«И насадил Господь Бог рай в Едеме на востоке, и поместил там человека, которого создал. И произрастил Господь Бог из земли всякое дерево, приятное на вид и хорошее для пищи, и дерево жизни посреди рая, и дерево познания добра и зла. Из Едема выходила река для орошения рая; и потом разделялась на четыре реки. Имя одной Фисон; она обтекает землю Хавила, ту, где золото; и золото той земли хорошее; там бдолах и камень оникс. Имя второй реки Гихон (Геон), она обтекает всю землю Куш. Имя третьей реки Хиддекель (Тигр): она протекает пред Ассириею. И взял Господь Бог человека, и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его, и хранить его. (Быт. 8-16).
«Милость же Господня от века и до века на боящихся Его, и правда Его на сынех сынов, хранящих завет его, и помнящих заповеди Его, творити я. Господь на небеси уготова Престол Свой, и царство Его всеми обладает. Благословите Господа, вси ангели Его, сильнии крепостию, творящии слово Его, услышати глас словес Его. Благословите Господа вся силы Его, слуги Его, творящие волю Его. Благословите господа, вся дела Его. На всяком месте владычества Его, благослови, душе моя, Господа» (Пс.102).
«И крестившись Иисус тотчас вышел из воды, - и се, отверзлись Ему небеса, и увидел Иоанн Духа Божия, Который сходил, как голубь, и ниспускался на Него. И се, глас с небес глаголющий: Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение. Тогда Иисус был возведен Духом в пустыню, для искушения от диавола… Тогда Иисус говорит Ему: отойди от Меня, сатана; ибо написано: «Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи. Тогда оставляет Его диавол, - и се, Ангелы приступили и служили Ему». (Мф. 3, 16-17;4).
************
Глава 8. «О Т Н А Ч А Л А В Р Е М Е Н И»
«Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение» (Мф.26:41). «Без внутренней бдительности и постоянного обращения к Богу невозможно распознать козни лукавого» (В.Духанин).
…И встрепенулись светлые крылышки...
...и осенило: нет, не так, не в том надо было каяться. Сказала про мелкие грешки. А о главном опять не смогла почему-то, - поняла Анна уже потом, после службы, когда они с сыном уже в полной темноте шли «домой», а вокруг гудело толпище кусачих комаров: тут же кругом вода, вот и расплодились. Почти бегом побежали, спасаясь от их укусов.
«Не умеем мы еще, можно сказать, как следует это делать, почаще надо бы. Покаяние - дело не простое» «Я тоже не мог толком ничего сказать, отец Матфей такой усталый был, даже жалко стало его долго задерживать» «Ага, такой старенький, худенький, как он только выдерживает: столько народу, и служба день и ночь» «Прикинь, сколько на него вываливают грязи. И всех надо выслушать» «И наставить на путь истинный. Сказал, что видит: не готова я еще предстать перед Господом для настоящей исповеди и Причастия» «И меня тоже не благословил на принятие Святых Таинств» «Строгий. Но это и правильно, за неделю постараемся хорошенько помолиться, вспомнить все, осознать как следует, в субботу вечером исповедаемся, а утром, как раз на Святую Троицу, - и причастимся! Да и Каноны читать сил уже нет, пользы нет никакой от такого моления».
В доме тоже жужжали комары, было душно, но окно не откроешь, - налетят. Все же у нее хватило сил прочесть из молитв на сон грядущим немного: «Боже вечный, и Царю всякаго создания, сподобивый мя даже в час сей доспети, прости ми грехи, яже сотворих в сей день делом, словом и помышлением, и очисти, Господи, смиренную мою душу от всякия скверны плоти и духа. И даждь ми, Господи, в ночи сей сон прейти в мире, да восстав от смиренного ми ложа, благоугожду Пресвятому Имени Твоему во вся дни жизни моея, и поперу борющие меня враги плотския и бесплотныя. И избави мя, Господи, от помышлений суетных, оскверняющих мя, и похотей лукавых…»
Дальше Гоша, помнит наизусть: «Вседержителю, Слово Отчее, Сам совершен сый, Иисусе Христе, многаго ради милосердия Твоего никогдаже отлучайся мене, раба Твоего, но всегда во мне почивай. Иисусе, добрый пастырю Твоих овец, не предаждь мене крамоле змиине, и желанию сатанину не остави мене, яко семя тли во мне есть…»
«Ты убо, Господи Боже покланяемый, спяща мене сохрани немерцающим светом, Духом Твоим Святым, имже осятил еси Твоя ученики. Даждь, Господи, и мне, недостойному рабу Твоему, спасение Твое на ложи моем: просвети ум мой светом разума Святаго Евангелия Твоего, душу любовию креста Твоего, сердце чистотою словесе Твоего, тело мое Твоею страстию безстрастною, мысль мою Твоим смирением сохрани, и воздвигни мя во время подобно на Твое славословие. Яко прославлен еси со Безначальным Твоим Отцем и с Пресвятым Духом во веки. Аминь»
Последняя мысль была: «Слава Тебе, Господи, день этот, такой длинный, прожит был не зря!..Но ведь ни за что не уснуть на новом месте…» И оба провалились в сон сразу.
…И почудилось: мелькнули было в глубокой заполночной тьме июньского равноденствия легкие крылышки, и – исчезли… Ненавижу тебя… ненавижу вас! Придурки, ненормальные. Богомолы долбанные... Свиньи!.. Дочь беснуется где-то за стеной, или показалось?! Вернулась что ли? Но нет, почудилось! И снова задремала…
«Мама! Помоги!..» Очнулась снова от волны жара, окатившей, словно кипятком. «Где она, что случилось с ней? Спаси и сохрани ее Ангел Хранитель!» Чует сердце матери… Она давно уже заметила, что когда с сыном или дочерью случается что-то плохое, и ей тоже становится плохо: сначала стынет в жилах кровь, холодеют ноги. Потом хлынет волна снизу-вверх, пройдет через остановившееся сердце, толкнет его, и, горячая, обжигает грудь, шею, лицо, словно кипяток. А в последнее время и в голове все время шумит: слева гул стоит, будто мельница работает (перемалывая мысли, наверное), справа – шум прибоя: шу- у, шу-у, шу-у…, с каждым ударом сердца. Она еще шутила поначалу: тут шумит в голове, тут гудит, тут помню, тут не помню… Так и идет это все с тех пор, когда жизнь ее сына едва не оборвалась, а ее собственная остановилась.
Так и штормит теперь все время. Лежишь в полусне, и чудится: вот качает в волнах… вот река жизни подхватила и - несет, несет куда-то… Остров… Нет, крошечный островок-плот, качается он, хлипкий, вот-вот рассыплется! А вокруг плавают свиные туши дохлые. Оскаленные морды вопят: «Ма-ма-а-а…по-мо-ги-и…» И Анна очнулась окончательно.
Всплыли слова неоконченной молитвы:«Ты убо, Господи Боже покаланяемый, спяща мене сохрани немерцающим светом, Духом Твоим Святым, имже осятил еси Твоя ученики. Даждь, Господи, и мне, недостойному рабу Твоему, спасение Твое на ложе моем...Но уснуть снова не получается, и полезли в голову мысли…
Да! Мы – на острове! А она – там где-то, в этой ночи, глухой темени… Ну вот чего поперлась, «шары задрав», как говорила бабушка. Ведь по-хорошему просила ее. Если раньше все воевала с ней (до драк доходило, ибо спуску ей доченька не давала), чтобы отбить охоту пить-курить, болтаться где попало, то потом поняла: бесполезно это, и уже старалась не обращать внимания на ее выходки. Особенно тогда, когда сын лежал, почти не вставая с постели после укола интерферона (кололи его целых полгода), и так ему было плохо!
А сестра продолжала бесноваться, клянчила все время на бутылку, особенно, если по просьбе матери, что-то сделает по дому: дай, дай, дай… Чего-чего, а упрямства у нее всегда было выше крыши. И не отстает, пока Анна, не выдержав, даст деньги: «Да на, на, заливай пасть ненасытную, только заткнись!» «У тебя пасть! Я вас, свиней, не собираюсь тут обрабатывать, мне на … не надо, когда этот твой … лежит!» «Да уж, обработала от и до, - раз в неделю полы помыть – подвиг! Да как у тебя язык твой поганый поворачивается!» «Ну и мой сама!» «Да и помою. Иди уже отсюда ради Бога. Леве и так плохо»
«Лева, Лева! Плохо ему! А мне хорошо что ли?!» «Тебе с похмелья плохо, а он… Бог тебе здоровье дал, а ты сама гробишь его. Вот спохватишься, когда жареный петух клюнет, да поздно будет!» «Не каркай! Че хочу, то и делаю! А он тоже сам виноват, поменьше бы свои железки тягал, урод конченый! Любимчик твой!»
«Ну и тварь же ты!» «Сама ты тварь!» Тут уже и Лева не выдерживает, встает с постели, идет с угрожающим видом: «Ну, тварь Божия, сейчас ты у меня получишь!» Янка убегает. Напьется, нагуляется, придет, и все по-новой. Вся в отца! Господи, как же так: ведь родные брат и сестра, воспитывались в одной семье, а вот поди ж ты! Словно белое и черное, свет и тьма сошлись, а оба – мое порождение!..
Всегда так: очнешься среди ночи, часа в три-четыре (ведьмин час, говорят), и сна ни в одном глазу. Лезут всякие мысли, обрывки слов и воспоминаний. И, как всегда, болит сердце о главном: о больном сыне, о пропащей дочери… Как же так, Господи... почему, за что?! Как жить?
