О соре

Владимир Морж
Об эволюции критиков и немножко о запрещённых приёмчиках

                То, что эволюция творчества литераторов проявляется скачками, очевидно.
                Я встречал рассуждения на эту тему. Сначала у авторов идёт изучение пройденного и его копирование. Потом опровержение найденного (ставшего эталонным) и поиск своего. На третьем этапе идёт возврат к истокам, но уже не на уровне копирования традиционного, а на основе своего, найденного.
                В целом можно с этим согласиться. Несущественно то, что кто-то застрял на одном из этапов, кто-то проскочил какой-то этап на сверхзвуковой скорости, а кого-то Бог остановил до того, как у автора раскрылись таланты на одном из уровней.

                Критики, возможно, проходит эти же самые этапы: одни видят у авторов попытки копирования «великого и вечного» и при этом отрицают проявившуюся самобытность (даже у авторов «третьего этапа»). Вторые видят зло в лихорадочных поисках авторов себя: тот же «неоавангард» страшно напоминает копирование исконного авангарда, который уже давным-давно придуман и обсосан со всех сторон. Третьи критики с удовольствием отыскивают тексты авторов третьего уровня и гнобят всё остальное.
                Впрочем, речь в этих моих записках не об этой систематизации, а по большому счёту – о том, что вообще делает критика.

                Мне кажется, что все благородные попытки критики (а не менторов) научить автора писать лучше, чем он умеет, – суть редактирование текста этого автора. С одним но.
                Если редактор книги (журнала, газеты) отыскивает произведения для своего творческого замысла, подгоняет тексты под своё видение, под свои коммерческие задумки, то он соответственно нацеливает и автора на свою мишень-шаблон. И тогда в книгу с авангардом вряд ли попадут тексты а ля М.Ю.Лермонтов, а уже отобранные произведения будут подвергнуты правке именно для подтверждения идеи редактора.
                Иные попытки «обучения» (вне редактуры) имеют другую основу. Критик видит несовпадения текста или его частей со схемой, якобы «заявленной» самим автором. Это может быть, по мнению критика, или выпадающий из контекста оборот, или слово, или поэтический приём. Критик тоже человек, он руководствуется своими заблуждениями об эталоне творчества (в зависимости от своего творческого этапа).

                Есть третья сторона критики. Это – поиск закономерностей и находок в литературе в целом или в частностях. Например, любопытно, почему один текст идёт у читателей на ура, а другой, казалось бы, не менее талантливый, остаётся незамеченным.
                Я непосредственно столкнулся с такими исследованиями, когда для обоснования популярности текста привлекался метод, названный авторами «психоделикой». При этом считалось, говоря в общих чертах, что автор «психоделического» текста сначала «усыпляет» читателя, а потом своим текстом заставляет сознание «перевернуться» и почувствовать в произведении что-то совсем не то, что казалось. При этом не отрицается, что «психоделика» опирается на всё, что было найдено ранее (например, тем же М.Ю. Лермонтовым, который ухитрялся успешно пользоваться этим «методом» от балды, без теории). Возможно, суть этого «метода» – попытка привести к системе всё ранее придуманное, но разрозненное.
                Сам такой поиск вызывает уважение: люди ищут обоснование (и доходчиво объясняют свою позицию даже дилетантам) «приглядности» текстов и тем самым дают не теоретические, а практические наставления авторам (даже тем, кто не поддался на привлекалочку «психоделики»).
                Однако и здесь я увидел перекосы. Например, один из способов добиться эмоциональной окраски текста становятся для критика преобладающим. Критик так зарывается в частности, что всё остальное в теории для него становится если не вредным, то неважным. Добро бы, если бы на этом всё заканчивалось. Но такой очень уверенный в своей правоте критик начинает активно применять свои «находки» на практике и «разбирать» по косточкам  все попавшие ему на зуб тексты. И рациональное начало вырождается в какого-то монстра.
                Мне посчастливилось повстречаться с «критиком-математиком», который, на мой взгляд, не читает текст, а считает: он досконально изучил всё, что связано со стихотворным метром. Понятно, что для определённого типа текстов метр важен, но для других-то нет! Никто не отрицает значения стихотворных размеров (имя им – легион), но мой «математик» усердно отыскивают признаки метра там, где его не то, что нет, но не было и быть не должно. Зато всё остальное в стихотворении просто не замечается, а если и, к несчастью, замечается, то получает нелестную оценку и соответствующий ярлык.

                Вот образчик такого рода «критики»:

                Рихард Мор. «А. Блок, Она пришла с мороза. На разбор прозы».
Цитирую (орфография автора):

«Итак, стихотворение с 1-й по 7-ю строку держится на пеонных _000_ и пентонных _0000_ ветрах.
о10001о
оо1000
00001оо
0000100001
оо1оо
оо100010001оо
оо1
И совсем неудивительно, что три из семи Размеров стиха (плюс один в полустишии 4-й строки), ритмически, тяготеют к кольцовскому пятисложнику (а последний так и метрически).»
(https://www.stihi.ru/2015/07/09/5969)

                Речь идёт о первых семи строках произведения Александра Блока:

                Она пришла с мороза,
                Раскрасневшаяся,
                Наполнила комнату
                Ароматом воздуха и духов,
                Звонким голосом
                И совсем неуважительной к занятиям
                Болтовней...

