Тот день я помню смутно. Меня, ещё спящего, усадили на кроткую мышастую лошадку, сунули поводья в руки, и мы,распрощавшись с родней, снялись и поехали на север, в сторону мощных горных хребтов. Там скалистые гребни защищают зеленые луга от яростных ветров и снега, и можно пасти скот круглый год,пока жирная степная земля не оскудеет. Не знаю, как мне удалось удержаться в седле, когда моя лошадь взбрыкнула по дороге от избытка сил, я лишь потом понял, что произошло и чудом удержался, крепко схватившись за луку седла.
Мы приехали,разбили лагерь. В нескольких юртах жило моё большое семейство, а другие родственники со своими табунами и стадами остались на юге,в моих родных краях,где я родился и вырос, не слезая с лошади. Это была вынужденная мера,кто-то из нас должен был уехать,уступить пастбища. Летом выжженная степь не может прокормить весь наш скот, и моим отцом было принято решение уехать. Таким образом, одна большая семья разделилась на две, отделенные друг от друга расстоянием и новым укладом жизни, мы обживались на новом месте, узнавали, где брать воду, где лучше пасти скотину, а я тосковал по Батару, моему старшему двоюродному брату.
Батар- красивый юноша, смелый и сильный, добрый, во всем похожий на богатырей из тех легенд, которые рассказывают старики по вечерам. Мне не забыть его задорных раскосых глаз и круглого добродушного лица с пунцовыми щеками. Он, безусловно, был отличным всадником, борцом и стрелком из лука, обладал всеми тремя "мужскими умениями" и вызывал восхищение у всех, даже у противного Гуньжура,нашего полубрата. Я почитал Батара, как отца и мог доверить ему любую тайну, мог попросить совет. Какового же теперь мне было лишиться возможности видеться с ним? Я тосковал, и ничто, ни лихая езда по степи, ни песни, ни игры, не могли развеселить меня, потому что они не могли заполнить пустоты в моем сердце. И все же, я начал забывать о своих бедах, потому что пришлось много работать, что бы вместе с отцом устроить благополучную жизнь в нашем маленьком стойбище. Я не расставался с арканом, нагайкой и моим верховым конем, которые стали моими верными спутниками,и мне было не до печали.
Я вышел из юрты и поразился красоте этого утра. Горы, виднеющиеся на горизонте, были ещё погружены в предрассветные сумерки и казались мне загадочными каменными чертогами. Из-за Скалистых вершин брызнуло расплавленным золотом,показались пучки солнечных лучей,а небо сделалось пунцовым. От душистой степи веяло прохладой. В воздухе витали запахи горьковатой полыни и душистых степных цветочков. Я не мог слишком долго наслаждаться утренней прохладой и красотой этого чудесного утра. Отец окликнул меня своим басом, я очнулся и тут же бросился к пегому жеребцу, моему верховому коню,которого я очень ценил, чтобы поседлать его. Я схватился за его гриву, вскочил верхом и поехал вслед за отцом. Он указал мне на кобылу с подсосным жеребёнком. Её молоко пригодилось бы нам для кумыса. Поймать эту строптивую кобылу оказалось нелегко: она была маленькая, но очень проворная, я видел её вращающиеся от злобы глаза и коротенькие мелькающие ножки. Несколько раз эта змея порвала мой аркан, и мне приходилось брать новый, но вот петля наконец затянулась на её шее, и тогда отец спешился и стреножил её куском сыромяти.
Я повел в кобылу к нашим юртам. Мать завязала её хвост узлом, связала ей задние ноги, и стоя на коленях, стала доить кобылу. Я наблюдал за этим делом, пока вдалеке не увидел пыль,клубящуюся под ногами коня и всадника, едущего на нем. Позолоченный солнечным светом, к нам скакал буланый Хан с седоком-моим братом. Батар остановил коня,осадил его и ловко спрыгнул на землю.
- Ну здравствуй, братец!-воскликнул он радостно,- не дичись, иди встречать гостя!
Я подошёл. Мы поприветствовали друг друга и стали наперебой рассказывать друг другу о последних событиях. И было что рассказать. Я рассказывал о диких лошадях саврасой масти с короткой, будто стриженой гривой, которые никогда не были приручены человеком и остерегаются людей, они были замечены мной у маленького безымянного озера, когда я хотел напоить своего коня, а Батар говорил о скачках. Он сказал, что это будет замечательный забег, и что я ему пригожусь.