Чувствуя, что все равно не заснуть, Анна поднимается, зажигает свечку и начинает творить уже утренние молитвы: ведь уже начинается новый день, второй их день на острове (остров Надежды, - как окрестили они его, - духовной жизни, возрождения).
После молитв ко Святому Духу, Господу Иисусу Христу, Матушке Пресвятой Богородице произносит слова своих, материнских молитв: «Матушка, Пресвятая Богородице, Ты видишь жестокую скорбь, терзающую мое сердце! Ради той скорби, которою терзалась Ты, когда острый меч вошел в сердце Твое, - при горьком страдании Сына Твоего, услыши меня, грешную и недостойную рабу Твою. В милости Твоей власти чадо мое, раб Божий Георгий, спаси и сохрани его, милости Твоей ради. Ты видишь, как побледнело лицо моего детища, и как горят от недуга все жилы его…» в этом месте она, как всегда, не может сдержать слез. Эту молитву дали ей почти три года назад в церкви Святого Пантилиимона при Областной больнице, в тот день, когда сына положили в глазное отделение, и она, рыдая, отстояла первую в своей жизни утреннюю службу…
«Господи, Иисусе Христе, сыне Божий, молитв ради Пречистая Твоея Матери, услыши меня, грешную и недостойную рабу Твою Анну. Господи, в милости Твоей власти чадо мое, болящий Георгий, помилуй и спаси его имени Твоего ради. Прости ему вся прегрешения, вольная и невольная, совершенныя им пред Тобою. Наставь его (тут она спохватывается и добавляет: и рабу Твою заблудшую Марианну,крещеную Анной) на истинный путь заповедей Твоих, вразуми и просвети их Светом Твоим Христовым во спасение души и исцеления тела. Спаси и сохрани их, Господи, в доме, около дома, в поле, в дороге и на всяком месте Твоего владения от летящия пули, стрелы, ножа, меча, яда, огня, потопа, от смертоносной язвы и от напрасной смерти (особенно ее – дочь мою, хоть бы с ней худого чего не приключилось).
Огради их, Господи, от всех бед, зол, скорбей и несчастий. Исцели их от всех болезней (очисти кровь и возврати зрение и силы телесные рабу Георгию), очисти их душу от всякия скверны – вина, табака (рабы Твоей Анны) – и облегчи их душевные страдания и скорби. Даруй им, Господи, Свое благословение на долгие лета жизни и здравия, целомудрия. Дай им Свое благословение на благочестивую семейную жизнь и благочестивое деторождение. Даруй и мне, Господи, Свое родительское благословение на чада мои в наступающие утра, дни, вечера и ночи, ибо Царствие Твое вечно, всесильно и всемогуще. Аминь».
«Благочестивую семейную жизнь и деторождение… Подарят ли они мне внуков?! Им уже обоим третий десяток лет, а как будто вовсе и не собираются этим заняться. Дочь, наверное, вообще бесплодная, а сын и до болезни-то толком не дружил ни с одной девчонкой (некогда было: учеба, тренировки, домашняя работа), а уж после… И вроде бы подумывает вообще уйти от мирской жизни. Кого же оставлю после себя «возделывать и хранить сад Эдемский?!»
Отвлеклась. Теперь можно обратиться к Святым «рангом пониже»: «Святый Отче Николае, моли Бога о нас, о прощении и оставлении всех наших прегрешений… Помоги мне умолить Господа нашего сотворить чудо исцеления и прозрения глазам его…и духовного прозрения рабе Божией Анне… Святая блаженная мати Матроно.. Святый отче наш Луко…Великие Христовы угодницы, целители и чудотворцы Пантелиимоне, Космо и Дамиане, Кире и Ермолае, Диомиде, Фотие и Аникито, Агапите и Лонгин… молите Бога…исцелите вы и сами… Нет, сами они не могут ничего творить без воли на то Всевышнего. Все святые, и Ангелы Господни, и Все Святые Небесные Силы, молите Бога о нас! На все Святая воля Твоя, Господи!»
Ночью молишься более спокойно, осмысленно, прочувствованно. Бывает, утром надо быстро встать, собраться и ехать: в больницу или по делам, и вот отбарабанишь торопливо и небрежно – так, что ни уму, ни сердцу. Или вечером, уставшая – то же самое: уже ни до чего, лишь бы упасть в постель и отключиться. После такого дня вдруг очнешься среди ночи: Господь призывает исполнить невыполненное. И не уснешь, пока не помолишься. За то теперь есть самое действенное средство от бессонницы, - без всяких таблеток! Прочтя, что положено, успокоиться, и с лёгким сердцем засыпаешь.
«…Иисусе, Боже сердца моего! Ты даровал мне еси детей по плоти, они Твои по душе; и мою и их души искупил Ты Своею неоцененною кровию; ради крови Твоея Божественныя умоляю Тебя … благодатию Твоею прикоснись сердца детей моих, огради их страхом Твоим Божественным, удержи их от дурных наклонностей и привычек, наставь их на светлый путь жизни, истины и добра, украси жизнь их всем добрым и спасительным, устрой судьбу их якоже Ты Сам хощеши и спасти души их ими же веси судьбами.
Господи Боже отцев наших! Детям моим дай сердце правое, чтобы соблюдать заповеди Твои, откровения Твои и уставы Твои и исполнять все это… Исцели их, Господи, от болезней, моими грехами нанесенных!..»
Моими грехами! А ведь и правда – все правда, все есть в молитвах о нас, о душе, о теле и духе, о смысле всего… Я сама – и есть главная виновница всего, что случилось со мной и сдетьми: с меня началась их жизнь, мною продолжалась и писалась книга их жизни… Господи, как болит сердце!»
Прикрыла сына свалившейся простынкой, и, задыхаясь, вышла тихонько на улицу.
Вчерашние легкие крылышки утонули в чёрной клубящейся валами-волнами реке неба, и побледневшая Луна плыла там, как баржа, с натугой, и остров плывет за ней следом, словно тащит его за собой ночное светило. Куда плывет он вместе с ними, и со всеми людьми, и с Храмом, что на нем, из какого прошлого и в какое будущее? Одному Богу известно…
Который же теперь час? Из моря времени уже начинает выплывать, зачинаться новый день, восставая на востоке еле видным краешком своего явления на свет Божий. «Народ, сидящий во тьме, увидел свет великий, и сидящим в стране и тени смертной воссияя свет» - вспомнились вдруг строки из Евангелия.
Свет… Что оно такое все же – э т о т свет? И – т о т свет… В нем есть все: бытие-не бытие, начало и конец, жизнь и смерть… Отражаясь от предметов, он делает их видимыми. Фотон – одна из самых таинственных частиц, материальная только наполовину, и может быть и частицей, и духом-энергией, на которых и построен весь мир… И тут снова пришло это состояние пограничности между миром этим и и н ы м – тем, с чем время от времени возникает эта незримая связь, приходят какие-то образы, грезы, мысли, облекающиеся в слова… И начинают потихоньку складываться в строки, еще неопределенные…
Она смотрела на восток: там совершалось таинство рождения нового дня, и недаром язычники поклонялись Солнцу: оно, как настоящий Бог, величественно восстает над горизонтом, золотая глава его возвышается, корона-митра пылает, и лик его строго и милостиво взирает на создание дел своих, и напояет все светом своим и радостью бытия. Оживают небо и земля, облачаясь в праздничные одежды: голубой Богородичный и зеленый Пасхальный, - цвета чистоты, непорочности, и - торжества возрождения жизни. Облака Ангелами воспаряют, обнимая небо, и вот ясно видны их радостные лики, и светлые их крылья расправляются и летят по небесному кругу.
И ответно улыбаются им бело-розовые цветы яблони, воскуряя фимиамы свои, и на каждом листочке-лепесточке, и на каждой веточке-травинке засветились капельки святой воды - росы, и так и слышится пение: «Всякое дыхание да славит бога своего! Всякое дыхание да славит Господа!» И чувствуешь единение со всем, видишь, впиваешь эту красоту, это совершенство, и мир все больше расцвечивается светом и цветом!..
И вдруг боль опять пронзает сердце, перечеркивает просыпающуюся радость бытия: «А как же сын? Каково Леве теперь, ведь все это сокрыто для него, и предстает в и н о м каком-то виде: смутно, неярко, бессильно недоступно… Каково жить в этом, своем отдельном мире, чувствовать его вокруг себя? Она закрыла глаза… Но ведь и сквозь закрытые веки проникает свет. Он входит в душу, и сама душа твоя выходит ему навстречу, открывая себя для жизни. Слава Тебе, Господи. Что Ты не оставил нас, и подарил возможность возрождения к новой жизни: в вере!
Три последних года жизни, этих мытарств наших, исканий и блужданий (да в общем и вся жизнь наша – искания и блуждания!) не прошли даром. И только теперь начинаем по-настоящему входить в мир настоящий: Света, Любви, Истины. Перестав рыться в навозе повседневности, подняв, наконец, рыло к небу, увидишь свет и сияние – самое Начало всего!..
Когда сын ослеп, и в ней тоже вдруг оборвалась связь с миром, свет стал не мил, не ярок, и вообще не нужен. Она погрузилась с головой в его проблемы, была одна только цель: сохранить остатки зрения, не дать погибнуть, не допустить нового тромбообразования… Больницы, обследования, аптеки, таблетки и уколы… Но постепенно стала успокаиваться: жизнь продолжается, и надо идти дальше. И постараться радоваться жизни, насколько это возможно. И искать смысл во всем, что происходит с ними, в жизни вообще, что творится с миром этим, откуда и куда он идет, и мы вместе с ним. И привлекать к этому сына, вести его к свету – по-настоящему высшему свету.
