Мне 27 лет и я волонтер. Волонтер, так сказать, со стажем. Доброволю уже 5 лет. И всему, что у меня сейчас есть, я обязана именно добровольчеству… Я в этом уверена.
Есть у меня школьная подруга Наташа. Она, как это говорится, всегда была «не от мира сего», какая-то слишком правильная что ли. Но нам это нисколько не мешало. Мне было с ней просто и интересно. Тем более, Наташа была нашей соседкой по этажу. Она или я часто друг у друга гостили. И это продолжалось еще примерно года два, после того, как мы закончили школу и пошли учится на «вышку». Я на архитектора, а моя подруга на учителя.
Потом мы как-то резко перестали общаться. Общих интересов у нас оказалось мало. Она что-то нудное мне постоянно при встрече рассказывала… Тоска, одним словом. И я перестала с ней дружить. Даже боялась ее на лестничной площадке встретить… Так Наташа мне стала не понятна и совсем не интересна в общении.
Моя жизнь была полна новых впечатлений. Престижный универ, интересные тусовки, классные ребята. Я была счастлива. Вот только с личной жизнью не очень гладко что-то складывалось... И вот я встретила его! Такого сильного, смелого и, как мне казалось, очень доброго и заботливого. И мы начали встречаться… Прошел месяц, второй, третий… С каждым днем я влюблялась в него все больше и больше.
И вот в этот прекрасный момент моей жизни я встретила Наташу на лестничной площадке…
- Женя, привет! Как же я давно тебя не видела! Ты такая красивая! Как у тебя дела?
- Все хорошо. Я спешу.
- Я пару раз стучалась к тебе домой, тебя не было.
- Родители мне не передавали.
- А телефон у тебя сломался? Никак не могу дозвониться. И пароль от странички Вконтакте забыла, что-то давно там не была, так бы тебя нашла.
- А что ты хотела?
- Мне нужно с тобой поговорить. У тебя есть минут десять?
- Вообще-то нет. Давай в другой раз.
- Ну, ладно. Позвони мне, пожалуйста. А лучше сегодня вечером приходи. У нас как раз манник есть, мама испекла.
- О, я давно такое не ем. Ну, ладно, посмотрим.
Тогда я к ней не пришла. Да и не собиралась. Что мне там делать?.. Слышать заунывные песни о том, что я живу не так, как нужно?.. Что я прожигаю свою жизнь в бесконечных тусовках и не думаю о вечных ценностях?..
А мой Коля меня радовал все больше и больше. Я его любила, как любит маленькая собачка своего хозяина. Я ему верила. Даже тогда, когда он часами не отвечал на мои звонки и смс-ки. Ссылаясь на то, что был очень занят на подработке или ходил на тренировку, или телефон оставил дома или, что у него часто случалось, как он мне говорил, телефон был на беззвучке и он не знал, что ему кто-то звонил и писал. Я заставляла себя ему верить. Даже тогда, когда видела, что он онлайн на телефоне в соцсетях…
После своей очередной «пропажи», он появлялся и просил меня прогулять занятия и остаться с ним, пока его родители были на работе. Ради него (он сам любил частенько не приходить на лекции). И я ему уступала, хоть и всегда после прогулов хватала хвосты, так как многое не могла самостоятельно понять дома… Потом он опять исчезал и появлялся, исчезал и появлялся. И так много-много раз.
Однажды он игнорировал меня целую неделю. Я была на взводе. Через несколько дней должен был быть наш первый праздник – год со дня нашего знакомства, а он себя так повел… Я не знала, что мне делать дальше.
И тут я опять встретила Наташу. Она уже не стала меня останавливать на лестничной площадке, думая, что мне не до нее. Мне было тогда так плохо, что я сама заговорила с ней первая. Мне очень хотелось кому-то рассказать о том, что у меня накопилось внутри. Подруг у меня настоящих не было, которым бы я могла доверять, а родители бы меня совсем не поняли. Я вообще не помню, чтобы вела с ними какие-то душевные беседы… Им вообще всегда было не до меня.
- Наташа, а у тебя мама дома?
- Нет, она и папа на работе. А что?
- Пойдем к тебе. Манник съедим.
