Стало холодно. Видимо, дрова в печи совсем прогорели; хорошо бы еще подкинуть. Дед тихо повернулся. Сон не шел. Изба остывала быстро, но вставать не хотелось – под одеялом было тепло и уютно. Рядом старуха спит: маленькая, сморщенная, как пожухший осенний лист. Все-таки придется вставать, а то к утру вся изба выстудится.
Он опустил ноги на пол и стал тяжело садиться. Тело старое, непослушное, пока разогнешь его, все косточки дадут о себе знать. Босые ноги на холодных половицах начали мерзнуть. С трудом дед заставил себя подняться. Нет уже былой легкости и силы. Старость-то – она штука хитрая, подходить не торопится, но уж если пришла, то всю душу вымотает и тело иссушит. Тихо ступая, он подошел к печке: совсем остыла. Как бы старуха не замерзла. Дрова-то еще есть – до самой весны хватит. Вот только бы эту зиму пережить, а там, глядишь, и легче станет.
Дед накинул на плечи тулуп, босыми ногами влез в валенки и вышел на крыльцо. Запрокинул голову. Красота-то какая!.. Небо темное, глубокое, и звезды пылинками света разбросаны по нему. Блестят, переливаются, будто подмигивают друг другу, то ярко вспыхивают, то пропадают совсем. И в мягком лунном свете все это великолепие кажется нереальным. Такое ощущение, что ты один, а вокруг только это темное небо, да звезды. Смотришь и наглядеться не можешь.
Дед только вздохнул. Так и замерзнуть недолго – нечего тут стоять. Он набрал полную охапку поленьев. До утра хватит. Аромат смолы наполнил избу, весело заплясал огонь в печи, потянуло теплом и дымом. Дед с нежностью посмотрел на старуху: теперь не замерзнет. Скоро светать начнет, дел будет много, а силы уходят. И с каждым прожитым днем их все меньше и меньше.
Когда-нибудь эта тихая ночь, глубокое небо позовут его в дорогу. И уже не будет сил подняться, растопить печь, согреть старуху. Он уйдет туда, далеко-далеко, чтобы никогда не возвращаться и напоминать о себе только мерцанием звезд.