И свет начал потихоньку проникать в душу и наполнять ее новым вИдением: краски снова становились яркими, связь с природой сильнее, и начало приходить все чаще вдохновение: давно позабытое состояние, дарящее радость творчества.
Вот и теперь: она вдруг представила себя вот этим деревцем, одиноко стоящим на горе… Стояла и чувствовала течение времен, пространств – все дальше в глубь их, полностью отдавая себя этим течениям, этим светам и цветам, царящим вокруг нее - Дерева жизни… . Оно - символ рождения всего живого. После того, как Бог создал свет, энергию, Он начал творить на ее основе живую материю. Не случайно вокруг дерева все закручено в Писании: От него питались первые люди, от его плода произошло их грехопадение; оно – символ познания добра и зла; под дубом Мирликийским явился Бог-Троица Аврааму; на древе был распят Спаситель…
Ежегодно совершается на наших глазах это чудо обновления жизни: дерево оживает и распускаются почки, цветы. Зимой оно как бы умирает, чтобы весной снова воскреснуть… Не так ли и мы, люди: рождаемся из крошечного семени, растем, живем, то умирая, то воскресая, подчиняясь каким-то высшим силам, раз и навсегда все предопределившим… Или все же: нет, человек - единственное из всего живого существо, созданное по образу Создателя,- свободным, и потому могущим сознательно избирать свой собственный путь?! Возможно ли, еще до того, как ему появиться на свет в материальном воплощении, еще на уровне замысла, когда еще только начинает определяться творческая мысль, участвовать в замыслах Творца (ведь мы – тоже в своем роде творцы!) и сочинять, рисовать свою будущую жизнь?
Если мы имеем полное право творить со своей жизнью все, что угодно, здесь, на земле, то почему бы не вообразить, что и на Небе, "во время оно", до начала времени своего осуществления, материализации как личности, мы уже можем выбирать свой путь?
И тогда – там, скорее всего, все хотят быть Ангелами Света. Но… попадая в реальную жизнь, вращаясь в ее поврежденной грехом атмосфере распада, купаясь в зловонной жиже соблазнов, попадаем в сети падших духов, и… Забываем, откуда пришли, что делаем здесь, и куда придем…
Так можем ли мы изначально выбирать себе свой путь, свою судьбу, раз мы - подобие Самого Творца, а значит обладаем абсолютной свободой?!
« …И вот, - во время оно, - что помнится, как время между сном и явью, меж миром этим и иным, меж светом – полутенью времени, сошлись вдвоем: она и он, во тьме над бездною, и Дух носился над водой, и наделял дыханьем жизни все, чему лишь суждено ожить и быть.
И двое, сложив ладони, и персты свои соединив, вот – вознеслись в любви над твердию Земною: все дальше, дальше к тверди - Небес. Летят… Остались позади: светило меньшее, что свет дарит лишь ночью; светило большее, что управляет жизнью днем; и все другие звезды в собранье под названьем Водолей, и - те, что еще дальше в Мирозданье, и Млечный путь им впереди лежит, за ним – дорога вглубь времен Начала.
Все позади пути, но все летят они, все рядышком, рука с рукою, соединяясь плотью, кровью и душой, на двух крылах, что выросли вдруг за спиной. Летят к тому, с чего все начиналось, и все ближе, ближе летят они к Вселенной сердцу и - к Отцу. Все гуще вещество Божественного Света, где все смешалось и слилось в одно Божественное Нечто, что только еще лишь начинало быть. И – началось со Слова...
Но вот, перед Лицем Его остановясь, и вознеся персты свои к Нему, в молитве просят, и – дано им было.
Вот – меж ладоней, средь сорока перстов, соединенных вместе – ведь Ангелы стояли рядом с ними - чудо: вдруг засветилось нечто, затеплилось, и замерцало… пульсирует сердечко, бьется птичкой… И Слово - произнесено: «Да будет вам по вашему прошению все то, о чем просили…» Вот – зародилось, ожило, и имя нареклось: душа живая стала быть.
И понесли они благословение сие обратно – туда, где некогда пылинкой малой осела на облаке Вселенной - Земная твердь. И было их уже не двое – а стало три. Се, - Ангел небесный новорожденной той души явился во плоти.
Их путь опять лежит среди Светил огромных, и громадных Черных Дыр: одни благословляют их полет, другие – в небытия бездонную воронку все норовят их утянуть. Но – все преодолели, несут бесценный дар небес, оберегая от посяганий тех.
Все ближе дом родной – Земля, и два Светила рядом с ней, что созданы для отделенья дня от ночи, и для знамений, и времен: годов, часов, минут, - уже начавших быть для той души живой, чей крошечный и нежный дух новорожденный, несмело расправляя крылья – уже летит над бездною, дивясь и восторгаясь. И все показано ему, все видит: от – Начала: вот в первый день Бог разделяет Свет и Тьму – увидев, как он хорош; затем – земную твердь Он разделил с небесной твердью, где Ангелов неисчислимое число – то будет день уже второй.
И вот, по Слову Божию, уже в день третий земля произрастает зелень, и траву, что сеет семя по роду своему, и древо плодовитое, по роду своему. А в день четвертый – светила Он возжег.
В день пятый Бог сказал: произведет вода всех пресмыкающихся, и сотворит всех рыб больших, и душу их, и всех животных – на земле, по роду их; и птицу всякую. И вот – с тех самых пор - плодятся, и размножаются, и наполняют земли и моря.
И снова было утро: день шестой. Из праха земного взял Он глины персть, и создал человека, и вдунул в лицо ему дыханье жизни, - Он душу живую вложил от Духа Своего. Затем чудесным образом Он разделил Адама, создав ему подругу, его второе Я – ту, что зовется Евой, - «жизнью».
Вздохнул Господь устало в день седьмой, и, обозрев все то, что создал Он, порадовавшись, и увидев, - как все хорошо, - спокойно Он почил…
Увидела, как хорошо все то и та душа живая, что вот теперь лишь только начинала быть и жить: прекрасный мир, в котором предстоит ей обрести и плоть, и кровь, и обитать среди красот Эдемских.
Возликовала, возрадовалась та душа, восславив Бога Отца за бесценный жизни дар. Воззрела малая душа и на отца и мать своих, что дали начало быть ему – человеку новому, по воле Бога и подобию Его.
И – Ангела увидел своего, Хранителя, что будет в жизни сей прекрасной всегда сопутствовать ему: се, Ангел подступил, взял за руку, и, воздыхая грустно, понес в обьятиях воздушных крыльев он своих, все дальше увлекая. И видят:
Вот насадил Господь в Эдеме райский сад, произрастил с землею вместе всяко древо, приятное на вид и хорошо для пищи; и Древо жизни рая посреди, и Древо познания добра и зла, плодов которого Он запретил касаться под страхом смерти, поселив в саду Эдемском человека и жену его – возделывать, хранить тот сад.
И вот живут, блаженные, не зная зла, и - разницу его с добром, которым их вполне уж наделил Господь, - пока не захотели быть, как Боги, и поддались соблазну сатаны, вкусив запретный плод: впустив лишь беса одного, открыли ворота души своей для легионов бесов и грехов!
И вот они, мы видим их: и самый первый – по имени Гордыня, первый плод во рту у змея – греха соблазна. Ведь Сатана - отпадший ангел – возгордился, и захотел стать равным Богу, за что низвержен был во тьму, со слугами своими, что мелким бесом крутятся и служат с тех пор они ему.
Второй – соблазна грех, - приятен он на вид, и сладок, как никакой другой. Но, лишь вкусив, нельзя остановиться, и ешь его, до пресыщенья, и вот тогда лишь понимаешь, что сей плод – червями полон! Но – со времен Адама - все вкушают человеки тот плод, и нет тому конца и края.
А вот и третий грех – то самооправданье. Ведь, не покаявшись, пытаемся мы оправдаться перед Богом: свалить вину с Адама – на жену, с жены – на змея…
Что дальше? Ослушание; прелюбодеянье; от Бога отпаданье; создание кумиров: вместо Отца Всесовершенного – упадок нравов; на месте Духа – бездуховность; ну а на первом месте – поклонение Маммоне: корыто, корм и пойло, и деньги – золотой телец на жертвенник возложен, для поклонения и принесенья жертв…
И с размножением рода людского все множится и множится тот легион страстей и бесов…
«Душа моя, хотела ль ты того?» - тут вопрошает Ангел.- «Ты хочешь в этот мир – тот, что лежит вот здесь, внизу под нами?»
Молчит душа. И папа с мамой опустили главы свои, и молча ждут: что скажет созданье их в ответ, какую он выберет судьбу?.. Ведь дальше – на картинке времени его – мелькают кадры жизни будущей: идет дорога, открытая пред ним: широкая, прямая, светлый путь, и свет в конце его… Но где-то, в миг какой-то все может измениться, разветвиться, на перепутье – выбор есть.
Направо смотришь – что-то блещет, искрится и зовет; налево – еще сильнее, ярче свет, свернешь – а там все больше наслаждений сулят тропинки малые: идут-бегут, ветвятся, говорят: «Иди сюда, скорей, возможностей здесь море, и только здесь найдешь ты счастье! Ведь вот за этим ты в мир пришел?!»
И, окунувшись с головой в то море, познаешь рай и ад – ведь в мире этом ходят рядом с тобой они: свет тот и этот, сияние и тьма, полет-паденье, и ангелы,и бесы… все смешалось в круговерти бытия!
Хаос бушующего моря страстей, куда забросило теченье жизни: суденышко уж тонет в штормах ее, ни зги не видно – и править некуда и нечем: потеряно весло!