- Дак его давно нет. – с улыбкой сказала она – Но ничего, я сделаю хлеб с вареньем. Помнишь, тебе когда-то очень нравилось?
- Ага. Еще сначала масло намазать надо!
- Да. Пойдем.
Мы зашли в квартиру к Наташе. Все было так, как я помнила. Даже мебель никуда не переставляли за эти два года, что мы не общались.
Наташа предложила мне подождать в ее комнате, пока она хозяйничает на кухне. Я присела на ее кровать и огляделась вокруг. Здесь тоже все было по-старому. Те же обои, шкаф, книги, картины, иконы. И фотографии. Очень много фотографий.
- Пойдем, все готово.
Мы молча пили чай с бутербродами. Никто из нас не решался заговорить первой после стольких лет молчания…
- Я теперь доброволец - сказала Наташа.
- А что ты делаешь?
- Помогаю больным, одиноким бабушкам и дедушкам.
- О. Горшки что ли за ними моешь?
- Ну, не горшки… Есть такие дома для престарелых, знаешь?
- Да.
- Ну, вот. В одном таком доме я помогаю. У меня теперь две бабушки, к которым я хожу в свое свободное время.
- Ты и про дедушек тоже говорила, вроде.
- Как-то так получилось. Вырвалось. Ушли они совсем недавно. Один за другим.
- Куда ушли? Домой?
- Да нет. Они же все там, в основном, лежачие. Куда они пойдут?..
- Умерли что ли?
- Я бы, все-таки, сказала ушли. Ушли в мир иной…
Я не знала, что ответить. Нет, наверное, зря я ее остановила на лестничной площадке. И, даже не допив чай, я собиралась уйти. И тут пришла смс. От него. Он написал мне, что я ему не нужна. Не так резко, конечно. А с замашкой на доброту: «Я понял, что тебя не достоин. Прощай». И тут я как зареву, прямо истерика случилась… Я даже сама от себя не ожидала. Наташа сначала совсем не поняла, что происходит. Она начала меня трясти из стороны в сторону, чтобы узнать, вменяемая ли я. Кажется, я ее сильно испугала.
Немного придя в себя, я ей все рассказала. Как могла, заглатывая вместе со слезами обиды половину невнятных, всхлипывающих слов… И, представляете, мне стало немного легче. Она слушала меня, не перебивая. И мне даже казалось, что она меня понимает и, самое главное, никому не скажет о том, как мне сейчас больно.
- Женя, пойдем сегодня со мной в дом для престарелых. – предложила она.
- Что я там буду делать?.. Нет, я не хочу. Мне не до стариков.
- Я уверена, что именно это тебе и нужно.
- Почему? Нет, точно нет.
- Знаешь, когда ты видишь чужую боль и чужие проблемы, про свои забываешь, или они тебе начинают казаться такими мелкими, незначительными.
- Ну, не знаю.
- В соседней палате, куда я хожу к своим бабушкам, месяца четыре назад привезли женщину после инсульта. Ее парализовало, и теперь она не только не может ходить, но и практически ничего не видит. К счастью, хоть речь у нее не пострадала. А ведь так - не всегда бывает.
- И что? Чем я могу ей помочь? Я же не врач.
- Там есть врачи. Пожилым и одиноким людям не только же врачи нужны, а обычное общение простых людей. Любовь, теплота, забота. Пойдешь?
- Не знаю. Что-то я сомневаюсь…
- Ну, давай. Сходи сегодня со мной, а там решишь. Просто к ней совсем никто не ходит. Как я поняла, родственников у нее нет, а добровольца никак найти не могут, кто бы к ней приходил. Хотя бы иногда. Жалко мне ее.
- А почему, ты сама тогда к ней не ходишь?
- Пока не могу, Женя. Может быть потом, когда привыкну, что больше никогда не увижу своих дедушек.
- Каких дедушек? Мы же еще в школе учились с тобой, когда они у тебя умерли.
- Других дедушек. Из дома для престарелых.
- А. Запутала ты меня. Моих… Они же не твои вовсе.
- Как сказать. Они стали для меня, как родные… Ну, ладно, не будем об этом. Ты пойдешь?
- Ну, давай. Попробую. Только ради тебя. Спасибо, что ты меня сегодня поддержала.
- Да не за что!
