Она уже давненько стояла, прислонившись плечом к стволу березы, которая росла уже лет двадцать у входа в гостиницу «Европа-6». Миниатюрная фигурка в коротенькой юбке резко контрастировала с белыми толстенными ногами в туфлях сорок первого размера. К девушке время от времени подкатывались молодые парни: кто в изысканных костюмах, а кто и в поношенных джинсах, мужики постарше, но Кубатурная Клеопатра быстро и умело отшивала неудачников.
— Моя подопечная должна, как всегда в это время быть на месте, — сказал агент четыре тысячи пятьсот двадцать шестой, Двонар, когда он вместе с коллегами материализовался в доме на пересечении улиц Молодежной и Цветочной после мгновенного перемещения в пространстве. Вскоре Двонар с коллегами были уже на улице. Они подошли ближе к месту встречи с Кубатурной Клеопатрой. — Действительно на месте, — удовлетворенно проговорил Двонар. — Больше тысячи грехов висит на ней. Откровенно говоря, есть над чем повеселиться, ребята.
— А она таки ничего. По земным меркам, даже миленькая, но так много грехов? Так молода, и… Откуда они у нее? Да и прозвище... Не знаешь, кто ей дал такое дурацкое прозвище? Родители?
Двонар глубоко вздохнул:
— По нашим данным, не родители, а некто иной. Так и не докопались наши архивариусы. Но своих подопечных не нам выбирать, Лопеус, как и их прозвища.
— Ты прав. А у меня на этот раз — работник станции технического обслуживания их допотопных автомобилей некто Колокольников. Где его искать — ума не приложу. Я уже успел прозондировать все в радиусе нескольких километров от его квартиры — пусто. Тебе полегче, Двонар, подопечная под боком, иди и работай. Везения вам, врио землянин Феодосий Карпович!
— И тебе. Лопеус, простите, врио землянин Копытков Семен Иванович, — ответил Двонар и, тщательно оформив свое тело под неотразимого красавца-мужчину, тут же подкатился к Кубатурной Клеопатре.
Попрощавшись с Двонаром, Лопеус достал кристаллик связи и набрал номер квартиры Колокольиикова. Жена Колокольникова с неудовольствием ответила, что его благоверный поперся на рыбалку, а может и еще куда...
Лопеус, перед тем как зайти за угол, еще был в прямом контакте с Двонаром и его подопечной и слышал:
— Я хочу отустить, красавица, все твои грехи. Позволишь?
— Башли у тебя есть? — спросила, как отрезала Кубатурная Клеопатра, а проще, Ксения Бодренькая. — Что? — сразу не сообразил Двонар.
— Еврики, доллары, фунты...
— Нет, таких денег у меня нет. Только рубли. Суточные.
— Бедненький ты мой, командированный, — съязвила Кубатурная Клеопатра, сузив свои непропорционально большие и, может этим, такие притягательные, неотразимые глаза. — А жена что твоя запоет, когда вернешься домой и расскажешь все о наших с тобой делах?
Нет у меня жены, красавица, — откровенно сказал Двонар, — и в ближайшее время не предвидется, — добавил.
— Скорее всего ничего не получится у нас с тобой. Жаждущих море, а я — валютная. Понял? Так что, проваливай!
— Еще нет у меня жены, — промямлил Двонар. — А к тебе подошел, чтобы отпустить все твои грехи. В этом и цель моей командировки.
— Ты что, священник? О, это интересно. Со священниками я еще ни разу не спала. Да и красив ты, парень! Квартирки у тебя тоже нет, как и жены.
— Как же, есть, только не здесь.
— Ну, это понятно, — медленно, словно раздумывая, проговорила Ксения и, поправив прическу, очаровательно улыбнулась. — Ладно, пойдем, горе ты мое, луковое. А рубли свои, деревянные, оставь для... —дальше Лопеус не расслышал, что проговорила Кубатурная Клеопатра, поскольку прямой контакт с Двонаром оборвался, вызывать же его через усилители смысла не было — зачем отвлекать агента от исполнения непосредственных обязанностей. Это чревато как для Лопеуса, так и для него, Двонара.
* * *
Все началось в понедельник. Это был первый день отпуска Ивана Игнатьевича Колокольникова. Он все же уговорил жену, чтобы та позволила ему пойти на рыбалку.