Бушует море, ветра столкнулись в схватке за жизнь и душу твою живую, и лодка. в пробоинах, разбита мачта, порвались паруса… а вокруг в пучинах. морских уж поджидают пасти чудовищ, зияющих пожрети тебя дотла! А гневающиеся небеса уж низвергают удары грома, молний, поражающих тебя… а ты – как та змея, что жалит в пяту сама себя!
«Того ли хочешь ты, душа моя? Не лучше ль будет не начинать тот путь, к страданиям ведущий, и снова отойти в ту тень, где ты была, качаясь в блаженстве бытия - не-бытия?»
«Но, Ангел мой, смотри: что вижу я?! К лодчонке – прямо по волнам беснующимся – вот шествует, идет… кто это? Кто сей муж, что укрощает бурю: все стихии вдруг успокоились, ветра затихли, и небо сияет чистотой; вода покорно прилегла у ног Его, несет ко мне…
Вот – руку протянул! В Его руке – спасение, в словах Его – надежды свет, в глазах – любовь! А рядом – соученики, в руках у них – Писание, где в каждой строчке Истина сокрыта! И пусть нам предстоит свой крестный путь, своя Голгофа , а чаша жизни не вином полна чистейшим, что дарит радость жизни - бытия, а примесей горчайших, - я хочу все же испить ее, испить до дна!.. И - снова возвратиться к Отцу».
«Ну что ж, твой выбор сделан. И силы Небесные к тебе благоволят. Живи! Лети на крыльях света! Но – оглянись: вот видишь – за левым за плечом твоим, вот эта тень… И темные крыла у ней, и книга у нее своя в руке. Та тень идет с тобою следом в след, сомненья в душу будет сеять, соблазны разные в виденьях представлять, рядиться в пестрые одежды, и злато сыпать пред тобой, блистать в возвеличанье: все радости, все наслажденья предлагать, и все дороги к ним перед тобою открывать…
И челн к твоим услугам, и на веслах – прекрасные Весталки… но! Ты помни то видение - о море, что внезапно, ласковое, вдруг обратится в ураган, что схватит, и сожмет в кулак, и не оставит места мокрого… И даже Спаситель мира может не спасти…
Твой путь - и выбор твой. И от Крещенья рядом встану я, чтоб помогать нести тяжелый крест, писать на Книге бытия твои хорошие и добрые дела. А т о т, другой – пусть пишет тоже, но поменьше, потоньше пусть будет книжка у него: ты постараться должен жить по-христиански, и избегать духовной и душевной тли.
И вот тогда, в конце пути земного, на крыльях неиспачканных с тобою мы полетим в обратный путь… Ну, а теперь – лети, и, что задумано Творцом, -исполни..!»
И вот, - во время оно - настал тот миг, среди других мгновений - Он начал быть, и жить на свете этом, - новый человек.
Идет путями разными, дорогами, тропинки с двух сторон змеятся, зовут и манят за собой виденья разные, и наслаждения маячат из видений тех: там блестки крыльев разных: красные – что цвета страсти и любви; и синие – что цвета ночи, - подруги всех страстей; и золотые крылья денег, власти; и нежно-белые, что бесам неподвластны…
Какие ж выбрать мне пути-дороги, в какие цвета одежд мне облачаться? В каких чертогах жить, чем душу услаждать?
«Богатством сытого достатка - жить, поклоняясь жирному тельцу златому! И жертву кровавую на трон ему возложить… Или создать себе кумира страсти: к вину… к любви…
Кумиров разных – море, - так шепчет кто-то за спиной, поет так сладкозвучно, - идем, жизнь коротка, тебе отпущено всего лишь ничего из вечности – всего лишь этот миг: здесь и сейчас, жить надо в радости, купаясь в море наслаждений!»
«О, да! Хотелось в этот миг все испытать, и все познать непознанное, почувствовать, испить до дна! Все море наслажденья жизнью!.. Море?! Постой-ка… море…»
И что-то вдруг толкнулось в душу: воспоминание… виденье ль… чего-то - того, что всплыло со дна души, с того, что помнится, как смутный сон… Что было, а как будто - не было, иль было, но не с тобой, а с чем-то или кем-то другим, - тем, что было до тебя, - земного, и с кем-то - вне-земным, другого бытия или не-бытия?!.
Но – подошло, и встало за плечом - за правым: белеет там Его крыло.
И надо очень постараться не испачкать ту нежно-девственную белизну!..»
Анна поставила многоточие и кавычки. "Ну вот. Написалось.
Что это было? Что оно такое, это творчество вообще?! От Бога ли, или от других каких-то сил? Вдруг наступает момент, когда что-то пишется и рисуется, как бы само по себе, возникают образы и строки. Но нет, не само все же: вот, начала я вспоминать многое в последнее время, пытаться как-то анализировать все, добраться до сути всего, что и почему происходит с жизнью нашей. Выстроить в логичную схему. Понять… Но и времени не хватает, за суетой этой, особенно с переездом, и невозможно уже без посторонней помощи (хорошего духовника) разобраться во всем: где свет, где тьма, где полутьма… Что такое Бог, Ангельские и бесовские силы, жизнь и судьба, их цель и смысл.
Но вот возникают какие-то смутные образы, как подсказки, и слова, складывающиеся в строки. На подсознательном ли уровне, или наитием свыше это происходит, кто знает. Но: все ли преопределено и известно заранее и написано в Книге судеб, или же мы можем выбирать свой путь? Еще до начала ли меня,всего лишь как песчинки жизни, уже виден весь мой путь на земле, или начертать его могу я сама?
Я задавала этот вопрос и еще много других разным священникам. На обычной исповеди обычно очень мало времени, и они советуют больше читать Писание. Но чем больше читаешь, тем больше возникает вопросов. «Без воли Божьей не можем творить ничего же», - говорит один. «В воле нашей творить свою жизнь, и только сам человек может выбрать свой путь» - говорит другой.
«Господь дает свободу выбора пути, и в воле нашей выбирать, куда идти: к свету или отдаться на волю бесовских сил,» - сказал вчера мне отец Матфей.
Надо еще спросить: когда дается человеку Ангел Хранитель, правда ли, что только при крещении? Вот мне кажется, что – еще при рождении, или при зачатии, или даже еще раньше… А душа?.. "
А Светило дневное все восстает, рассеивая остатки полуночной мглы: как быстро все же летит неуловимое, неумолимое время!
Передернувшись зябко (хоть и летнее солнцестояние уже, а утрами прохладно), пошла в дом.
Спать вовсе не хочется. Чем бы заняться? Тихонько распаковать эту коробку: в ней молитвослов, Закон Божий. Почитать еще Евангелие или псалмы Давида, - это всегда помогало, когда на душе тяжко. Открыла Библию, и оттуда вдруг выпал конверт – и откуда только взялся? Не помню, чтобы положила его туда. Старый, пожелтевший, потрепанный конвертик, и на нем нацарапано: «Письмо счастья»…
Помнится, лет в тринадцать пошла у них, девчонок, мода такая – писать эти «письма счастья». Вдруг однажды находишь в почтовом ящике конвертик без адресата, открываешь: что за чудо! Открываешь… О чем они были – уже и не припомнить, так, ерунда какая-то, наивная, полудетская, о любви конечно, о чем еще можно думать в этом возрасте? Не о всеобщей же Божьей Любви, с которой и началось творение миров (о чем тогда и речи не велось), а о своей будущей огромной любви, которая уже подходила все ближе, и вставала за левым плечом, и нашептывала первые соблазны…
Но содержание не так уж и важно, - главное, что случилось чудо, и к тебе тоже прилетела синяя птичка, обещая… что? Любовь, конечно! И думаешь с замиранием сердца: вот, пришло и м о е в р е м я!..Да, время идет…
Вот, в р е м я от в р е м е н и . - а особенно тогда, когда случается что-то, перевернувшее все существование его, - каждый человек, переворачивая песочные часы жизни своей, начинает заниматься самокопанием: вот прошло … лет, и что? Что было, есть и будет – как карта ляжет, так и будет, или можно все же, переосмысливая прошлый опыт, самому строить свое будущее, хотя бы в оставшееся время? А как переосмыслить, если в колбочке (часов-то) песка: уже не на один, и не два, и не десять, а на целых пятьдесят шесть годочков накопилось, а сколько их осталось – песчинок дней и лет – не известно?! Говорят, в жизни человека есть циклы по семь лет. Выходит, в моих пятидесяти шести с лишком – восемь циклов.
Первый цикл – от нуля, рождение, осознание себя в этом мире. Н а ч а л о. Начало начал принадлежит не мне – Богу, родителям. Или случайным обстоятельствам (как думала раньше), так сложившимся, что был зачат новый организм, и время п о ш л о, и начала раскручиваться спираль бытия. Виток за витком, как положено: зарождение, проклюнувшийся росток; раскрывающиеся лепестки; познание мира и себя в нем, - в основном в узком круге, в семье. Вот проходят первые семь лет, как один день; восьмой год – это упавшая восьмерка, перевернутый знак бесконечности: первые ростки греховности, с этого возраста уже нужно бы начинать исповедываться.
Круг второй: деревце растет, познания расширяются, углубляются, первые мечтания и грезы взрослеющей души.