                Забегая дальше, отмечу, что применённая Рихардом Мором поясняющая «схема» тут используются для доказательства, что тут нет метра (это – настоящее откровение, никем до сих пор незамеченное). И делается умозаключение: это – проза (удивительный вывод). Мне нравится эта «схема». Он настолько универсальна, что ею можно доказать всё! Например, то, что этот «прозаический» текст Блока – самые настоящие стихи! В общем, эта «схема» – найденный философский камень, не меньше.
                Мне кажется, что Рихард Мор, начав своё «исследование» сразу со «схемы», добивается поразительного эффекта: человек с нормальной психикой дальше ничего не станет читать, поскольку текст не несёт информации, которую нужно потреблять.
                Тут я вступаю в область догадок: а сам критик задумывался, нужны ли здесь эти «ритмические разборы» ещё кому-то, кроме него? «Математик» увлёкся подсчётом слогов (ударных и безударных), вычленением неких акустических закономерностей (поиском рифм), хотя уже после чтения первых семи строк стихотворения понятно: идея тут – в отсутствии ритма и рифм, т. е. это – верлибр. Но остановиться критик уже не может: придуманный механизм анализа стихотворения завладел им раз и навсегда!
                У меня сразу возникает предложение для Рихарда Мора: не заняться ли ему подсчётом стоп в прозаическом произведении А.М.Горького «Песня о соколе» с целью доказать, что это – самые настоящие стихи?
                Конечно, «математику» виднее. Если Блок (и все остальные) даже и называл своё произведение стихами, это, по мнению критика, – заблуждение, что убедительно доказывается приведённой «схемой».

                Резюмируя вышесказанное, я выделил бы особо два подхода к критике.
                Первый – это поиск способов писать стихи хорошо. Второй – поиск доказательств негодности применённых в произведении приёмов и вообще ошибок.
                Первый – это цель показать что-то глобальное в поэзии. Второй – найти какие-то частные закономерности и использовать только их.
                Первый – это результат последовательного развития от классического взгляда на поэзию до современного. Второй – результат приверженности взглядам XIX века на стихосложение.

                Гораздо любопытней посмотреть, что происходит, когда «математик» начинает критиковать не мэтров, а грешных поэтов – его современников. Сразу замечу, что эти мои рассуждения Рихард Мор уже (заранее) определил как сведение счётов с ним в ответ на его критику: «Такого критикнёшь... – а он потом побежит глупую статейку на прозе катать, как его тут бедного обидели». Месть моя, как вы видите, страшна и неотвратима. А после нижеследующего Рихард будет, конечно, морально раздавлен! (Специально для Рихарда Мора – это была шутка.)

                Итак, вот образчик конструктивной критики моего несчастного стихотворения («Спасение Моцартом» (текст рецензии оригинальный).
(https://www.stihi.ru/2017/03/11/2044)

«Видеть порядка нечленораздельность
(воды не отошли),
и не спасает от вечной бесцельности
водки разливы, сухость шабли.
1оо1ооооо1о
1оооо1
ооо1оо1оо1оо
1оо1о1оо1
Д4ж
ДХ3м
Д4
ДХ4м_б2».

После такой детальной «схемы» очевидные выводы приходят в голову сами:

«...Бессвязный набор слов. В огороде дядька – в Киеве бузина. Явная причём.
...«Порядка нечленораздельность», – что за шакалишка? «воды не отошли» – кто тут оморжился? «Вечные бесцельности» – какие-то. Да без запятой – продолжение просто умиляет: «водки разливы» – а почему не приливы? «Сухость шабли» – можно было бы сказать, что это просто перл, так нет же ж, похоже просто нечего было добавить к водке: явный Ёрш в композиции – да ещё и с явным нарушением изосиллабизма. Вобщем, достаточно».
(Из рецензии Рихарда Мора).

                Поражает тактичность, доброжелательность и сдержанность критика, а так же неопровержимые аргументы: «шакалишка», «оморжился» (это такой годами отточенный стиль критика, не удивляйтесь; у него есть термины и похлеще).
                Откровенно говоря, отмеченные критиком стихи – из разряда иронического «мозготраха». Разумеется, читатель, остановившийся на этапе поэзии XIX века, будет плеваться. Читатель, начитавшийся того же С.П. Кручёных, листнёт это и не заметит ничего нового. Читатель «третьего уровня» заметит иронию и не будет реагировать на это стихотворение серьёзно, даже если пропустит добрую половину ассоциаций и намёков, разбросанных автором по тексту. Он при желании отметит тут поэтические ошибки, а не пропуск стопы во второй строке.

                Можно тут патетически воскликнуть: «вот так учат современные критики поэзии (не меня первого и не меня последнего)!» Хотя печальнее – совершенная бесполезность такого рода «критики». Более того, не устаю повторять, что популярные критические тексты – суть литературное произведение. И критикам стоит задумываться над стилем своих произведений и этичностью применяемых речевых оборотов.
                И ответ на вопрос о цели критики становится очевидным. Что же касается критикуемого... Разве важно, «из какого сора» растёт критика? Насколько важно для самого «сора», расцветёт ли на нём дивный цветок или пробьётся чертополох? Только не надо судить о «качестве сора» по качеству критики! Ведь это проявляются гены критического семени, которое упало и проросло.

ЗЫ. Ну вот, придёт же в голову такое! Спешу успокоить критика Рихарда: ему уже нечего делать тут, на stihi.ru,  среди сплошной тупости и безграмотности. Он это перерос. Одного боюсь, как бы он не воспринял это моё примечание как пинок к суициду. К творческому, естественно.

Апрель 2017