуэтом корабля не левом плече, широко расставляя в походке ноги, Геннадий медленно вошел в пивной бар, который полчаса назад как открылся. Внешний вид нисколько не портил этого симпатичного парня. В нем чувствовалась недюжинная сила, природная доброта и пытливый ум.
 Парень широко улыбнулся.
 – Всех рад видеть в добром здравии! – оглядел он синие трясущиеся тела.
На горестных лицах цвета гнилой вишни отражалась вся вселенская скорбь. Глаза посетителей заплыли от хронического перепивания, пальцы рук мелко дрожали. Таковых представителей самого сильного пола сидело человек восемь-девять. Можно даже не сомневаться, как этим людям было вчера хорошо, но поутру они проснулись…
– Какие новости во вселенной? – улыбнулся Гена.
 На его приветствие никто не ответил, не шевельнулся и даже не взглянул в сторону говорящего, сфокусировав взгляд на живительной влаге.
 За стойкой стояла высокая стройная симпатичная девушка в белом фартуке и шапочке в форме кокошника, из-под которого сзади свисали длинные темные волосы. Увидев Геннадия, она радостно улыбнулась слегка полноватыми губами, обозначив на щеках глубокие ямочки и обнажив ровные белые зубы. Ее глаза засветились радостным блеском, а щеки слегка порозовели. Гена тоже улыбнулся ей в ответ, а в груди его разлилась приятная истома.
 – Натали! – обратился он к барменше. – Очень рад тебя видеть. Ты стала еще краше! Это я тебя, пожалуй, лет шесть не видел?
 – Семь, Геночка, семь, – проговорила Наталья, и ее щеки стали пунцовыми. – А ты в настоящего красавца-богатыря превратился. Чем занимаешься и в нашем районе какими судьбами оказался?
 – Приехал на каникулы. А вчера болтался по городу и встретил Валерку Семененко. Его отец у нас в школе физику преподавал. Припомнила? Так он сказал, что ты работаешь здесь. Ночь не спал, волновался… Если утра дождался. Хоть ты была на три класса младше меня, а я все равно в тебя влюблен был. И так спешил сегодня, что по незнанию три остановки лишних проехал, пришлось пешком возвращаться. А чего вы сюда переехали?
 Наташа поправила шапочку и одернула фартук.
 – Света, моя старшая сестра, замуж вышла, мы оставили им ту квартиру, а сами переехали к бабушке. Она полтора года назад померла... А мне здесь нравится, тихо, спокойно, а там трамвай с утра до вечера скрипел как оглашенный. Дачу продали и купили недалеко отсюда частный дом. Двери открыл – и огород. А то таскались за тридевять земель.
 – А ты еще не окольцевалась? – затаенно спросил Геннадий.
 – За кого? Кругом одни недоумки и карлики. И причем все алкоголики! Тебя, Геночка, дожидаюсь!
 – Вот и дождалась. В честь этого праздника мне две кружечки и присутствующей здесь публике по одной. Только быстро и весело! – засмеялся он. – А давай, Натусик, я и правда на тебе женюсь! – неожиданно для самого себя произнес он.
 – Скажешь тоже! – густой румянец окрасил ее щеки. – Вот так, без любви…
 – Почему сразу без любви? Без любви жизнь постыла. Смотрю я на тебя, а сердце готово от счастья выпрыгнуть из груди.
 – Прекрати, а то я распла;чусь. Ты, между прочим, мне тоже нравился… Помнишь?..
 – Конечно, помню. Перед посадкой в поезд, как мне уезжать на службу, ты повисла у меня на груди, плакала и целовала.
 Она долго молчала.
 – Как я ждала от тебя письма!.. Да ну тебя, Генка!.. А вернулся из армии…
 – С флота…
 – Какая разница?
 – Большая!
 – Это для тебя большая, а для меня… Ты даже не взглянул в мою сторону.
 – Ната, я дома-то пробыл тогда всего неделю, отоспался и уехал на подготовительные курсы. Учиться очень хотел.
 – А что потом дома не был?
 – Был, приезжал на недельку, но ты сама взяла и пропала. И, главное, никто не знал, куда ты делась. Переехала, а куда?..
 – Если бы очень захотел – нашел.
 – Нашел же. Я на каникулах работал, деньги зарабатывал. Из дома, сама понимаешь, большой помощи ждать нечего. Помимо меня, еще три девчонки растут. Мать с отцом трудятся как проклятые. Так что строго не кори. А мне остался еще годик и… начнется самостоятельная жизнь. Оставляют работать в институте аспирантом. У меня и диссертация почти написана. Осталось совсем немного – выводы, а затем защита.
 – И кем же ты будешь?
 – Я после службы на флоте поступил на исторический факультет университета. Через годик буду военным историком.
 – А вырядился, как гопник, а не военный историк.
 – Ты хочешь, чтобы в такую жару я в костюме и галстуке пришел? Это когда прибуду к тебе свататься, тогда прилично оденусь и букет роз куплю.
 – Ладно, убедил, простила тебя. Садись, жених, я тебе пива налью. Рыбку порезать?
 – Конечно. Мне две кружечки и по кружечке всей этой честной компании, сидящей в зале.
 Многие оторвали от стола глаза и поглядели на Геннадия.
 – А им с какой стати?
 – В честь великого праздника. Даже двух.
 – Это еще каких?
 – 11 августа 234 года родился святой Николай Чудотворец.
 – Ой, знаток! Откуда это тебе известно?
 – Я же на флоте служил, плюс – учусь на истфаке. Николай Чудотворец покровительствует путешественникам, морякам, оберегает их от бед и несчастий.
 Теперь взоры всех посетителей были направлены только в сторону болтливого парня в тельняшке, а некоторые даже поднялись со своих мест и подошли к барной стойке за кружечкой халявного пива.
 – А потом, я снова нашел тебя. Это тоже большое торжество! А насчет Николая – правду говорю. Наливай уже! Пить хочется. И опять же, все мужчины ждут от тебя подвига.
 – А я грешным делом подумала, что сегодня день падения Тунгусского метеорита, – хмыкнула она.
 – К твоему сведению, он упал 30 июня 1908 года.
 – Ты все-все знаешь? – улыбнулась она.
 – Не перебарщивай. Все знать невозможно. Но для моей профессии надо знать, правда, много. Здесь если ты уже взял тему, то ошибиться в фактах никак нельзя. Обязан все проверить, все архивы поднять. Вот такая теперь у меня профессия, Наталочка.
 – Ну ладно, уговорил, – она стала наполнять кружки. – Товарищи, кто не дружит с головой, прошу подойти к стойке, только без толкотни!
 Все быстро поднялись и образовали очередь. Геннадий смотрел на них и улыбался.
 – Спасибо, парень, выручил ты нас. Женись, Наташа хорошая девушка. Мы одобряем!
 – Натали, в таком случае всем им по две кружки.
 – Скажи-ка мне, милый, а деньги у тебя есть? Это уже не двадцать копеек. Им сколько не налей – всё выжрут.
 – Что за глупый вопрос? Я на каникулы после стройки на Урале приехал. Наливай, и я еще повторять буду.
 Наталья начала наполнять кружки.
 – Гена, помнишь Нину Свиридову, с которой ты в десятом классе встречался?
 – А чего не помнить. Она тогда курила, а это считалось чуть ли не высшим проявлением красоты.
 – Тьфу не тебя! Короче говоря, после школы она окончила курсы продавцов, гуляла как скаженая, ну и подхватила сифилис. И как результат – повесилась в лесополосе. Вскрытие показало, что перед тем, как это сделать, она еще переспала с кем-то, в отместку, так сказать.
 – Ничего себе! Ужас какой! А я не знал, – тело его инстинктивно передернулось.
 – А про Олега Карпинского знаешь?
 – Разбился на самолете? Мама мне писала. Жаль парня! Он среди нас всех был самый башковитый. Грустно как-то, – он отхлебнул пиво. – Наташенька, а ты можешь все это закрыть сейчас и пойти со мной на пляж?
 – Сейчас попробую. Ты пойди пока присядь к столу. И рыбку скушай, свежая, а я позвоню начальнику.
 Она достала телефон, несколько раз набирала номер. Наконец ответили.
 – Семен Маркович, это Наташа Савина. Семен Маркович, мне надо срочно уйти, проблема серьезная появилась. Я вам потом расскажу. Пусть Рита выйдет, я за нее потом отработаю. Вы уж ей сами, пожалуйста, позвоните. Ключи у нее есть. Спасибо, Семен Маркович, с меня коньяк! Что? Почти ничего не наторговала, и двухсот гривен нет. Народ сегодня правильный. Не волнуйтесь, я Маргарите в докладной сумму укажу. До свидания.
 Она отключила телефон.
 – Мужчины! – прокричала Наталья. – Быстренько допиваем, я по техническим причинам через пять минут буду закрываться.
 В зале послышался ропот.
 – Кто это у нас вдруг очередную революцию решил сделать? Что за ропот?
 – Это мы, Наташа, жалеем, что уходишь рано.
 – А вы не уходите, посидите на улице, покурите. Скоро Рита подойдет.
 – Спасибо, что сказала. Мы так и сделаем, – и все потянулись к выходу.
 – Гена, пива на речку взять?
 – Если только себе, больше не хочу.
 – Я изредка пью эту гадость.
 – Умница! Натуль, только вначале заедем на рынок, арбуз купим, винограда. Я так хочу фруктов, аж слюна бежит. А уж потом предлагаю поехать на пляж в парк Победы, проголодаемся – там можно и шашлычка поесть.
 – Геночка, только сначала зайдем ко мне домой, я хоть купальник надену.
 – Я бы предпочел видеть тебя в костюме Евы, – захохотал Геннадий.
 – Какой хитренький. Ишь куда тебя понесло! – тоже засмеялась она.
 Они шли не торопясь, вспоминая друзей, знакомых и школьные годы. Светило жаркое солнышко, сухой ветерок нес колючую пыль, которая иголочками впивалась в щеки, лоб и намеривалась попасть в глаза, приходилось даже прикрывать лицо рукой.
 – Гена, удивительно, внизу ветер, а облака почти не двигаются. Смотри, какое интересное облако, на крокодила похоже. Подержи сумку, я его сейчас сфотографирую, – она достала телефон и сделала несколько снимков. – Я люблю фотографировать облака. В них есть что-то мистическое.
 – Знаешь, я как-то осенью возвращался в общежитие из библиотеки и наблюдал на небе, на западе, такой жуткий кровавый закат, размытый желтыми и серыми красками, аж стало не по себе. Будто где-то далеко-далеко война полыхает или стремительно движется вулканическая лава. Такого странного чувства я никогда больше не испытывал. И тоже несколько раз сфотографировал это явление, потом покажу. Придя в комнату, под впечатлением от увиденного, сразу написал стихотворение. Показал ребятам снимки и прочитал, что написал. Всем понравилось. Я это стихотворение назвал «Раздумье».
 – А мне почитаешь?
 – Хорошо. Слушай, – Геннадий откашлялся:

 Пожар заката полыхнул на небе,
 Дым облаков повис над головой.
 И этот вид был жуток и враждебен,
 Как будто мир окрасился войной.

 Не допусти, Господь, чтоб гибли дети
 И не текла рекой сыновья кровь.
 Как хорошо, когда на белом свете
 Живет Надежда, Вера и Любовь.

 Остановитесь, люди!
 Оглянитесь!...
 Не делайте большой беды и зла.
 С улыбкой на соседа посмотрите –
 И вмиг уйдет с души и сердца мгла.

 Пускай салют лишь красит наше небо,
 А звезды мирно светят с высоты,
 Чтобы печален в жизни никто не был
 И соткан мир из нитей доброты.
 
Наташа сделалась тихой и задумчивой, очень долго молчала.
 – Как сильно написано! Ты сочиняешь стихи?
 – Под настроение, и не более.
 – А мне напишешь?
 – Тебе обязательно, – улыбнулся он.
 – Вот мы и пришли, – показала Наташа рукой на одноэтажный дом, огороженный добротным забором.
 – Как здорово! – воскликнул Геннадий. – Оазис жизни среди каменных джунглей!
 – Тебе правда нравится?
 – Не то слово! Со временем мы с тобой тоже купим или построим такой домик. Представь, какая прелесть! Дети на свежем воздухе, чистые овощи и фрукты… А как хорошо думается на природе…
 – Гена, милый, скажи мне, пожалуйста, ты шутишь или говоришь правду?
 – Наташенька, разве можно такими вещами шутить?
 – Геночка, мы уже не дети и абсолютно друг друга не знаем. А ты говоришь такие серьезные вещи, и так просто, что…
 – Наташа, давай этот разговор перенесем с тобой на более позднее время. А пока… пока будем жить и изучать друг друга, – улыбнулся Геннадий. – Согласна? И делать начинаем вот с этой самой минуты. Веди в дом. Пока ты переодеваешься, я попью чаю, а то после соленой рыбы очень хочется пить. Это не является бесцеремонностью с моей стороны?
 – О чем ты говоришь! Какое это может нахальство! Конечно, идем.
2
 Через пару часов, разложив у прибрежных кустиков покрывало и положив в тень продукты, они пошли купаться. Несмотря на жаркий день, вода была относительно прохладной, осень напоминала о своем скором приближении. Но это все равно не мешало молодым людям получать удовольствие.
 Минут через пятнадцать, смеясь и дрожа всем телом, они выскочили из воды и принялись интенсивно растираться полотенцами, потом упали на теплое покрывало, подставляя тела горячим лучам солнца.
 – Гена, знаешь, мы с тобой забыли взять нож! – огорченно улыбнулась Наташа, показав ямочки на щеках. – Главное, я положила его рядом с сумкой, хотела потом забрать, но он так и остался лежать на столе. Чем мы теперь арбуз разрежем? А еще я взяла две банки рыбных консервов, есть в любом случае захотим, а котлеты побоялась, чтоб не испортились. С хлебом проще – ломать можно…
 – Наташенька, разве это причина для переживания? Ты лежи, а я сейчас нож попрошу у ребят, что шашлыками занимаются. Там все порежу и открою.
 – Можно я с тобой пойду?
 – Конечно! Как я могу запретить что-то своей королеве?
 Вскоре к трапезе было все готово.
 – Геночка, а пока мы кушаем, ты не торопясь рассказываешь мне о себе. Ведь как будущая жена я должна знать о суженом все? – улыбнулась она хитро.
 – Справедливо. Тогда слушай, а если вдруг возникнут вопросы, без стеснения задавай их. Служил я три года на Балтике, на эскадренном эсминце «Благородном» в артиллерийской боевой части. Служба хоть и трудная, но почетная. И вообще, запомни на всю жизнь и внукам расскажешь, что слово «моряк» звучит очень гордо! В этом месте вопросы не задаются и не принимаются, – произнес он, увидев, что Наташа пытается что-то сказать. – Поначалу было тяжело, но потом все наладилось. Мне нравилось море, служба на корабле, я даже после демобилизации хотел поступать в морское училище, правда, в гражданское, но суша оказалась все-таки ближе. И вот на последнем году моей службы, ранней весною, за пару месяцев до демобилизации, корабль выполнял учебную постановку мин. Поставили без замечаний. Но потом же их всех нужно выловить и снова поднять на корабль. Там своя система, не буду перегружать твои мозги. Но случилось непредвиденное. У последней, по закону подлости, отрывается якорь – и она всплывает. Корабль подошел к ней, а зацепить никак не может, волна сильная, море – три-четыре балла. Баркас из-за этого тоже нельзя спустить – вода захлестнет, и утонут все. Меня как перемкнуло: одним махом снимаю ботинки, прыгаю за борт и быстро завожу крюк в специальное гнездо. А вода, скажу тебе, холодная, просто ужас, аж сердце встает. Все сразу забыли про мину. Мне бросили два спасательных круга, трос, на котором и подняли. Потом бегом в санчасть, доктор наливает мне полстакана спирта, горячий чай – и в койку под три одеяла. Представь, даже не заболел.
 – Геночка, разве можно так рисковать? После того, что ты мне сейчас рассказал, у меня сердце от испуга зашлось, – она приподнялась на локтях и поцеловала его в щеку. – И что было потом?
 – Потом мне присвоили звание «Главный корабельный старшина» и наградили медалью Нахимова.
 – Да, я помню, когда ты приехал, у тебя на груди блестела железочка.
 – Наташа, никогда ордена и медали не называй таким мерзким словом. Люди, которые носят их на груди, совершили подвиг! Этим словом ты подчеркиваешь пренебрежение к ним. Так нельзя, – в голосе Геннадия слышались нотки оскорбления.
 – Извини, пожалуйста. Я никого не хотела оскорбить и обидеть. Ну, правда, не обижайся, – и она прислонила голову к его плечу.
 – Я тебе дословно прочту статус этой медали, слушай: «Медалью Нахимова награждались матросы и солдаты, старшины и сержанты, мичманы и прапорщики Военно-Морского Флота и морских частей пограничных войск. Награждение медалью Нахимова производится: за умелые, инициативные и смелые действия, способствовавшие успешному выполнению боевых задач кораблей и частей на морских театрах; за мужество, проявленное при защите государственной морской границы; за самоотверженность, проявленную при исполнении воинского долга, или другие заслуги во время прохождения действительной военной службы в условиях, сопряженных с риском для жизни». Вот такие вот слова! Я, кстати, о Нахимове и обо всем, что с ним связано, собираю материал. Мой шеф говорит, что с таким объемом собранной информации можно смело защищать не только кандидатскую, но и докторскую диссертацию. К окончанию срока своего обучения буду стремиться сделать все, чтобы сдать ее в ученый совет.
 – Геночка, еще раз прости меня. Ты у меня настоящий герой! И умный какой!.. Пойдем, мой хороший, еще искупаемся. Или ты еще не согрелся?
 – Пойдем. Я сам тебе хотел это предложить.
 Они снова пошли в воду. Она стала заметно теплее. И народу на пляже тоже прибавилось. Было шумно, ничего не было слышно, кроме визга детворы.
 Молодые люди медленно плыли вдоль берега.
 – Гена, а ты за границей был?
 – Да, три раза.
 – А где?
 – В Финляндии, в Турку, и в Польше два раза, в Гданьске и Гдыне.
 – И как? Лучше, чем у нас?
 – Как сказать? Конечно, у них и чище, и цивилизованнее… Но для того, чтобы жить за границей, там надо непременно родиться. У них и культура совершенно другая, и образ жизни, и поведение… Я много думал: почему в нас и у нас так много негатива? Скорее всего – это трехсотлетнее подавление нашего народа татаро-монголами. Это и мат, и низкая культура, и пьянство, которое насаждали цари… А с другой стороны, столько талантливых и знаменитых людей в области искусства, литературы, архитектуры и других науках – выходцы из нашей страны, что многие цивилизованные государства могут только позавидовать. Но… бескультурье народа, поголовное воровство, хамство, беспечное отношение к общественной работе и ненависть друг к другу… Мне кажется, что все это у нас передается по наследству. Наш человек, попадая в иной мир, ведет себя более чем цивилизованно. Мы не летим на красный свет, не плюемся, не бросаем окурки где попало. Там у них за все это огромные штрафы, и никто не смотрит, чей ты сын или дочь, рабочего или высокого начальства. В этом плане у них все равны. Ната, поплыли к берегу, у тебя уже губы посинели.
 Они вышли на берег и встали, вглядываясь в веселую игру солнечных лучей, качающихся на волнах величавого Южного Буга.
 – А сколько у нас времени? – спросил Гена.
 – Сейчас скажу, – Наташа достала из сумки мобильный телефон. – Двадцать минут третьего. Ой, у меня три пропущенных звонка. Это мама. Я ей сейчас позвоню, хорошо?
 – Конечно, позвони.
 Она набрала номер, включила громкую связь:
 – Мамочка, привет! Ты звонила?
 – Ты где? Шла домой, дай думаю загляну к тебе на работу. А там Маргарита, говорит, что ты отпросилась. Что случилось? – в ее голосе слышалась тревога.
 – Ничего, мама, не случилось. Гена Любавский приехал на каникулы, зашел ко мне и пригласил на пляж. Сейчас лежим с ним на песке, загораем.
 – Это Олега Степановича сын, моряк?
 – Да, мам.
 – Дай мне телефон, – попросил Геннадий Наталью.
 – Держи, – протянула она.
 – Здравствуйте, Марина Алексеевна.
 – Здравствуй, Гена! Давно приехал?
 – Позавчера.
 – Надолго?
 – На две недели. Я со стройки прямо домой. Денежки на учебу зарабатываю. От моих какая помощь? Я и не прошу, понимаю, как трудно девчонок на ноги поставить.
 – Молодец, у всех были бы такие разумные дети… Не женился, Гена?
 – Нет, тетя Марина, только собираюсь.
 – Пора уже. На ком, если не секрет?
 – На Наташе вашей. Отдадите ее за меня?
 – За тебя, Геночка, отдам. Когда сватов ждать?
 Наталья, красная как рак, тихо прислушивалась к их разговору.
 – В субботу, через три дня, на двенадцать часов. Надо спешить, а то другой кто-нибудь заберет.
 – Не переживай, достанется только тебе. Но, кажется, она в субботу работает, – засмеялась Марина Алексеевна.
 Наталья кивнула головой.
 – Тогда, тетя Марина, всё переносим на воскресенье. Время только остается то же. Ну а свадьбу сыграем на зимних каникулах, а можно и раньше. В воскресенье решим.
 – Гена, не пойму я, шутишь ты или говоришь правду?
 – Марина Алексеевна, я человек слова.
 – Молодец! Уважаю это качество в людях. А она-то согласна?
 – А кто ее спрашивать будет? – радостно засмеялся Геннадий.
 – Верно рассуждаешь, именно такой зять мне и нужен. Дай-ка трубку невесте.
– Тетя Марина, Наташа сегодня поздно придет, сильно не переживайте. Держи, – и передал девушке телефон.
 – Наташка, и давно это у вас? – послышался строгий голос матери.
 Наталья выключила громкую связь и вновь залилась краской.
 – Мама, расскажу все потом. Ну что ты в самом деле… Извини, мы идем купаться, а то солнышко на закат пошло и будет холодно. Целую, – отключилась она, снова положив телефон в сумку.
 Надув щеки, она опять долго и тяжело выдыхала из себя воздух.
 – Ну, Геночка, умеешь ты одним махом перевернуть всех и всё с ног на голову. Я в таком смятении… Пошли лучше купаться, а то я через минуту точно закиплю, – она вновь набрала в грудь воздуха и громко его выпустила. – И будешь рассказывать мне про Нахимова.
 – Про Нахимова – непременно, а сейчас я снова прочту тебе стихи. Ты не будешь возражать? Их я посвящаю тебе, моя дорогая.
 – Разве я могу тебе перечить? Ведь ты теперь мой владыка, – усмехнулась она. – И снова ты написал?
 – Конечно.
Ты ветер, что шумят листвой березы,
 Ты лучик солнца утренней зари,
 Ты радость дня, ночные грезы…
 И губы, руки, волосы…
 Все – ты!
 Ты плеск волны в огромном океане,
 Ты сон и явь, ты – крик и стон,
 Свет маяка в невидимом тумане
 И в майском небе первый гром.
 С чем красота твоя сравнима?
 Лишь с блеском капли утренней росы…
 Стройна, легка, добра и чуточку ранима,
 Стремительна, как звездопад в ночи…
 
– Очень трогательно! Спасибо! Геночка, пойдем, правда, окунемся. После всего, что произошло и происходит, мне непременно требуется остыть.
 – А можно я тебя поцелую?
 – Ты с ума сошел… – и, повернувшись к нему лицом, она приникла к его губам.
 Поцелуй был долгим, нежным и вот-вот должен перерасти в страсть.
 – Геночка, милый, – шептала она, – мы творим с тобой что-то ужасное… Пойдем, родной мой, искупаемся… Пожалуйста, пожалей меня… Я твоя, всегда твоя, я люблю тебя… Но не сейчас и не здесь… Пожалуйста…
 – И я тебя люблю… Как увидел сегодня…
 Наконец Геннадий оторвался от Натальи. Он был пунцовым и дрожал всем телом.
 – Давай полежим одну минуточку… И бегом в воду, – прошептал он дрожащими губами.

