Времечко — Река -
Извитые берега.
Вдаль беги, вдаль беги,
Да меня от несчастий береги.
ГЛАВА 1
Было время, когда я часами рассматривал полотна Айвазовского, отображающие жизнь моря в различные моменты жизни его…
После этого стал еще внимательнее приглядываться к морю, к его жизни во все времена года, в различных погодных условиях. И увидел так много нового, чего не замечал прежде, бродя по берегам различных морей страны нашей.
Мне стало казаться, что художник гениален оттого, что в море разглядел не просто воду, а новое живое существо, да, да, именно огромное живое существо, которое живет своей необычной для нас жизнью… жизнью странного, удивительного создания. Эта жизнь непохожа ни на чью, на жизни более понятные, близкие нам…
Этому гигантскому монстру необходим простор, свобода. Ему очень плохо, неприятно, непривычно, когда его кто-то или что-то запирает в какое-то ограниченное пространство, которое сковывает его свободу движения, простора, жизни… Такими ограничениями являются те условности, что определяются размерами Каспия, Черного, Средиземного и других морей. Когда ему невтерпеж из-за пространственных помех, оно начинает возмущаться, бушевать, выплескиваться из своей стесняющей ванны. Оно готово оторваться от своего ложа, подняться в нависшее небо, в пространство без конца и без края. Влиться в него, смешаться с новой стихией, раствориться в ней, почувствовать свободу, свободу и свободу… Оно даже вступает в противоречие со стихией ветра, поднимает бурю над собой и старается прорваться в небо, поднимая огромные волны.
Однако стихия неба хочет быть самостоятельной и также свободной. Ей не нужно чего-то, что мешало бы жить по своим законам и она старается не пускать к себе в свой простор стихию морскую. Буря раскачивает морские волны, наталкивает их друг на друга, заливает сверху водой туч, прибивает к водной глади, ослабляет порыв этого живого существа.
Краски художника в момент стычек особенно темные, грозные и очень печальные. Я понимаю, что они не нравятся доброму, чуткому сердцу автора. Тогда появляется стихия света, тепла и покоя — Солнце, которое дав побушевать, посоперничать стихиям моря и ветра, выплеснуть на свободу их мощь, приходит им на выручку. Успокаивает, ублажает, примиряет их, и они, уставшие, ослабевшие, успокаиваются. Море умеряет свой пыл, растворяет волны, вода не колышется и меняет свои цвета злости — темные, синие — на яркие, светло-светло-голубые, ласковые, приветливые…
Стихия ветра успокаивает свои бурные порывы, не гоняет по небу темные тучи, не воет и не свистит — просто поднимается высоко-высоко в пространство и прекращает свой дикий порыв.
Вот эту борьбу и примирение гигантских стихий хорошо разглядел гениальный художник и изобразил на своих полотнах в минуты гнева, борьбы, схватки, потом примирения, умиротворения, и в конце — в виде покоя и блаженства всего окружающего пространства.
На все это смотреть без изумления нельзя. Мне всегда кажется, что автор полотен находится рядом с буревестником, которого он выпустил как вестника мира и покоя, который так люб ему и созвучен его сердцу. Птица добра и мира как бы размежевает стихию моря и неба, успокаивает их, призывает к добру и спокойствию…
Эти картины говорят словами художника: "Успокойтесь, хватит, примиритесь… Вам всем хватит пространства и свободы". Когда же он видит, то есть сам создает своими руками, красками, что стихии — в мире, покое, то этим он любуется вместе с Солнцем со своего высока-высока.
Очень трогательные сцены и необычные краски мы видим в картинах, когда дикое, свирепое море как бы извиняется за свои нелепые поступки, при которых погибли корабли и люди, и оно тихо, тихо, осторожно покачивает на своих небольших волнах части корабля и кучки людей, что остались живыми в той свирепой игре…
Эти нежные волны плывут к берегу, ласково целуют его песок и камни.
Натура у меня беспокойная. Это хорошо и плохо. Плохо — я всю жизнь не давал себе покоя. Хорошо — мне удалось побывать почти на всех морях моей Родины. Я бродил по берегам Черного моря: в Крыму, Сочи, Сухуми, Батуми, Одессы. Бывал на Каспии, на Азовском море, на Балтике, в Магадане и много раз во Владивостоке. Бродил, сидел на этих морских берегах в различную погоду, в разное время дня и ночи, в сменяющиеся сезоны года и наблюдал, как это огромное, бескрайнее существо Природы проявляло себя соответственно своему настроению, характеру окружающей погоды, времени года и всегда восхищался таланту гения кисти, который так точно и проникновенно изображал своеобразными оттенками красок многообразные моменты жизни стихии моря, ветра, туч, дождя или Солнца… Сочетание красок, движение — всплески волн, свист ветра, тишины моря — спокойные, ласковые волны со всеми оттенками радующих глаз красок на фоне яркого Солнца или солнечного неба. Моменты движения массы воды, воздуха, потоков тепла и солнечных лучей в виде смены цветов. Все это необычно, впечатляюще и запоминается на всю жизнь, так как подтверждение этому видел во время моих прогулок по берегам морей.
Все, что мне удалось увидеть, хотелось бы изобразить на холсте, на листе бумаги, но Всевышний не даровал мне талант художника, но он вложил в мою голову чувство глубокого восприятия жизни Природы, элементов ее составляющих и сторон проявления… Все это помню, чувствую, запоминаю, они живут в моем мозгу с детства и мне всегда хотелось их как-то выразить, показать, изобразить, но как?. Теперь же я понял, что могу словами, на той же бумаге, описать, показать все эти проявления Природы, но только все время сомневаюсь, получится ли это так реально, близко к действительности и не обидится ли она, - моя милая, за ошибки, промахи, которые могу допустить… Но, пробовать нужно, нужно, иначе и не поймешь — получится ли или нет?.
За свою долгую жизнь мне пришлось жить часто на берегах рек, бывать около них, купаться и тонуть. Они сыграли огромную роль в моей жизни и в жизни моей семьи, и поэтому я решил написать о них, моих красавицах, реченьках, отдать дань моей памяти им, если хотите, уважение…
Вот этим-то я займусь, причем, с очень большим желанием, так как хочу вновь пройтись по их берегам, по берегам моей памяти, которая запечатлела их так глубоко и навечно… Моя жизнь, река и Судьба не разделимы…
ГЛАВА 2
Первая и, может быть, поэтому самая любимая моя реченька, это была Кулунда, как первая и самая дорогая любовь…
Мне было тогда то ли 6 лет, может быть чуть меньше или больше. В то время я жил в глухой сибирской деревне Вылково, что расположена в лесостепной части Алтайского Края. Родителей не было. Ютились мы с дедушкой и бабушкой в маленькой бане, а им было далеко за 80 лет — старенькие, слабенькие были они у меня. Люди в деревнях и сейчас, а тогда тем более, живут за счет тяжелого физического труда, поэтому им — моим настоящим родителям в таком преклонном возрасте было всех тяжелее… Так как крестьянскую работу в полном объеме они не могли выполнять, поэтому и нищенствовали…
В это время я был предоставлен сам себе: никто обо мне не думал, не заботился как о ребенке, то есть я был беспризорником и дитем Природы-матушки… Я убегал туда, куда смотрели и что-то видели съестное мои голодные глаза: меня окружали лес, река, озера, болота — они были для меня живыми существами, подобными мне. Я был всегда один, но с этими существами чувствовал себя как бы в компании, мне не было одиноко. Обычно, особенно летом, есть было нечего, я убегал на Природу, где всегда находил себе пищу, будучи даже таким маленьким.
Ближе всего для меня была речка, где весной протекала бурная жизнь. Ранней весной поражал ледоход — огромная, ужасная неуемная сила воды, реки, которая несла на себе несметную массу льда, восхищала и завораживала меня — ребенка.
Когда на пути льда оказывался мост, то он подвергался такому напору огромных глыб льда, что я диву давался, как он, бедненький, выдерживает натиск такой чертовской силы. Я забегал на этот деревянный мост, что связывал две части нашей деревеньки, держался за перила, смотрел вниз на кувыркающиеся глыбы льда и внутренне кричал: "Держись, не поддавайся, скоро эти черти-глыбы льда пройдут", - а в это время мужчина с женщиной, что были около моста, кричали мне: "Ах ты, сорванец, пошел вон, пошел. Мост сорвется, и тебе конец". Но я не уходил, любовался мощью реки и моста, так как еще не знал, что такое "конец"…
Скоро с поймы реки сходили обильные весенние воды, там оставались небольшие, мелкие озерца, где на Солнце — в тепле — быстро вырастали щучата, которых я ловил силками, сделанными из волоса хвоста лошади. Если был сильно голоден, ел рыбешку так, то есть сырой. Когда еще было терпение, то помещал улов в ямку, закрывал травой, землей, разводил сверху костер и ждал… Когда рыба испекалась, то ел ее. Ох, и вкуснятина была она. Когда на лугу подрастала трава, то вместе с ней росли свиные корешки, теперь ел их, выкапывая из земли и обтирая о колени рваных штанов. В мае, когда уже тепло в воздухе и в воде, - купался в реке. Плавать не умел, так что начал с того, что потонул — меня сама вода как бы потянула от берега. Пытался барахтаться, набирать побольше в себя воздуха и всплыл, а потом и поплыл. Так осмелел и начал плавать… Сидя на берегу понял, что вода — это не только тепло и ласка, и средство для отмывания грязи с морды, рук и ног, но может стать для меня и могилой. Понял, что нужно закаляться, плавать, нырять и не бояться глубины…
Когда подрастал камыш, ел его корни, потом вырастали лилии, ел кашицу в их корнях. Вкусная, как манная каша, о которой рассказывали ребятишки, но я ее не видел.
Бегал в лес. Здесь еды много: черемша, слизун, вшивик. Дальше появляется черемуха, боярка и смородина. Ешь — не хочу, до полного, раздутого живота и поноса… А пучки? Когда они вырастают, как заросли лопуха, то вообще, наступает радость и объедение. Я рву их огромные стебли, очищаю от кожуры и ем, ем… Вот уж сладость…
После таких походов в лес, я возвращаюсь к речке. Там я иду по стволу черемухи, которая наклонилась над рекой и создается впечатление, что она тянется на другой берег ее, как будто хочет там кого-то встретить. Усаживаюсь на ствол, спускаю ноги в теплую воду, притягиваю ко рту черные-черные, терпкие ягодки и объедаюсь до спазмов в животе. Жевать их не жую, глотаю прямо с зернышками…
Наевшись до отвала, купаюсь в теплой воде. И уже поздно вечером бегу в свою баньку к дедушке и бабушке, где ложусь на пол на грязный половик в чем был и сплю мертвым сном до следующего дня.
Когда я стал старше, то есть в 10--11 лет, меня называли уже мужиком. Ходил на реку, воровал у кого-либо бат (так называли у нас долбленную лодку), ловил рыбешку, ставил ее на жерлицы и ждал в камышах, когда щука схватит этого малька и поймается сама. Когда не было рыбешки, то надевал на жерлицу лягушку, которую с удовольствием хватали щуки.
Можно представить, как мне было радостно в том возрасте возвращаться домой с крупной рыбиной, которой хватало не только мне, но и дедушке с бабушкой…
Будучи школьником и уже работая плотником, я отдыхал, читал книги в свободное от работы время, просто лежал на песчаных, травянистых берегах реки, развалившись, как пан, чувствуя себя сильным, независимым, единым с окружающими меня водой, камышом, сосновым лесом, пением птиц, щелканьем бурундуков и белочек, - то есть, я был в своей стихии, в родной обстановке, с близкими и понятными мне живыми существами, к которым я причислял и свою любимую реченьку…
Вот такой милой, ласковой она была для меня и строгой, когда тянула меня в свои глубины и приучала к осторожности и воспитывала мужество и силу воли…
В итоге, она научила меня быть смелым, находчивым, сильным и щедрым как она сама, мол, РЕКА с большой буквы.
С раннего детства она была для меня живым существом, которое нужно любить, оберегать как все живое в Природе, что окружает нас, радует, холит, кормит, то есть дает нам и дальше жить…
Прошли годы… можно сказать — много, много лет. Так распорядилась Судьба с моей жизнью, что я никак раньше не мог попасть в свою деревеньку, на свою Родину.
Еду поездом, дни не считаю. Стараюсь не бередить свою душу. И только, когда выехали на железную дорогу Барнаул — Кулунда, тогда уже смотрю в окно вагона, не отрываясь. В голову лезут слова песни:
— Значит, сбудется наше свидание,
Хотя затянулось наше расставание,
Но, я вернусь — сдержу обещание…
А вот и знакомые станции: Корчино, Овечкино. Здесь я мальчишкой работал рабочим на строительстве этой железной дороги. Кругом сосновый лес, болота, из которых мы брали теплую, вонючую воду и пили, пили, не могли напиться, так как кругом песок, жарища и тяжелая работа: погрузка шпал, рельсов, их замена и распиловка.
Все… Станция Овечкино… Выхожу. Оглядываюсь… Все как будто не знакомо…
Углубляюсь в лес, через который идет узкая дорога до деревни, снова же, Овечкино. Кругом сосны, сосны очень толстые — старые и множество молоденьких, и я приветствую их: "Здравствуй племя молодое, незнакомое!.". И мне кажется, что они приветливо улыбаются мне и выпускают в мою сторону флюиды терпкого, соснового запаха, который мне всегда нравился.
Что-то зашуршало, засвистело… Подхожу к огромной сосне и вижу мордочку белочки, черные бусинки глаз смотрят на меня внимательно, настороженно. А вот появилась сорока, застрекотала, заговорила, не остановишь — пытается посвятить меня в тайны леса.
Хорошо-то как, радостно: "Я вернулся домой, значит, все в порядке". Стали появляться березки отдельными группами, теперь уже сплошь — видимо, скоро моя речка Кулунда, по берегам которой расселилась деревня Овечкино. Налетела тучка, колыхнула воздух, вот и слабенький ветерок, зашевелились листья, зашумели на белотелых красавицах березках. Шум особенный, родной, российский. И тут вспомнились слова:
— Отчего в России березы повсюду стоят?.
Их листья по особому шумят,
Под рубахой сердце мое щемят…
С таким впечатлением подхожу к реке, она тихая, ласковая, приветливо встречает меня. Ее прозрачная, теплая водичка так и манит к себе. Я разуваюсь, прохожу в воду, ополаскиваю руки и лицо — как мать родная обласкала, поцеловала меня, и теплая истома проникла в мое сердце и разошлась по всему телу. На память пришли слова:
— Времечко-Река -
Крутые берега…
И куда меня несешь?
Едва ли сама поймешь…
Вышел на берег… сел на траву и, не отрываясь, смотрю на проплывающую воду моей родной реки. "Мое время, годы, судьба, жизнь, как эта река, проплыли, пролетели, как пуля у виска, все было, все прошло, осталась одна старость, хорошо, что есть здоровье, а значит, и возможность побывать на далекой, далекой, но столь близкой моему сердцу Родине", - эти мысли одолели меня до такой степени, что я решил закончить свои страдания и не идти в село, а вдоль реки отправиться до моей деревни Вылково.
По знакомым только мне дорожкам иду два, а может быть, три часа — уже потерял счет времени. Уже нет дороги, прохожу по высокой, густой траве, запашище, особенно от полыни, не могу надышаться. В мозгу слова:
— По высокой, высокой траве
Я пройду в полный рост.
Полной грудью вдохну
Воздух этих полей,
Позабытый на вкус…
И тут до меня окончательно дошла полнота счастья от пребывания на своей Родине. Опять слова песни, где говорится, что кому-то нравятся улочки-шкатулочки, кому Московские, другим — другие, а мне не они, а речки-реченьки.
Почему?. Дошло… Деревня, деревенский парень — в этом все и дело. Мне ближе простор степей, леса, рек Алтая, всей Родины… Это у меня в генах и, видимо, до скончания века…
А вот и Прожекторская водяная мельница. Запруда, что перегораживала Кулунду, давно снесена весенней водой, а когда-то в ней жили сотни и сотни змей, которых мне приходилось убивать, так как они не давали прохода по гребню запруды до заводи, где я частенько рыбачил.
А вот и заводь со своей темной водой от большой глубины. В детские годы казалось, что в этом омуте живут черти и мне было страшновато, но после того, как у мельника стали пропадать утки, то он попросил ребят поставить здесь невод и они поймали этого "черта", который ел уток. Им оказалась гигантская щука длиной почти в рост человека. Она была так стара, что казалось, покрыта мхом. После этого улова я уже купался и рыбачил в этом "ужасном месте" и не боялся ни черта, ни дьявола.
От этой мельницы я решаю пройти по местам своей детской памяти. Ухожу от реки влево и через сосновый бор напропом шагаю в сторону Змеиного озера. В те далекие-далекие годы мне пришлось очертя голову, босиком пробежать около этого озера до озера Горького. Так вот, Змеиным оно называлось не зря. Можете себе представить, в лесу озеро, заросшее травой, так как оно мелководное. В нем много лягушек, змей, журавлей. Эти длинноногие создания прогуливаются в воде, ловят вышеуказанную живность, плодятся, жиреют, а осенью улетают в свои южные страны.
В тот раз иду я до соседнего озера — Горького, где росла прекрасная боярка, мне так хотелось ее поесть после рыбы, которой наелся около реки. На мне одни рваные штаны. Смотрю под ноги около Змеиного озера, вижу множество свернувшихся змей — гадюк, что блаженствуют на солнце. Пытаюсь их обойти, но они всюду. Тогда я закрываю глаза, говорю себе: "Была, не была", - и, делая большие прыжки, бегу напропалую. В тот раз повезло, и сам не пойму, как ни одна гадюка не укусила меня. Какой я был дурак, понял уже лежа на берегу Горького озера с набитым бояркой животом. На этот раз решил поступить иначе — взял хороший дрын, иду спокойно.
Змеиное озеро несколько уменьшилось, а все остальное не изменилось: гуляют по нему журавли, едят лягушек и змей, которых, как и прежде, великое множество. Новое племя гадючек убегает от меня или я помогаю им это сделать своей тяжелой палкой.
Заканчивается сосновый бор, передо мной гладь огромного озера Горького. Так оно называется по той причине, что его вода горькая из-за обилия различных солей, которой в детские годы промывали раны наших ног, а их было много по разным причинам, так как ходили мы — дети, босиком. После такой дезинфекции раны не гноились и не причиняли нам неудобств.
Подхожу ближе, правая сторона — половина озера, заросла высоченным камышом, берег здесь покрыт высокими травяными кочками и кустами боярышника. На водной глади масса уток самых различных пород: одни ныряют, другие взлетают, крякают, садятся новые стаи, сгоняют сидевших, шум, гам, хлопанье крыльев — словом, обычная жизнь пернатого царства.
