«М И Р В А М!»
И з- п о в е д а н и я
Повесть
Во имя Отца и Сына и Святаго Духа
все, что делается, пишется и творится!
Для верующих и не очень, от Начала до сего-дня, и дальше.
.
Сюжет и персонажи реальны наполовину.
"Се, стою у двери и стучу, если кто услышит голос мой и отворит дверь, войду к нему и буду вечерять с ним, и он со Мной" (Откр.3:20)
«Именем Моим будут изгонять бесов» (Мк.16-17)
1
«В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою. И сказал Бог: Да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один» (Ветхий Завет, Бытие;1,1-5).)
«В начале было Слово, и слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез него начало быть, и без него ничего не начало быть, что начало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков; и свет во тьме светит, и тьма не обьяла его» (Новый Завет, Евангелие от Иоанна, 1; 1-5.)
«И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним» (Откр.12;9).
*******
Глава 1."П А Л О М Н И К И. В Р Е М Е Н И Н Е Т"
Начало мудрости – страх Господень» (Притч.9;10).
Солнце встает в той стороне, куда по ниточке дороги ползет микроавтобус. Пейзаж за окнами однообразный: поля, леса да перелески. Кажется, что машина стоит на месте, только слегка покачиваясь, и время тоже стоит на месте.
Все взоры едущих двенадцати человек (тринадцатый - водитель) устремлены вперед, а там, невысоко над горизонтом, из густого ультрамарина, все более насыщающегося белилами, зависает облако странной, необычной формы в виде идеального эллипса, и ровно в центре его – сияющий лик светила дневного: то сверкнет ярко, то подернется пеленой. Облако, медленно, медленно вращаясь, порождает другие, более мелкие облачка; вот они постепенно отделяются, отдаляются, уплывают выше в небо, обретают крылья… и вот уже там, вдалеке, - целый сонм Ангелов - распростерли они свои обьятия над просыпающейся землей, и светлые лики их устремлены вниз, на людей…
Все ярче, выше Солнце, и люди, поначалу сонные, заторможенные, начинают оживляться.
Татьяна Георгиевна оборачивается с переднего сиденья: «Ну что ж, дорогие паломники, давайте почитаем утренние молитвы – ведь в монастырь прибудем только к вечерне. Анжелика, может, ты? Давай, начинай».
Девушка со светлой косой, опускающейся из-под розового платочка на грудь, раскрывает лежащий на коленях толстенький компактный Молитвенник и читает нараспев высоким нежным голоском: «Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь. Боже, милостив буди мне, грешному…» Люди крестятся после каждой фразы. Кто-то осеняет себя крестным знамением уже привычными движениями, кто-то совсем неумело, вкривь и вкось, куда-нибудь в плечо или в пузо. Сидящая на переднем сиденье слева старушка думает: «Хосподи, батюшка, милостив буди и мне, грешней! Наверное, я и есть тут самая грешная, накопила грехов-то. Отмаливать пора перед смертушкой… А может, у них-то, у молодых, и поболе уже грешков-то. Мы в ихние годы и знать не знали про то, что сейчас творится: пьянство, разврат, наркота…Тьфу ты, Ххосподи…» И подтолкнула локтем сидящего рядом подростка в очках: «Чего не крестишься?» Внук, мученически закатив глаза, быстренько ткнул себя в лоб, в живот, в правое и левое плечо, лишь бы бабка отвязалась» (И подумал: «Интересно, а правда ли, что Он, Христос, – не просто неординарный человек, живший две тысячи лет назад, а Бого-человек? Вот ведь неспроста поклоняются Ему, зачем-то это надо… Вот и бабке моей понадобилось – перед смертью, в ад боится попасть»).
«Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, молитв ради Пречистыя Твоея Матере и всех святых, помилуй нас. Аминь. Слава Тебе, Боже наш, славаТебе. Царю Небесный, Утешителю, Душе Истины, Иже везде сый, и вся исполяяй, Сокровище благих и жизни Подателю …( «Жизни Подателю… - а это девушка в красном платке, сидящая сзади них, размышляет,- почему, Господи, не даешь мне ребенка? Неужели в наказание за аборт? Ну прости, что загубила душу невинного младенца. Но ведь как я одна-то его – не смогла бы вырастить…») «…прииди, и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны, и спаси, Блаже, души наша.
Пресвятая Троице, помилуй нас, Господи, очисти грехи наша; прости беззакония наша ( «Прости, Господи, и помоги встать на верный путь, - мужик в кепке думает, - помоги под старость лет за ум взяться, сколько можно по зонам-то мотаться; спасибо отцу Матфею – благословил пожить при монастыре, где-нибудь на послушании, а то и головушку некуда приклонить, сирота я у-богая; будь проклята маманя моя, которую и не видал сроду никогда, за то, что бросила, как кутенка паршивого…») Святый, посети и исцели немощи наша, Имене Твоего ради.
Отче наш, иже еси на Небесех! Да святися Имя Твое, да придет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на Небеси, и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь, и остави нам долги наша, яко же и мы оставляем дожником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго» И все двенадцать уже почти дружно перекрестились (кроме одной, спящей на заднем сиденье, девицы).
«Восставше от сна, припадаем Ти, Блаже, и ангельскую песнь вопием Ти, Сильне: Свят, Свят, Свят еси, Боже, Богородицею помилуй нас. От одра и сна воздвигл мя еси, Господи, ум мой просвети и сердце, и устне мои отверзи, во еже пети Тя, Святая Троице: Свят, свят, Свят еси, Боже, Богородицею помилуй нас. Внезапно судия всех приидет, и коегождо деяния обнажатся, но страхом зовем в полунощи: Свят, Свят, Свят еси, Боже, Богородицею помилуй нас..»
(«Страхом зовем в полунощи…- а это запитая женщина в вязаной крючком шапочке – сегодня во сне опять пришла дочь: вся грязная, оборванная, и говорит: мол, мама, зачем ты прокляла меня, ведь ты сама виновата, что я ушла из дома – сил не стало никаких терпеть пьянки ваши, да еще кобель твой. Он же изнасиловал меня! Козлы они все, всем одно только и надо. Ну и ладно. Вот и пошла я на трассу… А ты, мама, живи и радуйся дальше!.. Да уж куда там радоваться, дочка. Рак у меня, недолго осталось. Может, если покаюсь, и операция поможет. И больше никогда, Господи, рюмки в рот не возьму, правда-правда. И дочку свою найду, домой верну, и кобеля этого выпру. Хотя жалко и его, дурака, - тоже не совсем же пропащий человек. И эта, сучка, - сама перед ним хвостом вертела…»)
«От сна восстав, благодарю Тебя, Святая Троице, яко многия Твоея благости и долготерпения не прогневался еси на мя, ленивого и грешного, ниже погубил мя еси со беззаконии моими; но человеколюбствовал еси обычно, и в нечаянии лежащаго воздвигл мя еси, во еже утреневати и славословити державу Твою. И ныне просвети мои очи мысленные, отверзи моя уста поучатися словесем Твоим, и разумети заповеди Твоя, и творити волю Твою, и пети Тя во исповедании сердечном, и воспевати Всесвятое Имя Твое, Отца, и Сына, и Святаго Духа, и ныне, и присно, и вовеки веков. Аминь. Приидите, поклонимся Цареви нашему Богу...» Три раза перекрестились и поклонились (скорее бы уж приехать в монастырь, да исповедаться, да прощение грехов получить, - думают).
Дальше идет псалом пятидесятый: «Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое. Наипаче омый мя от беззакония моего, и от греха моего очисти мя. Яко беззаконие мое аз знаю, и грех мой предо мною есть выну … («выну… - всегда, то есть, - думает послушница из монастыря, вся в черном, ездившая на похороны матери в Кемерово, - да, всегда, каждый день и каждую минуту грешим, а если и каемся, то ненадолго. Вот едут, вроде молятся, вроде веруют, а сами… по-любому о своем о чем-то думают, и в молитву не вникают по-настоящему. Господи, прости, грех осуждать ближнего своего. А сама-то я – самая большая грешница и есть. Маму бросила, в монастырь уехала, а она больная уже была, просила: не оставляй, не смогу одна жить. А меня обида и ревность гложет, и сердце болит: муж изменил, и мужиков всех возненавидела. Теперь вот он одумался, а мамы нет больше: покончила с собой…
И грех этот никогда не отмолить! Ведь мама умерла без покаяния, и без последнего причастия, и даже в церкви теперь нельзя ее ни отпевать, ни поминать! Гореть мне в аду и здесь, на земле, и в жизни вечной! И ведь мужа люблю по-прежнему, и вернуться хочу… Но и в миру жить уже не смогу, наверное…Что же делать, Господи?! Только отец Матфей может наставить, как быть – остаться в монастыре и стать монахиней, или попытаться начать все с начала. Господи. Прости, что отвлекаюсь от молитвы …»)
Тебе единому согреших, и лукавое перед Тобою сотворих, яко да оправдишися во словесех Твоих, ( «оправдать меня может то, что, хоть и подделываю я документы, - думает кудрявая женщина в блестящем шарфе, - но ведь прямого зла никому нет от этого. А если не стану вести бухгалтерию, как надо боссу, он уволит – и тогда что?! А девочка моя болеет, и деньги ох как нужны. Душевная болезнь – еще хуже, чем телесная»)… и победиши, внегда судити Ти.