Наташа куда-то позвонила, чтобы спросить про меня. Ей разрешили прийти со мной, хотя туда пускают не всех и, к тому же, после личного знакомства с заведующей дома для престарелых. Наташу там хорошо знали и, скорее всего, меня пропустили только под ее ответственность.
Моя подруга сначала привела меня к «своим» бабушкам. Она их именно так и называла. После «ее» дедушек меня это больше не удивляло. Потом мы вместе пошли в соседнюю палату. Там жила одна женщина, к которой, собственно, меня и привела Наташа. Она завела меня и сказала, что придет через минут пятнадцать, а то скоро закрывать все будут и никаких посторонних здесь не должно быть.
Маленькая комната с двумя кроватями показалась мне больничной клетушкой. Постель этой бабушки, к которой я пришла, стояла по правую сторону от входной двери. Вторая кровать была пуста. На окнах не было даже штор, а на подоконнике лежали засохшие мухи… По всей видимости, пролежавшие здесь не первый год.
- Здравствуйте, меня зовут Женя.
- Добрый день.
- Сейчас вечер.
- Добрый вечер. Извините, я иногда путаюсь во времени.
Я не знала, что мне сказать. Она лежала на кровати, глаза смотрели вверх, на потолок. «Какая-то сморщенная старушка. Интересно, сколько ей лет? Семьдесят или семьдесят пять? А может около восьмидесяти?» - думала я.
- Извините, я не знаю, что говорить. Меня подруга позвала. И я, наверное, зря согласилась. Она тут за бабушками какими-то ухаживает. Соседняя палата. Две старушки вместе живут, через стенку от вас.
- Хорошо им.
- Что?
- Хорошо им, наверное. Двоим-то.
- Ну, не знаю. Наверное. А вы почему одна? У вас же есть рядом свободная кровать.
- А что-то никто не «приживается».
- Это как?
- А вот так. Привозят человека сегодня. А завтра уже увозят. Ну, или через пару дней.
- Куда? В другую палату переводят?
- Ой, девочка. Сколько тебе лет?
- Двадцать два.
- Молоденькая совсем. Мне тоже когда-то двадцать было. И жизнь моя только началась. Столько планов было, желаний, надежд. И годы-то как быстро прошли, просто страшно подумать.
- А вам сколько сейчас, если не секрет?
- Да что мне уже теперь скрывать. 66 не так давно исполнилось.
- Как 66?
- А что, мне больше дашь?
- Ну, нет. 65 примерно.
Я, конечно, тогда соврала. Чтобы ее не обидеть. Хотя, конечно, она выглядела значительно старше.
И тут к нам зашла Наташа.
- Ну, все. Пора идти. Прощайся.
- Ой, извините, я забыла спросить, как вас зовут.
- Лидия Викторовна.
- А меня Женя.
- До свидания, Женя. Спасибо, что зашли. А то я целый день лежу здесь одна, не с кем даже поговорить.
- Ну, я, наверное, потом еще как-нибудь забегу на минутку. Не переживайте.
- Как хорошо, что не все бывают такими глупыми в двадцать лет… И вы, Женечка, в отличии от меня, двадцатилетней, не только о себе думаете.
- До свидания.
Мы пошли с Наташей домой. Почему-то она меня даже ни о чем не спросила. Наверное, она понимала, что мне нужно хорошо самой подумать, хочу ли я опять прийти к Лидии Викторовне или это просто были слова ободрения, произнесенные мною на прощание незнакомой и чужой для меня бабушке…
В ту ночь я плохо спала. Но о Коле я думала мало. Я только благодаря бессоннице вспомнила, что Наташа мне говорила про эту женщину - она парализована и практически ничего не видит. Поэтому, когда я к ней пришла, она не знала, что был вечер. И на потолок она вовсе не смотрела, а просто так лежала, не имея возможности лежать иначе…
Я пришла к ней на следующий день, в воскресенье. Наташа ушла к «своим» бабушкам, а я к Лидии Викторовне…
- Я пришла, здравствуйте.
- Женя, это вы?
- Да.
- Как я рада! А вы могли бы мне помочь присесть?
- Да, конечно, только я не знаю, как это сделать…
Я неуклюже помогла присесть ей, подставив подушку под спину.
