Предыдущая глава:http://proza.ru/2018/02/13/2337
Верунька Ивлева на суде сказала, что сама была не против с Генкой Бовиным покувыркаться.
Она глуповато улыбалась и хихикала, отворачивая лицо от, задававших ей вопросы,адвокатов.
-С Виктором Смагиным и Иваном Вяткиным тоже была не против? - настаивал адвокат обвиняемых.
-Это они были не против, - хихикнув, ответила Ивлева, - потому и очередь устроили.
Со всех сторон посыпались реплики: кто осуждал поведение распутной девахи, кто подшучивал и над ней, и над пацанами, кто проклинал и её, и их, и судей заодно.
Генке в ту пору едва за шестнадцать перевалило, а двум его дружкам было за восемнадцать. Поэтом Бовину дали меньше остальных и сначала отправили в колонию для несовершеннолетних, а когда исполнилось восемнадцать — перевели в обычную.
За два года пребывания в колонии Генка хорошо адаптировался в уголовной среде, и обитатели колонии с ним считались, признав за своего пацана в доску. На зоне пришлось всё доказывать заново, когда один из зоновских завсегдатаев, узнав по какой статье был осуждён вновь прибывший, захотел сделать его петухом.
-Ты всё-равно ни мужик ни баба — так полукастрат! - заявил он во всеуслышание. - Быть тебе петушком среди мужиков!
Попытка, говорят не пытка, но мужик едва не лишился своего хозяйства: Генка так вцепился в него, как бульдог в кусок мяса, что Сенька Шапошник заверещал похлеще кастрируемого борова. Визг стоял до тех пор, пока не набежала охрана и не вырубила Бовина ударом приклада по голове.
Сеньку отправили в больничку, а Генку в изолятор - пока не покается в содеянном. Генка промолчал неделю, но так и не покаялся. Для пущей острастки его продержали в карцере ещё три дня и, наконец, выпустили, наградив на прощание пинком.
Больше Бовина никто не хотел опетушить, потому как он заявил:
-Даже не думайте на этот счёт! Отгрызу любому!
Откуда на зоне узнали, что его в деревне нарекли Полукастратом, Бовин так и не понял. Видно слухи о каждом из сидельцев распространяются в тех местах с голубиной почтой.
Ещё в розовом детстве, когда ему едва исполнилось четыре года, любил Геночка по деревне голышом прогуливаться. Говорил ещё плохо, но звонить своими колокольцами уже научился: бегал по деревне и звонил:
-Тилибом! Тилибом!
До тех пор бегал пока не сорвался с цепи соседский кобель и не отхватил у мальца один колоколец. Кровищи было! А крику! Сбежалось чуть ли не пол села.
Думали, что помрёт малец. Если бы не ветеринар Леонид Сергеевич, наверное, так и случилось, но тот сразу сообразил что к чему - остановил кровь и на своей тарантайке увёз мальца в районную больницу.
Бовин старший тут же кобеля пристрелил из своего охотничьего ружья. Попытался покончить и с его хозяином, но вовремя кто-то подоспел и выбил из его рук ружьё. Пуля прошла в нескольких сантиметрах над головой Никиты Петрова. Тот даже поседел от страха в единый миг.
Бовина трое мужичков уволокли домой, но он успел пригрозить соседу:
-Не жить тебе, урод, так и знай! Сейчас не получилось... Завтра-послезавтра жди расплаты.
В этот же вечер Никитины из села уехали, зная нрав соседа и то, что тот никогда слов на ветер не бросает.
Второй колоколец пацанёнку спасли. После этого он уже не бегал по деревни нагишом, однако, с тех пор прозвище Полукастрат приклеилось к Геннадию, как банный лист к пятой точке.
Широк всё-таки наш народ во всех своих проявлениях: помогать - так помогать, жалеть - так жалеть, ненавидеть - так ненавидеть, потешаться - так потешаться. Всё от души, всё до самозабвения.