Се бо, в беззакониих зачат есмь, и во гресех роди мя мати моя. Се бо, истину возлюбил еси, безвестная и тайная премудрости Твоея явил мне еси…(«хоть бы эта пытка быстрее кончилась, - рядом скрежещет зубами ее дочка, - Господи, как все болит! Не могу больше! Сука, куда она меня тащит?! Долбаный монастырь, долбанный отец Матфей какой-то, долбанная жизнь! Сейчас бы хоть курнуть чего-нибудь»)…
Окропиши мя иссопом, и очищуся; омыеши, и паче снега убелюся. Слуху моему даси радость и веселие, возрадуются кости смиренныя. Отврати Лице Твое от грех моих, и вся беззакиния мои очисти…(- это любимые строки из Утреннего Правила и строфы из Покаянного Канона перед Причастием парня со странным взглядом зелено-карих глаз, словно смотрящих на все сразу и в никуда, - «как же ей плохо, этой девчонке, что сидит сзади, Господи, зачем они все так мучают себя? А той, в черном, - еще хуже… Хотя – не известно еще, кому на самом деле здесь хуже всех! Сколько грязи в мыслях у них и в душах, - утонуть можно!» ).
… Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей («строфы из покаянного канона, - думает сидящая сзади него мама, - благословит ли после исповеди отец Матфей на Причастие? Или наложит епитимью? И что сказать ему, в каких словах выложить все, что накипело в душе, всю боль и муку?..»)
Не отвержи мене от Лица Твоего, и Духа Твоего Святаго не отыми от мене. Воздаждь ми радость спасения моего, и Духом Владычним утверди меня.
Научу беззаконныя путем Твоим, и нечестивии к Тебе обратятся. Избави меня от кровей, Боже, Боже спасения моего, возрадуется язык мой правде Твоей («благословит ли пожить немного при монастыре мне и кровинушке моей – она смотрит на сына, который, прикрыв невидящие глаза, шепчет слова молитвы – чтобы укреплялась и исцеляла нас вера наша. И вот этой вот кровинушке – она косится на дочь, прикорнувшую с другой стороны от сына – может, не совсем еще пропащая душа у нее, может, что-то да проснется в ней наконец? Ведь последняя надежда на монастырь, чтобы начать новую жизнь: с ней или без нее уже?..И подложила под голову дочери свернутую кофту – чтоб не билась так сильно о стекло)
Господи, устне мои отверзеши, и уста моя возвестят хвалу Твою. Яко аще бы восхотел еси жертвы, дал бых убо: всесожжения не благоволиши. Жертва Богу дух сокрушен; сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит…»
Слова псалмов Иудейского царя Давида – пришедшие через века – какое количество лет, дней и часов! Какое количество человек снова и снова читали, провозглашали, возносили к небу эти слова, разговор с Богом: ими пронизано все пространство мира, тверди земной и небесной, ими полнятся моря и облака, они живут во всем что вокруг и в нас тоже живут, только не все об этом догадываются. Не всем открывается вся благодать этого слова, как и слова молитвы. Не все имеющие уши слышат это, не все, имеющие сердце, чувствуют это, не все, имеющие душу, принимают этот дар небес, открывшийся некогда великим пророкам. А ведь надо всего лишь прислушаться, почувствовать, понять и принять!
Татьяна Георгиевна обернулась к молящимся: «А теперь все вместе споем – Символ Веры». И, кто знает текст, негромко, нестройно подпевают тоненькому Кристинину голоску: «Ве-ру-ю во Единаго Бога Отца, Все-дер-жи-теля, Творца неба и земли, видимым же всем и не-ви-ди-мым. И во Единого Господа Иисуса Христа, Сына Бо-жия, Единородного, Иже от Отца рожденнаго преде все-х век; Света от Света, Бога истинна от Борга и-стин-на, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, Им же вся бы-ша. Нас ради человек и нашего ради спасения сшедшаго с Небес, и воплотившегося от Духа Свята и Марии Девы и вочелове-чшася. Распятого же за ны при Понтийстем Пила-те, и страдавша и погребенна и воскресшаго в третий день по Писанием. И возшедшаго на Небеса и сидяща одесну-ю Отца. И паки грядущего со славою судити живым и мертвым, Его же Царствию не бу-дет конца. И в Духа Святаго, Господа, Животворящаго, Иже от Отица исходящаго, Иже со Отцем и Сыном спокланяема и сславима, глаголавшаго проро-ки. Во едину Святую Соборную и Апостольскую Церковь. Исповедаю едино крещение во оставление грехов. Чаю воскресения мертвых, и жизни будущаго ве-ка. А-минь». Снова общее, хотя и не совсем дружное, осенение крестным знамением и полупоклон.
«А вот все же: было ли это самое «непорочное зачатие», или просто четырнадцатилетняя Дева Мария залетела, а старик Иосиф покрывал ее грех, чтобы не позориться. – Размышляет прыщавый юноша в очках. – Пацан-то, Иисус Христос, рос, можно сказать, сиротой, все небось обижали. Вот как меня – мамка подкинула в двенадцать лет бабке, а та сама не святая… Вот под старость только опомнилась, каяться начала, за шкуру свою трясется переед смертью. Иконки повесила, и меня молиться заставляет. И так уже все смеются, богомолом-жуком кличут. Потащила зачем-то в Могочино это – мол, говорят, там отец Матфей прозорливец какой-то, - может, скажет, че там в загробном мире-то ее ждет: ад или рай. Приучайся, бабка говорит, к вере, сынок, мне-то уж маленько остается с тобой побыть, как ты один-то? После школы поступай-ка, говорит, в Духовное училище, в попах нормально спасаться: и не пыльно, и сыт да одет будешь, и девку хорошую верующую найдешь в жены из прихожанок. Ну совсем офонарела бабка! Вот, говорит, мамку твою упустила. Может, хоть тебя пристрою на путь истинный…
Да и все тут не святые, поди. Каяться поехали. В основном бабки да дедки. Вот, правда, пара девок молодых есть да пацан этот – странные глаза у него какие-то. Видать, и правда верующий: вон как смотрит отрешенно, и губы шевелятся, повторяют слова…)
«Боже, очисти мя, грешнаго, яко николиже сотворих благое пред Тобою; но избави мя от лукаваго, и да будет во мне воля Твоя, да неосужденно отверзу уста моя недостойная и восхвалю Имя Твое Святое, Отца и Сына и Святаго Духа, и ныне и присно и вовеки веков. Аминь»
Парнишка протер очки: девка, что сидит напротив и спит, с рыжими лохмами без платка на голове, и в короткой юбке, задравшейся до бедер, поерзала, устраиваясь поудобней, и стали видны трусики… парень со странным взглядом толкнул ее локтем, и она села было прямо, одернув платье, но снова задремала, откинув голову на спинку сиденья. А этот парень вдруг так глянул ему в очки, что почудилось: он - з н а е т все, в и д и т все его мысли насквозь…
А тот и правда: хоть и старается внимать со всем вниманием к молитвам, но чем больше прислушивается к нежному девичьему голосу где-то за спиной, все время примешиваются какие-то странные голоса, или, скорее, отголоски: …Все тут не святые… Разврат, пьянство, наркота... Тьфу ты, Хосподи!.. Боже, прости, что загубила душу невинную!..Будь проклята маманя моя… Мама, зачем ты прокляла меня?!.Ревность, измена, любовь и ненависть рядом ходят… Но ведь прямого зла никому не делаю… О-о-о, как же хреново… Дева Мария нагуляла… А Бог ли Христос? И все тут не святые! Да уж, никто из нас далеко не святой, в том числе и я,- сколько же в нас грязи!..И мало того, что со зрением проблемы, так еще и со слухом чего-то сделалось, глюки что ли?
Вот, опять: «Где это я? Что я тут делаю?! Правда, что ли, в монастырь едем?! А-а-а, нет, не надо, только не это!» Это сеструха, Янка ерзает, стонет – похмелье, видно, выходить начинает. Но все же опять ее зачумленное алкоголем сознание проваливается в небытие. «А ехать еще далеко, мам?» «Далеко еще, и половины не проехали. Кажется, скоро Томск будет».