В прибрежном мелководье важно прохаживаются кулики, какие-то незнакомые птички — здесь тишина и порядок.
Как в детстве, набираю пригоршню боярки, усаживаюсь на взгорье, обозреваю далекое пространство, вспоминаю ушедшее детство и слова отца моей жены, который перед смертью говорил мне: "Юра, изо всей своей жизни я хорошо помню детство и этот последний год жизни, все остальное как бы слилось, спрессовалось в единое целое, которое никак не вспоминается, даже время войны, фронта".
Сейчас, сегодня до меня дошла вся глубина слов нашего с Валей отца: передо мной мое детство, последние годы жизни и все, а остального как бы и не было…
Теперь мне кажется, что подобное чувство приходит, возможно, к каждому человеку в конце его жизни…
Попрощался с любимым озером, с его беспокойными жителями и медленно пошел по песчаной дороге в сторону деревни Вылково, лес остался справа, я же иду по степной части пути, а он представляет из себя то рытвины, то ухабы, словом, неблагоустроенная дорога до моего дома, как и везде на Руси. Но это мелочи, к ним мы привыкли, но все равно — надо бы все это менять. Главное, что меня радует, несмотря ни на что, там — над лесом, здесь — над полем мой ангел-хранитель смотрит мне в след и оберегает от бед…
Вот и последний косогор, с которого моя деревенька видна как на ладони, а там — далеко-далеко, огромное ветрило-мельница распростерла свои огромные крылья высоко-высоко в небо и отдыхает. Она не очень-то рада своему покою, ей больше по душе вращать эти гигантские крылья и многотонные жернова, принося пользу и радость людям. В те далекие годы я бывал там, подставляя пустые мешки под ее жернова, из-под которых сплошным потоком сыпалась теплая, белая-белая мука; вокруг видел кипение жизни, что обслуживали это гигантское создание.
Теперь оно больше простаивает, так как нет того изобилия зерна, что было в те далекие и такие близкие для меня годы.
В центре села стояла высокая красавица-церковь. Мне писали, что ее сломали, сравняли с землей мои земляки, выполняя приказ партийного руководства уже в 50-е годы. Чем она помешала новым господам?. Видимо, довыполняли план по уничтожению святых мест, намеченный еще сподвижниками Ленина. Они думали уничтожить все старое, т. е. историю России, и на ее пепелищах построить новое, но это не так просто — старыми заплатами все дырки враз не залатаешь…
Во времена гражданской войны одни рубили других, чтобы не было богатых; другие рубили первых, чтобы не было бедных. Да, была такая дурь или дикость… Теперь же — в 50-е годы, зачем уничтожать церковь, чтобы быть еще беднее или дурнее! Видимо, характерно для русского Ивана сочетание гениального с дикой дурью, от этого нам, возможно, никогда не уйти…
На возвышении стоит молокозавод, живехонек. Слава Богу, хоть на это хватило ума. Пусть работает на благо людей!.
Итак, передо мной две длинные-длинные улицы. Справа темной лентой тянется сосновый лес, по нашему — бор. Между ним и селом течет моя любимая река Кулунда. В центре села через нее перекинут деревянный мост, место моего частого свидания с рекой. Левее моста растут гигантские тополя в виде буквы П — это все то, что осталось от церковной площади и напоминает об этом священном месте…
По левой улице спускаюсь вниз и иду к дому своего троюродного брата со стороны тети Маши, зовут его Николаем Котковым. В те далекие времена мы с ним работали плотниками, столярами, строили детский сад, огромный свинарник и частные дома. Наша бригада состояла из пяти человек во главе с дядей Степаном. Тяжелое, очень тяжелое было время, но и очень радостное, и веселое, так как мы были молодые, здоровые и нам казалось, что жизнь бесконечна, то есть — вся впереди. Да, молодость, молодость…
Теперь я подхожу к его старенькому домику, наполовину ушедшему в землю, который подслеповато смотрит на меня.
В ограде вижу Николая, да, да, деда Николая — сгорбленного, сухопарого старичка, который подслеповато смотрит на меня, узнавши, старается ускорить шаг в мою сторону, но запинается и с хрипотцой говорит:
— Здравствуй, Юра, здравствуй, дорогой!. Сколько лет, сколько зим? Дай-ка вспомнить… Без мала полвека… Вот это, да! Хорошо, что заявился… Нельзя родну мать-сторонушку свою, что тебя народила на свет Божий, забыть… Нельзя, нельзя… - мы крепко обнялись, облобызались.— А теперь, присядем на это бревно — плоховато держат меня мои подпоры. Стар стал — быстро уставать начал… Эхе-хе… В избу-то зайти успеем, она, что могила. Посидим на свете Божием, подышим свежим воздухом, да поговорим ладком, - я стараюсь не перебивать своего разговорчивого брата, медленно усаживаемся на толстое бревно. Я молчу, даю выговориться Николаю, который продолжает.— Эх, Юра, Юра, один я остался, как перст, похоронил свою благоверную, дети и внуки живут отдельно. Теперь как бирюк, то лежу на печи — грею худую спину, то в огороде поделаю, что могу, но там все больше дети. А, вообще-то, они меня к себе зовут, но я против, так как не хочу мешать стонами молодым. Ладно, я все о себе, да о себе, вот старый, тебе сказать не даю, извини. Что у тебя?.
— Николай, у меня, что и у тебя, а может быть и больше. Вы с женой и детьми на одном месте прожили. Нас же с Валюшей за этим полстолетия куда только судьба не бросала. Всего не вспомнишь… Об этом написал я несколько книг, часть тебе привез, при случае внуки тебе почитают, если будет на то твоя воля и желание.
Теперь потянуло на Родину, да и время свободное появилось, прежде-то все дела и работа. Раньше обещал своей сторонушке свидание, хотя и поздно, но решил исполнить, вот оно и состоялось.
Путь — брат мой,
Сестра — судьба моя…
— Хорошо, хорошо решил… Лучше поздно, чем никогда а оно уже не за горами, так-то.
— Николай, что-то плоховато вы живете, я имеют в виду нашу деревеньку. Мы уезжали после поднятия целины, пшеничка по всем дорогам была насыпана, куры и утки не успевали съедать. Тогда и колхозы на ноги поднялись — миллионерами стали. Зерна у всех были полные закрома, а теперь водяные мельницы сломали и ветряная без дела, видать, стоит. С годами-то мы должны богатеть — Алтай — житница России.
— Так-то оно так, дорогой брат, но вот перестройка, думали к лучшему, а оно, как всегда, имеем, что имеем.
Все дело, так думают наши мужики, в начальстве районном и нашем. Имущество колхозов растащили, технику сгноили — весь наш многолетний труд в пух и прах превратился. Все, кто в начальство вышел, людей на собраниях не слушают, думают, что они только умные, остальные дураки, да еще и стращали. Наша молодежь про них даже стихи сочинила:
— Хоть и мыльный я пузырь,
Но живу и в ус не дую.
И успею показать всем,
Где раки зимуют.
Люди, знайте,
Я вам не простак.
Если ты мне против шерсти,
То лети, дурак!.
Так и живем отдельно: с одной стороны — умное начальство, с другой — мы, простофили и дураки. Вот и довели эти умники наше хозяйство до ручки, нам хотя бы накормить всех, не зря наш Президент В. В. Путин честно сказал, что нас, живущих ниже черты бедности, в России 30 миллионов. Одна надежда на него, умного и заботливого парня, говорят же, что и он из самых бедных, поэтому понимает нужду нашу…
Что же нам говорить о нашей нищете сегодняшней? Нищета характерна почти для всей русской истории. Об этом я частенько задумывался и даже пытался кое-что сочинять. Хочешь послушать? Могу прочитать, - я был бы обрадован до глубины души…
— Коля, покажи, прочитай!. Вот удивил и образовал, - успел я сказать, а Николай тяжело поднялся с бревна и прошел в сени, откуда уже несет старый пиджак, достает из внутреннего кармана толстую тетрадь и протягивает мне со словами:
— Юра, у тебя с глазами лучше, читай. Открываю тетрадь и сразу начинаю:
— Так уж повелося
У нас на Руси,
Если не веришь,
Пойди да спроси…
Каждый сапожник
Всегда без сапог,
А мужчицкий мастер
Ходит без порток.
А люба кухарка
Не имеет щей.
Каждый крестьянин
Живет без лошадей.
Наш каретный мастер -
Пешка всегда.
А в его каретах
Ездят господа.
То было когда-то,
Скажешь мне опять.
Хочешь, я сегодня
Продолжу перечислять…
Обещали коммунисты -
Повернем все вспять.
Нашим государством
Каждая кухарка будет управлять.
Что же мы теперя
Видим наяву?.
Странное такое -
Что-то не пойму.
Если сомневаешься,
Оглянись кругом -
Пимокат Степанов
Ходит босяком.
Кружевница Настя
Ходит без платка,
Хотя наряжает
В шали полоколотка.
А пастух Петрович
Гонит 100 коров,
Хотя дома нету
Даже палки дров.
Снова ты не веришь?
Так глаза протри:
Вот идет Иваныч,
Столяр дорогой.
Много сделал крыш он,
Сам живет с худой…
— Ну, Коля, вот удивил, такое! Да, это же целая поэма в стихах. Остальное почитаем позднее. Теперь неплохо бы выпить чайку, - мы медленно поднимаемся со своих "кресел", а хозяин продолжает.
— Одна надежда на Путина и его молодую хваткую команду. Думаю, что они Россею поднимут на соответствующую, подобающую ей высоту, и про нас — смертных не забудут, но жаль только жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе, еще хотелось бы на детей и внуков посмотреть… - С этими словами мы проходим через сени и попадаем в убогое жилище моего стареющего брата. Да, годы, годы, что вы сделали с нами…
После стакана самогонки на брата, куска черствого хлеба и кружки холодной воды из остывшего чайника мы легли спать на одной кровати и скоро уснули, не проронив больше ни слова.
Рано-рано утром тихо поднимаюсь, чтобы не разбудить хозяина, и выхожу на улицу; медленно иду среди знакомых домов, которые я много раз видел во сне, представлял их в своей памяти, мечтал снова встретиться. И вот, вновь здесь на своей далекой и такой близкой Родине, где лежит прах моих настоящих родителей — дедушки и бабушки, которые в свои 80--90 лет, как могли, сохраняли меня, мою жизнь и поэтому живу.
Я хожу по улицам, около моста, места бывшей церкви, приветствую огромные тополя, что когда-то оберегали ее покой, но не смогли, так как врагами ее стали люди, а против их коварства не хватило силы даже у этих гигантов. Иду около школы и снова дома, дома и дома… Здесь и воздух другой, родной, мягкий, сладостный, не такой, как в тех тысячах мест, где потом жил или которые посещал. Воздух проникает в меня, тревожит, рвет мою душу на части, ему мало места во мне — сердце и душе, все слилось воедино, сейчас разорвет мое тело и вырвется на свободу, чтобы остаться здесь и больше никогда не покидать Родину, место, где она зародилась, откуда я носил ее по свету, а вот теперь она вернулась на свое начало и хочет остаться здесь навечно, так как устала со мной и ей уже нужен покой…
Встречаю людей села, а они совсем не те, что жили рядом со мной — мои-то давно умерли или разъехались, разбрелись, как и я, по всему свету. Люди меня тоже не знают и я в душе приветствую их словами Пушкина: "Здравствуй, племя, молодое, незнакомое". Они с иными мыслями, разговорами и поступками. Вот только избы остались прежними, но только подгнили, покосились и подслеповатыми глазами смотрят с удивлением на меня, но их лица — окна состарились и покосились…
Сами же улицы с той же грязью, рытвинами, ухабами и зарослями в палисадниках.
Иду на луг… Он все такой же зеленый, ласковый и с теплой испариной раннего утра. Под кочками ищу свиные корешки, которые в детстве спасали меня от голода и казались такими сочными да сладкими. На лугу пасется молодой жеребенок. Подзываю его: он смело подбегает ко мне и съедает с моих рук свежие свиные корешки. Глажу его мордочку, шею, которая тихо вздрагивает под моей рукой. Родина, это еще один новый, твой молодой продукт…
Через навесной мост над старицей моей реченьки Кулунды перехожу на территорию кладбища, которое заросло травой по пояс; кругом кресты и оградки из дерева, и в большинстве своем сгнили или покосились и едва держатся за землю могил…
Нахожу могилки дедушки и бабушки. Их надмогильные холмики еще видны и под ними, глубоко в земле, как бы вижу их останки. И вот, они на моих глазах, как бы покрываются кожей и принимают свои прежние очертания, смотрят на меня своими добрыми глазами, приветствуют меня, радуются моему появлению здесь, довольны, что я еще живой и здоровый. Они желают мне долгих лет жизни.
Теперь их лица расплываются и тают в могильной тьме, и кроме их останков уже ничего не вижу. Мне радостно, что увидел своих родителей и одновременно печально, так как они опять ушли от меня и, причем, навсегда…
У края могилы дорогих мне и самых близких людей течет бурный поток свежей воды той самой любимой реки Кулунды, что спасала меня от смерти в те далекие детские годы. А этот ручей радостно и весело несется дальше, как бы игриво показывает мне свои водяные прелести. Я мочу в нем свои руки и говорю: "Спасибо, ручеек, что ты весело журчишь около могилы моих любимых дедушки и бабушки…".
ГЛАВА 3
"Белки" Алтая — белые, белые снежные шапки горных вершин, что поднимаются до самого поднебесья…
Сказители из друзей алтайцев поведали не то притчи, не то сказания о том, что высоко-высоко в горах Алтая, вот на этих самых "белках", живут духи, а может быть, боги, которые следят за жизнью на Земле, регулируют ее…
Они постоянно одни могучие силы превращают в другие, а потом их используют, применяют для блага Земли, точнее, для поддержания нормальной жизни на ней…
В определенное время гигантские силы туч, что образуются здесь, кружат и кружат над вершинами гор, превращаются в другое — плотное состояние, т. е. в спящую гигантскую силу льда и снега. Накапливая все это на вершинах гор в виде огромных ледниковых полей, сохраняют их как источник будущей энергии и источника жизни. Если боги видят, что реки начинают мелеть — их воды уже мало, не хватает для продолжения нормальной жизни всего живого там, где текут, они принимают экстренные меры… Боги добра, плодородия и долголетия притягивают на вершины гор огненный костер горячих лучей Солнца, т. е. его тепло и энергию, который будит спящую энергию льда и снега, превращая ее в новое, подвижное состояние, то есть в то, которым она была изначально — в воду, стекающую с вершин гор вначале маленькими ручейками, потом ручьями, потоками, которые начинают объединяться в речки, т. е. соединяются уже в большие, последние — в гигантские реки, являющиеся не чем иным, как превращением спящей воды льда в подвижную, живую, гигантскую массу — энергию жидкости, влаги, необходимой всему живому, живущему рядом с текущими речками. Таким ласковым именем я называю эти гигантские потоки воды, то есть живую влагу для животного и растительного мира, птичьего царства и рыбного богатства этих рек и реченек.
Повести сказителей я слышал, бродя по Алтайским горам, по берегам Телецкого озера, утопая в душистых цветах и травах лугов этого уникального уголка природы. Дальше спускался на просторы рек Бии и Койдни, воды которых были в начале бурными, могучими потоками, что срывались с вершин этих прекрасных гор и очумело неслись вниз, вниз, ворочая огромные валуны и камни. А потом медленно, спокойно, плавно текли по равнинной части Горного Алтая… Здесь они имели совершенно разный цвет воды, от голубого до белого, и текли рядом, долго не смешиваясь, а потом, как бы полюбив друг друга, обнимались и растворялись одна в другой. И вот, они — одно целое!. Любовь даже в этой части Природы преодолевает все преграды и ломает барьеры. И я отдыхаю, брожу, купаюсь в этой прекрасной реке около города Бийска, наслаждаясь теплом Солнца, лаской реченьки, ароматами растений и цветов…
Дальше эта река называется Обью. Это уже гигантский поток воды без конца и края.
Так духи гор, добрые, заботливые духи, добиваются, что из громады льда ледников Алтайский гор образуется безмерная лавина воды, которая в виде огромнейшего Великана распростерлась от южных гор России-матушки до самых Северных морей. Эта огромнейшая, гигантская масса энергии Природы течет и течет беспрерывным потоком, пополняя Ледовитый океан своими водами, но по своему пути осуществляет огромную работу и где бы я ни был — в Барнауле, Камне, Новосибирске, в северных лесах по берегам Оби, видел, наблюдал, чувствовал колоссальнейшую работу этого потока живой влаги… По ней плыли пароходы с различными грузами, около нее жили и трудились миллионы людей, используя воду для полей, леса, хозяйства. Она поила миллионы животных на своей гигантской пойме, выращивала корм для них на своих лугах. В ней жили и плодились полчища — стада различных рыб, птиц, животных, мириады насекомых и грызунов; всего того, что летало, плавало, ныряло, прыгало, пищало, свистело, кусало, ело, глотало, то есть тот многообразный мир, все то, что называется жизнью в Природе, в итоге — на Земле…
В Новосибирске с секретарями комсомола Урала и Сибири был на берегу огромного водохранилища на Оби, где строили Новосибирскую ГРЭС. Размах строительства поражал наше воображение и сердца. Мы понимали, какую гигантскую работу будет производить энергия воды Оби, чтобы осветить города и железные дороги Сибири, чтобы заставить работать механизмы заводов, фабрик, шахт, новостроек и электропоездов, чтобы дать тепло и свет морям.
Вот она — моя великая река, реченька Обь…
Впервые с могучей Обью я познакомился в свои 11 лет при очень странных обстоятельствах.
В деревню Вылково, где я жил многие годы с дедушкой и бабушкой в маленькой бане, неожиданно возвращается моя мать с отчимом и решают меня взять с собой, так как переезжают в город Кемерово, где у отчима живет семья брата. Куда мне деваться? Дедушка и бабушка очень старые, им растить меня тяжело, я соглашаюсь.
Вначале нужно добраться до г. Камня, что расположен на реке Обь. Нас везет старый возница на бричке, запряженной двумя быками; из вещей — два грязных мешка с тряпками и бочка с квашеной капустой. Главное богатство — корова, которую я гнал или сопровождал, воспринимайте на свое усмотрение.