- Вы знаете, у меня, не все парализовано, слава Богу, Женечка. Только левая сторона. Я могу сама кушать. Только я не очень аккуратно это делаю, конечно. Ведь ложку я не вижу. По началу не раз попадала не туда, и даже в глаза себе, представляете. Но, нет, я не жалуюсь. Разве можно?.. Я хоть говорить умею, и правая сторона еще не атрофировалась. А то, бывает же всякое.
- А почему вас не кормят здешние?
- Да когда им? Вы только подумайте. Я не знаю точно, сколько здесь живет престарелых людей, но, думаю, не мало. Есть же, кто сами не могут ложку держать. Вот их и кормят. А всех нас же не только кормить надо. Вовремя лекарства давать, белье при необходимости менять. Ну и горшки, конечно мыть за всеми нами…
Наш разговор прервала вошедшая сиделка, которая принесла ужин и, увидев меня, спросила, хочу ли я помочь покормить бабушку – и я не отказалась. Обрадовавшись, она поставила тарелку с кашей и стакан кефира на стол, который стоял в противоположной стороне от кровати, и ушла.
Я начала двигать стол. К моему счастью, это была каша, а не суп, а то я бы расплескала не только кефир, но и его за одно… Когда стол был подкатан, пришлось думать, чем можно его вытереть. Но не успела я пойти за санитаркой, чтобы спросить ее, где можно взять тряпочку, как увидела, что Лидия Викторова уже пытается сама есть, при этом поставив локоть своей правой руки как раз в пролитый мною кефир…
- Ой, что вы!
От моего неожиданного крика, Лидия Викторовна, больно попала себе ложкой в щеку. У нее даже синяк потом появился, который я заметила на следующий день, но ничего ей про это не сказала.
Я вытерла ее замаравшуюся руку и затерла кефир полотенцем, которое мне дала Лидия Викторовна, узнав, что случилось. Оказывается, оно у нее всегда лежит под подушкой. И она нашла его на ощупь.
- Давайте я вас покормлю.
- Нет, не нужно. Я же должна хоть что-то делать сама.
Я взглянула в окно. Из него было видно березу, на котором сидел скворец и чистил свои перышки.
- А с вами гуляют?
- Нет.
- Что, совсем нет?
- Совсем. Наверное, некому да и некогда.
- А сейчас весна, вы знаете?
- Нет. Хотя, наверное, да весна. У меня это случилось как раз перед новым годом. Я каждый раз в конце года итоги любила подводить. Что за год успела сделать, что нет. И планы новые строила. Вот и на этот раз так сделала. И все у меня в тот год было выполнено, представляете? Ни одного минуса, какая молодец… Смешно даже!
- А почему смешно?
- Да потому что только сейчас поняла, что из-за этих планов я жизнь свою погубила. Что-то все строила… Без конца. И, если что-то мешало реализоваться моим планам, я безжалостно уничтожала все лишнее. Не догадываясь, что по-настоящему ценно.
- Я не очень понимаю.
- Поймете, деточка. Когда-нибудь. Вы, думаю, не такая, как я. А вы учитесь, да?
- Да. На архитектора.
- Как интересно. Архитектор… Сложно, наверное. Хотя, строить свою жизнь, не ломая при этом жизнь другого – намного сложнее.
Я что-то хотела сказать этой бабушке, но тут к нам зашла Наташа. Мы убрали доеденную еду и попрощались с Лидией Викторовной. Было пора уходить, в доме для престарелых намечался дневной отдых.
- Ну, как тебе? Стало легче?
- Легче мне? Ну, как сказать. Я о своих проблемах, и в правду, меньше думаю. Зато сейчас часто думаю об этой бабушке…
- О, это да. Говоришь с ними, а они тебе какой-то мир другой открывают. Мы еще молодые, о другом мысли, больше о земном думаем. А они уже о вечном. Чувствуют, видимо, свой скорый конец.
- А ты со своими бабушками гуляешь?
- Нет, а что?
- Я вот хочу с Лидией Викторовной погулять как-нибудь. Я в коридоре несколько инвалидных колясок видела. У кого можно про это спросить?
- Думаю, у заведующей.
- Пойдем вместе! Ты со своими бабушками, а я с ней.
- Так не получится. Их двое, а я одна. Кого-то одного брать, по очереди катать – это проблематично как-то.