«От сна восстав, полунощную песнь приношу ти, Спасе, и припадая вопию Ти: не даждь ми уснути во греховней смерти, но ущедри мя, Распныйся волею, и лежащаго мя в лености ускорив возстави, и спаси мя, в предстоянии и молитве, и по сне нощнем возсияй ми день безгрешен, Христе Боже, и спаси мя. (Боже, какие все же красивые, возвышенные слова в молитвах, и в Писании – на какой странице ни открой – в каждом слове истина!)
К Тебе, Владыко Человеколюбче, от сна восстав прибегаю, и на дела Твоя подвизаюся милосердием Твоим, и молюся Тебе: помози ми на всякое время, во всякия вещи, и избави мот всякия мирския злыя вещи, и диавольского поспешения, и спаси мя, и введи в царство Твое вечное. Ты бо еси мой Сотворитель и всякаго блага Промысленник и Податель, о Тебе же все упование мое, и Тебе славу возсылаю, ныне и присно, и во веки веков, аминь»
Анжелика, устав читать, попросила Татьяну Георгиевну продолжить, и с переднего сиденья, что рядом с водителем, разносится ее зычный голос: «Господи, Вседержителю, Боже Сил и всякия плоти, в вышних живый и на смиренныя призираяй, сердца же и утробы испытуяй, и сокровенная человеков яве предведый, Безначальный и Присносущный Свете, у Негоже несть приложение или преложения осенение; Сам, Безсмертный Царю, прими моления наша, яже в настоящее время, на множество Твоих щедрот дерзающее, от скверных к Тебе устен творим …(ой, ну ниче не понимаю, - прикемарившая бабулька очнулась и хлопает сизыми глазенками, - мудрено как-то написано в молитвах этих),… и остави нам прегрешения наша, яже делом, и словом, и мыслию, ведением и неведением согрешнная нами; и очисти ны от всякия скверны плоти и духа.
И даруй нам бодренным сердцем и трезвенною мыслию (алкаш в кепке нервно достает из сумки бутылку с минералкой) всю настоящего жития нощь прейти, ожидающим пришествия севтлаго и явленнаго дне Единороднаго Твоего Сына, Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, воньже Судия всех придет, комуждо воздати по делом его (все слегка поеживаются), да не падше и обленившеся, но бодрствующе и в делание обрящемся готови, в радость и Божественный чертог славы Его совнидем, идеже празднующих глас непрестанный, и безконечная сладость зрящих Твоего Лица доброту неизреченную.
Ты бо еси истинный Свет, просвещаяй и освещаяй всяческая, и тя поет вся тварь во веки веков. Аминь» (при слове «тварь» Янка снова заерзала: сами вы твари! куда вы меня тащите…о, блин, че так хреново-то…укладывает голову на плечо брату, он передернулся было, но смирился, стараясь отворачиваться, чтобы не чувствовать запаха перегара: "Мама, дай водички". Она подает бутылку «Омеги»: «Лева, устал? Голова болит?» «Да нет, нормально» ).
Татьяна Георгиевна читает дальше, но утомившиеся путники (третий час в пути! когда же наконец остановка?) слушают не внимательно. Со своего переднего сиденья она видит всех: вот очередное сборище разношерстных паломников. Кто они в той, оставшейся за спиной, жизни? Зачем едут в такую даль, что их заставило, или подвигло на это? Кто из любопытства,кто по нужде великой или малой едет, кто каяться, кто просить чего-то у Господа… Впрочем, какая ей разница, лишь бы денежки платили.
«Тя благословим, Вышний Боже и Господи милости, творящаго присно с нами великая же и неизследованная, славная же и ужасная, ихже несть числа, подавшаго нам сон в упокоение немощи нашея и ослабление трудов многотрудныя плоти. Благодарим Тя, яко не погубил еси нас со беззаконии нашими, но человеколюбствовал еси обычно, и в нечаянии лежащия ны воздвигл еси, во еже славословити державу Твою.
Тем же молим безмерную Твою благость: просвети наша мысли, очеса, и ум наш от тяжкого сна лености ускорив возстави; отверзи наша уста, и исплни я Твоего хваления, яко да возможем непоколеблемо пети же и исповедатися Тебе, во всех и от всех славимому Богу, Безначальному Отцу, со Единородным Твоим Сыном, и Всеблагим, и Животворящим Твоим Духом, ныне и присно и во веки веков. Аминь» (кажется, со всех сторон уже так и слышится: попить бы, минералочки или чаечку, перекусить, да и в туалет давно хочется; а курить как охота, сил нет терпеть!).
«Татьяна Георгиевна, привал скоро?» «Через полчасика» «О-о-о…» Уже и не до молитвы совсем. Ладно, потом дочитаем.
Проехали развилку Томск-Новосибирск, и вот, наконец, кафешка, так и называется: «Привал». Вываливаются всей толпой, рассасываются: кто в туалет, кто подкрепиться. И некоторые разочарованы: пива тут не продают. Хотя, кажется, для своих – для постоянных, дальнобойщиков - из-под полы достают кое-что. Мужик в кепке и женщина с испитым лицом мигом просекли это дело, и вскоре разжились баночкой пивка (последний раз, больше – ни-ни), и даже девчонка с провалившимися глазами, пока мамка в туалете, глотнула пару раз – шофер-дальнобойщик пожалел наркошу.
Только рыжая как спала, так и спит дальше – здорово, видать, поднабралась вчера (просто мама подсыпала ей в любимый коктейль снотворного, иначе она бы просто не поехала). Теперь рядом с ней села мать, подставив плечо, но та вдруг очнулась, выпрямилась, убирая с лица волосы (подросток, увидев ее глаза, уставился непонимающе: мерещится, что ли? И принялся яростно тереть свои очки). «В туалет хочу!» Мать быстро причесала ее и, нацепив ей на нос очки от солнца, потащила из уже тронувшейся было машины: «Подождите, пожалуйста! Яна,давай быстро!»
Лева хотел сесть на свое место, но его уже заняла девушка в красном платочке: «Эй, ты чего, на коленки хочешь ко мне сесть?» «Ой, извините, девушка, он плохо видит»- мама, вернувшаяся вместе с Яной, усаживает сына на другое свободное кресло. «Не видит?! А и правда, взгляд странный у него. Но на совсем слепого не похож».
Наконец тронулись. «Ну что, читаем дальше?» Оживившиеся путники закивали головами.
Дальше была любимая Левина молитва ко Пресвятой Богородице: «Воспеваю благодать Твою, Владычице, молю Тя: ум мой облагодати. Ступати право мя настави, путем Христовых заповедей. Бдети к песни укрепи, уныния сон отгоняющи. Связана пленницами грехопадений, мольбами Твоими разреши, Богоневесто…( вы че, ох..ли что ли совсем! Куда вы меня везете?! Яна, тихо, ты чего – люди же… Да мне по..ю на твоих людей, остановите, я выйду!)
В нощи мя и во дни сохраняй, борющих враг избавляющи мя. Жизнодателя Бога рождшая, умерщвлена мя страстьми оживи. Яже свет невечерний рождшая, душу мою ослепшую просвети. О дивная Владычня Палато, дом Духа Божественна мене сотвори. Врача рождшая, уврачуй души моея многолетыя страсти (выпустите меня!..- Господи, только не обращать внимания, ничего бы не слышать и не видеть)
Волнующася житейскою бурею, ко стези мя покаяния направи. Избави мя огня вечнующаго, и червия же злаго, и тартара (Янка извивается, как червяк, и беснуется – кошмар продолжается даже здесь!)
Да мя не явиши бесом радование, иже многим грехом повинника (так, девушка, если не прекратишь, сейчас и правда высадим… Яна, учти, денег на дорогу не дам… Дай хоть минералки попить!)
Нова сотвори мя, обветшавшаго нечувственными, Пренепорочная, согрешении (Такую молитву испортила!). Странна муки всякия покажи мя, и всех Владыку умоли. Небесная ми улучити веселия, со всеми святыми сподоби.
Пресвятая Дево, услыши глас непотребнаго раба Твоего. Струю давай мне слезам, Пречистая, души моея скверну очищающи. Стенания от сердца приношу Ти непрестанно, усердствуй, Владычице. Молебную службу мою прими, и Богу благоутробному принеси. Превышшая Ангел, мирскага мя превышша слития сотвори. Светоносная Сене Небесная, духовную благодать во мне направи. Руце воздею и устне к похвалению, осквернены скверною, Всенепорочная. Душетленных мя пакостей избави, Христа прилежно умоляюще; Ему же честь и поклонение подобает, ныне и присно, и во веки веков. Аминь»
Янка вся так и пышет злобой, так и сочится ею. («Неужели этот кошмар никогда не кончится?! Говорил же маме: бесполезно все это» «Господи Боже ж ты мой, и правда. Зачем я все это затеяла? От перемены мест слагаемых сумма не изменяется. Она и дальше будет отравлять нам все. Да за что же такое наказание?! Лева опять нервничает. Неужто все надежды рухнут опять… Ну вот, начинается – ей стало душно, жарко, все так и горит внутри – Лев, открой скорее окно!» « Что, мам, опять плохо?»)