Только наладил удочки, набросал приманки да на крючки насадил наживку и закинул на водную гладь поплавки, как к Колокольникову подсел мужчина лет сорока и пробасил:
— Вы здесь рыбачите и не знаете, что я прибыл на Землю час назад. С трудом разыскал в этих дебрях…
Колокольников только пожал плечами и промолчал. Какое ему дело, что кто-то приехал сюда. Час назад или сутки. Лучше бы не мешал следить за поплавком,
Незнакомец вздохнул, походил у сумки Колокольникова с рыбацкими снастями, несколько раз кашлянул, снова присел на корточки рядом.
— Молчите, Иван Игнатьевич? — напирая, пробасил незнакомец снова.
— А о чем я должен говорить? — Или, может, броситься обнимать вас? — Колокольников повернул голову на незнакомца.
— Не знаю. Возможно и так.
— Хочется посмотреть как я рыбу ужу — можете, я не против, но не мешайте, пожалуйста! Кстати, откуда вы знаете, как меня зовут? Я, насколько мне не изменяет память, никогда с вами не встречался, — сказал Колокольников и повернулся к поплавку.
— Это правда. Я прибыл именно к вам, Иван Игнатьевич, поскольку знаю о вас все, что известно в Банке Информации Системы Единства. Конечно, нам несколько пришлось откорректировать планы нашей встречи. Мы должны были встретиться с вами на станции техослуживания, где вы работаете...
Колокольников снова оторвал взгляд от поплавка и вопросительно уставился на бородатого незнакомца, который сразу же расплылся в дурацкой улыбке.
— Что это за Банк Информации? — спросил Колокольников.
— Позже все станет на места свои. Мы предлагаем вам, Иван Игнатьевич, свои услуги. Вернее, — незнакомец замялся, наверное решая, говорить ли об этом сейчас Колокольникову, или несколько погодя. Затем вздохнул и продолжил, — вы, Иван Игнатьевич, должны отдать нам свои матрицы грехопадения.
— Не понял, — раздраженно бросил Колокольников. В его голосе послышалась угроза.
— В соответствии с последними данными Банка Информации Системы Единства вы, Иван Игнатьевич, должны мне дать согласие на трансплантацию из вашего организма пятьсот одной матрицы.
— Почему тогда не двух тысяч? — еще больше распалившись, пошел в нападение Колокольников и подумал: «Сам не ловит, и мне не дает». Поплавок лихо затанцевал, затем его повело в сторону.
«Пора подсекать», — мелькнула мысль, но Колокольниов опоздал и вытянул пустой крючок.
«Схарчила, подлая», — зло подумал он, опять насаживая наживку на крючок.
— Ну что, Иван Игнатьевич? Договорились? Бросайте свои удочки и идемте. У меня время ограничено.
— Да пошел бы ты куда подальше, — не удержался Колокольников.
— Не понимаю, Иван Игнатьевич, почему вы такой агрессивный? В Банке Информации об этом ни слова. Я прилетел из далекого будущего. Прибыл, чтобы взять...
— Все берут... — почему-то выскочило у Колокольникова, — но никто ничего не дает взамен...
— Я возьму пятьсот одну матрицу. Вместо них вы будете иметь возможность...
— Слушай, ты, придурок, иди отсюда, пока ноги носят...
— Ну вот, вы опять за свое, Иван Игнатьевич, — сказал бородатый. — Я бы взял матрицы и без вашего согласия, но они...
Колокольников ничего не ответил незнакомцу и начал сматывать удочки. Рыбалка была испорчена подчистую. «Этот ненормальный не отцепится, факт, — подумал Колокольников и вздохнул. — А завтра же на дачу. А там пахоты, ой-ой-ой… И прицепился же на мою голову...»
— О, это прекрасно, что ты, Иван Игнатьевич, понял меня. Пойдем, это много времени не займет, да и ты ничего не потеряешь, кроме пятьсот одной матрицы.
Ничего не ответив бородатому, Колокольников взял с собой уже сложенные удочки, сумку и, неспеша, пошел от озера вверх по насыпи. За ним увязался и незнакомец.
— Наверное, ты не понял меня, — уже стоя на автобусной остановке, угрожающе начал было Колокольников, но незнакомец, словно ничего не случилось, только пожал плечами и шумно вздохнул.
Автобус подошел минута в минуту, как и было написано на трафарете. Ехать домой Колокольников не хотел, но не оставаться же с этим ненормальным на остановке. Вошел в услужливо открытую дверь. Поскольку мест было полно, сел у окна. Рядом, сопя, плюхнулся на сидение и бородатый.
«Вот незадача!» — раздраженно подумал Колокольников, но ничего не сказав соседу по сидению, молча уставился в печальный ландшафт промышленных предприятий и их заборов, которые, время от времени изменяя свою «архитектуру», бросались в глаза закопченные, беспризорные.