3
 Вечером они сидели в летнем парке за столиком, ели вкусный мягкий шашлык, запивая его холодным белым вином. Играла тихая инструментальная музыка. Ветер, слегка пошалив, прилег подремать на кроны деревьев. От реки тянуло прохладой, но холодно не было.
 – Геночка, ты можешь для меня сделать то, о чем я тебя сейчас попрошу? – подняла глаза Наташа после первого тоста «За любовь».
 – Конечно, какой может быть разговор. Звезду с неба?..
 – Только, пожалуйста, не подумай, милый, что меня что-то не устраивает или от всего этого на душе постыло и противно, – быстро заговорила она. – Ты мне очень и очень нравишься, меня все устраивает. Я готова быть твоей судьбой, второй половиной, верной помощницей, любящей женой, заботливой матерью наших детей и всем тем, что вмещается в понятия любовь, счастье и семья. Геночка, пожалей меня сегодня. Ты словно лавина – накрыл меня толстым слоем снега. Мое сердце готово выпрыгнуть из груди, можешь сам в этом убедиться. Хотя нет, – улыбнулась она, – тогда оно точно разорвет мою грудь.
 – Хорошо, солнышко. Скажи, как я должен сейчас себя вести?
 – Ты обещал сегодня рассказать мне о Нахимове. С удовольствием послушаю о нем. Правда, я и сама кое-что о нем знаю, в журнале читала, фильм смотрела...
 – Хорошо, о нем расскажу как можно кратенько, а есть любопытные моменты, связанные с ним, о которых ты никогда не слышала. Все поведать просто невозможно, ибо эта информация займет очень много времени, а я обещал Марине Алексеевне отпустить тебя сегодня. Если вдруг возникнут вопросы по ходу моего рассказа, ты не стесняйся, задавай.
 – Ладно, но сначала давай выпьем за тебя.
 – И за тебя.
 – Согласна. Геночка, только не забывай кушать, а то шашлык остынет и будет невкусным.
 – Обещаю. Слушай. Павел Степанович Нахимов родился 23 июня 1802 года в селе Городок Смоленской губернии Вяземского уезда. Еще мальчиком его определили в кадетский корпус Санкт-Петербурга. По его окончании в 1821 году назначен на фрегат «Крейсер» и вместе с шлюпом «Ладогой» ушел в кругосветное плавание, в котором провел три года. После кругосветного плавания Нахимов получил чин лейтенанта и первый орден. Потом служил на других кораблях, участвовал в Наваринском сражении, был ранен. В январе 1834 года Павла Степановича перевели на Черноморский флот в звании капитана второго ранга… Наташенька, я тебе еще не наскучил этими цифрами?
 – Нет, что ты! Очень интересно.
 – Еще чуть-чуть – и будут совсем потрясающие факты, с которых, собственно говоря, и началось мое знакомство и увлечение Нахимовым. Но я должен подвести тебя к этому. Иначе ничего не поймешь. Давай еще съедим по шашлыку, есть хочу ужасно. И по бокальчику вина.
 – Гена, конечно, себе закажи, а я уже сыта. Есть совсем не хочу. А можно мне вместо вина взять минеральной воды? Пить хочу.
 – Может, сока?
 – Лучше воды, сок сладкий.
 Когда официант принес заказ, Геннадий продолжил:
– В ноябре 1853 года, после долгой болезни, Нахимов лично разработал план и разгромил турецкий флот в бухте Синопа. Турки потеряли тринадцать кораблей и почти три тысячи моряков. Попал в плен их начальник эскадры вице-адмирал Осман-паша. А русский флот, представляешь, не потерял в этом бою ни одного корабля. Только погиб один офицер и чуть больше тридцати матросов, двести тридцать шесть человек получили ранения. Ну а когда началась Крымская война, Нахимов хотел выйти в море и сразиться с вражескими кораблями, но вместо этого принял участие в затоплении кораблей в Севастопольской бухте, чтобы неприятельский флот не смог войти туда, и потом из-за этого очень сильно переживал. После этого он ни на один корабль не поднялся, а пошел сражаться на Малахов курган. 10 июля 1855 года Павел Степанович Нахимов был смертельно ранен пулей в висок на Корниловском бастионе Малахова кургана. Пуля пробила череп и вышла через затылок. Умер он 12 июля не приходя в сознание.
 – Он, по-моему, женат не был, да? – спросила Наташа.
 – Да, не был. Ему не раз задавали вопрос, почему не женится. Он отшучивался, говоря, что все свое время проводит на корабле, а туда, как известно, женскому полу вход категорически воспрещен. Правда, в молодости он неудачно посватался к дочери командующего Архангельского порта, но ему, небогатому и незнатному в то время офицеру, было отказано. С другой стороны, Нахимов был небольшого роста, не отличался красотой и стеснялся этого. Это его тоже отталкивало от светского общества. Он всецело принадлежал флоту, которому отдал всю свою жизнь! Наташа, не устала?
 – Нет, что ты! Все очень даже интересно. Гена, у меня к тебе огромная просьба. Обещай, что ее выполнишь.
 – Какой может быть разговор! Конечно, выполню.
 – Возьми деньги и рассчитайся за наш сегодняшний прекрасный вечер.
 – Наташа…
 – Гена, ты дал слово… А обманывать нехорошо.
 – Мне даже неудобно.
 – Зато мне удобно. У меня деньги всегда есть, работа такая. А у студента откуда?..
 – Я был…
 – И заработал там миллион?
 – Не миллион, но…
 – В таком случае не спорь.
 
4
 – Пойдем, Наташенька, до полуночи остается два с небольшим часа. С боем часов я должен передать тебя в мамины руки.
 – Да что я, маленькая, что ли?
 – Не спорь, я обещал. По дороге я расскажу тебе о так называемом «проклятье Нахимова». По крайней мере, такое поверье есть у моряков. Я правда еще не наскучил тебе своим рассказом?
 – Нет-нет, продолжай. Мне только стало жутко от твоих последних слов, – Наталья взяла его под руку и крепко прижалась.
 – И тем не менее… Несчастливые названия есть практически во всех флотах мира. В российском флоте такое название – «Адмирал Нахимов».
 Затопление кораблей, по морским меркам, – святотатство, хотя и вынужденное. Это и послужило толчком к тому, что практически все корабли, названные впоследствии именем великого флотоводца, по тем или иным причинам долго не служили своему отечеству, рано или поздно они терпели катастрофу с гибелью людей.
 Адмирал Нахимов считал себя почему-то неудачником и просил ничего не называть своим именем. Но его никто не послушал.
Первым затонувшим кораблем, носившим имя Нахимова, стало грузовое судно, которое доставляло зерно в Турцию, но внезапно поднявшийся шторм недалеко от Босфора в считанные минуты потопил корабль. Весь экипаж погиб. Это случилось в 1895 году.
 В 1905 году затонул второй корабль, крейсер «Адмирал Нахимов». Произошло это во время Цусимского сражения. Капитан высадил экипаж в шлюпки, а сам хотел утонуть вместе со своим кораблем, открыв кингстоны. Но судьбе было угодно, чтобы он не умер именно в этот период, – волной его выбросило с палубы в море, а сам корабль погрузился в морскую пучину.
 Третий корабль, крейсер «Адмирал Нахимов», но переименованный в «Червону Украину», погиб 12 ноября 1941-го от попадания немецких авиабомб у Графской пристани Севастополя.
 Следующим был легкий крейсер Черноморского флота. Именно «Адмиралу Нахимову» выпала в 1961 году высокая честь испытания нового оружия – противокорабельных ракет. Это испытание должно было произойти после участия «Адмирала Нахимова» в подводном ядерном взрыве на… Черном море по личному распоряжению Хрущева. Но после этого корабль пришлось затопить из-за его радиоактивного заражения от взрыва подводной атомной бомбы. Крейсер уничтожил крылатыми ракетами большой ракетный корабль «Прозорливый».
 – Вместе с экипажем?
 – Нет, экипаж эвакуировали, но много ли пострадало от лучевой болезни, у меня данных нет. Моряки демобилизовались, разъехались по всей стране… В архивах этих данных тоже нет.
 Спустя десять лет имя флотоводца вновь появилось на борту большого противолодочного корабля. Спустя двадцать лет безупречной службы он сел на мель Бомбейской банки и затем был порезан на металл в Индии.
В 1973 году научно-исследовательское судно Академии наук СССР «Адмирал Нахимов» находилось в Цемесской бухте. Внезапно налетевший ураган, принесший с собой холодный воздух, вызвал резкое обледенение корпуса корабля. В результате судно затонуло недалеко от порта.
 Еще одно судно, буксир «Адмирал Нахимов», погибло в Черном море в 2003 году. Слава Богу, экипаж спасли.
 Большой противолодочный корабль Северного флота «Нахимов» в 1985 году в Баренцевом море во время учений столкнулся с подводной лодкой.
 В ночь с 31 августа на 1 сентября 1986 года недалеко от Новороссийска пассажирское судно «Нахимов» столкнулось с грузовым теплоходом «Петр Васев». В образовавшуюся огромную пробоину хлынули мощные потоки воды, и через восемь минут судно затонуло в четырех километрах от берега и пятнадцати от Новороссийска. Погибли 423 человека из 1234.
 Предполагается, что в 2018 году российский флот получит новый тяжелый атомный ракетный крейсер «Адмирал Нахимов». Я думаю, что, может, все-таки стоит прислушаться к совету адмирала и дать крейсеру другое имя? Нельзя так часто испытывать судьбу, люди будут на нем служить с гнетущим чувством, а такое состояние к хорошему никогда не приводит… Мы пришли к твоему дому? – удивленно огляделся Геннадий. – Так быстро?
 – Не так и быстро. Мы с тобой шли полтора часа.
 – Да? А мне показалось… У тебя свет горит.
 – Мама не спит, нас ждет и вяжет соседке шаль. У тебя есть время? Пойдем, я тебя чаем с персиковым вареньем напою.
 – Только одно условие.
 – Какое?
 – Я тебя поцелую.
 – Согласна, – прошептала Наташа и, поставив на землю сумку, обвила его шею руками.
 Их поцелуй был настолько сладок, что сознание уже не контролировало их действий.
 – Наташенька, еще секунду – и ты меня остановить не сможешь… Я должен… Я обещал… Как же я теперь к вам пойду в таком состоянии?
 – Давай посидим, миленький. У нас во дворе скамейка есть. На, попей, у меня водичка осталась.
 – Наташа, а где брат твой, Борис?
 – Борька живет теперь в Болгарии, в Бургасе. Женат, двое детей, двойняшки – мальчик и девочка.
 – Ничего себе, а я и не знал. Как он туда попал?
 – После армии с другом Мишей Руденко, ты его должен помнить, поехали по путевке на Солнечный берег, покупаться. Там познакомились с девушками, на них и женились. Боря остался там, а Михаил привез жену сюда. Работает Боря в туристическом бизнесе и параллельно учится в институте. Заматерел, крутым стал. У него голова на месте, работает правильно. Я была у него два года назад. Тоже в море искупалась. Пляж песчаный, море спокойное, чистое.
 – Болгарина там не нашла?
 – Глупый, я тебя ждала.
 – Правильный ответ, – рассмеялся он и поцеловал Наталью. – А теперь пойдем. Я готов!

5
 Марина Алексеевна сидела в зале за столом, а в ее руках стремительно двигались спицы.
 – Здравствуйте, Марина Алексеевна, как и обещал, доставил нашу красавицу до полуночи.
 – Гена, это ты правильно сделал, что привел, после полуночи она превращается в тыкву.
 – Мама, что ты несешь такое?.. – покраснела Наташа. – Гена Бог знает что подумает...
 – Гена, не обращай внимания на мою дочь, – произнесла Марина Алексеевна. – А что ты такой красный?
 – По дороге с Наташей в салочки играли. Она у вас такая верткая, поймать невозможно.
 – До чего пошла пустоголовая молодежь, – засмеялась Марина Алексеевна. – Ты послушай, глупая дочь, мудрую мать. Девушке надо бежать с таким расчетом, чтобы ее обязательно поймали, а лучше еще несколько раз и упасть. Вот тогда игра стоит свеч!
 – Мама!..
 – Гена, а чего это тебе вдруг резко захотелось жениться, и не на ком-нибудь, а именно на моей дочери? – Марина Алексеевна не обращала никакого внимания на свою пылающую дочь, прекрасно понимая, что творится у нее в душе. – Разве не мог найти у себя в институте получше? И где пропадал столько лет?
 – Мама!.. – опять простонала Наташа.
 – Не мамкай! Пойди лучше нам чай поставь, вареньица хорошего открой, бутылку коньяка принеси, что отец из Абхазии привез, и закусочку организуй.
 – Тетя Марина, я чего-то алкоголь не хочу.
 – А я хочу! Дочь замуж отдаю. Имею право! А ты не стой, голу;ба, – повернулась она к Наташе, – сделай нам все красиво. Ну, Геночка, ты рассказывай, а я быстренько довяжу эту шаль. Осталось минуты на три работы. Вечерами этим и занимаюсь. Люди заказывают и платят хорошо, лишняя копеечка всегда в доме должна водиться.
 – А вы сейчас где работаете, тетя Марина?
 – На макаронной фабрике, главным бухгалтером. Геночка, ты так и не сказал, чего не нашел себе жену в институте.
 – Верьте аль не верьте, не до гулек мне. Хоть и учусь я бесплатно, а денег надо много: и поесть, и одеться, и обуться… Маме с папой девчонок поднять на ноги надо. А я уж сам как-нибудь. На каникулах на стройке работаю, а иногда в воскресные дни вагоны разгружаю на станции… Хорошо, если с картошкой, можно взять немного себе, а когда с углем… Выходишь оттуда, как негр, отмыться невозможно, до того угольная пыль в поры въедается. И учеба массу времени занимает. Почти каждый день в читальном зале сижу, диссертацию заканчиваю. Я о ней Наташе немного рассказывал. Заканчиваю учебу, меня в институте оставляют. Так что гулять мне некогда. Одна мечта – лечь и проспать суток трое, – улыбнулся он.
 – Господи, – вытерла слезу Марина Алексеевна, – какой ты, Геночка, молодец!.. И рос правильный, и стал человеком! Да, трудно приходится твоим родителям! Но никто из детей не пошел по кривой дорожке. Мама продолжает работать воспитателем в детском саду?
 – Да. А папа уже полгода на маршрутном такси работает, до этого в автомастерской трудился. Люда на втором курсе в стоматологическом институте учится. Катя школу в этом году окончила, поступила в торговый техникум, а Соня в девятый класс перешла. Мама с папой трудятся не покладая рук, лишь бы всех в люди вывести. Хочу сказать, что девчонки понимают обстановку в доме, не гуляют, не колобродят, учатся хорошо. Катя даже с золотой медалью школу окончила. В институт хотела поступать, но решила, что с этим можно и подождать. И по характеру все спокойные, добрые и работящие.
 – Преклоняюсь перед вашей семьей! Все друг за друга горой. Настоящие люди, крепкие, сплоченные. Мужья девочкам только сто;ящие попались бы. Храни вас всех Господь!
 – Спасибо большое.
 – А Наташка по тебе сохла. Сколько слез горьких пролила, когда ты на свой флот ушел, никого к себе не подпускала. И когда же ты решил с ней расписаться? Или пошутил?
 – Тетя Марина, кто же такими вещами шутит?
 – И я так думаю. Когда свадьбу играть будем?
 – Зимой. На Новый год.
 – Здесь или…
 – Здесь. Тетя Марина, мы сейчас все обговорим, а придем свататься в воскресенье. Уже все решено и сказать будет нечего, – засмеялся он.
 – И здесь ты прав. А куда наша невеста подевалась? Может, украл кто? Наташа, ты скоро? – прокричала она.
 – Еще минуточку, мама, и я иду.
 – А чего Михаила Ивановича не видно? Спит? – спросил Гена.
 – Он у нас теперь дальнобойщик, в рейсе сейчас находится. Я ему звонила. Обещал быть либо ночью в субботу, либо утром в воскресенье. Так что в обед вся семья будет в сборе. Жалко Бориса не будет. Он у нас теперь живет в Болгарии.
 – Наташа говорила.
 – Но на свадьбу он уж точно приедет. А вот и наша долгожданная Наташенька.
 С подносом в руках вошла Наташа.
 – Геночка, помоги мне, пожалуйста, принести все с кухни, мама, а ты пока разложи тарелочки и все остальное.
 – Ребята, я торт сегодня купила. Он в холодильнике. Главное, когда чай будем пить, не забыть его достать.
 Вскоре все сидели за столом.
 Марина Алексеевна разлила коньяк. Она ненадолго задумалась.
– То, что я сейчас хочу сказать, запомните на всю свою долгую жизнь. Любовь, дети мои, – это очень хрупкий и чувствительный сосуд, который ежедневно требует огранки и шлифовки. Нельзя постоянно восхищаться прошлым, хаять настоящее и остерегаться будущего. Любовь – это не только лицо, тело, нежные слова на ушко и кофе в постель. Любовь – это ежедневный изнурительный труд и обоюдная дипломатия. Причем дипломатия, в первую очередь, со стороны жены. Именно она должна всегда быть привлекательна, обаятельна, ласкова и отзывчива, несмотря на ее внутреннее состояние. Именно она должна встретить мужа с работы с улыбкой на лице, поинтересоваться его проблемами, чаяниями, быть причесанной, ухоженной, в приличном платье, а не в замызганном халате и переднике, которые она надевает на третий день после снятия свадебного наряда. Но и муж не должен с собой тащить в дом всех злых собак. Семья – это дорога, по которой вначале идут двое влюбленных, крепко взявшись за руки, ну а потом к ним присоединятся их дети. И дорога их прямая-прямая, уходящая за горизонт и не имеющая ответвлений и изгибов. Эта дорога никем не протоптана, на ней встречаются рытвины и ухабы, крутые подъемы и спуски. Но вы идете по ней, не разжимая рук. И если один сорвался, другой во что бы то ни стало, вытащит его из пропасти и в лихую годину никогда не предаст. Семейная жизнь – это работа, которая всегда обязана приносить радость. В ней нет отговорок: «Я устал или устала», «У меня болит голова», «Только не сейчас…», «Давай завтра»… Я очень хочу, чтоб вы запомнили эти слова и свято исполняли их. Тогда ваша любовь будет жить вечно! И ее дальше понесут ваши дети. Она не должна перерасти в привычки, а порой и ненависть, как это зачастую бывает. Вот за это, мои хорошие, я и хочу выпить. И пусть я в вашей жизни буду пророком, а Бог мне в этом поможет.
 – Спасибо тебе, мамочка, – Наталья всхлипнула, обняла и поцеловала мать.
 – Спасибо вам, Марина Алексеевна, – хрипло произнес Геннадий.
Он тоже встал и, обняв будущую тещу, тоже поцеловал ее. За столом воцарилось долгое молчание. Был слышен только тихий стук вилок о тарелки.
 Часы не стене показывали начало второго ночи.
 – Гена, я тебя не пущу домой. Будешь спать у нас. Времена у нас нынче неспокойные, а мне зять нужен живой и здоровый. Дай мне телефон, я маме твоей позвоню. Во-первых, чтоб не беспокоилась, а во вторых, надо с ней кое о чем переговорить. Наташа, а ты поставь чайник и постели Гене в зале.

6
 Уже засыпая, Геннадий почувствовал, как к нему прыгнула кошка. Он прижал ее к себе и сладко уснул, а из кухни еще слышался приглушенный голос. Это разговаривала по телефону мать Натальи с будущей сватьей, обсуждая возникшие насущные проблемы.
 Геннадий проснулся поздно. В доме нарушало тишину только тиканье часов. В ногах клубочком свернулась пятнистая кошка, да на стене мирно дремали два солнечных зайчика. На стуле, что стоял возле дивана, лежала записка: «Милый и дорогой мой Геночка! Отдыхай, мы с мамой ушли на работу. Завтрак на столе под полотенцем. Позвони своей маме, она волнуется. Мне тоже позвони, это мой телефон (был написан длинный ряд цифр). А я даже не знаю твоего номера… Я огорчена. Хочется плакать. Я тихо-тихо тебя поцеловала. Работаю до пятнадцати. Если сможешь, приди. Все, убегаю, я тебя люблю!!! Ключи на стуле под запиской, заберешь их с собой, у нас с мамой есть. До встречи. Много раз целую! Твоя Наташа».
 Сладко потянувшись и счастливо улыбнувшись, Геннадий взглянул на висевшие на стене часы и ахнул. Стрелки показывали без десяти минут двенадцать. Он вскочил как ошпаренный. Быстро умывшись, взял телефон, но тот в его руках никак не прореагировал
 – Батарейка разрядилась!.. Вот беда, никому теперь не позвонишь.
 Он быстро оделся и опрометью помчался домой, заскочив по пути в парикмахерскую. Двадцать минут ничего теперь не решали.
 Дом тоже не добавил радости. В квартире никого не было и, что еще хуже, отсутствовал свет.
 Он принял холодный душ, выпил чай с пирожками, переоделся и пошел на работу к Наташе.
 К трем часам, с гигантским букетом огромных ромашек, гладко выбритый, в светлых джинсах, белоснежной футболке и приятно пахнущий, он открыл дверь бара. Наташа уже тоже переоделась. Она, в цветастом сарафане, туфлях на высоком каблуке и с распущенными длинными, слегка завитыми каштановыми волосами, выглядела просто потрясающе.
 – Наташенька, если бы я не был в тебя влюблен, то сегодня это сделал бы непременно!
 Он протянул букет и нежно поцеловал ее губы, с радостью вдыхая аромат ее здорового и нежного тела.
 – Здравствуйте, – наклонил он голову в сторону коренастой большеглазой девушки, стоящей за стойкой.
 – Гена, познакомься, это Рита, мы с ней посменно работаем. Один день до трех дня, а на другой день с трех до десяти вечера.
 – Очень приятно, – улыбнулся Геннадий. – Милая Натали, я приглашаю вас совершить со мной путешествие в удивительную сказочную страну любви и счастья. Но чтобы попасть туда, нам придется пройти изнывающий от жары город, где не цветут магнолии и не слышно пения райских птиц.
 – Лучше скажите мне, сказочный принц, почему вы мне сегодня ни разу не позвонили?
 – На то было несколько объективных причин.
 – Интересно, каких?
 – Первое, что я с печалью обнаружил в обед…
 – Какой обед? День у всех нормальных людей начинается утром.
 – Это у нормальных людей, а я проснулся без десяти двенадцать. С одной стороны, это меня очень обрадовало, а с другой – огорчило.
 – Радость выспавшегося человека мне понятна. А что за разочарование постигло вас?
 – Я с горечью обнаружил, что мой телефон разрядился. А как зарядить?.. Я же не буду ваш дом переворачивать в поисках зарядного устройства. Попив воды, я помчался домой.
 – И ничего не поел?
 – Когда? Времени было в обрез. Правда, по дороге заскочил в парикмахерскую, там ни одного человека не было. Дальше – как в плохой сказке. Прибегаю домой, света нет. Я принял душ, попил чай с пирожками, видно, мама вчера пекла, переоделся, чтоб красотой сразить тебя наповал, – и прыжками к тебе. Я даже телефон дома оставил, зачем такую тяжесть с собой носить. По дороге встретил добрую фею, она-то и дала мне на счастье эти цветы. А теперь руби мою невинную голову!
 – Я такое и предвидеть не могла. И номера телефона у меня твоего нет. Я просто извелась вся.
 – Ой, наверное, и мама мне звонила, волнуется теперь. Наташенька, дай мне, пожалуйста, телефон. Надо ее успокоить.
 – Держи, – протянула она ему свой телефон. – Тебе пива налить?
 – Можно, очень пить хочу.
 – Рита, и мне половину кружечки налей. И селедочки копченой порежь. Геночка, не мотай головой, вкусная очень.
 Они присели за стол. В это время в бар зашли парень с девушкой. Они тоже взяли пиво и такую же рыбу.
 – Видишь, – Наташа улыбнулась и показала глазами на молодых людей, – они понимают толк в рыбе.
 – Пока руки чистые, я позвоню.
 – Конечно, конечно. А я тем временем почищу ее и буду класть тебе маленькими кусочками в рот.
 Только он набрал номер, как на обратной стороне тут же ответили.
 – Здравствуй, мамуля, – он включил громкую связь.
 – Геночка, здравствуй! Слава Богу, нашлась пропажа. Я испереживалась вся. Тебе звоню, ты в зоне недосягаемости, а других номеров я не знаю.
 – Мама, мой телефон разрядился, я звоню тебе с Наташиного.
 – А дома зарядить не мог или ты еще и домой не заходил?
 – В том-то и дело, что заходил. Дома света нет. Я под холодильник тряпку подложил. Ты во сколько будешь дома?
 – Как всегда, в половине шестого. А чего ты спрашиваешь?
 – Мы с Наташей хотим зайти.
 – Милости просим. Я ее очень давно не видела. Только у нас и на стол поставить особо нечего.
 – Насчет этого не переживай. Наши красавицы когда домой придут?
 – Сейчас я им всем позвоню, будут как штык. Вот только папа приедет очень поздно. Может, на завтра встречу перенести?
 – Это, так сказать, просто визит вежливости. Главное, чтоб он в воскресенье отпросился с работы, мы же идем свататься.
 – Это он уже сделал.
 – Прекрасно!
 – Гена, а ты хоть знаешь, что надо дарить невесте и ее родственникам при сватовстве? Я в этих вопросах абсолютная профанка.
 – Конечно, знаю.
 – Ой, откуда?
 – Мама, ну я худо-бедно историк.
 – Смотри, чтоб не опозорились.
 – Не волнуйся, мамочка, все будет на высшем уровне.
 – Хорошо, сынок, дома поговорим. Надо идти детей выводить на прогулку.
 – Так ведь жарко.
 – А ты забыл, какой у нас тенистый парк?
 – Вопрос снимается. До вечера. Целую, – он выключил телефон. – А который сейчас час?
 – Без пятнадцати четыре.
 – Ого! Быстро допиваем, доедаем и уходим. Мы начинаем опаздывать.
 – Куда?
 – Не спеши, все узнаешь.
 – У нас хотя бы есть десять минут?
 – Есть только пятнадцать.
 – Этого мне хватит, чтобы накормить тебя рыбой. Руками ничего не трогай. Я сама это буду делать, ты только, как пеликан, открывай ротик и запивай пивом.
 – Такое разделение труда мне очень даже по нраву. А нельзя ли еще и пережевывать?
 – Пережевывать никак нельзя, это отнимет у нас минимум пять минут.
 – Мысль верна. Тогда это делать я буду сам, – счастливо улыбнулся Гена. – А потом... потом мы мчимся во дворец безоблачного счастья и еще в одно место.
 – Это далеко?
 – Не очень, главное – все по дороге. Вначале нам надо будет кое-что купить, а потом зайдем за продуктами.