Сын с трудом отодвигает в сторону стекло, и мать приникла к окошку, наслаждаясь трепетом прохладного ветерка. «Закройте окно, сквозняк» - тут же закричали сзади. «Так тебе и надо», – прошипела дочь. « Яна, успокойся ради Бога, мы же договорились» «Ничего мы не договорились, и Могочино ваше мне на фиг не надо!»
«Так, девушка! Последний раз предупреждаю. Вы куда едете вообще? Что за базар устроили!» И остальные стали выказывать недовольство. Янка притихла (ну ладно, подождите, я вам еще устрою молельню!), и сделала вид, что спит.
«Многомилостиве и Всемилостиве Боже мой, Господи Иисусе Христе, многия ради любве сшел и воплотился еси, яко да спасеши всех. И паки, Спасе, спаси мя по благодати, молю Тя. Аще бо от дел спасеши мя, несть се благодать и дар, но долг паче. Ей, Многий в щедротах и Неизреченный в милости! Веруяй бо в Мя, рекл еси, о Христе мой, жив будет и не узрит смерти во веки (Бред какой-то – фыркает Янка).
Аще убо вера в Тя, спасает отчаянныя, се верую, спаси мя, яко Бог мой еси Ты и Создатель ( И правда, только вера меня и спасла, а иначе, наверное, уже не был я тут). Вера же вместо дел да вменится мне, Боже мой, не обрящежи бо дел, отнюд оправдающих мя. Но та вера моя да довлеет вместо всех, та да отвещает, та да оправдит мя, та да покажет мя причастника славы Твоея вечныя (Будет ли сегодня Причастие, – забыли спросить).
Да не убо похитит мя сатана, и похвалится, Слове, еже отторгнути мя от Твоея руки и ограды ( Да о н – сатана - уже у всех здесь сидящих похитил души их – Лева почувствовал, как Янка передернулась зябко всем телом…(блин, мандраж начинается)); но или хощу, спаси мя, или не хощу, Спасе мой, предвари скоро, скоро погибох (погибель – и – Бог? Думает кто-то сзади ): Ты бо еси Бог мой от чрева матери моея. Сподоби мя, Господи, ныне возлюбити Тя, как возлюбих иногда той самый грех (а грех-то послаще веры будет – кто-то слева); и паки поработати Тебе без лености тощно, якоже поработах прежде сатане льстивому. Наипаче же поработаю Тебе, Господу и Богу моему, Иисусу Христу, во вся дни живота моего, ныне и присно, и во веки веков. Аминь». (Ага, поработаю я в монастыре вашем, ждите, нашли послушницу, блин. Ненормальные!..)
(а Анжелика думает: ну вот и все, наконец-то еду к себе домой; как хорошо все же, что в детдоме есть у нас молельная комната, а отец Матфей, мой духовник, в Могочине, благословил меня на послушание, а там может и постригусь, и возьму себе имя… может, Мария, как у Пречистой Матери Божией? Как раз к Успению и постригусь, в сентябре. Думаю, хватит времени подумать, да чего и думать, если решила уже, не создана я для обычной жизни. Ну да как отец мой Духовный благословит, так и будет. Мне еще имя Ангелина нравится, интересно, есть в православных Святцах это имя?»
«Святый Ангеле, предстояй окаянной моей души и страстней моей жизни, не остави мене, грешнаго, ниже отступи от мене за невоздержание мое. Не даждь места лукавому демону (бр-р, да вот же они – демоны эти – кругом!) обладати мною, насильством смертного сего телесе; укрепи бедствующую мою руку и настави мя на путь спасения.
Ей, Святый Ангеле Божий, хранителю и покровителю окаянныя моея души и тела, вся мне прости, еликими тя оскорбих во вся дни живота моего, и аще что согреших в прешедшую нощь сию, » (Да, в прешедшую ночь сию классно мы повеселились у нас на летней кухне – думает Яна - отметили продажу дома, мамку упросила денежку отстегнуть. Вот сука, продала все-таки, надо же – сегодня там уже другие люди поселятся. И че, они надеются, что я в этой дыре жить буду?! Да я их так допеку, что света белого не взвидят. Пускай, пускай потрудятся на послушании своем, отведут душеньку, а потом снова в город переедем, уж я-то своего добьюсь!) ... покрый мя в настоящий день, и сохрани мя от всякого искушения противнаго, да не в коемже гресе прогневаю Бога моего, и молися за мя ко Господу, да утвердит мя в страсе Своем, и достойна покажет мя раба Своея благости. Аминь (Говорил же я маме, что бесполезно Янку с собой брать – она не исправима. Я так и знал, что она себе на уме имеет!).
«Пресвятая Владычице моя Богородице, святыми Твоими и всесильными мольбами отжени от мене, смиреннаго и окаяннаго раба Твоего, уныние, забвение, неразумие, нерадение, и вся скверная, лукавая и хульная помышления от окаяннаго моего сердца и от помраченнаго ума моего; погаси пламень страстей моих, яко нищ есмь и окаянен.
И избави мя от многих и лютых воспоминаний и предприятий, и от всех действ злых свободи мя. Яко благословенна еси от всех родов, и славится пречестное имя Твое, во веки веков. Аминь» (Может все же перемена обстановки поможет мне и детям моим все переосознать, как-то перемениться, - мать надеется, что все будет хорошо, но сердце разрываеся на части, предчувствуя беду…)
«Моли Бога о мне, святый угодниче Божий…(имя), яко аз усердно к тебе прибегаю, скорому помощнику и молитвеннику о душе моей» И вот тут у многих возникает заминка – ведь некоторым дали такие имена, которых нет в Святках, или изменили их написание и звучание, кому как вздумается. Например: место Татьяна надо говорить Татиана. Мужик в кепке, называвшийся Яриком, вспомнил, что крестили его красивым именем Яромир. Девушку -наркоманку назвали при рождении Виолетта, а при крещении – Вера. Ее маму звали Лада – по-настоящему Владислава; Яна на самом деле – Марьяна; Анна была названа Жанной, но в сорок лет потеряла паспорт, а в новом была по ошибке записана, как Анна – да так ею и осталась, и новое имя ей нравится больше (тем более, что и крещена она была – вот странное совпадение – Анной!).
У Левы тоже своя история: когда он заболел, вдруг лишившись зрения, и чудом просто остался в живых, и все врачи отказывались от него, они пошли к бабке, и та посоветовала сменить имя: дескать, изурочили парня, и враг человеческий потеряет его под новым именем, и отстанет, и он выздоровеет…
Анна, когда сын родился, долго не могла выбрать ему имя – почему-то думала, что опять будет девочка, почти месяц его звали то Паша (в честь деда по отцу), то Миша (по отцу Анны), но она в конце концов назвала сына Георгием, почему-то, хотя имя Лев нравилось ей больше. И чаще всего она так его и называла, особенно в детстве – Львенком. Тем более, что по гороскопу они оба – львы. А в двадцать четыре года они сменили ему паспорт, где уже было написано: Лев. Прошло уже почти три года, но исцеления все нет… Так влияет ли имя на судьбу? Со сменой небесного покровителя?!
Бабушку все звали Фимой, а в метриках при крещении написали: Серафима (между прочим, Серафим переводится с греческого, как «Огненный»). А внука она назвала Артемом («невредимый», дай Бог ему таким и остаться). Женщина в вязаной шапочке - всю жизнь кличут Милой-Милкой – оказалась Миленой. А девушка в красном платочке – Ариана, она некрещеная, едет покреститься, и взять другое имя, - Милана, например.
Так и познакомились.
И закончили утреннее Правило: «Богородице Дево, радуйся, Благодатная Мария, Господь с Тобою; благословенна Ты в женах, и благословен плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших»
Молитва о мире:«Спаси, Господи, люди Твоя, и благослови достояние Твое, победы православным христианам на сопротивное даруя, и Твое сохраняя крестом Твоим жительство»
О живых: «Спаси, Господи, и помилуй отца моего духовнаго (имя), родителей моих (имена), сродников, начальников, благодетелей (имена их), и всех православных христиан»
И о мёртвых:«Упокой, Господи, души усопших раб Твоих: родителей(имена их), сродников, благодетелей, и всех православных христиан, и прости им вся согрешения их вольная и невольная, и даруй им Царствие Небесное», - сегодня как раз родительская помянная суббота…
«Ну что, братья и сестры, в оставшееся время можно и обдумать, что говорить на исповеди, - она будет вечером, после вечерней службы, утром в семь – елеопомазание, потом – праздничная Литургия в честь Святой Троицы, и после нее – Причастие, потом нас покормят и отъезд в тринадцать ноль-ноль».
