Февраль.
Внутри было темно и душно. В позолоченных углах икон отражается свет свечей. Вторая суббота февраля. Не так уж много народу, не то что в прошлую субботу. Отец Павел закончил читать молитву, хор стих, все перекрестились. Пришел черед исповедаться, и Николай встал в очередь. Переминаясь с ноги на ногу, он начал вспоминать в чем, он согрешил на прошлой неделе. Очередь двинулась, и Николай сделал два шага вперед. Хор затянул отче наш. Он прочел ее про себя и все три раза перекрестился. Пришел его черед исповедаться. Закончив он вернулся на то место где всегда и стоял. В помещении было по-прежнему темно и душно. Знакомый алтарник вынес ему двойную порцию кагора. Коля перекрестился и выпил. Алтарник улыбнулся и ушел.
На улице посветлело. Внутрь сквозь большие окна церкви начал сочиться солнечный свет. Утреннее февральское солнце. В нем уже есть тепло. В январе оно совсем другое. В январе оно ни капельки не греет. А сейчас все совершенно по-другому. Алтарник снова вернулся с той же улыбкой на лице и с той же порцией вина. Коля перекрестился и выпил. Алтарник ушел. Служба кончилась и все подались на улицу. Там было хорошо. Даже лучше, чем вчера. Большая часть людей вышла и Коля зашагал к дверям. Правее, в метрах пяти шел отец Павел, смотрящий на двери и затылки, шедших впереди. Коля аккуратно поравнялся с ним и попросил благословения. Отец Павел благословил, быстро заглянув ему в глаза, и вышел. На улице было морозное февральское утро. Чистое голубое небо, высокое желтое солнце. В такую погоду, а если быть точнее в такие утра, было здорово ходить на лыжах по берегу реки. А где- то и по самой реке. Там, где лед вставал наверняка с первыми морозами, а вскрывался только в начале марта. Но так было раньше, теперь все совсем по-другому.
Коля поправил шапку на ушах, застегнул пуховую куртку и достал сигарету. Сегодня ему полагалось еще две, ведь из-за нынешних цен, курить как раньше он не мог. Теперь пачка растягивалась на неделю, но выбирать не приходилось. Или так или ни как. Он шел в сторону автобусной остановки. По пути он каждый выходной заходил за хлебом, и сегодняшнее утро было не исключением. В это время, как раз был завоз, так что хлеб он получал одним из первых и тот обычно был еще горячим. Он брал два батона белого, один черный расплачивался и шел дальше к остановке. Дожидался своего автобуса и уезжал. Прощался с водителем и сквозь старую рощу, которая за последние несколько лет пополнилась каштаном, тремя елками и еще какими-то неизвестными ему кустами, шел к дому. Это был многоквартирный дом в пять этажей, и в шесть подъездов. А длиной кажется в целую улицу. Он остановился у второго подъезда, посмотрел на шторы третьего этажа и закурил.
Семнадцатое февраля. Третья суббота месяца. Внутри было темно и душно. Сегодня в стенах старого храма скопилось людей больше чем обычно. Стояли и старые, и молодые. Кудрявая девочка трех лет плакала, уткнувшись в юбку матери. Двое мальчишек бегали кругами друг за другом молча. Шла середина праздничной литургии. Все стоявшие в зале перекрестились, кто-то припал на колени. Среди всех прихожан, почти что в углу, рядом с любимой иконой, стоял Краснов Николай Валентинович. Он тоже встал на колени и помолился.
Сегодня утром, в эту промозглую сырую субботу февраля, он спешил исповедаться отцу Олегу. Во-первых, потому что отец Олег, был уважаем и любим многими, если не большинством. К тому же служил он редко, и только в большие праздники. Краснов был в первой десятке в очереди, так как пришел на службу одним из первых. Ну а во-вторых, хоть он об этом и молчал, но это очень льстило его самомнению. Его, его – простого человека, смертного, грешника! Исповедует сам отец Олег! Да в такой праздник!