Мы выезжаем за пределы села Вылково. Можете представить процессию: два старых быка, еле-еле волоча ноги, с трудом тянут злополучную бричку с кадкой, возницей, матерью и отчимом. Сзади я подгоняю хворостиной кормилицу и поилицу, которая так норовит улизнуть в кусты или случайный бурелом, а мне-то всего 11 лет, хотя я себя считал самостоятельным мужиком, но эта спесь быстро исчезла на этом изнурительном пути, который составлял 90 километров. Для машины это ерунда, но наша тягловая сила — быки. Мне бы хотелось современным людям задать вопрос: кто-либо представляет поездку на старых быках, которых все время одолевают, кусают, сосут кровь ненасытные оводы и мошкара, над головой жарит палящее Солнце и нет воды, только бескрайняя Алтайская степь? Нет, это не представляют даже мои дети и внуки, они не могут понять, как такой ад мог выдержать маленький мальчик, но выдержал, не заболел и не умер, хотя корова, жара и долгий путь всему этому способствовали: возница хлещет ленивых, потных быков палкой по спине и бокам, их жарит Солнце и сосут кровожадные насекомые; я бегаю и бью хворостиной несчастную корову, которая в положении быков, разница лишь в том, что не тянет бричку, но с трудом несет свое тучное тело эти злополучные 90 километров, которых никогда не проходила в один день.
Писать об этой дикой экспедиции можно много, но мне противно и неприятно. До сих пор не пойму, как я прошел эти ужасные километры вместе с коровой, да еще босиком…
Напомню еще одну неприятность, которая утяжелила мой путь и испортила окончательно детские, незащищенные нервы: километров через сорок от начала пути, когда мы с коровой уже так выдохлись, что хоть ложись и помирай, нас догоняют на лошадях цыгане, целый табор. Их дети ловят меня, зовут в табор, не дают ходу, а взрослым все это кажется смешным; улюлюканье, свист, погоня так напугали меня своей серьезностью, что когда они ускакали вперед, никак не мог придти в себя и долго плакал, тащась за коровой.
Все прошло… Тяготы пути позади… Вот и город Камень… Я впервые в городе, который действительно остался в памяти как огромное каменное изваяние, но быстро все это забыто, когда наша процессия оказалась на берегу широченной реки Обь… Это было моим, было понятным, любимым мной существом. Я искупался сам, потом помыл корову. Возница с быками уехал назад, родители пошли решать вопрос с билетами на пароход до г. Новосибирска, а мне поручили бочку с капустой и "полюбившуюся" корову…
Мы с ней на причале, где идет разгрузка парохода, на котором должны ехать дальше. Вокруг люди, люди обычные и множество калек, вернувшихся с войны: без руки и без ноги или ног, на колясках и костылях, в гражданской рваной одежде и солдатских гимнастерках, молодые и пожилые, трезвые и пьяные, все просят и просят копеечку или кусочек хлеба, но я, как и большинство бедных мешочников, ничего не мог дать, так как были сами голодные. Мне было так жалко калек, что стоял около коровы и горько плакал.
Разгрузка парохода шла своей чередой: вереница грузчиков на заплечных деревянных колодках носит по огромному мешку муки, передвигаются по доскам, которые соединяют трюм парохода с берегом. При движении людей настил качается, пружинит и удивительно, как эти люди не падают с поклажей в воду. Но вот один носильщик пошатнулся, не удержал равновесие и его мешок сорвался со спины и плюхнулся в воду. Цепочка людей на короткое время приостановилась, люди охнули и пошли дальше. Река в это время сомкнула свою волну, что получилась от разрыва поверхности воды при ударе мешка, как бы получая добычу за свой постоянный каторжный труд. На берегу стояли калеки и нищие, они качали головами, жалели мешок с мукой и еще туже подтягивали ремни своих штанов на голодных худых животах.
После выгрузки трюма на пароход зашло немного пассажиров с кулями, грязными мешками в неопрятной одежде. Корову с трудом завели, а скорее, полузатащили на палубу, отвели в хвост парохода, где и привязали к большим моткам канатов. Мы расположились здесь же.
Пароход грязно задымил, задрожал от работы машины, потом издал хриплый гуд и, судорожно подергиваясь, стал отваливать от причала. И вот мы плывем по широкой, нет, широченной Оби… В это время мне не хочется называть ее красавицей, так как вода в ней мутная, грязная и очень неприветливая, как и все то, что и кто трудится в поте лица или из последних сил.
На проплывающих берегах видны кустарники, какие-то населенные пункты, бакены. Встречные трудяги-пароходы, как и наш, приветствовали друг друга гудками и скрывались во тьме. Вот и наступили вечер и ночь. Сижу на палубе, около коровы, единственного нашего богатства, до самого Новосибирска, огромного Сибирского города, с которым судьба в дальнейшем меня познакомила и породнила…
Следующая моя встреча с Обью произошла уже в студенческие годы.
Это был пятый курс… В Кемерово произошла тяжелейшая эпидемия гриппа. Были закрыты шахты, фабрики, заводы. Работали только больницы. Студентов старших курсов направили на оказание помощи населению. В моем распоряжении была грузовая машина, полмешка лекарств и пачка больничных листов. Мы заходили в первый подъезд дома, а выходили из последнего. И так по всей улице с утра и до вечера. Люди лежали семьями, было много смертей. Описывать это можно бесконечно, но тяжело вспоминать. Через полтора месяца такой работы заболел и я — вроде бы, симптомы гриппа, но… что-то не то… Моя жена Валюша, в то время была у нас и дочка Тома, настояла, чтобы я сходил на R-графию легких. И на снимках у меня нашли обширный туберкулез легких, вот это да!. У нас же доченька, можно и ее заразить, и мы решили отправить ее к родителям жены в деревню.
Ужас своего положения описывать не буду… Скажу одно: пропала моя мечта стать хирургом, как быть с учебой?. Вопросы, вопросы, и только они. Мне предлагают для начала академический отпуск, чтобы мог лечиться, но отказываюсь, делаю себе сам уколы лекарств в ягодицы и продолжаю учиться…
После пятого курса нас направляют в военный лагерь подготовки для получения офицерского звания. В военкомате никому не нужно знать о моем здоровье, там выполняли приказ, и вот я в Бийском военном лагере, что в предгорье Алтайских гор, переодет в полевую форму, с автоматом в руках марширую по пересеченной местности с полным боезапасом, потом в противогазе, преодолеваю водную преграду, сдаю, сдаю нормативы по всему, чтобы потом получить звание офицера медицинской службы…
Сдаю: бегаю, плаваю, прыгаю, преодолеваю преграды и препятствия бегом и на бронетранспортерах и т. д., а потом, обливаясь потом, щупая пульс, умираю в своей палатке, боясь, стесняясь предстать перед полковником, который командовал нами… Вот это и есть глупость русского "Ивана", который сдохнет, будет мучиться в тени, но никогда не покажет своей слабины…
И никому даже в голову не приходило, что рядом потенциальный мертвец, которому не только подтягиваться на турнике или копать себе окоп, который мог стать его могилой, а бежать нельзя в полной боевой под лучами раскаленного солнца… Что теперь об этом скажу? Был дураком… да, да был. Что было, то было и небылью не будет уже никогда…
Самое же главное впереди… Мы никак не забудем, что рядом со мной была опять же реке Бия, которая сливаясь с Катунью, создает могучую, гигантскую Обь. Так вот, когда мне было совсем плохо, я медленно-медленно брел к ней — моей радости и спасительнице, раздевался, обмывал туберкулезный пот, соль, грязь и сидел в ее теплой-теплой, ласковой, нежной водице, которая успокаивала меня, забирала жар, температуру тела, головную и сердечную боль, т. е. лечила меня, облегчала мои страдания, забирая себе все гадкое, что причиняло мне дикая болезнь. Одевшись, долго сидел на ее песчаном берегу, рассказывая о себе, о своей болезни и благодарил мою реченьку за ее участие в моей Судьбе.
Встречи, встречи, встречи…
Встреча с Обью в студенческие годы произошла у меня, когда мы — секретари комсомольских организаций Сибири и Дальнего востока посещали Обь, строящуюся Новосибирскую ГРЭС, об этом написано в начале главы…
Больным закончил медицинский институт. Что дальше?. Работать хирургом с открытой формой туберкулеза нельзя, но я решаю несмотря ни на что работать именно по этой специальности.
Тогда мы с Валей задумали поселиться в Горно-Алтайске, где можно совмещать лечение и работу — здесь нет знакомых людей.
И вот, мы в Горном Алтае, гуляем по берегам рек Бии и Катуни, едем по Чуйскому тракту, восхищаемся мощью снежных вершин, наслаждаемся прелестью альпийских лугов. Побывали в больницах, на Метео (Валя у меня инженер-синоптик) и что-то нас не устроило тогда: работа ли, квартира или еще что-то, но так или иначе, мы остановили свой выбор на городе Барнауле, куда мы скоро и переехали.
В этом чудесном месте наша Судьба подарила нам снова Обь — эту могучую, ласковую реку, где мы часто бывали, отдыхали, купались, ловили с друзьями рыбу и просто бродили по ее чудесным берегам.
Здесь я работал хирургом, преподавал в пединституте на медицинской кафедре, но неожиданно для себя, мы даем согласие нашим друзьям и с ними решаем ехать на Крайний Север. Может быть это была наша очередная глупость — ехать с такой болезнью к черту на рога, но, видимо, судьба и только она правила бал на нашем с Валюшей жизненном пути, который стал, был тогда началом нашего путешествия по необъятным просторам нашей страны. Судьбой, которая свела меня с умнейшими людьми, которые помогли мне избавиться от ужасной болезни, которая в другом месте, при других обстоятельствах определенно в те далекие, трудные годы свела бы меня в могилу. Об этом, если вам интересно, можете прочитать мою книгу "Колыма ты моя, Колыма…".
Решено, летим в Магадан, но наш самолет формируется в Новосибирске. Перед вылетом решаем проститься с красавцем Сибири, с его достопримечательностями. Мы бродим по берегам родной нам Оби, восторгаемся ее мощью, красотой, гигантским водохранилищем и электростанцией. В конце приходим на площадь, где стоит огромный красавец — оперный театр, который в Сибири можно сравнить с оперным театром в городе Свердловске. Сидим в сквере, вспоминаем увиденное в нем, думаем, удастся ли еще когда-либо увидеть это чудо Сибирской России?.
Потом садимся в самолет ТУ-104, он взмывает в небо, в наше неведомое будущее… Я смотрю в иллюминатор на покачивающиеся крылья, на двигатели, которые четко поют:
— Люди едут, люди едут за деньгами,
А я только лишь за запахом тайги…
ГЛАВА 4
Мое знакомство с реками продолжается… Следующая — Томь, на которой расположился или был построен город Кемерово, столица Сибирского Донбасса… Именно туда пятьдесят пять лет назад начал я своей путь, подгоняя 90 километров нашу Буренку. В предыдущей главе вы были посвящены мною в детали этой ужасной экспедиции. Если кому интересно продолжение, отвлекитесь на короткое время, вспомните, что моя мать, отчим, кадушка с капустой, два куля тряпок, Буренка и я были устроены на палубе грязного парохода, в хвосте его, в городе Камне; ночь и часть дня мы плыли на нем, не имея воды и пищи, отдыхая и справляя нужду среди железных канатов и еще какого-то хламья, таков был наш путь по грязной и неприветливой в то время Оби…
И пока захудалый пароходишко, горюшко одно, пыхтя и напрягаясь изо всех сил, тянет свое хилое, грязное тело и весь живой и тленный скарб до далекого и непонятного для меня города Новосибирска, отвлечемся от главного вопроса, благо время есть, немного поговорим о сущем, что является самым главным в жизни каждого из нас…
С тех пор прошло 55 лет с колокольни своего возраста, когда Зима посеребрила мои волосы, теперь пытаюсь оценить, проанализировать прошлое и начинаю, несмотря на дикость тех обстоятельств, благодарить свою Судьбу, что она дала мне возможность, шанс — маленьким, босоногим мальчишкой начать свой жизненный путь из глухой сибирской деревни вначале пешком, потом на пароходе, по железной дороге в новую, непонятную прежде и, возможно, недоступную при других обстоятельствах жизнь, пройти через горнила испытаний, десятка возможных смертей, вырасти, поумнеть, приобщиться к цивилизации людей, получить высшее образование, проехать, пройти, проплыть, облететь, изучить все уголки моей необъятной и такой прекрасной Родины и только с большой буквы… В противном случае, я был бы не знаю кем, так как считался сыном "врага народа", расстрелянного еще до моего появления на Свет Божий, то есть я был суразом — человеком без отца и брошенным матерью после своего рождения…
Все это перечисляю вам коротко, чтобы не занимать ваше время. Если кому-либо захочется об этом узнать подробнее, прочтите книгу: "Юрка — сураз…".
Пока мы с вами поговорили кое о чем, на горизонте появился громадный город, город без конца и края, который сразу же захватил меня, изумил, если хотите, испугал своей величиной, громадами зданий, копотью заводских труб.
Мы выгрузились в речном порту и всякими правдами и неправдами доставили тряпье и корову до железнодорожного вокзала, бочку с капустой пришлось бросить, так как везти ее дальше у моих родителей не было средств, и они поняли, что овчинка не стоит выделки.
Попробуйте представить, как по огромным улицам областного города босоногий мальчишка хворостиной гонит корову, бедную корову, вслед за парой плохо одетых молодых людей, несущих по грязному мешку домашних вещей. Сейчас я ни за какие деньги не согласился бы сделать подобное, но в те далекие годы для меня приказ старших был законом, и мы шли и шли до самого железнодорожного вокзала. Что же дальше?. Такого сооружения, как этот вокзал, конечно же, не видел ранее и поэтому стоял около него, разинув рот от изумления, пока цыгане, что расположились на площади, не затянули нашу кормилицу в свой табор. Вот тут-то и началось… Отчим вошел в раж, а моя мать в рев — корову, конечно же, отобрали, досталось и мне так, что это помню и сейчас.
Все улеглось… Меня с коровой перегнали на траву, что росла вдоль железнодорожного полотна, где Буренка щипала ее, не вспоминая о пережитых неприятностях, я же глубоко вздыхал и с открытым ртом и глазами рассматривал проходящие поезда, которые для меня были в диковинку.
Родители решали вопрос с отправкой всех нас до города Кемерово, но за корову запросили так много, что она столько не стоила, денег не было. Вот тогда-то родители вернулись к тем же цыганам и уговорили их купить наше животное, на что те, естественно, согласились, обманув моих деревенских родителей. Вот и все… Мои мытарства закончились… У нас остались два мешка домашних тряпок.
Мы устраиваемся в телячьем вагоне, наш паровоз дико задымил, рванул так, что кругом все попадало, а потом медленно, медленно набирая скорость и пыхтя, мне казалось, полетел в неведомую для меня даль, где меня ожидала новая, не похожая на прежнюю, жизнь, нет, нет, скорее, это было началом всего нового, что называется словом Жизнь…
Что мне запомнилось от этой поездки?. В первую очередь дым, пыль от паровоза, т. е. все мы в конце-концов походили на кочегаров с грязными лицами, но это не главное, к грязи мы в то время привыкли и не считали ее чем-то особенным. "Фу, ерунда, приедем, умоемся, вот и все".
Главное и самое приятное для меня была тайга, густая, непроходимая тайга, что сопровождала нас большую часть дороги. Она манила, завораживала, навевала сказочные мысли и образы, была безграничным гигантским созданием по сравнению с лесом моего степного Алтая.
За короткое время из глухой деревни я попадаю уже в третий огромный-огромный город, который дымит десятками труб, гудит сотнями машин и паровозов, светится тысячами и тысячами огней и ламп…
Выходим на железнодорожном вокзале, пешком идет к реке Томь, чтобы попасть на противоположный берег, где живет брат моего отчима. В то далекое время пешеходного моста через реку не было, и на другой берег людей перевозили на пароме. Теперь можете представить, какое огромное количество людей скапливалось на этом левом, очень высоком берегу Томи. К воде шли — туда и обратно — два широких, очень широких спуска в виде деревянных площадок. Так вот, на них я увидел сотни людей-калек без ног и без рук, слепых и полузрячих, на колясках и костылях, в сопровождении детей и взрослых, трезвых и пьяных, в грязном рванье и солдатском отрепье; одни сидели, другие прыгали, передвигались с места на место и все просили и просили милостыню с протянутой рукой или снятой шапкой, но мало кто мог что-то выделить им от своего скудного бюджета или булки хлеба. Меня такое поразило второй раз, первый на речном вокзале в г. Камне, но уже в худшем, более огромном, ужасном варианте. Я также не мог ничего дать этим несчастным людям, обиженным Богом, Судьбой и государством, спускаясь к парому, горько плакал, так как был очень чувствительным пацаном.
В этом огромном шахтерском трудяге-городе отчим устраивается работать охранником на военный завод и мы получаем комнату в старом, длинном-длинном одноэтажном бараке. Как в свое время пел Высоцкий: "Там было 33 комнаты и одна уборная, коридор-тоннель, который заканчивался тюрьмой…". Как в его песне, наш коридор для моего поколения тогда заканчивался чаще всего преступлениями, пьянкой и тюрьмой.
Слышимость была отменной, особенно по ночам, когда пьяный мат, свары, блатные песни, элементы секса и проституции были слышны всем и вся; утром, когда многие торопятся на работу, в школы, кому-то очень приспичило, а туалет один, то слышно: "Ты, сука, скоро про…ся, пошел ты вон, кобель старый; Машка, давай быстрее, а то в штаны наложу; Колька отстань, надо было у своей проститутки оставаться, у нее сподручнее и т. д."… Все это написано культурно и мало, в натуре выглядело ужасно, поэтому каждый поймет в каких условиях росли мы — дети и кем потом вырастали?. Большинство из нас ожидали тюрьма или голодное бродяжничество…
Мои родители были с большой ленцой, поэтому одежда была — рванье, жрать чаще всего нечего, и я всегда искал работу и возможность что-либо поесть… Первым делом познакомился с тетей Стешей — женой брата отчима. Они жили в своем доме, держали коз. Вокруг березовый лес и река Томь рядом. Так вот, стараюсь пасти коз в лесу и около реки, купаюсь в ней, разговариваю, рассказываю, откуда и какие реки любил прежде, Ей понравился: она обмывала грязь с моего босоногого тела, помогала постирать худые со вшами штаны и рубаху, ласкала и согревала теплом своего материнского тела; мы быстро подружились и эта дружба была многолетней.
Пригонял к тете сытых коз, за что всегда получал много хлеба, баранки и целую банку козьего молока. К ночи козам приносил охапки березовых веток, что ломал, лазил по деревьям. В первый же год так понравился этим чужим для меня людям, у которых не было своих детей, что они видя, что родителям я не нужен или в тягость, стали уговаривать мать, чтобы она отдала меня им, но что-то помешало матери совершить этот "поступок". Мои родители так плохо относились ко мне, видимо, из-за лени или жестокости; дело в том, что у меня есть сестра, так ее взяла сестра моей матери, у отчима был сын, которого он тоже не взял в этот раз; до сих пор не пойму, почему они меня взяли в Кемерово, прежние годы жил с дедушкой и бабушкой, которым тогда было около 90 лет. Об этом я так — чуть отвлекся. Главное, в это время начинаю трудиться, получать пищу, близко знакомлюсь с моей новой реченькой Томью, заменявшую мою мать своим теплом, лаской, негой, которую я получал в ее объятиях.