Оставшееся время пути каждый сидит, думая о чем-то своем, но все уже так устали: очень неудобно сидеть, микроавтобус маленький, тесный, ни подголовников, чтобы голову приклонить, ни ноги не вытянуть – сумки на полу. Быстрей бы уж приехать! И все тянется, тянется бесконечная нить дороги среди полей, разделенных на квадраты пахоты разного оттенка; лесов, подернувшихся легкой ярко-зеленой пеленой листвы; но пейзаж однообразный, словно всего два камушка в калейдоскопе: зеленый - земли, да синий – неба. Качает, убаюкивает дорога, как в колыбели, подвешенной в пустоте… А крылья в небе уже почти рассеялись, снова потихоньку начиная превращаться в стадо бредущих баранов.
Анна открывает Библию и начинает негромко читать, но так, чтобы Гоше было слышно. Они заранее решили, что уж теперь-то будут каждый день читать, спокойно и вдумчиво (а не урывками, в свободное от больниц и домашней работы время) и Ветхий, и Новый Заветы, и Деяния апостолов, и вообще всю Библию; времени наверное будет достаточно теперь, ибо пришло оно – «время собирать камни».
«В Начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою. И сказал Бог: да будет свет…» Горло у нее перехватило – как всегда, когда читает эти строки, в душе поднимается волна чего-то словно давно забытого – отголосок какого-то слова, света, воспоминания ли – того, что было услышано, пережито, но как-то размылись образы, смылся из глубины сознания смысл этого знания, и все исчезло, потонуло в пучине бытия… И красота и необычная поэтичность этих строк, - как свет, пробивающийся сквозь пласты – чего? – воды ли, времени – чего-то еще – сияет, будоражит и зовет… Куда? Прочувствовать, вспомнить, продумать, пережить все вновь и вновь. Остановиться, переосознать, понять что-то главное, что-то глубинно истинное… Вот для того, наверное, и вырвались все эти люди из быта своего – что-то или Кто-то позвал, призвал к Себе, и вот – едут на остров, ища спасения.
Вот все время говорим: нет времени: задать себе вопросы о главном, и смысле всего.
Но время есть: оно пошло еще с первого дня сотворения мира. День первый, день второй… Всего за несколько "дней" был создан целый Мир, - мир неба и земли, мир природы, мир людей – по образу Божию. А во что превратили мы этот светлый, чистый образ, проживая дни свои впустую.
А еще прежде времени Бог создал мир духов Своих – Ангелов.
Она достала из сумки книгу протоиерея Серафима Слоободского – Закон Божий, и начала читать:
«В Начале, прежде всего видимаго мира и человека, Бог из ничего сотворил НЕБО, то есть духовный, невидимый мир или мир АНГЕЛОВ. Ангелы – это безтелесные и бессмертные духи, одаренные умом, волею и могуществом…»
«Ха! Ну тогда я – прямо ангел во плоти!» - хмыкает Яна. «Вообще-то мы все – далеко не Ангелы, надо быть слепым, чтобы не видеть этого» (говорит Лева). «Ну я-то, в отличие от некоторых, вполне зрячая и адекватная!» «Да уж… видят очи, да глаз неймет» «Да задолбали вы, возомнили из себя святых! Че вы меня бесите!» «Полный неадекват! Тебе только что сказали, что мы не считаем себя святыми, -видим свои недостатки. А ты…» «Ты, ты… да пошел ты!» «Лева, не связывайся ради Бога, не позорься», - не выдерживает мать. И читает дальше:
«Бог сотворил их бесчисленное множество. Они различаются между собою по степени совершенства и по роду своего служения и различаются на несколько чинов. Высшие из них называются Серафимами, Херувимами и Архангелами. Все ангелы были сотворены добрыми, чтобы они любили Бога, и друг друга, и от жизни в любви имели постоянную великую радость. Но Бог не желал заставить насильно любить, поэтому Он предоставил Ангелам свободно выбирать – желают ли они сами любить Его – жить в Боге или нет.
Один, самый высший и могущественный ангел, по имени Денница, возгордился своим могуществом и силою, не захотел любить Бога и исполнять волю Божию, а захотел сам стать, как Бог. Он начал клеветать на Бога, всему противиться и все отрицать, и стал темным, злым духом, - диаволом, сатаною. Слово «диавол» значит «клеветник», а слово «сатана» значит «противник» - Бога и всего доброго. Этот злой дух соблазнил и увлек за собою много и других ангелов, которые так же стали злыми духами и называются бесами».
Снова фырканье: «Сказки, фигня какая-то: ангелы, бесы, духи…» «Хотели мы убежать от них, да, видно, не получится…» «Сами вы… мракобесы самые настоящие! Фанатики!» «За то ты ни в черта, ни в Бога не веришь. Пустая, пропащая душа» «Да пошли вы! Я вообще не хотела никуда ехать» «А если уж поехала, будь добра – прекрати наконец это свое возбешение, сколько можно наконец!» - опять не выдерживает Анна. – «Хоть здесь язык свой поганый попридержала бы. И так все оглядываются уже. А то отправлю обратно, и иди на все четыре стороны, сил больше нет никаких с тобой мучиться» «Да я сама уеду!» «Ну и едь. Пропадешь ведь» «Сами вы пропащие, самодуры!» «Сама ты дура, прости Господи» «Мам, хватит, а? Чего ты связалась опять?» «Ой, дурра я. Вот никак не могу с собой совладать, доведет же до греха (с собой совладать, или с этими бесами, что увязались за ними, и невозможно от них укрыться нигде! Выходит – зря они все бросили и уехали в надежде на новую жизнь?!)»
«Святоши, тоже мне!» Яна надулась и уставилась в окно.
А там – все то же. Пейзаж раскручивался, словно наклеенная на барабан картинка: то поле, то лес, снова поле, и снова лес…
«Лева, я сегодня проснулась часа в три ночи, и чувствую – не усну больше. Взяла Библию и начала читать. В последнее время каждое утро начинала понемногу с самого начала Ветхого Завета, читаю, читаю, и все не могу насытиться этими богодухновенными словами, и все думаю, и представляю: ну к а к же это все происходило?!
Начало Вселенной, пространства-времени, материи и духа… Там все так красиво описано, поэтично, символика, иносказание. Лучше уже не скажешь, конечно, но вот так хотелось изобразить все, что поняла и почувствовала. И вот вдруг пришли и родились стихи:
ШЕСТОДНЕВ.
Одна-одинешенька, во тьме душа стояла
Осколочек света высмотреть пытаясь
Даже ангел отошел от нее, проклятой…
И тихонько тогда сатана прошептал
На гору жизни высокую меня вознеся:
Посмотри – вот все миры, я могу показать
Если душу свою мне во власть отдашь
Будет все твоим, от Начала и до конца
Смотри…
Одна-одинешенька на горе стояла,
Ногами-корнями в землю врастала,
Телом-стволом в ветрах изгибаясь,
Ветвями рук со светом неба сливаюсь.
Тысяча лет проходит, затем – вторая,
А может – день один, и начало другого,
И не понятно, куда оно – время - бредет:
Туда, где Начало, или – обратно, вперед?
Обходим по кругу Вселенную всю,
Возвращаясь все время в точку одну, -
Там, где смыкается пространство ее
С кругом времени …Отсчет пошел.
И вот - день первый:
В цвете черного индиго амальгамме
Память моя сепией-лаком пишет:
Вместе с Богом рисуем свет -
И на это ушел весь первый день…
Или все же неполных сто тысяч лет -
Тайны сей хранят светила ответ,
Так же, как тайны свои хранит и тьма:
Еще до начала времен уже была она,
Но в день второй
Бог – Великий Элогим нераздельный
Мир Ангельский сотворить задумал,
И белые перья крыльев Духа Его летели,
Когда Он лики святые на Небе писал:
Наброски, прообразы лиц
Уже где-то в воздухе витали,
И Ангелы-покровители их
На свет появления ожидали.