В круге третьем Ее Величество Любовь уже осваивает свои позиции; время бурь и потерь, метаний на ветру перемен; расцветают и опадают цветки чувств; создание своей семьи, рождение детей – и уже и х время пошло описывать круги, накладываясь на круги родителей, и бабушек с дедушками: летят планеты, большие и маленькие, их орбиты пересекаются, накладываясь одна на другую, и снова расходятся. И так все и идет по кругу, по кругу, то и дело возвращаясь на круги своя…
Вот мои года и лета: восемь раз по семь лет, а восьмерка – перевернутый знак бесконечности. Опрокинутая Вечность. Или всего лишь один миг в ней. Можно уложить их все и в шесть дней, - те, в которые Бог создал все…
…А в письмеце - обязательно строгий наказ: переписать сие семь, восемь, а то и двенадцать раз, и разослать другим, и будет тебе счастье! И вот те другие двенадцать тоже старательно переписывают и отсылают, и так – дальше и дальше, множась, ширясь и разрастаясь, словно стая синих птиц: вот летят они по свету, разнося обещание счастья; все летят и летят: из детства – в юность, из юности – в зрелость, и – дальше, выше, в поднебесную синь, в бесконечность…
Поиски счастья начинаются с любви, конечно. Просто прилетает однажды конвертик. И каждый как может, как получается, выписывает, рисует свое письмо счастья в книге жизни своей. Что получится – неизвестно: неграмотная писулька или изощренное писание, прозаический рассказ ли, изящная ли поэма или целая сага, красочная картина или всего лишь корявый набросок – поначалу не знает никто…
Ну а больше любовь эта проклятущая бывает похожа на болезнь: заражение, рецидив, обострение и ремиссия. Затем – выздоровление, часто с последствиями. Может быть еще хроническая стадия. Или даже смерть…
Все в точности так, как было в ее первом, совсем коротком, а потом – и во втором браке, - в котором и родились дети. Продлился он всего пять лет… А вот как раз и фотоальбом семейный. Она наткнулась на него, когда разбирала вещи в кладовке и прихватила с собой, чтобы не потерялся при переезде: все-таки, это все, что осталось на память.
На первых страницах – старинные пожухлые снимки: бабушка, Мария Маркеловна, еще не старая, в деревне, на фоне бревенчатой стены их первого дома в деревне Новобарачаты. Отец и мать, молодые и красивые: мама сидит на стуле, я, совсем маленькая – у нее на коленях (помню из этого времени только жесткую ткань ее платья, которая раздражала голые коленки); папа стоит сзади, положив на ее плечо руку; рядом с ним стоят старшие братья, двенадцати и семи лет, удивленно уставившие глаза на заезжее чудо: фотограф, чего-то там творит с какой-то штучкой, из чего получится потом их изображение (из них из всех уже только я одна и осталась еще на этом свете). Вскоре после того переехали мы в город. И дальше пошли уже в основном школьные фотографии: мы становимся все взрослее и взрослее. Вот уже семейные фотки братьев с их детьми.
А вот и мои свадебные фотографии: красивые мы все же были! Вот еще одна … не люблю ее: на ней вместо головы мужа – дырка. И екнуло сердце: Господи, вот же в чем надо было каяться в первую очередь, смертный грех на мне!.. Возможно, с этого-то все и началось, с того темного пятна, - отправная точка, из которой и пошли описывать круги ада, в котором мы и пребываем теперь?! За м о и ли те еще ошибки страдает сын мой, и дочь пошла по кривой дорожке?!. «Отрезав голову» мужу, я открыла дверцу в ад, и впустила одного из бесов, а тот потянул за собой и других, и пошло-поехало… И вот – «имя им – легион»!.. Надо будет обдумать это потом, не спеша, разложив все хорошенько по полочкам памяти и души своей!..
А может быть, нужно заглянуть еще дальше, - все дальше и дальше во времени посмотреть: а что было там? Тогда, когда и я-то сама была еще «в проекте». Вот что вычитала в недавно купленной книжечке «Святая материнская молитва»:
«Боже! Создатель всех тварей, прилагая милость к милости, Ты соделал меня достойной быть матерью семейства: благость Твоя даровала мне детей, и я дерзаю сказать: они Твои дети! Потому что Ты даровал им бытие, оживотворил их душею бессмертною, возродил их крещением для жизни, сообразной с Твоей волей, усыновил их и принял в недра Церкви Своей. Господи,сохрани их в благодатном состоянии до конца жизни; сподоби их быть причастниками таинств Твоего Завета; освящай Твоею истиной; да святится в них и через них Святое Имя Твое!
(А все же нет – не может быть в мире, так сложно и разумно устроенном, ничего случайного, и жизнь наша – тоже далеко не случайость, все дано свыше…).
Ниспосли мне на них Твою благодатную помощь в их воспитании для славы Имене Твоего и пользы ближнего! Подаждь ми для сей цели способы, терпение и силы! Научи меня насадить в их сердце корень истинной мудрости, - страх Твой! Озари их светом управляющей вселенною Твоей Премудрости! Да возлюбят Тебя всею душею и помышлением своим; да прилепятся к Тебе всем сердцем и всю жизнь свою да трепещут словес Твоих! ( А я, что греха таить, не учила детей, доверенных мне Богом, ни мудрости, ни Слову, ни Страху Божьему, ни любви…).
Даруй мне разум убедить их, что истинная жизнь состоит в соблюдении заповедей Твоих; что труд, укрепляемый благочестием, доставляет в сей жизни безмятежное довольствие, а в вечности – неизреченное блаженство. Открой им разумение Твоего закона! До конца дней своих действуют в чувстве вездеприсутствия Твоего; насади в их сердце страх и отвращение от всякого беззакония; да будут непорочными в путях своих; да памятуют всегда, что Ты, Всеблагий Боже, ревнитель закона и правды Твоей! (И Закон Божий я открыла для себя самой только совсем недавно, и детей своих в вере не воспитала…).
Соблюди их в целомудрии и благоговении к Имени Твоему! Да не порочат Церкви Твоей Святой своим поведением, но да живут по ее предписаниям! Судия Праведный, наказывающий детей за грехи родителей (вот!) д о 3-его и 4-г о р о д а (!!), отврати такую кару от детей моих, не наказывай их за грехи мои; но окропи их росою благодати Твоей, да преуспевают в добродетели и святости, да возрастают в благоволении Твоем и в любви людей благочестивых!»..
Вот! До 3-го и 4-го рода! Что же получается, и правда искать надо «корень всех зол» дальше в глубине времен! Так это ж целый бархан песка надо перевернуть… А вообще – чего переворачивать, когда у меня есть где-то рассказик, - написанный на позапрошлое Рождество… Да вот и он, тут же в коробке лежит, - среди других, нескольких тетрадок полузаброшенных рукописей, стихов, набросков каких-то мыслей, которые в последнее время стали все чаще возникать и требовать изложения себя на бумаге – чтобы не пропало всуе ни единое слово-переживание, слово-чувство: ведь для чего-то они рождаются, зачем же им умирать, так толком и не появившись на свет?
Она прихватила их с собой, надеясь, что на острове времени будет больше, чтобы попробовать основательнее заняться творчеством, и замысел уже имелся: написать что-то вроде исповеди, совмещая полезное с приятным: и подготовиться к самой глубокой и откровенной исповеди, до конца перевернув всю жизнь и душу свою, все ее и светлые стороны, и темные закоулки, и попробовать написать что-то стоящее, наконец, - ведь недаром же даны Богом ей какие-то способности, которые она буквально зарыла в землю? Вот, например, рассказ, написанный несколько лет назад, оставшийся как бы наброском:
«Рожество.
В сочельник в доме погас свет. Отыскали керосиновую лампу, пылящуюся в кладовке на такой вот случай. Подожгли фитиль и сидели в круге света, глядя на колеблющийся во тьме огонек и не зная, чем заняться. Привыкли сидеть каждый в своей комнате – кто за книжкой, кто за компом, кто за телевизором. И общаться как-то разучились…
«Вот так вот и жили мы раньше-то при коптилке, – начала восьмидесятисемилетняя бабушка. – Полжизни считай так жили.» «Ужастик!» Это внучка, Даша. «А чем занимались-то?» «Дак всем и занимались: и варили –стряпали, и стирали-гоили. Пряли шерсть на веретено, вязали даже спицами и крючками, одежонку шили. Мама – покойница ткала дорожки – станок у нас был ткацкий. А тятя подпруги да уздечки каки-никаки чинил. Баба Гутьяна мастерица была сказки сказывать. Придет бывало, в гости, сядет на прялку свою и давай баить, а веретено в правой руке так и вертится, так и скачет в правой руке у ей, нить наматывая. А я гляжу и завидую - вот бы мне так научиться, маленькая еще была, чтоб так ловко левой рукой нитку сучить из кудели, а правой тянуть ее и крутить, накручивать на веретенце.
Мама заведет блинов целое ведерко и печет – сначала тятю кормит, потом гостью, а потом уже нас – ребятишек: сидим на печи, как галчата, мама и пихает нам по очереди блинчики – одному, другому… пятеро нас было, и все голоднешеньки!» «Жесть». «Это ты унас, Даш, с жиру бесишься(мать, Татьяна) – опять в туалете рыгала?!» «Не рыгала, мам!» «Не ври, я же видела – все в молоке непереваренном. Посмотри-ка на себя – на кого уже похожа? Кожа да кости».
«В ранешнее время взамуж никто бы не взял! Смотрели, чтоб девка была толстая, красивая, здоровая» «Фр-р-р! Толстая – значит больная и страшная». «Дуры вы дуры, гробите себя сами сызмальства. А как рожать-то будешь?» «А я и не собираюсь! На фиг они нужны, дети ваши!» «Даш, а для кого, для чего жить-то будешь? Для своей задницы тощей?!» «Зато попрекать некому будет: я тебя родила, я воспитала, я тебе всю жизнь посвятила, для себя не жила! А я, между прочим, и не просила об этом!»