- Ну, да. Тогда я одна завтра с Лидией Викторовной попробую выйти.
На следующий день, после нескольких пар в университете, я опять оказалась в доме для престарелых. Наташи еще не было, и я сама пошла искать заведующую, чтобы лично познакомиться и спросить про прогулку.
Елена Михайловна оказалась очень открытым и добрый человеком. И хоть она меня видела впервые, она мне доверила бабушку, будучи уверенная в том, что у Наташи не могут быть плохие подруги априори…
Я подкатила инвалидную коляску к палате Лидии Викторовны.
- Добрый день!
- Здравствуй, Женя. Какой у тебя голос веселый.
- Да. Мы сейчас с вами пойдем гулять.
- Куда?
- А вот тут рядом с домом походим, точнее поездим на инвалидной коляске.
- Да вы что! Я такая тяжелая, как вы меня на нее садить-то будете?
- Сейчас попробуем.
Мы сели в коляску с раза пятого или шестого. Это оказалось так сложно, что я даже думала, что уже не смогу никуда ее везти, сил практически не было. Но как я могла обмануть ожидания этой бабушки…
Мы осторожно выехали из палаты, поехали по коридорам. Нас догнала санитарка и дала два теплых одеяла.
- Хоть сегодня и тепло. Она же сидит. Хорошенько ноги закройте и все остальное.
Я сделала, что мне сказали. Опять проехали немного по коридору и встали у входной двери. Пришлось искать охранника или хоть кого-нибудь, кто смог бы мне помочь придержать дверь, чтобы я смогла вывезти коляску с Лидией Викторовной.
И вот мы на улице… Я даже не замечаю, как по ее щекам текут слезы…
- Спасибо вам, Женя. Я о таком даже и не мечтала.
- Да что вы. Будем стараться почаще выходить гулять. Вот бы еще бабушек моей подруги вывести на свежий воздух. А то, я думаю, у вас даже не проветривают в комнате толком, раз вы целый день там находитесь. Ой, вот я кулема, надо было же у вас окно открыть, пока мы здесь. Не догадалась…
- Да ничего страшного. Как-нибудь в другой раз.
- Сидите, я сейчас сбегаю, быстро открою и вернусь.
- Как скажите.
И я убежала.
В мое отсутствие, когда я пыталась открыть ее пыльное окно, она, наслаждаясь солнышком, начала шевелить своей правой рукой. Как я уже говорила ранее, парализована у нее была лишь левая сторона. А правые рука и нога еще слушались ее. И, когда она разминала свою правую руку, то случайно скинула одеяло и нащупала чью-то руку на своих коленях…
Конечно, это была ее левая рука. Но она почему-то это не поняла и ей показалось, что с ней кто-то есть…
- Доченька, ты пришла… Милая моя, родная доченька. Пожалела свою мамочку и пришла… Даже ручку свою на мои колени положила… А я вот тогда тебя не пожалела. Хоть ты во мне уже жила. Я не подарила тебе жизнь. Ты мне мешала…
Своей правой рукой она гладила левую. Не останавливаясь.
Меня не было максимум десять минут. Но, когда я пришла, я заметила, что выражение лица Лидии Викторовны изменилось…
- Что-то случилось?
- Да нет. Все хорошо.
- Точно?
- Да.
- А почему одеяло упало?
- А я не заметила даже.
Я поправила ее левую руку, положив ее на подлокотник инвалидной коляски и прикрыла одеялом. Лидия Викторовна как будто что-то искала у себя на коленях и никак не могла найти, но я не обратила на это внимание. Конечно же, она, не чувствуя свою левую руку и не видя ничего, не могла понять, что рука с ее колен пропала по моей вине…
- Думаю, нам пора идти. А то замерзните с непривычки.
- Да, наверное.
Мы потихоньку доехали до ее палаты и я, опять, с большим трудом пересадила ее с кресла на кровать.
- Вы поможете мне прилечь? Я что-то очень устала.
- Да, конечно.
Я уложила ее и ушла. Так как мне показалось, что она ушла в свои мысли и ей сейчас не до меня.