- Так ты приехал за мной?- спросил я не дыша.
- Да, ты поскачешь в этот раз вместо меня и Ганьжура,-ответил мне брат серьёзно.
- Но эти два года скакал Ганьжур...Неужели он решил отказаться от участия?
- Как бы не так,-усмехнулся Батар,- он решил,что все знает сам, и что ему не нужны мои наставления. Ганьжур обуздал своего первого коня и сделался гордецом. Он разъезжает на этом коне повсюду,думая,что это кого-то удивит. На нем же он и поскачет в назначенный день.
Мы посмеялись над Ганьжуром, над его тщеславием и самоуверенностью. Ещё долго мы с братом смеялись над этой историей. По словам Батара, конь нашего полубрата действительно был хорош и имел шанс на победу, но меня это никак не огорчило, а даже наоборот, подзадорило. Сам Батар был слишком тяжёл, чтобы ехать на неоседланный лошади и дать ей возможность скакать со всей быстротой на которую она способна, поэтому после моего отъезда два года на его скакунах ехал Гуньжур, ну а теперь настал и мой черёд.
- Я выбрал для тебя отличную лошадь. Сильную, быструю, красивую. Ты будешь удивлён, потому что никогда не видел таких жеребцов,- обратился ко мне брат, разрывая руками кусок варёной козлятины. Он был очень голоден,хотя и вёл себя сдержанно.
- Хорошо, если так,-ответил я спокойно, но сам же сгорал от любопытства и скорее хотел увидеть своего скакуна.
Мы славно поужинали. Мы приняли решение переночевать у меня, что бы на следущий день отправиться в путь с новыми силами и приехать к вечеру. Сказано-сделано. Ещё до восхода солнца я поседлал своего пегого жеребца по-походному, вскочил в седло и, распрощавшись с родителями, поехал вслед за Батаром. Мы ехали небыстро, потому что старались беречь силы лошадей. В степи в этот день было довольно свежо, и встречный ветерок ласково обвевал наши лица. Тишина, царившая вокруг, нарушалась лишь дробным стуком копыт и шумным дыханием лошадей. Батар молчал, молчал и я. Лошади, на которых мы тогда ехали, были приучены к спокойному ходу, и потому в седле сиделось удобно, а езда в принципе не была утомительной, тем более что скакуны наши бежали по ровной степной местности. Я получал удовольствие от этой поездки и был беспечен, забыв о своём важном поручении. Только ближе к концу пути я начал понимать, что все зависит от моего упорства и умения, и что мне ещё предстоит найти подход к молодому норовистому коню.
Мы приехали к вечеру, как и планировали, и нас, кажется, совсем не ждали. В некоторых юртах уже начали ужинать, и я чувствовал крепкий запах варёного мяса. Моя тётя сидела на чурбане и вила веревку из конского волоса, она была так поглощена своим занятием,что не сразу заметила нашего приближения. Робко показалась старшая сестра Батара, молодая жена Арвая. Дяди не было видно. Что до Гуньжура, то он тоже не пришёл встречать нас, и я обрадовался этому. Мы спешились, ноги подкашивались от усталости. Лошади, все в мыле и грязной пене, были расседланы и привязаны к небольшому колышку, вбитому неподалеку от стойбища. Все здесь было родным и знакомым, хотя, если признаться, горную страну я тоже полюбил. Тётушка наконец отвлеклась и стала думать, чем же накормить путников, но ей нечего было предложить, кроме чая, который в этой семье всегда был в достатке. Мы выпили по пиале .
- Ну и день,-только и сказал Батар.
Детский лепет начал умолкать. Мне очень хотелось поиграть с малышами-все они приходились мне братьями или племянниками, но я слишком устал, хотя старался и не показывать этого. Я снял сапоги, снял и шапку и устроился рядом с братом на расписном пыльном ковре и пожелтевших от времени подушках, которые были здесь самой лучшей постелью. Мой дядя уже спал на каком-то тряпье, положив голову на кривое,негодное седло. Тётя плеснула воды на догорающие угли и они, слабо зашипев,погасли совсем, все смолкло и стемнело.
Я мог бы спать до обеда, если бы не брат, на которого я был очень зол в то утро. Мне так сладко спалось! Поневоле пришлось встать. Батар вёл меня,положив мне руку на плечо, а я едва перебирал ногами и шатался, как пьяный.