«Как же без детей-то?! Сдурела ты, что ли? Ищи давай мужика хорошего, да семью создавай! Вот меня - сосватали и в замуж отдали на Рожество как раз. Завтра шестьдесят пять лет уж, как женились мы с дедом-то. А увидала я его за неделю до того». «На новый год, что ли?» «Да тогда мы новый год-то и не справляли почему-то… А резали мы дрова с тятей, бревешки пилили двуручкой, а тут едут мимо на бричке какие-то ненашенские. А это с соседней деревни приехали сваты невесту искать. Ну, увидали - девка справная, здоровая да работящая, румянец во всю щеку. Поспрошали у соседей, говорят: хорошая невеста. Да и завернули к нам во двор. Я испужалась, в горнице спряталась да гляжу в щелку: жених-то хоть не кривой ли какой?! Нет, ничего вроде попался на вид. Молчаливый такой, волос кудрявый, росточку правда не шибко высок… Ну и сосватали нас, и свадьбу на Рожество назначили»
«Ну ни фига себе! Как так-то?! А любовь?» «Да кака там любовь-то?! Раньше все так женились: кого радетели присмотрели подходящего, за того и идешь. А мне уж девятнадцать было, перестарок считай. Еще счастье, что жених нашелся, после войны мужиков-то было: раз-два, и обчелся. А любовь… Стерпится – слюбится. Мама с тятей тоже не по любви жили. Были они из семей зажиточных обои, лавочки свои имели, хозяйство справное – коров, свиней, кобыл, жеребцов держали, не считая всякой птицы. На подводах, на санях возили в Томск мясо, мед, молоко, масло, а привозили пряники, конфеты, соль да сахар, ситец, одежонку каку-нить. Мама-то боевая была, на вечорки ходила». «На вечеринки, что ли?» «Ну да. Собирались у какой-нибудь бобылки…» «У кого?» «Ну у незамужней бабенки. Придут девчонки, каждая со своей прялкой или с вязанием, сидят песни поют. Парнишки заявятся с гармонью, когда и попляшут. В сочельник, бывало, нарядятся и идут колядовать». «Это как у Гоголя, что ли?» «Ну да, наверно. Вот познакомилась мама с парнем, а он из бедняков был. Ее и просватали побыстрей за тятю нашего. А мама с парнишкой тем сбежать надумали перед венчанием, да подружка выдала – поймали».
«Прямо кино!» «Ну, оженили их. И жили, как все, детей пятеро народили, да еще первые двое парнишечек в младенчестве померли». «А почему?» «Да Бог его знает. Первый болел че-то, животиком маялся. А второго дед Игнатий сглазил. Мылись в бане они, сидит дитенок в тазу, да плещется, да хохочет! А дед возьми да и скажи: ну, ты смотри, богатырь какой растет-то! После того дите как иголку съело: чахнет и чахнет. Сколько ни бились, ни лечили бабки от сглазу – так и помер, бедный». «А врачи?» «Да каки врачи-то? Не было никаких врачей и в помине». «Так они что, и в бане все вместе мылись?» « Так принято было. Семья-то была – девятнадцать человек! Это пока все напарятся!..» «Да, жесть вообще».
«Потом, когда я родилась, посоветовали им назвать меня каким-нибудь именем редким, да и назвали - Руфимой! Где только и услыхали, всю жизнь стесняюсь». «А че, красивое имя, необычное». «Ага, то-то и оно, что како-то не тако, не как у людей. Ну ладно. После меня народилось еще двое братьев и две сестры у меня, и все – на мне были. Мама-то с тятей от зари до зари на работе в колхозе, да огород, да сенокос. А я им – и мамка, и нянька, и хозяйка в доме, а если за чем не углядишь – то и по хребтине прилетало». «Ну ничего себе! Еще и лупили?» «Да еще как! Я маму досмерти боялась. И всегда думала: вот выйду взамуж, одного только рожу, и все. А троих родила все же. Шибко уж плодовита была. Абортов сколько сделала…»
«Мам! Ну как свадьбу-то вы играли, расскажи». «Наварили браги две фляги четырехведерных. Самогонки нагнали». «Ого, ни фига себе вы гуляли, а говоришь не пили тогда!» «Дак как попало не пили, а только на большие праздники: Рожество, масленку, Паску, еще Петров день в июле был у нас в Новобарачатах престольный праздник, а в Сыромолотную ездили к маме с тятей на Пантилиймона гулять. Ну вот. Я себе приданое уже давно приготовила: рубашки две, трусишки сшила. Скатерку, наволочки крестиком вышивала. Да перину мама мне сделала пуховую. Платнишко одно только было хорошее новое – синее байковое, с воротничком кружевным. Ну, приехали за мной на тройке, сундучок мой прихватили, и - в Новобарачаты. Гуляли сперва у свекровки, потом все пошли к бабе Федоре, а она оставила мужика своего, дядю Костюшу – лежит на лавке, хрыпит. Будто спит, пьяной в дымину». «А зачем?» «Смотреть за молодыми – для порядку. Как, мол, мужик-то, в силах аль нет ли». «Офигеть!» «Ну а утром рубашку мою вынесли и всем показали: мол, девка честная! Три свадьбы гуляли тогда на деревне, и одна молодуха с браком оказалась, порченая». «Охре…» «Даш, за языком следи, ладно?»
«Ну вот, стали жить. Домик был – кухонька да комнатка. Спали все вповалку – свекровка, две золовки мои да два деверя». «А это кто такие?» «Михаила моего сестры и братья. А мы с ним спали под кроватью, - она для красоты стояла под покрывалом кружевным и с подушками взбитыми. Потом уже, когда Коленька родился, стали мы на ней почивать, а зыбку к потолку привесили. Уж как его извадили ,парнишку нашего! Из рук в руки вырывали – всем охота понянькаться. Купили, помню, гармошечку ему маленьку, дак Степанида, царствие небесное, как давай плясать - и в присядку, и всяко-разно, а он играт, а он наигрыват!» «А тогда только под гармонь балдели?» «Ну да. Ну, может, балалайка еще. Это счас у вас чего только нету! И дрыгаетесь, как оглашенные на дискотеках своих полуголые все! А мы, бывало, выпьем на застолье по стопочке, и давай песни петь! Да частушки, да пляски под гармошку, и никто не напивался шибко-то. Ходили по деревне из дома в дом, все выкладывали на стол, кто че припас для праздника.
Перед Рожеством, разговевшись, рядились и ходили по домам молодежь, - шулюкины их звали». «Ой, мам, а я помню, как испугалась, когда зашли какие-то страшилища с тряпками на лице, с рогами на голове! Сколько мне было, интересно, годика два, наверное, ведь в три-то года с половиной вы в город меня увезли…Вот с тех пор и бояться я стала всяких чужих. Потому, наверное, и диковатая такая всегда была. Замуж вышла только в двадцать пять» «А я вообще замуж не хочу. Чего хорошего-то? А если уж выходить, то за богатенького Буратину». «Кстати, Даш, что за дела у тебя с этим Славиком? И зачем ты обманывала, что ему двадцать шесть лет? Видела я его в тот раз в машине мельком – ему ж не меньше сорока уже!» «И что? Зато богатый – лавочник, можно сказать». «Ох, господи. Женатый, конечно». «Жена уже старая, а я молодая!» «И что, думаешь, он разведется, все бросит ради тебя, соплюхи?! Да у него кризис возрастной, и таких, как ты, у него пруд пруди. Поиграет с тобой, понатешится с молодым телом, и бросит! А ты свои молодые годы потратишь ни на что!» «Это ты потратила их ни за что, а я не собираюсь!» «Я тебя вырастила, и жизнь не зря прожила, потомство после меня останется. А ты – вдруг забеременеешь? Что тогда?» « Не залечу я. Я бесплодная».
И правда – Даша с тринадцати лет начала гробить себя диетой, когда кто-то сказал ей из друзей, что она, дескать, толстая… Потом, когда в новой компании нашли, что она через чур худая уже, она начала усиленно поправляться. Через год – опять диета. И так несколько раз. Месячные почти прекратились и шли нерегулярно. Гинеколог сказал, что у Даши недоразвитость матки и эндокринные нарушения… На лицо вырождение рода, кажется. А где же Дашка, кстати? Черт, улизнула ведь уже, воспользовавшись потемками!
Татьяна, накинув куртку и валенки, выскочила на улицу, но успела увидеть только, как от ворот отъехал черный «бумер».
«О Боже, что же будет?!. Вот так и живем, Господи. Спаси и сохрани рабу свою Дарью, наставь на путь истинный…» Она еще долго стояла у калитки, наблюдая круговерть снежинок, крупными хлопьями носящихся в круге света «кобры» на той стороне улицы, где свет не отключался.
Наверное, вот так же плясали снежные хороводы шестьдесят лет назад, когда ее девятнадцатилетняя мама сидела рядом с незнакомым мужчиной, предназначенным ей в мужья, и, краснея и смущаясь, подставляла щечку для поцелуя под крики «горько». И с той рождественской ночи пошло начало начал их новой семейной ветви.
«Наверное хоть одна из этих самых снежинок, множество раз переродившаяся за все долгие зимы и лета,что прошли с тех пор, и падавшая на землю дождем и снегом, и снова, снова воспарявшая на небеса, - летает и кружится теперь надо мной, вот присела на ладонь, поблистала своими совершенными по красоте гранями, и – растаяла…»
А где-то за этой бестолковой кутерьмой – бездонное темное небо, и там, в невообразимо далекой дали, загорелась и светится невидимым светом рождественская звезда, - возсияв, возвещает она пришествие Спасителя нашего, снова и снова… Вселяя надежду на лучшее, на возрождение.