Кроме коз, завел в огороде кроликов, для чего выкопал яму, закрыл ее ветками, дерном, приносил им траву и кормил. Их так много развелось, что отчим стал использовать их мясо в пищу, но я так и ни разу не сел к столу, так как эти создания были моими друзьями, а друзей не предаю…
У дяди с тетей не было в огороде воды. И вот, без согласования с ними, в их отсутствие, выкопал яму, типа колодца, откуда мы брали воду и поливали овощи, за что мои любящие чужие люди, которые стали для меня дороже родителей, так благодарили меня за находчивость и труд, что мне было даже неудобно.
В свободное от дел время, конечно же, пропадал на моей реке, общался с ней, рассказывал о кроликах, о козах, березках, что росли кругом, плавал, купался и загорал. Ей никогда не надоедал, мне казалось, что она скучает по мне, ждет меня и поэтому встречает с любовью, лаской, женской нежностью.
От речки до дома тети Стеши и дяди Пети иду по березовому лесу, который очень отличается от соснового бора. Здесь и запах другой, и шум листьев особый — нежный, ласковый, он проникает в мое детское сердце, бередит его, щемит.
Тоскливо здесь осенью, да еще в дождливую погоду, когда массово опадают засохшие листья, они как бы не хотят прощаться со своей матерью-деревом, но жестокий ветер отрывает их от нее и отправляет умирать к другим листьям в ямки с водой — печальная, прощальная пора…
Ах, ты — ветер нехороший,
Что ты делаешь со мной?.
Отрываешь ты от мамы,
Посылаешь к смерти злой!.
Успокойся, мой хороший,
Подожди еще чуть-чуть,
Дай пожить еще немножко,
Пообниматься с мамой тут…
Ну, прости, прощай, родная!.
Вот и жизни моей конец.
До свиданья, дорогая -
С этой минуты я не жилец…
Полетел на черную землю -
Прямо в кучу таких, как я,
Где сгнию, как все листочки,
Что родила любовь твоя…
До свиданья, дорогая!.
Ты прости меня, прощай…
Добрым словом, нежным словом
Иногда меня вспоминай…
Самое приятное время в березовом лесу весной, когда мои белотелые красавицы начинают прихорашиваться после долгой, долгой, изнурительной зимы. Вначале почки, потом листья, - и вот они стоят в полном своем одеянии, набравши сок из недр Земли, как молодые девушки на выданье, ждут не дождутся своего суженого, чтобы прижаться к нему и закружиться в вечном танце любви, которая продлится, им кажется, бесконечно…
Все это длится три года… Я уже подрос… Мне скоро 14 лет. Я уже не тот босоногий парнишка, что начал путь сюда, меня мало чем удивишь… Во все времена года посещаю, брожу по любимому березовому лесу, слежу за жизнью его и его обитателей. Река же мой постоянный кумир: в ней в теплое время года купаюсь, здесь отдыхаю, брожу, плаваю, посвящаю в свои тайны; в холодную, ветряную погоду слежу за моей хорошей, как ей тяжело бороться за стихией, преодолевать невзгоды; зимой брожу по сковавшему ее льду и жду, когда она отдохнет, избавится от своих оков и сможет меня принимать как прежде; весной брожу по ее берегу, смотрю, как она ломает свои оковы, избавляется от льда, мусора, паводковых вод, становится чистой, прозрачной, набирается солнечного тепла, покоя, готовая вновь дарить свою любовь, ласку, тепло и доброту всему живому, что ее окружает, живет в ней, прилетает к ней и приходит к ней на поклон — таких, как я…
Заканчиваю 7 классов… Учился хорошо. Получаю аттестат. Домой не захожу, так как я здесь только обуза, иду на железнодорожный вокзал, откуда идут поезда с углем до Новокузнецка, забираюсь в вагон с углем и, перебираясь с одного поезда на другой, возвращаюсь в свою деревню Вылково, где ждут меня, всегда ждут, мои дедушка и бабушка, так как я для них — вечная опора и поддержка…
Со станции Овечкино пешком иду до Вылково… Вот и родная улица… Вот и баня наша… Во дворе, на травке сидит мой старенький-старенький, совсем слепой дедушка…
Не выдерживаю — подбегаю к нему, прижимаюсь к родному мне человеку, вскрикиваю… Мой дедушка, щупая меня руками, поднимается с земли до головы и все повторяет: "Юрочка, милый ты наш сынок, да как же ты вырос!.".
Мы крепко обнимаемся и слезы радости обливают нас… обоих…
Вот я снова на Родине, где все мне знакомо, мило и дорого: среди друзей в лесу, где мне кукует кукушка, обещая долгую-долгую жизнь, не понимая, как тяжело живется беспризорнику, суразу на этом свете; вот и белочка вытаращила глазки, узнает меня или нет; здесь выскочил на дорожку бурундук, от неожиданности резко поднял свой хвостик кверху и тут же заскочил на свое дерево и моментально скрылся в своей норке-дупле; теперь уж совсем неожиданная встреча — молодой зайчик совсем опешил, можно сказать, остолбенел от неожиданной встрече со мной на тропинке, где он только что получил молочко от случайно пробегавшей зайчихи и стоял, стряхивая с мордочки капельки живительной влаги; но сорока-болтушка и проказница разоралась на весь лес, оповещая, что я вернулся в их теплую компанию… своим треском и шумом разогнала всю мою лесную братию и я остался на время с ней один на один, уговаривая сплетницу замолчать, так как лесные новости мне известны без ее надоедливой трескотни…
После этого выхожу на берег моей любимой Кулунды, которая встречает меня теплом своего тела, лаской журчания — купаюсь в ней, наслаждаясь, нежась прелестью чудесного создания Природы, что подарила мне Судьба в моей нелегкой жизни.
Отдых отдыхом, но в деревне, у дедушки с бабушкой, я затем, чтобы помогать им, так как являюсь единственным здоровым мужиком. Первым делом разбираю погреб, потолок которого сгнил и провалился, удаляю все гнилое, восстанавливаю крышу и лаз — есть, где хранить картошку и все соления.
Теперь дрова… Кто-то дедушке привез огромные бревна, которые один пилю, колю и складываю в высокую поленницу — ох и много вас нужно на всю длинную, холодную зиму.
Потом уже сено, которое мы привезли с дядей Пашей, переношу с улицы на пригон и выкладываю в высокий стог — будет чем кормить корову и овец. Ну, для начала — все, потом, конечно, будет копка картошки, сушка, переноска в подвал, а пока — все…
Теперь можно устраиваться на работу… Иду к дяде Паше, прошу 25 рублей на бутылку водки, тогда она столько стоила…
— Дядя Паша, дай мне эти деньги, заработаю, отдам.
— Зачем они тебе? - спрашивает прижимистый дядька.
— Хочу в бригаду плотников проситься на работу, а без этого там нельзя…
— Дело говоришь, дело, понимаешь деревенских мужиков, - лукаво говорит мне дядька и подает деньги.
Иду в сельпо, покупаю бутылку и к обеду прихожу к бригадиру, пожилому, уважаемому мужику. Захожу в дом, ставлю бутылку на стол и говорю:
— Здравствуйте, дядя Степан, пришел проситься к тебе в бригаду плотников.
— Хорошо, Юра, - говорит мне хозяин дома.
— Хорошо. Тебя знаю как трудового парня. Садись к столу и считай, что с этого дня ты — плотник.
Слова — трудовой парень, для села были самой большой наградой и признанием того, что ты самый достойный человек на деревне…
Итак, мне 14 лет, я — рабочий человек в селе. Наравне с мужиками строим дом, свинарник, детский сад… получаем деньги, пшеницу, свинину от колхоза. В перерывах между работой купаюсь, загораю, читаю книги на берегу моей реченьки, которая выполняет роль моей ласковой матери и подружки. Однажды на берегу произошел случай, который решил всю дальнейшую Судьбу в моей жизни…
Читаю книгу… Кто-то сзади закрывает мне ладонями глаза. Перечисляю всех знакомых, но нет и нет. Когда надоедает игра в кошки мышки, резко поворачиваюсь и вижу незнакомую девчонку. Знакомимся: она говорит, что у нас в деревне на практике в здравпункте, так как учится в медучилище города Барнаула, а я возьми да и брякни: "А я тоже стану врачом…". Прошли годы… Работаю хирургом в крупнейшей больнице Барнаула и случайно встречаю терапевта, да, да, именно ту девчонку, тот случай, что определил всю мою жизнь и Судьбу…
Сегодня собираюсь, чтобы завтра пойти в школу… Глубокой ночью меня будит бабушка, говорит, что умирает дедушка… Вскакиваю… Подхожу… Дедушка тянет ко мне руки, пытается поднять голову, что-то сказать, но у него нет сил, язык болтается в беззубом рту, потом голова падает на подушку, он закрывает глаза… Все… Описать мои чувства, понять мое состояние сможет не каждый человек… Это ужасно… Я потерял самое дорогое в моей детской жизни, и мне казалось, что вместе с ним уйду и я.
Выскочил на улицу, где была несусветная тьма холодной осени и лай собак, которые как с цепи сорвались, но мне было на них наплевать. Шел и горько-горько плакал, не зная, как унять свою беду и горе. Постучал в темноту окна дома моей сводной сестры, призывая ее пойти обмыть дедушку, но из темноты проема этого окна на меня смотрел какой-то ужасный страшилище, и дико смеялся. Вернулся домой, забрался на сеновал и рыдал до утра…
Похороны описывать не могу… После них, убежал в лес на свою любимую речку, которой до позднего времени рассказывал о своей ужасной утрате, о добре и благородстве моего дедушки, который просил у Всевышнего несколько лет жизни, чтобы поднять на ноги меня — своего любимого внука… Но…
Чтобы не задерживать ваше внимание, буду краток…
Работал и учился в школе. Работал плотником, рабочим на железной дороге на станции Овечкино. Закончил 10 классов хорошо, в числе лучших ребят. Куда пойти учиться?. Для меня это не проблема, конечно же, в медицинский институт. И тут, снова Судьба… В Кемерово в этот год открывался мединститут… Еду туда…
В день отъезда беседую с бабушкой, которой далеко за 90 лет, она у меня в здравом уме. Говорит…
— Садись, Юра, на дорожку… Когда прежде ворожила, ты смеялся, не верил, но сейчас, в последний раз, поверь мне и послушай. Ты едешь на высокую гору и будешь там.
— Бабушка, - прерываю ее, - скажи мне проще…
— Хорошо, сынок… Ты у нас уже взрослый, самостоятельный, смышленый, слушай… Ты поступишь в институт и будешь хорошим врачом. У тебя в жизни ожидаются много смертей, но и при моей жизни и мои ангелы после смерти будут охранять, оберегать тебя. Ты проживешь долгую жизнь и всегда будешь помнить нас с дедом. Прощай…
Чтобы ты поверил в мои слова, скажу, что вы в институт будете поступать двое, то есть ты со своим товарищем. Получится так, что ты поступишь, а он — нет…
— Бабушка, скажи, какие у него будут волосы, чтобы знал, кто тобой подмечен, - смеюсь я.
— Зря смеешься, так и будет. Рыжий будет твой товарищ, рыжий, запомни…
А вот и Кемерово, вот моя Томь и институт, который только строился, скорее, перестраивался из ПТУ в высшее учебное заведение. Абитуриенты жили в подвале старого общежития, где каждый имел раскладушку и был доволен этим. В дороге познакомился с Леней, рыжим-рыжим парнем. Мы спали рядом в грязном подвале; на высоком-высоком берегу Томи, с которой я его познакомил, готовились к экзаменам; по иронии Судьбы ли или по предсказанию моего Ангела-хранителя мой друг — товарищ рыжий-рыжий Леня, действительно, не поступил, а я поступил в медицинский институт… Как здесь не задуматься над неразгаданными тайнами Природы, бытия или любящих нас сердец и душ…
Итак, я — студент медицинского института, то есть исполнилась моя мечта, Судьба босоногого парнишки, который пешком начал путь на эту вершину и вот здесь!. С этой радостной мыслью брожу по высокому берегу моей реченьки, делюсь с ней радостью и одновременно горем. Дело в том, что у меня нет зимней одежды, осталось только 5 рублей, общежития нет, как жить, а главное — питаться!?. Но она сегодня такая тихая, приветливая, ласковая и как бы подсказывает мне…
— Не унывай, иди в самый нищий район города, где и будешь жить.
Так и поступаю… Подхожу к старому, полузавалившемуся дому, на скамейке сидит старенькая бабушка. Достаю свои пять рублей, подхожу к ней, здороваюсь и говорю:
— Милая бабушка, я поступил в мединститут, но у меня всего пять рублей, общежития нет, питаться не на что, не могли бы вы мне чем-либо помочь, хотя бы приютить на время.— Бабушка молча поднимается, рукой показывает на дверь, пропускает меня вперед и говорит:
— У меня свободная ржавая кровать, на полу грязный половик. Если тебя устраивает эта роскошь, приходи, живи. Платить не нужно, так как нищий с нищего ничего не берет…
Так я и устроился с жильем. Выстирал половик, спал на нем, закрывшись старой шинелью охранника, что подарила мне хозяйка.
С питанием вышел конфуз… В подвале института мы готовили наглядное пособие для занятий, проще говоря, варили трупы, удаляли все сварившееся и доставали кости. Я не ел уже пять-шесть дней, стою около ванны с варевом, у меня перед глазами жирный-жирный суп, я покачнулся и чуть не угодил в эту ванну. Меня поймал Боря Беляев, мой однофамилец, такой же нищий, как и я, но у него было 50 рублей, на которые мы после знакомства покупали кирзовую кашу, варили ее и ели с рыбьим жиром. Ох, вкусная каша была. Читатель, вам не приходилось есть подобное?. Вот и хорошо… Такова жизнь… Не зря бабушка говорила, что жить буду… Вот и жил…
Потом сдали экзамены. Получил повышенную стипендию. Тут и общежитие подоспело. Да, еще Никита Сергеевич помог — в то время в столовых хлеб давали бесплатно, если ты хотя бы стакан чая купил. Живи — не хочу… На фотографии того времени вижу себя высоким, худым, с синевой под глазами, в кирзовых сапогах и шинели охранника, чем не туберкулезник?.
С учебой и работой хорошо. На 4 курсе работаю хирургом-субординатором, получаю свои 62 рубля, да ночами оперирую аппендициты в больнице химзавода. Уже женился, доченька появилась — радость наша с Валюшей, но испытания на крепость да на выдержку продолжаются. Я уже писал в прежней главе, как в это время заболел туберкулезом легких, повторять не буду. Переживали мы с Валей ужасно, но всего-то ей, конечно, не рассказывал, полуправда все же успокаивала ее. Правду слушала, понимала моя Томь, по берегам которой бродил в минуты откровений, сомнений и, если хотите, желания жить, она поддерживала меня, требовала, чтобы я жил, лечился, боролся с дикой, смертельной болезнью ради любимой жены и доченьки. Она рассказывала мне о своих невзгодах: о засухе, о потопе, о бурях и зное, трескучих морозах и грязи, от которой она всегда избавлялась и жила. На ум приходят чьи-то стихи, стихи:
О, реченька-река,
Одно мое спасение…
Сниму ли я когда
Оковы треволнения?.
Прошли 6 лет учебы, труда, лечения, любви и надежды.
Получаю диплом врача, собираюсь работать хирургом, всем несчастьям назло…
С альбомом выпускника первого выпуска Кемеровского медицинского института последний раз сижу на высоком берегу своей любви — реченьки Томи, которая поддержала меня в самые тяжелые минуты, моменты, мгновения моей жизни своей лаской, любовью, теплом и вниманием. Спасибо тебе, моя дорогая Природа, только в единстве с тобой был тогда так силен, как никогда!. Прощай… Впереди город Барнаул…
ГЛАВА 5
Вы помните, что мы с Валей взлетели с аэродрома г. Новосибирска и через Хабаровск, Охотск, Магадан попали на Крайний Север, где и продолжили свою жизнь, а какая она?. Чтобы не писать долго и обстоятельно, скажу вот такими странными фразами:
— Там горы высокие,
Там снега глубокие,
Там просторы бескрайние,
Там морозы жестокие.
Там тайга глухая,
Там мерзлота вечная,
Там ночь без края,
Там жизнь "беспечная".
Там кости повсюду лежат,
Там никто не вернулся назад…
Какой же вывод для меня с открытой формой туберкулеза легких?.
Первое — я совершил ужасную глупость, забравшись на край Земли нашей… Второе — вспоминая слова известной песни, мне, как и моему отцу, не суждено по всем законам медицины и Природы вернуться назад…
Но… Во всех делах и обстоятельствах существует Оно, вот оно-то частенько нарушает все то, что называется догмой. С одной стороны, даже на Колыме, меня охраняла добрая фея моей бабушки; с другой — я был добрым, заботливым врачом-хирургом, и поэтому мои благодарные больные хотели, чтобы я жил и здоровым вернулся назад…
Попытаюсь коротко вам это и объяснить…
В диких условиях Колымы, где 12 месяцев зима, а остальное — лето; средняя температура зимой 60--65° мороза и почти нет витаминизированной пищи, работаю хирургом и лечусь от своей ужасной болезни, снова лечусь и работаю, так доработался, что моя болезнь распространилась на оба легких. Лег в тубдиспансер, хотя понимаю безвыходность своего положения, но перед этим был на отдаленном прииске, где наши забулдыги провели харакири на китайца, который был японским разведчиком у нас, выявлен, осужден, отсидел четверть века и уже работал с ними на промприборе. Не буду вдаваться в подробности, скажу только одно, что этому человеку голову изрезали как арбуз на дольки. В таком ужасном состоянии — череп почти весь голый — без кожи, они и притащили собутыльника к нам в здравпункт, где я консультировал больных.
Без переливания крови, под прикрытием физраствора и глюкозы, мы с сестрой сумели убрать волосы, сшить кусочки кожи на голове, т. е. прикрыли кожей его череп. Боролись за его жизнь, и он остался живым и здоровым. Его другом был эсэссовец из Прибалтики. Так вот, с этим другом мы лежали в тубдиспансере и, будем откровенными, ждали своей смерти. Появляется в больнице мой бывший больной и узнает от своего друга, что я здесь же и в таком ужасном состоянии.