— За проезд будете платить? — спросил водитель.
— Сейчас, сейчас, — сказал Колокольников и, порывшись в кармане достал сотню и протянул водителю. — До города.
— А за попутчика еще нужно доплатить, сотки не хватит? — сказал водитель в микрофон.
— Да какой он мне попутчик? Я его и в глаза первый раз увидел, — раздраженно бросил Колокольников.
— Ну, тогда возьмите сдачу, — водитель автобуса протянул Колокольникову тридцатку, — а вы, будьте добры, оплатите проезд, или выматывайтесь.
— И мне нужно платить? — удивленно спросил Лопеус. — Сколько?
— Тоже до города?
Лопеус кивнул.
— Семьдесят.
— Семдесят чего? — опять спросил Лопеус.
— Ты чего мне мозги полощешь? — водитель резко затормозил.
— А, я понял, за то, что еду, надо платить, — пробормотал Лопеус и достав из кармана пятитысячную купюру, встал с сиденья и подошел к водителю.
— Думаешь даром проехать? Я найду сдачу, — издевательским тоном, остановив автобус сказал водитель. Я тебе сейчас такую сдачу на твою пятитысячную организую, долго помнить будешь. У меня всегда заготовочка для таких, как ты мудрых припасена. По десяточке. Скажи спасибо, что не мелочью в мешке. — Водитель повернулся от руля и из-за спины достал толстую сумку и вынул из нее пять десятирублевых пачек, одну разорвал, отсчитал из нее семь бумажек и протянул остальные четыре пачки в банковской упаковке, и одну разорванную стоящему возле водителя и ожидающего сдачу незнакомцу Колокольникова.
Незнакомец ничего не сказал водителю, взял протянутые пачки, рассовал по карманам и снова сел рядом с Колокольниковым.
— Послушайте, — опять обратился к неизвестному Колокольников, когда автобус выкарабкался из промышленной зоны и катил уже по новому жилищному массиву. — Мне через остановку выходить. Не будете же и вы...
—И я с вами, Иван Игнатьевич, — тут же ответил, молчавший всю дорогу незнакомец..
— Не понял, — в голосе Колокольникова послышалась неприпрятанная угроза, но незнакомец не придал этому никакого значения и прогнусавил: — Мне нужны лишь ваши матрицы и ничего больше.
— А может, вместе с матрицей ты удосужишься прихватить и мою жену?
— Да зачем мне она? У меня уже своя есть. И неплохая. Зачем мне две жены?
«Факт, ненормальный», — подумал Колокольников и попробовал отодвинуться от незнакомца. — Сдам его в полицию, пускай там разбираются, что и к чему, и делу конец», — пришел к выводу Колокольников.
— Осенняя, — сказал в громкоговоритель водитель автобуса.
«Мне выходить, — подумал Колокольников, но даже не сдвинулся с места — к четырнадцатому отделению милиции было еще две остановки.
— Иван Игнатьевич, ваша остановка, — неожиданно предупредил незнакомец. — Нам выходить.
— Ну, если вам надо, выходите побыстрее, поскольку водитель закроет дверь.
— Не закроет. Я остановил время не только для водителя, но и для всех. — Кроме нас с вами, Иван Игнатьевич.
И тут Колокольников и взаправду увидел, что все застыло на своих местах: спрыгивающий с подножки автобуса мальчик так и повис в воздухе, женщина, которая наклонилась за тяжелой сумкой, чтобы взять ее, так и осталась в неприродной позе...
— Дела-а, — вслух сказал Колокольников. Удивлению его не было предела. —«А я не того, не поехал? — неожиданно подумал Колокольников, и от этой мысли ему стало не по себе. — Не может такого быть», — наконец пришел к успокоительному выводу Колокольников и облегченно вздохнул. Снова бросил взгляд за стекло.
Все было неестественно застывшее, словно кто-то взял и сфотографировал улицу, этот автобус, все окружающее, и Колокольников рассматривал это объемное, цветное фото.
— Но ведь такого не бывает, — снова вслух сказал Колокольников.
— Пойдем, Иван Игнатьевич, пойдем, — коснулся рукава плаща Колокольникова незнакомец. — Уж очень тяжело транспозировать обстановку. У меня от этого через несколько минут может наступить энергетический голод.
— Идиотизм! — выдохнул из себя Колокольников.
— Никакой не идиотизм, Иван Игнатьевич. Все идет, если уж не по плану, то по крайней мере, близко к рассчетному графику. Для Банка Информации Системы Единства отдашь пятьсот одну матрицу и все. Пойдем.
Колокольников наконец встал с сидения. Ноги его были словно деревянные.