7
 – Если мне не изменяет память, ты у нас родилась двадцать пятого апреля? – спросил Геннадий.
 – Боже, какая феноменальная память!
 – Значит, ты Телец?
 – Телец. Поражаюсь твоим разносторонним знаниям!
 – Не сотвори себе кумира. Скажу более: Тельцы обладают благородным и независимым характером. Женщины-Тельцы весьма сильны духом, но ведут себя очень мягко. Им присущи нежная напористость и отсутствие агрессивного упрямства. Доказывать свое превосходство они не будут. Они уверены в том, что наступит время, когда это станет очевидно, и ждут этого порой всю жизнь.
 Наташа вздохнула.
 – Ты не согласна?
– Нет-нет, я молчу. Продолжай.
 – Пока всё. Сейчас заходим в ювелирный магазин. Только прошу во всем соглашаться со мной. Договорились?
 – Хорошо.
 Они подошли к прилавку.
 – Девушка, скажите, пожалуйста, у вас колечко с голубым сапфиром есть?
 – Есть. Пройдемте сюда. Вам какое? Это для девушки?
 – Для нее.
 – В подарок или на сватовство?
 Геннадий засмущался:
 – На сватовство.
 – Рекомендую вот это и это, – положила она кольца на витрину. – Примерьте.
 – Мне кажется, это лучше. Посмотрите, как на нем грани играют.
 – Берем, – твердо сказал Гена.
 – Молодой человек, возьмите к этому колечку вот эти сережки. Они просто украсят вашу невесту. Девушка, приложите их к ушам, – попросила продавец Наташу, – и подойдите к зеркалу. Изумительно! Правда, молодой человек?
 – Наташа, сейчас ты похожа на королеву. Берем.
 – Гена…
 – Ты обещала…
 – Девушка, и еще нам нужна золотая цепочка.
 – И это есть у нас. Пройдемте. А вы не Козерог, молодой человек?
 – Козерог. Я знаю, что из Козерогов и Тельцов образуются прекрасные супружеские пары.
 – Счастья вам, молодые люди, – на прощанье пожелала продавщица.
 – Геночка, огромное тебе спасибо за эти подарки, – она обняла его за шею и горячо поцеловала.
 – А их пока нет, ты их еще не видела.
 – Согласна. Вот только скажи мне, ты все свои «миллионы» на них потратил или что-то оставил?
 – Наташенька, не говори больше так никогда. Я эти деньги не прогулял, не пропил, а потратил на любимого человека, свою будущую жену. Да, согласен, деньги достаются не легко. Но я умею их зарабатывать и тратить с умом. У меня стипендия назначена Президентом, плюс я иногда, если есть желание и время, работаю. Но это не в ущерб учебе. Нет-нет, не подумай, я не считаю себя скопидомом. Ни в коем разе.
 – Геночка, прости меня, любимый. Я больше не буду. Мне жалко… Еще раз прости, родной. Можно я тебя поцелую?
 – Это другое дело! Не можно, а нужно!
 Они прижались друг к другу и долго-долго целовались, не обращая внимания ни на кого и ни на что.
 – Ой! – счастливо простонал Геннадий, отстраняясь от Натальи. – Нам надо сделать еще одно очень важное дело. И мы уже опаздываем. Дай мне, пожалуйста, еще раз телефон.
 – Катюша, это ты? Солнышко, слушай меня внимательно. Мы минут через тридцать-сорок придем к нам с Наташей. У тебя деньги есть?.. Печально. Просто надо зайти в магазин и купить килограмм пять картошки. Может, одолжишь у соседей, а я приеду и отдам им… Ну, хорошо, мы сами что-нибудь придумаем. Пока, – отключил он телефон. – Побежали, Наташенька, в супермаркет, а потом надо красиво накрыть стол.
 – Гена, ты беги, а я на рынок, он еще работает. Там картошки куплю и фруктов с овощами… Встретимся у тебя дома.
 – Деловое решение. А деньги… – он махнул рукой, засмеялся и побежал, а Наташа остановила машину и уехала.
 Когда Гена пришел домой, Наташа была уже там. На кухне кипела работа. На всех конфорках кипела вода, ожидая того, что в нее скоро что-то бросят. Все резали, расставляли, раскладывали…
 Нагруженный огромными пакетами, Геннадий с трудом протиснулся в прихожую, но тут же восемь рук забрали у него все и работа мгновенно продолжилась.
 К приходу Людмилы Александровны стол был накрыт.
 – Здравствуй, дочка, – поцеловала она Наташу.
 – Здравствуйте, Людмила Александровна.
 Наталья крепко обняла ее, прижалась всем телом, и слезы доброты и радости покатились из ее глаз. Она вытерла их ладонью.
 – И когда это вы все успели, мои дорогие? – показала она на стол.
 – Мы очень старались.
 – Молодцы!
 Ужин прошел весело и по-доброму, как все, что проходит в родном доме.

8
 Наступило воскресенье. Обе семьи проснулись чуть свет. Если одним надо было лишь красоту навести и взять приготовленные подарки, то другим требовалось «немного» потрудиться. В субботу Наташа, взяв на три дня отпуск за свой счет, сделала в доме генеральную уборку. В воскресенье надо было всего лишь накрыть стол. Гостей планировалось аж девятнадцать человек! Пять со стороны жениха и он с другом, шестеро со стороны невесты, отец с матерью, сестра с мужем и она с подругой, брат матери с женой, брат отца с женой и супруги-соседи. Их тоже нельзя не пригласить, как-никак друзья. Такую ораву надо накормить, напоить, а еще и добавки положить. И чтоб голодными никто не остался.
 Сватовство – это в миниатюре свадьба, только гостей немного поменьше и «Горько!» никто не кричит. Поэтому все женщины, исключая Генину родню, работали не покладая рук: варили, жарили, парили, заливая глаза по;том.
 К десяти часам вроде бы все было готово и расставлено на стол, кроме горячего, которое завернули в одеяла и накрыли подушками.
 Для наведения сказочной красоты у женщин осталось полтора с небольшим часа. Поэтому одни пошли к соседям, другие приводили себя в порядок дома.
 Мужчинам для этих целей хватило пятнадцать минут. Поэтому, чтобы не мешать, они спустились на улицу, взяли по бутылочке пива и, сев в тенечке на скамеечке, дружно закурили.
 Время неумолимо приближалось к полудню. И лишь стрелки соединились, устремившись ввысь, в квартире раздался звонок.
 Марина Алексеевна и Михаил Иванович сразу открыли дверь. На площадке стояла дружная разноцветная семья Любавских и все счастливо улыбались.
 – Заходите, гости дорогие, ждем вас с нетерпением! – поклонились, коснувшись пола рукой, Марина Алексеевна и Михаил Иванович.
 – У вас товар, а у нас купец. Молва идет по округе, что товар ваш красен лицом и станом.
 – А вы зайдите и сами оцените.
 Позади родителей в голубом платье стояла пунцовая Наталья, перебирая руками, которые сейчас ей явно мешали.
 – Зайдем и поглядим. За этим и пришли, – деловито произнес Олег Степанович. – Покажите ваш товар!
 – Так вот же он! – повернувшись, Михаил Иванович показал рукой на Наталью.
 – Хороша! Люба ли тебе, сын, эта краса-девица?
 – Люба, папа.
 – А раз нравится, проси у ее родителей руки своей избранницы.
 Геннадий, склонив голову, преподнес букет Марине Алексеевне.
 – Дорогие Марина Алексеевна и Михаил Иванович, прошу руки дочери вашей. Обещаю любить ее до самой смерти и жить с ней в счастье и радости. Впустите меня в свое сердце как родного сына. А это вам, Михаил Иванович, – и он преподнес будущему тестю бутылку хорошего коньяка. – Пусть наши семьи будут крепкими, как этот напиток.
 – Геночка, с радостью отдаем за тебя свою дочь, зная, что ты никогда ее не обидишь и будешь жить с ней в любви и согласии.
 Марина Алексеевна и Михаил Иванович поцеловали будущего зятя.
 Дав согласие, отец подвел Наталью к Геннадию и вложил правую руку дочери в руку своего будущего зятя.
 Гена поцеловал Наташу в губы и произнес хриплым от волнения голосом:
 – Прими, Наташенька, этот букет красных роз как символ моей любви к тебе. А за то, что ты не отвергла меня, вот тебе на счастье кольцо, – он надел его на безымянный палец правой руки избранницы, – и серьги. Их, пожалуйста, надень сама.
 – Спасибо, Геночка, – еле слышно прошептала Наташа, краснея все больше и больше, и слезы счастья покатились из ее глаз.
 Подошла Людмила Александровна.
 – Дочка, прими от нас и эту золотую цепочку. Пусть она будет оберегом тебе и твоей семье, всегда охраняет всех вас от бед, несчастий, болезней и дурного глаза, – и она, закрепив подарок на шее Наташи, трижды поцеловала девушку.
 После этого все ринулись к молодым, осыпая их поздравлениями и поцелуями.
 Дальше все пошло по накатанному сценарию: тосты и опустошение стола.
 Во время перерыва Наташа отвела маму Геннадия в сторону.
 – Людмила Александровна, мне немного неудобно об этом говорить, но так надо. На сегодняшнее мероприятие Гена потратился очень сильно. Я прекрасно понимаю, что он не миллионер и денежки достаются ему нелегко. Возьмите, – и она сунула ей в руку завернутый в газету пакетик.
 – Наташенька…
 – Людмила Александровна, только не сердитесь на меня, пожалуйста, и Гене ничего не говорите. Эти деньги еще ой как пригодятся на свадьбу. Спрячьте их. А Геночку я очень сильно люблю! – Наташа обняла и поцеловала будущую свекровь.
 – Спасибо, Наташа, но как-то неудобно…
 – Все удобно. Только прошу, Гене ни слова. Уберите их подальше, и тоже пойдемте на улицу, подышим свежим воздухом.
 – Но это как-то…
 – Никаких «но».
 
9
 Время тянулось очень медленно. Даже казалось, что оно стоит на месте.
 Гена и Наташа каждый день общались по телефону. Хотелось говорить не переставая сутками. Но у Гены был сейчас очень напряженный период. Именно в это время завершалась его работа над диссертацией, полным ходом шла подготовка к ее защите и государственным экзаменам. Еще ему дали комнату в семейном общежитии, где он в свободное время с друзьями делал ремонт.
 Наташа два раза приезжала в гости к Гене на три дня. Больше не могла. Тоже надо было работать и работать, чтоб на первое время семья жила безбедно.
 Как долго ни тянулось время, а Новый год все же приближался. Декан прибавил к каникулам Геннадия еще десять суток, и тот поехал домой кардинально менять свою жизнь.
 Встреча двух любимых сердец была трогательна и долгожданна.
 А потом была свадьба с надеванием обручальных колец, криками «Горько!», слезами счастья и радости.
 Наталья и Геннадий были необычайно строги и красивы, как сказочные принц и принцесса.
 А потом… потом была длинная дорога их жизни, по которой шли, излучая голубое сияние взаимной любви и уважения, профессор, доктор исторических наук Любавский Геннадий Олегович, автор бесчисленных книг и монографий, заведующий кафедрой университета, его жена Наталья Михайловна, инженер-технолог пищевой промышленности, и трое детей – две девочки и мальчик. И их прямая, как стрела, дорога уходила далеко за горизонт.

НЕМНОГО ИЗ ЛИЧНОГО…
АТОНИЯ
 Врачу в длительном плавании приходится заниматься всем – и прыщи давить, и зубы рвать, и раны зализывать, и пневмонии лечить, и хирургические операции делать, от вскрытия флегмоны и панариция до более сложных полостных. С годами он набивает руку и становится универсалом.
Мичман Магдыч пришел в амбулаторию, как все истинно больные на корабле – после отбоя. Это «сачок» приходит утром, чтобы получить освобождение и потом целый день валять дурака. А здесь все нормально. Болит живот.
 Расспросив и пропальпировав живот, доктор понял – аппендицит.
 На службе все необходимо докладывать по команде. Сначала идешь к командиру, который, в свою очередь, докладывает командиру эскадры, ну а тот, наверное, непосредственно на флот. Сверху начинают задавать «умные» вопросы, на которые по-умному требуется и ответить.
Параллельно подготавливается операционная. На это дело тратится не менее полутора-двух часов.
 На эскадренном миноносце штатной операционной нет. Для этих целей предусмотрена мичманская кают-компания. В ней все моется, драится, чистится. Кипятятся инструменты, и готовится все, что может потребоваться во время операции.
 Наконец все готово.
 Высокое начальство, крепко подумав, дает «добро» на операцию.
 Доктор на корабле один. А все его помощники – это люди, знающие о медицине либо понаслышке, либо из журнала «Здоровье». Самые одаренные являются родственниками медицинских работников, а отдельные имели счастье с ними переспать. Вот они-то и становятся ассистентами, а кто-то из моряков – за операционную сестру, ну а непосредственно подчиненный доктора на подхвате – укол сделать или пойти куда пошлют. И всю эту свору нужно предварительно помыть, одеть и следить за тем, чтобы они что-то не цапнули своими стерильными руками, не поковырялись в носу или не вытерли пот.
 Ну, вот все готово, и… операция начинается. Длится она в среднем час, а если кто-то из помощников упадет в обморок – полтора, а то и два.
 Обезболивание местное.
 Слава Богу, в этот раз все было тихо и мирно. Никто не падал в обморок и не чесал мошонку. Все работали четко и слаженно. Операция закончилась быстро.
Магдыча переносят на койку. Сверху лед. Утром обязательный подъем в туалет (больной должен сходить по малому). После этого полусладкий чай с сухариками. Над больным после операции колдует санинструктор. Он обязан четко выполнять рекомендации доктора.
 Я же с ассистентом, дежурным по кораблю и теми, кто ждет окончания этой операции, иду пить «шило». За здоровье больного, свое и всех присутствующих.
 Доктор после операции герой. И на пике славы ему можно несколько дней игнорировать весь флотский распорядок дня.
 Проснувшись часов в десять, я иду к больному. Магдыч улыбается, состояние бодрое.
 Утром, как было сказано, ходил в туалет. Все нормально.
 Пощупав живот, долго слушаю фонендоскопом перистальтику кишечника. Она отчего-то вялая. А это – гарантированное вздутие живота за счет гнилостных процессов в кишечнике, чего допустить никак нельзя, так как могут разойтись швы в толстой кишке.
 Об этом и подумать даже страшно. Начинаю волноваться.
Что это? Из-за чего? Вроде бы кишечник сильно не травмировался. Откуда взялась эта атония?
Уколы дают хотя и положительный, но слабый результат.
 На следующее утро принимаю довольно рискованное решение – надо чистить кишечник.
 Живот больного туго фиксирую простыней. Магдыч ставится в позу стартующего египтянина, и из кружки Эсмарха в него, через заднепроходное отверстие, вливаю воду.
 Посмотреть на это зрелище собралась масса народу. Бесплатный цирк! Весело всем. Хохот стоит дикий. Магдыч орет, что его сейчас разорвет, и с каждой новой каплей воды, попавшей внутрь, все сильнее и сильнее раскачивает морщинистой мошонкой.
 Деловито матерясь, делаю свое дело. Наконец наконечник извлечен – и из ануса больного вырывается столб воды. Он сидит над «уткой», олицетворяя собой скульптуру Самсона, обсирающего Дракона.
 Лишь после этой несколько «фашиствующей» процедуры кишечник, наконец, заработал и все пошло на поправку.
 Как показало расследование, утром к Владимиру пришли друзья-мичманы. Для больного друга они принесли яичницу из десяти яиц, горячий, только что испеченный хлеб и банку куриной тушенки. Магдыч все это с аппетитом съел, что и явилось причиной к развитию атонии.
 Дежуривший у больного санитар все видел и не противился этому вандализму. Да еще и промолчал.
 А чтобы впредь такого не допускалось, пришлось настучать ему по дурной башке. Иногда такие методы воспитания более действенны, чем повторенные ему в тысячный раз слова.
 Через десять дней мичман Магдыч заступил дежурным по низам.

СЛЕЖЕНИЕ
 Новость была, прямо скажем, малоприятной. Хотя на службе приятных новостей практически не бывает.
 В Черное море зашли два американских корабля. Какова цель их захода, никто не знал. А вдруг… Ведь американская наглость, беспардонность и манера совать свой нос во все международные дела известны всему миру.
 Командующий флотом издает директиву, в которой черным по белому приказывает дивизии противолодочных кораблей выделить корабль, встретить непрошеных гостей у пролива Босфор и сопровождать их до тех пор, пока они не покинут акваторию Черного моря, пресекая все их возможные и невозможные провокации.
 Дивизия, не мудрствуя лукаво, шлет в одну из бригад свою бумагу, повторяя слово в слово директиву командующего. Бригада тоже не сильно напрягает свои извилины и уже своей телеграммой приказывает эсминцу «Благородный» выйти в море для выполнения вышеуказанных задач.
 – Но ведь они вчера вернулись с боевой службы. Может, дать им отдохнуть? – вспоминает кто-то.
 – А они что, на флот пришли отдыхать или служить? Не развалятся, если еще пару недель поутюжат море, – резюмирует начальник штаба.
 Осеннее штормовое море нещадно качало бедный эсминец. Уставший полугодичной оторванностью от родных берегов экипаж вновь выполнял свои прямые функциональные обязанности.
 Командир корабля, капитан третьего ранга Григорий Шевченко, практически постоянно находился на ГКП. Боевая задача, поставленная кораблю, требовала максимального внимания и сосредоточенности.
 Выросший на вольных полтавских хлебах, он был коренаст, крепок, плотен и круглолиц. Его фигура походила на монолитный столб, где плечи и ягодицы практически не разделялись талией. Но это не мешало ему быстро двигаться и мгновенно принимать судьбоносные решения. Ведь за его спиной находился экипаж в триста человек.
 – Вахтенный офицер! Я в штурманскую рубку! – крикнул он и сбежал по трапу.
 Распахнув дверь, он быстро вошел на командный пункт штурманской боевой части.
 В штурманской рубке дурно пахло. (Нет, чтобы ты, читатель, понял и прочувствовал атмосферу, царившую здесь, следует сказать: «В штурманской рубке жутко воняло грязными носками»). Это у нашего командира БЧ-1, Коли Мараканова, невыносимо пахли ноги. Находиться рядом с ним в радиусе трех метров было просто невозможно. Выедало глаза, и наступал резкий спазм гортани. Не одно медицинское светило пыталось придать им естественный, благородный запах, но… увы. Их попытки не увенчались даже малым успехом.
 Гришу (так мы все за глаза называли командира) отбросило назад к двери. Он рукой зажал нос.
 – Штурман (дальше он выдал длиннющую тираду тяжелого наследия татаро-монгольского порабощения, усовершенствованного ваятелями современного русского языка), вы когда-нибудь ноги моете?
(Меня часто спрашивали, почему я в своей книге рассказов «В те дни в морях дороги наши были» употреблял много ненормативной лексики. Я обещал такого больше не писать. Что и делаю. Предоставляю читателю полный разгул фантазии. Но хочу спросить: что бы вы сами произнесли в подобной ситуации? Не уверен, что промолчали или сказали бы что-то приятное. Но это боевой военный флот. И на нем говорят именно так, как я излагал ранее. Напиши я иначе, как сейчас, например, многие усомнились бы в моей принадлежности к ВМФ. Уж как есть, так и есть. Не обессудьте.
 Все как в анекдоте:
 – Вы почему матом ругаетесь?
 – Мы матом не ругаемся. Мы на нем разговариваем).
 Штурман густо краснеет. Его усы топорщатся, отчего верхняя губа начинает походить на зубную щетку.
 – Вахтенный офицер! – неистово орет командир. – Вызовите ко мне Басова и доктора!
 Вахтенным офицером стоит Саня Ушкин, для которого море – дом родной, а дом – бездонное море. Ему поднять кого-то с койки, а если еще и меня (время уже далеко за полночь), доставляет истинное удовольствие.
 Басов – наш секретарь комитета комсомола корабля. После окончания Киевского военно-морского политического училища, как и все другие идеологи, он имел запись в дипломе в графе специальность – «политработник-штурман».
 – Товарищ командир! Разрешите, я сам их подниму, – Ушкину не терпится первым увидеть мое недовольное лицо, – а то рассыльный их долго будет будить.
 – Давай, только быстро, – командир, наверное, забыл о цели пребывания корабля в море.
 С сигаретой во рту Ушкин шумно входит в мою каюту.
 – Докторин, вставай, – он выпускает мне в лицо струю табачного дыма, – тебя командир в штурманскую вызывает.
 – Что ему от меня нужно? И который час?
 – Без двадцати час, – весело отвечает Ушкин. – Гриша хочет тебе засадить.
 – За что? – я не понимаю происходящего.
 – Мараканова.
 – А нельзя это сделать утром? – мне жутко не хочется вставать.
 – Вставай быстрее, а то еще получишь за то, что поздно пришел. Я пошел будить Басова.
 Спускаюсь с койки. Корабль неистово болтает из стороны в сторону. К горлу подступает тошнота, начинает сильно кружиться голова. Морская болезнь берет меня в свои объятья.
 С трудом одевшись, поднимаюсь на ГКП. Захожу в рубку. От присутствующего запаха тошнота становится невыносимой.
 – По вашему приказанию, товарищ командир… – вид у меня далеко не праздный.
 – Доктор, вы что, спали?
 Вопрос, как говорится, не в бровь, а в глаз. И, главное, очень своевременно. На такие вопросы не следует спешить отвечать. А то можно попасть впросак и тем самым вызвать на себя ненужный гнев начальства.
 – Что молчите? – командир начинает накаляться.
 – Я думал.
 – Над чем же?
 – Пора Мараканова принимать кандидатом в члены КПСС.
 От такой моей вопиющей наглости он даже поперхнулся.
 – Что вы лично сделали для того, чтобы у штурмана не пахли ноги?
 – А что я могу с природой сделать? Только отрезать их у него по самые помидоры и заменить протезами. Но ноги не являются препятствием в прохождении Маракановым кандидатского стажа, – продолжаю я гнуть свою линию, зная, что за такое наказать невозможно.
 – Вы как всегда хотите отделаться своими шуточками? Идите и думайте. Потом мне свои предложения доложите.
 В это время, ну прямо как в театре, входит новая жертва морских баталий. Это – лейтенант Басов. Он в шинели и с глубоко въевшимися складками от подушки на лице.
 – Лейтенант! Где вы были? Вас сорок минут не могут найти. Или вы по кубрикам проверяли «Боевые листки»? Чем вы занимались?! – зарычал командир.
 Басов – «шланг» до мозга костей. В любое время дня и ночи его можно обнаружить в каюте на койке в горизонтальном положении. Его лицо, с большими карими глазами всегда выражает детскую невинность и отрешенность от всего мира. Он не походил на истинных политработников. Ему даже заложить кого-то было проблематично. Для этого требовалось принять вертикальное положение, пройтись по кораблю, а потом зайти к замполиту. На это у него тратилась уйма калорий и энергии. Сколько его зам за это не порол, толку от этого было мало. А порол он его образцово-показательно.
 – Я спал.
 – Спа-ли-и-и? – и снова атмосферу потрясли раскаты флотского мужского языка. – Весь флот стоит раком, включая даже нашего начмеда, который думает, – командир стучит себе по черепу, – как помочь своему товарищу Мараканову, и нам в том числе, чтобы мы не задохнулись здесь в этом зловонье и успешно выполнили боевую задачу, поставленную командующим. А лейтенант Басов спит как младенец.
 – Я сменился с дежурства по кораблю.
 – Устал, сынок? – ехидно спрашивает Шевченко.
 – Так точно.
 – Ушкин!!! – кричит командир вахтенному офицеру. – Вот через час вы сдаете вахту, и чем будете заниматься?
 – Обойду посты, товарищ командир, проверю несение вахты. Проведу инструктаж с заступившей сменой о бдительном несении дежурно-вахтенной службы, – нагло врет Саня, который только и мечтает отдать повязку и рухнуть в койку, а вся эта смена ему глубоко по барабану.
 Я умиленно улыбаюсь, глядя в бессовестные глаза лучшего друга.
 – Доктор! Вам опять весело? Вы уже готовы мне доложить, как выжить в условиях газовой атаки?
 – Никак нет. Я просто восхищаюсь Ушкиным, его высокой сознательностью и ответственностью по выполнению воинского долга.
 – Я вижу, доктор, вам заняться нечем. Сейчас я вам работу найду.
 – Разрешите идти? – громко говорю я.
 – Идите.
 Я выхожу из рубки и останавливаюсь в тени трапа. Мне жутко интересно, чем все это закончится.
 – Вы слышали, лейтенант, чем после вахты будет заниматься старший лейтенант? – командир вновь обращает свое внимание на Басова.
 Басов безразлично кивает головой.
 – Хочу поинтересоваться: вы что заканчивали?
 – Киевское политическое училище.
 – Если я не ошибаюсь, то вы у нас политработник-штурман, так? Сейчас мы это и проверим. Тире у вас там стоит или минус. Штурман, – командир обернулся к Мараканову, – вот вам дублер. Научите его своему ремеслу. Кстати, Басов, а чем сейчас занимается корабль?
 Басов долго молчит. Но видно по шевелящимся складкам лба, как мысль над чем-то работает.
 – Ну?! – не выдерживает командир.
 – Следит.
 – За кем?
 Басов снова молчит.
 – Объясните тогда мне, как вы проводили агитацию среди комсомольцев? Или вы никакой агитации не проводили? Вам зам поручал какое-нибудь задание? – командир ждет ответа. – Жалко, доктор ушел. Он точно знает, за кем мы следим, – горько подводит он итог.
 – Я сегодня сменился с дежурства, – бормочет Басов, все больше и больше понимая, что спать ему больше не придется.
 – Нет, с вами невозможно нормально говорить. Приступайте! И только попробуйте уйти.
 Командир покидает штурманскую рубку и возвращается на ГКП.
 Американцы нагло идут на север, приближаясь к границе СССР. Наш корабль, следуя за ними, перешел во временное подчинение Крымской военно-морской базы.
 – Пятьсот тринадцатый (это наш бортовой номер), я первый! – раздалось по громкоговорящей связи. – Ваше место…
 – Штурманская – ГКП, наше место? – вахтенный офицер посылает запрос штурманам.
 Через пять минут по «Каштану» доносится голос умирающего Басова. Он докладывает широту и долготу, на которой находится наш корабль.
 Ушкин тупо передает эти данные в бригаду.
 Спустя минуту бригада снова запрашивает местонахождение корабля. Повторяется та же процедура.
 Еще через минуту эфир содрогается площадной бранью.
 – Пятьсот тринадцатый, у вас штурман на борту или пьяный? По вашим данным, вы целых пять минут как идете по территории Румынии! Командира мне на связь!
 Командир разбирался не долго. Крайним назначили вахтенного офицера Ушкина. За десять минут до окончания вахты он был снят и заступил вновь.
 Командирский эксперимент с Басовым оказался неудачным. Навешав ему на все тело половых органов, его изгнали с ГКП и запретили туда появляться. Комсомольский вожак от этого сильно переживать не стал, а направился в каюту досыпать.
 Я так и не нашел эффективного средства от запаха ног Мараканова, да если признаться честно, то и не искал его. Правда, об этом больше почему-то никто и не вспоминал. Хотя этот вопрос всплывал довольно часто.
 Американцы резко развернулись и быстро пошли в свою Америку.
 Наш корабль вернулся в базу, и экипажу предоставили послепоходовый отдых. Хотя отдых на службе – понятие очень и очень относительное.

