Но только ты - шуба моей мечты!

Елена Шундикова
В мехах что-то есть... Что-то манящее и тревожное. В них копошатся блошки глубинных инстинктов, а в нежном подпушье кроется тайна. Жестокость, убийство, красота, тепло, жизнь. Стыд и гордость. Вот ничего не говорите: про мещанство, охрану животных – все понятно. Но в шубах есть что-то большее, чем носка кожи убитого песца. Хотя бы потому что это единственная вещь, отношения с которой у меня так и не сложились.

Первая шуба из детства. От кого досталась не помню. Стояла тяжелым колом, не гнулась, была скорее похожа на волосатый кокон, чем на одежду. Обязательно перевязывалась ремешком, поэтому поддувало только в рукава, из которых торчали резинки с варежками. А на голове шапка меховая и тоже резинкой прижимается к ушам. В этих пузырях и перемычках, похожая на пушистую гусеницу, выйдешь во двор, а там такие же бедолаги: в трех рейтузах, валенках, под шапкой шапка – натутуршенные, взопревшие, с инеем под носом. Нам никогда не было холодно, потому что мы постоянно сопротивлялись одежде. Сгибали ватные штаны и негнущиеся рукава, подминали под себя полы, скручивали, оттопыривали, расстегивали, кряхтели, садясь в санки. В этих наверченных на нас скафандрах мы умудрялись кататься с горок, играть в хоккей и бегать, охапками закидывая снег в рот. Сейчас у детей удобные комбинезоны, но они мерзнут и все время болеют. Нет сопротивления, нет стимула к выживанию. Комфорт убивает иммунитет.

Вторая шуба была сшита на заказ. Длинная, с капюшоном и здоровыми помпонами. Искусственная. Конечно, размера на три вперед. Тогда детям все покупали и шили с запасом, чтоб относил как положено: три года только в школу, три года и в школу, и на улицу, три года на улицу, остальное на даче. Поэтому мы ходили или в уже малом, или в еще большом. Середина проскальзывала быстро. Одна четверть, и ты опять как пошарпанная маркитантка. Из садика меня выгнали с формулировкой «слишком высокая», поэтому пришлось в шесть лет идти в школу. И не просто идти, а долго идти, по сугробам идти и тащить на себе, закусив помпоны, красивую шубу в пол. Спасибо отличной работе гипофиза. Ко второму классу шуба стала мала, и мама ее продала. Да, это удивительно, но все мамы тогда охотились на шубы. И даже свои могли продать лишь бы подружка отстала и начала дышать.

Затем был большой перерыв. В него входит неудачная попытка сшить шубу из подкладки отцовской куртки. Ох, и долго же нам это вспоминалось! Однажды папа все-таки нашел мешок с расчленёнкой, т.е. с кусками раскроенной овчины. Только когда мы с мамой все отпороли и разрезали, нам стало понятно, что сшить это мы никогда не сможем. Выбросить было жалко, и мы спрятали следы преступления, как положено, в черный пакет. Кажется, тогда же мама принялась красить норковые шапки. В общем, кучно пошло. Пакеты прибывали. В это же время уроков и разочарований, мама разрешает надевать её французскую шубку, купленную в «Березке» на чеки, что папа заработал в Афгане. Хорошая была вещь. Элегантная, в рубчик, легкая, но тоже из искусственного меха и потому не совсем полноценная. Да и холодная такая, что только в сентябре по Елисейским полям гулять.

Третья шуба – из нутрии. И не шуба, а полушубок. Конец 80-х, начало 90-х, я поступаю в институт. Талоны, голытьба, сапоги по гуманитарке, пальто зимнее из крашеной шинельной ткани отца (все-таки не давало нам покоя папино обмундирование, если бы он стал полковником, мы бы его папаху точно на жилеты пустили). И тут богатства несметные! Отец получает выходное пособие. И пока я гуляла лето, мама взяла и вложила все деньги в пирамиду, в «Торговый дом Селенга». Вложила, накрутила, чуть не получила инфаркт, но чудом вытащила. Буквально за ней закрылось окошко кассы и больше никто не увидел ни копейки. На радостях поехали в Москву, в Лужники на рынок и купили мне эту вонючку за треть всей суммы. Нет, тогда-то, конечно – версаль, гламур, дольче вита. Ну попахивает то ли обосравшимися хомяками, то ли курятником – ничего! Проветрим! Это ж шуба! Что ей будет?! Она с нами навеки... 
Она не перенесла первой поездки в автобусе. Как в первоапрельском розыгрыше тетенька-попутчица похлопала меня по плечу и вкрадчиво спросила: «А что это у вас на спине?» А ничего у меня на спине не было. Вот в прямом смысле слова – пусто. Облезла спина. Отомстила старая больная нутрия обидчикам. И я через два города, да с пересадками ехала домой, как юродивая в заячьей шкуре. Домой от проходной шла, держась балконов, кустов и прочих насаждений. Собаки лают, кошки шипят, дети прыгают и обзываются. Лет пять потом только куртки и дрожь при одном упоминании.