И где-то там витая среди них
И мой смутный образ уже возник:
Соткан из света и тьмы
В Книге Бога полунаписанный…
Но время шло,
И лессировкой легкою уже Господь
Наметил очертания материй,
И из собрания небесных вод
Галактик льдинки полетели,
И на одной из них Творец поставил точку
И семя жизни в землю заронил,
Влагая гены-многоточья
Своей Божественной крови…
И в третий день
Я с Ним - хотела рядом стоять,
И реки недр излившихся писать,
Мы со Землей новорожденной -
Одной крови,
И Неба кровь в ней, и во мне – блажит:
Прозрачная, чистая кровь, голубая - она
На всех и вся вместе с душой живой дана;
То в жилах подземноподкожных кипит,
То громом в молнии вдруг загремит,
То рябью речною, ручною штилем стоит,
А то ураганом все океаны взвинтит…
В третий и четвертый Божьи дни
Тьма раскололась светилами.
Далее на холсте перспектива:
Здесь будет суша, а там – моря,
На бесцветный набросок-глизайль легла
Кистью света брошенная баритовая желтая,
Волнами кобальт синий воды морской
Лессировкой легкой на него истек,
И, смешавшиеся на палитре Земли,
Дали яркий цвет – изумрудно-зеленый:
То явились на суше деревья, трава, луга,
И на этом фоне тонкая кисть Творца,
В красную, фиолетовую обмакнутая киноварь,
Филигранно цветы начала писать;
Там птицы полетели, и львы разлеглись,
Олени рядом траву щипали, рыбы резвились -
И плодятся, и множатся, как повелел Господь,
По роду своему со дня шестого. И вот
Обозрел Он картину жизни, и решил:
«Все весьма хорошо! Но остались
Еще на палитре красок остатки,
Смешались они в оттенки самые разные:
Багрово-красный – цвет плотской радости;
Сине-зеленый – стихии морской, неустроенной;
Желто-оранжевые – цвета Солнца на восходе и закате,
Были еще оттенки бело-голубой чистоты небесной,
И много ошметков других, самых разных цветов,
И черной земли –осталось больше всего…
В задумчивости Творец все это созерцал,
Экспериментировал на полотне и этак,и так,
Но – автопортрет никак не получается…
Бросил на землю и кисть, и краски в досаде,
Увидел, что все они с глиной смешались.
Тогда Он все это собрал горстями,
И начал лепить… И вышло нечто несусветное:
Прекрасно и уродливо; бесцветно-многоцветное, -
В нем все соединилось, в этом существе, -
Суть всех созданий, т о т и э т о т свет и цвет,
И вот – очнулось, глянуло на мир,
Когда Отец вдохнул в него живую душу,
Еще не зная Сам, к о г о Он сотворил
Из красок Неба и Земли, морей, и суши.
Созданье это ожило,
крупицу Разума вместив,
В свое безликое, безумное
и смертное чело,
И начал строить жизнь свою,
творить…
И вот – не одна уже на горе жизни стою,
Памятью корней в землю врастаю,
Памятью души в небо улетая,
А рядом – стоит праотец Адам.
Еще не один день, и не тысячу лет будем
так стоять,
Семена духа и плевелы разбрасывая,
- они летят,
Ветрами перемен подхваченные,
- все летят…
В Духа Святого образы то и дело
Оборачиваясь…
И вот опять стою на высокой горе
А там – внизу – идет человек из Назарета
За ним люди-души кресты несут
Падая, вставая кресты несут и псалмы поют
И шепчет опять сатана:
«Посмотри: вот толпа пресмыкается у подножья
А наша с тобой гора – высока над мирами
Все богатства, радости жизни к твоим ногам
Если станешь моя от начала и до конца!»
Но прозрела душа: «Отойди от меня!
Мир создан Богом, а не тобой
И душа моя – часть Его – к тому причастна
Он – великий Творец, а я – его часть!..»
Не одна-одинешенька уже стояла
Рядом Ангел и Господь с Писанием в руке
И Его благословляющая длань
Распростерла над мирами изначального Света
Новые Слова".
«Ну как? Текст совсем сырой, конечно" «Нормально. Опять начала писать?» «Да как-то так получилось само собой. Вообще – Священное Писание – это неиссякаемый источник вдохновения. Только не все пьют из него. Столько поэзии, красоты, мудрости в каждом слове, и – истины. Задумываешься наконец обо всем на свете, с чего все началось и куда идет. Хочу писать дальше.
А дальше идет первое грехопадение человека: ослушание, нарушение заповедей Бога по наущению сатаны, который еще раньше отпал от Создателя по гордыне своей – захотел стать равным Свету и стал слугою тьмы. Человек пошел по его стопам, и с тех пор слуги тьмы так и идут за ним, и мучают нас бесы: гордыня, зависть, своеволие и иже с ними».
Лева покосился на сестру: «Вот конкретный пример…» Яна, было задремавшая, тут же очнулась: «Да пошел ты! Фигню всякую городите, ненормальные! Ты щетку мою взяла, и шампунь?» «Нет, не до них было» «Лучше бы их взяла, чем книжки свои дурацкие! Нет, ты точно е…..тая!» «Рот закрой, наконец. Ты не в своей компании, здесь люди нормальные» «Фр-р. Такие же, как вы… чокнутые все. Переться в такую даль – чего ради-то? Лично я не собираюсь жить в этой глухомани. Мне на … не надо…» «Тебе этого видно не понять. А книги эти – самое главное, и дороже всего, что только может быть в жизни. И я предупреждаю: еще одно слово, и я остановлю автобус» «Давай! Давай, давай, останавливай! Денег только дай мне на дорогу, и вообще: ты мне должна третью часть от продажи дома!» «С чего ради? Ты же нас считаешь хуже всех на свете, мы для тебя – никто, никому ничем ты не обязана, так почему я обязана тебе чем-то?» «Ага, все Левочке только опять своему, а мне как всегда – фига. Ну ты и сука!» «Все, больше я с тобой не разговариваю. А там – видно будет…»
Лева сжал руками виски: от тряски, неудобного положения голова болит все сильнее. Хотя он давно уже привык к этой опоясывающей обручем весь череп боли, но иной раз не выдерживает, особенно тогда, когда все эти словопрения начинают сыпаться, как из рога изобилия, и слова-паразиты так и норовят утопить в своем болоте, кружишься среди этой тины слов в грязной луже бессмыслицы, все гуще она, все сильнее тащит в зловонную глубину…
«Болит? Может, таблеточку?» «Да нет, проходит уже. Почитай еще» «Ладно. Давай теперь из Нового Завета почитаем. Время идет, и делает новый оборот: прошли века, и Бог, видя несовершенство создания своего, и наставляя его через великих Пророков, и не добившись наставить эти падшие Свои «образы» на пусть истинный, - посылает Сына Своего на землю, призвать грешников к покаянию и исправлению. В мир приходит Новый Завет:
«Начало Евангелия Иисуса Христа, Сына Божия. Как написано у пророков: «Вот, Я посылаю Ангела Моего пред лицем Твоим, который приготовит путь Твой пред Тобою. «Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему». Явился Иоанн, крестя в пустыне и проповедуя крещение покаяния для прощения грехов. И выходили к нему вся страна Иудейская и Иерусалимская; и крестились от него все в реке Иордане, исповедуя грехи свои. Иоанн же носил одежду из верблюжьего волоса и пояс кожаный на чреслах своих, и ел акриды и дикий мед. ("Ф-р-р!) И проповедывал, говоря: идет за мною Сильнейший меня, у Которого я недостоин наклонившись развязать ремень обуви Его; я крестил вас водою, а Он будет крестить вас Духом Святым».
«Да, только в пустыне и можно спасаться. Как можно сохранить свою душу среди мерзости мира? Очень трудно, да, Лев?» «Ага. Особенно, если имеешь такую вот сестру. Мам, зря мы это все начали. Все равно она не даст спокойно жить и там» «А может все-таки, Бог даст, опомнится, задумается хоть немножко, как ей дальше жить. Уж там-то, подика-сь, не будет хотя бы алкашей этих, друзей, соблазна меньше» «Мам, я тебя умоляю, свинья грязи всегда найдет» «Сами вы свиньи конченые! Я же ведь не глухая, все слышу!"
«Имеющий уши да слышит. Я с собой еще взяла «Беседы на евангелие от Марка» новомученика Василия Кинешемского. Вот что он пишет о временах перед пришествием Спасителя: «…во всех классах римского общества жизнь была тяжелая, безрадостная, гнетущая: пресыщенность жизнью, скука, разочарование в высшей знати, бесправие, угнетение, страдания в низших слоях. Искать радости, успокоения, утешения было негде. Языческая религия не давала человеку никакого облегчения. В ней не было той благодатной таинственной силы, которая одна только может успокоить, ободрить и укрепить страждущее сердце и томящийся дух. Кроме того, римская религия времен пришествия Христа Спасителя очень многое заимствовала из восточных культов, полных сладострастия и распутства. В безумных, беспутных оргиях можно найти только опьянение, временное забытье, но после этого скорбь становится еще острее, отчаяннее и глубже».