ТЕОРИЯ ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ
 Обед на корабле – далеко не последний атрибут в нелегкой жизни корабля. Моряк должен быть сильным, а сильные любят пожрать.
 Офицерская кают-компания – это еще и место для бесед и дискуссий. Причем разных по смыслу и содержанию. Главное, чтоб было весело. А для серьезных разговоров есть и другие места.
 На входе сидит старший помощник. Он в кают-компании старший. Напротив него, во главе стола, – командир. По бокам, причем за каждым закреплено свое место, располагаются командиры боевых частей, начальники служб и командиры групп. Рядом с командиром сидят его заместитель по политической части и представитель особого отдела. Старпома окружают по его левую руку командир электро-механической боевой части, а по правую – начальник медицинской службы.
 Первому, естественно, подают командиру и его сателлитам, потом старпому, а затем всем остальным.
 Старший помощник ест так быстро, как в последний раз. Его ложка, в режиме вентилятора, совершает кругообразные движения, отчего брызги летят в разные стороны, но в основном вправо, где располагается доктор. Иногда капли, попадая на рубашку представителя медицины, вызывают у последнего гнев и недовольство, что рождает умиление и восторг у Яковлева.
 Когда кают-компанию покидает командир, сонное жующее царство просыпается и начинается буйство, похожее на шабаш.
 – Доктор, – старпом не может без своего соседа, – вы знаете, кто такой Эйнштейн?
 – Предполагаю, что человеком он был умным. А умные на флоте не служат, оттого и придумывают всякие теории относительности. У нас же творчеством безумия является Журнал боевой подготовки старшины.
 – Завтра этот Журнал представишь мне на проверку. А теперь ты можешь мне об этой теории что-либо рассказать в двух словах? Хотя бы привести пример?
 – Я в медицину пошел потому, что в математике ни в зуб ногой. Да и в медицине, с вашей помощью, невысоко поднялся. Но с превеликой радостью могу у вас спросить: что такое синдром Фовилля или, скажем, болезнь Верльгофа?
 – Не умничай. Просто на пальцах покажи эту теорию.
 – У меня нет столько пальцев.
 – Жаль. Тогда слушай. Если на голове три волосины – это много или мало?
 – Думаю, что мало.
 – А если столько же волосин в твоем борще?
 – Всем приятного аппетита. Но почему в моем, а не в вашем? – доктор явно не ожидал такого подвоха.
 – В моем нельзя. Тогда вестовые сразу начнут завидовать мертвым.
 – Мне же придется заставить их съесть этот борщ, причем вместе с тарелкой.
 – Ты не ответил на мой вопрос. Много это или мало?
 – Это гораздо больше, чем много.
 – Вот это и есть теория относительности. Понял?
 – Про борщ понял, а про теорию нет.
 – Тупой ты, доктор.
 – По старым добрым офицерским традициям, за публично нанесенное оскорбление мне следовало бы вызвать вас на дуэль, оставив право выбора оружия за собой.
 – Ты сам сейчас понял, что сказал? Ты ложкой иногда мимо рта тычешь. А тут с десяти метров надо попасть. И в кого? В меня! Это уже нонсенс! Во-вторых, кто тебе, краснопогонной сволочи, оружие выдаст? Ты можешь добыть его только в бою. А так как ты тыловая крыса и к тому же еще и трус, то в тебе живет потенциальный предатель. Дуэли не будет!
 Кают-компания захлебывается от хохота.
 Обед окончен.
 Наступает время «адмиральского» часа.
 А послеобеденный сон на корабле узаконен Уставом. И его никто не вправе отменить.

АДМИРАЛЬСКИЙ ЧАС
Послеобеденный отдых, или адмиральский час, как его по-другому именуют на флоте военные моряки, так же священен, как, скажем, курение «трубки мира» у ирокезов на собрании вождей племени или приношение огню древними славянами в жертву юноши и девушки для задабривания бога Перуна. И нарушить этот обряд непозволительно никому и ничему. В природе должно случиться что-то такое, чего до сих пор еще не случалось. Ну, или, скажем, началась внезапно война, или море стало вдруг высыхать. Именно только это и может потревожить сон покорителей морских просторов.
В это самое время в каюте доктора и раздался телефонный звонок. Он прозвучал как гром среди ясного неба. И хоть курица не птица, а доктор не моряк, но поспать он любил. Даже очень.
 Беспокойная трель, длившаяся минут семь, все же заставила начмеда подняться.
 – Да! Слушаю! – недовольный голос Эскулапа звучал сурово.
 – Доктор, я заболел. Зайди ко мне, – послышалось в трубке.
 – Кто вы? Представьтесь, – голос штурмана он узнал сразу, но переход на «вы» не сулил для говорившего ничего хорошего.
 – Мараканов, штурман. Ты что, не узнал меня?
 – Нет. Что вы хотели?
 – Я заболел.
 – Вы родились таким. Но об этом, видно, узнали только сейчас?
 – Я вчера в душе в ногу загнал занозу.
 – Прекрасно! Как проистекала болезнь до обеда?
 – Я спал.
 – А сейчас проснулся, вспомнил о занозе, и резко захотелось стать здоровым? Так? А то, что спят остальные, тебе глубоко наплевать. Мараканов, пошел в трещину! – заорал доктор, будя окружающую среду. – Поднеси свою вонючую ногу к трубке, я подую. Авось полегчает. Амбулаторный прием для сирот в третьем поколении с шестнадцати до семнадцати. С нетерпением буду ждать свою жертву. Только не забудь перед этим хорошо помыть ноги, чтобы я не угорел. Все ясно? – и доктор хлопнул об аппарат трубкой, из которой неслись обещания пожаловаться замполиту.
 – Хоть в Главное политическое управление, – прошептал начмед, забираясь на койку, и поглядел на часы.
До подъема было еще сорок минут. Сорок минут здорового, молодого сна.
 На амбулаторный прием штурман не пришел. Видно, болезнь прошла сама собой. Такое в военном коллективе случается часто. Гораздо реже нарушается адмиральский час. Он для военных моряков так же священен, как, например, у галлов съеденное сердце врага, чтобы стать настоящим воином, или шаманский ритуальный танец у гиляков перед охотой.
 Все не так просто, как кажется на первый взгляд.

МОРСКИЕ НЕБЫЛИЦЫ


СКУКА
 Чем Судьба дальше заносит человека от цивилизации, тем быстрее червь ностальгии начинает грызть его изнутри.
 Красоты природы, удивительные пейзажи и даже изысканная еда быстро надоедают. Хочется покататься на метро, пройти по Литейному проспекту, посидеть в тени Летнего сада и, наконец, вдоволь надышаться выхлопными газами. В мозгу просыпается гнетущая скука и тоска. А в этом состоянии чего только не натворишь, чего не наделаешь.
 После окончания военно-морского училища в Санкт-Петербурге Игорь Алешин, физик, и Руслан Корчак, химик, с женами и детьми прибыли служить на Камчатку, на базу перезарядки атомных подводных лодок. Камчатка – место далеко не худшее в Военно-морском флоте. Здесь – грибы ведрами, красная икра – сколько влезет, а рыбы – до отрыжки…
 Но… человеку всегда чего-то не хватает, «зимою лета, а осенью весны».
 Часть выделила молодым светилам флотского будущего однокомнатные квартиры в семейном общежитии, а это далеко не последнее дело военного счастья. Крыша над головой, электричество, газ, горячая вода, казенная мебель… И это уже немало для молодой семьи.
 Молодые люди быстро подружились. Вместе отмечали праздники, вместе ездили на термальные источники и даже на рыбалку тоже ходили вместе.
 Офицеры пропадали на службе, детей определили в детский садик, а жены, немного поскучав, устроились на работу. Жена физика, Марина, была по специальности химик, и ее охотно взяли лаборантом в химический отдел, а супруга химика, Валентина, окончила педагогический институт, получив специальность – учитель физики. Ее, естественно, тоже взяли лаборантом, но только к физикам.
 Семьи стали встречается реже. Но когда изредка совпадали выходные – это был настоящий праздник и пир шел горой.
 На военной службе в дальних гарнизонах, как и в любой другой жизни, возникают любовные романы, причем независимо от времени года и места службы. Но на службе они начинаются, в основном, от монотонности жизни и от скуки.
 Так случился служебный роман и у наших героев. Игорь полюбил жену химика, Валентину, а сердце Руслана кровоточило от любви к Марине. И все это было тихо, мирно, без боя посуды, вырванных волос, походов к командованию частей и бракоразводных процессов. И никто друг на друга не был в обиде. Просто женщины перенесли свои вещи и забрали детей.
 И будто бы ничего не произошло, не изменилось. Они все так же встречались, так же общались. Вот только вскорости бывшая жена физика, а теперь химика, от избытка чувств забеременела, а новая жена физика не торопилась этого делать.
 Шло время. У нынешней жены химика родился мальчик. Теперь их семья, занятая воспитанием ребенка, не имела много лишнего времени, поэтому встречи стали очень редкими.
 А на плечах друзей уже светились капитан-лейтенантские звездочки.
 Неожиданно по части прокатился слух, что скоро на физика, капитан-лейтенанта Игоря Алешина, придет приказ о его переводе в Санкт-Петербург.
 И в сердце жены химика, бывшей жены физика, вновь поселился червь ностальгии и скуки, пробудив необузданную страсть к бывшему мужу. Ей очень сильно захотелось вновь вернуться в северную столицу.
 Просто неожиданные и случайные встречи между бывшими супругами, тайные поцелуи и все остальное, что случается после них, вновь сделали из физика – лирика. И снова жены перешли к своим прежним мужьям, только одна с двумя детьми, а другая с одним.
 Вскоре Алешины улетели в Санкт-Петербург, а Корчак остались химичить на Камчатке.
 Дружба исчезла сама по себе. Больше меняться женами не было смысла, оставалось только изменять друг другу.

ДОВЕРИЕ
1
 Хочется сразу сказать, что на Камчатке живут добрые и отзывчивые люди. Только понимаешь это потом, спустя какое-то время. Может, край Земли делает их такими, а может… Трудно сказать.
 До вылета самолета Москва – Петропавловск-Камчатский оставалось меньше часа, и люди, летевшие туда, начали потихонечку спускаться вниз. Аэропорт «Домодедово» зашевелился. Вдруг ожила трансляция и равнодушный женский голос объявил: «Вылет самолета (она назвала номер) Москва – Петропавловск-Камчатский задерживается на два часа в связи с погодными условиями».
 Сетуя на погоду, люди зароптали, вновь поднимаясь на второй этаж.
 Лейтенант Владимир Мареев возвращался в часть после отпуска. Теперь он был почти уверен, что вовремя никак не доберется, но на это нарушение командиры смотрели сквозь пальцы, понимая, что добраться из Европы на Восток бывает порой очень и очень затруднительно.
 «Надо перекусить, – подумал он, вновь сдав чемодан в камеру хранения. – Где два часа, там и три».
 Он зашел в ресторан, заказал салат из капусты, солянку, отбивную с картофельным пюре, кофе и сто пятьдесят грамм коньяку. И только он выпил, аппетитно захрустев салатом, как его похлопали по плечу. Он обернулся. Перед ним стоял коренастый морской офицер – капитан ІІІ ранга, а невдалеке – миловидная женщина в элегантном темном плаще. Знаков различия на погонах с красными просветами у майора не было. Капуста у Владимира застряла в горле, внизу живота противно заныло.
 «Помощник военного коменданта, – подумал он в страхе. – Сейчас за распитие спиртных напитков заберет в комендатуру».
Владимир побледнел, покрылся потом и резко поднялся.
 – Чего дергаешься? – миролюбиво спросил майор. – Ты на Камчатку летишь?
 – Так точно!
 – Деньги есть? – спросил он так, как спрашивают закурить.
 – Есть, – безропотно ответил Мареев.
 – Вот женщина, – указал он на даму, – тоже летит в Петропавловск. Она билет потеряла. Дай ей денег на билет (надо сказать, что билет в те времена до Камчатки стоил сто шестьдесят рублей, а оклад лейтенанта был сто пятьдесят), через пару дней тебе их вернут, только адрес свой напиши.
 Деньги у Владимира действительно были. Он не задумываясь отсчитал нужную сумму, записал свой адрес и протянул все майору.
 Поблагодарив, майор с женщиной ушли.
 Не успел он еще доесть второе, как снова подошел майор.
 – Лейтенант, не хватает, добавь еще двадцать рублей. Не переживай, отдаст.
 Владимир молча залез в нагрудный карман, достал кошелек и протянул две десятки.
 – Все будет нормально, о плохом даже не думай, – легонько хлопнув Мареева по спине, он ушел.
 Когда объявили посадку, женщины в очереди не было. Не было ее и в самолете.
 «Не зря старые люди говорят: «Доброта хуже воровства», – сокрушенно подумал Володя. – Нечего рот разевать и простачком слыть… Содеянного уже не вернуть».
 Он уселся удобно и стал сочинять стихи. Это его успокаивало и отвлекало.
 «Надо сотворить что-нибудь хорошее, – отвлеченно подумал он улыбнувшись, – а потом Люде отправить. Как-никак, через год, в следующий отпуск, свадьба!»
 Он сосредоточенно принялся писать, что-то зачеркивая и дописывая, потом аккуратно переписал текст и прочитал свое произведение:
 Ты ветер, что шумит листвой березы,
 Ты лучик солнца утренней зари,
 Ты радость дня, ночные грезы…
 И губы, руки, волосы…
 Все – ты!
 Ты плеск волны в огромном океане,
 Ты сон и явь, ты – крик и стон,
 Свет маяка в невидимом тумане
 И в майском небе первый гром.
 С чем красота твоя сравнима?
 Лишь с каплей утренней росы…
 Стройна, легка, добра и чуточку ранима,
 Стремительна, как звездопад в ночи…
 Удовлетворившись своим творением, он спрятал блокнот, повернулся в откинутом кресле на бок и безмятежно уснул.

2
 Добрался Мареев нормально, отвез вещи в общежитие и пошел на службу. Прошли сутки, двое, трое… Прошли и десять. О своей наивности он стал даже забывать, как через две недели, поздно вечером, в его комнату громко постучали. Вошли капитан второго ранга и женщина из аэропорта.
 – Лейтенант Мареев? – спросил капитан второго ранга.
 – Так точно!
 – Валера, это он, – подтвердила женщина.
 – Володя, спасибо, – и он протянул Марееву двести рублей. – Валерий Алексеевич Сазонов, – пожал офицер руку Мареева. – У тебя в доме закусить что-нибудь есть? – спросил он, ставя на стол две бутылки водки.
 – Три банки консервов, десять яиц, хлеб, масло и чай, – ответил Владимир краснея.
 – Не густо! Лена… Забыл представить, это моя жена, Елена. Ленуся, жарь нам яичницу из всех яиц, я ему все завтра компенсирую. Вова, ты ставь на стол тарелки, вилки, рюмки, режь хлеб. И еще один нож с разделочной доской дай обязательно, я займусь остальным.
 – Я за доской сейчас сбегаю на кухню.
 – Действуй!
 Пока Владимир ходил на кухню, Валерий Алексеевич достал из сумки огромную семгу, балык, палку сухой колбасы и три банки тушенки, две свиных и одну говяжью.
 На кухне Елена заканчивала жарить яичницу.
 – Володя, – твердо попросила она, – ты моему мужу сам ничего не рассказывай. Я все сама сделаю. Так надо, понял?
 – Хорошо. Давайте я сковородку понесу, а вы возьмите вот эту доску.
В комнату они вошли вместе. Валерий, мастерски работая ножом, все очень быстро порезал и открыл.
 – Владимир, а ты меня знаешь? – спросил он.
 – Так точно. Вы командир береговой базы.
 – Совершенно правильный ответ. Оказывается, страна знает своих героев. А Леночка вчера прилетела из Москвы. У нее по дороге в аэропорт в автобусе кошелек с деньгами и билетом вытащили. Хорошо хоть документы лежали в другом месте. А потом проблема с вылетом была…
 – Валерочка, Володя всю эту историю знает, – ласково произнесла жена. – Давай сядем за стол, выпьем, закусим и поговорим. Мне чего-то кушать захотелось.
 – Дельное предложение.
 Когда наполнили рюмки, Елена встала.
 – Я думаю, никто не будет против, если я скажу тост. Хочу выпить за этого чистого и благородного молодого человека. Когда я вся в слезах с чемоданом вошла в аэропорт, он первый подошел ко мне и поинтересовался, что у меня произошло, а выяснив, молча достал кошелек и дал мне деньги на билет. Это в высшей степени благородно и гуманно. Есть еще на свете добрые и отзывчивые люди. А может быть, профессия врача и делает их такими. Ну а остальное... слава Богу, я дома, – радостно засмеялась она и подмигнула Владимиру. – За тебя, Володя! Будь здоров! Удачи тебе во всем!
 – За хороших людей, которые еще есть на этом свете! – добавил Валерий Алексеевич.
 Все чокнулись и выпили.
 Мареев раскраснелся то ли от гордости, осознав себя и вправду хорошим человеком, то ли вспомнил что-то, но, хитро улыбнувшись, молча выпил.
 С этого дня служба у лейтенанта стала просто райской. Вскоре с подводной лодки его перевели начальником медицинской службы береговой базы, а через два года он уехал служить на Черноморский флот, в Феодосию. Здесь были уже другие проблемы и совсем другие задачи.

ГЕРОЙ
 О таких серьезных вещах всегда все знают заранее и готовятся, готовятся, готовятся… Если сидеть сложа руки, полетят не только погоны, но и головы.
 Это было в 1969 году, когда на юге возникла эпидемия холеры, которая уверенно поднималась все выше и выше на север. И, несмотря на многочисленные меры предосторожности, она продолжала ползти вверх.
 Именно в это время Министерство обороны и Главный штаб ВМФ готовились провести запланированное еще год назад комплексное ученье на Черноморском флоте с привлечением разносторонних сил на отрезке Феодосия – Керчь с высадкой морского десанта на керченское побережье на завершающем этапе ученья.
 Москвичам не было никакого дела, кроме врачей, разумеется, ни до какой холеры. Лето, юг, теплое море, загорелые женщины и все, что к этому прилагается, было здесь в изобилии. Но все это, несомненно, после выполнения боевых задач. На войне как на войне!
 Феодосийская Военно-морская база просто кишела от шитых звезд, лампасов и других потомков Лазарева и Истомина.
 Мареев, который был уже капитаном и служил после Камчатки начмедом береговой базы, чуть не плакал. И было отчего. Флагманский врач, умудренный опытом прожитых лет, ушел каким-то образом в отпуск, оставив его за себя. Теперь Владимир, истекая потом и кровью, носился сутками по бригаде словно угорелый: принеси, отнеси, подай, покажи, расскажи… Никак нельзя допустить даже малейшей оплошности, ты постоянно на виду у начальника Центрального военно-медицинского управления, начмеда Военно-морского флота, начмеда Черноморского флота и их влиятельных клерков. И каждый рвал его на себя! Хочешь не хочешь, а еще и своими непосредственными обязанностями надо заниматься.
 А флот накалялся страстями: корабли искали подводные лодки, ставили учебные мины, выполняли стрельбы, в штабе велись расчеты, производились прогнозы, рассчитывались санитарные и безвозвратные потери… И вдруг в разгар этого бедлама, когда солнце и не думало просыпаться, к Марееву домой прибыл посыльный.
 – Товарищ капитан, вас срочно вызывает к себе командир бригады.
 – А что случилось?
 – Не знаю, но велел немедленно прибыть. Машину за вами прислал.
 Через десять минут Мареев стоял перед комбригом. В кабинете было так накурено, что контуры начальника еле просматривались.
 – Доктор, ты в курсе, что на катере 21 весь личный состав обосрался? Я его выгнал на рейд, там его сам черт не найдет.
 От этой сногсшибательной новости капитану резко захотелось в туалет. Чтобы не сделать это прямо в кабинете, он крепко сжал ноги, холодная испарина покрыла лицо, а с мясистого носа упала на ковер капелька пота.
 – Твои предложения? – снова закуривая, строго спросил комбриг.
 Мареев стал медленно наливаться краской переспелой вишни.
– А если это холера, товарищ комбриг? – дрожащим голосом прошептал он.
 – Если холера, я тебя тут же скопирую и сам лично отвезу в монастырь. Будешь там грехи за весь флот отмаливать! А сейчас грузишь какие нужно медикаменты, хлорки побольше возьми и все, что нужно. Мичмана своего с собой забери, на катере его и оставляешь. Все что угодно делай, но через пять дней экипаж должен быть в строю! Ты понял?! О проделанной работе докладывать мне два раза в день, в семь утра и двадцать два вечера. Вперед! И не дай Бог ляпнешь кому-нибудь!.. Два дня можешь в штабе не показываться, я скажу твоим начальникам, что жену повез рожать.
 – А доклад, товарищ комбриг, как производить?
 – Как с вами, детьми, тяжело. Наберут малолеток на флот, потом с ними мучайся! У командира спросишь. И пусть кто-то тебя там ослушается, мошонки повырываю. Вперед! Времени у нас на разговоры нет. И последнее. Баркас всегда будет в твоем распоряжении, он в ковше будет стоять, с левой стороны.
 Первое, что сделал Владимир, выйдя из кабинета, – справил нужду и сунул голову под струю холодной воды, чтобы остыть и не допустить апоплексического удара, который медленно пронзал его мозг.
 Погрузив в баркас два мешка хлорки, весь левомицетин и тетрациклин и прихватив несколько капельниц, Владимир со страхом убыл в неизвестность, читая в пути учебник инфекционных болезней.
 Теперь Мареев, его мичман и фельдшер корабля крутились как заводные. Перво-наперво, была гиперхлорирована вода и буквально все засыпано хлоркой, на иллюминаторы ставились сетки от мух, строго по списку мерилась температура и давались таблетки, но не как рекомендовали светилы инфекционных болезней. Владимир дозу увеличил вдвое. Кок варил рисовый отвар и делал очень крепкий чай.
 Под вечер Владимир позвонил своему лучшему другу – бактериологу санитарно-эпидемиологического отряда Игорю Безушко.
 – Игорек, у меня очень большие проблемы, – и он рассказал все, что произошло. – Комбриг запретил об этом кому-либо говорить, но я позвонил тебе. Что мне делать? Помоги. Может, посевы тихонечко сделать?
 – Ты полоумный? Какие посевы?! А если подтвердится? Я не хочу сидеть с тобой в одной камере. Лечи, авось все будет хорошо. Только на меня не обижайся, сам понимаешь, какая сейчас у нас сложная обстановка. Удачи тебе, – и в трубке послышались короткие гудки.
 Прошло три дня. На корабле теперь в туалет ходили только по малой нужде, и все чувствовали себя великолепно. Мареев снизил дозу лекарств вдвое и еще остерегался прыгать от счастья, а решил выждать пять дней. Но и через пять дней никто с жалобами на понос не обращался. Вот теперь можно смело вздохнуть и расслабиться.
 Ученье тоже подходило к концу. Замечаний по нему у высокого столичного начальства не было.
 Вечером Мареев зашел с докладом к командиру бригады. У него в кабинете за столом сидел начальник политического отдела.
 – Владимир Федорович, – сказал устало комбриг, – посмотри на нашего героя. Без посторонней помощи поставил экипаж на ноги. Молодец! Это похлеще, чем десант высадить. А если бы… Страшно и подумать! Можно смело сказать, что он нас всех из большой задницы вытащил. После завтрашнего разбора ученья, как уедут все твои начальники, до понедельника на службу можешь не выходить. Иди, нам еще тут надо решить одну серьезную проблему.
Через неделю пришел приказ Министра обороны, в котором проводился анализ ученья и поощрялись особо отличившиеся, в числе которых была фамилия и капитана медицинской службы Мареева В. В.
 Эта запись в личном деле офицера-медика потом не раз играла важную роль в судьбе Владимира.