Но с такими мыслями он засыпал вчерашним вечером. Сейчас Краснов стоял, стоял и вспоминал все свои недельные грехи. Все эти чертовы грехи он ставил в определенный порядок. И расстановка должна была быть верной, ведь за них ему придется расплачиваться. Отвечать – перед Богом. Он знал все молитвы наизусть и читал, и проговаривал их на церковно-славянском языке. Он гордился этим. Он был безгранично горд. Но гордость ту он хранил в самых дальних углах своей души, которая полностью принадлежала Богу. Так казалось Краснову, который стоял в очереди на исповедь.
За последние два дня, погода совсем испортилась и вот уже вторые сутки шел дождь, который иногда прекращался. Но в тот самый момент, когда его никто не ждал, он начинался с новой силой, словно сумасшедший. Снег уже везде растаял и запахи зимы исчезли. Вот и сейчас, он дал о себе знать перестукиванием по жести подоконников храма. А внутри, в зале, все также душно. Прихожане, кто машинально, кто с чувством, твердившие молитву, погружены в мысли об открытии дверей и окон. Иначе, думают они, парочка из них точно, долго не протянет, в такой - то духоте. Очередь начала двигаться, и Краснов переместился с десятого на девятое место в очереди. Мальчишки пробежали у его ног и скрылись в правом приходе. Пока Краснов читал про себя молитву, очередь продвинулась на два человека вперед, он немного замешкался, и очередь уперлась в него. Точнее не очередь, а женщина на вид лет тридцати пяти. Она стояла обездвиженная и смотрела ему в глаза. Это были зеленые глаза. Красивые, широко распахнутые глаза, которые впились в него и не моргали. Он отвернулся и сделал несколько шагов вперед. До его очереди осталось всего каких-то три человека, а он хотел ругнуться о красоте зеленых глаз. Но толпа затянула молитву и Коля, подхватив её поставил свои мысли о зеленых глазах в первые ряды своих недельных грехов. И, вот, наконец, оказавшись перед отцом Олегом, у него, как отрезало. Весь список вылетел у него из головы. Единственное что осталось – это зеленые глаза. Мысли о них, мысли об этих широко раскрытых глазах. Он захотел ругнуться, но промолчал и добавил себе второй грешок, как сам назвал его и подошел к священнику. Тот был высок, бородат и худ. У него было две дочери семи и девяти лет, и сын, что прислуживал по праздникам вместе с отцом и то только по большой просьбе матери, потому что сам он в Бога не верил. Его назвали Захаром, в честь деда, что ему тоже не очень-то нравилось. И отец имел на него большие планы. Он мечтал, что когда-нибудь, сможет оставить все свои дела своему первенцу. Вот и сейчас, он стоял и думал о том, как это сделать? Что я могу сделать, чтобы он поверил?
Краснов исповедался и отошел в сторону. Отец Олег даже не заметил, как тот подошел к нему и ушел. Не услышал он, и то как Николай рассказывал ему и господу Иисусу свои недельные грехи. Теперь он стоял в своем углу, повторял слова благодарности и крестился. Люди, стоявшие, в зале пропели молитву и встали на колени. Коля тоже припал и три раза быстро перекрестился. Служба кончилась и, выходя сегодня одним из первых, Краснов застегнул доверху молнию пуховой куртки и быстрым шагом направился к остановке. Ужасное утро, думал он. Такая погода, просто жуть. Ни зима, а черт знает, что. Но есть и светлое в сегодняшнем утре, наконец-то, меня исповедал отец Олег. Наконец-то, да, наконец-то, но погоду это не правит. Это же где видано, чтобы в феврале такой дождь лил? Не дело это. А через три дня они обещают опять морозы под минус двадцать. Да тут не дорога будет, а каток! Что с погодой творится, не понятно. Краснов забежал под козырек остановки, снял мокрую вязанную шапку и что было сил, отжал ее. Ничего, высохнет, не впервой. Вчера так же было, вся мокрая насквозь. Убрав шапку в правый карман куртки, Краснов достал из кармана джинс пачку сигарет. Пересчитал их и достал одну. Он как следует затянулся и выдохнул густой клуб дыма. Паршивая погода. Паршивая, паршивая погода, паршивый дождь. Где этот дурацкий автобус? Я уже почти что докурил сигарету, а его все нет. Обычно все иначе. Не успеешь прикурить, он тут как тут. Стоит и открывает свои дурацкие двойные двери. Краснов еще раз крепко затянулся и выдохнул.
