В больничной палате было тихо. Утренние лучи лениво просачивались в окно, длинными, нечёткими тенями разливались по зеленоватой поверхности стены и мягко ложились на лицо спящей женщины. Палата была маленькая, двухместная, кровати стояли друг напротив друга, крепко сжимая с обеих сторон небольшую тумбочку. Солнечный свет сначала заполнил одну половину комнатки, потом, точно тягучая жидкость, стал перетекать на другую, до тех пор, пока всё помещение не заиграло яркими бликами. За окном уже во всю пели птицы, и их утренний гомон вместе с лучами вливался в тесную палату. Утро – бодрое, весёлое – неумолимо вступало в свои права.
Женщина открыла глаза. Длинные седые волосы волнами разметались по подушке, лицо в мелких морщинках было измученным и болезненно уставшим. В ореоле светлых волос глаза казались тёмными и глубокими, и где-то там, на самом их дне, томилось нетерпеливое ожидание.
Женщина повернула голову и, чуть прищурившись, посмотрела на будильник - скоро восемь. Обычно уже в это время муж сидел на краешке её кровати, и они негромко разговаривали. Сейчас его не было. Волнение тугим обручем начинало стягивать сердце, а плохо проведённая ночь лишь усиливала беспокойство.
Часы неторопливо отсчитывали минуты. Время шло, и волнение нарастало. Соседка ворочалась, что-то бормоча во сне. Женщина привстала, облокотилась на подушку, привычным движением руки закрутила на затылке жёсткие волосы и стала смотреть в окно. Старое могучее дерево будто протягивало к ней сквозь летнюю зелень свои толстые корявые ветви. Маленькая пичужка забавно прыгала по шершавой древесной коре в поисках утренней пищи. Женщина задумчиво, почти не видя её, наблюдала за серенькой пташкой.
Вот уже целую неделю она провела в этой палате, и каждое утро около восьми часов муж, улыбаясь, входил в эту дверь и осторожно присаживался у неё в ногах. И они говорили, говорили, говорили… А после завтрака шли гулять. Она укутывала горло шарфом, надевала тёплый халат, носки, он галантно подставлял ей локоть, и они не спеша спускались в больничный двор. Час, а иногда и больше, муж и жена бродили по тенистой аллее, отдыхали на скамейках и опять говорили, говорили. Беседовали обо всём: о погоде, о цветах и ещё о многом.
Женщина смотрела в окно, а в мыслях был только он: «Что могло произойти? Неужели тоже заболел?» Она посмотрела на будильник: большая стрелка снова перескочила на несколько делений вперёд. Что-то пробормотала во сне соседка, и в маленькой палате опять стало тихо и пусто. Только за дверью раздавались чьи-то шаркающие шаги и приглушённые голоса - начинался новый больничный день.
Птичка за окном перестала клевать и быстро закрутила маленькой головкой в поисках новой пищи. И через мгновение уже сидела на другой ветке - завтрак есть завтрак.
Дверь неслышно отворилась. Шум больницы ворвался в сонную тишину палаты и тут же исчез. Женщина повернула голову. На пороге в лучах солнечного света стоял стройный подтянутый мужчина в сером летнем костюме, с копной седых, аккуратно зачёсанных назад волос. Немолодое, загорелое лицо светилось нескрываемой радостью, вокруг глаз весело лучились морщинки. Осторожно, чтобы не повредить нежные лепестки, он прижимал к груди огромный букет подмосковных роз. Каких только оттенков тут не было: от нежно-розового, цвета девичьего румянца, до выдержанного тёмно-красного вина. Разноцветные головки, точно испугавшись чего-то, жались друг к дружке, источая нежнейший аромат.
Женщина смотрела на него широко раскрытыми глазами: он стоял такой красивый, молодой, словно и не было ему семидесяти лет. От пережитого волнения у неё навернулись слёзы. Сквозь влажную пелену в утренних лучах солнца муж казался тем юношей, каким он был когда-то много-много лет назад. В застиранной больничной рубашке, с пучком непослушных седых волос жена смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова.
И, как в тумане, к ней приближались улыбающееся лицо, огромный букет роз и его тихий, чтобы не разбудить соседку, голос:
- С днём рождения, моё солнышко!