Суровые годы отпустили, родители наладили мелкий бизнес. Появилась копеечка – появилось желание одеть «ребенка» по-людски. На благородные меха денег не было, поэтому купили шубу из хонорика. Три раза я переспросила продавца, нет ли в роду нутрий. Хонорик-ханурик носился хорошо и был редко когда отличим от норки. Кто тогда разбирался-то? Полгорода в собачьих шубах, полгорода в китайских козлячьих. И вроде вот оно счастье... А все равно. Не то состояние. Королева внутри тебя не инициируется. Только вздыхает и отрешенно смотрит в окно, вяло теребя край вышивки, мол, где чернобурки, песцы, горностаи? Где положенное достоинство и статус? Я ей: «Да чё ты пристала ко мне, бесноватая? Не нужно мне этого! Какие меха? Уехали мы давно из Сибири! Что за спесь неуемная? Кто по автобусам в чернобурках шляется?» Так и не договорились. Не любила она ханурика. Даже когда на рынке в минус двадцать молоком торговали с королевой – нет не любила, хоть и грел он нас хорошо, от ветра укрывал. Товарки охали, шептались: «Нусхуяль в норковой шубе за прилавком стоять? Валенками подол шоркать?!» Хонорик пушился от удовольствия, что норкой называют, а королева сморкалась, щуря красные подслеповатые глазки и читала этикетки на йогуртах - делала вид, что ей все равно. Даже покупка дополнительной шубки из хвостиков кого-то там типа лисы – не сбила ее с настроя. А шубка была веселая. Я в ней зачем-то сфотографировалась у витрины «Тиффани» в Охотном ряду... Даже сейчас не верится, что я на гоп-стопе не вынесла этот магазинчик начисто, а просто гуляла мимо.

В самый романтический период жизни завелись отношения с белой пушистой лебяжье-синтетической, атласно-прекрасной шубкой. Куплена была на день рождения. Шуба одного дня. Образ непередаваем, хоть и описуем. Платиновые локоны, загар, корсет цвета фольги, местами полупрозрачные брюки-клеш, трехметровый шифоновый черный шарф и высоченные шпильки. До сих пор недоумеваю, как меня угораздило так нарядиться, что охрана ночного клуба дар речи потеряла, а осмотр моей сумочки и сдача шубы в гардероб превратились в эротический спектакль. Оля Бузова в лучшие годы - тьфу унылое по сравнению с моим тогдашним луком. Я безусловно блистала, находясь где-то между Гретой Гарбо и падшей валютной женщиной. Королева играла на балалайке и гнусавым голоском напевала: "Идет барышня, шубка белая, если даст чего - будет целая!"   

Ну и, как следствие босяцкой молодости, лодочку стиля накрыло волной безвкусицы. Довольный добытчик-муж, Черкизон, манто с воланами. Богато, много, накручено. Рукава как у царевны-лебедь: хочешь кости и столовое серебро прячь, хочешь делай вид, что волшебница Ахалай-Махалай, хочешь прям там в рукавах ковры тки и хлеб пеки. Манто было размером с пододеяльник. В принципе довольно удобно и практично для походов, ночевок в лесу, стоянок в горах. Цыгане на рынке меня обожали. Тут же окружали в полном восхищении, очень хотели погадать. Чувствовали растерянность боярыни Морозовой, пока королева в тяжелейшем запое руками ест квашенную капусту прямо из бочки.

И вот я мадам с регалиями: двое детей, загранпаспорт, коробка, картонка. Персидский залив, сто и одна ночь, пение муэдзинов. Услужливый торговец накидывает на плечи шубку, и я понимаю — это она! И цвет, и фасон, и теплая, и удобная, и не воняет, и не лезет – все сошлось! В машину, в театр, в лес, в ресторан – везде в ней. Королева лоснилась и жрала монпансье, не слезая с перин. Но тут началась русская-народная сказка...  Сгорела шубка вместе с избой. В избу то я вошла, как положено, но о ней и не вспомнила. Королева тоже. Тащили документы, компьютер, машину отгоняли. Спасенное поместилось все в тот же дурацкий черный пакет. Зато манто с воланами целехонько и ханурик, и хвосты песьи где-то до сих пор в сарае валяются.

Нет, шуба – это не только шуба... Ведь я себе слово дала: «Хватит!» Все было, пережито, сношено – довольно. Но тут свекровь отдает полушубочек. Хороший, тепленький, перешитый из здоровенной шубы советских времен (это такие пудовые однокомнатные чумы, с подплечниками). Рукавчики коротенькие, капюшончик сзади лысенький. Опять втянута в какие-то сложные отношения. Королева щурится, сплевывает через дырку в щербатой ухмылке и тушит папироски о ладонь. К шубам она теперь равнодушна. Ее новая страсть - сапоги. Особенно одни. Представьте себе... Низ - классическая коричневая кожа, голенище - ажурная замша, подклад – интригующе-интимно розовый. Произведение искусства, увиденное на Мэдисон-авеню. Примерила – малы, но из рук не выпускаю. И тут продавец говорит: «Не расстраивайтесь, мы сейчас закажем и через несколько дней ваш размер приедет из Кентукки!» Из Кентукки, блин, понимаете?! И они приехали, и я их купила (за очень скромные деньги, кстати), и потом они перелетели через океан, чтобы быть выброшенными из окна горящего дома. Они выжили, попали в новую квартиру и до сих пор вызывают умиление и улыбку. Когда я их надеваю, это не просто сапоги...       
 
Да, безусловно, в шубах, впрочем, как и в других вещах, что-то есть. Как минимум в них есть мы и всегда чуть больше видимого. Поэтому, чтобы я ни говорила – будет случай – будет история.