Она повернулась и пошла в дом, уже осветившийся окнами, - это дали, наконец, электроэнергию».
(Да, все так и было, только имена она изменила. Но у мамы и правда было имя Руфима…).
…В тот вечер, когда вернулась в дом, - увидела, что мать, против обыкновения своего, не включила снова телик свой любимый с сериалами, а сидит, о чем-то задумавшись.
Потом надела очки и начала читать вслух книжечку, которую Анна принесла в тот день из церкви - молитвы покаянные жен, загубивших младенцев в утробе своей, ко Господу: «Боже мой, помилуй мя за убитых во чреве детей. Благодарю Тебя, Господи, что я ныне, хотя и поздно, осознала свой смертный грех многократного извержения плода моего. Открылась в сердце моем жалость великая к загубленным душам зачатых детей моих. И нет мне ныне ни оправдания, ни утешения, ни покоя. Но не допусти меня до отчаяния, а в частичное искупление сего смертнаго греха моего прими мои вопли, мои стенания и горькие слезы раскаяния. Аминь.
Неужели правда, что есть у них уже душа-то? Это сколько же я загубила-то их, невинных! Я-то думала раньше: че там, малюсенький кусочек мяса какой-то, выдавила его, да и все!»
«А вот сейчас на узи уже все видно: пол, и как они развиваются с самых ранних сроков. Ты дальше не читала, вот – «дневник нерожденного младенца»:
5 октября (между прочим, день рождения Марьянки); сегодня началась моя жизнь, хотя мои родители об этом пока не знают, я девочка, у меня будут русые волосы и голубые глаза, - все уже предопределено, даже то, что я буду любить цветы.
19 Октября (через две недели): некоторые считают, что я еще не человек. Но я настоящий человек, так же как маленькая крошка хлеба – все же настоящий хлеб. Моя мама есть, и я тоже есть.
23 октября (4 дня прошло): я уже умею открывать рот. Подумать только, через год я научусь смеяться, а потом говорить. Я знаю, что моим первым словом будет «мама».
25 октября (еще плюс два дня, итого - двадцать): сегодня начало биться мое сердце.
2 ноября (почти два месяца всего): я каждый день понемногу расту. Мои руки и ноги начинают принимать форму.
12 ноября: у меня формируются пальчики – смешно, какие они маленькие. Я смогу гладить ими мамины волосы.
20 ноября: только сегодня доктор сказал маме, что я живу здесь, под ее сердцем. Как она, наверное, счастлива!
23 ноября. Мои папа и мама, должно быть, думают, как меня назвать.
10 декабря: у меня растут волосы, они гладкие, русые и блестящие.
13 ноября: я уже немного вижу. Когда мама принесет меня в мир, он будет полон солнечного света и цветов.
24 декабря: интересно, слышит ли мама тихий стук моего сердца? Оно бьется так ровно. У тебя будет здоровая маленькая дочка, мама!
28 декабря. Сегодня моя мама меня убила…»
Мы долго молчим, потрясенные. «Ох, Господи, наверно в аду мне гореть за них…» «Отмаливать надо грехи, мам» «Однако, поздно уже, не успею, сколько мне уж осталось-то» «Да никогда не поздно!»
«Мам, на всенощную не опоздаем?» «Лева, я думала, ты спишь. Время есть еще. Может, почитать Евангелие?» Включив настольную лампу, села у постели сына. Ему плохо, голова болит, и свет раздражает.
Бабушка пришла. Уселась в кресло, и стала слушать – впервые в жизни, такой длинной ее жизни (83 года), сподобил и ее Господь услышать слово Божие: о том, как …
«Во дни Ирода, царя иудейского, был священник из Авиевой череды, именем Захария, и жена его из рода Ааронова (т.е. из рода пророка Моисея и царя Давида, - того, который написал Псалмы), именем Елизавета». И что праведны были они пред Богом, но не было в старости их детей у них. И явился Захарии во время каждения в Храме ангел, и благовествовал, что родится у них младенец, и будет он велик пред Господом, и предыдет пред Ним (Спасителем), чтобы «возвратить сердца отцов детям(!), дабы представить Господу народ приготовленный».
(Анна останавливается, чтобы перевести дыхание: всегда, когда читает Писание, почему-то от волнения перехватывает горло).
…Елизавета зачала, а через 6 месяцев после этого «был послан Ангел Гавриил от Бога в город Галилейский Назарет, к Деве, обрученной Иосифу, из дома Давидова; имя же Деве: Мария. Ангел, вошед к Ней, сказал: радуйся, благодатная! Господь с Тобою; благословенна Ты между женами. Она же, увидевши его, смутилась от слов его и размышляла, что бы это было за приветствие. И сказал ей Ангел: не бойся, Мария, ибо Ты обрела благодать у Бога; и вот, зачнешь во чреве, и родишь Сына, и наречешь ему имя: Иисус; Он будет велик и наречется Сыном Всевышнего; и даст Ему Господь Бог престол Давида, отца Его; и будет царствовать над домом Иакова, и Царству Его не будет конца». Старцу Иосифу, мужу Ее (который только хранил Ее, четырнадцатилетней, выросшей при храме, девство), также во сне было возвещено Ангелом, что «родившееся в ней есть от Духа Святаго».
Вот пришло повеление от кесаря произвести перепись населения, и пошел Иосиф С Марией в город Вифлеем, потому что он тоже был из дома и рода Давида. И вот, так как в гостинице не было места, раждается младенец в пещере пастухов, и Его кладет Мария в ясли. И приходят поклониться Ему пастухи и волхвы (мудрецы), извещенные о явлении Спасителя в мир Ангелами… И внезапно явилось многочисленное воинство небесное, славящее Бога и взывающее: Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение…»
Это был первый раз, когда они поехали на Всенощную, на Крещение. Мало что понимали вообще что происходит, не умели и не знали, когда положено креститься, где стоять,но красота и величие происходящего поразили до глубины души! Анна стояла позади сына и почти всю службу ревела и думала: Господи, вот мы! Посмотри на нас, обрати взор Свой, просвети: почему сын заболел, за что дитя мое так страдает, смилуйся над нами, грешными… Как же дальше жить? Возврати зрение и здравие телесные рабу Твоему, дай нам силы идти дальше!»
И бабушка сидела на скамеечке – всю жизнь такая сильная, жизнелюбивая, но – неверующая - а тут сидит: маленькая, сгорбленная, несчастная, и тоже плачет, глядя на внука: «Несчастное дитя, Господи, почто такая судьба-то у него?! Неужто и правда за мои грехи-то ему это? Прости, Господи Батюшка! Не дай помереть мне, пока не отмолю…»
После она каждое утро начала тоже читать молитвослов, и ездить с нами на вечерни, или на утренние, воскресные, праздничные Литургии. Позже мы все стали изредка исповедаться и причащаться… Все, кроме Яны. Она не верит ни в черта, ни в Бога. Ничего святого за душой! Не воспринимает Слово Божие. Эта ненависть, зависть, словоблудие, и эти слова-паразиты, изрыгаемые без конца!..Вот где она опять пропадает?!
Уже не в первый раз она на какое- то время исчезает,но то в своей деревне, или рядом в городе. А тут - вообще не известно где!
Спохватилась: не опоздать бы на Соборование! Времени уже седьмой час.
Раздернув шторы, выглянула в окно: солнышко уже поднялось, и в небе опять знамение: на ярко-голубой чистой его странице (растушевка ультрамарина с белилами) - две светлых полосы, снова пересекаются они, как и вчера,в форме креста. А может, в этом месте просто самолеты так летают: один с восхода на запад, другой – с севера на юг?!..
И Гоша встал с постели почти сразу, как разбудила, и сама была бодрой - не так, как обычно это у них бывает: две совы, встают с трудом, кое-как, особенно если надо очень рано подняться (обычно в больницу). А тут быстренько умылись, прочли Правило до Отче наш, и побежали в церковь.
Но все же опоздали: там уже толпится народ, и семеро священников, читая молитвы, обходят всех, стоящих по кругу, рисуя тоненькой кисточкой кресты: на лбу, на груди, на запястьях у каждого, обмакивая ее, вроде бы, в простое масло (так вот для чего везут подсолнечное масло в пожертвование), но оно, - кажется нам, - благоухает, как самое драгоценное миро и елей, и ладан.
И так – семь раз. И с каждым разом все больше благодати в душе и на лицах: этим таинством соборования отпущаются человеку все забытые грехи, даже те, о которых ты и не подозреваешь: ведь как часто мы творим нечто ужасное, не зная, что преступаем все мыслимые и немыслимые законы - и Божии и человеческие…
Все стоят с благоговением на лицах, с большим вниманием к молитве, особенно – потом – когда началась Литургия.
И вот снова протяжно возглашает священнослужитель из-за Царских врат: «Ми-и-р все-е-м!»
И ему отвечают с поклоном: «И духови твоему!»
«Востаните! Господи, благослови! Слава Святей, и Единосущней, и Животворящей, и Нераздельной Троице всегда, ныне и присно и во веки веков. Ами-инь… Приидите, поклонимся Цареви нашему Богу…
Благослови, душе моя, Господа, и вся внутренняя моя Имя Святое Его. (И снова и снова эти мурашки по коже, все волоски встают дыбом; пробегают по всему телу прохладные всполохи, через сердце,через душу, и всполохами огненных языков улетают дальше, под самые купола!..)