Как на ходулях прошел к выходу.
— Товарищи, поспешите, пожалуйста, с выходом, — предупредил голос водителя.
Все опять пришло в движение. Мальчик уже спрыгнул с подножки и бежал куда-то, наверное, по своим делам. Женщина подняла свою тяжелую сумку и толкала ее в дверь...
— Что я скажу жене? — спросил Колокольннков у незнакомца, который спрыгнул следом за ним.
— Не будь ребенком, Иван Игнатьевич.
— Гнилое у тебя дело, — сказал Колокольников. Когда бы ты знал немного о ней...
— Ее не будет дома. Она сейчас собирается на примерку к портнихе.
— Так она и пойдет, когда ты со мной припрешься. Сразу начнет кофе или чаем угощать, пирожными... А как же я жене скажу о тебе — кто ты, зачем к нам пожаловал?
— Не будет ее дома. Она уже, — незнакомец на миг остановился, будто прислушиваясь, — она уже закрывает дверь квартиры.
На запыленную улицу сыпнул дождь. Прохожие словно ждали его, и сразу же улица расцвела цветастыми зонтиками и, казалось, вмиг помолодела. То ли от цветастых куполов зонтиков, то ли от того, что ее в считанные секунды отстирал дождь.
Вскочили в подъезд дома, в котором жил Колокольников. В лифт не сели, поскольку им как раз спускалась вниз жена Колокольникова.
Вконец задохнувшимся Колокольников два раза останавливался на лестничной площадке, чтобы перевести дыхание. Незнакомец даже не предложил помощи.
Бросив на вешалку мокрый рыбацкий плащ и так и не сняв с себя сапоги, Колокольпиков протопал за бородатым в комнату.
— Садись на этот стул и сразу же начнем, — радостно сказал незнакомец, подсовывая Колокольникову стул. — Все будет нормально. Так ты даешь согласие? — спросил бородатый незнакомец.
— Даю, даю, только бы ты побыстрее отцепился, сказал Колокольников.
* * *
Была боль. Страшная боль, от которой невозможно было избавиться. Колокольников хотел кричать изо всех сил, но почему-то не мог даже прошептать хотя бы одно слово. Ему хотелось вырваться из того, неизвестного, которое окружило все его естество и, как казалось, выворачивало наружу. Единственное, что он ощущал — то это то, что жив, что он существует и незнакомец не испарился, а стоит над ним и, как гипнотизер или экстрасенс делает пассы руками над его головой.
Колокольников не мог пошевелить ни единой мышцей, ни даже клеткой своего до предела измученного тела, которое что-то неизвестное, казалось, по-звериному разрывало на куски и затем, копалось в них, не до конца оторванных, окровавленных.
От страшной боли Колокольников уже несколько раз терял сознание и вновь приходил в себя. И тогда его преследовало, терзало видение, что в детстве он с огромным наслаждением убивал все живое — и муху, и муравья, и ящерицу, и лягушку... Кур соседских, и птиц стрелял из рогатки. Воробьи падали на землю с окровавленными клювами, из которых еще капала густая, горячая кровь.
И только сейчас, после стольких лет, которые прошли с той поры, он понял, что и незнакомец с ним делает нынче то же самое, что он совершал тогда, так давно, вызывая из далекой памяти те кровожадные картины. И еще Колокольников поймал себя на том, что, как ни странно, еще несколько минут назад, до операции, он смотрел на себя глазами других людей, а нынче у Колокольникова словно проснулось подсознательное чувство себя, своего «я», и все существо его, которое было припрятано в какой-то сверхдалекий, сырой, а, возможно, и затхлый уголок памяти, и о чем он уже даже забыл с помощью незнакомца отыскивалось там, выковыривалось, отдиралось, вытаскивалось наружу. И Колокольников увидел свои запавшие, болезненные щеки, наежившиеся своей небритой щетиной, увидел свою лысую голову и под рыбацкой курткой почему-то хилое, все в морщинах, холерическое тело, Это был совсем не тот человек, о котором он, как казалось Колокольникову, знал еще несколько минут назад.
— Ну, вот и все, дорогой, — неожиданно, молнией, врезался в сознание Колокольникова голос незнакомца. — Теперь осталось лишь единственное — дать добро на жизнь твоих матриц.
— Я думал, что адские пытки будут продолжаться вечность, — едва продрал голос Колокольников. Во рту у него было сухо, и голос его казался металлическим давно поржавевшим и уже ни на что непригодным.
— Все, все, — снова заверил незнакомец.