- Вот. Хорош?- поинтересовался Батар. Он был бодр и, судя по всему, очень доволен собой, ведь ему удалось поймать и обуздать такого великолепного жеребца.
В грубо сколоченном загоне стоял конь монгольской породы. Его голубые глаза светились умом, розовые губы были плотно сжаты, крутая шея напряжена. Все его стати-ноги,шея,спина- были прямыми, и, как я заметил, в общности тело его вписывалось в квадрат. Этот жеребец был несколько угловат, и не каждый смог бы оценить его грубоватую красоту. Масть его была удивительна и редка среди монгольских лошадей-шерсть коня была такая же по цвету, как и молоко. " Я все ещё сплю",- подумалось мне тогда. Но вот моя рука легла на холку коня,прошлась по его могучей спине.
- Хорош,ничего не сказать,- ответил я, захлебываясь от восторга.
Батар не позволил мне седлать Хана, прозванного так за свой норов и Божественную красоту. Я должен был усидеть на этом коне и без седла. Мои руки взмокли и похолодели от напряжения, в то время как Хан оставался невозмутимым и лишь фыркал громко да жевал удила. В мою голову закралась надежда: быть может, справиться с этим жеребцом не так уж и трудно? Батар подбадривал меня, как мог. Он вёл Хан под уздцы. Уже тогда я понял, что Хан больше предпочитает Батара, однако жеребец лишь немного вздрогнул и всхрапнул, когда я сел на него верхом, и заволновался лишь тогда, когда почувствовал незнакомого седока. Брат передал мне поводья, я набрал их покороче, как вдруг Хан, взбесившись, встал на дыбы, опустился и запрыгал, выгибая спину и яростно храпя. Он бросался то в одну сторону, то в другую, рыл копытом землю и ревел от ярости. Вот прекрасный жеребец выгнул шею дугой, его грива взметнулась, а глаза злобно сверкнули, ещё мгновение, и Хан мчался в степь во весь опор, закусив удила и прижав голову к груди. Я замер от страха и съежился, пригнувшись над шеей коня-такого я не ожидал. Мне не хотелось бить Хана, не хотелось осквернять его шкуру ударим нагайки, но наконец, я решил тоже проявить норов и усмирить этого гордого красавца.
- Раз ты упрямишься, я не стану тебя жалеть!- воскликнул я и хлестнул коня по крупу что есть мочи. Хан взревел и прибавил ходу. Он мчался бешеным галопом, пока не обессилел, и тогда я с легкостью остановил разбуянившегося жеребца. На следующий день, когда я снова сел верхом на Хана, мой скакун вёл себя смирно. Мы готовились к предстоящим скачкам под чутким наблюдением Батара, и он был доволен нашими успехами. Мы смогли развить хорошую резвость- Хан мчался, как стрела. Это была отличная лошадь, которой не возможно было не любоваться, которая не могла не восхитить. Гуньжур язвил за ужином, намекая на то, что мы можем загнать Хана, погубить, но он попросту недооценил все возможности этого жеребца, и конечно же завидовал нашим успехам, ведь сам мало чего добился за это время и это его огорчало.
- Да уж, ты у нас лихой наездник, только проку от этого не будет. Скакать нужно будет уже на объезженной лошади,-ехидничал он. За завтраком он всем почему-то с упоением рассказывал о том, как я еле удержался на Хане, а на мою просьбу отнести на улицу уздечку ответил очень некрасиво: спрятал эту уздечку не из злобы, а ради забавы,хотя весело было только ему одному.
Гуньжур вообще часто мешался под ногами. Он никогда не умел радоваться успехам других, был завистлив, жаден, а кроме того обделён умом. Этот юноша слыл доносчиком и трусом. Однажды, когда я был ещё малышом,он любил меня дразнить, и уже тогда я испытывал неприязнь к этому молодому человеку.Мы, его братья, его остерегались. Гуньжур был не настолько опасен,что бы его бояться, но он был ненадёжен, хотя и беззлобен. Может, ему просто не хватало смелости, чтобы причинить кому-будь зло? Но я-то знал, что Гуньжур и сам страдает от своего гнусного характера и даже хочет что-то в себе поменять, а потому относился к нему со снисхождением.