СКАЗ О «ЧЕРНОМ» СТАРПОМЕ

ВЕЧЕРНЯЯ ПРОВЕРКА
1
 Сегодня старший помощник командира корабля Александр Ядрин остался на корабле главным. Любил ли он это дело, развлекал ли себя или что-то другое, но в этот период в нем просыпался непревзойденный актерский талант, который выплескивался в основном после вечерней проверки. Он становился артистом разговорного жанра. И самое главное, это был не просто пустой разговор, лишь бы что-то сказать, а велся предметный разбор нарушений, что произошли за сутки, а их было столь много, что немой мог бы говорить о них не менее трех суток не умолкая. Поэтому все просили у Всевышнего дождя, а лучше ливня. Но такое случалось не чаще раза в год.
 Причем каждый раз его монологи никогда не походили на предыдущие. А «великий и могучий…» в это время пополнялся новыми изречениями и выражениями, входящими в народ, как нож в масло, оставаясь там надолго, а может быть, и навсегда, и переходившими из уст в уста, укореняясь в умах, как легенда или что-то иное, что передается из поколения в поколение.
 В это время на причале возле корабля всегда собирались офицеры и мичманы с соседних кораблей. Им очень нравилось подобное шоу, что еще больше раззадоривало старпома. Для них это был настоящий праздник души, которые на службе бывают очень и очень редко. А хохот стоял такой силы и мощи, что испуганные чайки встревоженно пролетали в лучах прожекторов, пытаясь понять, что происходит внизу.
 И что не характерно для такой должности: Ядрин никогда не употреблял ненормативной лексики. И без нее у него все получалось и угадывалось.
 И вроде бы все удавалось складно и весело, но из-за этого вечерняя проверка затягивалась порой до полуночи, и уже хотелось спать, а не веселиться.
 Сказать трудно: то ли он заранее продумывал свои речи, то ли они мгновенно рождались в его голове, но получалось очень даже складно.
 Надо отдать должное: старший помощник понимал, когда утомлялся личный состав, и отпускал его.
 Сегодня погода шепчет… И ярые поклонники таланта Ядрина радостно ждут очередного представления. Но не все этого хотят, далеко не все.
 Когда идет вечерняя проверка, он как сыч, натянув фуражку на глаза, выпятив вперед огромную челюсть, заложив руки за спину и опустив плечи, беспрестанно ходит по юту. И ни одна жилка на его лице не выражает внутреннего состояния.
 Наконец проверка закончена, и дежурный по кораблю производит доклад о том, что лиц, незаконно отсутствующих на корабле, нет.
 Старпом на минутку замирает. Экипаж ждет.
 – Распускайте личный состав! – наконец командует он дежурному.
 Слышится облегченный вздох.
 – Равняйсь! – орет дежурный. – Смирно!
 – Что вы собираетесь сейчас сделать, Сучков? – обрывает старший помощник дежурного.
 – Распустить личный состав. Вы же сами это приказали только что сделать.
 – Как вы еще наивны, товарищ лейтенант! Они уже распущены до такой степени… Как, впрочем, и вы. Лучше объясните мне, потомку Пересвета и крестьянину от Рождества Христова, каким образом на корабль, боевой корабль, – он назидательно поднимает руку, – попала корова?
 – Какая корова? – удивляется Сучков?
 – Которая языком слизала у вас Вахтенный журнал – основной документ корабля?
 – Это обнаружилось при смене дежурства. И потом, он не пропал, а завалился за сейф.
 – Мараканов, вас сменил Сучков?
 – Так точно! – раздалось из строя.
 – Значит, при вас эта корова с длинным языком пожаловала?
 – Я не понимаю.
 – Разъясняю вам и всем тем, кому флотская организация, дисциплина и порядок по барабану или, чтоб понятно было, до того места, откуда моча вытекает. Как он мог у вас исчезнуть? Подумать только, секретный документ! А почему секретный? Чтобы если он, упаси Господи, попадет к супостату, тот ничего не понял, что творится на корабле от написанной вашей рукой ахинеи.
 – Товарищ капитан-лейтенант, я в рапорте написал…
 – Погубит нас всех когда-нибудь всеобщая грамотность… Как он туда мог свалиться, если лист бумаги между переборкой и сейфом нельзя просунуть? По вашей милости пришлось кусок переборки вырезать. Из-за вашего головотяпства меня, старого больного офицера, начальник штаба бригады поставил в позу собирателя еловых шишек и на повышенных тонах, с применением ненормативной лексики, рассказывал, как надо крепко любить Родину. А моя кристально девственная душа стремилась выплеснуть все наружу, но не могла этого сделать по этическим соображениям. Так что не расслабляйтесь, а завтра вновь проявите массовый героизм и опять заступите дежурным по кораблю.
 – Я не виноват.
 – Знаю. И, что немаловажно, верю вам! Конечно, виноват я. Вы же все святые и наивные, а от малых детей отличаетесь лишь размерами детородных органов да умением жрать беспробудно спирт. Сучков!..
 – Я, товарищ капитан-лейтенант.
 – Вы завтра с утра вместо зарядки организуете с моряками игру «Веселая змейка». Возьметесь все за ручки и будете дружно ходить по верхней палубе. И доктора обязательно возьмите, с ним вам будет веселей. Только он к поясу пусть привяжет грелку, клизму, а в свободной руке несет горчичники. И обязательно был в маске, чтоб умного лица не было видно. Вам же, Сучков, ничего с внешним видом делать не надо. Физиономия лейтенанта должна выражать глупость, удивление и генетическую неполноценность. Тогда к вам из жалости потянутся люди, и в первых рядах будет замполит. Он обожает яркие образы. Кстати, почему я не слышу голоса нашего пособника смерти? Где доктор?
 – Он на берегу.
 – Как он туда попал? Я добро на сход ему не давал. У него жена здесь, кто знает?
 – Наш доктор живет в виртуальном мире, полагая, что все женщины мира – его жены, – донесся из темноты голос начальника радиотехнической службы.
 – Вы даже не понимаете, как это опасно! Из этого следует, что наши жены – его тоже. Теперь придется создавать службу для него невыносимой, чтоб все его либидо было направлено на устранение выявленных недостатков. А начнет он утром свою деятельность с устранения дефектов человеческого организма у матроса Луконина. Иди сюда, сукин сын, встань на шпиль, чтоб тебя, недоросля, даже из космоса было видно. Ты еще и улыбаешься? Но это мы поправим. Хочу сказать, что если матрос начинает на службе радоваться жизни, то начальнику следует держать ухо востро. И держать его до тех пор, пока эта радость не заурчит ниже поясного ремня. Так вот… Луконин, встаньте красиво, как на картине художника-мариниста в Строевом уставе.
 – Там моряка нет, а солдат нарисован.
 – Значит, художника-баталиста… Тебе-то какая разница? Только не запоминай этих моих слов, прошу. А то от избытка информации может поехать крыша. Хочу заметить, что в последнее время становлюсь сентиментален и меня начинает тревожить мысль, что за растление вот такого юного ленинца, – показал он на матроса, – меня могут посадить. Но привык уже и не могу остановиться, поэтому всегда отыскиваю повод и прощаю себя. Сегодня в пятнадцать часов захожу в строевую часть и наблюдаю ужасающую картину: склонив буйную головушку над папкой с планами, мирно спит писарь простого делопроизводства, товарищ Луконин, а из его худого рта, как на водопаде Хавасу, что в Америке, льется потоком слюна. Конечно, я мог бы его простить, если бы он, к примеру, был ранен, лучше смертельно, а из него хлестала кровь, но… Сейчас все пойдут спать, а наш Вовочка будет всю ночь печатать, восстанавливая загубленные планы. А утром на моем столе будет лежать манящая свежестью новая папка с загубленными планами. А когда же спать? – наивно думаете вы. Сразу отвечаю: враг не спит, а тем более не дремлет.
 Новая волна хохота на берегу и корабле огласила спящую бухту.
 – Иди, работай!.. Что я вижу? Доктор возвращается на корабль! Невероятно! Чаще зришь НЛО, чем возвращение блудного сына. Видно, жизнь у него сегодня явно не удалась. Мы за глаза его осуждаем, а он, оказывается, порядочный человек!
 Начальник медицинской службы поднялся по трапу, отдал честь.
 – Простите меня великодушно, доктор, и позвольте спросить…
 – А что, Германа еще не было? – не обращая внимания, спросил начмед.
 – Какого Германа? – удивленно спросил старпом.
 – Уж полночь близится, а…
 – Разве полночь? – удивился старший помощник. – Разойдись! Дежурный, через пятнадцать минут отбой. Да, и поручите дежурному по низам, чтобы выяснил, почему Германа нет, а вы утром мне доложите. Пойдем, доктор. По дороге расскажешь, где был, каким образом сошел с корабля на берег, и самое интересное – почему вернулся.
 – У меня другое предложение. В этом пакете лежит коньяк, а вы бы организовали тушеночку, желательно свиную, и на все вопросы я дам вам исчерпывающие ответы.
 – Как все таинственно и непредсказуемо… И откуда в людях берется душевность и чистота помыслов?
 – Просто есть сильно хочется.
 – А я-то подумал…
 – Напрасно.
 
2
 Через час начмед раздевался в своей каюте, чтобы отойти ко сну, когда к нему тихонечко постучали. Вошел дежурный по кораблю Сучков.
 – Товарищ капитан, а кто такой Герман?
 – Кто? Какой Герман?
 – Когда вы поднялись по трапу, то спросили, приходил ли Герман. Старпом приказал утром доложить, почему его не было.
 – А, Герман? – хмыкнул доктор. – Это второй космонавт, что полетел после Гагарина.
 – К нам космонавт должен был прийти?!!
 – Лейтенант, уйди прочь, я спать хочу.
 – Спасибо! Спокойной ночи.
 – И тебе не хворать.
 Доктор погасил свет, лег в койку и мгновенно уснул.

ЧТО ТАКОЕ НЕ ВЕЗЕТ
 Ближе к шестнадцати трансляция кашлянула и раздалась ненавистная команда: «Командирам боевых частей и начальникам служб построиться, шкафут, правый борт»!
 Возле рубки дежурного по кораблю в комбинезоне и с большим крючком в руках стоял хмурый старпом, а рядом с блокнотом, возле кучи всякого барахла, его подчиненный, матрос-химик, исполняющий по совместительству еще и обязанности сексота.
 Все с огорчением смотрели на все это, чувствуя задним местом, что сход на берег у многих накрывается медным тазом. Если до этого и было в душе что-то хорошее и доброе, то теперь оно сразу исчезло, уступив место печали и тоске.
 Командиры боевых частей и начальники служб молча стояли и ждали очередной часовой исповеди «веселого» начальника.
 – Не вижу радости на дорогих мне и изредка любимых лицах. «Что вы голову повесили, соколики...» – пропел он. – Не уходите в себя сразу, я там вас все равно найду. А теперь посмотрите, что в течение получаса я нашел на ваших боевых постах! Это же уму нерастяжимо! Сколько мы с тобой ходили по кораблю? – спросил он у матроса.
 – Один час и десять минут.
 – Я же говорил – полчаса, если отбросить время передвижения по кораблю от носа в корму. А если б действительно я работал столько, сколько он сказал, меня бы здесь не было видно из-за этого дерьма, – ткнул он крючком в кучу. Послышался звук разбитого стекла. – Эти незначительные, мягко говоря, пакости, которые делают вашу жизнь мучительной и тягостной, но чрезвычайно интересной и фантастической, я как старпом обязан прекратить! Сон ваш прерывается! Вас ждут великие дела! Хватит сидеть по каютам, беспрерывно курить и думать о сходе с корабля на берег, чтобы натворить там массу глупостей, а придя на корабль, делиться своими подвигами. Засучиваем рукава до колен и приступаем повторять подвиг китайского крестьянина на рисовых полях. Мне кажется, я доступно донес свою боль до каждого. Начальник медицинской службы, вы улыбнулись, или мне показалось?
 – Улыбнулся.
 – В чем заключается ваша радость?
 – В том, что я сегодня в обеспечивающей смене и сильно тревожиться мне нет смысла.
 – Это действительно удача. Мне даже обидно. Но рекомендую сильно не расслабляться, свой завтрашний день я всецело посвящу вам и вашей службе. Настоятельно советую всем, хотя бы сегодня, сделать жизнь своих дорогих и любимых подчиненных невыносимой. Задел мною сделан, вам остается только продолжить мой стахановский порыв. На сим свою арию Варяжского гостя из оперы «Садко» я закончил, пошел переодеваться, так как приглашен на день рождения. А вы теперь тут уж сами разбирайтесь, – он снова указал на кучу, – что тут есть чье. Кстати, доктор, если ответишь, кто написал к ней музыку, заработаешь снисхождение. Остальных не спрашиваю, полагая, что ответом будет только молчание. Здесь другие кумиры. Как-то зашел в ресторан пропустить сто грамм, а там Мараканов так весело, азартно и, главное, нетрезво отплясывал «Яблоки на снегу», что пришлось выйти, а то бы со стыда сгорел. Хотел выпить сто грамм, а довелось двести! Слушаю вас, начальник медицинской службы. Если и вы не скажете, я в вас, закончившего престижную Военно-медицинскую академию в городе-герое Ленинграде, сильно разочаруюсь.
 – Римский-Корсаков.
 – А имя и отчество? Ответишь – со мной на день рождения пойдешь! А нет…
 – Николай Андреевич.
 – Молодец! Весь в меня! Это вам, Мараканов, не «Яблоки на снегу» с крашеной потаскухой…
 – Что тут у вас, старпом, происходит? – незаметно для всех подошел командир корабля.
 – Смирно! – гаркнул старпом.
 – Вольно! Так что…
 – Обошел корабль, товарищ командир. Кое-что выгреб, а остальная работа за командирами боевых частей. Обещают к утру все устранить, причем все охотно согласились потрудиться с утроенной силой.
 – Не жестоко?
 – По-другому не могу, иначе расслабятся и перестанут получать удовольствие от службы.
 – Похвально! Если вам еще надо с кем-то совершить акт немилосердия, не стесняйтесь, я могу и отвернуться.
 – Уже не надо, – хмыкнул старпом, – вся работа проведена. Начальники остались довольны моим с ними общением.
 – Продолжайте, – командир, что-то тихо насвистывая, пошел в сторону юта.
 – Я уже закончил. Прошу разрешения сойти на берег.
 – Действуй по плану.
 – Товарищ командир, я возьму с собой доктора.
 – А он у нас отличник?
 – Причем всех видов подготовки.
 – Я, конечно, сомневаюсь, но… бери, коль есть такая необходимость. А остальным, как было сказано, разойтись по боевым частям. А провизионки смотрели?
 – Не успел, товарищ командир.
 – Тогда я их посмотрю. Помощник по снабжению, открывайте свои антисанитарные кладовые. И учетную документацию возьмите, посмотрим, много ли вы своровали.
 Расходились невесело. Не сговариваясь, понуро наклонив головы, пошли в каюту доктора.
 «Уж если ему одному повезло, то и нам сейчас не грех выпить по рюмочке спирта», – размышляли все.

ЗАЛЕТ
 После того, как старшего лейтенанта Криворучко и мичмана Федорука повязал в ресторане помощник коменданта, где те из человеческого облика превратились в свиноподобных животных и провели ночь в камере гарнизонной гауптвахты без воды до пустынной сухости во рту, штаб дивизии запланировал на корабле комплексную проверку.
 Старший помощник построил офицеров и мичманов на юте. Он тоже не играл лучами радуги.
 – Старший лейтенанта Криворучко и мичман Федорук, не стойте скромно за спинами отличников боевой и тактической подготовки, выйдите из строя, порадуйте нас своим видом! Полюбуйтесь, товарищи, – он повернулся лицом к строю, – на этих алкоголиков, тунеядцев и моральных уродов. Сейчас мы их будем чествовать и превратим жизнь в светлый и радостный праздник интимного общения. Я прекрасно понимаю, что среди стоящих здесь святых нет и не было. Каждый из нас гулял в кабаке, каждый ходил налево... Но все делалось так, чтобы потом никому не было больно за его деяния.
 Криворучко и Федорук стояли отекшие, с сухими потрескавшимися губами, низко опустив головы.
 – Вы знаете, что мне сейчас хочется им сделать? То, что в морду дать, это мало сказано. На меня смотреть! – заорал он. – И есть начальника глазами, впитывать каждое его проницательное слово, глупо приоткрыв рот!!! А глаза чтоб светились счастьем и радостью, что вы служите на доблестном Краснознаменном флоте! И мысль должна быть не как уговорить доктора и похмелиться, а как служить так, чтобы в конце года получить хотя бы пятьдесят процентов тринадцатого оклада! – снова завопил старпом с такой силой, что даже вздрогнул от неожиданности корабль. – Хочется мне сейчас стол накрыть, отцов ваших пригласить и после тоста «За тех, кто в море» спросить у них: почему не предохранялись, когда вас зачинали? А теперь о главном. Завтра штаб дивизии прибывает к нам с внеплановой проверкой. Задача у них одна – накопать как можно больше дерьма! Но расслабляться нельзя. Надо показать корабль с лучшей стороны.
 Сейчас каждый понимал: как ни готовься, как ни корячься, все равно объявят организационный период на десять суток. И каждый начнет завидовать мертвым, кляня службу, пьяниц и все остальное, что связано с флотом.
 – Теперь из-за вас жена мужа, мать сына, а дети отца увидят не так скоро, как хотелось бы. Зато скоро нам помогут преодолевать трудности, формировать активную жизненную позицию, закаливать психику, характер и ненависть к потенциальному противнику. Я думаю, что стоящие перед вами офицеры и мичманы, вместе со мной, сейчас испытывают прилив нежности, доброты и ласки к вам и вашему подвигу. И если бы разрешили казнь, я лично повесил вас, скорее всего, за гениталии на стволах носовой башни, чтоб ваша генетическая ветвь, на вас же и оборвалась. А сейчас проверить свои заведования, заняться документацией и готовиться к незапланированному массовому террору. Разойдись!
 Офицеры и мичманы понуро пошли в свои каюты перекурить, а затем ринуться в бой.
 – Доктор, – позвал старпом начмеда, – если узнаю, что ты им наливал…
 – Я убогим не подаю… Особенно по средам, – обиженно произнес начальник медицинской службы.
 – Слышу голос мужа.
 На следующий день началась проверка штаба дивизии с подъема и до отбоя, которая показала, что на корабле конь не валялся, все заросли, как пудели, что здесь не служат, а бьют баклуши и вообще, начиная с командира и кончая последним коком, – бездельники и тунеядцы.
 Как и ожидалось, объявили десять суток организационного периода. Теперь над кораблем двадцать четыре часа в сутки слышался человеческий стон. Теперь все всех постоянно строили, орали друг на друга и делали все, чтобы повторная проверка дала положительные результаты. И сделали много.
 Спустя десять дней специалисты штаба отметили положительные сдвиги на корабле: повысилась корабельная организация, дежурно-вахтенная служба несется без нарушений, приведена в порядок документация, наведен порядок на боевых постах, оружие и технические средства эксплуатируются правильно.
 Снова марево неорганизованного спокойствия медленно опускалось на корабль. И только выходы в море, выполнение боевых упражнений да сдача курсовых задач не давали экипажу расслабляться.

РАССЛАБЛЯТЬСЯ НЕЛЬЗЯ…
 На послеобеденном построении все стояли размякшие и расплывшиеся в теплых ласковых весенних лучах средиземноморского солнца. Блики, отраженные от водной глади, слепили глаза, хотелось вспорхнуть и улететь с этого корабля далеко-далеко, туда, где земля, где женские голоса и детский смех.
 – Я начинаю замечать, – было видно, что и старшему помощнику лень говорить, – что трехчасового послеобеденного отдыха всем мало. А может, наплюем на всю эту боевую службу и снова заляжем по койкам? А ведь супостат только того и ждет, чтобы сонный матрос ничего не видел, ничего не слышал и ничего не делал. Так я говорю, матрос Мищенко?
 – Так точно, товарищ капитан-лейтенант.
 – Видите, даже матрос Мищенко понимает, что за всеми этими негативными событиями стоят не совсем нормальные люди, которые абсолютно не контролируются ни одним начальником. И что это значит? А это значит, что вожжи упали, корабль и люди начинают покрываться коростой, строить себе раковину, заползать в нее и находиться там до пролежней по всему телу. У нас все так и происходит! Хочу дать очень дельный совет всем здесь стоящим, который услышал от друзей-северян: «Чтобы ничего не делать, надо уметь делать все». Мудро сказано. Когда я был лейтенантом, а лейтенантом я тоже был, то мой командир говорил так: «Ядрин, если вы уверены, что в вашем подразделении все сделано, то можете не приходить на службу». И как хотелось, чтоб эта сказка была явью. Отнюдь, всего сделать никогда нельзя, но стремиться к этому обязательно надо. Вот поэтому мы здесь, чтобы ваши матери и отцы могли мирно пахать, сеять, запускать космические корабли, рожать, растить детей и многое другое. И еще, если начальник будет думать за моряка и говорить, что тому надо делать, то этот моряк разучится делать и то и другое. А чтобы жизнь ваша не казалась раем, есть я, Александр Николаевич Ядрин. Посему сегодня вечером проведем тренировку по борьбе за живучесть при пожаре, а завтра – при поступлении забортной воды. Послезавтра зачет по знанию обязанностей матроса и командира отделения. Я с радушием встречусь со старшинами, давно вплотную мы не встречались, соскучились поди. А командиры боевых частей проверят знания своих подчиненных. Не вижу блеска в глазах! Хотите, чтоб еще проверили знания книжки Боевой номер? Тогда это мы запланируем на пятницу, если корабль будет стоять на якоре. Возражения есть? Возражений нет. И не думайте, что мы в море и время все спишет. Для этих целей у меня есть запоминающее устройство, блокнот называется. В базе я его открою и освежу память, поэтому готовиться серьезно.
 Все вздрогнули и тут же проснулись, забыв о ласковом солнышке, мгновенно вспомнив, что они являются защитниками южных рубежей необъятной Родины.

ИСКОВЕРКАННОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ
 После подъема Военно-морского флага и проведения инструктажа моряков на проворачивание оружия и технических средств старпом приказал отпустить личный состав, а офицерам задержаться на минуточку. Раздался недовольный ропот: знали, что эта минуточка порой перерастает в часы.
 – Друзья мои, – начал старший помощник пафосно, – мне очень приятно и радостно видеть в наших рядах пополнение. Наш доктор вернулся из отпуска! Я сделал феноменальное открытие. И очень жаль, что оно не будет по достоинству оценено мировым сообществом. А открытие следующее: когда доктор отсутствует на корабле, больных нет!
 – Может, меня сократить за ненадобностью? – ликующе произнес начмед.
 – А вот и нет! Во-первых, мне не понравилось ваше счастливое лицо, а во-вторых – я лишусь партнера по нардам и домино.
 – Я ненавижу эти дебильные игры.
 – В этом случае ваше мнение мне безразлично! Хочу сказать: вернувшись из отпуска и увидев родной корабль, у начмеда сразу пропало настроение, он сильно огорчился и в голову пришли вражеские мысли: «Почему он без меня не сгорел или не утонул».
 – Должность провидца, Александр Николаевич, вам совсем не идет.
 – Почему? Я твердо знаю: ни один доктор не желает служить на корабле. И в вас эта зараза сидит. Но есть еще мы, которые каленым железом выжигаем подобные мысли, заставляя вас вздрагивать, видеть кошмарные сны и бояться собственной тени. После построения вы нежно возьмете меня под руку и с блеском в глазах, что прикасаетесь ко мне, с гордостью за морское братство, проклиная в то же время всё и вся, ведете меня в свой гадюшник под названием «Амбулатория». Там я покажу вам Кузькину мать, ее мужа и двоюродную сестру. Вы, наверное, даже еще не знаете, что ваш единственный подчиненный три дня назад прибыл из увольнения в четыре часа утра, найдя упоение в сексуальных утехах падшей женщины. Первоначально, конечно, была версия, что он заблудился и не мог найти дорогу к кораблю. И только под утро, когда начало проясняться небо, он сориентировался по созвездию Рака и Полярной звезде. Заметьте, какое магическое слово! Путь к светлому будущему надо идти с Раком.
 Офицеры умирали со смеха.
 – Теперь после вашего возвращения он сядет на гарнизонную гауптвахту, суток эдак на десять. А поскольку корабль не может оставаться без медработника, вам тоже придется это время побыть на корабле, стоять, так сказать, на страже здоровья экипажа корабля, с чем вас и поздравляю.
 Строй опять взорвался от смеха, и громче всех смеялся помощник по снабжению.
 – Видишь, доктор, как этому все рады! – старпом тоже получал удовольствие от собственной значимости. – Но больше всех – лейтенант Петрук. Видите, как он веселится, видно, страх потерял совсем. У тебя есть время ему отомстить. Учить тебя этому не надо. Спускаешься в продовольственную кладовую и проверяешь там санитарное состояние, а уж дерьма ты и на моем теле найдешь. Потом пишешь акт проверки и приказ о наказании Петрука, а он в конце года получает тринадцатый оклад на пятьдесят процентов меньше. А если захочешь сделать ему совсем больно, то берешь комиссию по проверке продовольствия – и начинаете все считать и взвешивать. От твоей проверки зависит много: служить ему хорошо и каждый день жрать под подушкой тушенку с консервами или по приговору военного трибунала уже кормить комаров, вырубая лес в тайге. Заметь, пока ты отдыхал, он себе машину купил на сэкономленные от заработной платы деньги. А я пешком хожу, да и ты тоже. Я бы на твоем месте поработал хорошо, чтоб больше не смеялся над твоим несчастьем, – и старший помощник зло ухмыльнулся. – Ты читал его медицинскую книжку, или как всегда времени не хватило?.. А там написано, что до двух лет товарищ Петрук не держал головку, даже все думали, что помрет он. Ан нет! Он окреп, окончил училище и пришел сюда объедать нас и обворовывать! Дерзай, доктор! Да, хочу всех обрадовать: через три дня и я ухожу в отпуск. Даю всем маленькую передышку. А теперь по рабочим местам, а мы с доктором в амбулаторию.
 Начмед уже спал, когда к нему в каюту пришел с матросом запыхавшийся помощник по снабжению.
 – Доктор, я принес десять банок тушенки и десять банок хороших рыбных консервов. Ты если будешь проверять, не топи меня. А хочешь, я сам акт напишу и всю документацию приведу в порядок, обещаю.
 – Хорошо, завтра поговорим. Все поставь под стол.

…И ВНОВЬ О ПЛОХОМ
 – Дорогие мои боевые соратники и друзья, воины бескрайних морских просторов, мозолистыми руками которых держится мир на планете!
 Когда старший помощник командира корабля начинал свою тронную речь на юте, оставив только офицеров, все прекрасно понимали: кто-то опять подложил свинью. И теперь жизнь может ко всем повернуться задом.
 Но никто не знал, что же случилось, поэтому с нетерпением ожидали конечного результата.
 – Доктор, вы как самый хитрый, сообразительный и одаренный человек среди нас, сирых, ответьте мне, да и всем тоже: куда может пойти человек, если его далеко послали?
 – Только в кабак!
 – Правильный ответ. Вам бы в КВН играть, а вы тут третью подушку за службу протираете.
 Раздался дружный смех.
 – Я бы не имел ничего против того, если бы вы меня сейчас тоже послали, – жизнерадостно заявил доктор.
 – Кто бы и меня послал, чтобы составить вам компанию в этом направлении. А все стоят и с нетерпением ждут, что же у нас случилось. А почти ничего! Отдельные, наверное, помнят, что с послеобеденного построения я вынужден был выгнать из строя товарища Михайлова, который из-за скудности серого вещества никак не мог понять, что на построение надо выходить бритым. Ведь утром я об этом ему сказал. И вот после повторного замечания у капитан-лейтенанта лопнули нервы. Он, оттолкнув вахтенного у трапа, сошел в город и напился. Но прежде чем это сделать, офицер подстригся и побрился, что характеризует любовь к Строевому уставу. Тем не менее, помощник коменданта взял его на горячем. Теперь он отдыхает на нарах в камере. Звонили оттуда, чтоб его забрали. Заберем утром. Во-первых, на жестком топчане спать очень полезно для позвоночника, а во-вторых, муки жажды заставляют понять, как вредно пить. А как его завтра поутру заберем, обещаю прилюдно, что разрешу Михайлову десять суток не бриться вообще. По этому поводу буду нем как рыба. Денисов, – обратился он к связисту, – завтра после ужина проведем офицерское собрание. Мне надоело каждый день за тридцатилетними детками попки подтирать. Отдельные стали сильно обидчивы и нежны, как институтки. Офицер должен быть в постоянном состоянии сильного возбуждения и похоти к службе, разумеется, с испариной на лбу, фуражкой, висящей на левом ухе, и носом, повернутым по ветру. Вот тогда из этого человекоподобного существа в погонах выйдет определенный толк.
 – А у замполита фуражка почему-то на правом ухе, – уточнил начальник радиотехнической службы.
 – Он относится к высшему разуму, а вы будете носить только на левом. Вчера имел честь прикоснуться своей изнеженной царской рукой к Журналам боевой подготовки старшины. Такого ужаса я никогда не видел даже во сне. Может, вы их боитесь и они вас бьют? Непуганый матрос – потенциальный преступник. От организованного безделья в его голове сразу рождаются черные мысли, начиная от разгильдяйства и сквернословия и кончая пьянством и самовольными отлучками. Именно вы плодите будущих душегубов и насильников. Уж переступите через себя и передайте им, пожалуйста, что ни в субботу, ни в воскресенье ни один старшина, будь даже кто-то трижды святым, в увольнение не пойдет, а станет заниматься забортными работами. Всё! Скоблить и красить, скоблить и красить! – перешел старпом на крик. – Вы хотя бы пожалейте себя. Не дай Господь в чьем-то подразделении что-то случится – ваши головы полетят в первую очередь! Только порядок и дисциплина – залог вашего успеха и безопасности. Может, кто-то полагает, что подчиненные держат вас на руках? Лично я сомневаюсь. Исключительно все готовы затоптать начальника в грязь, вы меня, а матросы – вас! И когда здесь я вас распинаю, для них это – как деготь в мед. Сбросьте их со своей шеи и не стесняйтесь частого с ними интимного контакта. Это всех только закалит! А пример у вас есть. Это Денисов Вячеслав Васильевич. У него руки, как щупальца, до всего доходят. Не зря командование его уважает, ценит и поощряет... К каждому празднику – грамота.
 – Можно было бы что-то и существенное… К примеру, отрез на брюки.
 – Доктор, в этот раз ваша шутка была не понята залом и не имела успеха. Его, как и всех вас, государство одевает, обувает, кормит и поит. Еще и деньги каждый месяц дает. Даже мне стало стыдно за вашу серость.
 – А еще он каждый месяц рациональные предложения подает, – сказал почти всегда молчащий механик.
 – Молодец, Сергей Васильевич, что напомнил! За это он получает деньги, а остальные в это время спят или мечтают о высоком. К офицерскому собранию подойти по-взрослому. Слишком много у нас появилось в последнее время нарушений и разгильдяев. Эту лавину следует остановить! Разойдись!

КОЕ-ЧТО О ПОМЫВКЕ
 – Мне надоедает постоянно раскрывать ваши глаза на мир, в котором живем, и напоминать о забытом, электризуя вашу память и ум. Но порой приходится напрягать извилину от фуражки и припоминать, что я не воспитатель детского сада и не лектор общества «Знание». Мне роднее жестокость, чем милосердие. Вчера зашел посмотреть, как моются наши матросы. От всего происходящего я онемел на семнадцать секунд. Первое, что бросилось в глаза: ваш подчиненный, товарищ доктор, сидел и курил. Скажу честно, такого я не видел никогда за всю свою службу. После принятых профилактических мер он долго стоял на коленях и плакал. Знаю, что на помывке должен присутствовать фельдшер, но я настоятельно рекомендую и вам изредка спускаться в душевую. Найдете для себя очень много занимательного. Уже одно это посеребрило мои виски и сделало кожу бугристой. Но продолжим эту увлекательную историю о потерянном времени. Все старослужащие с чувством собственного достоинства стоят под душем и моются, как патриции, а молодые моряки довольствуются брызгами от этих благородных тел. И, естественно, старшина команды на помывке отсутствует, а мылись в это время торпедисты. Он в каюте играл в нарды. А дежурный трюмный в это время веселил себя, пуская то пар, то воду, а моряки получали ожоги. Иди сюда, Лужков, теперь и меня повесели. Если тебя, паразита, зачали в пьяном угаре и ты родился слабоумным, то это не значит, что здесь все такие! Я лично займусь с тобой уроками мудрости. Но для начала, для общего веселья, объявлю тебе месяц без берега!
 – Товарищ капитан-лейтенант…
 – Полтора месяца…
 – Есть, – прошептал Лужков, ненавидяще глядя на старпома.
 – Что насупился? Не нравится? Или ты решил, что я тебя в гланды целовать стану?
 – Все нравится.
 – Вот и славно. А в следующую субботу я сам, лично, тебя мыть буду, пока твоя шкура не покроется волдырями, какие теперь у твоих товарищей. Встань с глаз в строй! Товарищи офицеры, говоря шершавым языком плаката, не все так спокойно в Датском королевстве. Гадости, которые периодически преподносят нам матросы, не всегда безобидны и делают нашу жизнь несносной, но безумно занимательной. А почему? Да по одной простой причине – отсутствие контроля над подчиненными. В ваших же интересах и для вашего спокойствия надо тоже сделать им жизнь увлекательной и интересной, а для этого требуется всего лишь заставить их работать день и ночь. Вот тогда его первым и последним желанием будет скорее добраться до койки и быстрее в нее упасть, уснув богатырским сном. Не бойтесь и не стесняйтесь моряка. Настоящий мужчина за свою жизнь должен стесняться всего два раза. Первый раз – когда не может второй раз, и второй, когда не может первый. Гуманизм и человечность – слова на службе запрещенные и преступные. Я повторюсь и скажу еще раз: у Денисова такие вещи не проходят, потому как он постоянно работает с мичманами, старшинами и матросами. Да, его боятся. Но спит он всегда безмятежно. Спасибо, Слава, можешь идти домой, а мы еще поработаем.
 – Есть! – бодро говорит Денисов и жизнерадостно идет в каюту переодеваться.
 – И последнее. Сейчас командирам боевых частей и начальникам служб провести телесный осмотр своего личного состава на предмет наличия на теле татуировок и с вечерним докладом письменно представить мне, у кого, где, как выглядят и сколько этих наколок. Предупреждаю: при появлении новых – демобилизация тридцать первого декабря. Подобные осмотры производить раз в три месяца, опять же, с письменным докладом. Разойдись!

И НЕМНОГО О НРАВСТВЕННОСТИ
 – Экипаж отпускайте. Отбой через тридцать минут, – скомандовал старпом дежурному после вечерней проверки. – Офицеров прошу задержаться.
 Послышался недовольный ропот.
 – Я недолго. Что-то тоже устал сегодня и спать хочу. Но, тем не менее… Сегодня меня посещала жена лейтенанта Бабушкина, с которой я имел счастье вести продолжительную беседу о нравственности и морали ее разложившегося мужа. Это, с позволения сказать, пернатое, только что вылетевшее из гнезда в большую жизнь, ведет себя, как вожак стаи. Хорошо, что в это время на борту не было командира и замполита, а то бы вы, товарищ Бабушкин, стали скопцом и вечерняя лошадь увезла вас в храм, где пели бы в церковном хоре, упиваясь религиозным экстазом! Заметьте, товарищи офицеры, я более гуманен, подумав, что, может, он и сгодится еще для флота нашего Военно-морского. Ты сколько раз, Бабушкин, был женат в этой короткой жизни?
 – Один, – тихо произнес лейтенант.
 – Молодец! Теперь решил повторить подвиг Мараканова? Если мне не изменяет память, то наш доблестный штурман женат четвертый раз, но… готовится вскорости сменить супружеское ложе. Так?
 Мараканов ничего не ответил и обиженно отвернулся в сторону.
 – Хобби у него такое. И главное – это хобби так себе, чуть-чуть больше сигареты, а туда же… И еще, женится он на дамах с двумя и более детьми и алименты никому не платит. Молодец!
 – Вы меня разбираете или Бабушкина?
 – Извините, Николай. Я вас привел в качестве положительного героя. Бабушкин, может, вы при росте один метр шестьдесят три сантиметра в прыжке, в фуражке и ботинках, сексуальный гигант! Доктор, что вы по этому поводу скажете?
 – Нас сексопатологии не обучали.
 – Жаль! Придется опять сменить имидж доброго дяди и обратиться к забытым изуверским законам далекой инквизиции. Василий!.. Прислушайтесь, как звучит напевно и гордо ваше имя! Если бы меня звали Васей, я бы никогда не служил, а может быть, даже и не работал. Бабушкин, вы на корабле такой тихий, забитый… Ни дать ни взять – блаженный. Оказывается, на берегу вы преображаетесь, становитесь неуправляемым. Может, в вашем мозгу сидит доминанта маньяка, а мы и не знаем об этом, живем с тобой, едим вместе, спим, не запирая кают? А тебя, оказывается, бояться надо! Ты на дежурстве с пистолетом ходишь… Вы в иллюминатор во время полнолуния не мочитесь?
 Бабушкин стоял красный, устремив взор на палубу.
 – Вы, лейтенант, равняйтесь на доктора. Он у нас везде успевает, но жена жаловаться не приходит. Значит, дома у него все в порядке. Скажите мне, что с вами делать? За ручку домой водить или к замполиту сразу отправить? Вот обрадуется человек!
 – Я больше не буду, – прошептал Бабушкин и еще ниже опустил голову.
 – В вашу искренность и исправления я никогда не поверю, но следить буду строго. И запомни: если впредь узнаю – пощады не будет. Завтра жена на работе или дома?
 – Дома.
 – Сейчас напишешь мне объяснительную записку, где, с кем, сколько раз и подробно все остальное… А утром идешь домой и до вечера ублажаешь жену.
 – Спасибо.
 – Всех остальных предупреждаю: можно делать все, но в пределах разумного, разумеется. Семья от этого страдать не должна. Ясно? Вот и славно. Разойдись!

РАССТАВАНИЕ
 Шестнадцать часов – время вечернего доклада. Командиры боевых частей и начальники служб с планами на следующий день и кучей требуемых бумаг идут в каюту к старшему помощнику. Старпом сидит в кресле в выходной форме одежды с сигаретой в зубах. На столе вместо обычных бумаг стоит в изобилии закуска и графин со спиртом. Такого здесь никто и никогда не видел. Все стояли у двери с широко раскрытыми глазами.
 – Что встали? Онемели? Никогда и нигде ничего подобного не видели? Заходите, рассаживайтесь. Все, наверное, думают, особенно доктор, что наконец-то у старпома крышу рвануло. Ан нет! – улыбнулся он. – Сегодня вечер прощания. С завтрашнего дня я в отпуске, а после него еду в Питер, поступать в академию. У кого что подписать – давайте, читать не буду. Вот за это по первой и выпьем.
 Все сразу оживились, посыпались поздравления.
 – Спасибо! Надеюсь, что все слова искренни и никто не держит зла за содеянное мной. Все делалось во благо сохранения и повышения боевой готовности корабля. Будь вы на моем месте, поступали точно так же. Хочу выпить за вас, моих верных боевых друзей и помощников. Со многими мы бок о бок прожили целых четыре года одной семьей, а в каждой семье есть шероховатости и не все бывает гладко. Не знаю, как вам, а мне больно расставаться с вами, экипажем, кораблем. Что-то становлюсь сентиментальным, слезы сами собой наворачиваются на глаза. Еще раз за вас, товарищи офицеры! Спасибо за совместную службу. Пусть и на ваших плечах загорятся большие звезды.
 Снова выпили, закусили. Настроение не повышалось.
 – Курите. Доктор, знаю, что у тебя свои сигареты бывают только на берегу, презентую тебе пачку «Родопи». Сегодня все курят только твои.
 – Спасибо, Александр Николаевич. Посмотрите, с какой жадностью стали курить мои сигареты. Предложи им сейчас уксус, пошел бы за милую душу. Хочу сказать от себя, думаю, меня поддержат все. Мне, правда, будет вас не хватать. У нас было много общего и…
 – Доктор, прекрати. Несмотря на кажущуюся строгость, я тоже человек со своими плюсами и минусами и могу взаправду пустить слезу. На прощание хочу дать всем несколько напутствий, чтоб служить было легче. Уж простите, но без этого не могу, привык. Люблю говорить, но сегодня из меня пойдут только флюиды доброты. Это все продиктовала мне жизнь на флоте. Будете придерживаться – достигнете высоких должностей и, разумеется, больших звезд. Нет – дорога в рай вам закрыта. Не ленитесь утром, перед подъемом флага, вызвать к себе командиров групп, старшин команд и излить им все, что накопилось у вас в душе за ночь и что по этому поводу вы о них думаете. Гарантирую: на построении они станут грызть палубу, делясь своим духовным подъемом со своими подчиненными. Второе. Если знания ваших подопечных будут низки, после, упаси вас Бог, нестандартной ситуации можете смело сушить сухари, запасаться чаем и сигаретами. Место за колючкой вам обеспечено! Третье. Чем чаще вы проводите тренировки и ученья, особенно по борьбе за живучесть, тем скорее знания и навыки через практику доводите у личного состава до автоматизма. А чтобы знать обстановку в своем подразделении, не стесняйтесь изредка закатывать рукава и залезать руками в дерьмо, но чтоб после этого в этом дерьме были все ваши подопечные. Учитесь разговаривать по-деловому, а не мелите всякую ересь. Тогда моряк поймет, что вы от него хотите получить. Не пейте с подчиненными. Вы их тогда не сможете наказать и заставить что-то сделать.
 Старпом говорил тихо, как отец, наставляя сыновей перед дальней дорогой. И все затаенно слушали своего непосредственного начальника.
 – И каким бы хорошим ты с моряками ни был, в их мозгу сидит доминанта, которая направлена на самовольную отлучку, пьянство, издевательство над молодыми и прочую гадость. Никого и никогда не целуйте – продадут. Только кнут, а пряники в магазине давно закончились. Живите в реальном мире, а не иллюзиями. И последнее. Если впереди маячит благая цель (не в шестой раз жениться, как у Мараканова), стремитесь к ней, повышайте свои знания, а нет – заживо сгниете! И никто не пожалеет. Ну, вот и все, мои хорошие, давайте выпьем за наше светлое будущее, да я уже пойду.
 – Александр Николаевич, а кто придет после вас? – спросил Денисов.
 – Честно, не знаю. Кто-то из Феодосии должен приехать. После отпуска я на пару дней зайду к вам, чтоб ввести товарища в курс дела, заодно и познакомлюсь с ним. Спирт прячу в сейф, а порядок тут наведет приборщик. Домой надо идти. К жене приехала двоюродная сестра и хотела бы близко познакомиться с порядочным и интересным во всех отношениях офицером. У нас здесь все такие, кроме доктора, – засмеялся он. – Поэтому возьму его, пусть разочаруется. А ведь придется сказать, что достойнее офицера на корабле нет. Иди, переодевайся, – посмотрел он на начмеда, слегка прищурив глаза.
Старший помощник поднялся, всем пожал руку, каждого обнял и поцеловал. Когда все вышли, он закрыл каюту и, не оборачиваясь, поднялся по трапу.
 В душе поселилась горечь расставания. Но это была жизнь. Корабельная жизнь. Завтра снова кто-то уйдет, а вместо него придет новый офицер. Но цели и задачи по охране Отчизны останутся.

ИНСУЛЬТ

В наше время на прилавках книжных магазинов можно найти все, от сборников анекдотов до словаря матерных слов, от женских романов до мужских журналов. Но вот никогда не видел студенческих перлов. А их, если постараться и пособирать, вышла бы не одна толстенная книга. Именно находчивость студентов, граничащая с незнаниями и глупостью, дает массу забавных историй. Может, кто-то прислушается и выдаст на-гора нечто увлекательное и интересное.
 Слушатели Военно-медицинской академии – это те же студенты, только мужского пола и в военной форме, но им присуще все то, что присуще молодым, здоровым и беспечным людям.
 Группа слушателей факультета подготовки врачей для авиационной и космической медицины пришла на занятия по нервным болезням. Переодевшись в халаты, они расселись в классе и лихорадочно стали листать учебник.
 Вошел преподаватель, кандидат медицинских наук майор Михайленко, служивший в далекой молодости начальником медицинской службы на одной из атомных подводных лодок Северного флота.
 В чем схожесть большей части моряков и летчиков? Специфика службы и тех и других очень тесно связана с немалым риском для жизни. Поэтому инстинктом самосохранения у них является выработка в организме большого количества «гормона» юмора, с которым они и идут по этой жизни.
 Преподаватель сел за стол, достал из кармана халата журнал, открыл его и что-то в нем записал.
 – Так, – оглядел он безмолвно сидящих будущих светил военной медицины, – кто мне сейчас расскажет одну из частых патологий в нервных болезнях – инсульте? Напомню, что существует, надеюсь, это всем известно, два основных вида инсульта: ишемический и геморрагический.
 Все сидели, уныло углубившись в толстенный учебник.
 – Мы остановимся на первом, так как на его долю приходится восемьдесят процентов от всех инсультов. Что же об этом заболевании должен знать каждый врач, включая проктолога и венеролога? Это мне сейчас скажет товарищ... товарищ Зуев. Прошу, коллега.
 – Мы, товарищ майор, должны твердо знать, – прохрипел Владимир, – что при поражении левой половины головного мозга симптомы инсульта проявляются с правой стороны тела. Соответственно, если поражена правая сторона, то поражаются органы, находящиеся на левой половине тела.
 – Блестяще! Ваш сногсшибательный ответ непроизвольно вызвал у меня скупую, не боюсь этого слова, слезу.
 – Мужчины не плачут, мужчины огорчаются.
 – Зуев, уважаю разносторонне развитых людей. На экзамен разрешаю не приходить, зачетку можете передать с кем-нибудь. Отличная оценка вам обеспечена.
 – Спасибо, товарищ майор. Разрешите идти?
 – Куда? – недоуменно поднял брови преподаватель.
 – Я сегодня заступаю дежурным.
 – Не рано? – посмотрел на часы преподаватель.
 – Никак нет. К наряду следует обновить обязанности, подготовить форму одежды и хорошо, согласно Уставу, отдохнуть.
 – Если еще и отдохнуть, тогда идите. Против Устава не попрешь.
 Зуев положил учебник в «дипломат» и, сказав «до свидания», вышел из класса.
 – Ну-с, продолжим. Кто мне расскажет о симптомах инсульта? – он оглядел слушателей. – Не вижу леса рук. Нет желающих? Печально! Получается, что зря я отпустил Зуева. Тогда порадует нас своими глубокими знаниями, – он опять опустил глаза в журнал и хмыкнул, – Федоров. Есть такой?
 Встал худенький, невысокого роста слушатель, Вовочка Федоров, скромный и инфантильный юноша.
 – Итак, уважаемый, перечислите мне эти симптомы.
 Федоров стоял, наклонив голову, пытаясь уловить хоть одну подсказку. Но все молчали, как истинные патриоты на допросе в гестапо.
 – Я в восторге от ваших глубоких познаний! Не можете сосредоточиться? Я помогу немного вам, не возражаете? Только вы за мной повторяйте, чтобы все слышали и запоминали.
 Федоров тупо молчал.
 – Первое, что у больного, – это гемиплегия. Повторите.
 – Гемиплегия.
 – Это – полная потеря возможности произвольных движений, то есть паралич в ноге и руке с одной стороны тела, а паралич одной конечности – моноплегия.
 – Моноплегия.
 – А параплегия?
 – Паралич обеих верхних или обеих нижних конечностей.
 – Замечательно! Товарищ Федоров, вы не до конца потерянный человек!
 Владимир шумно вздохнул.
 – Еще есть гемигипестезия. А это что за зверь?
 – Гемигипестезия – это…
 – Правильно, снижение чувствительности на одной половине тела. Осталось вам назвать немного. Вы только не забывайте все повторять. Мне со стороны видно, какой потрясающий интерес у слушателей вызывают ваши ответы. Итак, афазия.
 – Афазия… – как умный попугай повторил Вовочка.
 – Афазия – это отсутствие или нарушение у больного речи, правильно?
 – Правильно, – подтвердил Федоров.
 – Благодарю за доверие. Есть еще апраксия.
 – Апраксия.
 – Молодец! Это нарушение двигательных движений в пораженных конечностях. И наконец, эрекция на противоположной стороне тела, – серьезно проговорил преподаватель.
 – Эрекция на противоположной стороне тела, – не задумываясь, повторяет Вовочка.
 Класс взрывается диким хохотом. Смеется и Михайленко.
 – Федоров, а тебе не надо в наряд?
 – Никак нет, – отвечает пунцовый Владимир.
 Тогда садись. На экзамен ко мне не вздумай приходить, вдруг мое настроение будет плохим. Договорились?
 Владимир обреченно кивнул головой.
 – Перед перерывом расскажу вам по изучаемой теме анекдот: Сара звонит своей подруге: «Софа, у Абрама случился инсульт. Рука не работает, нога не работает, мычит…» – «А член как? Член!» – «С членом все нормально. Он вовремя успел перебросить его в другую сторону». – «Какое счастье! Как тебе повезло, дорогая!»
 И снова слушатели задорно смеются.
 – Перерыв! – командует Михайленко. – Через пятнадцать минут собираемся у восьмой палаты. Не забудьте с собой взять молоточки.

