Глава 20. Настоящая история
Старуха внимательно смотрела на Изабеллу, как бы что-то прикидывая, а та продолжала рассуждать вслух:
- Не даёт мне покоя и ещё одна тайна: зачем прадед хранил пустые страницы? Вот над этим я давно уже голову ломаю. Чем-то они ценны, но чем?
- Ну-ка, покажите мне? – вдруг попросила Елизавета Александровна, о присутствии которой Изабелла уже и думать забыла.
- Вот эти, - протянула она белые листы.
- Знаете, в моей юности часто, чтобы создать ощущение какой-то тайны или передать секретное любовное послание (и в наше время любили), писали молоком. А потом, чтобы прочесть, нужно было обжечь страницы.
- Никогда не слышала ни о чём подобном. Вы мне поможете?
- Ну, конечно, - после этих слов женщина достала спички, нашла какую-то лучинку, зажгла её и бережно взяла страницы из рук Изабеллы. Она поднесла огонь к первому листу, и на нём, как по мановению волшебной палочки, стали проявляться слова. Это же Елизавета Александровна проделала и со всеми остальными листами.
Подумать только! Это было начало дневника. Всё это время разгадка была в руках Изабеллы. Она даже заволновалась, когда все листы лежали перед ней на столе. Вот что там было написано:
«20 июня 1934
Здравствуй! Доверять решительно никому нельзя. Возможно, именно по этой причине я вынужден делать эти записи. Каждый день через мои руки проходят сотни документов, в коих отражены судьбы обречённых на смерть людей. Пытаюсь не думать об этом, но, как нарочно, воображение предательски рисует перед моим взором их мрачные, хмурые лица. Но своя рубашка ближе к телу: не будь я здесь, давно бы уже пополнил их число.
По рождению, я дворянин; по профессии – биолог. А занимаюсь чорт знает чем. Впрочем, это единственный способ выжить. Днём я не думаю о себе, ничего не боюсь, но как только приходит ночь, мой мозг разъедают страхи. Я засыпаю, прислушиваясь к звукам, что доносятся с улицы, а просыпаюсь весь сырой от липкого холодного пота.
Моя жена Глафира не знает, что я из благородных. Она ничего обо мне не знает, и тем лучше. Детей у нас нет, как и чего-то общего. Иногда мне кажется, что это чужая женщина, но вместе с тем она единственный близкий мне человек.
Не думай, что я трус. Напротив, мне никогда не был ведом страх. Но страх, которому я могу заглянуть в глаза, теперь же опасность прячется от меня по углам, и это сводит меня с ума. И даже то, что я пишу сейчас, может уничтожить меня.
Однако прощай!»
- Так, снова Глафира. Теперь становится понятно, кто это.
«29 июня 1934
Сегодня мне в руки случайно попал ордер на арест Юрия Никифоровича Вейнера. Меня как будто холодной водой обдало. Года не прошло, как я здесь работаю, а уже обречён.
В таком состоянии я шёл по городу и вдруг увидел смутно знакомое лицо. Человек, стоявший прямо передо мной, внимательно смотрел на меня. Мне хотелось бежать, но мои ноги как будто приросли к земле. Он подошёл и тихим голосом произнёс: «Меня зовут Фёдор Иванович Кораблёв». Я ахнул: когда-то этот человек был моим близким другом. Когда кончилась учёба, он поступил на службу, и с тех пор я ничего о нём не слышал.
В тот день, когда мы виделись в последний раз, он сам сказал, что безопаснее для нас обоих будет прервать эту связь: его семья была в опале, я же тогда только начинал свою карьеру. Это могло повредить нам обоим, но больше мне.
Если бы не эта бумага, я бы не был в таком состоянии, чтобы идти, куда глаза глядят, и никогда бы не узнал, что он до сих пор в Перми. В первую минуту мы не знали, что сказать друг другу, и потому просто спускались по улице Сибирской в сторону Камы.
Он был бедно одет, худ и бледен, это сразу бросилось мне в глаза, но я не решился спросить его об этом. Слова были лишними, но я, повинуясь какому-то влечению, вдруг заговорил. Я рассказал ему о том, что видел сегодня. Он некоторое время молчал, но потом попросил приехать завтра к нему и назвал мне адрес. После того он так же быстро исчез, как и появился. Я не знаю, что мне теперь думать. Что ж, утро вечера мудренее».
- Вот оно что! Как же я сразу не догадалась? – Изабелла чуть не ударила себя по голове, но Елизавета Александровна остановила её руку и продолжила за неё:
- Они обменялись паспортами, чтобы спасти хотя бы Вашего прадеда.
- Сейчас посмотрим, чем это закончилось.
«30 июня 1934
Я приехал в половине восьмого к нему на квартиру. Хозяйка пристально оглядела меня и, кажется, даже не хотела пускать, но препятствовать не решилась. Всё-таки выдаёт меня куртка, да и время сейчас такое.
Федя сидел сгорбившись над развёрнутой «Правдой». Когда я вошёл, лицо его на мгновение осветилось радостью. Но тут же он с тоской отвёл от меня взгляд. Ещё подходя к дому, я заготовил фразу, но у него в комнате слова застряли у меня в горле. Однако он сам заговорил: «Сегодня я говорил со своими друзьями. Дело в том, что писчие НКВД живут только год, а то и меньше, а потом они… как бы это мягче сказать? Слишком много знают. Так вот, об этом я никому не говорил, но я неизлечимо болен. Не сегодня – завтра, я всё равно умру. Когда я встретил вчера тебя, я понял, что это рок, судьба. Пусть моя смерть хотя бы не будет напрасной.
Вот что мне пришло в голову: мы обменяемся документами: ты уедешь отсюда ко всем чертям, а меня расстреляют». Это звучало ужасно, но меня настолько поразил его вид, настолько потрясли его слова, что я мог только смотреть на него во все глаза. Он же достал из комода свои документы и протянул их мне. Меня как будто парализовало: ни пошевелиться, ни закричать. Федя понял это и продолжил: «За меня не бойся, я уже знаю, что осталось не долго. Ну, не всё ли равно, когда придёт за мной старуха с косой, если это будет так скоро? А ты, может быть, спасёшься». Выбор нужно было сделать в ту же минуту, и я сдался. Фёдор забрал мои документы и поехал ко мне на квартиру: я уже знал, что в эту ночь за мной приедут. Теперь он там, а я здесь, у него. Завтра утром наведаюсь домой и в путь».
- Какой ужас!
- Зато теперь ты, девочка, всё знаешь.
http://www.proza.ru/2018/02/22/364