О пустоте

Кастор Фибров
     Тонны, километры, мириады слов, наполненных пустотой... Как это бывает? Как бывает, что ни единое из услышанных или сказанных слов ничего не говорит сердцу? Обрушившийся на тебя шквал оглушает, опустошает ум... Если прислушаться, то оказывается, что именно её, пустоты-то и не хватает всем этим звукам.
     И, немного подумав, можно вывести из всего этого такую зависимость: если произносимые слова ни на пядь не дают в себе места благоуханной той пустоте, они оборачиваются беспрестанным насилием, и не только слышащим, но и говорящим их. И приносят собою, самым своим звучанием иную пустоту, мёртвую, переполненную веществом, не дающую места благоуханию вещества... Спёртость – вот её атмосфера.
     И наоборот, приоткрытость, незавершённость, тайна – всегда, подобно оконным щелям весеннего или зимнего ветра и открытой двери веранды ветра летнего, и сквозящие высотой опустевшие ветви осеннего леса – предполагают, как сказано, некий сквозняк, отступление, несуществующий голос, странствие и погоню, вечное возвращение...
     Итак, есть у нас две пустоты, как равно, выходит, и два слова: мёртвое и живое, иначе их и не определить. Слово (точнее, слова) мёртвое ни сколько не дают места пустому, нет в них паузы, ничто в них не замирает, как охотничья собака, бывает, замрёт, слушая дичь (увы, полемика, – как хотелось бы обойтись без неё!). Слово живое – сплошь пробел и пауза, пустота внутри букв, между слогами, словами и предложениями. Говорение, дающее места иному говорящему... Но не столько тому, кто в ответ, а тому, кто внутри и вопроса, и ответа, и паузы. Слово, перемежающееся слышанием, как, бывает, в горах стоишь и стоишь, слушая удаляющееся и в том приближающееся эхо.
     Воздуха! Дыхания! Сердце просто вопит от отсутствия пустоты! Но, – другое дело, – знаем ли мы о том? Ведь она – не пустяк, не положишь её в карман, не расколешь, словно орех, не проглотишь, медленно разжевав, плотную и жирную, терпкую её мякоть.
     О, сердце-сердце, да какой же тебе надобно пустоты? Что ты маешься, изнемогаешь? Нет, говорит оно, во мне дыхания. Предстоит оно, отступает, сдавленное, во всех этих словах (поистине симулякрах), переполненных веществом, его смрадом, как своей особенной для каждой квартиры вонью... О нет, нет! Перестанем об этом. Эта, мёртвая пустота не нуждается в многих определениях и словах – она и так переполнена ими, она сама суть – неисчислимое множество слов, всегда лишних, даже если – бывает и так – сказано лишь одно.
     Лучше о той, что даёт место дыханию, когда каждый из жестов, слов или взглядов словно бы отступает, пугаясь собственного насилия над всяким слышащим. Удивительное это существование, прячущее самое себя! Благоухающая пустота... Ты кротка, подобно воде! Испаряешься на слишком ярком солнце, растворяешь в себе вещества, обтекаешь, обходишь, не борешься ни с чем. И вместе с тем ты требовательна, как любовь. Ты требуешь предстояния. Ведь так и создаешься ты – в предстоянии, ты сама вся – предстояние.
     Или наоборот – отступание, зов, уступка.
     Ты утекаешь, а мы бежим за тобой, мы остаёмся. И что скажем, что можем сказать о тебе, о ней? Весьма трудно понудить её раскрыться; однако жизненно необходимо нам это сделать.
     Предстоя ей, мы умираем. До смерти тяжко тебе предстоять, живущая пустота! Если поток слов пустых, переполненных веществом, пылью вещества – давит и погружает, то ты, напротив, всегда подаёшься от всякого прикосновения, но вместе с тем ты – никогда не шаткость. Просто нужно услышать твой голос, разобрать его среди множества, тонкий и тихий, как едва брезжащее летнее небо в густом тенистом лесу... Мы стоим перед ним, пред тобою.
     Ты – говоришь, поскольку молчишь. Всё остальное, в бесчисленности своего шума, смертельно молчит.
     И здесь возникает важный вопрос. Как обращается пустота?
     Я даже не буду пояснять, в каком смысле сказано «обращается», потому что здесь многое – во едином. Главное: то происходит.
     И ответа на этот вопрос нет. Даже если он и есть в какое-то из мгновений. Нет на самом деле ответа, потому что это событие всегда чудо, ответ на вопрос, который ты не решался задать, задавая иные. Или даже не ответ... то есть, точнее, ответ не на вопрос, а на самое твоё существование, когда тебе говорят: люблю, хотя ты не просил, не надеялся, ища лишь глотка дыхания в брезжащей пустоте. А она вдруг – вся пред тобою, в тебе, наполняя тебя таким потоком дыхания, что ты не можешь его и вместить. Да и не надо. Оставь, сказано, из уродившихся тебе плодов, нечто и птицам, земле, ветрам...
     Ты, Живущий, в ней говоришь.
     И если я, маленький мёртвый, не могу написать ничего вдохновенного – я умерщвлён тем множеством слов, о котором не хочется и вспоминать, не то что говорить. Прекрасные, могущие быть живыми, истоптанные слова... Вас говорят, говорят, попирая вашу пустоту, делая бездыханными... Что ж. Дадим и мы теперь, хотя несколько, место ей – пустоте...