Лидия Викторовна не сходила с ума. Она, как я поняла позже, пила сильные лекарства, стимулирующую работу мозга, после перенесенного инсульта. Одним из побочных эффектов которого, скорее всего, были галлюцинации или излишнее воображение.
Я приходила навещать ее почти каждый вечер. И это было почти месяц. Мы часто гуляли. Теперь к нам на прогулки присоединялись бабушки Наташи. А получилось у нас совместить их прогулки так: сначала я вывозила Лидию Викторовну, потом шла за одной из бабушек Наташи, и мы уже приходили все вместе. Всякий раз, когда я возвращалась, у Лидии Викторовны с колен было скинуто одеяло. Я терпеливо поправляла его, клала ее левую руку на подлокотник, так мне казалось ей будет удобнее, не думая о том, что ее левая сторона ничего не чувствует. Но через некоторое время рука падала и безжизненно болталась над колесом инвалидной коляски, пока я это не замечала… Когда я все поняла, я перестала ставить ее левую руки на подлокотник. Теперь она всегда была у нее на коленях.
Мы сдружились с ней. Я рассказывала ей о себе, Лидия Викторовна делилась со мной мыслями о жизни.
И тут опять появился Коля. Он просил меня его простить и начать все сначала. Я ему поверила. К Лидии Викторовне я стала приходить все реже и реже… Признаться, у меня просто не было времени на нее. Коля перестал пропадать. Но стал более требовательным и агрессивным… Запретил мне общаться с Наташей, никуда особо не отпускал. А про дом для престарелых я вообще ему боялась говорить. У меня появилось ощущение, что я – не я вовсе, а его собственность…
В общем, я ушла, не попрощавшись и ничего не объяснив ни Наташе, ни Лидии Викторовне.
Много раз вечером, вместо грубых криков в мой адрес раздраженного чем-то Коли, мне хотелось взять инвалидную коляску и погулять с Лидией Викторовной... Ведь лето уже заканчивалось, а она могла его увидеть только благодаря Наташе. Но я не представляла, как она могла управиться с тремя никому ненужными бабушками.
Однажды, когда Коля в приступе ярости, опять начал на меня кричать, я поняла, что это не любовь. Что так не должны любить… Я для него игрушка. Не больше. И я ушла. Жалко, конечно, что не сразу… Но ушла.
Набравшись смелости, я постучалась в дверь к Наташе. Никто не открыл. Я позвонила ей на сотовый, но она не ответила. Тогда я пошла в дом для престарелых. Охранник меня знал, поэтом пропустил, лишь спросив, куда я пропала. Я отделалась шуткой и быстрым шагом пошла к Лидии Викторовне.
Дверь ее палаты была открыта. Я зашла… И ее не было. Я тогда подумала, что все, я опоздала. Что больше ее никогда не увижу, так и не сказав, как много она для меня сделала, просто разрешая мне быть с ней рядом.
Я села на ее кровать и зарыдала. Не знаю, сколько я плакала… Я услышала ее голос в коридоре. Она говорила с Наташей. А выбежала к ним.
- Наташа! Лидия Викторовна!
- Женя, это вы? – спросила Лидия Викторовна.
- Да. Простите меня. Я перед вами очень виновата.
- А в чем же? Наташа сказала мне, что вы обязательно вернетесь. Только никак не могла я от нее добиться, когда именно и куда вы пропали. Все секретничает, видимо.
Я взглянула на свою подругу. Она смотрела на меня вопросительно. Я обняла ее крепко и опять заплакала.
- Девочки, что случилось? – спросила Лидия Викторовна.
- Все хорошо.
Я отправила Наташу к ее бабушкам. А сама занялась Лидией Викторовной.
На следующий день я гуляла с ней сама. Наташа на этот раз не смогла прийти, поэтому на улице мы были только двое.
- Знаете, Женя, - после нескольких минут молчания сказала Лидия Викторовна, - она меня простила.
- Кто, Наташа?
- Наташа? Какая? Ах, нет. Моя дочка. Я чувствую это. Она приходит ко мне всякий раз, когда я здесь. На улице.
Я оглянулась вокруг.
- А я думала, вы совсем одна. Но это даже хорошо, что дочка есть. И сегодня она придет?
- Уже пришла.
- Как? Когда? Я не видела.