Благослови, душе моя, Господа и не забывай всех воздаяний Его; очищающаго вся беззакония твоя, исцеляющаго вся недуги твоя, избавляющаго от истления живот твой, венчающего тя милостями и щедротами, исполняющаго во благих желание твое; обновится яко орля юность твоя. Творяй милостыни Господь и судьбу всем обидимым.
Щедр и милостив Господь, долготерпелив и многомилостив. Не до конца прогневается, ниже ввек враждует. Не по беззаконием нашим сотворил есть нам, ниже по грехом нашим воздал есть нам. Яко по высоте небесней от земли, утвердил есть Господь милость Свою на боящихся Его. Елико отстоят востоци от запад, удалил есть от беззакония наша. Яко же щедрит отец сыны, ущедри Господь боящихся Его… Яко той позна создание наше, помяну, яко персть есмы.
Человек, - яко трава дни его, яко цвет сельный, тако отцветет; яко дух пойде в нем, и не будет, и не познает к тому места своего. Милость же Господня от века и до века на боящихся Его…»
Да, вот пришли мы – всего лишь персть, взятая от земли.
Прорастем семенем,поживем немного под солнцем, благодаря Бога за милость Его, что дал нам счастье побыть в мире этом, созданном для нас, отцветем и уйдем снова в те благословенные края, где находится вечная обитель Любви и Духа Его.
«Благослови, душе моя, Господа. На всяком месте владычества Его, благослови, душе моя, Господа!»
И снова взывают с амвона: «Миром Господу помолимся!..» Обо всех и вся - молимся.
«Господи, поми-луй!» - всякий раз отвечает с клироса многоголосый и сладкоголосый хор (а может, из-под купола, с небес обетованных, присоединяется к нему песнопение самих ангелов?): от детски-ангельских голосов, до глубоких баритонов, - изумительная градация всех тонов, полутонов и оттенков; плавные, нежные переливы и перетекания от песни к песне, от ирмоса к тропарю… слух, отказываясь верить своему счастью, блаженству слышать это, выделяет то небесно-высокие звуки, то вторящие им низко-глубокие тона, и все это сливается в одно, единое славословие, и в каждом слове – Истина.
Фигуры священников, облаченные в светлые одежды, творят таинственное действо: для непосвященных не понятное, а посвященные, воцерковленные внимают им с большим благоговением, особенно тогда, когда выносят и читают Священное Писание, Распятие, Святые Дары… Лица священнослужителей красивы, в них гармонично сочетаются подлинное, недосягаемое для простых смертных, величие духа, чистота веры, но также и - необыкновенная простота, истинная доброта и любовь ко всем приходящим в храм, через Спасителя: и к убогим калекам; и к мамам-мадоннам с младенцами на руках; и к пьяненькому мужичку, упавшему на колени в дверях, не осмеливаясь сделать шаг и осуждая свою ничтожность; и к молодым девушкам в скромных платочках и целомудренных юбках в пол – что так стройнят и облагораживают; и к инвалиду безногому в коляске; к парням и мужчинам (толстым и обрюзгшим, и к стройным и худым) с непокрытыми головами; и к старушкам, упавшим на колени перед самым алтарем, припадая лбом к матери – сырой земле, что уже ждет, поджидает чада свои, заканчивающие путь странствования земного своего, ждет-пождет их тело бренное, а душа-то все рвется ввысь: к этому куполу, сияющему в непостижимой высоте, куда возносится божественное славословие, и откуда взыскательно взирает Сам Господь Вседержитель, и призывает: «Покайтесь и придите, дети мои!..»
Страшно и совестно даже взглянуть в лица священнослужителей, только ловишь краем глаза: вот прошли, вот встали среди нас, вот поют, носят Евангелие, читают громким голосом Слово Господне, хором поют славословие… и вдруг – мелькнули из-под края бело-золотых одежд облачения простые, растоптанные ботинки, и со стыдом отводишь глаза, и удивляешься: эта часть одежды, как бы чисто человеческая, и такая бедная обувка эта! И понимаешь: да они такие же люди, как и мы, а не небожители, не Ангелы, и еще ближе, яснее и понятнее становится творимое ими действо.
«Всякое дыхание да славит Господа. Хвалите Господа с небес, хвалите его в вышних. Тебе подобает песнь Богу. Хвалите Его, вси ангели его, хвалите Его, вся силы Его. Тебе подобает песнь Богу… Воскресни, Господи Боже мой, да вознесется рука Твоя, не забуди убогих Твоих до конца. Исповемся Тебе, Господи, всем сердцем моим, повеем вся чудеса Твоя»…
Во время чтения Евангелия царит тишина: «После сих слов Иисус возвел очи Свои на небо и сказал: Отче! Пришел час, прославь Сына Твоего, да и Сын Твой прославит Тебя, так как Ты дал Ему власть над всякою плотью, да всему, что Ты дал Ему, даст Он жизнь вечную. Сия же есть жизнь вечная, да знают Тебя, единого истинного Бога, и посланного Тобою Иисуса Христа.
Я прославил Тебя на земле, совершил дело, которое Ты поручил Мне исполнить. И ныне прославь Меня Ты, Отче, у Тебя Самого славою, которую Я имел у Тебя прежде бытия мира. Я открыл Имя Твое человекам…
Я о них молю: не о всем мире молю, но о тех, которых Ты дал Мне, потому что они Твои… Я уже не в мире, но они в мире, а Я к Тебе иду.
Отче Святой! Соблюди их во Имя Твое, тех, которых Ты дал Мне, Я сохранил их, и никто из них не погиб, кроме сына погибели, да сбудется Писание. Ныне же к Тебе иду, и сие говорю в мире, чтобы они имели в себе радость Мою совершенную» (Ин.17:1-13).
И звучит проповедь священника: «Братия и сестры!
Милосерд к нам Единородный Сын Божий! Он, Владыка и Творец наш, имеющий славу и блаженство у Отца Своего, прежде сложения мира, ради нас, грешных, оставил сию славу, смирил и уничижил Себя до рабия зрака, до вертепа и яслей, до бедной жизни странника, не имеющего, где главу подклонити; принял на Себя все грехи и все виды бедствий человеческих, терпеливо и кротко переносил все поругания, страдания и мучения; щадил и миловал врагов Своих, скорбел о окаменении сердец их, плакал о угрожающей им опасности, пригвождаемый ко кресту, молился за своих распинателей. Принеся Себя Самого в жертву, за грехи наши, передал нам все сокровища благодати Своей, ниспослал нам Всесвятого Духа Своего; долготерпеливо ожидает и милостиво приемлет покаяние наше; питает нас Плотию и Кровию Своею.
Такого же милосердия и любви требует и ожидает Господь от нас, положивший за нас душу Свою! Как отражение высочайшей любви к нам, она должна быть так же самоотверженна, смиренна и незлобива; не должна пренебрегать никаким видом бедности и уничижения человеческого, не смущаться никакой неблагодарностью, ни злобою, ни ненавистью людскою, должна любить и самих врагов своих и быть готовой положить душу свою за братию свою.
Как отблеск долготерпеливой и милосердной любви Божией, и наша любовь должна быть снисходительна к недостаткам своего ближнего, милосердна к его немощам, должна покрывать самые согрешения его, прощать от всего сердца всякое оскорбление и обиду; должна быть милосердна, сострадательна, должна оказать ближнему всякую возможную помощь и услугу. Нам нет нужды знать, отчего несчастлив наш ближний; мы обязаны подать ему руку помощи, утешить скорбную душу его и словом любви и сострадания, и делом благотворения подкрепить его братским советом и молитвою, спасти и сохранить душу его от соблазнов мира и от преодолевающей силы собственных страстей его.
«Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга (Ин.13,34)»; «будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф.5:48). Это для Спасителя нашего лучшая благодарность за все его благодеяния, лучшее вознаграждение за все труды и страдания, которые терпел Он за спасение наше. В этом наше истинное счастье и спасение.
«По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою»(Ин.13:35). Тогда только будете именоваться сынами Отца Небесного, Который «благ есть на безблагодатныя и злыя (Лк.6;35). Тогда только будете достойными наследниками вечного Царствия Божия, в котором обитает одна любовь и мир и радость о Духе Святе. Аминь» (Дмитрий, архиепископ Херсонский).
В этот момент кажется, что и правда: в душе каждого из нас, всего лишь странника в мире этом,как и во всем мире царят только мир, любовь и милосердие, и нет никакого зла, ни скорби, ни болезни, ни смерти…
Тут же в уголке отец Матфей снова исповедает. Подходят и вчерашние попутчики, кто еще не выложил всю подноготную свою. Сложив руки на груди, грешник кланяется сначала тем, что стоят за ним следом: «Простите меня!» Потом подходит к батюшке, и, смиренно склонив главу свою пред аналоем, кается… Духовник выслушает, скажет наставления свои, потом накинет епитрахиль на голову: «Отпускаются грехи рабу Божию…» И все – идет мирянин с миром дальше, отходит к другой, правой стороне алтаря – где вместе с другими покаявшимися примет Причастие.
Остальные завидуют им – те, кто не подготовился, не читал Покаянные Каноны, не постился три дня, не исповедовался.
«Ну ничего, Гош, через неделю и мы там будем».
Когда все закончилось, они подошли к отцу Матфею и Анна спросила, когда можно будет показать ему своего «Ангела»: «Да вот к вечерней службе, матушка, и приноси» «Благословите, батюшка» «Ангела Хранителя вам».
Они вышли на улицу. На душе было легко и радостно, словно с крыльев Ангелов,
с души и сердца стряхнули наконец, как камень, тяжесть непомерную…