Благодарный больной вызывает меня на разговор и говорит:
— Доктор, я не знал, что ты — тубик, думал, что мой товарищ шутит. Разве врачи болеют этой болезнью?.
— Вот видишь… значит, болеют. Я даже медведя убил около больницы, чтобы тубиков кормить и самому есть, но для меня толку мало.
— Ясно, - говорит мой больной, - теперь меня послушайте. Вы спасли мне жизнь, даже не побрезговали, что я — ваш бывший враг. Теперь буду спасать вас…
— Как это вы меня спасете? - удивленно говорю ему.
— Отвечаю за свои слова, - продолжает посетитель.— У меня дядя — профессор, очень хороший врач, и эти болезни лечит, за меня он вылечит вас.
— Что же вы не направите к нему своего друга? - говорю ему.
— Он же — ЭСЭС, у него нет права выезда. У вас есть. Дайте мне лист бумаги, ручку, буду писать письмо своему дяде, он примет вас и вылечит.
Даю ему, что тот просит, сижу, жду.— Вот письмо по-китайски, адрес — по-русски. Вы едете в Благовещенск, находите моего дядю, он вас лечит, вы возвращаетесь здоровым.— Я благодарю своего бывшего пациента, и мы расстаемся.
Подробно писать о всех дальнейших перипетиях не буду, кому интересно, почитайте в моей книге: "Колыма ты моя, Колыма…".
Пишу об этом только потому, что в Благовещенске я лечился и познакомился со следующей рекой — Амуром. Здесь я, действительно, был принят профессором, который просил называть его Джо, дедушкой Джо, так как был чуть моложе моего дедушки. В благодарность за излечение мной его племянника он выделил у себя мне угол и лечил около 5 месяцев. В определенные точки моего тела вводил специфические лекарства, привезенные из Тибета. За один сеанс делалось 250--300 уколов, которые я мужественно переносил, пил отвары, мед, витамины, совершал прогулки по окрестностям. Вот здесь-то и познакомился с историческим Амуром, о котором мы с детства слышали много песен и легенд. Первое время мне было очень плохо, я был одинок и этот гигант Природы был снисходителен ко мне, когда я часами занимал его рассказами о своей жизни, о болезни, о других реках; бывало, он хмурился, поднимал свои огромные волны, как бы отбиваясь от меня как от назойливой мухи, но все чаще и чаще он становился спокойным, добрым, иногда ласковым. Я замечал, что этот гигант мужского рода был более сдержанным на ласку по сравнению с прежними реками женского рода.
По состоянию здоровья первое время не купался в нем, только сидел на берегу, потом мне стало лучше, стал бродить и бродить по его берегам.
Лечение давало свои положительные результаты, дедушка Джо удивлялся моему мужеству, терпению. Когда ему становилось плохо, то он разрешал принимать его пациентов, так как я усиленно изучал его методику лечения. В конце он полностью доверял мне и своим больным говорил:
— Щас вас примат мой каллег, ощень умный, молодой дохтор, - что я делал с большим удовольствием. Мне же частенько повторял: "Если бы я имел таку голова, как твоя, я далеко шел бы", - для меня слышать подобное от профессора, да еще трудолюбивого китайца, было очень приятно. На всю мою жизнь трудолюбие и китаец стали синонимами.
Наступает жаркое лето… Амур, хотя он и мужского рода, становится тихим, ласковым, добрым, приветливым. Я купаюсь и он греет меня, мое тело, снимает с меня головные и сердечные боли, совсем забирает повышенную температуру; становится добрым старшим братом, который старается помочь мне в лечении ужасного недуга.
Мы так сдружились, что не было дня, чтобы я не приходил к нему, приветствовал его, погружая свое бренное тело в него, так как чувствовал его огромное благодатное воздействие на мой организм. Я уже чувствовал себя здоровым, окрепшим, уверенным в завтрашнем дне. Мы так сдружились с дедушкой Джо, что он хотел подольше задержать меня в своем доме, поэтому он устраивает мне поездку в Китай, чтобы я своими глазами увидел изготовление лекарств там. В темную, ненастную ночь меня, переодетого в китайскую одежду, ребята на лодке перевезли на правый берег Амура, потом мы ехали в телеге до села, где я прожил два дня и видел, как китайцы из различных трав, цветов, корней, ягод изготовляли массу лекарств, которые потом переправляли на нашу сторону.
По возвращении в город я поблагодарил своего учителя и врача за лечение и науку и он сказал мне, что я достаточно владею тибетской медициной и могу применить ее в будущем.
После 4,5 месяцев лечения он написал мне направление на R-графию легких, указав диагноз — туберкулез легких. Снимки были готовы, я зашел за результатом и рентгенолог сказал мне: "Кто вам написал диагноз — туберкулез легких? Ваши легкие чистые, видимо, произошло недоразумение".
Я, конечно же, промолчал, но душа моя пела от радости и восторга, от того, что снова здоров, буду жить и работать для себя и своей семьи. Такое понятно не всем. Только тот, кто был на моем месте, поймет, что такое избавиться от смертельной болезни в те тяжелые годы, когда большинство таких больных умирало.
С радостной вестью вернулся к дедушке Джо, который был расстроен из-за скорого расставания со мной. Он сказал мне: "Юра, еще до обследования я знал, что ты здоров, но очень хотел, чтобы ты это услышал от чужих людей. Жаль, что ты так быстро уезжаешь".
Целый вечер я бродил по берегу Амура. Он был тихим, задумчивым и, может быть, даже печальным. За эти месяцы мы с ним сдружились, он мне очень помог в лечении, в успокоении нервов, и я остался ему благодарен на всю жизнь — когда ты сам добр, то даже Природа помогает тебе в трудные моменты твоей жизни…
С дедушкой Джо мы переписывались до конца дней его, а его метод лечения я назвал “китайский метод, или лечить по-китайски” в память о трудолюбивом, добром китайском народе…
ГЛАВА 6
РЕЧЕНЬКА КОЛЫМА…
Как же тебе не повезло, моя милая! Судьба нашла тебе такое лютое, холодное, неприветливое место, да еще руслом сделало вечную мерзлоту, то есть изо льда. Значит, даже в короткое жаркое лето твоя вода — тело — движется — течет по льду-холоду. Одна верхняя часть бывает в тепле, а дно — никогда. Когда на небе тучи, ты моя хорошая, хмурая, неприветливая, так как тебе всей холодно, по тебе катят волны какие-то вздрагивающие, как будто от холода тебя пробивает дрожь. Но когда тучи улетают, появляется жаркое июльское Солнце, то верхняя половина твоего тела искрится, веселится, наслаждается теплом и лаской солнечных лучей. В это время даже твои рыбки веселятся — носятся в верхних твоих слоях, когда ловят любую летящую живность, которая пытается сесть или прикоснуться к поверхности воды и утолить свою жажду.
За эти часы, дни ты — милая, получаешь столько тепла и ласки, что поворачиваешь и нижнюю часть, то есть свой живот к верху и успеваешь его согреть. Сама же ты не капризна, не очень требовательна и радуешься тому малому теплу, ласки Солнца, помнишь об этом всю долгую, лютую зиму Колымы…
Мы с друзьями в эти теплые дни, что длились круглосуточно, отдыхаем, наслаждаемся суровой природой на твоих берегах, но такой близкой для моего чувствительного сердца. Мы не столько занимаемся рыбной ловлей, сколько восторгаемся жизнью, энергией, полетом, необыкновенным изяществом живых существ, что сглаживают твое одиночество в нашем суровом Краю…
Холод, неприветливость окружающей природы реченьки Колымы, но это только на первый взгляд; она также ласкова и приветлива, как все живое, что рядом, вокруг нее. Это только черточки о жизни моей реки. Описать все подробно нельзя так же, как жизнь, - она многообразна и вечна…
ГЛАВА 7
Все… Закончилась наша с Валей работа на Колыме по путевкам комсомола — мы отдали долг своему правительству, Родине за то, что они предоставили нам возможность получить образование и встать в ряд с нормальными тружениками Отечества. Здесь Судьба распорядилась так, что добрые, умные люди, мои коллеги вылечили меня от смертельной болезни; я возвращаюсь на материк здоровым человеком, а это, пожалуй, самый главный подарок Крайнего Севера, которым он наградил меня на всю оставшуюся жизнь…
Когда мы летели сюда, то слышали песню:
— Будь проклята ты — Колыма,
Что названа чудной планетой.
Сойдешь поневоле с ума -
Возврата оттуда уж нету…
Такое предначертание Судьбы сама Природа и добрые люди не дали возможность ей исполнить; и я получил подтверждение своего глубокого убеждения в том, что если ты делаешь добро людям, то и сам от них будешь получать только добро… Моя семья оставила о Колыме самые приятные воспоминания, и она правильно была названа поэтом чудной планетой. Мы с Валюшей до сих пор считаем, так как Колыма женского рода, т. е. женщина, мать, то она не может вредить людям; вредят только люди с характером людоеда, которые в любом месте, на любой земле и в любое время остаются дикарями и злыми хищниками, к примеру, Сталин и Гитлер.
Хватит о противном, будем говорить только о хорошем — мы летим… летим до Воронежа, где опять же Судьба помогла нам купить кооперативную квартиру. В этом чудесном городе теперь сразу две красавицы реки — Дон и Воронеж. После холода Крайнего Севера мы дорвались до тепла воды, воздуха, земли. После работы отдыхаем, купаемся, загораем вместе с дочкой, которая уже большая — идет в школу, учится музыке. Бываем там, где Петр I строил первые корабли, затапливал в Воронеже дубы — мариновал их, бываем в степной части Дона, в лесу, отдыхаем, собираем грибы, катаемся на лодке.
Однажды нам выпала удача: все трое попали на Дон, в район Дивногорья, где стоит древний монастырь, здесь когда-то бывал царь Петр. И снова Дон, но уже Шолоховский, теплый, глубокий, камышистый, с обширной поймой, где масса мелких весенних, паводковых озер с рыбой, кругом кусты, цветы, цветы и цветы… лан-ды-ши… запахи, неповторимые весенние запахи трав, цветов, деревьев и, конечно же, утреннего тумана над Доном в тихую-тихую погоду, когда он как бы висит над водой редкой-редкой пеленой, а потом, вдруг, начинает плыть куда-то. Мы с ребятами раздеваемся, бросаемся в реку и плывем, плывем во след 100--200--1000 метров, обласканные теплой, нежной прелестью воды Дона, хотя он и не женского рода, но обладает душой доброй женщины, матери-природы.
На пароходе плаваем по этой чудесной реке, бывая на шолоховских местах и ниже до Ростова. В моей голове главы из "Тихого дона" не покидают в течение всего плавания.
Да, незабываемые мгновения нашей жизни прошли в этих волшебных местах, куда больше, видимо, мы не попадем никогда…
О реках, моих реченьках я мог бы говорить бесконечно, но мне не хочется злоупотреблять вашим вниманием, мой дорогой читатель, и поэтому об остальных реках скажу экспромтом, хотя они заслуживают большего…
Так распорядилась Судьба, что следующей моей рекой стал могучий Днепр, на берегах которого мне пришлось прожить больше года: я бывал на Хортице, на порогах Днепра, на Днепрогэсе, в Запорожье, Киеве, на водохранилище. Рядом со мной — история, история; тепло и нега воды…
А дальше — Волга, матушка России, от Казани и до устья, где только не был, да не жил. Снова история, ее прошлое и настоящее, одним словом, не мать, а именно матушка всех народов, в том числе и русского, которая столетия любила, приголубливала, кормила, поила, защищала от захватчиков всех и вся, кто в этом нуждался, живя на ее необъятных просторах…
Вот это и есть: Рос-се-я…
Двумя словами, но нужно вспомнить Северный Кавказ с его незабываемым Тереком, белые шапки снегов чудных гор и упорство настойчивой реки, которая тысячелетия пробивает, прогрызает себе дорогу, путь в гранитных скалах, казалось бы, неприступного и всегда чарующего массива гор. В этих местах мы семьей бывали десятки раз за более чем тридцать лет: излазили, исходили, изъездили ущелья, горы и пространство равнин. Все видели, наблюдали, слышали жизнь всего сущего в этом прекрасном уголке страны нашей, но теперь…
Вот и старость приходит, как говорят, старость — это самая страшная болезнь, которую лечит только… В тебе уже нет той энергии, молодого задора, но остается память, что очень хорошо, с одной стороны, и плохо, с другой…
Чтобы вспоминать свое прошлое и не очень сильно скучать по рекам всей своей жизни, осталась одна реченька…
ГЛАВА 8
Последней рекой в конце моей жизни стал Северский Донец. Так распорядилась Судьба. Частенько бываю на нем, любуюсь им и он стал мне дорог как последняя любовь в жизни… Я был у него во многих местах, плавал по нему, купался, отдыхал на его прекрасных берегах, но больше всего мне нравится одно место, где бываю чаще всего и любуюсь своей последней речкой.
Итак, мы с вами идем по дороге от электрички до самой высшей точки деревни Дроновки… Вот стоим на вершине холма, по которому дорога идет прямо, от нее же вправо и вниз к реке: небольшой короткий асфальтированный участок. Вот на этом-то перекрестке постоим и осмотримся кругом… Позади нас деревня, дома которой образуют улицу по вершине холма, у основания которого протекает наша красавица река в сторону железнодорожного моста. Параллельно реки и чуть выше ее этот самый заасфальтированный участок дороги, который спускается вниз, переходит в проселочную дорогу, что ведет к деревне Платоновка.
Весна…
Вы мало обращаете внимание на разбитый асфальт или промоины под ним — при ходьбе нам мало мешают эти мелкие неудобства, так как вас очаровывает вестница нового, приятного, необычного после столь долгой, ужасно надоевшей вас зимы-матушки, - весна…
Слева от дороги высокий холм, изрезанный глубокими оврагами, которые постоянно углубляют, расширяют бурные талые воды или обильные дожди. В них валуны земли и камни, свалившиеся с обрушившихся стен оврагов, пни сгнивших деревьев, а самое главное — масса молодых деревьев и кустарников, что выросли из семян, занесенных ветром…
Сейчас эта поросль очистилась от прошлогодних листьев, семян и сухих веток. Стволы и ветви их наполнились влагой, как бы посочнели, выбросили тысячи почек, часть которых полопалась, образуя начало всего живого, что продолжает понятие — жизнь…
Под одним, более крупным деревом, течет родник. Его прозрачная, ледяная вода собирается в углублении, лишняя через край его течет в низину. Так и хочется зачерпнуть ладонями эту живительную влагу Земли нашей, влить ее в себя и получить частичку неиссякаемой энергии Природы, что породила нас и живет рядом с нами… Справа от дороги спуск к реке. На его склоне редкие деревья, то группами, то по одному. В основном, это крупные осины, березки и различные кустарники. Все они ожили, наполнились соком как молодые девушки, только и ждут часа, чтобы взорвать свои почки и покрыться зеленью миллионов листьев…
Постепенно мы спустились по дороге к небольшой ровной долине. Дорога по ней идет влево и пропадает между вершинами холмов и деревьев. Где-то там — вдали видны столбы дыма, идущие ввысь из труб печей, здесь живет следующая деревня — Платоновка…
Справа от нас широкая, полноводная река — Северский Донец, цель нашей прогулки. Здесь она поворачивает под прямым углом и несет дальше свои воды в сторону железнодорожного моста.
Чтобы хорошо разглядеть все кругом, поднимаемся на высокую сопку, что прямо напротив реки. Под ногами камни, сыпучая земля, молодая, сочная, зеленая трава, только-только пробивающаяся через плотную землю и еще немного озирается, смотрит своими очаровательными глазками, не понимая, где она и что дальше. "Давай-давай, смелее, моя хорошая, ты — есть жизнь, начало и продолжение ее одновременно!.". Усаживаюсь на вершине холма лицом к реке. Она спускается сюда прямо, прямо по долине, а потом под прямым углом поворачивает вправо (это я повторяюсь для большей убедительности).
И когда смотрю на ее весенние, мутные, грязные воды, то так и кажется, что это целостное огромное живое полотно влаги, жизни, которое течет и течет не переставая, чтобы напоить землю, деревья, траву, чтобы дать жизнь всему, что и кто в ней нуждается, живет или начинает жить, чтобы кормить, поить, оберегать, защищать все то, что и кто живет в ней, плодится здесь, находит приют, пищу, кров…
Слева от реки эта самая долина, что образует правый пологий берег реки с заводями и весенними озерцами. Вся эта долина во рвах и канавах, что остались как шрамы, от прошедшей войны. На этой перерытой траншеями неровной почве растет смешанный лес из огромных осин, берез, дубов и обширного подлеска. Все деревья в почках, готовые покрыться в зеленую листву. По краю леса, прямо у дороги, стоят огромные дубы. Они выстроились как бойцы для того, чтобы принимать удары степного ветра, зимних бурь, как и положено исполинам, защитникам всего слабого, но прекрасного и вечного…
Левый берег реки высокий. По его склону и прямо у воды растут деревья. Большинство из них с огромными, подмытыми, оголенными как сказочные щупальца, корнями, некоторые накренились к воде или уже в ней, захлебываются от ее излишней заботы и ласки. Прямо перед нашими глазами бурные потоки воды неистово подмывают в некоторых местах берег, который обрушивается, и огромные деревья падают в воду, унося громадные комья земли. Да, пожили они хорошо — имея много, даже излишне, влаги… Река их поила, ласкала, баловала, а теперь вот и уничтожила, унося их огромные стволы в неведомую даль, возможно, и для пользы людям, а может быть, они сгниют и превратятся в удобрения, продолжая жизнь другим растениям или существам…
Вдоль пологого берега река несет свои вешние воды тихо, спокойно, величественно. У обрывистого, высокого берега она бурлит, клокочет, как будто чем-то недовольная. Все ей мешает, то у берега, то на дне. Если падает смытое дерево, она здесь образует целый водоворот, неистовствует, рвет, стремится завершить свою губительную работу, смыть быстрее препятствие — дерево со своего пути. Она так рассержена, что буруны воды вокруг преграды вспениваются, как бы выражая ее злость. Вот она показала свою мощь: дерево оторвано от берега, погрузилось на дно, поднялось — всплыло, закрутилось, завертелось, поплыло, поплыло… Река в этом месте успокоилась, радуясь своей силе, мощи, азарту. Ее воды теперь потекли спокойно какое-то время, но вот они сами сделали себе следующее препятствие, то есть подмыли, утопили часть берега с огромным старым, сгнившим деревом и вновь на нем стали изливать свою злость и силу…
Высокий, левый берег реки представляет собой ровную, обширную площадь, покрытую дубами, лиственным лесом, что придает летом особое очарование этому уголку Природы.