- Дак вот же она, сидит рядом с вами. Я Наташе боялась сказать про это. Что все чувствую. А вам не боюсь.
- Извините, но я не вижу никого, кроме вас.
- Женечка, ну, что вы? Вы же зрячая. Дайте мне свою руку.
Я дала ей свою руку, и она положила ее на свою левую ладонь.
- Вот ее рука. Теперь вы видите?
Я испытала шок. В один миг я поняла, что именно она искала каждый раз, когда я накрывала ее одеялом на прогулке. Однажды, нащупав «чью-то» руку, она и подумать не могла, что это ее рука. Наверное, Лидия Викторовна до сих пор никак не может свыкнуться с мыслью, что многое теперь она делать не может и что не чувствует все в полной мере.
- Она меня простила. Хотя я ее убила, когда ей было всего недель восемь… Тогда она мне помешала. Я только нашла престижную работу. Да и мой молодой человек не хотел так рано становится папой, хотя мы оба были вашего, Женя, возраста. И я избавилась от нее. В один миг. И вспомнила о том, что я сделала только тогда, когда все врачи, к которым я обращалась, в один голос сказали мне, что мамой мне не быть никогда… И все то, что я построила по своим планам, стало пустым и ненужным. Потом, конечно, я себя настраивала, всячески убеждала, но увы. Каждый год мои планы становились все мелочнее и прагматичное. А, незадолго до инсульта, я сожгла все свои фотографии. Я не хотела их видеть. На всех фотографиях была я. То там, то здесь. То здесь, то там. Одна, понимаете? Даже, если я была с кем-то… Я не хотела вообще видеть то, ради чего я сделала аборт. Отказавшись от нее, я подписалась на одиночество. И теперь даже некому не только сказать мне мама, но и скрасить мою старость. Но, хоть я сейчас и прикована к кровати и не вижу глазами, но я прозрела сердцем. И я надеюсь, что она меня простила. Я ведь чувствую ее руку…
- Да, наверное, простила – сказала я, ощущая комок в горле.
- Деточка, вы мне так дороги стали. Пожалуйста, не совершайте поступков, которые уже невозможно будет никогда-никогда исправить. Как бы трудно в тот момент вам не было. И кто бы что не говорил против ваших убеждений, не делайте страшных глупостей, из-за которых ваша жизнь никогда не станет по-настоящему счастливой.
- Да, я и не собираюсь – ответила я, еще не зная, что под моим сердцем бьется еще одно маленькое сердечко, которое почему-то станет ненужным ни Коле, ни моим родителям и не впишется в их планы…
Примерно через два месяца я попросила, чтобы Наташа меня сфотографировала с Лидией Викторовной, рассказав ей все, что со мной приключилось. Она, ни в чем меня не упрекнув, сказала, что я всегда могу на нее рассчитывать.
- Зачем это, Женечка? – спросила Лидия Викторовна, когда мы пришли к ней с фотоаппаратом.
- Я хочу, чтобы моя доченька… а я уверена, что будет девочка… Знала, кому она обязана своей жизнью.
- Какая доченька?
- Моя. Я беременна. И вы, скоро будете бабушкой. Точнее вы уже сейчас моя бабушка. Моя любимая бабушка! А скоро станете прабабушкой для моей малышки!
- О, да что вы! Хотела бы я на нее посмотреть! И на наше первое общее фото! Теперь осталось только выздороветь…
- Мы будем стараться вместе! И больше никогда не будем терять тех, кто нам дорог. – сказала я, обняв ее крепко-крепко.
Именно в этот момент Наташа успела нас сфотографировать…
Я написала все это по просьбе моей любимой бабушки – Лидии Викторовны, так сказать, на память. Теперь ей 71 год. Она живет вместе с нами – моим мужем Петей и нашей дочкой Любой, биологическим отцом которой является Коля. Мои родители к нам часто приезжают, хотя тоже уже давно не молоды… Я часто разговариваю с ними по душам. И теперь у нас нет никаких разногласий.
Стены нашей квартиры завешаны фотографиями. Которые с радостью рассматривает моя любимая бабушка, которая тихо, но самостоятельно ходит своими ногами…
И, кажется, что я опять жду ребенка. Только пока даже Петя про это не знает… У него скоро день рождения. Хочу сделать ему приятный сюрприз.