Дождь все так же барабанил по жестяной крыше остановки. Автобуса нет. Этого чертового автобуса нигде не видно. Краснов щурился и вглядывался в сторону вокзала, откуда должен был ехать автобус. Он затянулся еще раз и решил отправить все что осталось в помойное ведро. Он выдохнул, приготовился к броску, повернул голову вправо и увидел ее. Ее и эти чертовы зеленые глаза. Краснов встретился с ними, выкинул остаток сигареты и отвернулся.
- простите меня за то, в храме – услышал он позади себя. – я не нарочно, задумалась, вот и вышло так. – Николай повернулся и снова встретился с зелеными глазами.
- не стоит, ничего не произошло. Я ничего и не заметил, не стоит извиняться – ответил он.
- как же не стоит. Я вас толкнула, так не красиво получилось. - сказали глаза. Краснов смотрел на лицо женщины и заметил, что ни одни ее глаза были красивы. Ее тонкие губы, чуть курносый маленький носик, ее скулы и румяные щеки. И темные длинные волосы, аккуратно прикрытые зеленой вязаной шапкой.
- бросьте – сказал Краснов. – ничего не случилось. Он посмотрел еще раз в глаза женщины, выругался про себя и отвернулся. Автобуса все не было, а проклятый дождь так и не прекращался. Через дорогу на остановке не было ни одного свободного места, люди толпились и смотрели по сторонам. А на другой стороне дороги под металлическим козырьком остановки, стоял Краснов и доставал новую сигарету, ту которая полагалась ему на вечер. Он курит ее на балконе спальни. Обычно часов в десять вечера после ужина, он или жена варят в турке кофе и идут в спальню. Он выходит на балкон и садится на старый отцовский стул, а Лиза ложится в кровать. С тумбочки справа, она берет свой любимый детектив с инспектором Харри. Надевает очки для чтения и читает. Читает она обычно, до того момента пока муж не встанет со стула и не откроет балконную дверь. Как только она услышит дверной скрип, она кладет меж страниц закладку и убирает Харри на место.
Старая зажигалка не хотела гореть как следует, а Краснов стоял и чиркал ей, пытаясь прикурить. Наконец, появилось пламя, он крепко затянулся и не заметил, как к остановке подъехал автобус. Девушка зашла первой, следом зашел Краснов. Он оплатил проезд и сел в конец. Она стояла возле кондуктора и копалась в кошельке, наконец, отсчитав за проезд, она села в самом начале.
Краснов достал из кармана мокрую шапку и положил на соседнее кресло. Ему нравилось сидеть в конце, обычно, как например сегодня, там никого не было кроме него. И поэтому рядом с ним на оббитом дермантином кресле лежала его шапка. Краснов сидел, покачиваясь в самом конце салона и смотрел по сторонам. Еще он смотрел на нее. На ее копну волос, что высвободилась из под шапки.
Кофе почти остыл, когда среднего роста человек добрался до него. Это был мужчина. Он достал из левого кармана своего халата пачку сигарет. Выудив оттуда одну он зажал ее зубами, а пачку с остальными убрал обратно. Не вынимая руки из кармана он нащупал зажигалку и достав ее поднес к кончику сигареты и зажег. Мужчина опустился на стул и затянулся. Он уставился в открытое окно балкона. Махом прикончив кофе и затушив остаток сигареты, он закрыл окно и вернулся в комнату. Женщина тридцати двух лет с красивым лицом лежала в постели и в свете ночника читала книгу. Он лег рядом, уткнувшись затылком в подушку. Еще немного - подумал он - и я сойду с ума. Женщина перевернула страницу, положила меж листами закладку и убрала книгу на тумбу.
- что с нами не так? - сказал он.
- в смысле? - спросила она.
- что с нами не так Лиза?
- да все в порядке, Коль, ты чего? - она не понимала его, ей казалось, что он и без того, уже давно тронулся умом.
- ты мне скажи. Разве у тебя еще что-то осталось ко мне? - спросил Краснов.
- на что ты намекаешь?