Пасмурный, прохладный, весенний день заканчивается ветром, который приносит огромные, темные тучи. Они то несутся с огромной скоростью, то начинают крутиться, вращаться, бурлить, опускаться вниз к реке, земле, холмам. Вдруг они сталкиваются, смешиваются друг с другом, объединяют свою энергию, с громом и молнией выплескиваются на реку огненным бичом со страшным треском, от которого, кажется, сейчас расколется все небо, и все, что выше его, выплескивается на землю… Удары молнии, треск, вой ветра заканчиваются страшным быстротечным ливнем, от которого негде укрыться, нет пощады… Тысячи, тысячи тонн воды в короткое время обрушиваются на землю, на реку. Шквал ветра и море воды так дики и стремительны, что все кругом как бы вспенивается и закипает. Река превращается в черное чудовище — она переполняется, темнеет, резко усиливает свой поток. На своем повороте слизывает высокий берег с землей и деревьями и все это уносится в тартарары…
Потоки воды образовали на холмах огромные поля воды и всей своей массой ринулись в расщелины между холмами, смывая все на своем пути. Вертикальные склоны холмов обрушиваются огромными валунами и морем воды сносятся вниз, ломая и вырывая деревья и кусты. Вся эта огромная, неистовая сила грязи, воды, камней, обломков деревьев и кустов переносится через разрушенный участок дороги и летит, несется в реку, еще больше загрязняя ее и взбалтывая. Река принимает все это инородное создание — подарок Природы, но быстро воспринимает его в свои объятия, растворяет и несет, несет вместе со своими родными водами…
Неистовство Природы проносится за короткое время. Весна есть весна… Все бурно, стремительно и безалаберно…
Тучи сделали свое дело — на пару с ветром куда-то исчезли… Нет, нет, они не исчезли, понеслись дальше обмывать землю от остатков зимы и прошлого года, чтобы она чистой, умытой начинала новую — весеннюю жизнь…
Вот и появилось Солнце… Оно осветило все кругом и мы видим: холмы очистились от прошлогодней грязи, их расщелины стали еще шире и глубже и остатками грязи, камней и торчащих пней, что напоминали о сломанных и унесенных водой деревьях. Все нужно исправлять, озеленять весне, все оживлять, восстанавливать и украшать.
А что наша красавица реченька?. Она очистилась от грязи, вошла в свое обычное русло, успокоилась, похорошела. Теперь уже понесла свои родные воды в только ей известные дали, чтобы по пути и в конце продолжать свое основное предназначение — продолжение жизни на Земле нашей…
Вот и лето пришло, и мы с вами на нашем любимом, прекрасном месте. Я опять, как и весной, на холме, что напротив изгиба моей реки…
Воды в ней поубавилось, но от этого прелесть ее не пропала. Она медленно и плавно несет свои воды и создается впечатление, что река застыла или остановила свое течение…
Раннее, раннее утро… Вода парит, редкий-редкий туманчик как бы течет над водой. Слышны всплески воды от выпрыгивающей рыбы или от весла тихо плывущего рыбака. Вдоль правого пологого берега в воде участки камышовых зарослей, где раздается неожиданное кряканье и хлопанье крыльев взлетающей утки. Туман редеет, рвется на клочья и совсем пропадает. Вершины холмов, деревья освещаются косыми лучами медленно восходящего Солнца. Лес по обоим берегам реки в виде огромной зеленой массы листвы как бы скопившихся разнообразных деревьев, в которых идет бурная жизнь пернатых. Гомон и щебетанье прерывается разговором кукушки, которая называет продолжительность моей жизни…
Красота-то какая, прелесть!. А как легко дышится… Жи-ви, не хо-чу… Кроме приятного, нет ничего на моей ду-ше…
Послышалось мычание коров, топот их на асфальте. Из села идет стадо, большинство животных бредут спокойно после ночной спячки и покоя, некоторым неймется — стараются бодать соседку или столкнуть с мягкой тропы. Два пастуха вяло плетутся за стадом, еще сонные, никак не реагируют на беспорядок в стаде. Основная часть животных безразлично проходят мимо реки, но некоторые из-за жажды, а скорее из-за озорства, устремляются к воде, но останавливаются на берегу от окрика пастухов и возвращаются назад…
Стадо прошло… Начинают появляться приезжие рыбаки. Большинство проходят по лесу пологим берегом и направляются вверх по реке. Одному, особо нетерпеливому, захотелось снять рюкзак, расчехлить спиннинг и попробовать прямо здесь, на повороте реки, у кустов камыша испытать свое рыбацкое счастье. И ему везет: через короткое время, вижу, он с большим азартом крутит ручку катушки, потом бросает спиннинг на берегу и быстро-быстро перебирает руками леску… Вот он уже заступает в воду, напрягается, выскакивает на песок, волоча за собой большую рыбину. Он в восторге, падает на колени, щука прыгает, извивается на песке, норовя вернуться в реку. Но, увы… Рыбак крепко хватает ее обеими руками, надламывает хребет — парализованная рыбина уже лежит спокойно…
А в это время на берегу останавливается легковая машина, выходят двое мужчин. Они подходят к счастливчику, хлопают его по плечу, от души поздравляют с первым, да еще крупным уловом.
Затем они вытаскивают резиновый катамаран зеленого цвета, накачивают полости воздухом, спускают на воду, готовятся отплывать…
Вот и началась новая жизнь, жизнь сегодняшнего дня на реке, в лесу, в природе, в деревне… Постепенно берег опустел — рыбаки уплыли, другие ушли по берегу на свои любимые места. Только одинокая машина осталась здесь, храня покой воды и ожидая своих хозяев с дневным уловом…
На реченьке тишина, покой. Она медленно и плавно продолжает нести свои воды в известном ей направлении.
Со стороны села послышался шум и окрики. Женщина и подросток гонят двух коз, трех козлят и маленького теленка. Это неугомонное стадо старается разбрестись в разные стороны, особенно козлята. Они пытаются бодаться, брыкаются, устремляются в промоины холмов. Подросток бегает за ними то туда, то сюда, хворостиной пытается навести порядок, но, увы…
Вот тут-то прихожу на помощь я. Нам удается организовать это разношерстное стадо и устроить на кормежку там, где за чертенятами лучше следить. Я глажу шейку малюсенькой телочки, которой эта ласка явно нравится — она даже вытянула мордочку и высунула от удовольствия язык. Но не могу ласкать только одну эту красавицу… Как быть с козлиными шалунами?. Самого ретивого беру на руки, прижимаю лицо к его прохладному, мокрому носику, потом нежно прижимаю его беспокойное тельце к себе, но ему и это надоедает, он выпрыгивает из моих рук и прытко бежит к своему собрату, пытаясь на радостях боднуть безрогой головой в его бок.
Так ощутил, почувствовал я на своих руках жизнь нового, молодого, незнакомого поколения существ, которым жить да жить, веселить, кормить своих хозяев за их ласку и заботу…
Прошло время… Солнце в зените. Жара и духота… Только у реки небольшая прохлада.
Стадо коров гонят на водопой. Из деревни сверху по асфальтной дороге идет группа женщин с ведрами, полотенцами, тряпками, некоторые с раскладными стульями. Гомон, шум, разговоры…
Коровы с высунутыми языками, некоторые, подгоняемые массой кровососущих тварей, с бзыком, задрав кверху хвосты, бегут к воде. Набрасываются на нее и жадно пьют, пьют и пьют…
Пастухи усаживаются на траву, снимают обувь, заходят в реку. Женщины терпеливо ждут своих кормилиц. Через какое-то время некоторые разуваются, подтыкают подолы юбок под пояса, заходят в воду к своим коровам, моют им вымя и соски, ласково гладят своих любимиц по шее, выводят на берег, вытирают тряпицами, кто полотенцами вымя, подставляют стульчики, устраиваются с ведрами и начинают доить…
Другие выгоняют коров из реки и несут воду в ведрах. Уже на берегу обмывают вымя, обтирают и приступают к дойке.
На берегу реченьки наступает временная тишина и только бульканье молока напоминает, что здесь идет интенсивная работа, когда корова-мать отдает свое молоко, чтобы хозяйка-мать накормила ее и свое дитя, чтобы они росли крепкими, здоровыми и продлили каждый свой род и жизнь вообще…
Тишина заканчивается гомоном, общением женщин, которые делятся между собой результатами дойки: одни — радуются, другие — недовольны; разговоры, общение, доводы, сомнения, предположения, советы, воспоминания, когда ее корова давала больше молока, так как была моложе, а, может быть, год был дождливый — было много сочной травы… Другие говорят, что в тот год были более серьезные и заботливые пастухи, а теперь с ленцой; разговоры, разговоры, сомнения, слова… То простые, то ехидные и злые, то просто с издевкой. Все люди разные. Разве всем угодит корова, пастухи или Природа…
Довольные и не очень, добродушные и злые, сумрачные, молчаливые и болтливые — все ушли, каждая со своей порцией молока… Они тяжело поднимались в гору к своей деревне. Вот их уже и не видно… Опять у реки наступила тишина… Коровы лежат, тихо посапывают, пережевывая свою жвачку. Пастухи доедают полевой паек, что приготовили им дома хозяйки. Укладываются на зеленую травку под кронами деревьев…
Теперь уже осень…
Дохнул осенний хлад.
Уж роща отряхает
Последние листы
С нагих своих ветвей…
И вновь посещаю родные, близкие моему сердцу места…
Утро туманное, пасмурное. Я брожу по лесу низкого, пологого берега Северского Донца. Под деревьями, которые действительно сбрасывают свои последние разноцветные, яркие листья, но больше желтые или оранжевые, оголяют свои огромные темные ветви, где копошатся беспокойные пташки, которые своим, уже взрослым детям показывают последние привычные им — взрослым способы приспособления и выживания в суровых условиях зимы, что вот-вот спустится на землю и станет проверять, кто и как сможет пережить ее суровые условия. И не каждый с успехом перенесет этот серьезный экзамен…
Вот и небольшая стайка проворных пташек разом, как горох с неба, рассыпалась на ветвях боярышника и, сорвав по ярко-красному плоду, тут же кучей взлетает на большое дерево.
Листьев под деревьями так много, что они скрывают глубокие ямки, когда то и дело проваливается то одна, то другая моя нога. Палкой разгребаю подозрительные места и открываю шляпки поздних грибов. Сегодня они меня интересуют только как экспонаты леса, а не как продукты; рассматриваю их, глажу липкие головки, присыпаю влажными листьями, оставляю лесным жителям, которые их поедают или запасают на зиму.
Иду дальше…
Вдруг, слышу шум, крики, лай собак на противоположном берегу реки и вспоминаю, что сегодня день охотника. Потом "ату", "ату", один выстрел, другой. Радостные возгласы разгоряченных, веселых, молодых людей радующимся своей удаче — застреленным зайцем. Да, этим беднягам не повезло: одних уже несут охотники за задние лапки, а раненых и скрывшихся поймают чуткие лисы после ухода людей.
Вот это и есть реальная жизнь: крепкие, сильные люди — свирепые хищники ради утехи, а не ради насыщения голодного желудка убивают самое мирное, беззащитное животное, которому и так каждый день, каждое мгновение приходится прятаться, спасаться, убегать, путать следы, чтобы не попасть на обед хищникам Природы, что так несправедливо поделила мир на слабых — добрых, сильных — злых, хищных…
Становится не только пасмурно, но и дождливо. Тучи заволокли все небо, они перемещаются, обгоняют друг друга, подгоняемые вначале веселым ветерком, потом он усиливается, как бы начинает злиться на непослушные стаи туч. Они же огромные, тяжелые, текут низко над землей, но у них, видимо, не хватает воды или энергии, чтобы вылиться мне на голову, на реку, лес и землю. Среди целых полей туч носятся со скоростью звука маленькие, темные тучки, они шаловливо подмаргивают мне и, украв от больших туч недостающую часть воды и силы, сбрызгивают меня мелким дождиком, тут же крутятся, вертятся, разворачиваются вокруг своей оси и снова поливают меня. И так, раз за разом, пока огромная туча так рассвирепела, что разом оказалась почти на земле, но успела вылить на все живое море воды и сразу же, полегчав, поднялась вверх, гонимая ветром или магнитным полем Земли, уступая место своей подружке, которая выплескивает еще больше жидкости. Я смотрю на эту карусель туч и уже забываю, что промок до нитки и мне наплевать на себя, главное — увидеть жизнь этой мощи стихии… "Вот это, да. Вот это Силища!. Что можно сравнить с могуществом сил Природы?!. Человек — пылинка в мире подобных явлений… Как он может тобой управлять, это же смешно. Не зря человек издревле был напуган, раздавлен подобными явлениями, и все это обожествлял. Иначе и не могло быть!. Да, это же сочетание силы, величия, безрассудства стихий Природы", - такие мысли обуревали мной, и я забывал о себе, только и любовался, восхищался увиденным.— "Давай, давай, милая! ", - призывал следующую тучу, и она сваливала на все окружающее несметные потоки, так как, видимо, уже не могла держать их в своих объятиях…
Все это выглядело свирепо, величественно, неожиданно. И нам нечасто можно увидеть, прочувствовать подобное на лоне природы, а не из окна своей квартиры или дома, то есть из нашей крепости. Я был счастлив случаю…
А реченька моя, красавица, потемнела, нет, нет, она как бы почернела, стала хмурой, неприветливой. Лишняя вода переполнила ее вмиг; она лилась сверху, потоки грязи, камней, воды неслись с холмов и лощины. Вода вскипала, бурлила, пенилась вместе с грязью, землей и деревьями, что обрушивались вместе с высоким берегом, все это перемалывалось в ее бурном потоке…
Да, такое редко увидишь… Это же счастье, когда ты можешь своими глазами, своим нутром все это узреть, прочувствовать и понять. Как мне повезло, реченька, что я в нужный момент оказался здесь и смог все это впитать и переварить в себе.
Можно ли подобное явление, которое происходит осенью и так активно, увидеть весной или летом, когда подобное подгоняется, сопровождается грозой, молнией?. Сейчас, сегодня эти явления происходят как бы сами по себе и в этом их загадка и величие…
Последний раз в этом году посещаю мою красавицу зимой, в день, когда говорят: "Мороз и Солнце — день чудесный…". Да, да, так и было…
Мороз крепчал. Снег скрипел под подошвами моих сапог. Иду из села вниз к изгибу моей реки.
Все деревья по колено в снегу, который блестит на Солнце.
Спускаюсь к самой реке. Она почти вся покрыта снегом, но есть и большие поля чистого льда.
Да, моя огромная стихия — река поддалась еще более сильной стихии — морозу, который на время сковал тебя, обездвижил…
Вот и нашла коса на камень — одна стихия Природы угомонила другую — подобное не укладывается в моем мозгу. Вода тушит пламень, смывает горы, топит города и села… а теперь, вот, это — да!. Тебя, моя хорошая, на время победил еще более сильный Богатырь — Мороз… Да, дед Мороз, хотя ты и дед, но ты оказался сильнее сильной, всегда молодой, девушки Водицы… Чудеса, да и только!.
На сапогах прокатываюсь по ледяной поляне, потом ложусь на лед и начинаю прислушиваться, приглядываться к жизни обитателей подледного царства…
Чувствую, как огромная щука медленно-медленно прогуливается по краю омута, следя за обитателями его. Она время от времени выпускает подневольную рыбешку в остатки растительных зарослей, чтобы покормиться, а потом съедает того, кто потолще, да пожирнее.
Вдруг к омуту подплывает еще одна хищница, но хозяйка, что правит и стережет свое "царство", набрасывается на нахлебницу, острыми зубами отрывает плавник незваной гостьи и та ретируется в полынью.
Чуть дальше, в тине, едва ворочается огромная, зеленая, очень жирная лягушка. За лето она накопила много жира, теперь бережет его, мало двигаясь, чтобы его хватило до весны, когда она вновь встрепенется от спячки и сможет родить массу себе подобных созданий, чтобы те могли продлить существование вида…
А сом — огромный, усатый, кажущийся вялым и ленивым, легко ловит рыбешку, что обитает рядом на дне глубокой промоины.
Так и соседствуют, сожительствуют, живут, коротают дни длинной зимы хищники и болванчики подводного царства, напоминая мне царство зверей, людей и всего живого, что рождается, обитает, поедает, жиреет и продлевает свой род…
Поднимаюсь со льда, бегу, он потрескивает от моей тяжести или от мороза.
Теперь я уже в лесу на пологом берегу реки. Деревья, деревья, деревья… Они в снежном убранстве, красивые, обворожительные, Снегу по колено. Подхожу к белотелой березке, кружусь вокруг нее и представляю ее женщиной, которая в бальном одеянии танцует со мной…
Вдруг порыв ветра срывает с моей напарницы белое одеяние, она стоит передо мной смущенная, разведя в стороны свои оголенные руки-ветви… Она как бы извиняется передо мной за неприятный случай, странное обстоятельство, то есть она не смогла продлить, продлить долго, бесконечно наш танец, танец мечты и фантазии…
А, может быть, вся наша жизнь — только эта самая сладкая фантазия… А?.
Мы танцуем танец в последний раз,
Осени любви моей последний час…
Я видел себя обращенным к небу лицом
И остался с неизвестным для меня концом…
Я УМЕР ВЧЕРА…
Теперь в моей памяти всплывает одна из самых трагических судеб молодого человека, можно сказать, мальчика.
Судьба, которая во многом была определена действиями медицинских работников, которые, возможно, полностью не использовали медицинские знания или посчитали случай обычным, и своей операцией так утяжелили его состояние, так подорвали его защитные силы, что коллегам другой специальности пришлось долго-долго и настойчиво бороться за его жизнь, а потом уже за здоровье. Он превратился в получеловека, который, вроде бы, и живой и, вроде бы, только существует…
Всю свою короткую жизнь он верил медикам как своим родителям, а в некоторых вопросах даже больше. Теперь не только разочаровался в людях в белых халатах, а даже некоторых возненавидел за их непрофессиональное отношение к нему, к его болезни.
Теперь он считает, что медики усугубили его болезнь, можно сказать, запустили ее, то есть помогли лютой болезни превратить его в полного инвалида, в неполноценного человека, которому настоящая жизнь, а скорее, существование, только в тягость…
Чтобы вам — мои читатели — было полностью понятно это, давайте уделим несколько минут этому случаю, страданиям молодого человека.
Телефонный звонок… Поднимаю трубку…
— Здравствуйте, доктор. Вас беспокоит отец одного больного, то есть моего сына, который будучи в Саках, в санатории, услышал о вас, о вашем странном методе лечения. Вам удается поставить на ноги некоторых постельных больных. Так вот, мой сын парализован несколько лет. Мы потеряли всякую надежду на лучшее, но это известие нас взволновало, скорее, обрадовало. И если говорить короче, мне бы хотелось, чтобы мы познакомились с вами, а вы бы посмотрели нашего сына и решили на месте — можно ли ему еще чем-то помочь…
— Сколько лет вашему сыну и что у него? - вступаю в разговор.