НА СЛУЖБЕ РАТНОЙ


Первый курс в военных училищах очень труден для вчерашних мальчиков. Их оторвали от мамкиной груди, и теперь они всё должны делать самостоятельно и по команде. И нет рядом ни мам, ни пап, ни бабушек, которые и разбудят в девять часов, и зарядку делать не надо, а тем более кросс бежать, и койку за тебя заправят, и брюки погладят, и ботинки почистят…
 Теперь только ты сам за себя. Не сделал или сделал плохо – получи наряд на работу или будь дневальным вне очереди. И так будет продолжаться до тех пор, пока ты не поумнеешь и не переборешь свою лень.
 Вооруженные силы куют из мальчиков настоящих мужчин, которые, демобилизовавшись, могут делать всё или почти всё.
 Это в полной мере касается и будущих светил военной медицины в Ленинградской военно-медицинской академии. Здесь все то же самое, только специфика учебы отличается от учебы настоящих моряков да кафедры расположены в черте города.
 Поначалу везде и всюду со слушателями ходит начальник курса. Он следит, чтоб и шаг был шире, и шли в ногу, и показать, где что находится, и чтобы вовремя все поели, и чтобы дисциплина не хромала, и на лекцию или занятия не опоздали… Да мало ли что... Город большой, красивый, и ворон в нем считать не рекомендуется, надо делать все четко и быстро.
 Первый курс подготовки врачей для авиационной и космической медицины шел в академическую столовую по проезжей части проспекта имени Карла Маркса. По тротуару своих питомцев сопровождал начальник курса, подполковник Новодворский. Он был теперь им и мать, и отец, и двоюродный брат.
 На дороге, как это для Ленинграда не странно, был открыт канализационный люк. Слушатели, предупреждая друг друга, обходили его и шли дальше. И только Шапиро думал о чем-то радужном.
 И вдруг строй быстро распался и сбился в кучу.
 – Э-э-э!.. – прокричал Новодворский, махая левой рукой с сомкнутыми в кольцо тремя пальцами, повернув ладонь кверху. – Что у вас произошло? Э-э!.. Кто-то копейку обронил?
 – Шапиро в люк упал.
 – Сапоги, сапоги не порвал? – Новодворский умел специфически шутить.
 Дружный хохот огласил Выборгскую сторону. Десятки рук схватили Шапиро за шинель и втащили на поверхность.
 – Товарищ подполковник, у него голова заболела, – прохрипел Зуев.
 – Зуев, – Новодворский вновь замахал рукой, – вы окончили Суворовское училище, учитесь в медицинской академии и не знаете, что если болит голова, значит, в ней есть мозг.
 И снова громоподобный хохот поднял ввысь стаю сизых голубей.
 Курс продолжил движение в столовую.
 Война войной, а обед по расписанию.

СЛУЖЕБНЫЙ ДИАЛОГ

 – Товарищ матрос, я вас искал. Где вы были? – спросил командир штурманской боевой части пробегающего мимо него моряка.
 – Я приходил, каюта была закрыта. Видно, мы с вами разминулись.
 – Подожди, а зачем ты мне был нужен?
 – Не имею понятия.
 – Хорошо, иди. Вспомню – вызову.
 – Есть!


ДОРОГА К СЧАСТЬЮ

Весна – это раннее утро жизни. Все начинают просыпаться. Одни пробуждаются рано, а другие спят, пока им солнце не ударит в глаза. И куда ни глянь – красотища такая, что глаз не отвести. И не важно, солнце светит, цветы цветут, листва друг с другом новостями делится, птицы поют или дождь идет. Все хорошо, все замечательно.
 Миша сошел с корабля рано. С моря дул прохладный ветерок, по небу куда-то спешили редкие тучки, но на такой пустяк обращать внимания не было времени. Счастье переполняло его душу. Сейчас он заберет Свету, и они пойдут, погуляют по бульвару, зайдут в кафе, а потом…
 Ноги помимо воли летели к дому, где жила его невеста. А она стояла на балконе и махала рукой.
 – Сейчас спущусь, не поднимайся! – крикнула она радостно.
 Света выглядела просто очаровательно. На ней, подчеркивая все достоинства, были белые брюки и чуть скрывающая талию кофточка в крупную хаотичную клетку. Она бросилась Мише на шею и приникла губами к его губам.
 – Веди, Сусанин, пойду за тобой на край света…
 – А в огонь и в воду?
 – И даже в медные трубы.
 – А брюк не жалко?
 – Новые купим.
 – Если так, вперед!
 Они, беспрерывно болтая, вышли на набережную. Она, к их удивлению, оказалась безлюдной.
 – Первый раз вижу пустынную…
 Не успела она договорить, как хлынул такой дождь, что через секунду они были мокрые до последней нитки. Но весной, в преддверии лета, дождь всегда теплый, правда, и грязь всегда грязная.
 Света сняла туфли и, весело захохотав, неожиданно со всего маху прыгнула в лужу, окатив Михаила водой с ног до головы.
 Миша не заставил себя долго ждать и не задумываясь тоже прыгнул в большую бурлящую лужу и… скрылся с головой, лишь плавающая фуражка напоминала о его присутствии.
 Светлана вначале беззаботно прыснула, а потом от ужаса даже присела.
 Через пару-тройку секунд, отплевываясь, Михаил вынырнул. Он, быстро подтянувшись на руках, вылез наверх.
 – Представляешь, провалился в открытый колодец. И никто ограду не поставил. Мог убиться и утонуть. Сильно ударился левой ногой, кажется, я ее поломал.
 Девушка растерянно стояла, прижав ладони ко рту. Ее парализовал страх.
 – Мишенька, надо срочно доставить тебя в госпиталь. Господи, лишь бы телефон не разрядился.
 Но вызывать никого не потребовалось: в это время по дороге ехала «скорая помощь», которая и доставила лейтенанта Самойленко в госпиталь.
 Сделав рентген, Михаилу в травматологическом отделении сначала соорудили на три недели скелетное вытяжение, а затем наложили гипс аж на шесть недель. В общей сложности он провел на койке с реабилитацией три с лишним месяца.
 С корабля его списали на берег в учебный отряд. И теперь корабельные офицеры все завидовали ему и жалели, что не они упали в колодец. Служить на берегу, исключая дежурства, – значит каждый день быть дома, а вот на корабле… На корабле берег порой только снится.
 На Новый год Миша и Света поженились. Теперь у них все было хорошо. Через год Светочка родила сразу двух мальчиков, а вслед еще и девочку.
 Тесть через три года демобилизовался, и они с тещей, взяв пацанов с собой, уехали на Азовское море в дом родителей тещи, которые к этому времени умерли.
 Вот так и закончилась эта почти полусказочная история, главным героем которой был заполненный водой люк.
 Истинное счастье тогда счастье, когда оно пройдет испытание страданием и горем.

НЕЛЮДИ

На своем долгом военно-морском медицинском пути я встречал много людей. Хороших и разных. В бо;льшей своей массе это были замечательные ребята, специалисты своего дела, честно выполняющие священный долг по защите дальних рубежей необъятной Родины. У них не было высокомерия, зависти, затаенной злобы. Печень вырабатывала желчь, а в сосудах текла алая, горячая кровь, как у всех нормальных людей.
 И только три человека были не от мира сего. А если точнее, то считали себя сверхлюдьми, элитой общества.
 Здесь я не пытаюсь никого очернить или охаять, а говорю истинную правду. Если бы это мнение было только мое – другое дело. Но об этих людях так судят все, кто с ними служил или общался.
 Вспомним их поименно. И начнем с флагманского врача 70-й бригады противолодочных кораблей майора медицинской службы Шевченко Александра Стефановича. Это была особь из разряда садистов, доводя врачей до суицидных попыток. Причем делал он это планомерно, получая удовольствие от содеянного. И когда однажды он пришел на наш корабль и стал со мной творить свое «благое» дело, мои нервы от перенапряжения порвались все сразу, я схватил со стола тяжеленную рифленую пепельницу из толстого светло-коричневого стекла и со всего маху ударил ею по столу, оставив на крышке глубокую вмятину. Если убрать очень многое из всего того, что я проорал ему в лицо, можно понять следующее: если он не прекратит свое издевательство, то я размозжу его лысый череп. После подобного поступка он круто поменял ко мне отношение и, кажется, резко зауважал.
 Вторым был командир скр «Беззаветный», капитан третьего ранга Богдашин Владимир Иванович. Не отличаясь великим умом и морскими качествами, он являлся в высшей степени самовлюбленным самодуром, упивающимся превосходством над подчиненными. Он был худ, злобен, злопамятен, с вечно дергающейся от ненависти щекой. Диагноз «маниакально-депрессивный синдром» нужно было ставить смело, но врачи госпиталя этого почему-то не замечали. Этот командир, не задумываясь, мог унизить любого, не стесняясь в выражениях и действиях. Даже внешне Богдашин походил на эсесовца. Лично по его вине на крейсере «Слава» сгорел мичман, которого он запер в вентиляторной и о котором все забыли, когда на корабле случился пожар. Но эта сволочь и здесь выкрутилась. Ненавижу подобную мразь! И начнись боевые действия, не одна пуля от подчиненных вошла бы в его сутулую спину.
 Третий – начальник штаба 181-й бригады строящихся и ремонтирующихся кораблей, капитан второго ранга Дзюба Владимир Иванович. Личность очень одиозная с вялотекущей шизофренией. И этот представитель семейства «человек разумный» считал себя гениальным. Был надменен и самовлюблен. С такой звездностью он пришел на флот лейтенантом. И по мере того, как офицер рос, его показное послушание и глубокие «знания» заставляли всех начальников избавляться от него, а его «достоинства» видеть на расстоянии линии горизонта. Так спокойнее. Он читал только Уставы, а Корабельный – даже выучил наизусть. Другого больше ничего не признавал, считая бумагомарательство крамолой. Так и шел Вовочка по служебной лестнице с этими знаниями, пробивая дорогу к вратам Олимпа. К технике же умные начальники боялись его допускать – загубит корабль или утопит. Поговаривали, что после Военно-морских классов Дзюбу поставили командиром на корабль, что шел под буксирами в завод на ремонт. А через два месяца его назначили начальником штаба бригады. В бумажных вопросах этот «моряк» был силен, кто-то и этим должен заниматься. С такими «потрясающими» знаниями он даже поступил потом в Военно-морскую академию и, наверное, стал выдающимся стратегом флота Военно-морского. Иначе просто быть не могло!
 Еще Владимир Иванович в штабе любил много курить, пить «шило», играя после этого на гармошке и заставляя мичманов плясать.
 При своей незначительной занятости в штабе (а сидеть на стуле и давить геморрой скучно) Дзюба бродил по коридору, заходил в любой кабинет и спрашивал статью Корабельного устава, обязательно называя ее номер. Очень нравилось ему задавать эти вопросы флагманскому врачу, который читал другие книги, любил жизнь, а в жизни женщин. Не получив ответа, начальник штаба в течение недели корил нерадивого офицера, стыдя его на утреннем заслушивании.
 Таким образом он опрашивал почти всех, кроме тех, кто вечерами пил с ним «шило» и внимательно слушал о его «боевых» подвигах. Жена с ним в Николаев не поехала, решив без него отдохнуть немного, он ей и в Севастополе надоел хуже горькой редьки своей занудностью.
 Наконец Дзюбу приголубила крашеная блондинка, Светлана Соловьева, одинокая связистка с узла связи, женщина плотная, хара;ктерная, волевая и не дурна собой.
 Вовик всецело отдался ей. Теперь Дзюба был полностью подмят этой любвеобильной женщиной, и не он, а она командовала штабом, давая распоряжения, кого казнить, а кого миловать. И чем она еще прельщала, что жила в двух кварталах от штаба, где крепко поила, вкусно кормила и сладко любила. Владимир даже стал выглядеть солиднее, ходил гоголем, исполняя приказы повелительницы.
 Сильно не нравился Светлане ее начальник, флагманский связист, капитан третьего ранга Денисов Вячеслав Васильевич, человек строгий, практичный, ответственный, требовательный, но справедливый и правильный. Любые нарушения он разбирал с пристрастием, невзирая, кто их допускал – женщина или матрос, порой даже наказывая и лишая премий. Сколько Светлана ни старалась, сколько ни билась, но соблазнить Денисова у нее никак не получалось. Вот и решила она уничтожить своего начальника руками любовника.
 Было у Славы хобби, за которое он ежемесячно получал по десять и больше рублей, деньги по тогдашним меркам немалые. Выписывая журналы «Радио», «Наука и жизнь», «Знание – сила», «Юный техник», он черпал оттуда идеи, претворяя их в жизнь, подавая рационализаторские предложения. Новым его изобретением была запись на магнитофон всех переговоров по телефону оперативного дежурного и его помощника. Изобретение полезное, особенно при решении спорных вопросов. Правда, поработало это новшество недолго, но об этом знал только изобретатель, а починить его у него не доходили руки. Оно-то и сыграло в его судьбе значительную роль.
 Каждый вечер сдающий дежурный по бригаде и заступающий шли на доклад к начальнику штаба. Тот выслушивал замечания по дежурству и получал информацию о будущей работе штаба и на строящихся и ремонтирующихся кораблях на следующий день.
 Сдав дежурство, Денисов собрался было выйти из кабинета, как начальник штаба попросил его задержаться.
 – Товарищ Денисов, – Дзюба вальяжно развалился на стуле, закуривая сигарету, – на вас жалоба поступила. Вот, почитайте, – он протянул ему исписанный листок. – За такие дела вы можете вылететь отсюда с треском. Это же надо, флагманский связист склоняет своих подчиненных к сожительству.
 Вячеслав внимательно читал бумагу, очень грамотно написанную связисткой Еленой Грицай, дежурившей ночью на узле связи. В бумаге говорилось, что дежурный по бригаде капитан третьего ранга Денисов всю ночь звонил ей и требовал интимной близости.
 Денисов очень хорошо знал всех своих подчиненных, кто что может и кто на что способен. Елена же не отличалась гениальностью, грамотностью, даром трезвого мышления и анализа. А бумага была написана слишком толково, на что она не способна, к тому же все написанное было ложью. Значит, ее рука тупо выводила на бумаге чужую мысль – Соловьевой или даже Дзюбы.
 Денисов положил листок на стол.
 – Как вы можете мне все это объяснить, товарищ капитан третьего ранга? – ехидно спросил начальник штаба.
 – Разрешите, я выйду на одну минуту, – Денисов был красен и зол, его белые ноздри ходили ходуном.
 – Нет! Сначала вы мне расскажете, а потом я решу, куда вы отсюда пойдете.
 – Я сказал, что сейчас приду, – флагманский связист развернулся и вышел.
 В кабинет он вошел быстро, держа магнитофонную кассету в руке.
 – Товарищ капитан второго ранга, вот на этой кассете, – он потряс рукой, – есть все записи разговоров во время дежурства, моих и помощника! – Слава шел ва-банк, зная, что кассета пуста, но Дзюба этого знать не мог. – И если завтра утром у меня на столе не будут лежать заявления на увольнение от Соловьевой и Грицай, я с этими записями пойду к военному прокурору. Думаю, что это коснется и вас! А ваше поступление в академию будет под большим вопросом!
 – Дайте мне ее! – протянул руку Дзюба.
 Ничего не ответив, Вячеслав развернулся и вышел, плотно прикрыв дверь. Он заметил, как на лице «высокого» начальника промелькнула тень испуга.
 Утром, даже не успев зайти в штаб, Денисов столкнулся с подбежавшим к нему растерянным начальником узла связи, капитан-лейтенантом Землянским.
 – Вячеслав Васильевич, Соловьева и Грицай написали заявления об уходе по собственному желанию. Что будем делать?
 – Ничего! Пусть идут, – легко вздохнул Денисов.
 – А как же мы?
 – Моряков посади на связь. В этом ничего страшного нет. Сам на вахте постоишь… И ищи замену. Свято место пусто не бывает.
 Начальник штаба по этому вопросу более не проронил ни слова, а к Денисову никогда и ни с чем не обращался, обходя его стороной. А через полтора месяца он уехал в Ленинград поступать в академию, не прослужив в штабе и года. Командир бригады тоже понял, а может, и флагманский врач подсказал, что от людей с диагнозом «шизофрения» надо как можно быстрее избавляться.
 Пишу это и думаю: сколько судеб было исковеркано такими негодяями, сколько нервов они попортили своим подчиненным. Ненавижу нелюдей! И если бы встретил их в гражданской жизни, непременно бы в морду дал!

УЧИТЕЛЮ
 Всегда с любовью и теплотой вспоминаю своего начальника курса Самбурова Юрия Сергеевича, Царствие ему Небесное.
 Быть учителем и воспитателем одновременно тяжело и ответственно. Это очень неблагодарный труд. Понимаешь это только с возрастом.
 Нас поступило на учебу сто пятьдесят человек, правда, выпустилось сто двадцать физически здоровых, разносторонних парней. У каждого свой характер, свой нрав и свои способности. И управлять таким коллективом довольно сложно.
 Пусть из этой общей массы сто, даже сто двадцать были тихи и коммуникабельны, но остальные двадцать-тридцать человек – разгильдяи и требовали постоянного пристального внимания.
 Одни пакостили мелко, другие по-крупному. Одни часто, другие изредка. Но за каждым нужен был глаз да глаз.
 Что характерно, Юрий Сергеевич никогда не кричал, всегда разбирался тихо и основательно. Он умел тонко, со свойственным ему юмором так поговорить с нарушителем, что не только ему, но и всему курсу было предельно ясно, что так поступать очень даже некрасиво.
 Выглядел он всегда безупречно. Смуглое, гладко выбритое лицо, черные волосы, безукоризненно сшитая и выглаженная форма делали его поистине красивым человеком. Мне почему-то кажется, к моему великому стыду, я не знаю его прошлого, кроме того, что он был флагманским врачом где-то на Балтике, но явно, он был как раз из тех людей, которые любили волю, женщин и все то, к чему стремились те двадцать-тридцать непокорных. Поэтому он их больше понимал и смотрел на них, как взрослый человек смотрит на свою юношескую фотографию. Понимал и прощал.
 В нем не было желчности, озлобленности и ненависти. Он умел прощать и не помнил зла. Эти его качества я всегда стремился пронести и по своей жизни. И, кажется, у меня это получилось.
 Пройдя довольно суровый этап жизни в молодости и затем став флагманским врачом, я никогда не позволял себе унизить подчиненного, обидеть его и не позволял этого делать другим. Все, кто хотел расти, рос. Всех, кто катился вниз, тормозил. Упавшего поднимал. Взорвавшихся собирал по кускам.
 Все это Ваше, Юрий Сергеевич! Спасибо Вам за это! Как-то на торжественном вечере в ресторане Вы сказали: «Финогеев, не будь врачом».
 Видно, Вы сильно сомневались в моих способностях. Да, наверное, я тоже в них сомневался и в шутку ответил: «Я буду флагманским врачом».
 Но жизнь распорядилась иначе. Она поставила меня в такие условия, при которых не быть врачом было просто невозможно. И я им стал! Думаю, это Вам понравится.
 Потом был и флагманским врачом.
 А закончив службу, снова надел белый халат, став заведующим отделения физической реабилитации.
 И больной считает за благо попасть ко мне на лечение. Это я не вру.
 Вот что сохранилось, Юрий Сергеевич, до сих пор, так это то, что я остался хулиганом, юмористом и просто веселым парнем, безумно любящим жизнь во всех ее проявлениях.
 Вы нам говорили: «От моряка должно пахнуть «Беломором», «Шипром» и коньяком».
 Это я тоже пронес сквозь годы. Правда, изменились марки сигарет и одеколона. Но коньяк я люблю. Хотя к алкоголю в больших количествах отношусь отрицательно.
 Христианская мудрость учит: «Не сотвори себе кумира». Ну как без этого? Вы, полковник Самбуров, мой эталон, образец, идеал военно-морского врача. Я тоже любил форму и шил ее так, что женщины оборачивались мне вслед, а вот представителям комендатуры она почему-то не нравилась.
 И женщин я любил. И они мне отвечали взаимностью. Как без них?
 Это все равно что быть в бане и не помыться.
 Дорогой Юрий Сергеевич! Я не думаю, чтобы кто-то, кого Вы выпустили в свет, в люди, сказал бы о Вас что-то плохое.
 Для всех нас Вы были отцом, а не отчимом. Низкий Вам за это земной поклон! И спасибо за все!
 А если бы это все было не так, то и не было бы этого рассказа и всех моих книг.
 Искренне уважающий, помнящий и любящий Вас
 Александр Финогеев.



                МИЛЫЕ ДЕТИ

                ШИНОВОЧКА

Петя сидел на ковре и строил башню из кубиков, мама за столом что-то шила, перед ней стояла швейная машина.
 Вдруг четырехлетнего мальчика озарила новая мысль, он радостно подбежал к маме.
 – Мама, дай мне шиновочку.
 – Что? – не поняла мама.
 – Шиновочку.
 – А что это такое?
 – Ну, как... Ты шьешь шиновочкой, и я буду шить.
 – Глупенький, я шью иголкой и ниткой. Иголка очень острая, ей можно уколоться, будет больно, пойдет кровь – и станешь плакать. Поэтому такие вещи детям брать нельзя. Иди лучше их кубиков построй красивый домик, в нем будут жить твои солдатики.
 – Ладно, – деловито сказал Петя и принялся возводить дом для своего войска.

ЗАЯЦ
 Начало осени выдалось очень дождливым. Полторы недели не переставая шел косой нудный и монотонный дождь. Кругом стояли огромные лужи и бурно текли звенящие ручьи. Улицы были пустынны. Лишь изредка можно увидеть бегущих учеников да спешащих по своим делам взрослых.
 Но вдруг небо прояснилось, выглянуло солнышко и стало по-летнему тепло.
 – Маруся, – первое, что сказал муж, придя с работы, – в субботу возьму ребят и съездим за грибами. Приготовь ведра, корзинки и сапоги.
 – Не застряньте, дорога еще не просохла, – встревожилась Мария.
 – Как-нибудь выберемся, – засмеялся он и обнял супругу. – Впервой, что ли.
 Сережа, девятилетний мальчик, и Андрей, неполных семи лет, с радостью восприняли эту новость, сразу начав обсуждать свой первый выезд в лес.
 Наступила долгожданная суббота. Родители еще спали, а дети были уже на ногах и начали будить отца.
 Наскоро попив чаю с бутербродами, они оделись по-походному и выехали.
 – Леня, когда вас ждать? – спросила жена, провожая их до ворот.
 – К обеду будем.
 Лишь только остановился мотоцикл, Андрей влетел в дом, неся на сапогах грязь.
 – Мама! – закричал он, захлебываясь от счастья. – Мы видели вот такого зайца! – и он поднял вверх руку.
 – Таких зайцев не бывает, – засмеялась мать. – Пойдем, я помогу тебе снять сапоги. Видишь, целое болото в дом принес.
 – Нет, правда, мама, вот такой, – и он провел рукой по своей голове.
 – Сережа, правда, что ли? – спросила она подошедшего старшего сына.
 – По колено… И то когда стоял на задних ногах.
 – Ой, Андрюша!.. Это тебе он от страха таким показался.
 – Мама, но честно не испугался.
 – Молодец! – погладила она его по светлым взъерошенным волосам. – А грибов хоть набрали? Где батька?
 – В сарае, мотоцикл ставит. Набрали, конечно. Грибы – ерунда! Вот заяц!.. Как он скачками побежал от нас, ты бы только видела это.
 – Переодевайтесь, – снова счастливо засмеялась она, – мойте руки – и за стол, обедать будем. А я пойду посмотрю, что вы там насобирали.