- я не намекаю, я спрашиваю... Просто мне вдруг стало тошно от всего что происходит и не происходит - сказал он и ей и себе, больше даже себе. - да ты вспомни, когда мы последний раз любили друг друга?
- Коля не начинай, ты же знаешь - Лизе было обидно и она злилась на него за эти слова. Почти три года назад у нее была операция и там где раньше была ее матка, теперь ничего не было. - мне знаешь, тоже тошно от этого всего.
- я знаю, знаю, я все черт меня возьми знаю и понимаю - ругался он - и не понимаю тоже - выдохнул Краснов. Лиза погасила свой ночник и придвинулась к нему.
- ну ладно тебе - сказала тихонько она - может попробуем?
Краснов обнял жену и поцеловал ее. Она поцеловала его в ответ.
- я люблю тебя дорогой и только тебя - шепнула она ему на ухо.
- а я люблю тебя - сказал он. Они занялись делом. Первый раз за три с лишним года, они снова любили друг друга. В их спальне было темно и душно. Дети в своих комнатах давно спали. А маленький пудель по кличке Роза бегал во сне за немецкой овчаркой.
Март.
Отец Олег слез со своей жены и лег на спину. Вдруг ему стало очень грустно. На душе было не спокойно, а в голове кружились, никогда раньше не посещавшие его мысли. Ему всегда казалось что жизнь это путь. И что этот путь он идет правильной дорогой. Но сейчас, в эту минуту, он вспоминал свою жизнь и ту дорогу, которой он шел все это время и сейчас она не казалась ему такой правильной, как он считал раньше. Он стал винить себя за неправильное воспитание детей, за то что он всегда ставил свои интересы выше их интересов, да что тут, не только их, а всех, абсолютно всех. Ему было плевать на них. Он винил себя еще и за то, что он совсем не помогал простым людям, совсем.
Господи! - думал он про себя - что ж я за человек? Неужели мне нужен этот дом, этот сад и эти машины, когда есть люди, и я их знаю, Господи, люди и дети, Господи, детки, маленькие, беззащитные дети, которые брошены всеми, без хорошей еды, просто еды, Господи - он закашлялся - и я ведь знаю где они живут и как они живут, а я тут; в доме с пятью спальнями и огромной кухней. У меня четыре туалета, четыре Господи, зачем?
Он посмотрел на жену, которая уже спала крепким сном и негромко храпела. Потом он встал и подошел к шкафу, к той дверце, где было огромное зеркало. Олег посмотрел на себя и к горлу подступила рвота. Он открыл дверцу и достав рубашку с брюками ,закрыл. Потом он пошел в ванную комнату. Там, взяв ножницы и стараясь не смотреть на свое отражение в зеркале, он отстриг бороду. После он достал бритву жены и сбрил остатки. Олег оделся и спустился на первый этаж. Собрал все деньги что были спрятаны в доме. Потом, он надел шапку, подаренное мэром пальто, и закрыв калитку, пошел прочь от дома. На часах одиннадцать вечера. На дорогах, еще, лежал выпавший на той неделе снег. Он прошел мимо церкви, не поднимая головы.
- дети, Господи, голодные дети, а я...
Апрель.
Внутри было темно и душно. В позолоченных углах икон отражается свет свечей. Николай перекрестился и вышел из храма. Он увидел зеленые глаза и копну темных волос. Быстро поздоровался и поторопился дальше. Пустой автобус уже ждал его на остановке. Он сел на любимое место и машина тронулась. День был что надо. Солнце висело высоко и по весеннему грело. На дорогах кое-где были лужи, от таявшего снега.
- на месте - сказал Краснов в пол голоса и вышел из автобуса. Он достал сигарету и закурил. Не спеша, глядя по сторонам, он пошел к дому. В квартире никого не было. Лиза с детьми уехали к родителям. Краснова встретила громким высоким лаем Роза. Он взял поводок и пристегнул карабин к кольцу на ошейнике пуделя.
- Роза, ко мне! - кричал он, когда собака убегала от него к деревьям - ко мне! Вот, молодец! - говорил он ей, когда она прибегала к нему и терлась о правую ногу - вот, молодец!