— Андрюше 19 лет, три года назад его оперировали и у него "отнялись" ноги.
— Как вас зовут?
— Просто, Костя…
— Костя, дело в том, что я довольно старый врач, давно отошел от дел. Болезнь у вашего сына, видимо, серьезная.
Меня очень удивило, что обо мне шел разговор так далеко… Значит, люди мне верят и надеются…
— Хорошо, чтобы не продолжать наш телефонный разговор, он стоит денег, скажу прямо и коротко: давайте встретимся, я посмотрю вашего сына, и на месте решим.
Мы договорились о времени и месте встречи, куда Костя приехал на своих "Жигулях".
Дальнейшее наше знакомство уже продолжилось в автомобиле, так как оказалось, что ехать на окраину города.
Передо мной мужчина средних лет, возраста моей дочери, очень общительный, приятный в манерах, сразу же располагает к себе. Волнуясь, рассказывает, что у них с Татьяной два сына, прекрасные дети, но вот с младшим — Андрюшей три года назад случилась беда: заболел, врачи определили аппендицит, под наркозом оперировали, но состояние сына стало еще хуже. Повезли к нейрохирургам, которые нашли гнойник около позвоночника. При температуре выше 40 градусов снова операция под наркозом: выпустили гной через разрез около спинного мозга, после этого "отнялись" ноги. Дальше — лечение, лечение… лечение… Живой, но… Все эти годы лежит в постели… Голос моего знакомого срывается, на глазах слезы. Машина резко тормозит. Мы стоим минуту, две… Я прошу Константина успокоиться и прекратить дальнейший рассказ, так как мне, в принципе, многое ясно и остальное обговорим у кровати больного…
Вот мы и на месте, в новом микрорайоне. Многоэтажный дом. На лифте поднимаемся. Встречает нас Татьяна — хозяйка дом, приветствуем друг друга.
Раздеваемся к коридоре и проходим в отдельную комнату, где на кровати лежит молодой человек. Я здороваюсь с новым своим пациентом. Мне подставляют стул, устраиваюсь, понимая, что беседа будет долгой и, возможно, не очень радостной.
Итак, передо мной молодой человек высокого роста, очень полный, пострижен наголо, у него настороженный взгляд, переходящий в детскую улыбку. Одет в теплую одежду, на ногах толстые носки и глухо завязанные кеды.
Знакомимся. Андрюша улыбнулся, лицо его светлеет, взгляд озаряется детской непосредственностью, и он медленно говорит:
— Доктор, а я о вас уже многое знаю. У меня за последнее время к врачам изменилось мнение.
— И что же обо мне в далеких краях говорят?.
— Хорошее, только хорошее. В Саках говорили, что вы одного парня сумели на ноги поставить, хотя он пять лет лежал трупом. Вот бы мне так, а?.
— Андрюша, Андрюша… Говорить-то можно многое. В жизни чаще все бывает иначе. Тому парню и мне, вместе с ним, повезло — у него перелом шейного отдела позвоночника… Трудно было, но встал и пошел… Что было, то было… Так бывает не всегда… А ты мне для начала скажи: почему твои ноги так укутаны?
Андрей машинально пытается дотянуться до них, но ничего не получается.
— Ноги, мои ноги, горе мое. В комнате тепло, даже очень, а они у меня совсем ледяные, так мерзнут, что не знаю, куда деться. Мама мне двое шерстяных носков связала, их надеваю, потом кеды — и все равно им холодно. Все эти годы от холодных ног своих сплю плохо…
Андрюша отвернулся на мгновение к стене — пробила слеза. Чтобы успокоить его, меняю тему беседы.
— Чтобы занять время, чем же ты увлекаешься?
— Когда на душе нормально… Компьютер, телевизор, звонят ребята — не забывают. В последнее время усиленно занимаюсь — хочу поступить учиться, так как с компьютером я вроде бы на "ты". Он — моя радость… Когда же плохая погода, мряка, особенно осенью, слежу за отмирающей жизнью, ближе всего к моему окну деревья. Смотрю, как они прощаются с засохшей листвой… Дома один, тоска, печаль. Пишу грустные стихи…
— Можешь ли ты мне прочитать хотя бы один?.— Смогу, а почему же нет… Вот… Послушайте…
Ах, ты — ветер нехороший,
Что ты делаешь со мной? -
Отрываешь ты от мамы,
Посылаешь к смерти злой!.
Успокойся, мой хороший,
Подожди еще чуть-чуть,
Дай пожить еще немножко,
Пообниматься с мамой тут.
Так не рви неугомонный,
Дай немного подышать…
Ты успеешь меня угробить,
Ах, ты, едрена твою мать…
Видать лаской тебя не успокоить,
Доброе слово тебе не понять.
Видно руганью или матом -
Только так тебя можно унять…
Ну, прости, прощай, родная!.
Вот и жизни моей конец…
До свиданья, дорогая -
С этой минуты я не жилец…
Полетел на черную землю -
Прямо в кучу таких как я,
Где сгнию как все листочки,
Что родила любовь твоя…
До свиданья, дорогая,
Ты прости меня, прощай…
Добрым словом, нежным словом
Иногда меня вспоминай…
В те минуты, что читал это стихотворение этот бедный юноша, явно вкладывая в смысл этих стихов свои печальные, грустные, страдальческие мысли, чувства, ощущения, пережитые дни, недели, годы переживаний, тоски и надломленной жизни, слушая его, я понимал, что встретился с необычным больным, к которому нужен особый подход — не просто врача, а душевного человека, старшего товарища, дедушки… Вот это да!. Вот так встреча!. Чем больше он говорил, тем глубже проникал в мою душу, завоевывал ее и занимал в ней особое место…
Закончив стихотворение, Андрюша глубоко вздохнув, сказал: "Все…". Тоска и печаль сошли с его глаз, детская улыбка озарила лицо и я понял, что он ждет от меня каких-то необычных слов…
— Здорово, Андрюша!. Здорово… Так я еще ни разу не знакомился со своими пациентами.
Стихотворение очень хорошее, душевное, чувственное…
— Да, доктор, первое время я даже плакал при прочтении. Теперь уже привык, читаю спокойнее. То ли от какой-то уверенности, что стала появляться у меня, а может быть, не то время, и листья еще не прощаются со своим деревом… Не пойму…
— Андрюша, а еще стихи есть?.
— Конечно, есть, но они такие же печальные…
— Андрей, я тебя понимаю, и очень — возможно, у нас натуры похожие — переживательные. Только я теперь понял, что печальную прозу и стихи нужно писать на бумаге, то есть она воспринимает тоску, печаль человека, она крепче нашей души и легче переносит страдания. Так вот, на будущее: в перерывах между лечением, нашим обычным общением ты будешь прочитывать свои стихи, записывать на бумаге, и печаль в твоей душе будет легче. Не будет оставлять свой тяжелый осадок, и твоя нервная система все будет воспринимать легче, не будет болеть. Можно было бы сказать тебе: "Не пиши стихов, не беспокой свою нервную систему…". Но это глупости. Нужно наоборот, из души выплеснуть свои чувства на лист бумаги, как будто ты поделился самым тяжелым, сокровенным со своим ближайшим другом, и твоей душе полегчает…
А вообще-то ты — удивительный, чувствительный, талантливый парень, и я думаю, что у нас с тобой должно получиться лечение…
После такого необычного нашего знакомства, я хочу услышать от тебя очень подробное изложение твоей болезни. Ты не смущайся, именно подробное, со всеми мелочами, рассуждениями. Дело в том, что эти самые мелочи частенько играют чуть ли не главную роль в диагностике и лечении. Итак, я внимательно тебя слушаю…
— Я заканчиваю 10 классов. Учился нормально. Увлечения, как у большинства наших ребят. Любил возиться с компьютером, как мои друзья, любил стихи. Как у большинства наших ребят, была у меня и Любовь, именно с большой буквы — Аня, Аня, моя Анечка… Конечно же, планы, планы… Учеба, поженимся как все нормальные люди, но у нас будет лучше, чем у других, так как наша любовь особенная, необычная, и в будущей совместной жизни все будет лучше, чем у многих друзей и подружек.
При этих словах Андрюша несколько раз останавливался, глубоко вздыхал, на глазах периодически наворачивались слезы, в некоторые моменты лицо его становилось особенно приятным. Мне казалось, что в эти минуты перед глазами юноши вставал образ его любимой девушки, и лицо озарялось этим милым и теперь уже далеким созданием…
— Все было хорошо и заоблачно прекрасно, но в один миг все рухнуло и улетело в тартарары. Говорят же, что из мгновений соткан мир, наша жизнь, и никогда не можешь знать, что вслед за хорошими, отличными событиями — мгновениями появится, свалится с небес такое, что не дай-то Бог никому…
— Утром чувствую себя плоховато: общая слабость, потливость, маленькая температура — что-то в пределах 37,1--37,5. Через некоторое время появляются боли в животе. В области попы сам у себя нашел несколько прыщиков-фурункулов, - вроде бы мелочь.
Родители вызвали "скорую помощь", доктор заподозрил острый аппендицит, доставили в хирургическое отделение. Осмотрели дежурные хирурги, провели термометрию, брали кровь на анализы, слушали легкие, многократно щупали живот, но он болел весь, и больше к спине. Крутили, вертели, наблюдали, советовались и пришли к выводу, что у меня приступ острого аппендицита. Помыли меня, нарядили в больничную одежду, уложили на каталку и доставили в операционную. Сделали внутривенно укол, привязали руки, ноги, накинули маску на лицо… Дальше я уже ничего не помню.
Проснулся в палате среди таких же как я, послеоперационных. Проходит время. Начинаю ориентироваться в месте и времени, но мне не лучше, а хуже… Помню, что живот болит еще сильнее, дикая слабость, ужасный пот — вся одежда мокрая, весь как в кипятке, а потом вроде холодно. Медсестра бегает, меряет температуру, а она уже за 40. Позвали хирургов. Чувствую, что разговаривают, волнуются, разводят руками… Я — то в сознании, то проваливаюсь в пропасть, лечу куда-то, потом всплываю…
Родители, видя такое "представление", подняли хай, требуют специалистов, чтобы разобраться, что же со мной. Вызвали нейрохирурга, невропатологов. Снова анализы, осмотр, консилиум. Решили сделать R-снимки позвоночника, так как видят явную картину сепсиса и поражение нервной системы. Снова консультация: нашли огромный гнойник около спинного мозга на границе грудного и поясничного отделов позвоночника. Теперь только обратили внимание на фурункулы в области ягодицы, и всем стало ясно, что аппендицита не было, а от инфекции фурункулов возник сепсис, который и образовал метастатический гнойник около твердой мозговой оболочки спинного мозга.
Меня срочно доставляют в нейрохирургическую областной больницы. И в этом тяжелейшем состоянии снова под наркозом берут на операционный стол. У меня было такое дикое состояние, что единственно помню только то, как вокруг меня бегают, хлопочут люди в белых халатах, везут, несут, перекладывают, и все… Полный провал, беспамятство… После операции, как рассказывали соседи в послеоперационной палате, долго не приходил в себя. Бредил, звал родителей, Аню…
В один из дней ощутил себя: потный, слабый, но что это?. От пояса и ниже не чувствую своего тела, ноги не двигаются. Ясно одно… Я — инвалид? Так?. Кричу няню… Спрашиваю, так ли это? Она разводит руками и, качая головой, подтверждает: "Паралич нижних конечностей…".
Я в холодном поту, полубреду, в ужасе… Попробуйте меня понять: вчера прыгал, скакал, купался, плавал, любил, обнимался, дурачился… А что сегодня!. что, что?. Кто я? Кто?. Калека на всю жизнь…
Ночь прошла в поту, как в бреду, в аду, в слезах и внутренних, надрывных стонах, отрешенности от жизни, от любви, от счастья…
И всю ночь шел дождь. Под утро я как бы в прострации. Я не хочу жить, не хочу быть обузой для родителей, любимой девушки!. Я должен исчезнуть из этой жизни… Утром в голове стихи, стихи и печаль…
Осень, дождь, грязь, ветрюган и слякоть,
Тоска, печаль и пустота души…
Зачем такой конец тебе мой
Грязный, рваный, мокрый лапоть?.
Так выбирай ты для себя
Коротенький конец…
Не рви ты душеньку свою
И прекращай в конце ты
Снова плакать…
Ведь ты ж мужик,
Хотя и хлипкий лапоть,
Но слезы для тебя
Совсем уж не к лицу…
Они близки лишь подлецу,
Но ты же не был подлецом,
Хотя и был обычным лаптем
С таким печальным жизненным
Концом…
Следующий день прошел в уколах, капельницах, попытках покормить меня, но ничто не лезет мне в горло. А тут еще моча не течет, вставили катетер. Опять же и клизма. Я превращаюсь в полное дерьмо… У меня мысли: "К чему эта жизнь? Нет — это не жизнь. Это — существование на шее родителей. А как с невестой, с планами на будущее?.". И вот снова ночь, кругом сон, почти покой, а у меня тоска, печаль. Спасают только стихи, которые так и прут, застревают в моей скорбной башке. Вот и опять…
От осени не спрятаться, не скрыться…
Листья желтые, опавшие, что вам снится?.
Может быть тоже, что и мне
В минуты скорби и печали столь
неотвратимой…
Зачем вся в прошлом мишура и жизни
пышный блеск?.
Когда для всех один конец…
Так что же хочешь ты — Судьба?.
Когда с началом жизни — смерть пришла…
В моей душе созвучные слова
Тоскливым песням осени пришедшей,
Но все еще кружится голова
От счастья дней давно ушедших…
Сегодня мне чуть-чуть полегчало — стала спадать температура, так как через каждые три часа мне вводят самые сильные антибиотики. Я уже не все время мокрый, бываю и сухим. Стали на короткое время пропускать ко мне маму и папу. Отец, вижу, держится, а мама… Мама, мамочка моя!. Слезы, слезы и… Едва сдерживаюсь, чтобы не зареветь вместе с ней. А когда они уходят, то подушка моя становится мокрой…
Бегут дни, недели… Я потерял им счет, только деревья, что под окном моей палаты подсказывают о быстротечности бытия. Смотрю на клены и…
Ах, вы, клены, мои клены!.
Еще вчера были зелены,
А сегодня стали черны,
Как обнаженная земля…
Как мы жалеем с вами,
Что зимушка пришла
И всю-то нашу радость
У всех отобрала.
Вчера была прекрасная
природушка моя…
Сегодня испоганилась,
испортилася вся…
Такой ты родилась -
изменчивой всегда…
Но все же постарайся,
хотя бы иногда -
Смени ты свою стужу
на теплый ветерок,
Чтоб мы пожили радостно
хотя б один денек…
Доктор, страшно хранить такие воспоминания в своем сердце… Ох, как страшно. Так вы извините меня за то, что я так подробно обо всем рассказываю. Мне даже как бы легче на душе становится, в ней появляется пустота, а тяжесть куда-то улетучивается…
— Вот и хорошо Андрюшенька, вот и хорошо… Я сегодня для тебя — понимающий слушатель. Помнишь, в начале беседы я тебе говорил, что твой подробный рассказ и будет началом твоего лечения. Теперь и ты не только понял, но и почувствовал, что я был прав. Так что продолжай, мой дорогой, я старый, мне спешить некуда, все выслушаю… Так что продолжаем диагностику и одновременное лечение…
— Все: повышенной температуры не стало, потливость прошла, остались слабость, плохой аппетит. По настоянию отца пытаюсь мочиться в бутылочку без катетера. С калом хуже — клизма неприятна, так как санитарка или мама после нее проводят гигиеническую обработку тела…
Сегодняшнюю ночь не спал. Снова навалилась тоска и печаль и только грустные стихи спасают хотя бы на короткое время…
Осень… Холод. Тоскливо и печально…
Больной душе хоть в прорубь с головой…
Зачем прощаться с жизнью так поспешно,
Как будто тяжко мне с тобой…
Зачем, тоска, ты не даешь покоя?.
Вся тянешь, тянешь в омут свой.
Ну, отступись ты от меня на время
И предоставь в конце покой…
Забудешь ты свою печаль
И прорубь, петлю ты забудешь,
И сам поймешь ты, наконец,
Семейству, дому нужен сорванец…
Днем я в полудремотном состоянии: то мои глаза закрыты, я где-то, но это на время. Вот, открываю глаза, смотрю на свои ноги, которые ничего не чувствуют, кроме холода, не двигаются. Они отечные, синюшные и вроде бы стали тоньше. Я слышал когда-то, что ткани, органы человека, которые долгое время бездействуют, начинают атрофироваться, отмирать постепенно за ненадобностью. Видимо, у меня начался этот процесс?. А что дальше?. Страшно даже представить… Есть моя голова и руки, туловище для подсобных дел, и только… Кто я, что я?. Для родителей, это для родителей. Я их пожизненный крест, тяжелый, грязный, но они мои любимые и единственные… Они прекрасно понимают, что я не виноват, что превратился в такое дерьмо, растение — так сложилась судьба, но как поступить с моей любимой Аней? Из-за жалости она тянется ко мне, но это надо кончать, и чем быстрее, тем лучше. Я не имею право изуродовать ее жизнь. У нас с ней нет будущего. Любовь — любовью, а жизнь — есть жизнь. Говорят, что любовь с годами проходит или превращается в привычку хороших, добрых отношений двух любящих сердец. В семье я теперь потерянный человек, нуль. В интимных отношениях — пустое место. Ночь прошла в страданиях, в тоске, болях, горе и печали. Закончилось тем, что я написал Ане письмо — письмо страданий, признаний и тоски. Я просил ее не обижаться на меня, простить меня и постараться понять меня и себя. В письме я разъяснил ей свою никчемность в отношении любви и жизни, просил ее забыть меня и устроить жизнь по своему разумению. Через несколько дней оно было переслано моей мамой Ане…
А для себя после этой ночи осталось стихотворение…
Дождь прошел и через меня,
И я опять свободен,
как и прежде,
Как птица или ветер
в вышине…
В моей душе нет места
даже для тебя.
Любовь взаимная моя…
Я вновь свободен телом и
душою,
Но для чего и от кого?.
Такая честь иль горюшко дано?.
Кому подобная свобода так нужна?.
Уж лучше темнота тюрьмы
И горе заточенья…
Там есть хоть вера в жизнь
И есть мое стремленье
К свободе, к лучшей доле
Где-то там, в заоблачной дали,
К которой я стремлюсь,
Забыв о годах и конце начала,
Которое зовется словом — Жизнь…
А жизнь моя, если ее так можно назвать, продолжается: ведь мне не хватило сил и мужества оборвать ее. Оказывается, это не так просто — влезть в петлю, для этого нужна огромная сила и воля. Жаль, что у меня нет ни того, ни другого.