Вот и мы тоже – язычники все же еще те, хоть и крещенные христиане. Любим пожить одним днем, поуслаждаться, сегодня хорошо, весело, а завтра – хоть трава не расти!»
«Начина-ается! Да задолбали вы уже моралью своей!» «Тихо, тихо, Ян, хоть здесь-то не позорься» «Да пошла ты. И так тошно!» «А зачем напилась вчера опять? Я же тебя по-человечески просила…» «О-о—о… Как же ты достала!»
«Языческая философия также не могла удовлетворить человека, так как она учила только о земном счастье и не освобождала мятущийся дух от оков мира и материи. Два направления господствовали в тогдашней философии: эпикурейство и стоицизм. Эпикурейцы говорили: наука быть счастливым состоит в том, чтобы создавать для себя приятные ощущения; всякое излишество влечет за собой болезненные ощущения, поэтому нужно быть умеренным во всем, даже в наслаждениях, но и эта умеренность, равно как и сама добродетель, не составляет цели для человека, а служит лишь наилучшим средством к наслаждению».
«Вот я вам все время говорила же ведь: во всем нужна золотая середина, - не слушали, и что теперь?» «Ты че меня теперь и тут будешь доставать?! Опять будешь говорить: в кого ты превратилась? Не беси меня! На себя посмотри, и на сыночка своего…» «Яна! Мы же договорились!» «Ничего мы не договаривались, и ехать я никуда не хотела!..» «Я тебя умоляю, пожалуйста, замолчи, давай потом обсудим» «Я вообще сейчас выйду» «И куда ты пойдешь?» «Вы, твари, еще пожалеете, что дом продали, меня не спросив…» Тут не выдерживает Лева: «Не спрашивали? Сколько раз предлагали разъехаться, ты ж не хочешь. А сколько можно на маминой шее сидеть?!» «Я-я-я си-жу-у! А ты не сидишь?! Инвалид называется!..» «Заткнись!» «Сам заткнись!..»
Анна, закрыв лицо руками, слушала их перепалку: «Господи, вот опять, кошмар продолжается. Неужели это никогда не кончится?! Я все поставила на карту, а игра – не стоит свеч? Но – что сделано – не воротишь. Мы уже в пути, что Бог даст, то и будет»
Брат с сестрой наконец угомонились – первым, как всегда, одумался Лева. Яна уставилась в окно.
«Да, все из-за неумеренности нашей, перекосов и перегибов. И – своеволия… (Подумала Анна про себя). Единственное, что все же с детства в нашей семье все были приучены к воздержанию – в пище, одежде, плотских удовольствиях, но только потому, что ограничены в средствах получения этих удовольствий, а не для того, чтобы усмирять свои страсти и похоти, оберегая душу от их тлетворного влияния. Я-то сама: после сорока лет, устав от воздержания, да и вообще от жизни, решила дать себе небольшую поблажку; помню, как однажды вечером, в пятницу после работы поехала в деревню. Зима, мороз, вечер поздний, конец рабочей недели, и как всегда транспорт этот долбанный плохо ходит; стою на остановке на Ленинградском, и думаю: то ли пешком уже в Сухово идти, то ли уже дождаться автобуса да проехать хоть эти две остановки, а потом уже дальше топать по полю три километра… И так уже все задолбало, обрыдло, и сил больше нет никаких! А тут киоск на остановке. Зашла погреться. Стоят ряды пива всякого разного. Может – взять для сугрева? Но как посмотрят на это мать и дети, если я заявлюсь поддатая? Ну, дети-то ведь взрослые уже. И сами начинают потихоньку интересоваться разными взрослыми забавами. А я все еще как маленькая – от мамы завишу…
И что-то подтолкнуло, и подошла, и взяла баночку пива. Пью эту ледяную горечь, и становится все теплее, и уже не так бесит, что нет автобуса, что тропинку, наверное, занесло, и придется в темноте идти буквально наощупь, проваливаясь по колено в снегу. И откуда-то взялись силы, и пошла.
А в поле и правда – тропку почти не видать, но зато вдруг открылось небо невиданно-густого синего цвета, и круглая бледная радуга вокруг сияющей Луны, смотрящей прямо на меня: соринку, плавающую посреди блюдца тускло-белого безмолвного поля… С того дня уже почти каждую пятницу, собираясь на «свидание с природой», заранее предвкушешь и эту запретную, но желанную баночку пива, и чувство освобожденности, что она дает. Думаешь: да чего там: позволю себе хоть чуть-чуть расслабиться.
Но со временем это «чуть-чуть» стало как-то все больше заявлять о себе, и расти, и шириться, и множиться, изощряясь в соблазнах… И вот привело наконец к краху всей жизни, - и моей, и детей… Стоит только впустить одного беса, как он приводит с собой семеро других…»
« А я – тоже ведь из-за неумеренности своей, наверное, и погубил себя, свое здоровье подорвал. (Думает Лева).Потому что стремился к совершенству тела. А не души… И вот оказался в полной ж… то есть в полной тьме, буквально. Когда-то Бог создал свет, чтобы мы жили в нем, в единении с Ним. Но тьма притягивает, притворяясь светом, и идешь туда – в т о т свет, блуждаешь там, ищешь себя, лепишь свое я как тебе заблагорассудится – согласно своему ложному представлению о себе и об идеале, к которому нужно стремиться; а на самом деле идешь совсем не в ту сторону. До тех пор, пока не ткнешься лбом в глухую стену тупика…»( думает Лева).
«Да для чего она нужна, воздержанность ваша? Сами себе во всем отказываете, не живете, и другим не даете! Да и давно ли вы стали такими святошами?! Помнится, мамка раньше и сама как-то говорила, что русский дух такой: жить, так жить; любить, так любить; пить – так пить, и тэдэитэпэ!..Нет, ну как же тошно, сейчас бы хоть баночку пива…» (Яна).
Анна снова начала читать: «…Стоики брали лучшие стороны в человеке. Ты свободен, говорили они, значит, ты - единственный господин себе. Воля твоя должна вполне принадлежать тебе… Скорби, гонения и смерть для тебя не существуют: ты всецело принадлежишь себе и никто не отнимет тебя у тебя самого. А это все, что нужно мудрецу».
«Ага – что хочу, то и делаю, - правильно я говорю. (Обрадовалась Яна). Значит, я – стоик, а не слабая, пропащая душа, как они меня называют, и сила воли у меня - будь здоров, какая! Всегда добиваюсь, чего хочу»
«Да, из-за этого желания собственной свободы, самолюбия и эгоизма и все беды наши. То, что я начала творить с собой, когда захотела наконец пожить для себя… Пожалуй, потом это надо хорошенько обдумать, и исповедь именно с этого и начинать…»( Это Анна). «А я – решил, что силой воли сделаю из себя, слабенького пацаненка, настоящего качка… И вот к чему это привело! Да, я точно сам виноват во всем, разрушил здоровье, жизнь и свою, и мамы…»(Лева).
… «Чего не доставало философии – это божественного элемента. Тот бог, которого они называли природою, не имеет никаких преимуществ перед богами, провозглашенными языческою религиею и мифологическими сказаниями. («Вместо того, чтобы ходить в храм, ходила «в природу», искала там душевного спасения, - поклонялась не Святому Духу, а, вобщем-то, духам гор, лесов, рек…» Снова Анна). Бог философов – не живой, личный Бог, а судьба, неумолимая и слепая, под ударами которой человек впадает в отчаяние и погибает… («И правда, думаешь: бесполезно бороться с судьбой, с самим собой, и просто плывешь по течению» - Лева). (А нахрена бороться-то с судьбой, если я - такая, какая есть – потому что судьба такая: быть вот такой вот, какая я есть! Че я такая конченая, что ли, как они меня представляют?!)
«…Когда читаешь пророческие книги и суровые речи пророков, обличавших еврейскую жизнь, рисуется тяжелая, мрачная картина. Вот ряд выдержек из книг пророка Исайи, изображающих безотрадное нравственно-религиозное состояние израильского народа того времени, его неблагодарность и измену Богу, его неверие, его разврат, его жестокость, и вопиющую несправедливость.
«Слушайте, небеса, и внимай, земля, потому что Господь говорит: Я воспитал вас и возвысил сыновей, а они возмутились против Меня. Вол знает владетеля своего, и осел – ясли господина своего; а Израиль не знает Меня, народ Мой не разумеет. Увы, народ грешный, народ, обремененный беззакониями, племя злодеев, сыны погибельные! Оставили Господа, презрели Сявтого Израилева, - повернулись назад. Как сделалась блудницею верная столица, исполненная правосудия! Правда обитала в ней, а теперь – убийцы… Князья твои – законопреступники и сообщники воров; все они любят подарки и гоняются за мздою; не защищают сироты и дело вдовы не доходит до них. («Да, все точно также и унас, в наше время, в обществе»).