- Сколько говорить вам, чтоб вы не сторонились меня! Я не выношу одиночества-так почему бы нам не позабавить себя соколиной охотой?-возмущался он, весь краснея от злобы, а мы лишь посмеивались,видя юношу,ведущего себя как малое дитя.
Однако чего точно не отнять у Гуньжура, так это его силы, ловкости и выносливости, в этом он мог поспорить и с Батаром, а ещё он отлично ездил верхом, и мне следовало принять это во внимание. День скачек наступил. День был не очень удачный для конный состязаний. Было душно, как перед дождем, в воздухе витала пыль, а солнце жгло нещадно, и в небесной синеве виднелись лишь два кучерявых облачка, обрамлённых золотом. Лошади вспотели уже тогда, когда мы, всадники, легким галопом скакали до места, от которого начинается забег. Опытные всадники предчувствовали,что борьба за первое место будет нелегкой и что не все доберутся до финиша, ведь расстояние было очень велико. Я чувствовал себя уверенно несмотря на косые взгляды моего главного соперника. Вдалеке виднелась толпа людей, в основном мужчин, одетых в бархатные праздничные одежды. Их суровые лица глядели на нас, молодых кочевников, испытывающе. Все были крайне напряжены, лошади горячились, и вот он- сигнал.
Бешеным галопом пустились лошади. Земля содрогалась от топота их копыт, пыль стояла столбом, пестрые гривы раздувались ветром, который создавала бешена скорость бега. Мелькали копыта, струились гривы, мальчишки понукали лошадей и ехали, пригнувшись над их шеями, ехал и я, стремясь вести цепочку. В какой-то момент я забыл о важности победы и, согнувшись ещё сильнее, слегка обнял Хана за шею. Я чувствовал его горячее дыхание, чувствовал как работают его мышцы. Только сейчас, ощущая пружинистые скачки своего коня, вспоминая, чего мне стоял этот забег, я понял, что укротил огонь. И вдруг все померкло. С грохотом повалились мы с конём на пыльную землю.
Темнота долго преследовала меня, я бродил в темноте, будто искал что-то. Я никак не мог взять в толк, что произошло. Я лежал на том самом ковре, на подушечках, с перевязанной головой, а Батар, дежуривший всю ночь, подавал мне пиалу с холодным чаем. Он-то и поведал мне удивительную историю моего спасения, в которую трудно поверить.
Когда я стал гнать Хана сильнее, он ускорил бег и вскоре вырвался вперёд, и уже никто из наблюдавших не сомневался в нашей победе. Но конь споткнулся, и я упал тоже, хорошенько ударившись головой и потеряв сознание. Именно с этого момента я и стал бродить в темноте и конечно же, не помнил и не знал того что случилось потом. Скакавший вровень со мной Гуньжур придержал коня, слез , погрузил меня на своего скакуна и увёз в наше стойбище. Я был немало удивлён. Гуньжур? То самый, мой полубрат, ещё недавно грезивший о моем провале? Может, есть какой-то другой юноша с таким же именем... Я хотел было вскочить с постели, но Батар не позволил и строго объявил, что мне уже не за кем гнаться и можно отдохнуть и ушёл вместе с дядей перегонять скот на новое пастбище, а меня оставил в раздумьях. Я спрашивал у всех, кто бывал в юрте, правдивы ли слова моего брата, и те тоже не могли поверить в случившиеся, но говорили, что все так и было. Мне хотелось увидеться с самим Гуньжуром, но он уехал вместе с Батаром и дядей на летнее пастбище. Я сделал над собой усилие,поднялся, и вышел из юрты. Привязанная к колышку, стояла хваленная лошадь Гуньжура, а на её крупе виднелись багровые пятна крови, моей крови. Все в том же загоне стоял и Хан,но мои мысли были заняты другим, ведь тот заносчивый юноша и вправду спас меня.
Я поправлялся и очень скучал. Я был расстроен из-за скачек и стосковался по родным. Казалось,прошло очень много времени с тех пор, как все это случилось. Я так и не смог поблагодарить Гуньжура- он избегал меня все так же как и раньше, но Батар велел не настаивать и оставить его в покое.
- Он только встал на верный путь, а ты его вспугнуть хочешь? Ему тяжело меняться. Просто знай, братец, что наш Гуньжур добр в душе, будь с ним не так суров,- говорил Батар, провожая меня в обратный путь. С этими словами я и уехал.