Мать Геннадия - Катерина, была уверена: в том, что её сын стал уголовником, немалая вина односельчан. Для них всё шуточки-прибауточки, а сыну - смертельная обида. Вот и озлобился парнишка на весь Свет Божий.
Конечно, она понимала, что большая часть вины, лежит всё же на муже - Егоре Николаевиче.
Один вид Бовина-старшего чего стоит: нелюдимый, взгляд тяжёлый, колючий, из под нахмуренных бровей. Ни друзей, ни приятелей - либо нужные люди, либо собутыльники, либо случайные попутчики от которых Семён хочет что-то поиметь.
Доброты и жалости у мужика - на грош, а уж презрения и ненависти ко всем хоть лопатой отгребай. Разве может научить такой чему-нибудь доброму своего единственного «наследника»? Каково наследство - таков и наследник: недаром говорят, что яблоко от яблони падает недалече.
Отбыл своё наказание Генка и вернулся домой, а там почти полный раззор: отец два года назад замёрз по пьяни прямо у родного крыльца, мать из болячек не вылезает. Была баба, как баба, а теперь — тонкая, звонкая и прозрачная. Ни тебе в хозяйстве работница, ни по дому хозяйка. Жрать дома и то не всегда есть что. Вот и зачастил Генка в дом Редькиных: там полная чаша — и выпить что есть и закусить чем от пуза, всегда тепло, светло и вкусно пахнет.
Нинка хоть и посматривает косо, но перечить боится. А уж как перед Генкой трусит — прямо обхохочешься.
Только правду ей Генка сказал: не в его она вкусе — не любит он худых. Потому и к матери стал относится, как к чужой женщине. Уж больно она изменилась за те годы, что он отбывал срок. А ведь и не старая ещё: всего сорок пять. Вон соседка слева Клавдия: под пятьдесят, а бабонька в самом соку! Любо дорого и посмотреть и подержаться. Только мужик у неё ревностный больно. Она сама бы и не прочь с Генкой замутить, да благоверного сильно опасается: рука у него дюже тяжёлая. Одно слово: молотобоец!
Впрочем, на век Генки женщин всегда хватало: едва вощёл в мужскую силу — ни одной из них не пропускал. Даром, что полукастрат, а полноценному мужику даст фору. По своей этой любви к женскому полу и пострадал. И главное так глупо! Если бы дружки в тот раз не присубботились, ничего бы и не было. Верунька сама перед ним расстелилась, обещая жаркую ночку. А они, идиоты, очередь устроили на радостях. Вот всех скопом и накрыли.
Вышло всем троим боком: Виктора на пересылке порезали насмерть, а Иван инвалидом стал - туберкулёз подхватил на зоне. Житьё там не сахар: не каждый может приспособиться. Генке это удалось. Но он не дурак, чтобы не понять, что на воле всё же лучше. Потому Бовин решил: второй раз туда он ни за что не отправится.
-Уж лучше пулю из отцовского ружья поймать, - уверял он своих дружков, - чем снова зону топтать
За какой-то месяц Бовин настолько освоился на воле, что всё, что возможно, начал контролировать - даже Сидора прижал с участковым, нарыв на них компромат.
Конфликтовать, конечно, с ними он не собирался, а вот в долю войти - с превеликим удовольствием. Уж очень борзели эти двое - деньгу гребли лопатой: тут тебе и присвоение средств, и рэкет, и поборы, и даже оформление кредитов на подставные лица.
-Вот кого нужно на зону отправлять без зазрения совести! - высказывал Бовин дружкам. - Но мы этого делать не станем, пацаны. Мы этим попользуемся!
Поначалу всё шло путём: деньга капала, харч был неплохой: Нинка Редькина даже рта раскрыть против боялась. А что ещё мужику нужно? Деньги, харч с выпивкой и бабы. А уж этих в деревне, где мужики наперечёт (или пьющие, или пацаны школьного возраста, или старики, которые любят только глазами) - на выбор и всякой комплекции, и всякой масти.
Продолжение: http://proza.ru/2018/02/23/1586