«И в народе один будет угнетаем другим, и каждый – ближним своим… Язык и дела их – против Господа, оскорбительны для очей славы Его… Народ мой! Вожди твои вводят тебя в заблуждение и путь стезей твоих испортили».
«Прямо в точку! И вот это еще мне нравится: «Огрубело сердце народа сего, и ушами с трудом слышат, и очи свои сомкнули, да не узрят очами, и не услышат ушами, и не обратятся, чтобы Я исцелил их»!»
«…Таким образом, и здесь, среди избранного народа Божия, та же картина нравственного мрака и разложения. Зло сгущалось повсюду. В этой атмосфере бесправия и насилия, обмана и лицемерия, неверия и суеверия, разврата и погони за наслаждениями становилось трудно дышать. Мир, порабощенный римской политикой, униженный и доведенный до отчаяния ложными религиями, тщетно вопрошающий философию о тайне жизни и добродетели, этот мир стоял на краю могилы… Никогда еще не было более критического момента в истории человечества. Чувствовалось, что человечество зашло в тупик, и без посторонней помощи Кого-то Великого и Сильного выйти оттуда не может. («Вот и у нас, в семье нашей, зло сгущается, сгущается, все погрязаем в нем – уже по горло сидим, уже наказаны по полной, и все нам неймется!»)
И вот среди лучших людей того времени все упорнее и напряженнее становится ожидание появления Великого Пророка, который укажет человеку новые пути и спасет мир от гибели и разложения… Весь мир находится в напряженном состоянии ожидания, и в эту-то великую и торжественную минуту рождается Христос и проповедует людям Свое Евангелие, это Откровение новых путей возрождения и истинной жизни.
Это Откровение было той вестью Неба, которая выводила людей из тупика греха и отчаяния и которую так страстно и так напрасно ожидало человечество. Вот почему оно и было названо Благою вестью, или Евангелием.
Но и теперь, когда столько веков прошло после появления Евангелия, оно не утратило своего значения и по-прежнему является для нас Благою вестью, говорящей нам о высокой, чистой, святой жизни; по-прежнему, как маяк в бурную темную ночь, оно показывает нам единственный путь к вечному счастью и к Богу… («И правда: на какой странице ни открой – везде Истина, в каждом слове, даже много истин! И чтобы постигать их, нужно читать, учиться читать правильно»).
Где этот путь? Язычество и почти весь древний мир («да и теперешний») искали его в служении своему самолюбию, в самоугождении, в самоуслаждении. Личный эгоизм язычества, национальный эгоизм еврейства – вот те краеугольные камни, на которых люди древности хотели построить здание своего счастья. Они не построили ничего, и их опыт показал, доказал только то, что избранный ими путь ложен и ведет не в чертоги счастья, а втрясину отчаяния. («Вот, - все правильно: на исповеди надо каяться в самолюбии, эгоизме – сколько дури в нас из-за них! Сами себя губим, творим чего попало, ублажая себя, любимого, а потом, когда падаем в яму, что сами себе вырыли, - ропщем на Бога»). Евангелие наметило новый путь: самоотречение.
Уже первая крупная фигура, появляющаяся в Евангельской истории по Марку, фигура Иоанна Крестителя, обвеяна этим новым духом. («Правильно он сделал, что ушел в пустыню, - думает Лева, - вот наше бегство на остров – тоже, наверное, попытка уйти от мира. Но ходить голым и есть саранчу… это, конечно, нам слабо. Но поститься надо. Даже Великий пост выдержали, и ничего. Правда, что воздержание помогает усмирять бесов, а вот как убежать от э т о г о беса во плоти…» Он покосился на сестру. «Че кОсишься?!» - тут же взъярилась та).
…Всем своим видом он как бы говорил слушателям: «Не в богатстве, не в роскоши, не в человеческой славе, не в земном могуществе надо искать пути к Богу и счастью. Все это ложь, обман, призрак! Пустыня лучше царских чертогов, ибо ее вечная тишина и однообразие не развлекают ум и позволяет всецело погрузиться в созерцание дел Божиих и Божия величия. Власяница лучше тонких тканей и дорогих одежд, ибо она не разнеживает тела, но, изнуряя его, делает покорным рабом духа. («Ну и дурдом: ходить голым, жрать саранчу и быть рабом – вот уж счастье!» Фыркает Яна).
…Скудная пища пустыни лучше изысканных яств, ибо она не будит в человеке сладострастия и похоти. Суровая жизнь среди природы лучше праздного, ленивого существования богачей, ибо она закаляет волю для подвига. Отречение от мира лучше привязанностей к миру, ибо ничем не связанный, свободный духом человек может служить Богу всем существом своим». («Жизнь на Острове нам так и представляется: среди тишины, природы, самоотречения и общения с Богом, - но от себя и от бесов своих не убежишь…»).
«И выходили к нему вся страна Иудейская и Иерусамляне», ожидая найти в Иоанне давно желанного Пророка, Спасителя мира. Но это был только Его Предтеча. Сильнейший шел за ним…» («Сильнейший… Он повел за собой всех: и слабых, и больных, и нищих, - грешных и окаянных. С тех пор идем за Ним! Только благодаря Ему и выжили, и нашли силы выкарабкиваться из той пропасти, в которую свалились: взять крест свой и идти дальше!»).
(«Тоже мне – «сильнейший»! (Думает Яна). Никто его не признавал, кроме кучки апостолов. Если он – Бог – зачем дал распять себя?!»)
«…Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых и не стоит на пути грешных и не сидит в собрании развратителей, но в законе Господа воля его, и о законе Его размышляет он день и ночь! И будет он как д е р е в о, посаженное при потоках вод, которое приносит плод свой во время свое, и лист которого не вянет; и во всем, что он ни делает, успеет. (Любимый мой образ – Древо жизни, сколько в нем разных ассоциаций: символ жини вообще, и моей – в частности). Не так - нечестивые, не так; но они – как прах, возметаемый ветром с лица земли. Потому не устоят нечестивые на суде, и грешники – в собрании праведных. Ибо знает Господь путь праведных, а путь нечестивых погибнет».
Путь нечестивых…
«Вот, кучка людей, ненадолго оказавшиеся вместе в этой точке пространства и времени, - думает Лева, - каждый по отдельности, но сливаются в одну массу, в одно нечто… Вот снова это началось: иной раз в той пелене, что кружит вокруг, словно водоворот в мутной воде, - вдруг вырисовываются какие-то тени, силуэты: то совсем расплывчато, то более ясно и четко… Цвет и свет переходят один в другой и как будто о чем-то говорят… Каждый человек – просто светотень, где мерцают и переливаются какие-то цвета, блики: вот вроде мелькнет над головой, или сзади… за правым плечом… светлое пятнышко, но тут же исчезает, - заслоняет его другая, темная сторона света («Только бы не посадили – шепчут разноцветные блестки где-то слева– с кем останется Виолетка, она привыкла ни в чем не нуждаться, избаловала я ее, может, и правда - оставить ее там, может, хоть научат молиться, поститься, помогут избавиться от дури этой… и надо поставить свечи Святой Анастасии Узорешительнице, и к иконе «Вера, Надежда, любовь и София»)…(«Говорят, надо помолиться Святой Матроне, чтобы дали мне ребеночка – багровая пелена рассеивается вокруг красного платочка сзади и справа от Левы: «Почему-то кажется мне - будет, будет у тебя сынок, хорошенький, светленький такой ангелочек»... А вот над вязаной шапочкой, вон там - распростерла свои щупальца осьминогая жуткая тварь… но и ее можно победить, молись, тетка, молись!… Черный ворон клюет в темя мужика: «Трудновато будет, однако, если уж не придется выпить рюмочку – другую, да и на что? Не воровать же в монастыре. Вот только если в деревне…» Ой, смотри, мужик, как бы не остаться тебе без глаз: вот, черный клюв нацелен уже в левый глаз твой, - если соблазняет, сказано в Писании, вырви его!.. А вот в том углу раскинул свои сети огромный паук, и многие уже сидят в ней, запутавшись, и даже не ведают, в какой страшной опасности находятся они… а он уже нацелился и на пацана молодого: свивает потихоньку кокон, вот-вот обовьет: да кругом, кругом, вот уже вертится мелким бесом вкруг мальчишки, чуя свежую добычу… А вот и Зеленый Змий уселся по-хозяйски, приобняв за плечи сестру Яну и перемигиваясь заговорщически с …
Огненным Драконом, зияющим пожрети все и вся…