Продолжаю мучиться сам и приносить страдания своим близким.
Дни и ночи однообразные: еда без аппетита и желания, моча — лежа, в бутылочку, клизма, обмывка тела.
Рана на спине, говорят, уменьшается в размерах, гноя становится меньше, перевязки переношу с безразличием, которое воспитал в себе сам. Днем — дремота, тоска и глупые мысли. А вот ночи — это уже сущее горе и страдания. Не спится из-за холодных, ледяных ног и постоянного срыва нервной системы: хандра, печаль, тоска от безысходности, в которую занесла меня Судьба-судьбинушка моя.
В голову иногда приходят слова умных людей: "Беда, когда вы не действуете. Дорогу осилит идущий!. Тупиковых ситуаций не бывает, кроме смерти… Выход всегда есть…".
Хорошо говорить, если ты можешь ходить, а если… Вот в этом-то и загвоздка и вопрос… Значит, нужно прекратить слюнтяйничать и попробовать, если не совсем ходить, а хотя бы вставать… Перед глазами летчик Маресьев. Правда, там другое дело, но плясать на протезах до крови, летать, сбивать… Это — да!.
Все, начинаю, а там, как судьба распорядится…
На следующее утро вся голова в этих мыслях, но как начать?.
В палате нас четверо спинальных больных и, видимо, у некоторых в мозгу та же мысль… Среди нас есть больной грузин. Мы его зовет дядя Сосо. Так вот, в одно утро он обращается ко всем со словами:
— Ребята, а может хватит лежать вот так трупами? Мы же все-таки мужики и должны показать, хотя бы себе, что у нас есть мужество и воля к победе над нашим недугом. Правильно я говорю?.
— Вы правы, дядя Сосо, вы правы, - неуверенно заявляют мои соседи и, конечно же, я…
— Мне приходят на ум слова какой-то песни, - продолжает неугомонный Сосо.
Не живи уныло,
Не жалей, что было.
Не гадай, что будет.
Береги, что есть…
А если у нас с вами имеется главное — жизнь… Нет здоровья, но есть жизнь. Здоровье будем сами себе ковать…
Итак, начинаем с дыхательной гимнастики…
И этот неугомонный сосед сдвинул нас с мертвой точки и выгнал из души тоску и печаль. У нас появилась вера, надежда, а они и есть двигатели для каждого из нас. Изо дня в день мы дружно по командам дяди Сосо проводим упражнения дыхательной гимнастики для шеи, головы, туловища, рук. Поворачиваемся на бок, садимся на постели. Я пытаюсь приседать около кровати, держась за постель, стоять, держась за "ходунки", но судороги, ужасные судороги сводят мои колени и не дают мне стоять. Я вынужден садиться на постель. Ноги стали сильнее отекать, синеть, появляются пролежни на стопах. Все, приехали… Не хватало, чтобы возникла гангрена как у одного парня, и ему отрезали одну ногу. Вот и не гадай, что тебя еще ожидает… Нежданно-негаданно еще одна неприятность, которая поставила еще один барьер перед моей возможностью встать на ноги!. Теперь уже, видимо, окончательно и бесповоротно!
Снова бессонная ночь, ночь тоски и печали. В голове чьи-то стихи, а может быть и мои, точно не помню из-за помрачения…
Во времени-Реки
Вся жизнь моя — печаль.
Куда несешься ты?.
Как мне тебя-то жаль.
Наужто, милая моя,
Вот так и пронесешься?.
И не оставишь ничего,
Когда опять очнешься.
И вечная стезя твоя
Лишь делать вид на счастье,
Но не оставишь ничего,
Как только дым ненастья.
У времени-Реки
Опять мои сомнения.
У времени-Реки
Одни лишь треволнения…
О, горюшко мое -
Ты — Реченька моя!.
Зачем родилась ты,
Зачем родился я?.
Гной из раны спины прекратил течь, рана зажила. Зажили пролежни на моих стопах. У меня появился страх, неуверенность, что я когда-либо встану на ноги… Не то, чтобы ходить хотя бы стоять, но, увы!
Так я и вернулся в свой дом родной. С этого времени занимаю эту кровать. Проблемы все те же: мочусь в бутылочку, моча темная; стул, вроде бы и лучше; плохо сплю из-за ужасного холода в ногах; вроде бы смирился со своей безысходной долей — выручают компьютер и телевизор, да живая природа под окнами дома. Был в санатории в Саках, где узнал о вас…
Обращались с родителями к профессорам-нейрохирургам помочь хотя бы в чем-то, но ответ один: "Такова судьба, выше головы не прыгнешь". А мне бы хотелось ходить… После того, как узнал о вас, появилась маленькая надежда…
Вот и все, что я мог вам поведать о последних мгновениях моей горе-жизни, а вернее, о превратностях моей судьбы…
— Андрюшенька, такого подробного пояснения о своей болезни я слышу впервые в своей жизни. Я вижу перед собой не только больного человека, а удивительного человека, эрудита, таланта от природы, поэта… Ты всю свою короткую жизнь живешь своими мыслями, это великолепно. Еще Л. Толстой говорил: "Самый лучший человек тот, который живет преимущественно своими мыслями и чужими чувствами". Я желаю, чтобы ты и дальше жил своими мыслями и в том я тебе буду помощником…
— Доктор, я вспомнил слова В. В. Путина: "Каждый человек в своей жизни должен ставить перед собой амбициозный план, без этого жизнь пуста и бесперспективна. Вот и я хотя бы один раз в жизни поставил подобный план, но осуществить его помочь можете только вы".
Эти слова уважаемого мной человека обращены были к морякам России, которые, действительно, помогают ему в его начинаниях.
У меня же свой амбициозный план — попытаться хотя бы встать на ноги, а лучше ходить на ногах. И прошу вас, доктор, помочь мне в этом…
— Постараюсь, Андрюшенька, постараюсь… Все впереди…
А теперь, дорогой мой, я должен тебя осмотреть, изучить твои документы, что представила тебе больница.
С помощью Татьяны — мамы Андрея, мы раздеваем его по частям, я осматриваю больного.
Полнота больного излишняя. На спине, слева от пояснично-грудного отдела позвоночника широкий рубец от вторичного заживания гнойника.
Ноги — отечные, синюшные, очень холодные. На стопах рубцы от заживших пролежней. Пульсация на сосудах стоп едва прощупывается. Движения в суставах ног отсутствуют. При попытке согнуть ноги в коленях появляются сильнейшие судороги в мышцах ног. Отсутствует тактильная и болевая чувствительность в коже правой ноги, ягодицы, в области крестца, копчика и промежности… После этого я изучаю выписки из историй болезни хирургии и нейрохирургии, которые подтверждают высказывания на этот счет моего подопечного. Есть и противоречия, сомнения, но я решил все это не обсуждать, так как после драки кулаками не машут. Тем более каждому врачу нужно было или, скажем, хотелось доказать свою правоту и выглядеть соответственно, но теперь каждому здравомыслящему простолюдину, а тем более врачу, все понятно… И мне вспоминаются слова Гиппократа: "Доктор, не навреди, если не можешь помочь должным образом…".
— Итак, дорогой Андрюша, твоя болезнь налицо. Какие бы там ни были сомнения в диагностике, лечении — исход, вот он. У тебя тяжелейшее поражение спинного мозга, воспаление мочевой системы, нарушение инервации и кровообращения ног, нарушение солевого и витаминного баланса в организме, излишний вес.
Я здесь появился поздно, но лучше поздно, чем никогда…
Больные с подобной патологией организма с годами в какой-то мере свыкаются со своей болезнью, считают, что все медики и даже родители обязаны их лечить, а они будут лежать и ожидать своего излечения. Другими словами: люди с хронической болезнью блокируют себя как творческую личность, ожидая помощи только извне. Это и есть главное заблуждение. Если больной объединяется с болезнью, то лечение не поможет. Только объединение усилий врача и пациента, т. е. они оба против болезни, избавляет его от недуга…
Это очень хорошо понимали врачи древности. Маленький пример…
Знаменитый врач Мухаммед Хасан, проживший 112 лет, говорил: "Иди, сынок, с миром. Я трупов не лечу. Ты пришел, чтобы повесить свою тушу на мою старую шею, чтобы я страдал в поиске путей избавления тебя от хвори — не выйдет! Когда оживешь — приходи! ".
Я тебе таких слов не говорю. Я думаю, что сейчас другое время, люди умные, понятливые, и наше с тобой лечение будет проходить при твоей активной поддержке и безусловном исполнении моих советов и рекомендаций.
— Да, доктор, вы не сомневайтесь: в моем лице вы будете иметь очень исполнительного и целеустремленного пациента, - взволнованно перебивает мои слова Андрей и твердо смотрит в мои глаза.
И я понял, что такие глаза не подведут…
— Мое лечение ты поймешь, прочувствуешь на себе и даже будешь подсказывать мне, где лучше его применить, так как организм больного сам чутко воспринимает на себе его действие. Но для начала я все же расскажу в целом план его.
Первое. Основное лекарство я буду вводить в определенные точки твоего тела на очень маленькую глубину в определенной дозе. Уколов за один сеанс будет от 250 до 300. Обычно эти уколы я делаю с точечным обезболиванием новокаином, но при твоей очень тяжелой патологии нервов лучше эти уколы делать без обезболивания, так как сама боль будет дополнительным лечебным фактором и тебе, мой друг, придется потерпеть. Когда мне много лет назад лечили открытую форму туберкулеза легких, то я принял за 4,5 месяца около 5000 уколов без обезболивания.
Ну, как, вытерпишь?.
— И не сомневайтесь, доктор… Раз надо, так и сделаем, - спокойно заявляет Андрюша.
— Это очень хорошо, мой друг.
Второе. За длительный период обездвиживания организма у тебя ослабли все мышцы организма и произошло вымывание необходимых солей.
Значит, ты будешь получать ежедневно необходимые микроэлементы, витамины и заниматься гимнастикой…
Третье. У тебя излишки в весе и очень большие. При подъеме на ноги этот вес будет губительно действовать на твои кости, которые потеряли массу солей, особенно Са, поэтому я пропишу диету, в которой будет все, что тебе необходимо для жизнедеятельности. Но не будет того жира, что откладывается у тебя, а тот, что есть, будет рассасываться.
Четвертое. За короткий срок добьемся прекращения воспаления мочевой системы. После того, как ты встанешь на ноги и пойдешь, мы сделаем так, чтобы ты мочился и оправлялся только в туалете в естественном положении. Мочиться ты должен в вертикальном положении, то есть вся моча будет собираться в нижнем сегменте мочевого пузыря, раздражать его, тогда он будет нормально опорожняться. Когда ты лежишь в постели, моча расплывается по всем мочевому пузырю и ты с трудом выдавливаешь ее в пузырек. Это нужно изжить, и срочно…
Вот такой план лечения придется тебе выполнять вместе со мной. Вначале это выглядит как множество мероприятий, но потом ты поймешь, что они будут осуществляться одновременно, слаженно и как необходимые части комплексного лечения.
Основное лечение, то есть введение лекарства в эти 200 точек, будет осуществляться около 1,5--2 часов, и за это время у меня будет возможность преподносить тебе начальные медицинские знания или иное, что нам будет интересно и полезно с точки зрения отвлечения твоей нервной системы от больных уколов.
Итак, с Богом, мой друг… Тебе — силы-воли, мужества, а мне — здоровья на это время, так как во время подобного лечения я очень устаю физически и страдаю морально, переживая за тяготы своего пациента…
Сегодня первый день лечения. Приготовлены лекарства, шприцы, спирт, йод, ватные шарики и т. д.
Больной спокоен, сдержан, не показывает своего волнения. Я прошу его лечь на живот. Обрабатываю запланированное поле работы спиртом, потом йодом и — первый укол. Игла очень маленькая, лекарство ввожу до ростковой зоны кожи медленно в нужном количестве. Потом следующий, следующий уколы… Больной ведет себя спокойно. Выдержка удивительная. Работа длительная и чтобы как-то отвлечь больного от восприятия болей, начинаю обычную беседу…
— Кто есть человек?. С одной стороны — сложнейший механизм, который выполняет массу видов работ, дел. Но эта машина особенная: имеет сознание, продукт самой высшей материи Земли — мозга. Разум — это есть самое высшее, что создала Природа-матушка.
С другой стороны человек — это комплекс химических предприятий, лабораторий. Многие реакции так сложны, что даже высшее проявление материи — мозг с его сознанием и знаниями, накапливаемые из поколения в поколение, не может осмыслить, понять их, воспроизвести.
Хотя в наше время масса химических веществ, полученных в организме, уже воспроизведены на промышленных предприятиях, в лабораториях: получен инсулин, гормоны, ферменты. И все это сделано в четверть предыдущего столетия.
До сих пор неясен такой вопрос как, что такое сознание, вопрос накопления знаний, что такое боль, как получить белки. Эти вопросы очень сложны даже для такого уровня знаний, как сегодня…
Кто есть человек? Это комплекс биологических систем, состоящий из сложных соединений веществ неорганической природы. Если порвать эти связи. А как? Нарушить обмен веществ и эти связи лопнут (например, не кормить, дать высокую температуру, поместить в гноеродную среду — сгноить человека). Мы с вами превратимся в то, из чего произошли — в химические вещества неживой природы, то есть мы превратимся в углерод, водород, О2, немного солей, воды — и все. Это и есть тот маленький ящичек с порошком, что отдают родным при каждом сжигании.
И чтобы не произошло нарушения обмена веществ, чтобы мы с вами жили, одним из важных начал является пища…
Так вот, Андрюша, мы пришли с тобой к тому, о чем я тебе говорил прежде: употребляй в пищу то, о чем я тебе говорил, чтобы для правильного обмена веществ были все те витамины, микроэлементы, белки, жиры и углеводы, чтобы они помогли восстановить правильную и полноценную работу лабораторий твоего организма, а в итоге — правильную жизнедеятельность твоих органов и систем, то есть помогли вылечить тебя и уничтожить тот лишний жир, что ты накопил за последние годы.
Беседа подошла к концу, сделаны и последние уколы. Больной молчит, лицо несколько покраснело.
— Ну как, Андрюша, перенес первый сеанс болезненных уколов? - спрашиваю молчаливого пациента.
— Доктор, я думал, что будет хуже… Так можно жить. Раньше я все время думал, что умер вчера, теперь я начинаю сомневаться в правильности своих мыслей.
В такой же спокойной обстановке прошел второй, третий сеанс…
Прихожу на четвертый, приветствую своего пациента, а он сидит на кровати и показывает бутылочку с мочой, а она — светло-соломенного цвета. Улыбается довольный и еще говорит, что колол себя иглой в области крестца и промежности — боль стал чувствовать. Мы порадовались с ним нашим первым победам…
Приступаю к уколам, все бы хорошо, но только в голенях периодически появляются судороги. Надеюсь, что они пройдут.
Пытаюсь чем-то отвлечь больного. Рассказываю, что прежде работал хирургом на Колыме, написал об этом времени книгу. Как будет издана, дам почитать. И чтобы больной понял, что такое Колыма, говорю ему:
Там горы высокие,
Там снега глубокие,
Там просторы бескрайние,
Там морозы жестокие,
Там тайга глухая,
Там мерзлота вечная,
Там ночь без края,
Там жизнь "беспечная",
Там кости повсюду лежат,
Там никто не вернулся назад…
— Вот это, да! - говорит Андрей.— И вы там жили и работали, да еще с туберкулезом легких. Я бы так не смог…
— Смог, смог, - говорю я ему.— Еще как бы смог. Я вижу тебе мужества не занимать. Лечение — эти сотни уколов, ты переносишь молодецки.
После пятого сеанса смотрю: отеки на ногах прошли, нет синюшности. Щупаю, а ноги-то теплые. Я и говорю:
— Андрюша, больше носки на ноги не надевай. Теперь становись на пол и делай гимнастику у кровати, с "ходунками" начинай ходить по комнате и ходи в туалет, как договаривались.
— Доктор, а как трофические язвы снова появятся — я так боюсь, у меня тот парень с отрезанной ногой всегда перед глазами.
— Теперь язв не будет и гангрены тоже — у тебя восстановилось кровообращение в ногах. Щупай, щупай — ноги-то теплые. Все, дорогой мой, гимнастика, движение и ходьба. Начинай с "ходунков", а потом видно будет.
Радости у моего пациента не было предела. Пришли родители. Улыбки, улыбки. Отец и говорит:
— Просил врачей, чтобы помогли как-то восстановить тепло в ногах, так не взялись, просили к бабке обратиться. А оно видишь как, радость-то, какая. Теперь и сон наладится. Андрюшенька, забудешь за бессонницу свою.
Татьяна гладит по голове сына, целует, прижимается к нему. Я рад всему происходящему и этим первым, таким небольшим победам.
Вот девятая процедура. Уколы Андрюша переносит стоически, я внутренне восхищаюсь его мужеству. Спрашиваю:
— Андрюша, не холодеют ли ноги?.
— Да что вы, доктор, я уже привык, что они всегда теплые и сплю хорошо. В туалет хожу, как вы говорили.
А в это время вдруг вижу, как от болей зашевелились пальцы на стопах и задвигались стопы в голеностопных суставах. Я молча, чтобы не сглазить, показываю Татьяне на стопы. Ее лицо расплылось в улыбке от прилива радости…
Снова маленькая победа. Я рад за своего пациента и за свое дело.
После десятой — последней процедуры:
Андрюша занимается гимнастикой возле кровати. При ходьбе сохраняются еще небольшие судороги в коленных суставах. Ходит в туалет то сам, то с помощью "ходунков" - никак не может отвыкнуть от привычки. Уже уменьшил вес, строго придерживается рекомендуемой диеты.
Сегодня у меня день прощания с Андрюшей, Костей и Татьяной. Мой последний совет: движения, движения и движения — гимнастика, ходьба. Не отрываться от людей: бывать в санаториях, на соревнованиях ребят на колясках, общение и общение — все это поднимает тонус и уверенность в завтрашнем дне.
Костю прошу приобрести тренажер, на котором Андрюша должен наматывать километры — залог его физической крепости и уверенности в ходьбе…
Времечко — Река -
Извитые берега.
И куда меня несешь?.
Едва ли ты сама поймешь…
То пороги, то шторма -
Все колышат не дарма.
Я и сам не пойму,
В какой омут попаду.
Нет и снова я всплыл,
Даже всех удивил.
Вот опять я живой -
Ой, ой, оё ей…
Времечко — Река -
Извитые берега
Вдаль беги, вдаль беги,
Да меня от несчастий береги…