ДЕНЬ ПОБЕДЫ
 Это произошло в те далекие советские времена, когда все были молодые и красивые, а Санкт-Петербург назывался Ленинградом.
 Мама с папой, быстро позавтракав, оделись сами, одели старшего сына и поехали на Пискаревское кладбище, место скорби всех ленинградцев, где захоронены тысячи людей, погибших, замерзших и умерших с голода во время блокады, но отстоявших свой город от немецко-фашистских захватчиков. Сегодня День Победы, праздник радости, счастья и мирного неба над головой. Сюда шло огромное количество людей почтить память тех, кто погиб за свободу и независимость Родины.
 А младший, четырехлетний сын Саша, остался с бабушкой дома. Он был маленький, худенький и не отличался звериным аппетитом. Но в этот раз он сидел на кухне, смотрел телевизор и завтракал, проявляя не характерную для него прожорливость. И только бабушка порывалась выйти с кухни, как он требовал подать ему новое блюдо или находил вескую причину, чтобы вернуть ее обратно. Этот разыгравшийся у Александра аппетит начал у бабушки вызывать подозрение, но она никак не могла понять, в чем причина.
 Время приближалось к десяти.
 – Ты сиди здесь, ешь, что хочешь, а я пойду в зал прилягу и телевизор посмотрю, скоро военный парад показывать будут.
 Саша быстро слез со стула, бегом припустился в свою комнату, схватил несколько игрушек, с ними побежал в туалет и заперся.
 Бабушка вошла в зал, машинально нажала кнопку на телевизоре «Горизонт» и легла на диван.
 Для того чтобы телевизор заработал, требовалось определенное время, он должен прогреться. Наконец появился звук, но изображение не появлялось, что очень насторожило бабушку. Теперь она внимательно посмотрела на экран, он был покрыт чем-то зеленым.
 Она кряхтя поднялась и, подойдя к телевизору, ахнула: все стекло оказалось залепленным пластилином!
 – Сашка, паршивец, ты зачем это сделал? А ну выходи из туалета!
 – Не выйду. Ты будешь меня бить.
 – Не буду, выходи.
 – Скажи «Честно октябрятское», что не будешь.
 – Честно октябрятское не буду.
 – Скажи «Честное пионерское», что не будешь.
 – Честно пионерское не буду.
 Он требовал от нее сотни страшных клятв, которые бабушка давала и обещала не наказывать внука, лишь тогда он вышел.
 Он, согнув худенькие плечики, держал в руках игрушки, виновато и боязливо смотрел снизу вверх в бабушкины глаза.
 – Зачем ты это сделал? – строго спросила она.
 – Мне захотелось узнать, будет он показывать через пластилин или нет.
 – Убедился?
 – Убедился.
 – И когда ты успел это сделать, ведь все время на кухне находился.
 – А я утром услышал, как ты пошла мыться, тихо встал и быстренько залепил.
 – Значит, ты это еще вчера придумал?
 Саша виновато молчал.
 – Хотела отдохнуть, теперь отдирай твое художество. Иди расстилай газеты и будешь скатывать свой пластилин, который я тебе подавать буду, на ковер его только не роняй, а то и его потом придется чистить.

ТАРАСИК
 Пятиклассница Галя возвращалась домой из школы и около парадной увидела в руках малолетних девчонок темненького котеночка. Он был слепой, несчастный, открывал ротик, но писка не было слышно.
 – Что вы мучаете животное, дайте его сюда. Разве не видите, он же есть хочет, – Галина подошла к ним и силой отобрала несчастное животное, прижав его к груди.
 Придя домой, Галя быстро подогрела молоко, налила его в пузыречек из-под пенициллина, сверху нацепила резинку от пипетки, проткнув сверху дырочку горячей иглой, и быстро принялась поить не подающего признаков жизни котенка.
 – Пей, мой хороший, пей, Тарасик, я не дам тебе умереть и стану твоей мамой, – имя Тарасик у нее вырвалось само собой.
 Вскоре с работы пришли родители. Они посмотрели на этот комочек, завернутый в шерстяной платок, вздохнули обреченно и в один голос сказали: «Не жилец».
 Галя каждые полтора-два часа, и ночью тоже, поила своего любимца. И он спал вместе с ней, крепко прижавшись к ее теплому телу.
 Рос Тарасик быстро, как на дрожжах, и вскоре превратился в огромного кота. Он был очень добрый, ласковый, хорошенький, игривый и пушистый, что из-за длинной шерсти даже не видно было его больших зеленых глаз. Из-за нее он походил на громадный темно-серый комок с белым воротничком и белыми носочками. Когда он уже самостоятельно пил молоко, то свисающая шерсть на мордочке была вся мокрой. И еще он очень любил, когда Галина его расчесывала, поднимая шерсть вверх. Он вытягивался во всю длину и неимоверно громко мурлыкал. Расчесав хвост, Галя каждый раз брала линейку и мерила его ширину, которая составляла тридцать два сантиметра! И вообще, своей спасительнице Тарасик позволял делать с собой все. Он ходил в платьях от кукол, с бантом на хвосте, в бумажных башмаках на ногах…
 В углу за платяным шкафом Галина из старого одеяла соорудила ему теплое гнездышко. Но спал Тарасик, где ему хотелось. А если какая-то дверь была закрыта, то он подпрыгивал, повисал на ручке, дверь и открывалась. Ночью же, свернувшись клубочком, обязательно дрыхнул в ногах у любимой хозяйки. Она научила его бросаться на выставленную вперед руку с растопыренными пальцами, и еще дома нельзя было рукой прикоснуться к стене – кот тут же повисал на руке.
 Чем больше Тарасик взрослел, тем его проказы делались просто невыносимыми. Он мог забраться в сервант, где хранилась хрустальная посуда, а вся семья, затаив дыхание и зажав руками рот, следила, чтобы он ничего не разбил и благополучно вышел оттуда. Иногда он разбрасывал по всему дому картошку, играя с ней.
Как-то кот прыгнул на подоконник за мухой и свалил на пол фарфоровую статуэтку собаки, которая с печальным звоном разбилась.
 Вскоре в доме стали пропадать мелкие вещи: заколки для волос, папин носок, носовой платок. Поначалу на это не обращали внимания, пока не исчезли мамины золотые часы. Теперь это всех уже насторожило.
 Как-то раз, делая в квартире генеральную уборку, вытащили подстилку Тарасика, а под ней чего только не было. И все было по-хозяйски сложено. Нашлись не только часы с заколками и носком, но и ключи от дачи.
 Для того чтобы предотвратить подобные проказы, в двери врезали замки и закрывали их теперь на ключ.
 Однажды Галина мама принесла домой продукты из магазина, поставила сумку на кухню, а сама пошла переодеваться к себе в комнату. Заходит на кухню, а все сосиски, их было два килограмма, аккуратно разложены на полу, но ни одна даже не надкушена.
 Отшлепав проказника, она посадила его в туалет. Через час пришел отец и семья села ужинать. Обычно в это время Тарасик сидел у него за спиной на холодильнике, хлопал его по спине лапой, и тот давал ему лакомый кусочек.
 – А где Тарасик? – удивленно спросил отец.
 – Ой, я же его в туалете закрыла. Он мне все сосиски по полу разбросал, – встрепенулась мама.
 Она открыла дверь в туалет и в ужасе ахнула. Все бросились посмотреть, что он там натворил.
Тарасик стоял, щурясь от света. В зубах он держал кисточку с краской, которую взял из банки, находящейся за унитазом. Стены и унитаз были испачканы краской.
 Ужин прекратился не начавшись. Мама с Галиной держали кота, а папа растворителем стирал краску с шерсти, потом отмывал стены и унитаз.
 Как-то в гости из Вологды приехала папина мама, бабушка Даша. Она была старенькая, худенькая и плохо видела. Дня через два Галя обратила внимание, что бабушка тихо ходит по квартире и что-то ищет.
 – Бабулечка, что потеряла? – спросила ее внучка.
 – Ничего, внученька. Это я так… – бабушка тяжело вздохнула и вновь принялась тихо ходить по квартире.
 – Бабулечка, может, у тебя что пропало? – спросила Галя.
 – Да, кошелек свой куда-то задевала.
 – Мы его сейчас найдем, – засмеялась девочка. – Пошли в прихожую.
 Она опустилась на колени и вытащила лежбище кота. Там мирно лежал бабушкин кошелек.
 – А вот и твоя пропажа, бабушка. Наш кот, как сорока-воровка: что плохо лежит, все к себе тащит.
 Дома уже все знали: если что-то исчезло, надо искать в домике у Тарасика.
 – Сколько живу, – произнесла обрадованно бабушка, – первый раз такое вижу. Теперь буду знать про его шалости и все надежно прятать, – засмеялась она.
 Лето Тарасик проводил на даче у бабушки Веры, маминой мамы. Вместе с Урсиком, бабушкиным котом, который был на пятнадцать лет его старше, они жили так мирно, как порой не живут даже близкие родственники. Тарасик ходил между высоких грядок клубники, высоко поднимая то одну, то другую передние лапки, чем очень походил на марширующего солдата. Затем он резко опускал лапу. Таким образом он пытался поймать лягушку, но та была гораздо проворнее. Но ночью охота ему удавалась. Утром на пороге аккуратненько в ряд лежала его добыча: кроты, мыши, крысы и даже однажды змея. Он важно сидел возле своего охотничьего трофея и ждал, когда его похвалят и за это дадут что-то вкусненькое.
 Иногда он позволял себе выйти за ворота и важно пройтись по дачному участку. Урсик же в это время дремал под березой, что росла возле калитки. Дачные коты, завидя идущий комок шерсти, с остервенением набрасывались на него, а он, распушив свой огромный хвост, мчался домой, под защиту Урсика.
 Так и жил Тарасик – зимой дома, а летом на даче. Но на даче он чувствовал себя свободнее и раскованнее. А дома… Дома скучно.
 Тарасику было уже пять лет, когда к маме с папой приехали в гости дядя Леша и тетя Оля, их хорошие знакомые. Они как увидели кота, аж на колени упали: отдайте его нам – и всё. Жили они в пригороде, в частном доме, поэтому домашние решили, что там их любимцу будет лучше.
Когда его несли к машине, из его глаз катились слезы, а вместе с ним плакали все.
 Так Тарасик стал жить на воле. Ему было хорошо. Его шерсть стала еще длиннее, и он теперь походил на огромный серый одуванчик. Дядя Леша для любимца выкопал во дворе большой бассейн, запустил туда рыбок, положил через него мостик. Теперь кот целый день сидел на нем, наблюдая за плавающими рыбками, а иногда и лакомясь ими.
 Люди, проходя мимо, останавливались и подолгу смотрели на это чудо, завидуя хозяевам.
 Однажды к дому подползла змея. Тарасик не раздумывая бросился на нее и задавил, но она все же сумела укусить его. Так он погиб в героической схватке. Было ему тогда одиннадцать лет.
 Похоронили Тарасика во дворе под старой елью. А дядя Леша и тетя Оля долго оплакивали его.

БОЛЕЗНЬ
 Бабушка позвонила в город детям.
 – Рита немного приболела, кашляет. В садик пока не ходит, дома сидит, – сказала Ритина мама.
 – А дай ей трубочку, я поговорю с ней.
 – Здравствуй, бабушка, – серьезно произнесла трехлетняя Маргарита.
 – Мама сказала, что ты, Риточка, заболела?
 – Кашляю я, – обстоятельно произнесла она.
 – Чем ты дома занимаешься? Рисуешь, бегаешь?
 – Ты что, бабушка, с ума сошла? Я же болею.

ЭКСПЕРИМЕНТАТОР
 Дедушка метался по квартире как сумасшедший. Он проспал на работу – не зазвонил будильник. За ним в ночной рубашке бегала бабушка. Она закипятила воду для чая и открыла холодильник, чтобы взять масло и колбасу. На нижней полке стоял будильник.
 – Петька! – закричала она, обращаясь к четырехлетнему внуку. – Ты зачем будильник положил в холодильник? Я тебе за это сейчас всыплю.
 – Бабушка, мне хотелось узнать, будет его слышно оттуда или нет…
 – Ты хотел, а мы из-за твоих опытов с дедушкой проспали. Обещала купить сегодня сгущенное молоко, теперь не куплю.
 Но этого Петя уже не слышал, он крепко спал, накрывшись с головой одеялом.

ХАРАКТЕР
 Четырехлетняя Маргарита пришла в комнату дяди Саши и встала у стола.
 – У тебя мандаринка есть?
 – Есть.
 – Дай!
 – Надо говорить: «Дай, пожалуйста».
 Рита долго стояла и смотрела в пол, теребя юбку.
 – Дай, пожалуйста, – наконец выдавила она из себя.
 – А ты уже покушала? Папа и мама ругаться не будут?
 – Они не узнают, – твердо произнесла она и плотно закрыла дверь.

ВЕСНУШКИ И МУРАВЬИ
 Учительница по биологии вела урок. Тема – «Кожа».
 – Кожа у людей и других животных является барьером, защитой всего организма от воздействия на него внешних факторов. Палящее солнце Африки сделало кожу людей черной, холодный северный климат выбелил ее, а в пустынях цвет кожи у людей желтый. На коже имеются пигментные пятна. Это родинки и веснушки, но иногда она изменяет цвет в результате болезней. При желтухе ее цвет желто-зеленый, а при малокровии – бело-голубой.
 – А я знаю, как вывести веснушки, – вскочила из-за парты, тряся поднятой рукой, конопатая Лариса Ромасько.
 – И как, расскажи нам, – заинтересованно осведомилась учительница.
 – Надо лицо сунуть в муравейник, муравьи и сожрут их.
 – Кто тебе такое сказал? – в ужасе спросила учительница.
 – Старший брат.
 – Я с ним поговорю. Дети, запомните и не делайте так никогда! Муравьи очень агрессивны. Если в муравейник попадает животное, они мгновенно съедают его до костей. А если сунете лицо, то и лица не останется, съедят всю вашу кожу… вместе с веснушками.
 – Дебил! Я бы весной точно сунула, – возмущенно произнесла Лариса.
 – А потом запомните, дети. Народ говорит так: «У кого много веснушек, родинок и кто рыжий, те счастливые люди».

ВСЕМ ЖАРКО, И ВСЕМ ВСЁ БЕЗРАЗЛИЧНО
На железнодорожной платформе, на сложенных кучей вещах, на самом солнцепеке сидела лохматая девочка лет шести-семи. По ее круглому лицу градом катился пот, который она интенсивно стирала прямыми длинными волосами.
 Невдалеке с подругой в окружении четырех парней стояла мама – молодая приятная женщина. Все с удовольствием пили пиво, курили и шумно разговаривали.
 – Мама, ты хочешь, чтоб у меня был солнечный удар? – удрученно спросила дочь.
 – Хочу, – равнодушно ответила мать, и все засмеялись.
 – Значит, ты меня не любишь?
 – Люблю.
 – Если любишь, отнеси меня туда, где темно.
 И снова раздался дружный смех.
 Мой поезд тронулся. А я так и не узнал, отнесут ее туда, где темно, или солнечный удар придет быстрее.

ПОГОВОРИЛИ…
 – Дедушка, а почему у тебя такие большие уши? – спросила за обедом внучка Маша.
 – Что? – справился у девочки дедушка, приставив ладонь к уху.
 – Я хочу знать, почему у тебя такие большие уши! Ты читал сказку про Красную Шапочку?
 – Что она бормочет, бабушка? – спросил дед у супруги.
 – Спрашивает тебя, глухая тетеря, почему у тебя такие большие уши! Ты что, совсем слух потерял?
 – Не говори, внученька, сушь на дворе совсем замучила! И когда этот долгожданный дождь пойдет у нас, не знаю. Сегодня опять надо огород поливать.

СТРОГО ПО ИНСТРУКЦИИ
 Мама вечером за столом объявила, что после ужина ложится спать, ей завтра на работу чуть свет.
 – Утром Лену отведешь в садик, – сказала она папе. – Все, что ей надеть, – напишу в записке, которою положу на столе в зале. И будильник заведи пораньше, чтобы на работу не опоздал. Ты все понял? – для убедительности спросила мама. – Из садика я ее заберу сама. Утром яйца себе свари и выпей кофе с бутербродом. Телевизор будешь смотреть – не делай громко.
 Она всех поцеловала и ушла в спальню.
 На следующий день вечером семья вновь собралась за столом.
 – Миша, а чего ты Ленке трусы не надел?
 Папа встал из-за стола, принес мамину записку.
 – Здесь ты оставила четкую письменную инструкцию, во что и как одеть ребенка, где о трусах ничего не сказано. Поэтому я думал, что так и надо.
 – Я полагала, что ты догадаешься, что это как бы само собой разумеется. До чего вы все мужики не приспособлены к жизни. Неужели и в туалет по инструкции ходите?
 – Это большое преступление? В чем, собственно говоря, дело, что всплыл этот вопрос?
 – Забираю я вечером Лену, как меня останавливает воспитательница и говорит: «Вы почему ребенку сегодня не надели трусы?» Я прямо опешила. «Доходит дело до «тихого часа», – опять говорит она, – а девочка отказывается переодеваться в пижаму. После недолгих расспросов о причине выясняется, что папа, собирая ребенка в детский сад, не надел на дочь трусы. Будьте внимательны». Они решили проблему при помощи «дежурных трусов», но выслушивать подобное мне было неудобно.
 – Извините, – говорит папа, – но у меня не семь пар рук. Я тоже должен помыться, побриться, одеться и прочее… Эка беда – девочка без трусов пришла. Не голая же!
 – Не голая, но мне было неудобно.
 – Это можно перетерпеть.
 – Как все просто у тебя…
 – Не проще, чем у других!

ОРГАНИЗОВАННЫЙ ОТДЫХ
 После принятия в пионеры Вова поехал в пионерский лагерь. Путевку для сына выделила отцу воинская часть, где он служил военно-морским врачом. Лагерь находился так далеко, что родители туда не смогли ни разу поехать, военные транспорт на такие цели не выделяли.
 И вот наступило время возвращения сына домой. Встречала мама, а папа, как всегда, служил на корабле.
 Из автобуса с шумом и криком стали выскакивать дети. Наконец появилось счастливое лицо Вовы. Мама даже не узнала его вначале. Он был одет во все то, в чем поехал отдыхать: белая рубашка с галстуком, синие шорты и светлые носочки с сандалиями.
 – Вова, ты почему такой? – прошептала она, и ее лицо от стыда покрылось красными пятнами. – Ты похож на грязную свинью.
 Вид Владимира был и правда просто ужасающий. Белая рубашка была темно-серой, а внутренняя сторона ворота – просто черной, шорты выглядели не лучше. В трех местах они были прожжены, а в двух – порваны и держались на завязанной грязной веревочке. Синего цвета на ткани шорт просто не осталось, он был заляпан, залит и затерт. Сандалики порвались, а на правом – подошва держалась на проволоке.
 По сравнению с носками все выглядело более-менее... А вот они представляли собой шедевр увядшей роскоши и не годились даже на тряпку, которой можно было бы вытирать пыль. Растянутые резинки висели на щиколотках, в местах пяток и пальцев зияли огромные дыры, демонстрируя очень грязные ноги. Они отдаленно напоминали стринги, но тогда такого интригующего слова никто не знал. Мать судорожно открыла чемодан, с которым он уезжал, полагая, что его вещи похитили. Нет, все лежало так, как она укладывала ему перед поездкой.
 Подошла пионервожатая и протянула Владимиру руку:
– Вова, я на всю жизнь запомню твои носки.
 – А мне теперь придется запомнить вас, как вы следили в лагере за детьми, – грозно сказала мама.
Она взяла сына за руку, повела в туалет, где, сорвав с него всю одежду, стала мыть его под краном ледяной водой. Переодев Владимира во все чистое, они, «счастливые», поехали домой.

ЯВАСЯ
 – Дети, – торжественно объявила воспитательница детского сада, – давайте будем знакомиться. Для этого сейчас построимся в линеечку. Каждый делает два шага, поворачивается и говорит, как его зовут. Поняли, как это делается? Сначала это сделаю я, а вы посмотрите и повторите то же самое. Договорились?
 – Да, – недружно ответили дети.
 Воспитательница встала вместе с ребятами, сделала два шага, повернулась и произнесла:
 – Наталья Александровна. Поняли? А теперь вы.
 Дети стали выходить, подражая воспитательнице.
 – Маша.
 – Зина.
 – Саша.
 – Гена.
 – Я Вася.
 – Как тебя зовут? Повтори, пожалуйста.
 – Я Вася.
 – Какое странное у тебя имя, мальчик. Явася. Впервые в жизни встречаю подобное.
 Так и стал мальчик Вася с этой минуты Явасей.
 Шли годы, он вырос, а потом и состарился, но для всех так и остался Явасей.

 

РАДУГА МЫСЛЕЙ
* * *
 Кто ничего не имеет, богаче тех, кто имеет всё.
 * * *
 Если часто смотреть на красоту, окружавшую тебя с детства, останешься вечно молодым!
 * * *
 Наши пути расходятся, чтобы потом сойтись, мы удаляемся, чтобы приблизиться друг к другу.
 * * *
 Уникальность человека заключается в его стремлении в каждом деле выражать свою душу.
 * * *
 Умный человек всегда стоит сзади, чтобы видеть всех, а глупый – впереди, чтоб все непременно его видели.
 * * *
 В каждом обществе есть люди, в крови которых течет одна желчь.
 * * *
 Всегда надо быть там, где тебя найдут.
 * * *
 Молодость накапливает знания, зрелость трансформирует их в мудрость.
 * * *
 Каждый знает, как и куда ему идти.
 * * *
 Величие человека заключено в его простоте, народности и широте души. Наверное, культура, интеллигентность, нравственность и что-то еще большее закладываются и формируются уже в утробе матери. А уже жизнь шлифует и закаляет их.

 * * *
 Коварство обиженной женщины не имеет границ разрушения.
 * * *
 Стихи – это песня души.
 * * *
 Только у неполноценных людей зависть порождает злость, ненависть и мщение.
 * * *
 Воробей никогда не станет Орлом, а Репейник Розой, сколько их не корми и не поливай.
 * * *
 Мир прекрасного чужд современному человеку.
 * * *
 В каждом деле у рук должна быть голова.
 * * *
 Мысль забора не страшится.
 * * *
 Как тяжко понять и быть понятым, как трудно сказать и быть услышанным… Так и живем, не слыша и не понимая друг друга.
 * * *
 Каждый цветок по весне мечтает стать плодом.
 * * *
 Никогда нельзя выпячивать свою глупость наружу, ее увидят и так!
 * * *
 Реалии и фантазии стоят по разные стороны дороги.
 * * *
 Мир прекрасного всегда прельщает.


 * * *
 Почему человеку никогда не живется мирно? Почему его всегда гложет зависть и душит злоба? Почему он жаден и не может остановиться в своем насыщении? Он источает себя этим, мечтая непременно попасть в рай.
 * * *
 Человеку трудно угодить! Хочешь нажить в лучшем друге лютого врага, займи ему денег или скажи в глаза правду. Во всех случаях будешь проклят. Человеку угодить невозможно!
 * * *
 Прошлое всегда грустно, даже если в нем было весело.
 * * *
 Обязательно дарите любовь тем, кто любит вас.
 * * *
 Можно говорить одни и те же слова, но звучать они будут всегда по-разному.
 * * *
 Думать много вредно, ибо возникают мысли о противоречии законов мироздания, созданных творцами природы. Так возникает инакомыслие, а оно противозаконно.
 * * *
 В сером мире нет ярких красок.
 * * *
 Бог создал Землю и человека на ней, дав ему разум и широкое поле деятельности. Человек скоро забыл Бога, отдав свой разум воле хаоса. Неужели произошла непоправимая ошибка? И вновь встает во главу угла извечный вопрос: что делать? Что делать с этим неблагодарным человеком?
 * * *
 Жизнью правит несправедливость.
 * * *
 Слово «любовь» настолько многолико, оно всегда разное, но смысл, в конце концов, у него один.
 * * *
 Величие любого труда человека в его деяниях.
 * * *
 Нет равнозначной оценки в слове «Герой». Герой многолик и в то же время индивидуален. Он в каждом из нас, но его подвиг всегда оценивают власть имущие, может быть, не всегда обоснованно и объективно.
 * * *
 Можно обойти весь мир и никогда себя не найти.
 * * *
 Хочешь быть счастливой, усмири эгоизм и дай мужчине все, сделав его жизнь безоблачной, и твое счастье обеспечено.
 * * *
 В нашей жизни прав только сильный, но не умный.
 * * *
 Брать деньги у женщины, даже взаймы, значит перестать уважать себя.
 * * *
 Деньги развращают людей и лишают благородных мыслей. Разум растворяется в роскоши, а серое вещество в мозге усыхает.









Содержание
Блики солнечного света
Большая история одного маленького дня
Первое лицо
Романтики
Причуды любви
Эхо
Риск
Месть
Казус
И врачи иногда краснеют…
Высокий гость
Уныние
Праздник сердца
И опять девочка Оля
Швея
Воспоминания о лете
В пионерском лагере
Медведь
Оля и НЛО
Отдых
И было слово…
И шоб так жить нам…
В бане
Судебное разбирательство
Исповедь
Вопрос
Homo Sapiens
Люди!..

Шепот волны
Полоса прибоя
Дорога жизни
Немного из личного
Атония
Слежение
Теория относительности
Адмиральский час
Морские небылицы
Скука
Доверие
Герой
Сказ о «черном» старпоме
Вечерняя проверка
Что такое не везет
Залет
Расслабляться нельзя…
Исковерканное возвращение
…И вновь о плохом
Кое-что о помывке
И немного о нравственности
Расставание
Инсульт
На службе ратной
Служебный диалог
Дорога к счастью
Нелюди
Учителю
Милые дети
Шиновочка
Заяц
День Победы
Тарасик
Болезнь
Экспериментатор
Характер
Веснушки и муравьи
Всем жарко, и всем всё безразлично
Поговорили…
Строго по инструкции
Организованный отдых
Явася
 
Радуга мыслей