— Но ведь та боль, наверное, передалась и матрицам? И они выйдут, так сказать, бракованными? — пришел к выводу Колокольников.
Незнакомец неожиданно для Колокольникова взорвался громким, переливистым смехом. Он уже был не просителем.
— Подкрепись, — бородатый подал Колокольникову бутылку с коньяком и рюмку. — Сейчас начнем самое главное.
— Еще пытки? — ужаснулся Колокольников.
— Никаких пыток, Иван Игнатьевич, — спокойно перебил Колокольникова незнакомец. — То, что я от тебя уже взял, своеобразная маленькая модель, которую нужно отрегулировать или, если точнее...
Колокольников, весь налившись лютой злостью, взорвался как перегретый бак с паром:
— Меня интересует, кто такой я, чтобы с меня списывать копию? Разве я гений какой-то? Или, может, я нужен для будущего как неплохой, — Колокольников на миг замялся, —как неплохой племенной жеребец в табуне или бык в стаде? Как производитель? Объясни!
— Я не уполномочен объяснять, Иван Игнатьевич.
— Не уполномочен? — злость в голосе Колокольникова еще больше вскипела. — Тогда иди лесом.
— Но не могу я так пойти, Иван Игнатьевич. Ведь тогда...
— Пойдешь, — едва успел сказать Колокольников и почувствовал, как потяжелела голова, затем тяжесть переползла на легкие, и стало тяжело дышать. Когда отлегло, муторная волна прокатилась по желудку, и вмиг стало легко-легко на душе у Колокольникова и во всем теле. Он словно сразу избавился от тяжелой ноши, привидения минувшего, которое все время угнетало его, не давало покоя. И еще одно осознал Колокольников, что он, передав через незнакомца пятьсот одну матрицу, или, если уж быть точным, пятьсот один грех, заработанный им на протяжении своей сознательной жизни, Банку Информации, сразу же очистился. Что он прошел чистилище.
— Зачем ты все это сделал и все время водил меня за нос? Зачем забрал от меня всё самое худшее, что было во мне? — спросил Колокольникой, когда пришел и себя.
— И ты не рад?
— Но ведь ты говорил... Те мои, самые худшие матрицы, мои, так сказать, грехи, исчезли, и я стал невинным, как агнец? Таким образом...
— Таким образом, — перебил Колокольникова незнакомец, — мы очищаем по очереди всех вас, землян.
— Выходит, я больше никогда не согрешу и мне прямой путь в рай, где время остановлено как раз в обед. И я с этого времени стал... стерильным?
— Не делай из себя шута, Иван Игнатьевич, почему-то резко предупредил Колокольникова бородатый.
— Но почему начали с меня?
— С тебя? — незнакомец засмеялся. — Сегодня каждый сотый землянин очистится по собственному желанию.
— Искупитель грехов. Все ясно. Бог святой. А где же твой нимб? Забыл одеть? Тогда иди к... к... пока тебя еще ноги носят. Себя не выбирают, как и родителей. И я хорош для себя со всеми грехами. А ты избавил меня от них. И всё. И это уже не я, а кто-то другой, стерильный.
Незнакомец попятился назад.
— Ну нет, погоди! Хочешь сухим выйти из воды? — Колокольников вскочил со стула. — Кашу заварил, а мне расхлебывай?
Колокольников со всех сил вцепился в воротник еще влажного плаща незнакомца и выволок бородатого со спальни, протащил через прихожую и, пошире распахнув дверь, выбросил незнакомца из квартиры на лестничную площадку. — Считай, что этим я открываю новую серию своего грехопадения. Рай мне противопоказан.
Незнакомец ничего не ответил Колокольникову, только вытер окровавленное лицо, которое разбил, когда катился по лестнице, и, обиженно вздохнув, медленно, как побитая хозяином собака, прошел за угол, где его ждал дом на пересечении улиц Молодежной и Цветочной. Там он разматериализуется и после мгновенного перемещения в пространстве, появится из командировки в Солнечную систему на планету Земля в своем доме, где его ждет его ненаглядная. Но в каком же она увидит его виде? Избитого до крови, во всем виноватого, без гостинцев.
* * *
Десант на Землю и на этот раз был неудачным. Практически никто из агентов не выполнил свое задание. Не стал исключением и агент три тысячи сто двадцать четвертый Лопеус, который должен был отпустить грехи Колокольникова. Самая худшая участь постигла агента четыре тысячи пятьсот двадцать шестого — Двонара, который должен был очистить от грехов известную валютную проститутку по прозвищу Кубатурная Клеопатра. Что случилось с ним, до сих пор неизвестно, поскольку Двонар на базу не возвратился.